С виршами как таковыми и с самим понятием «вирши» русские читатели познакомились не позднее середины XVI столетия. Так, 50-ми гг. этого столетия датирована рукопись, содержащ ая почти цельный стихотворный перевод польской сатиры «Беседа магистра Поликарпа со Смертью ». В одном послании 1572 г. Андрея К урбского встречаем: «переложихом от римскаго языка во словенско... реченный виршили стих». Позднее он же упрекал Ивана Грозного в том, что тот изъясняется пространными речами, а «не стихами, яко есть обычай искусным и ученым, аще о чем случится кому будет писати ...».
И все-таки стремительный рост числа памятников виршевой поэзии наметился только в первые годы «Смуты », т. е. с начала XVII в. В это же время происходит активное становление народного говорного, или раешного, стиха, который обслуживал преимущественно «низовые» жанры — демократической сатиры. Правда, на первых порах — в условиях отсутствия церковной цензуры — отдельные писатели пытались использовать привычный народу раешник в литературной публицистике (подметные письма, рифмованная проза). Тем не менее их опыт не получил развития. Уже во второй четверти XVII в. неравносложные вирши и раешные стихи существенно разошлись прежде всего в содержательном и стилистическом отношении: одни стали приметной формой «изящного глаголания» для витийствующих книжников, образованных любословов, другие — народным средством высмеивания отрицательных явлений, черт и пороков общества.
Несмотря на ряд публикаций русская виршевая поэзия первой половины XVII в. мало знакома широкому читателю. До революции X. Лопаревым, В. И. Саввой, А. И. Соболевским, В. И. Перетцем и другими учеными было издано и прокомментировано лишь несколько стихотворных произведений этого периода. Первую сравнительно небольшую подборку неравносложных стихов подготовил и опубликовал уж е в советское время А. М. Панченко в кн.: Русская силлабическая поэзия XVII —XVIII вв. — Л., 1970.— С. 37 —90.— Б-ка поэта (Б. с.). Позднее им же были напечатаны Приложения к кн.: Панченко А. М. Русская стихотворная культура XVII века. — Л., 1973. — С. 242—269. В последнее время несколько новооткрытых раешных и виршевых текстов опубликовано также в книгах: Демократическая поэзия XVII века/Подг. текста и примеч. В. П. Адриановой-Перетц и Д. С. Лихачева. М.; Л., 1962, Б-ка поэта (Б. с.); Сатира XI — XVII вв./Сост., вступ. ст. и коммент. В. К. Былинина и В. А. Грихина.— М., 1987.— Сокровища древнерусской литературы.
В настоящем издании вниманию читателя впервые предлагается весьма полная антология отечественной виршевой поэзии старшей поры, включающая в себя сведения о 30 стихотворцах и около ста их произведений.
Разбивка книги на соответствующие разделы обусловлена стремлением составителей дать общую картину становления и развития виршевого стихотворства в России в течение первых пяти десятилетий «переходного столетия». Тексты внутри каждого раздела расположены по возможности так, чтобы выдержать их хронологическую последовательность. Заключительный раздел книги охватывает анонимные сочинения, которые по своим признакам должны быть отнесены к поэтической культуре означенной эпохи. Значительное число текстов, вошедших в антологию, является новооткрытиями и публикуется впервые. В тех случаях, когда публикуемый стихотворный памятник представлен несколькими списками или вариантами, избирается наиболее сохранный и достоверный. Исправления, вносимые в текст по другим спискам, оговариваются специально.
Комментарий составлен с учетом специфики массового издания и включает краткий словарь древнерусских и иноязычных слов.
Книга проиллюстрирована книжными миниатюрами и гравюрами XVI —XVIII вв. (см. список иллюстраций).
Тексты печатаются с некоторыми изменениями в орфографии и пунктуации, принятыми современными массовыми изданиями: буква «ять» заменяется на «е», i на «и», фита на «ф», диграф оу — на «у», Ъ (ер) в конце слова опускается и т. п.
Угловыми скобками < ...> обозначены места купюр и порчи текста в. оригинале и пояснения составителей; в квадратных скобках [...] помещен текст по дополнительному списку.
БАН — Библиотека Академии наук СССР в Ленинграде
ГБЛ — Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина
ГИМ — Государственный Исторический музей
ГПБ — Государственная публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде
ИОРЯС — Известия Отделения русского языка и словесности Российской Академии наук
ПЛДР — Памятники литературы Древней Руси
ЦГАДА — Центральный государственный архив древних актов
ЧОИДР — Чтения в Обществе история и древностей Российских
Панченко — Панченко А. М. Русская стихотворная культура XVII века. — Л., 1973
Силлабика — Русская силлабическая поэзия XVII-XVIII вв. / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. А. М. Панченко. — Л., 1970. — Б-ка поэта (Б. с.)
Шептаев — Шептаев Л. С. Стихи справщика Савватия. — ТОДРЛ. — Т. XXI. — М.; Л., 1965.
ТОДРЛ — Труды Отдела древнерусской литературы
Приказная школа стихотворства — общность стихотворцев, коих отличали признаки профессионально-корпоративного мышления, — сложилась в России не сразу, приблизительно к 30-м гг. XVII в. Однако до этого времени уже действовала целая плеяда поэтов, чье творчество стало образцом для подражания и фактически намечало основные пути последующего развития русской виршевой поэзии как в тематической, так и в жанрово-стилистической областях. Социальный состав этих — старших — поэтов, неоднороден: среди них есть клирики, приказные служащие, окольничие и князья. Последним благодаря их высокому общественному статусу и авторитету принадлежала особая роль в распространении в Российском государстве живого интереса к неравносложному рифмованному стиху. Поданный ими пример наиболее горячо был воспринят в кругах русской служилой бюрократии. Ведь служащие государевых приказов — дьяки и подьячие — были кровно заинтересованы в нахождении такой литературной формы, которая позволяла бы им с наибольшей эффективностью апеллировать к царскому двору, говорить с ним как бы на одном — изысканном, ученом языке. Таким образом, активное формирование приказной школы поэзии было предопределено. В свою очередь высокородные поэты начала «бунташного» столетия получили вкус к стихотворству не без влияния западнославянской литературы, в частности из прямых контактов с польскими шляхтичами, в среде которых умение сочинять стихи в ту пору почиталось за своего рода рыцарскую добродетель и рассматривалось как правило хорошего тона. «Смута» в России способствовала, по существу, беспрепятственному развитию подобных контактов.
Послание написано около 1608 г. тульским помещиком Иваном Васильевичем Фуниковым, который был захвачен восставшими крестьянами Ивана Болотникова в Туле, осажденной войсками Василия Шуйского. Рассказ Фуникова о расправе над ним восставших выдержан в характерном для повествовательных произведений Смутного времени стиле: в нем сочетается проза и раешный стих. Подобным образом построены «Иное сказание» 1606 г., «Сказание» Авраамия Палицына (см. ниже), многие «подметные» письма. Наиболее очевидным адресатом послания был князь Г. К. Кривой-Волконский (см.: Солодкий Я. Г. Об адресате «Послания дворянина к дворянину» // ТОДРЛ. — Т. XXXIX. — Л., 1985. — С. 344-345).
Текст послания печатается по изд.: Адрианова-Перетц В. П. Русская демократическая сатира XVII века. — М., 1977. — С. 183-184.
О Федоре Касьяновиче Гозвинском известно немногое. Вероятно, поляк или белорус по происхождению, в годы царствования Василия Шуйского (1606-1610) он состоял на службе в Посольском приказе в должности переводчика с греческого и польского языков. Можно лишь предположить, что своим отменным знанием греческого языка Гозвинский был обязан учителям школы Львовского Ставропигийского братства — единственного в то время православного учебного заведения, где преподавание греческого было поставлено на должной основе. Примечательно, что один из видных профессоров Львовской школы, ее первый ректор и составитель еллино-славянской грамматики «Адельфотис» (изд. 1591) — грек Арсений Элассонский (1549-1626) жил в Москве с 1589 г., будучи архиепископом Архангельского собора в Кремле. Не исключено, что Арсений, организовавший в Москве греческую школу, и Гозвинский знали друг друга.
«Вирши» являются стихотворным предисловием к «Притчам или баснословию Езопа Фриги» — первому в России переводу эзоповых басен, выполненному Гозвицским в 1607 г. Вместе с «притчами» Гозвинский перевел не менее баснословное жизнеописание Эзопа, приписывавшееся византийскому филологу Максиму Плануде (1260-1310), а также теоретические суждения о басне из риторических прогимнасм латинского грамматика Авзония (ок. 310-393). Перевод Гозвинского, пользовался огромной популярностью у русских читателей в течение всего XVII в., о чем свидетельствуют его многочисленные списки и редакции. Одна из таких редакций самого предисловия (назовем ее «православно-благочинной») приводится нами в разделе «Анонимное стихотворство».
Текст «Виршей» печатается по изд.: Тарковский Р. Б. Государев толмач Федор Гозвинский и его перевод басен Эзопа // Вестник ЛГУ. — No 14. — Сер. Истории, языка и лит-ры. — Вып. 3. — Л., 1966. — С. 106 (по списку ГПБ, Q. XVII. 272, л. 41 об.).
«Слово» представляет собой отдельную (21-ю) главу «Тропинка» папы Иннокентия, переведенного Гозвинским с польского языка в 1609 г. Оно завершает поднятую в предыдущих главах книги тему аморальности «сребролюбия», которое, по христианскому нравственному кодексу, считалось вторым после гордыни «смертным грехом». Обличение сребролюбия было предметом постоянной заботы русских стихотворцев первой половины XVII в. (ср. «Послание некоему сребролюбителю» Антония Подольского и др.). Стиховая структура «Слова» специфична: важная конструктивная роль в ней отведена синтаксическим параллелизмам, рифмованным книжным пословицам.
Текст печатается впервые, по списку XVII в. ГБЛ, собр. Н. С. Тихонравова, ф. 299, No 242, л. 211-211 об.
Завершив перевод «Тройника», Гозвинский сделал в рукописи характерную моноритмическую запись — «писцовую помету», удостоверяющую его авторство. Однако от стихотворных «помет» других русских писателей первой половины XVII в., выдержанных в духе традиционного самоуничижения, ее отличает необычный пафос гордого самовосхваления автора и едва ли не признание им своей интеллектуальной исключительности. Это говорит о том, что Гозвинский-поэт все же следовал установкам не древнерусского, а скорее — западно-европейского литературного этикета.
Текст «пометы» печатается по публикации: Тарковский Р. Б. Государев толмач Федор Гозвинский... — С. 105 (по списку БАН, 33. 20. 10, л. 129 об.).
Сведения о жизни Антония Подольского весьма противоречивы. Еще в прошлом столетии многие ученые полагали, что Антоний был украинским ипоком, переселившимся в 10-х гг. XVII в. в Москву. Между тем в сохранившихся сочинениях писателя («Слове о многопотопном и прелестном пьянстве», «Слове о царствии небесном, богом дарованном и вечном, и о славе святых...», «Слове о разслабленном и немужественном и изумленном страховании, написанном к некоему другу» и др.) нет ни украинизмов, ни белорусизмов: все они написаны на типичном для московских книжников первой половины XVII в. церковнославянском языке. Поэтому более убедительным представляется мнение, что Антоний был русским, а своим прозвищем — Подольский — был обязан не Подолии, а, к примеру, селу Подол (ныне г. Подольск), являвшемуся тогда вотчиной Данилова монастыря, или Подольскому монастырю, что находился рядом с Троице-Сергиевым монастырем. Старинные Разрядные книги свидетельствуют, что в 10-20-х гг. XVII в. в московских приказах служил подьячий Антон Подольский. В 1615-1617 гг. он был причислен к штату Денежного стола Разряда, получая хорошее жалованье в 33 рубля (см.: Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV-XVII вв. — М., 1975. — С. 416). Из обнаруженной нами переписки Подольского с игуменом Богоявленского монастыря, справщиком Ильей следует, что Антоний был очень деятельным человеком. В 1617-1619 гг. он выполнял сразу несколько служебных обязанностей, в частности, имел прямое отношение к книжной справе Печатного двора. В это время разразился его конфликт со справщиками Иваном Наседкой, Дионисием Зобниновским, Антонием Крыловым и др., внесшими дополнения в текст Требника, против которых он написал обличительный трактат «о просветительном огне» (сочинение это не сохранилось, о его содержании известно из ответа Ив. Наседки). Антонию удалось добиться кратковременной победы: его противники были осуждены и отправлены в заточение. Однако вернувшийся вскоре из польского плена Филарет Никитич Романов, ставший патриархом, поменял противников местами. Предположительно в 1619 г. Антоний был осужден на Московском соборе по двум обвинениям — за порчу печати, по которой была отлита партия цат — мелких монет, и за фривольные поправки в тексте готовившейся к печати Псалтыри (М., 1619). Так и не получив прощения патриарха Филарета, умершего 1 октября 1633 г., Антоний, по его словам, продолжал отбывать «во изгнании далних стран» «беззаконное» наказание. «И оттоле даже и до ныне, — писал он Илье, — их наместницы люте на мя скрежещут зубы своими многими темницами. Студению и гладом, и нерешимыми юзами вяжут мя нищаго. И хотят уморити мя безвременною злою смертию» (цит. по рукописи 30-х гг. XVII в. ГБЛ, собр. И. К. Андронова, ф. 726, Л» 2, л. 237 — 238 об.). В 20-х гг., однако, он посылался то на Двину, то в Козельск со служебными поручениями, и даже получал неплохое жалованье (см.: Панченко А. М. Подольский Антоний // ТОДРЛ. — T. XL. — Л., 1985. — С. 152). Хотя, разумеется, то была служба опального чиновника. В середине 30-х гг., по царскому указу, Антоний был привезен в Москву «в железных юзах». Что последовало далее, неизвестно. В пошлинных книгах Печатного приказа под 1663 и 1669 гг. упоминается некто «белозерец» Антоний Подольский, владевший землями в г. Перемышле. Но причастность этих сведений к нашему писателю сомнительна.
Послание написано Подольским в период ссылки — где-то в начале 1630-х гг. в духе довольно сдержанного раскаяния за свою «злую детель» и требующий осуждения «неистовый нрав». Каковым этот прав был в действительности, показывает даже по столько признававшееся самим писателем его пристрастие к «хмельному питию», сколько возмущавшее современников крайнее высокомерие Антония, который, по утверждению Наседки, заявлял перед всеми, «де никто совершенно иротив меня грамматики и диалектики в России не знает».
Послание содержит именной акростих: СВЯЩЕННОМУ ИЕРЕЮ СЕМИОНУ ФЕДО<Р>ОВИЧЮ В НАСТОЯЩИХ ПРИСНО РАДОВАТИСЯ НЕДОСТОЙНЫЙ СЫН ДУХОВНЫЯ ТВОЕЯ ПАСТВы ОНТОНКО ПОДОЛСКОЙ БЛАГОСЛОВЕНИЯ ПРОСИТ И ЧЕЛОМ БИЕТ. Его точный адресат пока не установлен. Можно предполагать, что духовником Подольского был настоятель одного из московских монастырей.
Текст послания публикуется впервые, по рукописи первой половины XVII в. ГБЛ, собр. И. К. Андропова, ф. 726, No 2, л. 229 об. — 232 об.
По своему содержанию это послание перекликается с последующими стихотворениями, которые мы атрибутируем Подольскому (см. ниже). Вероятно, оно было написано поэтом еще до опалы, о которой здесь ничего не говорится, и было адресовано им одному из приказных деятелей — такому же, как и сам он, подьячему (ср.: обращаясь к последнему, Подольский говорит: «наша чета», «мы во обычных чинех с тобою учинены быти»). Косой, в защиту которого составлено послание, назван в тексте подчиненным этого подьячего; следовательно, он мог состоять в низшей приказной должности, например быть «пищиком» — молодым подьячим.
Текст послания печатается впервые, по рукописи конца XVII в. ЦГАДА, ф. 181, Л» 250, л. 261-265.
Произведение датируется предположительно серединой — концом 30-х гг. XVII в. Наиболее вероятным его получателем был подьячий по прозвищу Косой (о нем см. коммент. к предыдущему тексту). Ср.: об адресате сказано, что он имел отталкивающий облик («каков еси взором и видением...»), «нелепое прозвание» («порекло» — кличку), что когда-то он был в полной нищете и радовался куску хлеба. Видимо, с тех пор прошли годы. Косой разбогател и возвысился, а Подольский в результате постигшей его опалы потерял многое, в том числе уважение своего бывшего подзащитного.
Стихотворение дошло до нас в двух списках — ГБЛ, собр. И. К. Андронова, ф. 726, No 2, л. 234-237 и ГБЛ, собр. Н. С. Тихонравова, ф. 299, No 340, л. 47-56 об. Последний список — более поздний (конец XVII — начало XVIII в.). Он содержит ряд искажений и любопытных добавок к тексту памятника. Например, после слов «Добро убо есть смиренномудрие во всяком человеце» в нем сказано:
Зри убо, что и в нашей России случается,
Аще кто не в меру возгордится, далече от лица царева отсылается
И едва к тому вспять возвращается (л. 50).
Текст послания печатается по изд.: Сатира XI-XVII вв. / Сост., вступ. ст. и коммент. В. К. Былинина и В. А. Грихина. — М., 1987. — С. 107-112 (по Андроновскому списку).
Послание начинается с тех же слов, что и предыдущее. Но в отличие от него в настоящем сочинении не обличаются пороки какого-то конкретного лица, здесь преобладают суждения нравственно-дидактического характера. Известны две редакции «Послания к некоему» — полпая, представленная в списках XVII в. ГБЛ: собр. В. М. Ундольского, ф. 310, No 526, л. 17-42 об.; собр. Н. С. Тихонравова, ф. 299, Л. 249, л. 217-235; и краткая, представленная в списках последней четверти — конца XVII в. ГБЛ, собр. Гранкова, ф. 711, No 98, л. 279-285; ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 164 об. — 174 об. (список опубл.: Панченко. — С. 252-259).
Полная редакция памятника включает в себя пять довольно пространных «Слов». Она публикуется впервые, по рукописному сборнику произведений Антония Подольского — ГБЛ, ф. 310, No 526 (отдельные пропуски и искажения в тексте выправлены по списку ГБЛ, ф. 298, No 249).
Авраамий — монашеское имя дворянина Аверкия Ивановича Палицына, родившегося не позже середины 1550-х гг. в селе Протасове близ Ростова Ярославского. Светская карьера Палицына складывалась весьма успешно до 1588 г., когда он, будучи уже воеводой (в Коле), неожиданно подвергся опале. Его имущество было полностью конфисковано, а сам он пострижен в монахи Соловецкого монастыря. Наиболее вероятной причиной гонений, постигших писателя, принято считать участие его в боярском заговоре, направленном на то, чтобы расстроить брак царя Федора Иоанновича с Ириной Годуновой. Заговор не удался, главные организаторы — князья Шуйские погибли. Когда Борис Годунов взошел на престол, Палицына вернули из ссылки. Однако новое возвышение его началось только при царе Василии Шуйском. В 1608 г. Палицын переводится из Свияжского в Троице-Сергиев монастырь на должность келаря — главного монастырского ключника и эконома. После свержения Шуйского и оккупации Москвы польскими войсками Палицын подвизается среди активных сторонников возведения на русский трон польского королевича Владислава. Во всяком случае, в сентябре 1610 г. он был в составе «великого посольства», отправившегося под Смоленск «прошати» короля Сигизмунда III об этом. Со временем Палицыну пришлось оправдываться перед соотечественниками за те опрометчивые поступки, которые он совершил в годы «Смуты». С этой целью в основном и было написано им «Сказание», или, как оно часто называется в рукописях, «История в память предыдущим родом» (окончательная редакция которого датируется 1620 г.). В нем писатель изобразил себя чуть ли не главным вдохновителем народа на борьбу с польскими интервентами, приписал себе многие патриотические заслуги. Но приведенные в книге сведения и суждения, по-видимому, не смогли убедить патриарха Филарета в том, что в минувших событиях Палицын выполнял исключительно позитивную роль. Очевидно, поэтому Палицыну пришлось оставить престижную должность келаря (после 1619 г.) и вернуться к месту своего пострижения — на Соловки, где через семь лет — 13 сентября 1627 г. — он скончался.
Одним из первых на стихотворные фрагменты в составе «Сказания» обратил внимание Н. П. Попов (см.: Попов Н. П. К вопросу о первоначальном появления вирш в северно-русской письменности // ИОРЯС. — Пг., 1918. — Т. XXII. — Кн. 2. — С. 265-266).
Тексты стихов о том, «како господь немощных укрепи против сопостат» (из гл. 45) и о «побиваемых у дров» (из гл. 47), печатаются по изд.: Сказание Авраамия Палицына / Подг. текста и коммент. О. А. Державиной и Е. В. Колосовой. — М.; Л., 1955. — С. 179, 184.
Судьба писателя Смутной эпохи Евстратия остается во многом непроясненной и загадочной. Так, в «Повести о некоей брани», написанной, им около 1613 г. по просьбе настоятеля какого-то монастыря, он сам называет себя служащим Посольского приказа, рассказывая о том, как еще в 1608 г. (когда «Тушинский вор» — Лжедмитрий II осадил Москву) ведавший Посольским приказом дьяк Василий Телепнев поручил ему — Евстратию и «толмачу немецкого языка» Григорию Крокольскому собирать по русским городам ополчение. Посланцы должны были доставить царские грамоты в Переяславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Кострому и Галич. Иными словами, в то время Евстратий скорее всего был подьячим. Но, по мнению большинства исследователей, имя «Евстратий» — монашеское. Следует ли считать, что где-то вскоре после смерти царя Василия Шуйского, деятельным приверженцем коего выступал писатель, последний был насильно пострижен в монахи? Такое вполне возможно, хотя для категорических утверждений явно недостает фактического материала. Не вызывает сомнения широкая начитанность и образованность писателя. «Повесть о некоей брани» он завершил двойной криптограммой своего имени: «Аще восхощеши имя уведати писавшаго сия, се ти поведаю: пятерица полководцев и под ними четыреста пешец, и двесте конник и оруженосцев триста...» и т. д. (Цифре 5 соответствовала буква Е, 400 — У, 200 — С, 300 — Т, 100 — Р, 1 — А, 300 — Т, 15 — EI, т. е. ЕУСТРАТЕI.) Далее шла литорея — форма тайнописи, при которой некоторые буквы в слове заменялись, однако возможность его прочтении оставалась «Еулкмакей», т. е. опять-таки — «Еустратей». В 1613 г. Евстратий переписал Азбуковник, которому предпослал стихотворную молитву, написанную курьезным — «серпантинным» (от лат. serpenticum versus) или «змеевидным» — стихом.
Текст стихотворения печатается по изд.: Силлабика. — С. 39-40 (по рукописи ГПБ, О. XVI. 21, л. 1).
Иван Васильевич Шевелев-Наседка (1570 — ок. 1660) был выходцем из села Клементьева, принадлежавшего Троице-Сергиеву монастырю. В двадцать четыре года Наседка посвящается в сан дьякона, на пятидесятом году, по милости патриарха Филарета, становится крестовым попом Благовещенской церкви, «что у государей в сенях», а еще через шесть лет был определен ключарем Большого Успенского собора в Московском Кремле. Все это время жизнь писателя была наполнена бурными событиями: с 1615 г. он вместо с Дионисием Зобниновеким и Арсением Глухим занимался исправлением богослужебных книг; в 1619-м на Московском соборе за внесение в Требник некоторых поправок был отлучен от церкви вместе с другими справщиками, по в том же году — на новом соборе добился оправдания для себя и своих товарищей. Филарет приблизил его к царской семье. Зимой 1622 г. Наседка получает ответственное поручение собрать сведения о племяннице датского короля Христиана IV, принцессе шлезвиг-голштинской Доротее-Августе, которую решил посватать царь Михаил Федорович, а заодно и получше изучить основные расхождения протестантизма с православным вероучением. С этой целью Наседка отправился с русским посольством в Данию, где прожил почти четыре месяца. Своеобразным итогом поездки явилось его самое известное антипротестантское сочинение — «Изложение на люторы» (1623). Со второй половины 1638 г Наседка служит на Московском печатном дворе, с 1649 г. он возглавляет Книжную справу Печатного двора. В это же время он овдовел и принял монашество под именем Иосиф. Ноябрь 1652 г. стал для писателя трагическим: патриарх Никон отстранил его от печатного дела и сослал в северный — «далекий» Кожеезерский монастырь.
Стихотворный фрагмент прочитывается в составе 47-й главы «Изложения на люторы», из чего следует, что он был написан не позднее 1623 г., т. е. времени общего завершения сочинения.
Текст печатается по изд.: Силлабика. — С. 58-59.
«Написание» представляет собой часть стихотворного комментария к сочинению Ивана Наседки «Изложение на люторы». Скорее всего этот комментарий появился позднее «Изложения» — вероятно, в начале 1642 г., когда Наседка готовился к предстоящей полемике с пастором Фильхабером по вопросу о переходе датского королевича Вольдемара в православие (королевич был приглашен в Москву для женитьбы на царевне Ирине Михайловне).
Текст «Написания» печатается по изд.: Сатира XI-XVII веков / Сост., вступ. ст. и коммент. В. К. Былинина и В. А. Грихина. — М., 1987. — С. 363-370 (по списку последней трети XVII в. ГБЛ, собр. А. П. Гранкова, ф. 711, No 98, л. 265-270).
Так же как и «Написание», эти стихи являются комментарием к трактату Ивана Наседки «Изложение на Люторы».
Текст печатается по изд.: Сатира XI-XVII вв... — С. 370-379 (по рукописи ГБЛ, собр. А. П. Гранкова, ф. 711, No 98, л. 305 об. — 311 об.).
Князь Семен Иванович Шаховской-Харя принадлежал к числу наиболее образованных и талантливых людей своего времени. Хорошо знавший его тобольский дьяк Третьяк Васильев называл Шаховского «человеком предивным, шествующим путем правды» (см.: Попов А. Н. Переписка дьяка Третьяка Васильева... // Временник ОИДР. — М., 1851. — Кн. 9. — С. 9). Жизнь Шаховского — сплошная чересполосица из нежданных опал и недолговременных «помилований». С 1606 по 1649 г. он пережил по меньшей мере шесть ссылок разной продолжительности. Дважды на него падало подозрение в причастности к антиправительственным заговорам. В 1615 г. Шаховской пожаловался царю, что «заволочен со службы да на службу». В результате — ссылка на Унжу. В 1619 г. патриарх Филарет разгневался на князя за то, что тот, презрев церковные установления, женился в четвертый раз. Чтобы оправдаться, Шаховской пишет к патриарху «Моление против разлучения супружества», но ему но помогли никакие доводы, ни раны, полученные прежде на государевой службе, и в 1622 г. он был разлучен с женой, детьми, лишен всего имущества и сослан в Тобольск. Однако вскоре его простили, вернули в Москву. А в 1625 г. Шаховскому, как признанному знатоку «книжной премудрости», было даже поручено составить послание персидскому шаху Аббасу с выражениями благодарности за присланную им в дар патриарху священную реликвию ризу господню и с увещеванием шаха принять христианскую веру. После этого, по словам самого писателя, он «дневал и ночевал» на дворе у царя Михаила Федоровича, не исполняя никакой службы («Домашние записки»). Но с 1628 по 1631 г. — вновь опала, и вновь Сибирь: Енисейск, Тобольск. В 30-е гг. Шаховской едва ли вовсе не оправился от былых невзгод: ему доверяют важную посольскую службу, в 1637 г. он отправляется титулованным посланником в Польшу. В 1641-1642 гг. с успехом воеводствует на Тереке, за что «жалуется» прибавкой к поместному окладу. Весна 1644 г. застает Шаховского опять в опале, отправляющегося в далекую ссылку в Усть-Колу. Оттуда его переводят в Устюг (1646), затем в Сольвычегорск, и, наконец, следует указ отправляться ва Лену, в Новый Якутский город. Правда, последний указ был вскоре отменен, и в конце 1648 г. Шаховской был отпущен в свою галичскую вотчину. Но в следующем году его, в который уже раз, ссылают в Сибирь, заменив ссылкой вынесенный ему в январе смертный приговор. По-видимому, из ссылки Шаховской вернулся в свое галичское имение. Июлем 1654 г. датирована челобитная, написанная им совместно с сыном Михаилом, — последнее известие о писателе (см.: Лукичев М. П. Новые материалы к биографии С. И. Шаховского // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. — М., 1982. — С. 104).
Послание написано между 1613 и 1645 г. Как небезосновательно предполагает его первый исследователь и издатель И. Ф. Голубев, оно было адресовано видному русскому полководцу начала XVII в. Дмитрию Михайловичу Пожарскому (см.: Голубев И. Ф. Два неизвестных стихотворных послания первой половины XVII В. // ТОДРЛ. — Т. XVII. — М.; Л., 1961).
Текст послания печатается по изд.: Силлабика. — С. 43 — 55 (по рукописи Калининского педагогич. ин-та, No 29, л. 47-58 об.).
Послание было написано Шаховским во время опалы, в 1622 г., и адресовано неизвестному покровителю князя, по-видимому, служившему в одном из московских приказов. Впервые текст послания опубликован в работе: Л. Н. Майков. О начале русских вирш // Журнал М-ва нар. просвещения. — 1891. — Июнь. — С. 446.
Текст печатается по этому изданию, сверенному и дополненному по рукописи XVII в. ГБЛ, собр. Моск. духовн. академии, ф. 173, No 213, л. 3, 9 об. — 10 об.
Молитва была написана около 1622 г., после того как Шаховской был разлучен с четвертой по счету женой (с которой прожил два года) и детьми (у него было три сына: Михаил, Федор и Иван Меньшой) и отправлен в сибирскую ссылку. Это оригинальное стихотворение было опубликовано в прозаической записи Д. Л. Корсаковым в «Русском биографическом словаре» (Т. 22. — Спб., 1905. — С. 586-587).
Текст молитвы, построенный с учетом ее фактической стиховой структуры, печатается по изд.: Былинин В. К. Небольшой фрагмент из русской поэзии начала XVII в.: («Молитва-заговор» князя С. И. Шаховского // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1982. — Л., 1984. — С. 34 (по рукописи ГБЛ, ф. 173 фунд., No 213, л. 314 об.).
Хотя поэт принадлежал к роду ярославских князей Шаховских, с декабря 1619 г. он владел вотчиной в Вологде. Здесь среди особо почитаемых местных святых еще с конца XIV — начала XV в. (общерусская канонизация в 1447 г.) числился основатель Спасо-Прилуцкого монастыря Дмитрий Прилуцкий, Вологодский (ум. в 1392). Как следует из текста «Молитвы», она могла быть написана во время очередного ареста Шаховского: в 1620-1622-м или в январе 1649 г.
Текст «Молитвы» печатается впервые по списку XVII в. ГБЛ, собр. Моск. духовн. академии, фунд., No 213, л. 315 об. — 316.
Князь Иван Андреевич Хворостинин-Старков, сын бывшего опричника, с юных лет отличался непомерной кичливостью и тяготением к западным нравам. Известно, что Лжедмитрий питал к нему те же чувства, что Иван Грозный к Федору Басманову. Самозванец пожаловал его высоким титулом кравчего (мечника) и, по словам очевидца, «держал этого молокососа в большой чести, чем тот весьма величался и все себе дозволял» (см.: Масса Исаак. Краткое известие о Московии в начале XVII века. — М., 1937. — С. 145). При царе Шуйском Хворостинин был послан на покаяние в Иосифо-Волоколамский монастырь за близость к «ростриге» Лжедмитрию и «шатость в вере». Главным виновником своего заточения Хворостинин считал патриарха Гермогена. Впрочем, это не помешало ему в 1612 г. разыскать в освобожденном только что Кремле могилу замученного поляками патриарха, чтобы поклониться его праху. С 1613 по март 1619 г. Хворостинин служил воеводой в Мценске, Новосили, Переяславле Рязанском. Вернувшись в Москву, он был щедро одарен государем за верную службу, зачислен в стольники. Однако же вскоре поведение князя обратило на себя внимание. В доме Хворостинина дважды были произведены обыски, которые обнаружили у него латинские книги и иконы. Все это не насторожило его настолько, чтобы скрывать свои подлинные мысли и привязанности. Он открыто отрицал воскресение мертвых, необходимость поста и молитвы; в 1622 г. на страстной неделе ел мясо, «пил без просыпу», на Пасху не пошел в церковь и не явился во дворец с поздравлением. Вообще в Москве Хворостинину казалось скучно. «Все люд глупой, жити не с кем», — сетовал он и прибавлял: «Люд московской все сеет рожью, а живет-то ложью». В довершение ко всему обнаружилась его «шатость к измене» — намерение «отъехать в Литву». Таким образом, в начале 1623 г. Хворостинина вновь ссылают, на сей раз уже в Кирилло-Белозерский монастырь, где помещают в «особой келье» под зорким присмотром «житьем крепкаго» старца. Вероятно, Хворостинин показал искреннее раскаяние. Во всяком случае он подписал присланный ему в ноябре 1623 г. патриархом Филаретом «учительный свиток» и в январе следующего года получил «от обоих государей» (т. е. от М. Ф. и Ф. Н. Романовых) грамоту с помилованием. Хворостинин умер 28 февраля 1625 г. и был погребен в Троице-Сергиевом монастыре. За несколько дней до смерти он принял монашество под именем Иосифа.
Хворостинин был в родственных связях с С. И. Шаховским. Его перу принадлежат не найденные пока «книжки», в которых им против порядков московских «многие укоризненные слова писаны на виршь», а также ряд исторических сочинений.
Молитва читается в составе трактата «Изложение на еретики злохулники», написанного Хворостининым между ноябрем 1623 и февралем 1625 г. Этот трактат, насчитывающий до 1300 стихов, оспаривал католические догматы и обряды. Он был опубликован полностью в кн.: Савва В. И. Вновь открытые полемические сочинения XVII века против еретиков. — Спб., 1907 (по рукописи ГПБ, собр. Михайловского, F. 100).
Молитва построена по акростиху: «ПРЕВОД ИЗЛАЖЕНИЯ КНЯЗ ИВАНА». Ее текст печатается по изд.: Силлабика. — С. 62.
«О гонении...» является главой «Повести, или Возглашения к господу на римлян», которая входит в состав трактата «Изложение на еретики». Текст данной главы содержит остатки испорченного акростиха: КНЯЗЯ ИВАНА НИИМРИИВИЧИ ХЗОРОСТИЗИНИ... ИВАНА ПНКЗЯ ЛАНАН ХВОРОСТИНА... Печатается по изд.: Силлабика. — С. 63-67.
«Двоестрочным согласием» завершается «Изложение на еретики». По своему содержанию оно автобиографично.
Текст печатается по изд.: Силлабика. — С. 68-70.
Катыревы — виднейшая отрасль ростовских князей — принадлежали в XVI — начале XVII века к верхнему слою государева двора. Князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский, возможно, начал служить еще при царе Федоре Ивановиче. На грамоте об избрании Бориса Годунова стоит его подпись. По первой жене И. М. Катырев приходился зятем будущему патриарху Филарету и шурином первому царю из рода Романовых, Михаилу Федоровичу. Василий Шуйский, его свойственник, сослал Катырева в Тобольск за «шатость» в борьбе с Лжедмитрием II, который в 1608 году подходил к Москве. Только в 1613 году, как раз к воцарению шурина, Катырев снова явился в Москве. При царе Михаиле ему давали важные поручения. Он ходил на Тулу против татар воеводой в большом полку, не раз оборонял Замоскворечье. Впрочем, Катырев долго оставался в стольниках. В 1622 году его повысили до дворянина московского и в перечнях дворян всегда писали первым. До 1630 года у него не было постоянной службы. Катырев жил в Москве, сопровождал государя в походы и богомолья, присутствовал на первой и второй свадьбах Михаила Федоровича, часто обедал за царским и патриаршим столом. В 1630 году его назначили начальником Владимирского судного приказа, который, должно быть, ведал исковыми делами жителей Владимира с уездом (кроме дел об убийстве, разбое и воровстве с поличным). Послужив здесь до сентября 1632 года, Катырев едет первым воеводой в Новгород и остается там три года. Остаток жизни он провел в Москве. Год его смерти не установлен». (Примеч. А. М. Панченко, см. в кн.: Силлабика. — С. 71).
Настоящими «виршами» завершается «Повесть книги сея от прежних лет» (1626), автором которой большинство исследователей считает И. М. Катырева-Ростовского (текст опубликовал по «Хронографу Сергея Кубасова» в кн.: Попов Андрей. Изборник славянских а русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. — М., 1869. — С. 314). Хотя есть мнение, что «Повесть» была написана С. И. Шаховским (см.: Кукушкина М. В. Семен Шаховский — автор «Повести о Смуте» // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1974. — М., 1975. — С. 75-78). Помимо «виршей» в самой «Повести» встречается немало рифмованных строк и стихотворных фрагментов. Она написана ярким художественным языком и содержит великолепные портретные зарисовки Ивана Грозного, Бориса и Ксении Годуновых, Лжедмитрия.
Текст стихотворения печатается по изд.: Силлабика. — С. 72.
К началу XVII в. в России насчитывалось много княжеских и боярских семей, которые постепенно растеряли и титулы, и видное общественное положение. В этом отношении показательна судьба некогда славной династии Шелешпанских. В XVI и XVII вв. ни один из ее представителей не упоминается в думных чинах. В редких случаях местничества замечается полный упадок рода, уступавшего место людям очень неродовитым. Единственный, кто по своей значимости еще как-то выделялся из рода Шелешпанских, был князь Федор Андреевич. О его службе известно немного. В Смутное время он исправлял должность воеводы в Царицыне. Двадцатые годы, по всей вероятности, прошли для него без особых потрясений, а в конце их он мог занимать неплохое место где-нибудь в столице или неподалеку от нее, так как его родной брат Яков ходил в тот период (1628-1629) в звании патриаршего стольника. Около 1633 г. Ф. А. Шелешпанский, по неизвестной пока причине, попадает в тюрьму (терпит «оземствование»). Но уже в 1635 г. он был направлен воеводой в дальний город Царев-Кокшайск. Фактически это была ссылка, в которой он пробыл почти три года. Позднее положение Ф. А. Шелешпанского изменяется к лучшему. Под 1640 г. его имя встречается в Боярских книгах, где он назван дворянином московским без должности. В августе 1645-го, декабре 1646-го, в 1647 и 1648 гг. он назначается главой Холопьего приказа, ведавшего учетом холопов и крестьян, а также судебными исками, спорными делами, возникавшими между ними и их владельцами. На 1648 г. документальные сведения о Ф. А. Шелешпанском обрываются.
Послание было направлено князю С. И. Шаховскому между 1633 и 1634 г., когда последний, «безвинно пострадав», вернулся из ссылки и «по печалней тризне терпения мзду приял», т. е. был пригрет царской милостью. Поводом для написания послания послужил арест Шелешпанского, возможно, сопровождавшийся конфискацией имущества (ср.: «оземствовапие мое нынешнее явило тщету»). Поэт явно надеялся найти поддержку у человека справедливого, еще недавно побывавшего в такой же тяжелой ситуации, в какой оказался он сам. В послании читается акростих: ГОСПОДАРЮ МОЕМУ КНЯЗЮ СЕМИОНУ ИВАНОВИЧЮ ФЕДКА ШЕЛЕШПАЛСКОЙ ЧЕЛОМ БИЕТ.
Текст послания печатается впервые, по рукописи первой половины XVII в. ГБЛ, собр. И. К. Андронова, ф. 726, No 2, л. 225 об. — 226 об.
Послание относится к началу — середине 30-х гг. XVII в. Ряд стилистических черт и выражений в этом сочинении позволяет предположительно атрибутировать его Ф. А. Шелешпанскому. Так, в нем, как и в предыдущем послании, читается фраза: «Аще без пестроты добродетел... совершиши», которая подчеркивает позицию автора, хотя и просящего о помощи, но не желающего унижать своего княжеского достоинства. Здесь «также говорится, что автор «лишен всякаго добра», пребывая «в напастех и скорбех» и т. п. Получатель послания — князь, боярин Алексей Никитич Трубецкой был близок к царскому двору. Известно, что позднее (с 1646 по 1663) он занимал весьма престижные должности, был главою Казанского дворца, а также приказов Сибирского и Полковых дел. Послание содержит акростих: КНЯЗЮ АЛЕКСЕЮ НИКИТИЧЮ.
Текст послания печатается впервые, по рукописи первой половины XVII в. ГБЛ, собр. И. К. Андронова, ф. 726, No 2, л. 225.
Впервые имя Алексея Ивановича Зюзина упоминается в грамоте 1598 г., подтверждающей условия избрания царем Бориса Годунова. С 1601 но 1603 г. он служит воеводой на Пелыме, с 1603 по 1605 г. — в Польше, затем в Великом Устюге (1610-1611) и Каргополе (1612). В начале весны 1613 г. Зюзин возвращается в Москву, а 7 июля, по указанию царя Михаила Федоровича, назначается послом в Англию. В последующие годы он — активный дипломатический деятель. 27 февраля 1617 г. при его непосредственном участии был подписан со шведами важный для России Столбовский мир, за что Зюзин был «пожалован в государевы окольничьа». В 1617 — 1618 гг. он, видимо, исполняет различные поручения Посольского приказа. Одно из последних известий о нем относится к осени 1618 г.: во время осады Москвы польскими войсками во главе с королевичем Владиславом Зюзин был среди защитников города. В архиве историка Г. Ф. Мюллера есть запись, без ссылки на копкретный источник сообщающая, что А. И. Зюзин «в том же <1625-м> году умре». Однако в рукописном отделе ГБЛ хранится сборник 30-х гг. XVII в., в котором читаются черновые записи Зюзина, точнее — его стихи с характерными поправками и пометами. Таким образом, не исключено, что в это время Зюзин еще жил и работал.
Послание было написано в период с конца 10-х до начала 30-х гг. XVII в. Вероятнее всего, его адресатом являлся окольничий Степан Матвеевич Проестев, возглавлявший в 1619-1622 гг. и в 1634 г. Земский приказ. Зюзин говорит о своей преданности дружбе с ним и сообщает о постигшей его «печали» (ср.: «ныне год безвременен нам ко всему наста»). Послание демонстрирует искушенность автора в технике изящной словесности, включая акростих: МИЛОСТИВИИ ПРИЯТЕЛ МО<И>, числовую тайнопись, дающую в расшифровке фразу: СТЕФАНУ МАТВЕЕВИЧУ, литорею АСЕТЛЕЙ ФЮФИК (ОЛЕШКА ЗЮЗИН) и второй акростих: ГОСПОДЕ ЗДРАВ.
Текст послания печатается впервые, по рукописи первой половины XVII в. ГБЛ, собр. И. К. Андронова, ф. 726, No 2, л. 232 об. — 233 об.
Михаил Юрьевич Татищев родился в 1620 году в семье думного дворянина (Татищевы, как Шаховские и Шелешпанские, принадлежали к самой родовитой династии — Рюриковичей, но в отличие от последних утратили княжеское достоинство). В 1639 г. Татищев был пожалован в стольники. В течение 1640-х годов он служил в Туле, Мценске и в Ливнах. Все это время и в последующие годы он занимал весьма престижные должности, однако думных чинов достиг только к старости. Чин думного дворянина Татищев получил в 1684 г., потом стал окольничим и с 1691 г. — боярином. Постоянная близость к государеву двору ставит Татищева в первые ряды русской аристократии XVII столетия. Образованный, умный, умеющий постоять за свою честь, он с успехом строил свою карьеру царедворца. Ее подъему особо способствовало устройство женитьбы царя Иоанна Алексеевича на внучке Татищева Прасковье Федоровне Салтыковой в феврале 1684 г. Прадед будущей императрицы Анны Иоанновны — Татищев умер в 1701 г.
Послание, по-видимому, написано в середипе 40-х гг. XVII в., так как в именованиях царя («благочестивый», «славный», «богомудрый», «милостивый» и др.) здесь нет определения «тишайший»; вошедшего в титулатуру Алексея Михайловича (1645-1676). Зато адресат послания называется «любителем и хранителем изрядным заповедей богословных», «Европы и Азии многих государств... самодержцем». Именно так обычно именовался отец Алексея, царь Михаил Федорович (1613-1645).
В послании прочитывается акростих: ВЕЛИКИЙ ГОСПОДАР БЛАГОЧЕСТИВИИ ЦАР ПОЩАДИ ХОЛОПА СВОЕГО МИХАЛКА ТАТИЩЕВА ВЕЛИ ГОСПОДАР БыТИ ПРИ СВОИХ ЦАРСКИХ СВЕТЛЫХ ОЧАХ.
Послание печатается по изд.: Панченко, — С. 246-247 (по рукописи конца XVII в. ГИМ, собр. Е. Барсова, No 470, л. 23-26).
Князь Борис Александрович Репнин-Оболенский принадлежал к потомственной знати, состоявшей в родстве с царствующим домом Романовых. Чин стольника он получил в 1616 г. Во время осады Москвы войсками королевича Владислава (1618-1619) участвовал в обороне города.
В последующие годы периодически возглавлял разные государственные учреждения: в 1638 г. — Иконный приказ, Оружейную и Серебряную палаты, в 1639-м — Золотую палату. С 1640 по 1643 г. он руководил приказами Сыскным, Рудного сыска, Новой и Галицкой четями. В 1643 г. Репнин посылается воеводой в Астрахань, но уже в следующем году возвращается в Москву и вновь возглавляет Оружейную и Серебряную палаты. Видимо, это назначение не было случайным — Репнин зарекомендовал себя отменным знатоком оружейного и изящного искусства. Только спустя четыре года его поставляют; судьей Владимирского судного приказа. С 1650 по 1651 г. он служит полковым воеводой в Севске, а затем в Белгороде. В 1652 г. для переговоров с прибывшими в Москву литовскими послами ему дан титул «наместника Великопермского». Вскоре после этого он возглавляет русское посольство в Польшу. Вернувшись в Россию, он получил прибавку к жалованью и определение в судьи Разбойного приказа (1653-1654). С начала русско-польской войны Репнин находился в действующем войске, в 1655 г. участвовал в походе Алексея Михайловича против короля Яна Казимира. Тогда же, после освобождения Смоленска, был оставлен в нем на воеводство.
По окончании войны (1660) Репнин живет в Москве, управляя делами Владимирского судного приказа, Новгородского разряда, заведует до 1664 г. денежным сбором. В 1665 г. его отправляют полковым воеводой в Белгород. Последние годы жизни князь, видимо, провел в столице. В это время он уже ходил в чине боярина. Умер Репнин 17 мая 1670 г.
«Казание» датируется предположительно концом 30-х — 40-ми гг. XVII в., на которые приходится период наиболее интенсивной деятельности Репнина в качестве начальника ряда московских приказов. В произведении читается акростих: ...НИВИНО<И> ВОИН БИСИДУ ЗЧНИ РИГШНИН... Свое имя поэт обозначил с помощью антономазии — риторического приема замены имени собственного нарицательным оборотом («невинный воин»): современникам Репнина было хорошо известно, что так часто назывался св. мученик, князь Борис (ср. «Сказание о Борисе и Глебе» и проч.). Несомненно Репнин чтил тезоименитого ему св. Бориса как своего главного заступника и покровителя.
До наших дней дошло два списка «Казания» третьей четверти XVII в.: ГИМ, собр. А. С. Уварова, No 7 и ГИМ, Чудовск, собр., No 359 (последний озаглавлен: «Нравоучение, о еже не гордетися, о еже во властех бывающим»).
Текст «Казания» печатается впервые, по рукописи 70-х гг. XVII в. ГИМ, собр. А. С. Уварова, No 7, л. 1-1 об.
Образование и расцвет приказной школы поэзии приходятся на 30-40-е гг. XVII в. Однако ее отголоски были слышны в русской литературе как минимум в течение еще трех последующих десятилетий. Довольно широкий круг принадлежавш их к ней стихотворцев составляли дьяки и подьячие разных московских приказов. Хотя в творческом и идейном отношении все они так или иначе консолидировались вокруг Книжной справы Печатного двора. Профессиональные и духовные интересы справщиков во многом обусловливали жанровый репертуар школы. В основном это — виршевые предисловия и послания, которые могли облекаться в форму похвалы, увещания, обличения, духовного наставления или слезного ходатайства, но во всех случаях несли на себе отпечаток традиционной книжности и дидактизма. Некоторые важные признаки поэтики приказного стихотворства (акростихи, этимология имен, основанная на ассоциациях и уподоблениях образная система) обнаружили в себе зачатки того барочного стиля, который стал ведущим в русской литературе и искусстве тольков последней трети «переходного столетия».
Биография Стефана Стефановича Горчака практически неизвестна. О нем сохранилось чрезвычайно мало сведений. Представитель белого священства — поп, в 30-40-е гг. XVII в. он, как выясняется из его деловой переписки, работал в Москве в Книжной справе. Вместе с ним в это время сотрудничали справщики поэты Иван Наседка, Савватий, Михаил Рогов. Судя по всему, имя «Горчак» служило его прозвищем. У Горчака была семья, один или несколько сыновей. Сам он говорит о себе, что не получил систематического образования в училищах. Однако это не помешало ему самостоятельно подняться до уровня наиболее авторитетных в вопросах грамматики и книжной премудрости людей своего времени, стать заметной фигурой среди приказных стихотворцев. Правда, например, в отличие от справщика Савватия, Горчак не стремился к широким связям со светской администрацией. Дошедшие до нас его послания адресованы только представителям клира, причем сравнительно невысокого чина. Все это может свидетельствовать, что поэт не искал себе могущественных покровителей, был скромен, удовлетворяясь тем положением в жизни, которого достиг.
Послание адресовано И. В. Наседке. Оно относится к концу 10-х (или же к 30-м) гг. XVII в., когда Наседка мог быть высланным из Москвы. В опубликованном И. Ф. Голубевым списке послания Горчака старцу Арсепию Глухому (см. ниже) текст «Двоестрочия» представлен с ним слитно — без заглавия и с искаженным акростихом. Текстологически этой публикации близки списки последней трети XVII в. ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 306 об. — 308 об. и ГБЛ, ф. 236, No 70, л. 392 об. — 394 об., которые также не позволяют выяснить подлинную композиционно-смысловую структуру «Двоестрочия». Сделать это позволила нам рукопись ГИМ, Муз. собр., No 2936, л. 173-174, по которой оно и воспроизводится здесь впервые.
«Двоестрочие» содержит акростих: СОСУДУ ИЗБРАННОМУ ИВАНУ РАДОВАТИС'<Я> АМИН.
По мнению И. Ф. Голубева, опубликовавшего послание, оно было написано приблизительно в 1636-1637 гг. и адресовано бывшему справщику, монаху Арсению Глухому-Селижаровцу (выходцу из с. Селижаровки близ Ниловой пустыни). Арсений занимался исправлением предназначенных для печати книг с 1615 г., когда жил в Троице-Сергиевом монастыре. Предположительно с 1619 по 1635 г. он работал на московском Печатном дворе. Во всяком случае, в 1635 г. он уже значился головщиком кремлевского Богоявленского монастыря, откуда вскоре, по-видимому, был вынужден отправиться странствовать по другим русским обителям; в частности, побывал в Кирилло-Белозерском монастыре. Время и место смерти его неизвестны.
Текст послания Арсению Глухому печатается по изд.: Голубев И. Ф. Два неизвестных стихотворных послания первой половины XVII В. // ТОДРЛ. — Т. XVII. — М.; Л., 1961. — С. 404-410 (по рукописи XVII в. Калининского педагогич. ин-та, No 29, л. 34-38 об.).
Послание точно датировано 1642 (7150) годом. Завершающий его адрес («Подпись») свидетельствует, что оно было отправлено в Кирилло-Белозерский монастырь настоятелю Успенской церкви, старцу Венедикту. Последний также назван и в акростихе: ГОСПОДАРЮ МОЕМУ ВЕЛИКОМУ СТАРЦУ ВОНЕДИКТУ ПОП СТЕФАН ПО РЕКЛУ ГОРЧ<А>К ПАДАиТ Нич Да ЗЕМЛИ ЧЕЛОМ БНЕТ ЗА СААПРаН (т. е. «за шафран» — пряность, приготовляемую из пыльцы цветов).
Текст послания печатается впервые, по рукописи конца XVII в. ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 291 об. — 294.
Послание относится к 30-40-м гг. XVII в. Как явствует из его содержания, оно было написано Горчаком в ответ на акростишную эпистолию монаха Симеона (о котором пока ничего не известно).
Стихотворение содержит акростих: СТАР<Ц>У СИМИОНУ ПОП СТЕФАН ЧЕлОМ БИЕТ. По своему характеру это — примирительное послание. Воздавая должное мудрости адресата, поэт призывает его оставить «фарисейское кичение» и «нас не сотворити никогда во оскорблении».
Текст послания печатается впервые, по рукописи последней трети XVII в. ГБЛ, ф. 236, No 70, л. 359-360.
Очевидно, послание следует датировать началом 30-х гг. XVII в., до смерти патриарха Филарета, ибо в нем патриарх назван отцом царя и «великим государем». Оно было послано из Москвы в Казань, священнику Федору Кузьмичу, судя по всему, когда вопрос о его приглашении для работы в Книжной справе еще не был решен окончательно. Как бы упреждая назначение, Горчак говорит адресату о желательности их совместной деятельности и обещает ему свою поддержку. Произведение содержит акростих: СВЯЩЕННоИЕРЕЮ ФЕОДОРУ КОЗМИЧУ ПОП СТЕФАН ЧЕЛОМ БИЕТ.
Текст послания печатается по изд.: Панченко. — С. 244-245 (по рукописи конца XVII в. ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 214 об. — 218).
Стихотворение «Наказание некоего отца к сыну своему...» могло быть написано в 40-е гг. XVII в. Горчаку оно атрибутируется условно (некоторые ученые склонны считать, что автором был справщик Савватий), на том основании, что в обнаруженном нами ответном Послании от сына ко своему отцу (см. с. 139) последний называется Стефаном. Под таким именем известен только Стефан Горчак.
«Наказание... к сыну» составлено из облеченных в удобную для запоминания стиховую форму жизненных наставлений в духе традиционной домостроевской морали. Отсюда и название «Виршевый Домострой», данное этому памятнику его первым исследователем, академиком В. Н. Перетцем.
Сохранилось две редакции «Виршевого Домостроя»: 1. «Наказание некоего отца к сыну своему» и 2. «Поучение и наказание отца к своим сыновом», включающее ряд сведений конкретно биографического характера. Какая из двух редакций является начальной, определить пока сложно.
Текст «Наказания...» печатается по изд.: Перетц В. Н. Виршевой Домострой начала XVIII столетия // Сб. статей к 40-летию ученой деятельности акад. А. С. Орлова. — Л., 1934. — С. 19-22 (по рукописи начала XVIII в. ГИМ, Муз. собр., No 3578, л. 72-76). Пропуски и искажения в тексте восстанавливаются по списку последней трети XVII в. ГБЛ, собр. А. П. Гранкова, ф. 711, No 98, л. 251-253 об.
Текст «Поучения...» печатается впервые, по тому же списку из собрания А. П. Гранкова, л. 261 — 265.
Биографию этого поэта позволительно сравнить с книгой, большая часть листов которой безвозвратно утеряна. Единственное, что мы знаем определенно, — им было написано ответное послание отцу (Стефану), в котором обыграны многие мотивы известного читателю «Наказания... к сыну своему» Стефана Горчака, а также — послание к матери. Анализ посланий приводит к следующим выводам и предположениям: скорее всего их автором был сын Горчака, унаследовавший от своего родителя склонность к стихотворству. К моменту составления посланий он жил вне отчего дома и, по-видимому, еще не успел снискать себе по службе каких-либо доходных чинов (ср.: «никогда же еси, государь мой, — говорит он отцу, — от моих грешных рук и трудов напитовался»), что заставляло его нередко обращаться за материальной помощью к своим родителям. Делать это приходилось несмотря на многие «досады», каковые он, по собственным словам, доставлял им «злым неразсудным противлением» своим и «упрямством». Вместе с тем стихотворца отличала широкая начитанность, отменное владение техникой книжного стиха, хотя, в отличие от своего отца и, вероятно, учителя, он не использовал акростишную форму, являвшуюся заметным признаком поэтического искусства приказных стихотворцев 30-40-х гг. XVII в.
Послание могло быть написано в конце 40-х или в начале 50-х гг. XVII в. Текст его публикуется впервые, по рукописи последней трети XVII в. ГБЛ, собр. А. П. Гранкова, ф. 711, No 98, л. 253 об. — 256.
Хронологически данное послание примыкает к предыдущему, по заглавие его, по-видимому, было приписано позднее (другим стихотворцем) с целью придания ему некой универсальной направленности в духе традиционных письмовников. Любопытно, что сам автор определяет свое произведение как «послание» и вместе с тем как «умиленное слово», чем формально сближает его с так называемыми «стихами умиленными» или «покаянными», представлявшими собой молитвословные песнопения, обращенные к Христу и Богородице.
Текст послания печатается впервые, по рукописи первой трети XVII в. ГБЛ, собр. А. П. Гранкова, ф. 711, No 98, л. 256-261.
Среди поэтов-книжников первой половины XVII столетия заметно выделяется фигура чернеца Савватия. Его перу принадлежит наибольшее число из дошедших до нас стихотворных произведений этого периода. Как правило, свое авторство он отмечал в акростихе, именуя себя своеобразно — «Савватиища». Не исключено, что в конце 20-х — начале 30-х гг. Савватий состоял при дворе Михаила Федоровича, о чем как будто свидетельствует одно из его посланий к царю, в котором он представляется как «прежде бывшей у тебя, государя, служитель олтарев». Возможно также, в это время он положительно зарекомендовал себя и на педагогическом поприще. Во всяком случае, позднее поэт не раз говорил о своем «дидаскальстве» (т. е. учительском звании), а его служба в московской Книжной справе началась в сентябре 1634 г., с подготовки к печати учебной Азбуки. Приходно-расходные книги Книжной справы свидетельствуют, что в справщиках чернец Савватий пробыл до сентября 1652 г. За этот период им был создан широкий круг поэтических произведений и, по-видимому, не менее широкий круг именитых последователей и литературных оппонентов. Савватия-поэта отличала многогранность творческих интересов: он успешно работал в жанрах традиционной гимнографии, обращался и к полемической прозе (Книга мудра и удобна: вопросы и ответы разные. — ГИМ, Синод, собр., No 370, автограф). Однако эти стороны его творчества практически не изучены.
Учитывая скудость документальных сведений о Савватии, заслуживает внимания следующая запись в Синодике нижегородского Макарьева монастыря: «Род государева духовника Благовещенскаго протопопа Стефана Внифатьевича: Дорофеа, священника Василия, инока Иустина... инока Саватиа» (цит. по: Белокуров С. Арсений Суханов. — Ч. I. — М., 1891. — С. 170). Таким образом, поэт и справщик Савватий мог быть старшим родственником знаменитого духовника царя Алексея Михайловича, Стефана Вонифатьева.
В послании, написанном приблизительно в 30-40-е гг. XVII в., проводится основная мысль о необходимости постоянно учиться, продолжать оттачивать ум, даже если он «остр», поскольку «учение свет есть души словесней». Послание адресовано в некий монастырь, монаху Силе Матвеевичу, исполнявшему обязанность священника монастырской церкви (на что указывает фраза: «в подповеленном чину пребывает и многия монастырския службы сохраняет»). В нем прочитывается слегка искаженный акростих: ЧСТНОМУ МУЖУ СИЛЕ МАТФЕЕВИЧЮ <М>НОГОГРЕЧНОИ МОНАХ САВАТ<ИИ> ЧЕЛОМ ВИЕТ.
Текст послания печатается впервые, по рукописи конца XVII в. ГБЛ, собр. Н. С. Тихонравова, ф. 299, No 411, л. 187-189.
Послание было написано предположительно в конце 30-40-х гг. XVII в. Несмотря на юный возраст, его получатель, по словам автора, превосходит всех своим любомудрием, «хвалим... и славим во царских чинех», «яко ближний... царев приятель». По-видимому, адресатом послания был князь, стольник Алексей Иванович Воротынский, отец которого, Иван Михайлович, был в такой великой чести у государя (например, в начале 20-х гг. он назначался главным воеводой Москвы), что и сын его, Алексей, числился у царя в первых вельможах. На это указывают Разрядные книги 30-х гг. и документы по местническим спорам. Послание содержит акростих: КНЯЗЮ аЛЕКСЕЮ ИВАНОВИЧЮ МНОГОГРЕШНИ <МО>НАХ ЧЕЛОМ Б<И>ЕТ.
Текст послания печатается впервые, по рукописи конца XVII в. ГБЛ, собр. Н. С. Тихоиравова, ф. 299, No 411, л. 197 об. — 199 об.
Послание может быть датировано периодом 30-40-х гг. XVII в. Имя адресата его — Кизолбай — представляется русской огласовкой персидского «кизылбаши» (красные шапочки), как в России XVII в. называли иранцев или персов. Видимо, Кизолбай Петрович был одним из тех персов, что, перекрестившись в православие, состояли на государевой службе (к примеру, в должности «слоновых толмачей», т. е. водителей слонов, подаренных царю персидским шахом Аббасом). Становясь христианином, Кизолбай Петрович, по традиции, избирал себе на всю жизнь духовного отца, призванного исповедовать его и наставлять к покаянию. В послании Савватий как раз и напоминает об этом. «Писание» содержит искаженный переписчиками акростих: КИЗОЛБАЮ ПЕТРОВИЧЮ МНИГОГ<Р>ЕШНИ ЧИР<Н>ЕЦ САНПШШАще АЕЛНМ БТИТ...
Текст «Писания» публикуется впервые, по рукописи последней трети XVII в. ГБЛ, собр. А. П. Гранкова, ф. 711, No 98, л. 301-302 об.
Послание относится приблизительно к 30-м годам XVII в. Адресат его — боярин Иван Никитич Романов — родной брат отца царя Михаила, Филарета (Федора) Романова, принадлежал к самому верхнему слою придворной аристократии. Судя по всему, Иван Никитич покровительствовал Савватию и щедро «жаловал» его еще с того времени, когда тот служил непосредственно при дворе. Умер И. Н. Романов в 1640 г. Текст послания строится по акростиху: ГОСПОДАРЮ ИВАНУ НИКИТИЧЮ МОНАХ САВАТИИЩА ПАДАЯ НА ЗЕМЛИ ЧЕЛОМ БИЕТ.
Памятник воспроизводится по его первому изданию: Лопарев X. М. Описание рукописи московского Чудова монастыря No 57-359 // ЧОИДР. — 1886. — Кн. III. — Июль — сент. — С. 8-9.
«Писанейце» написано вскоре после смерти патриарха Филарета (1 октября 1633 г.) как утешительное послание его брату И. Н. Романову. Обращает на себя внимание представленная в нем характеристика умершего патриарха, в которой он показан скорее как вселенский самодержец, чем просто глава русской церкви. В послании использованы многие фразеологические обороты и приемы, отличающие предыдущее послание Ивану Никитичу. Так, поэт называет себя «многогрешным монахом», обыгрывает имя адресата (Иван — «благодати тезоименит»), его отчество («рождьшему же звание «победител», т. с. Никита) и т. п.
Текст «писанейца» печатается впервые, но рукописи XVII в. ГБЛ, собр. Н. С. Тихонравова, ф. 299, No 380, л. 106-108.
«Посланейце двоестрочно» составлялось в середине 30-х гг., точнее — до 1636 г., когда А. С. Романчуков (подробнее о нем см. ниже) в чине посланника был направлен в Персию. Судя по содержанию эпистолы, еще до отъезда за границу Романчуков был близок к царю, и Савватий искал с ним дружбы. «Посланейце» содержит акростих: АЛЕКСЕЮ САВИЧЮ ЧЕРНЕЦ САВАТИИЩА ЧЕЛОМ БИЕТ. Ныне известны три его списка: 1. середины XVII в. БАН, Архангельское собр., No 527, л. 94-98 об.; 2. последней трети — конца XVII в. ГБД, собр. Н. С. Тихонравова, ф. 299, No 380, л. 110-112; 3. ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 193 об. — 197.
Текст послания печатается впервые, по рукописи последней трети XVII в. ГБЛ, собр. Н. С. Тихонравова, ф. 299, No 380.
Стихотворение написано в форме дидактического наставления другу, просившему укрепить «свой слабый обычай и нрав». Оно может быть датировано условно 30-40-ми гг. XVII в. Имя адресата выясняется из фразы — «звание бо твое «крепость божия» нарицается», чему соответствует еврейское «Кирилл». Сведения об адресате ограничены данным наставлением и в основном сводятся к следующему: это был начитанный светский человек средних лет из уважаемой благочестивой семьи, в которой занимал положение старшего брата.
Текст стихотворного наставления печатается впервые по рукописи последней трети XVII в. ГИМ, Муз. собр., No 2936, л. 186-196, 206-209 об.
Послание составлено приблизительно в 30-40-е гг. XVII в. и адресовано настоятелю, по-видимому, одного из московских монастырей.
Адресат носил высокий сан — недаром он именуется «преподобством», «именитым отцом», имеющим «великоименитое звание». К поэту он был расположен по-дружески, приглашал его в гости и даже выслушивал от него философские наставления. Послание известно в двух списках последней трети XVII в. (ГБЛ, собр. А. П. Попова, ф. 236, No 70, л. 390-392 об. и ГБЛ, собр. Н. С. Тихонравова, ф. 299, No 411, л. 195-197 об.).
Оно публикуется впервые, по более исправному списку Тихонравова.
Стихотворение можно условно отнести к тому же периоду, что и предыдущее. По форме это — назидательное послание, обращенное к некоему «мудроумцу», отказавшему поэту в дружеском расположении. Настойчивая просьба к нему обозначена в акростихе: МИЛОСТИВО ПОЖАЛОВАТ УЧИНИТИ НАДО МНОЮ. Сохранилось несколько списков этого послания XVII — начала XVIII в. (ГБЛ, ф. 726, No 2; ГБЛ, ф. 299, No 380; БАН, Архангельское собр., No 527 и 210; ЦГАДА, ф. 181, No 250 и др.).
Текст послания «к высокоумну» печатается впервые, по рукописи последней трети XVII в. ГБЛ, собр. Н. С. Тихонравова, ф. 299, No 380, л. 114-115 об.
Послание относится ко времени работы Савватия в Книжной справе (30-40-с гг.) и содержит его любопытные суждения по поводу своей профессиональной деятельности. Первая акростишная часть послания утрачена, однако по ее последним строкам можно предположить, что акростих завершался словами: ...<САВА>ТИИ ЧЕЛОМ БИЕТ. Вторая часть послания известна в двух списках конца XVII в. — ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 204 об. — 210 об. и ГБЛ, собр. А. Н. Попова, ф. 236, No 70, л. 374 об. — 380 об.
Текст сохранившегося фрагмента послания печатается впервые, по последнему из названных списков.
Послание адресовано учителю царевича Алексея Михайловича, дьяку В. С. Прокофьеву, который состоял в этой должности с марта 1634 по ноябрь 1637 г. По мнению Л. С. Шептаева, исследовавшего и опубликовавшего памятник, он был составлен Савватием не позднее сентября 1634 г. В это время поэт еще не был справщиком и говорил о себе, что «пребывает в малом званейце». Акростих: ВАСИЛИЮ ЦЕРГКЕВИЧЮ ЧЕРНЕЦ САВАТИИЩЕ ЧЕЛПМ БИЕТ.
Текст послания печатается по изд.: Шептаев. — С. 12-14 (по рукописи ЦГАДА, ф. 181, No 250. л. 227 об. — 230).
Дьяк В. Л. Волков принадлежал к верху приказной бюрократии. С начала 30-х гг. он служил в Оружейной, а затем в Серебряной палате. Адресуя ему послание, Савватий просил о тем, чтобы Волков походатайствовал за него перед своим покровителем. Имя последнего означено в послании с помощью этимологических толкований, это — князь Алексей Михайлович Львов, ведавший с 1638 по март 1652 г. приказом Большого Дворца и Печатным двором. Строки послания В. Л. Волкову «связаны» акростихом: ВАСИЛИЮ ЛВОИПЧЮ ЧЕРНЕЦ САВАТАИ чЕЛОМ ГИЕТ.
Текст послания печатается по изд.: Шоптаев, — С. 14-16 (по рукописи ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 230-233 об.).
Данная эпистолия написана в ответ на акростишное послание Савватию от князя Семена Ивановича Шаховского, по-видимому, где-то в 40-х гг. В ней Савватий утешает своего именитого адресата, просившего развеять сгустившееся над ним «облако уныния». Стихотворение содержит слегка искаженный акростих: КНЯЗЮ СЕМЕНУ ИВАНОВВЧЮ ЧЕРНЕЦ САВАТИИ ЧЕЛОМ БИЕТ.
Печатается по изд.: Шептаев. — С. 17 (по рукописи ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 190-191).
Произведение представляет собой обличительное послание бывшему ученику, который посещал дом Савватия, старательно записывал все, что ему «предподавали», а после не только возвел на своего учителя «поносныя глаголы», но и «грешныя труды» его приписал себе.
Послание Михаилу написано в первой половине XVII в. Дошедший до нас текст содержит испорченный позднейшими переписчиками акростих: МИХАИлУ ЧЕРНЕЦ САВАНЯТАИ <И>кИЧАИТСИ...
Печатается по изд.: Шептаев. — С. 18-20 (по рукописи ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 243-246 об.).
Можно предполагать, что послание было создано не позднее середины XVII столетия, О его адресате известно только то, что он был близок к царю, часто общался с Савватием, беседовал с ним о «божественных догматах» и, очевидно, покровительствовал ему. В тексте послания читается акростих: ГОСПОДАРЮ КНЯЗЮ АЛИПЮ НИКИТИЧЮ МНОГОГРЕЧ<НИ> <МО>НЛХ САвАТИИЩЧ ПАДАП АА ЗЕМЛИ ЧЕЛоМ БИЕТ.
Печатается по изд.: Шептаев. — С. 21 — 22 (по рукописи ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 191 об. — 193 об.).
Никита Васильевич Кавадеев, которому адресовано послание, был известен в качестве духовника царя Михаила Федоровича и протопопа кремлевского Благовещенского собора (с янв. 1635 по апр. 1644 г.). По смерти Михаила — после 1645 г. — он принял постриг в монахи Троицкого Богоявленского монастыря под именем Никифор. Ясно, что Савватий составил свое послание задолго до ухода Никиты в монастырь; вероятно, в начале 40-х гг., когда в Москве в связи с приездом датского королевича Вольдемара горячо обсуждался вопрос об отношении православных к лютеранству и другим вероучениям. На это, в частности, указывает характер самого послания, в котором поэт просит показать царю написанные им вирши «о иноверных» и выражает надежду, что они могут быть напечатаны.
Текст послания печатается по изд.: Шептаев. — С. 22-24 (по рукописи ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 239-242 об.).
Послание написано в период между осенью 1634-го — летом 1645 г. В жанровом отношении его можно определить как придворное «приветство». Текст послания содержит акростих: ПРЕРЛАВНОМУ И БЛАГОЧЕСТИВОМУ ГОСПОДАРЮ ЦАРЮ И ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ МИХАИЛУ ФЕДОРОВИЧЮ ВСЕЯ РУСИИ<И> САМОДЕРЖЦУ РАДОВАТИСЯ...
Печатается по изд.: Шептаев. — С. 25-28 (по рукописи ГБЛ, ф. 299, No 380, л. 102-106).
Князь М. Н. Одоевский не достиг такого же высокого положения при дворе, как его отец Никита Иванович, управлявший в разные годы Казанским и Сибирским приказами, возглавлявший выборный совет по составлению известного Уложения 1649 г. Он умер в юном возрасте в ноябре 1653 г. Следовательно, адресованные ему наставления — «Прещение вкратце» и «Азбука отпускная» — могли быть составлены Савватием не позднее этого времени. Из наставлений явствует, что Савватий выполнял обязанности приходящего домашнего учителя М. Н. Одоевского. «Прещение вкратце» содержит акростих: КНЯЗю МИХАДЛУ НИКИТИЧЮ ЧЕРНЕЦ САвАТИИ РАДОВАТИСЯ; «Азбука отпускная» включает азбучный акростих (от буквы А до Щ).
Печатается по изд.: Панченко. — С. 248-252 (по рукописи БАН, Архангельское собр., No 527, л. 108-114).
Алексей Саввич Романчуков был незаурядной личностью. Сын дьяка, ярославского помещика Саввы Юрьевича, он вместе с тремя своими братьями рьяно пошел по стопам отца, занимавшего видное положение в приказной бюрократии. В документах 1627 г. он значился «стряпчим с платьем», а через девять лет уже был назначен «малым послом» в Персию. В сентябре 1636 г. Романчуков присоединился к голштинскому посольству, также направлявшемуся к шаху. Секретарь голштинцев, Адам Олеарий, проявил интерес к общительному русскому посланнику. По его словам, это «был человек лет 30, с здравым умом и весьма ловкий, знал несколько латинских изречений, против обыкновения русских имел большую охоту к свободным искусствам, особенно же к некоторым математическим наукам и к латинскому языку... Он также быстро... уразумел употребление астролябии и все то, что относится до высоты солнца, часов и геометрии» (ЧОИДР. — 1869. — Кн. 1. — Отд. IV. — С. 464-465). Считается, что по возвращении из Персии Романчуков вызвал на себя гнев государя, недовольного результатами переговоров с шахом. Угроза опалы или какая-то иная причина привела поэта к самоубийству.
По-видимому, послание было написано Романчуковым незадолго до смерти, о чем могут свидетельствовать звучащие в нем трагические ноты. Адресат его не известен. В тексте послания прочитывается начало акростиха: АЛЕШКА РАМАНЧУКОВ...
Печатается по изд.: Панченко. — С. 243 (по рукописи ГБЛ, ф. 299, No 380, л. 108 об. — 109, где произведение объединено с другими виршевыми посланиями под общим заглавием «Послания многоразлична»).
Доктор медицины из Тюрингии Гартман Грамман состоял в должности лейб-медика голштинского посольства 1637-1639 гг. в Россию и Персию, во время которого познакомился с Алексеем Романчуковым. Стихотворная запись в альбом Граммана сделана Романчуковым 15 января 1638 г., как сам он писал, — «для памяти дружелюбныя Голштенския земли дохтура Артъмана Грамба. Всякому прочитающему напоминаю, что пять месяцов я, Алексей, одержим был febris stranguria, сиречь студеною дорогушею (т. е. лихорадкой. — В. Б., А. И.). И тот дохтор... мне пособил». Составляя «дружелюбные» вирши, поэт продемонстрировал незаурядную технику: начальные слова стихотворения он повторил в акростихе — НЕ ДИВНО.
Печатается по изд.: Панченко. — С. 35 (по рукописи ГБЛ, собр. А. С. Норова, ф. 201, No 40, л. 47-47 об.).
Об авторе и адресате послания ничего не известно; во всех известных списках оно читается в составе «Посланий многоразличных». Один из таких списков (ГБЛ, ф. 726, No 2) относится к первой половине XVII в. Акростих: НАФАНАИЛ.
Печатается по изд.: Панченко. — С. 242 (по рукописи ГБЛ, ф. 299, No 380, л. 108).
Стихотворение входит в состав «Посланий многоразличных»; достоверных сведений о его составителе и адресате также нет. Акростих: МАРТИРИЙ.
Печатается по изд.: Панченко. — С. 242-243.
Стихотворение входит в состав «Посланий многоразличных»; о его авторе и адресате сведений нет. Акростих: МАРДАРИЙ. Печатается по изд.: Панченко. — С. 243.
Известия о жизни и деятельности Михаила Злобина весьма ограниченны. Безусловно, он принадлежал к большой приказной семье Злобиных: только в первой половине XVII в. в ней значились подьячие и дьяки Афанасий, Иван, Никита, Семен, Федор и др. В 1638 г. поэт служил подьячим Посольского приказа, владел собственным двором в Москве. Круг адресатов и литературных оппонентов Злобина свидетельствует, что в 30-40-е гг. он имел влиятельных покровителей, был связан с сотрудниками Книжной справы (по крайней мере, с одним из них — Савватием). Последнее известие о Злобине относится к 1664 г.: по данным Приходной книги Печатного двора, 11 марта этого года он купил за пять серебряных рублей только что изданную в Москве Библию.
О дьяке В. Л. Волкове уже шла речь в связи с комментированием послания ему Савватия. Как и Савватий, Злобин просит Волкова быть посредником между ним и своим «жалователем» (имеется в виду князь А. М. Львов), чтобы тот помог ему, оклеветанному и «неимущему», «в местечко сести». Про Львова в послании сказано, что царь возложил на него «многое бремя» и великую «честь урядства». Отсюда следует, что послание было написано Злобиным, когда Львов еще исполнял должность дворецкого, т. е. до 1652 г. В тексте памятника читается акростих: ВАСИЛИЮ ЛВОВИЧЮ МИХАЛКО ЗЛОБИН ЧЕЛОМ БИЕТ. Ныне известны три его списка конца XVII в. — ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 235-238 об.; ГБЛ, ф. 236, No 70, л. 369-373 и ГБЛ, ф. 299, No 411, л. 200-204 об.
В основу настоящего издания положен последний список. Текст печатается впервые.
Послание написано в конце 30-х гг. XVII в., по-видимому, в период совместной службы Михаила Злобина и Алексея Романчукова в Посольском приказе. В нем употреблен акростих: АЛЕКСЕИ САВИЧ ПОЖАЛУЙ МИХАЛКУ ВИНЦА КАК ТЕБЕ БОГ ИЗВЕСТИТ. «Прошение» сохранилось в нескольких списках — ГБЛ, ф. 299, No 389, л. 112-112 об.; БАН, Архангельское собр., No 527, л. 99-100 об. (конца XVII в.) и др.
Текст «Прошения» печатается впервые, по рукописи первой половины XVII в. ГБЛ, собр. И. К. Андронова, ф. 726, No 2, л. 208 об. — 209.
Послание не содержит имен автора и адресата. Однако оно включает в себя ряд выражений, поэтических приемов, свойственных стихам Михаила Злобина. Кроме того, в рукописях ГБЛ, ф. 299, No 380 и БАН, Архангельское собр., No 527 оно следует непосредственно за текстом «Прошения Михалка Злобина». Послание «о щедротстве» содержит акростих: СОВЕРШИ ГОСПОДАР СВОЕ МИЛОСТИВОЕ КО МНЕ СЛОВО ЕЖЕ ОБЕЩА ЗСУДИТИ.
Печатается впервые, по рукописи конца XVII в. ГБЛ, собр. Н. С. Тихонравова, ф. 299, No 380, л. 113-114.
По-видимому, Агафон Тимофеев принадлежал к большой семье приказных служащих, представители которой еще в XVI в. поверстывались в подьячие или в дьяки. Сведения о нем немногочисленны. Известно, что в 1631 г. он был переведен из Тобольска в Москву, чтобы «быти... на Печатном дворе у государева дела у книжной справки». Тут он встретился с целой когортой московских стихотворцев — справщиком Савватием, Стефаном Горчаком, иеромонахом Федором Кузьмичом и др. Буквально за три года до назначения Тимофеева на службу в это привилегированное ведомство здесь трудился его племянник Григорий Анисимов (тот самый «Гришка от книжныя справки», который по приказу патриарха в 1627 г. вместе с богоявленским игуменом Ильей диспутировал с киевским ученым Лаврентием Зизанием о догматических «погрешностях» написанного им Катехизиса). В том же году Григорий был зачислен в Приказ Казанского дворца, а в 1638 г. сюда же получил перевод и Агафон Тимофеев. С этого момента дороги дяди и племянника, кажется, окончательно сошлись. В бывшем собрании Троице-Сергиевой лавры (ныне ГБЛ, ф. 304, No 151) имеется рукопись со следующей записью: «Продал сию книгу, глаголемую Андреятис, по приказу дяди своего Агафоника Тимофеевича подъячево племянник Гришка Анисимов лета 7148 (1639) декабря в 18 день». Последний раз имя Тимофеева упоминается в разряде Казанского приказа летом 1645 г. Видимо, вскоре после этого времени он умер. Агафон Тимофеев значится автором двух прозаических посланий — Суздальскому архиепископу Серапиону «о единогласном пении» и «своему духовному отцу, кир Иакову, по грамматическим вопросам». Хотя не исключено, что среди русских книжников XVII в. у нашего поэта были тезки.
Судя по некоторым признакам, по тому, какими «титулами» наделяется адресат («твое благородие», «твоя милость», творитель «Авраамля дола», т. е. наставник и семейный патриарх, «самый благоразсудный» судья), речь идет о воспитателе царевича Алексея Михайловича, боярине Б. И. Морозове. Послание ему могло быть написано не ранее конечных чисел мая 1633 г., когда Морозов возглавил управление Большой Царской мастерской палатой. Тимофеев, «от язв ударений бедный», слезно молит именитого боярина милостиво выслушать его просьбу (очевидно, жалобу на обидчика). Акростих: ГОСПОДАРЮ БОРИСУ ИВАНОВИЧИ) БИЕТ ЧЕЛОМ АГАФОНКО ТИМОФЕЕВ.
Печатается впервые, по рукописи первой половины XVII в. ГБЛ, собр. И. К. Андронова, No 2, л. 223 об. — 224 об.
Михаил Стефанович Рогов (или Рогуев) был заметной фигурой в культурной жизни России второй четверти XVII в. Протопоп собора Черниговских чудотворцев в Москве, он также принимал активное участие в работе Книжной справы. С конца 1639 г. Рогов становится, наряду с Иваном Наседкой, ее ведущим сотрудником. К этому времени он снискал себе особое расположение патриарха Иоасафа (ум. в 1642), покровительство которого позволило Рогову сделаться фактическим главой над остальными справщиками. В 1644 г. писатель «с товарищи» бурно диспутировал о вере с духовником датского королевича Вольдемара, пастором Матвеем Фельхабером. А еще через пять лет — в ноябре 1649-го — его постигла опала: по проискам Никона, занимавшего тогда новгородскую кафедру, Рогов был лишен скуфьи и удален с Печатного двора. Формальной причиной для этого послужили стихи Рогова, напечатанные им в «Кирилловой книге», в коих говорилось, что грешники могут покаяться и получить прощение. Сцену суда над Роговым ярко описал знаменитый протопоп Аввакум: «Никон возился над ним (Роговым. — В. Б., А. И.), скуфию снимал и проклинал ево, а он плакал, каяся, и то дело и плюнуть не на што!» Однако, несмотря на случившееся, Рогов не утратил положения и в июле 1650 г. вместе с избранными людьми был направлен правительством в Псков, на подавление вспыхнувшего там мятежа. На этом документальные известия о нем обрываются. Погиб ли он в Пскове, неизвестно.
Свое название «Кириллова книга» (М., 1644) получила от имени Кирилла Иерусалимского (IV в.), раннехристианского церковного деятеля и писателя-богослова, творения которого были в нее включены. Издание книги осуществлялось в программе общей подготовки к встрече в Москве королевича Вольдемара. Среди литературных источников книги особо выделяется трактат Ивана Наседки «Изложение на люторы» и стихотворный комментарий к нему. Последний, судя по всему, был активно использован Роговым при написании своего виршевого предисловия (хотя не исключено, что Наседка принимал и непосредственное участие в его составлении). Предисловие содержит акростих: ГОСПОДАРЕВ ЦАРЕВ РАБОТНИК И ВАМ БОЖЕСТВЕННаГ<О> ЗаКОНА ИСТ<И>ННМ РАЧИТЕЛЕМ И ЛЮБИТЕЛЕМ О БОЗЕ РАДОВАТИсЯ и ВЕСЕЛИТИСЯ А ВРАГОМ Божественнаго КРЕСТА ХРИсТОВА И РАЗВРАТНИКОМ Нашему же християньскому закону НаШЕЯ ПРАВОСЛАВНиЯ ХРИСТИяНСКИЯ ВЕРы СКОРБЕТИ И ПЕЧАлОВАТИ.
Печатается по изд.: Кириллова книга. — М., 1644. — Л. 6-14; 14 об. — 15.
К сожалению, о жизни этих стихотворцев ничего не известно, кроме того, что оба они были монахами. Литературный характер их переписки, бесспорно, указывает на то, что они принадлежали к приказной школе поэзии 30-40-х гг. По наблюдениям А. М. Панченко, эпистолии Лариона и Феоктиста, «во-первых, наглядно демонстрируют, как частный акростих становится образцовым. В результате его жанровая функция многократно усиливается. Во-вторых, в акростихе Феоктиста появляются рифмы. Это явление для приказной школы не типично» (Панченко. — С. 74). И все же вкус к рифмованному акростиху русские поэты второй половины XVII в. унаследовали от своих предшественников — стихотворцев-дисметриков, каким, в частности, был старец Феоктист.
Сохранилось четыре списка этого послания: ГБЛ, ф. 299, No 380; ВАН, Архангельское собр., No 527, No 210; ГПБ, Софийское собр., No 1546, которые относятся к концу XVII-XVIII в. Акростих; СТАРЕЦ ГОСПОДАР ФЕОКТИСТ ДАИ МИ КНИГУ СПИСАТ.
Печатается по изд.: Панченко. — С. 259-260 (по рукописи ГБЛ, собр. Н. С. Тихонравова, ф. 299, No 380, л. 125-125 об.).
Известно семь списков «отвещания» Феоктиста: первой половины XVII в. — ГБЛ, ф. 726, No 2; последней трети XVII-XVIII в. — ГБЛ, ф. 299, No 380; БАН, Архангельское собр., No 527 и No 210; ГИБ, Софийское собр., No 1546; ГИМ, Муз. собр., No 2936; ГБЛ, ф. 299, No 411. Акростих: СТАРЕЦ ГОСПОДАР ПОТРУЖЕННАЯ ТОБОЮ ЛЮБЕЗНЕ ВОСПРИЯХ И ПРОТИВУ ТВОЕГО АЩЕ И НЕ ТАКО НО АБАЧЕ ВОСПИСАХ ТИ ВСЯКО ТоЖЕ МЯ В ТОМ ПРОСТИ И НИКОМУ ЖЕ ВОЗВЕСТИ.
Печатается по изд.: Панченко. — С. 260-262 (по рукописи ГБЛ, собр. Н. С. Тихонравова, ф. 299, No 380, л. 125 об. — 129 об.).
Петр Самсонов происходил из митрополичьих детей боярских. Еще в конце XVI в. он имел поместье в Ростовском уезде, о чем сообщают писцовые книги того времени. В мае 1615 г. Самсонов уже в чине подьячего был вместе с Федором Беседным дозорщиком в Вологодском уезде. В последующем Самсонов успешно строил свою служебную карьеру, видимо, не без поддержки патриарха Филарета. Так, в апреле 1625 г. он значился подьячим, а с 28 сентября 1631 г. — уже дьяком Патриаршего дворцового приказа. В том же звании им подписана патриаршая («государева святительская») грамота 1632 г., направленная в Нижний Новгород, в которой было «велено в Печерском монастыре каменной храм строити». На этом сведения о Самсонове в официальных документах прерываются. Не исключено, что, лишившись своего покровителя, Самсонов попал в опалу, был удален из Москвы, после чего им и была написана большая часть его акростишных посланий.
Обе эпистолы М. С. Рогову могут быть датированы приблизительно 40-ми гг. XVII в. Первая содержит похвалы любомудрию адресата, в ней читается акростих: МИХАИЛУ СТЕФАНОВИЧУ РАДОВАТИСЯ ПРИСНО ПЕТРУША САМСОНОВ ЧЕЛОМ БАЮ. Второе послание — утешительное, оно написано в связи со смертью сына Рогова; в его тексте также имеется акростих: МИХАИ<л> СТЕФАНоВИЧ НЕ СКОРБ<и> О ЧАДЕ СВОЕМ.
Печатается по изд.: Панченко. — С. 263-264 (по рукописи ЦГАДА ф. 181, No 250, л. 249-251 об.).
Грамотка, писана сопротив написания, извитье лукавством «Грамотка» представляет собой ответ на обличительное послание Фомы Стефановича, о котором ничего не известно. Почтительный по тону акростих — ФОМЕ СтЕФАНОВИЧЮ РАДОВАТИСЯ ПЕТРУШКА САМСОНОВ ЧЕЛОМ БИЁТ — резко диссонирует с содержанием «грамотки».
Печатается по изд.: Панченко. — С. 265 (по рукописи ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 255-256 об.).
В послании Василию Иосифовичу, человеку близкому ко двору, выражена просьба о заступничестве от лютых врагов, бывших когда-то «любезными друзьями» поэта. Акростих: ВАСИЛИЮ ИОСИФОВИЧУ РАДОВАТИСЯ ПЕТРУША САМ<СОНОВ ЧЕЛОМ БИЕТ>. Известно два списка памятника конца XVII в.: ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 252-253 и ГИМ, Муз. собр., No 1209, л. 253 об. — 254 об. Текст печатается впервые, по гимовскому списку.
Послание атрибутируется Самсонову условно: в единственной рукописи ГИМ (собр. Е. Е. Барсова, No 4701, где на листах 21 об. — 22 читается это произведение, его текст замыкает цикл самсоновских посланий. Оно адресовано высокоименитому «другу» (акростих: МИХАИЛУ ФЕДОРОВИЧЮ...), в котором, однако, не следует усматривать царя Михаила Федоровича, так как обращение к царю требовало бы совсем иной этикетной формы.
Печатается впервые, по названной выше рукописи XVII в.
Как следует из послания, Иван Киприанович — один из бывших «доброхотов» Самсонова, у коих он искал поддержки, просил вызволить его из трудного положения. Послание содержит ряд смутных намеков, касающихся биографии поэта. Так, можно понять, что главной причиной постигших его невзгод сам он считал свою давнюю службу самозванцу — Лжедмитрию I. Акростих: ПОЩАДИ ИВАН КИПРИАНОВИЧ ВЕЛИ БыТИ <П>ЕТРУШКА САМСОНОВ ЧЕЛОМ БИЕК.
Печатается по изд.: Панченко. — С. 266 (по рукописи ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 256 об. — 258).
Послание написано в духе практических наставлений юному ученику, приготовляемому к государственной службе. Об адресате ничего не известно. Акростих: ГРИГОРИЮ ЕвДОКИМОВИЧЮ РАДОВАТИСА ПЕТРУША САМСОНОВ ЧЕЛОМ БИЕТ. Печатается по изд.: Панченко. — С. 267 (по рукописи ЦГАДА, ф. 181, No 250, л. 258-259 об.).
Сведения о Михаиле Игнатьевиче пока ограничены теми замечаниями о нем, какие прочитываются в послании. Это — почтенный отец семейства, преуспевающий чиновник, состоящий при важной особе (возможно, при каком-то митрополите или патриархе). Послание к нему составлено с сугубо практической целью, на что указывает акростих: МИХАИЛУ ИГНАТИЕВИЧУ РАДОВАТИСЯ ВЕЛИ ГОСПОДАР ПЕТРУШКЕ ДАТИ ЗАПАСЦУ КАК ТЕБЕ БОГ ИЗВЕСТИТ. Печатается по изд.: Панченко. — С. 268-269 (по рукописи ГИМ, собр. Е. Е. Барсова, No 470, л. 19-21).
На просьбу Самсонова о получении «запасца» Михаил Игнатьевич ответил позитивно, сказав об этом в столь же изысканной — акростишной форме: ПРИКАЗАЛ ДАТИ. Печатается по изд.: Панченко. — С. 269 (по рукописи ГИМ, собр. Е. Е. Барсова, No 470, л. 21-21 об.).
Биографические сведения о Ермолае Азанчееве очень фрагментарны. Вообще первые известия о нем представляют нам человека, уже прошедшего добрую половину своего жизненного пути, занимающего прочное социальное положение. До наших дней сохранилась Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря 1673 г., в которой есть следующая запись: «163 (1655) году апреля в... день келарь старец Арсений Суханов дал вкладу в дом живоначалныя Троицы конь сер по цене за 12 рублев, и тот конь отдан на службу великаго государя слуге Ермолаю Азанчееву...»
Следовательно, в 1655 г. Азанчеев служил при царском дворе, по-видимому, в качестве конюха (мог быть он и в чине стремянного). В 1657 г. он впервые был жалован от государя поместьем, т. е., как подтверждается родословной Азанчеевых, явился фактическим родоначальником этой дворянской династии. О литературных занятиях и связях Азанчеева судить трудно, поскольку пока найдено лишь одно написанное им стихотворение. Но немаловажно, что составлено оно достаточно уверенной рукою и адресовано талантливому писателю, каким был автор «Новой повести о преславном Российском царстве» (1611), дьяк Марк Иванович Поздеев.
Послание написано в ответ на неизвестную нам эпистолию дьяка М. И. Поздеева (ср.: «радостию приях твое прежнее ко мне начертание») приблизительно в первой половине — середине 40-х гг.: до этого времени (до 1644 г.) Поздеев еще служил в Разбойном приказе и упоминался в боярских и разрядных книгах, а далее его имя в них уже не встречается. В послании о нем говорится как о человеке весьма преклонного возраста. Акростих: ГОСПОДАРЮ МАРКУ ИВАНОВиЧЮ ЕРМОЛКА АЗАНЧЕЕВ ЧЕЛОМ БИЕТ.
Печатается впервые, по рукописи XVII в. ГИМ, Чудовское собр., No 359, л. 9 об. — 11.
В октябре 1617 г. в Вологде, в семье стрельца, родился мальчик, имя которого стало последним всполохом в длинном каскаде самозванческих авантюр, вызванных эпохой «Смуты». Тимофей Демидович Акундинов получил начальное воспитание в доме вологодского архиепископа Варлаама, затем служил подьячим в Москве. В 1645 г., после падения своего покровителя — дьяка Ивана Патрикеева, он бежал в Литву, где выдал себя за воеводу вологодского и наместника великопермского. Свой вояж по загранице новоявленный авантюрист начал с Молдавии, откуда вскоре перебрался в Константинополь. Там Акундинов провел три года, объявляя себя прямым потомком царя Василия Шуйского (то его сыном Семеном, то внуком Иоанном-Тимофеем). В Турции Акундинов принял магометанство, но это по спасало его от надвигавшейся опасности разоблачения. Поэтому, заручившись поддержкой сербов, он отправился в Рим, где перешел в католичество. Потом он скитался по Австрии, Трансильвании, Украине, подвизался при дворе шведского короля (уже в качестве лютеранина). Затем Акундинов направляется в Пруссию и Голштинию. Голштинский герцог выдал его московскому правительству в обмен на некоторые привилегии в торговле. В 1653 г. Акундинов был четвертован.
Находясь в Константинополе, Тимофей Акундинов (девятнадцатый по счету лжецаревич) вступил в переговоры с русскими дипломатами, стольником Телепневым и дьяком Кузовлевым, которым 11 декабря 1646 г. вручил свою стихотворную декларацию.
Печатается по изд.: Силлабика. — С. 87 — 90 (по рукописи ЦГАДЛ, ф. 149, No 73).
«Бунташный» XVII в. произвел решительные перемены во взглядах и самой психологии русского общества; он вызвал к жизни идею «ценности человеческой личности самой по себе, вне зависимости от ее официального положения» (Д. С. Лихачев). Одним из проявлений возрастания личностного начала в русской литературе этого времени явилось более активное приобщение к литературному труду женщин. Среди них особо выделяется «смоленская» поэтесса Евфимия — едва ли не первая русская женщина, показавшая свой бесспорный талант в виршевом стихотворстве. Сведения о Евфимии крайне скудны. Жена священника, мать троих детей, она в 1654 г. оказалась разлученной с любимым супругом, после того как Смоленск был взят войсками царя Алексея Михайловича и многие его исконные жители насильственно разосланы по другим городам России. Правда, сама Евфимия, судя по ее словам, была родом не из Смоленска (ср.: «во граде, где не родися...»). Стремясь вызволить мужа из плена, она написала пронизанную неподдельным лиризмом «Молитву господу богу... и песнь плачевную», которая могла адресоваться либо царю и патриарху, либо кому-то из их приближенных. «Молитва» свидетельствует о высокой образованности Евфимии, ее хорошем знакомстве не только с традиционной книжностью и духовной поэзией, но и с некоторыми приемами западного — схоластического искусства (в частности, со школьными диалогами и декламациями). Как сложилась судьба Евфимии и ее семейства в дальнейшем, ие известно.
В жанровом отношении данное произведение неординарно: оно сочетает в себе литературную молитву «о разлучении супружества» (ср. у С. И. Шаховского), традиционную форму плача и элементы театрального диалога (или декламации), непременными участниками которого являются «отроки». «Детская речь способна вызывать особое умиление у слушателей», — отмечали теоретики школьного театра, и Евфимия могла знать подобные суждения. В рукописи последней трети XVII в. ГБЛ (собр. Н. С. Тпхонравова, No 249) «Молитва» Евфимии (л. 266 об. — 271 об.) читается в общем корпусе произведений, посвященных взятию в сентябре 1654 г. Смоленска войсками царя Алексея Михайловича.
Текст «Молитвы» печатается впервые, по указанному списку.
Алексей Захарьевич Онуфриев был сыном дьяка Казенного приказа, «пожалованного» в эту должность из торговых людей. Сам Алексей в 50-е годы XVII в. служил подьячим в приказе Большого дворца. По своему служебному статусу он мог иметь деловые связи с Книжной справой. Однако если это еще нуждается в подтверждении, то его творческие связи с московским центром стихотворства, каким в те годы оставалась Книжная справа, почти не вызывают сомнения.
Цикл стихотворений, по мнению его исследователя С. И. Николаева, был написан Онуфриевым по случаю основания патриархом Никоном (1652-1667) в 1656 г. на о. Кие на Белом море Крестного монастыря в память о своем спасении от бури на этом острове еще в 30-е гг. По-видимому, стихи предназначались в качестве предисловия для книги, излагавшей историю создания монастыря, известной под названием «Сказание о святем и животворящем кресте господни, что в Крестном монастыри». «Ини стихи...» содержат акростих: СЛОЗИ ПРИКАЗУ БОЛШАГО ДВОРЦА ПОДИАЧЕГО АЛЕКСИЯ ЗАХАРИЕВА СИНА АНОФРИЕВА ПЕРВОЕ ПИСАСЯ В СЛАВУ КРЕСТУ.
Печатается по изд.: Николаев Е. И. Два стихотворца XVII века // ТОДРЛ. — Л., 1985. — Т. XXXIX. — С. 373-376 (по рукописи ГПБ, Q. XVII. 227, л. 23-27; «Молитва» — по рукописи ГПБ, Погодинское собр., No 1583, л. 21-22).
В этот раздел включены произведения виршевой поэзии, авторская принадлежность которых не установлена. Некоторые из них обнаруживают частичные текстовые совпадения с прокомментированными выше авторскими стихотворениями, но это не дает оснований приписать их соответствующим авторам: гораздо вероятнее, что аноним просто заимствовал отдельные мотивы или даже целые фрагменты текста из известных ему памятников — ситуация, вполне характерная для древнерусской литературы. В целом же по своему жанровому составу и художественному уровню «безымянное» виршеписание мало чем отличается от «именитого».
Литературная пародия сатирического содержания в форме «послания» возникла, по-видимому, в начале XVII в. под влиянием широко бытовавших в это время «письмовников», или «формулярников», которые рекомендовали примеры письменного обращения к людям, занимавшим различное социальное положение в обществе. Автор «Послания дворительного недругу», подражая образцам такого типа, использует разнообразные стилевые формы народной сатиры (близкие пословицам и поговоркам фразеологические обороты, особое построение фразы, когда вторая ее часть комически не соответствует содержанию первой, и пр.).
Текст послания печатается по изд.: Адрианова-Перетц В. П. Русская демократическая сатира XVII века.
О подьячем Горяинове, адресате обличительного послания, известно, что в 30-40-е гг. он служил при архиерейском доме в Вологде, имел в Москве свой двор.
Текст печатается по публикации: Судаков Г. В. Из вологодской поэзии XVII в. // Русская литература. — 1987. — No 4. — С. 223.
Памятник относится к первой трети XVII в., в нем обличается чревоугодие, «высокоумие», стяжательство и нравственная распущенность духовенства. Содержание этой стихотворной сатиры позволяет утверждать, что ее автор выступает с позиций «ревнителей древлего благочестия», ставивших своей целью поднять религиозный и нравственный уровень духовенства. Обобщенный сатирический образ духовного пастыря, нарисованный автором, отчасти предвосхищает сатирические портреты никонианского духовенства в сочинениях протопопа Аввакума.
Текст печатается по изд.: Сатира XI-XVII веков. — С. 380-384.
«Сие слово двоестрочием сложено и от великия сея книги вкратце объявлено» — памятник представляет собой стихотворное предисловие к книге великого чешского философа и педагога Яна Амоса Коменского и относится к 30-м гг. XVII в., свидетельствуя о раннем знакомстве русской культуры с его сочинением «Лабиринт мира и рай сердца» (впервые издано в 1631 г.), которое русский поэт называет «книгой Лавиринф». Традиционный мотив лабиринта связан у Коменского одновременно с концепцией мира, в котором человек обречен блуждать и заблуждаться, и с впечатлениями от схоластической науки, в которой так трудно разобраться и так легко запутаться. Если дальнейшая жизнь Коменского (ум. в 1660 г.) сопряжена с плодотворными поисками выхода из этого «лабиринта» схоластики, то его русский почитатель, автор публикуемого предисловия, отразил лишь первоначальную настроенность молодого чешского ученого, схоластику еще не преодолевшего.
Текст публикуется впервые по рукописному сборнику ГИМ, Муз. собр., No 2936, л. 183 об. — 195.
Философски-нравоучительное сочинение, одобряющее смиренномудрие и осуждающее греховное высокоумие. Автор провозглашает идеал праведной русской самобытности — в противовес переимчивости «ляхов» с их стремлением ко всему чужеземному (по-видимому, отголосок русско-польских военных конфликтов в начале XVII в.), живописует адские муки, ожидающие грешников, напоминает о необходимости выбора между добром и злом, ратуя за добро.
Текст публикуется впервые, по рукописи ГБЛ, собр. М. С. Тихонравова, ф. 299, No 233, л. 15-17 (список конца XVII в.).
Апология честной бедности, которая избегает богатых, сторонится их. Бесполезно, полагает автор «Сказания», учить их добру и безрассудно ждать от них добра. Здесь желание автора сочетается с христианским принципом «блаженны убогие».
Текст публикуется впервые, по рукописному сборнику ГБЛ, собр. А. П. Гранкова, ф. 711, No 98 (список последней трети XVII в., л. 291 — 292 об.).
Хронограф (в переводе с греч. — летопись) — монументальное сочинение, претендующее на охват истории от сотворения мира до текущего года. О русских памятниках этого жанра см.: О. В. Творогов. Древнерусские хронографы. — Л., 1975. Публикуемое предисловие к одной из редакций хронографа восхваляет эту «преславную книгу» и приглашает читателя насладиться ею.
Текст предисловия публикуется впервые, по рукописи ГБЛ, собр. Егорова, ф. 98, No 1979, л. 34-35 (список последней трети XVII в.; другой список, хранящийся в Болгарии, представлен в кн.: Б. Цонев. Опис на рукописите и старопечатните книги на Народната библиотека в София. — София, 1910. — Т. 1. С. 442-443).
Это цикл предисловии к разным памятникам, относящимся к разным жанрам, эпохам и восходящим к разным национальным культурам.
Предисловие к «Шестодневу». Шестодневы — сочинения, излагающие библейский рассказ о сотворении мира в шесть дней. Принадлежали греческим авторам, переводились на славянский, в частности Иоанном экзархом Болгарским (X в.), чей труд оказался «распространенным произведением на Руси» (Баранкова Г. С. Шестодневы повествовательные // Методические рекомендации по описанию славянорусских рукописей для Сводного каталога рукописей, хранящихся в СССР. — Вып. 2. — Ч. 1. — М., 1976. — С. 170). Именно к этому памятнику и написал стихотворное предисловие русский поэт.
Предисловие к Истории о Варлааме и Иоасафе. «История» явилась одной из древнейших по времени своего появления у нас византийских повестей, переведенных, видимо, непосредственно на Руси» (Гудзий Н. К. История древней русской литературы. — М., 1956. С. 160). «История» повествует о том, что сын индийского царя Авенира Иоасаф, увлекаемый примером пустынника Варлаама, принимает христианство вопреки воле отца, который, впрочем, впоследствии тоже стал христианином; герои ведут праведную жизнь и достойно, по-христиански, встречают смерть в старости. Автор предисловия изложил этот сюжет в стихах.
Предисловие на еретики. Судя по тексту, это предисловие к богословскому трактату антилютеранской направленности, перекликается с сочинениями Ивана Наседки (Шевелева) — см. комментарий к ним. Свидетельствует об актуальности полемики с лютеранами, сопровождавшей оживление русско-датских исторических связей в 20-е гг. XVII в.
Предисловие на книгу прений Григория Амиритского, Византийский церковный деятель архиепископ Григорий Амиритский жил в VI в. Одержал верх в богословском споре с иудейским проповедником Ерваном, даже обратил его в христианство. Автор публикуемого предисловия видит в этом прежде всего неотразимую победительность христианской веры.
Предисловие Песней Песнем. Песнь Песней, включенная в канон Библии (17-я книга), приписывалась царю Соломону. Восславила чувственную любовь, культивировала эротическую символику, налет которой ощущается и в тексте публикуемого стихотворного предисловия, хотя в большей мере оно пропитано духом христианства и новозаветными реминисценциями.
Предисловие в Лествицу. В древнерусской литературе бытовали произведения с названиями типа «Лествица к небеси» (см., например: Силлабика. — С. 322-347). Лествица (лестница) — как бы средство сообщения земли с небом, путь праведного восхождения мирян из земной юдоли в рай, и долг христианина — найти при жизни начало этой лестницы и подниматься по ней, не увлекаясь посторонними соблазнами.
Надписание или приповедь. Это переделка «Виршей на Езопа» Ф. К. Гозвинского (см. комментарий к ним).
Предисловие к Царьственной книге, сиречь к Гранографу. Гранограф — здесь: Хронограф (см. предыдущий комментарий). Но гравографами называли и описания границ, «границ землемерных писания». В XVII в. наиболее осведомленные книжники предостерегали против смешения этих слов: «Ино бо есть гранограф, и ино хронограф» (см. Словарь русского языка XI-XVII вв. — Т. 4. — М., 1977. — С. 124). Автор стихотворного предисловия к Царственной книге, называя — видимо, вслед за ее переписчиком — хронограф гранографом, т. е. как бы повторяя «ошибку» переписчика, в то же время вводит в это предисловие мотив границы (между градом и предградием, книгой и предисловием), подсказанный словом «гранограф».
Все «Предисловия многоразлична» печатаются по изд.: Былинин В. К. «Предисловия многоразлична» в рукописях первой половины XVII в. // Записки Отд. рукописей ГБЛ. — М., 1983. — Вып. 44. — С. 19-37.
«Пчела» — сборник поучительных изречений, афоризмов, почерпнутых из разных памятников церковной и светской литературы. Популярность этой книги была долговечной: имеются ее списки, относящиеся даже к XIX в. (Щеглова Ф. А. Пчела: По рукописям Киевских библиотек // Памятники древней письменности и искусства. — CXXV. — Спб., 1910. — С. 50-51).
Текст стихотворной записи в книге «Пчела» печатается по указ. изд.
В 1637 г. в Москве была издана «Азбука» — учебное пособив для детей и отроков, которое обычно называют «Азбукой» В. Ф. Бурцева. Нужно, однако, заметить, что Бурцев был лишь печатником, но не автором книги. Автор неизвестен. Вполне вероятно, что неизвестный автор сочинил и стихотворное предисловие к ней.
Текст предисловия печатается по изд. 1637 г., л. 6 об. — 10.
Трудно судить о том, к какой именно книге было составлено публикуемое предисловие, равно как и предполагать, соответствует ли его тон и содержание характеру и содержанию книги. Автор предисловия вложил в него мысль о парадоксальности человеческого существования: не утонешь в море — утонешь в луже, и т. п.
Текст публикуется впервые, по сборнику ГИМ, Чудовское собр., No 359, л. 4 (рукопись 50-60-х гг. XVII в.).
Как и предыдущее предисловие, публикуемое не указывает на ту книгу, которой оно должно быть предпослано. Основная мысль автора созвучна пословице «Не рой яму ближнему — сам в нее попадешь».
Текст публикуется впервые по сборнику ГИМ, Чудовское собр., No 359, л. 16-16 об.
«Соборник» — сборник поучительных слов и бесед отцов церкви из 71-го Слова. Эти слова и беседы приурочены к датам церковного календаря. «Соборник» был издан в 1647 г. в Москве. Стихотворные подписи к каждому тексту «Соборника» предназначались для печати, но напечатаны не были.
В период подготовки «Соборника» к печати в Книжной справе трудились такие известные поэты, как Савватий, Иван Наседка, Михаил Рогов и др. Но кто конкретно был автором этих стихотворений, сказать сложно. Не исключено и то, что весь стихотворный цикл явился плодом коллективных усилий. Также неясной остается пока причина, по которой стихи не были изданы в 1647 г. вместе с основными текстами «Соборника». По-видимому, в Москве нашлись достаточно влиятельные силы (может быть, благочестивый патриарх Иосиф?), которые воспрепятствовали их публикации. Скорее всего неприятие у церковной цензуры вызвал сам факт соединения в единый комплекс выдающихся творений отцов церкви (многие из которых были давно известны древнерусским читателям по таким популярным на Руси поучительным сборникам, как «Измарагд», «Златоструй», «Златая цепь») с «новомодными» неравносложными виршами. Ведь последние в первой половине XVII в. еще не так часто появлялись на страницах старопечатных, преимущественно церковных, книг. А когда их (стихи) всетаки удавалось издать, они вызывали резкие нападки или серьезные нарекания со стороны многих «ревнителей» буквы и духа Св. писания — как это было, например, со стихотворным предисловием М. С. Рогова к «Кирилловой книге», вышедшей в свет всего лишь за три года до издания «Соборника».
Предназначенный для него стихотворный цикл состоит из 67 отдельных частей. Судя по форме и содержанию этих частей, в общей композиции книги им отводилась неодинаковая функция. Одни стихотворения (например, «Кирилла архиепископа Алсксандриискаго, от еуаггельскаго указания», «Златоустаго, на умовение ног», «Златоустаго, в Великий Пяток») выглядят как поэтические заглавия либо же эпиграфы к учительным Словам; другие (например, «Иоанна Дамаскина, о иже в вере усопших», «Григория Богослова в неделю мясопустную» и пр.) — как стихотворные предисловия или послесловия; наконец, третьи (вроде стихов, озаглавленных «Мучение святаго Феодора Тирона» или «Григория папы Римскаго, ко Лву царю Исаврянину») напоминают стихотворные вставки внутри соответствующих прозаических сочинений. Такие стихотворные вставки «в прозу» в данный период уже были общим местом для украинской и белорусской старопечатной литературы; в России они получат широкое применение несколько позднее — во второй половине XVII в.
Четыре Слова «Соборника» 1647 г. из семидесяти одного оставлены автором (или авторами) стихотворных приложений к нему без внимания. Это — Похвала Иоанна Златоуста «о четверодневном Лазаре» (гл. 38), апокрифическое «Слово Евсевия Самосадскаго о сошествии Иоанна Предтечи во ад» (гл. 48), «Слово Иоанна Златоуста о страсти Христове и о положении во гроб» (гл. 57) и «Слово Епнфания Кипрского о погребении тела Христова» (гл. 59).
В остальных случаях виршевые приложения соответствуют следующим текстам (условным главам) старопечатного «Соборника» (цифрой вначале помечается порядковый номер стихотворения в публикуемом цикле):
1 — Слову Иоанна Златоуста о мытаре и фарисее (гл. 1, л. 1 — 5 об.),
2 — Толкованию Григория Двоеслова евангельской притчи о блудном сыне (гл. 3, л. 7 об. — 9 об.),
3 — Слову Кирилла Александрийского «От евангельскаго указания евангелиста Луки» (гл. 2, л. 6-7 об.),
4 — Слову Иоанна Златоуста «в неделю о блудном сыне» (гл. 4, л. 9 об. — 17 об.),
5 — Слову Иоанна Златоуста «еже о умерших не скорбети» (гл. 5, л. 18-30),
6 — Слову Иоанна Дамаскина «о иже в вере усопших, яко о них бываемыя службы и благотворения пользует их» (гл. 6, л. 30 об. 45),
7 — Слову Григория Богослова «о нищелюбии» (гл. 7, л. 45 об. 108),
8 — Слову Кирилла Александрийского «о исходе души от тела и о втором пришествии» (гл. 8, л. 108 об. — 119 об.),
9 — Слову Ипполита Римского «о скончании мира и о антихристех и о втором пришествии господа нашего Иисуса Христа» (гл. 9, л. 120-140),
10 — Слову Палладия мниха «о втором пришествии Христове и о страшном суде и о будущей муце и о умилении души» (гл. 10, л. 140 об. 158),
11 — Беседе Василия Великого «о благодарении в понеделник сырный» (гл. II, л. 158-167),
12 — Слову Василия Великого «о еже внимай себе» (гл. 12, л. 167-176 об.),
13 — Слову Василия Великого «о утвержении мира и совершении духовней» (гл. 13, л. 176 об. — 187 об.),
14 — Слову Василия Великого о посте (гл. 14, л. 188-194 об.),
15 — Слову Иоанна Златоуста «от евангельских святых указаний» (гл. 15, л. 195-202 об.),
16 — Слову Анастасия Синайского о 6-м псалме (гл. 16, л. 203-216 об.),
17 — Слову Василия Великого о посте (гл. 17, л. 217-226 об.),
18 — Похвале Анастасия Синайского «о отшедших отцех» (гл. 18, л. 227-231 об.),
19 — Похвальному слову Григория мниха «древле в посте просиявшим преподобным отцем» (гл. 19, л. 232-256),
20 — Слову Григория Богослова «о отце молчаще язвы ради града» (гл. 20, л. 256-291 об.),
21 — «Мучению» Феодора Тирона (гл. 21, л. 291 об. — 295 об.),
22 — «Исповеданию» Нектария Константинопольского о памяти Феодору Тирону (гл. 22, л. 295 об. — 301),
23 — «Епистолии» Григория Двоеслова к царю Льву об иконах (гл. 23, л. 301-307),
24 — «Епистолии» Григория Двоеслова к царю Льву об иконах (гл. 24, л. 307-313 об.),
25 — Слову Германа Константинопольского о кресте, иконах «и на еретики» (гл. 25, л. 313 об. — 321 об.),
26 — Слову Иоанна Дамаскина об иконах и «на вся иконоборцы» (гл. 26, л. 322-338),
27 — «Сказанию известному» о чудесах иконы Богородицы, «нже и Римляныни нарицатися обыкши» (гл. 27, л. 338 об. — 359),
28 — Статье «О покланянии на восток и о кланяющихъся на восток» из книги Иоанна Дамаскина «Небеса» (гл. 28, л. 359 об. — 360),
29 — «Многосложному свитку» патриархов к греческому царю Феофилу об иконах (гл. 29, л. 360 об. — 392),
30 — Слову Иоанна Златоуста о покаянии и о Авеле, пророке Данииле, царе Ахаве и пр. (гл. 30, л. 392 об. — 398 об.),
31 — Слову Иосифа Фессалоникийского на поклонение кресту (гл. 31, л. 399-403),
32 — Слову Феодора Студийского на поклонение кресту (гл. 32, л. 403-406 об.),
33 — Слову Иоанна Златоуста о покаянии, «в нем же воспомяну и вся страсти человеческий» (гл. 33, л. 407 — 436 об.),
34 — Слову Кирилла Туровского «о души человечестей и телеси» (гл. 34, л. 436 об. — 447 об.),
35 — Слову Иоанна Златоуста «како с разумом искати спасения» (гл. 35, л. 448-452),
36 — «Повести душеполезней в чину притчи о дворе и о змии и что есть житье сие настоящее всякого человека» Иоанна Златоуста (гл. 36, л. 452 об. — 460),
37 — Слову Тимофея Иерусалимского «о востании еже от мертвых четверодневнаго Лазаря» (гл. 37, л. 461 — 465 об.),
38 — Слову Кирилла Александрийского «во святую неделю цветоносную» (гл. 39, л. 467 об. — 476),
39 — Слову Тита Всторского о просвещении Лазаря (гл. 40, л. 476 об. — 483),
40 — Слову Кирилла Туровского «от сказания евангельскаго» (гл. 41, л. 483-486),
41 — Слову Иоанна Златоуста «в неделю цветоносную» (гл. 42, л. 486 об. — 489 об.),
42 — Слову Иоанна Златоуста об иссохшей смоковнице (гл. 43, л. 490-493 об.),
43 — Слову «о смокви и о жене блуднице и беседе ея лестней и о змии» без автора (гл. 44, л. 493 об. — 495),
44 — Слову Иоанна Златоуста «о речением: «Отче, аще мощно, чаша си да прейдет от мене» (гл. 45, л. 495-501 об.),
45 — Слову Иоанна Златоуста о собрании евреев на Христа (гл. 46, л. 501 об. — 504 об.),
46 — Слову Иоанна Златоуста «о десяти девах и о милостыни и о покаянии и о молитве» (гл. 47, л. 504 об. — 514 об.),
47 — Слову Иоанна Златоуста о зависти (гл. 49, л. 523 об. — 528 об.),
48 — Слову Ефрема Сирина о блуднице (гл. 50, л. 528 об. — 536 об.),
49 — Слову Иоанна Златоуста о покаянии и умилении, «в нем же повесть о Арааве блуднице» (гл. 51, л. 537-550 об.),
50 — Слову Иоанна Златоуста о предательстве Иуды «и еже не поминати зла» (гл. 52, л. 551-561),
51 — Слову Иоанна Златоуста «егды умы Христос нозе учеником своим на вечери» (гл. 53, л. 561 — 564 об.),
52 — Слову Иоанна Златоуста «о кресте и о отвержени Петрове» (гл. 54, л. 564 об. — 569 об.),
53 — Слову Георгия Никомидийского «о еже стояху при кресте Иисусове мати его и сестра матери его» (гл. 55, л. 569 об. — 586 об.),
54 — Слову Иоанна Златоуста о распятии Христовом и похвале кресту (гл. 56, л. 587 — 593 об.),
55 — Слову Иоанна Златоуста «во святую и Великую суботу» (гл. 58, л. 598 об. — 601 об.),
56 — Слову Григория Богослова на Паеху «и на опождение» (гл. 60, л. 616-631),
57 — Слову Григория Богослова на Пасху (гл. 61, л. 631 — 737),
58 — Слову Григория Богослова о весне, о мученике Мамонте и о обновлении (гл. 62, л. 737 — 766),
59 — Слову Кирилла Туровского о снятии тела Христова со креста и о мироносицах и похвале Иосифу (гл. 63, л. 766 об. — 774),
60 — Слову Иоанна Златоуста «о разслабленом и еже не судити на лица» (гл. 64, л. 774 об, — 780),
61 — Слову Иоанна Златоуста «о жене самаряныни» (гл. 65, л. 780-783 об.),
62 — Слову Иоанна Златоуста об исцелени слепца Христом (гл. 66, л. 784-800),
63 — Слову Иоанна Златоуста на вознесение Христа (гл. 67, л. 800-802 об.),
64 — Слову Кирплла Туровского «о воскресении всероднаго Адама из ада» (гл. 68, л. 803-807),
65 — Слову Кирилла Туровского на собор 380 отцов и похвале отцам Никейского собора (гл. 69, л. 807-813),
66 — Слову Григория Богослова «на святую пятъдесятницу» (гл. 70, л. 813 об. — 863 об.),
67 — Похвале Иоанна Златоуста всем святым (гл. 71, л. 864874 об.).
Итак, тексты «Соборника» охватывают широкий круг важнейших религиозно-нравственных, канонических и догматических вопросов православного вероучения. Особое место в книге принадлежит сочинениям, посвященным раскрытию глубокого смысла поклонения святым, святому и животворящему кресту, а также защите иконописи и иконопочетания. Интерес к этой проблематике мог быть вызван, в частности, в связи с заметно обострившейся к середине «переходного столетия» полемикой русской церкви с протестантами.
Подписи публикуются впервые, по рукописи ГИМ, Чудовское собр., No 359, л. 238-282 об.
Образцовое просительное послание. Адресат неизвестен.
Текст печатается впервые, по рукописи ГИМ, Чудовское собр., No 359, л. 289-290.
Послание выдержано в традиционной форме, характерной для данной жанровой разновидности. Имеются отдельные текстовые переклички с «Виршевым Домостроем» и «Посланием от сына ко своему отцу» (Стефану Горчаку). Акростиха (краегранесия) нет, на что указывает сам автор.
Текст печатается впервые, по рукописи ГБЛ, собр. А. П. Гранкова, ф. 711, No 98, л. 302 об. — 305.
Стихотворение написано неизвестным автором, вероятно, в 50-е годы XVII в., когда в русской литературе с особой силой зазвучала тревога «ревнителей» старинных нравственных устоев и обычаев за их «порушение», призывавших своих читателей крепить веру, «за благочестие головы складати». Своеобразна композиция этого назидательнообличительного сочинения: она состоит из двух монологов, первый ведется от лица Бога, второй, заключительный, — от лица самого автора. Такая форма повествования широко использовалась в древнерусской гимнографии, а также в учительной литературе.
Текст стихотворения печатается впервые по рукописи последней трети XVII в. ГБЛ, собр. Н. С. Тихонравова, ф. 299, No 233, л. 611 об.
Стихотворение ориентировано на традиционный жанр азбучной молитвы, на что указывают следующие слова: «Имать же краегранесие по алвафитным словесем». Оно включает предисловие и собственно «Молитву и покаяние» по азбуке.
Азбучная молитва является одной из наиболее древних форм древнерусской книжной поэзии. Ранние образцы азбучной молитвы построены на основе так называемого молитвословного стиха. К примеру:
Аз есмь всему миру свет.
Бог есмь прежде всех век.
Вижу всю тайну человеческую.
Глаголю же вам, сыном человеческим:
Добро есть верующим въ имя мое...
В данном же случае азбучная молитва написана неравносложным рифмованным стихом. По своему содержанию это — исповедальная молитва. Вряд ли она имела мнемоническую функцию, т. е. предназначалась для запоминания азбуки при одновременном усвоении основных христианских догматов. Однако полностью исключать такое ее прочтение нельзя. Молитвенная форма в русской поэзии первой половины XVII в. отнюдь не случайное явление. Она не просто традиционна — молитва была наиболее привычной и наиболее естественной формой религиозно-лирического самовыражения древнерусского человека. С молитвы начинался его день (чин утренних молитв), в течение которого он обращался к молитве неоднократно — когда шел в храм, когда принимался за какое-либо дело, за трапезу и т. д. до тех нор, пока не наступало время приготовления ко сну (чин вечерних молитв). Молитва не делала его пассивным, напротив, она воспринималась им как дарованное свыше сильнейшее оружие против греховности и зла. Молитва не делала его своекорыстным и самолюбивым, ибо воспитывала в нем любовь ко всему творению и к ближним. Не о своем личном спасении заботились предки наши, вознося денно и нощно пламенные молитвы. В этом они следовали заветам Христа и отцов церкви, многим были хорошо памятны слова Иоанна Златоуста: «Вам предоставлено молиться и о вселенной, и о Церкви, распространенной до концов земли...» (Беседа вторая о неясности пророчеств).
Таким образом, в первой половине XVII в. сам дух молитвы, молитвенные этикет и этика заметно отобразились в поэтическом творчестве русских виршеписцев. И не только в жанре литературной молитвы, а и в ведущем жанре поэзии этого периода — в стихотворном послании. Недаром в содержании многих виршевых посланий, как мы видели, похвалы адресату и прошения о помощи являются доминирующими темами. Причем нередко прошения в них поданы в очень экспрессивной, эмоциональной форме, звучат как настойчивые требования — что и полагалось делать во время сердечной молитвы и, безусловно, не должно было восприниматься ни тем, кто просил, ни тем, у кого просили, как-то негативно. На «молитвенную» настроенность авторов виршевых посланий указывало и частое упоминание ими своего «окаянства» и греховности, а также подчеркивание того обстоятельства, что к написанию стихов их подвигла верность «союзу духовней любви».
Текст печатается впервые, по рукописи ГБЛ, собр. А. П. Гранкова, ф. 711, No 98, л. 270-279.
Абие — тотчас, внезапно
Агаряне — язычники, мусульмане
Аггел (греч.) — ангел, вестник.
Агиос (греч.) — святой
Аер (греч.) — воздух
Аз, яз — я
Аки — как
Алтарь, олтарь (греч.) — жертвенник; часть церковного храма, где находится престол
Алкание, алчба — голод, страстное желание
Аминь — так есть, да будет
Амо — куда, где
Анафема (греч.) — проклятие
Аспид (греч.) — ядовитая змея, мифич. змей
Аще — если, хотя, когда
Багряница — пурпуровая мантия, порфира
Безказние — безнаказанность
Безстрастие — умеренность
Безстудие — бесстыдство
Блажити — восхвалять
Блазнити — соблазнять, обманывать; порочить
Бо — ибо, потому что, же
Борзо — быстро
Брашно, бражда — еда, пища
Бытейския книги — Книга Бытия (библ.)
Варити — предварять, встречать; стремиться, бежать навстречу
Век — время, возраст
Велеречити — многословить, ораторствовать
Велеумный — высокоумный
Велий — большой, великий, знаменитый
Вельми — очень, весьма, крайне
Верста — возраст
Вертеп — сад, пещера
Вертоград — сад
Весть (веси) — знает (знаешь)
Ветия, вития — оратор, проповедник; ученый муж
Ветрило — парус
Вещ — вещь, дело; проступок; естество, суть
Взуститися — возбудиться, желать
Взущати — напоминать, внушать, предостерегать
Вина — причина
Винник — виновник
Виноград — виноградник, сад
Внегда — когда
Внити — войти
Воня — благоухание, запах
Вонче — вместе, заодно
Воскрилие — пола (одежды)
Вскую — почему
Всуе, вскуе — тщетно
Выну — всегда
Выспрь — вверх, вверху
Выя — шея
Вящше — больше
Гаждати — хулить, ругать
Геена (греч.) — преисподняя, ад
Главизна (край главизны) — глава, отдел; главное (самое главное)
Глум — шум, забава
Гнести — зажигать
Говор — шум, гул; пузырь на воде
Год, година — час, время
Голдуют (польск.) — поклоняются, служат
Гонзати — избегать, бежать
Горе — вверху
Горушный — горчичный
Гощение — любовь к гостеприимству, хлебосольство
Гривна — ожерелье в виде обруча
Дельма — из-за, ради
Деля — для, ради
Десный — правый; истинный
Диадима (греч.) — бармы, оплечье в царской одежде; царский головной убор
Дидоскал, дидаскал — учитель, наставник
Диолектит — диалект, говор, наречие
Днесь — сегодня, ныне
Дондеже — до тех пор, пока
Донели (же) — пока, пока не
Егда — когда
Еже, воеже — которое, что; те, что, те, которые
Ежебы — если бы, чтобы
Елень, еленстий — олень, олений
Еликий — который, каковой
Елико — сколько
Еллинствовати — выражать приверженность к языческой, античной премудрости
Елма, ельма — так как, хотя, хотя бы, тогда как, как только
Епитемия, епитимья (греч.) — наказание за грехи
Ерарх — см.: иерарх
Ехидна (греч.) — гадюка, змея
Жадный — желающий, стремящийся
Жеребьи — жребий, доля
Живот — жизнь, имущество
Жрети — приносить жертвы
Забрало — городское укрепление, стена; башня
Заделчатый — сделанный искусно, затейливо
Зазрити — осуждать, порицать
Заматоревший — состарившийся; созревший; матерый
Зане (же) — потому что
Засень — тень
Заушати — бить, избивать
Заушеный — наученный, сведущий
Заходный — западный
Згужение — созвучие, согласное звучание или пение
Зданный — созданный
Зде — здесь
Зелный — обильный, сильный, крепкий и для выражения превосходной степени
Зело — очень
Зле — плохо, зло, ужасно
Зыбель — зыбь, хлябь
И — его (вин. падеж)
Идеже — где, куда
Иерарх (греч.) — верховный служитель; священник высокого сана
Иже — который, кто
Изверг — выкидыш, недоносок
Извет — отговорка; наговор, обман; нарушение клятвы
Извычен — привычен
Изощити, изотщити — изъять
Изящный — родовитый, влиятельный; лучший
Имать быти — должен быть
Инде — в другом месте, где-либо; в иное время
Ино — то, так
Иногда — некогда, однажды; прежде
Камо — куда
Камык — камень
Капище — языческий жертвенник; идол
Карк — спина, хребет, затылок
Кийждо — каждый, всякий
Клас — колос
Клеврет — раб, слуга; преданный друг
Клуша — наседка, галка
Ключимый — удачливый, способный
Ключитися — случиться; быть угодным
Ков — злой умысел, злое ухищрение
Ковчег — ящик, ларь; сокровищница, хранилище священных реликвий
Колми паче — тем более, особенно
Коло — колесо
Комуждо — каждому
Конец — край, отдаленное место
Коснение — воздержание
Кощуны деяти — увеселять, скоморошествовать
Крава — корова
Краегранесие — акростих
Крин — лилия
Крыж — крест
Купа — кипа, груда, куча
Лавра (греч.) — улица
Лепок, лепкий — хлипкий, слабый
Лепота; лепый; влепоту — красота; красивый, хороший; достойно, прилично
Лествица — лестница
Лесть — обман, притворство, ложь
Леть — можно
Лехкольки — нисколько
Лечба — лечение, врачевание
Ливан — ладан
Лик — лицо, образ; собрание, сонм
Лихва — неправедный прибыток
Лише — свыше, более
Лишек — излишек
Логофет (греч.) — букв.: словоположник; составитель официальных актов
Ложесна — материнская утроба
Лучитися — случиться, приключиться
Лысто — голень
Любо — либо
Любомудр, любомудрец — философ, книжный человек
Любы — любовь
Мамона — богатство, сокровища
Мана — соблазн, наваждение
Мание — мановение; знак, поданный рукою, взглядом и т. п.
Мера — в частности: положение, состояние человека
Метание — земной поклон
Миро — благовонное масло, используемое в церковном обряде миропомазания
Мирра, смирна — благовонная смола
Мнас — древнегреческая монета
Мощно — можно
Мрежь — сеть, невод
Мусетворный — сделанный из мусии, мозаичный
Мусикийский — музыкальный
Мытоимец — сборщик податей; корыстолюбец
Надолзе — долго
Нарочитыи — известный, знатный, выдающийся
Наук — навык
Негли, некли — нежели, чтобы, едва ли, возможно; да (в сослагат. наклонении)
Неже, нелиже — нежели
Неизгодный — нежданный, неожиданный
Нелеть — нельзя
Необратный — неизменный, неисправимый
Непщевати — думать, полагать, рассуждать
Несть — нет
Ниже — также не, и не
Низ — подол платья (обычно украшавшийся расшивкой)
Николи (же) — нисколько не, ничуть не
Нужный — бедный, нищий; печальный; трудный
Ны (на ны) — нам (на нас)
Нырище — развалины; глубокий овраг; нора, логовище
Нь (вонь, зань, нань) — (в, за, на) него
Обаче — но, однако
Ов, ова, ово — тот, та, то; этот, эта, это
Овогда — иногда
Оглядало — зеркало
Одесную — справа
Оздоба (польск.) — украшение
Он (ый), она (я), оно (с) — тот, та, то
Онде — в ином месте
Опона — покров, защита
Оскорд — секира
Оси, остен — острая кость, жало
Отгребатися — отстраняться, отметаться
Отженити — отторгнуть, оттолкнуть, отогнать
Отнеле (же) — с тех пор как
Отнюду (же) — откуда
Отором — особливо, особняком
Отревати — отбрасывать, отсекать
Отщетитися — отпасть, отказаться* отстраниться
Офера (польск.) — жертва
Оцет — уксус
Ошую (ю) — слева
Паки — снова, еще
Папеж (польск.) — римский папа
Пара — пар
Параклит (греч.) — утешитель
Пардус — барс, леопард
Паче — больше
Паучина — паутина
Полынь — полынь; горечь
Пенязи — деньги, Монеты
Персть — прах земной
Писмя — буква
Плотный — плотский
Повнегда — когда, как только
Позазрити — упрекнуть
Позор (польск.) — наружность, вид, подобие
Полунощный — северный
Поне (же) — так, как, хотя, даже
Порековало — прозвище
Послежде — после того как
Посполитый (польск.) — всеобщий, всенародный; обычный, простой
Прази, праг — пороги, порог
Превеси — весы
Презорство — высокомерие, кичливость
Предикатор (лат.) — проповедник, священник
Преко — наперекор; распря
Претучневати (ся) — утучняться, толстеть
Прощение — угроза, предостережение
Приклад — пример
Прилог — нападение, напор; намерение; приклонение
Присно — всегда
Приторгнути — привлечь
Прузи — саранча
Псифия (греч.) — камешек, смальта для мозаичного набора
Работная — созданное, произведенное
Рада (польск.) — совет
Ражец — рожок (муз. инструмент)
Рало — соха
Рамо — плечо
Рачитель — благожелатель, попечитель
Реснота — осуждение, выговор
Рискати — бежать, мчаться, скакать
Рог — сила, власть, могущество
Рожон; рожны — кол, заостренный шест; вилы
Руб, рубы — рубище
Седало — седалище, сидение
Семо (и овамо) — сюда (и туда)
Сень — тень
Сигклит, синклит (греч.) — совет правителей
Сииречь, сиречь — то есть
Сице, сицев (ый) — так, такой
Скуделный — глиняный; бренный
Сликовствовати — предстоять вместе с избранными ликами (см.: лик)
Слично — достойно, прекрасно, как подобает
Сметие — сор, грязь; отруби
Снести — съесть
Сотрыти — стереть
Спекулатор (греч.) — надсмотрщик, тюремный сторож
Спона — препятствие
Ссати — сосать
Ставило — установление, норма
Стень — тень
Стогна — площадь
Сторичный — прибыльный
Стропотно — возбраняюще, с укоризной, небезропотно
Студенец — глубокий колодец, родник
Студодеянис — постыдные поступки
Стужати — досаждать, требовать, надоедать
Сугубство — парность, сочетание по два
Сходатай — потомок
Сый — сущий, находящийся
Сягати — доставать, постигать
Таже, тажде — потом
Тартар — подземное царство мертвых
Тать, татьба — вор, воровство
Твердонырный — обитающий в земной тверди, подземный
Тезоименитый — соименный, тезка
Тимение — помрачение; сгущение темноты, сумерек
Тобола — сумка
Тожде — тоже
Той — тот
Токмо — только
Толикий — такой
Толико — столько
Толмач — истолкователь, переводчик
Толь — настолько
Торопом — торопливо, опрометчиво
Точию — только
Тощно — скоро; усердно; равно
Тристат — лютый враг
Трость — специальная палочка для письма (стило)
Тужде — здесь, тут
Тул — колчан
Туне — тщетно, попусту; даром
Тщитися — стараться, усердствовать
Тще — напрасно, бесцельно
Тщий — порожний
У (сотрицанием «не») — еще не
Убо — же, итак, ибо
Уды — члены
Удобь — удобно, легко
Уже — веревка, узы
Узор — порицание, хула, зависть
Укрух — кусок, крошка
Умет — навоз, кал
Уне — лучше
Унея, уния (лат.) — союз церквей под эгидой римского папы
Усов — засов, запор
Устие, устье — проход; отверстие
Уядовленный — отравленный
Уисти — укусить, ужалить
Фелонь (греч.) — накидка, плащ; часть торжеств, облачения священника
Фиал, фиял (греч.) — чаша
Фимиам (греч.) — благовонное курение; ладан
Фряги, фрязи — итальянцы, франки, вообще европейцы
Хапатися — касаться, припадать
Хартия — пергамен, рукопись
Харя — маска, личина
Хврастие — хворост
Хитрость — искусство
Хоть — желание
Храмина — палата, покой
Художество — искусство, наука
Хупитися — кичиться, выделяться
Хухнание — порицание, хула
Цата — мелкая монета
Цевница — свирель
Цесарство — царство
Час — время, час
Черва, червишки — приплод (обычно о пчелах)
Чернец — монах
Чесо — чего (род. падеж от «что»)
Честный — благородный, знатный
Чин — порядок, должность, сан; собрание
Чинити — делать, сотворять
Чреватая — беременная
Чресла — поясница, стан
Шипок — цветок розы, розовый куст
Шепотник — наушник, доносчик
Шурмовати — штурмовать, атаковать
Ю — ее (вин. падеж)
Юже — которую
Юза — узы, путы, оковы
Юхание — благоухание, запах
Я — их (вин. падеж)
Яве — явно, зримо, воочию
Ягло — обильная пища
Ядь — еда, снедь
Яже — которых, что
Язвити — ранить
Язык, языцы — народ, народы
Яко (же) — как
Яти — взять, брать, хватать
Ятися — начать, взяться