Вишневский Владимир

ЧИСТОСЕРДЕЧНО, ОТ ВСЕГО «СОВКА»:

Любимая, ты стала далека…

Я понял все. Себе же соболезную.

Прости меня за то, что я пока

Не возглавляю ничего «совместного»!..

Сижу среди своих бидонов, крынок —

И не с чем выйти мне на внешний рынок.

Нуждается не в слабых и нервных

Лежачая,

себя необъятней,

Страна в особо крупных размерах

И — без определенных занятий.

Не вернула три книги с журналом

в нерушимую нашу Читальню.

Две подушки с цветным покрывалом,

Кипятильник

межконтинентальный.

А еще — волейбольную сетку,

баллистическую ракетку,

наш застольно-престольный теннис,

пару вафельных полотенец.

Задолжала Магнитке две домны,

задолжала Донбассу три тонны.

Заносила она, е-мое,

стратегическое

белье.

Тренировочные штаны

не вернула в Каптерку страны.

Мы поэтому всею страной

Не подпишем

Литве

обходной!..

Из-за меня никто не будет

взрывчаткой начинять машину.

Никто не станет гробить тачку,

чтоб ликвидировать меня.

Чтоб устранить меня с арены,

чтоб, устранив, перезвониться.

И, хохоча по-бармалейски.

порочно руки потирать.

При нашем автодефиците!

При катастрофе с запчастями!..

При наших джунглях авторынка,

где доминируют «кидалы»,

«кидая» там людей советских

(как в предприятиях совместных),

нет, и горбатый «Запорожец»

взорвать возможным не сочтут.

Так что же, хватит отставного

чекиста в галунах швейцара,

вахтера, бармена, таксиста, —

чтоб обезвредить и урыть?..

Да, значит, хватит мне и дамы

не полусвета — зоосферы

обслужи-ва… обжулисва-ни…

обслуживанья всех нас тут!..

Итак, я знаю себе цену —

И покидаю эту сцену.

Когда б такую трезвость взгляда,

безжалостность самооценки

и всем, кому пора подумать

и о душе, и об отставке, —

о, было б все, и все — иначе, —

и на душе, и на прилавке,

и всем хватало б лимузинов,

и, может быть, одну из тачек

мне посвятили бы, поэту,

взорвав роскошно

в честь мою!..

…И снова осуждается насилье,

И снова зеленеет голый лес,

И снова Птица Счастья точит крылья,

И снова я в рядах КПСС!..

Так пусть и впредь коптит завод,

И селекционер сажает,

И дело Ленина живет

И все живое побеждает.

…А что до впечатлений сильных.

Мы так сильны — нам черт не страшен.

А что осталось в магазинах.

Так это трогательно даже…

…А тверже надо быть в вопросе…

А то в последние часы

Нам тут пытаются подбросить

Медикаментов, колбасы…

…Милосердье, успех!..

Ряд волнующих акций.

(Но, товарищи, всех

Нам спасти не удастся!..)

…Все: Юпитер больше не сердится —

Он вперед ногами выносится.

Добивались мы тут консенсуса.

А добились дальнейшего нонсенса.

Я не в силах уснуть

От плохих отношений.

О, не встать бы на путь

Правовых нарушений!..

…Я.

по собственному признанию,

Ошущаю сейчас та-акую

Обреченность свою социальную,

Национальную

и мужскую.

Не даёт мне на жизнь настроиться

Чувство собственного застоинства.

…Уйду ли из жизни ввиду

Всё той же безвыходной страсти

На 73-м году

Всё той же пленительной власти?..

Все сработали тут на славу, на собственную.

Вот — сержант с дефицитной фамилией

Мыльников, схлопотавший поощрение ото всех

начальников.

И в газетах про него рассказывали,

и по телеку не раз показывали.

Но прославились прежде всего телеоператоры —

воистину все решают кадры,

вот эти, —

жаль, неразличим, зато как ощутим Триумфатор,

именинник, виновник торжества Пресечения —

террорист с милицейской фамилией Шмонов, —

о, как триумфально проносят его,

о, как бережно несут по кочкам Красной площади

члена колпинской ячейки Народного фронта,

как знойно влекут его демисезонные атлеты —

в дутых куртках и пальто молодые чекисты, —

и каждый спешит лично поучаствовать,

норовит ухватиться за Него,

как за священное бревно на том легендарном субботнике,

которое с вождем несли

свыше ста мемуаристов, —

нет, пока чекисты не рассказывают,

они делом заняты —

вот террориста несем, только что

обезвредили.

И несут его, свежеобезвреженного,

и несут его, болезного,

общественно-полезного,

прямо в ГУМ!..

Да, хороший подарок к праздникам

москвичам и гостям столицы

приготовили чекисты:

только что в ГУМ поступила

первая партия террориста Шмонова.

В самую закрытую, мужскую секцию.

Это значит, что в ГУМе отныне

не достать еще и террориста,

есть новый дефицит!..

…Телекамеры функционируют нормально,

обозревая напоследок весь этот правопорядок:

Мыльников, разминающий запястья

для именных часов,

чекисты, молодецки отряхивающие рукавицы…

А это… простите, ваша фамилия не Камикадзе?..

Шмонов… лежа в потолок одиночного помещения,

незадачлив, как покойник…

(Может, узнаем когда-нибудь, как и кем он сочинен.)

Да, и народ, у которого нет сил и времени

безмолвствовать.

И — я, наиболее малоизученный

поэт Русского Дорубежья,

чье давнее одностишие

вдруг обросло плотью реальности —

оно ниже, им закончится передача.

Это наша с тобой биография, товарищ,

наша с тобой история, господин прохожий,

неприглядная, новейшая зато, другой не поступало,

такую творят.

Финальный стоп-кадр —

под барабанную дробь:

И ВНОВЬ Я НЕ ЗАМЕЧЕН С МАВЗОЛЕЯ!..

Я надену парадный свой китель.

Ну, пора!.. Приглашали к семи.

Как я дерзко хотел вас в пампасы похитить.

А в итоге стал другом семьи.

В магазине с названием шуточным «Свет»

Прочитал между строк — как советский поэт —

Транспарант «Элементов питания нет».

…Как грядущего братский привет —

«Элементов питания нет».

В местах скопления трудящихся —

Как отоваривать сгрудившихся.

Родней себе не приходящихся.

Себе на горе народившихся?!

И поздно восклицать: «Товарищи!..».

И некого просить о помощи, —

Я приглашаю всех желающих

Проигнорировать побоище.

…15 лет, как «молодой поэт»,

А 37-ми все нет и нет…

Поэт, я не за всё в ответе.

Не отвечаю за чудил.

Кто там в малиновом берете

Кувейт соседний захватил?..[18]

…Вам, исполнив, я напомню,

кто последним умирает.

Нет, за мной не занимайте!..

Подпевать не подбиваю —

мол, а ну, друзья, споемте! —

на себя пенять приучен,

сам исполню, вам же лучше,

чтобы жить вам и работать,

чтобы жить и строить замки

на одной шестой Земли

(из-под ног — зачем уходит?..)

ПЕСНЬ БЕЗУМСТВУ ОПТИМИСТОВ!..

Исполняется впервые!..

Мной — а так-то исполнялась,

но не в благовидных целях,

а подъема ради с кресел,

за подъем дальнейший флага…

Эта песня, угадайте,

вам до боли, вам знакома —

но не в смысле оптимизма.

Как желание, исполню

ПЕСНЬ БЕЗУМСТВУ ЭТИХ САМЫХ!..

(Я далеко зашёл в своём

желаньи быть с тобой вдвоём.

Но недалек тот день, когда

И здесь появится еда.)

Я тут ходил снимать усталость

и на прогулке думал:

«Блин, недолго мне ещё осталось

вот так, неузнаным гулять!..»

…Я встаю по стойке «стойко»,

щас спою вам, сделав стойку, —

я один — и без оружья,

я один — и без оркестра,

я один — и без ночевки!..

И — без зрительного зала,

что заполнен до отказа

делегатами Созыва,

лауреатами Заказа.

продуктового Набора, —

да, заполнен до отказа

жить, любить, рожать и петь

ПЕСНЬ БЕЗУМСТВУ ОПТИМИСТОВ!..

Это мой последний выход,

это мой смертельный номер!..

(потому и одноместный).

За роялем — пианистов

нет (как нет в кустах рояля)!..

Пусть сильнее грянет бубен!..

И — заткнется потрясенно.

Барабанна дробь поджилок!..

Жил-то я не жизнью храбрых,

без ума от Оптимизма. —

но не в празднованья Т)руса

здесь участвую сегодня, —

сам спою, не побоюся!..

ПЕСНЬ БЕЗУМСТВУ ОПТИМИСТОВ!..

ПЕСНЬ БЕЗУМСТВУ ОПТИМИСТОВ!!!

ГИМН СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

(…А все ж

как тучи ни сгущаются.

Здесь разнополые общаются.

Их принципиальное отличие

Звучит на грани неприличия.

Но недалек тот день, когда

И здесь появится еда.)

Я утлую ладонь

щетиной исколю.

Я в зеркале пойму,

как шанс твой историчен.

Когда б ты поняла.

как я тебя люблю,

Ты стала бы моей,

не думая о личном.

Щетиной проведу

недельной по плечу.

Я в зеркале найду.

как я неподражаем.

Когда б ты поняла.

как я тебя хочу.

Ты отдалась бы мне

с обиды за державу.

Как странно, но зато как ново.

Как на себя ни заглядеться, —

Когда в обед не до съестного.

Когда в постели не до секса.

Сыграть ли в ящик марш венчальный.

Вплавь снарядить ли таз свой медный…

Когда любой парад прощальный.

Когда любой оргазм предсмертный.

…ВСЁ ПОЕХАЛО, ВПЛОТЬ ДО КРЫШ.

ВСЕ, КАК МОГУТ, НЕСУТ УРОН.

ЕСЛИ БУДЕТЕ ЕХАТЬ В ПАРИЖ.

ТО САДИТЕСЬ В ПЕРВЫЙ ВАГОН.

…И снова — в путь! За далью даль.

Но — объявили «Пляс Пигаль».

(А я подумал сгоряча,

Что это «Площадь Ильича».)

Ответственность натерла плечи.

Все тайное — на авансцене.

А я настолько засекречен.

Что езжу в метрополитене.

У нас под домом, в восемь,

С лотка давали в морду.

И много собралося

Советского народу.

Сегодня фильмы сняты с полки!..

На полке — зубы. Горше опыт.

И еж бежит, сломя иголки.

Напуган нашей голой……

правдой.

…Тогда, в застой когда мы гнали вал. —

не Вас ли я, простите, целовал?..

В нагрузку к продовольственным заказам

концерт давали

мастеров искусств.

В партере отсидеть я был обязан,

не проявляя негативных чувств.

И вышел к нам, массируя запястья,

конферансье, заслуженный мастак.

Но вдруг сказал не «Добрыйвечерздрасьте» —

«Всем оставаться на своих местах!..

Так и сидеть — как плохо вы лежали…

Мне всех со сцены хорошо видать.

Сейчас, как никогда, нужны державе

аплодисменты — будем их считать!..»

Явился чтец, по линии Генштаба,

и — ну читать Вишневского стихи!..

(Он распугал бы этим косяки

как мелкой рыбы, так и крупной бабы.)

Кому-то глаз, кому-то оба радуя,

талант помножив на тяжелый труд,

гимнастка Н, мечта кооператора,

исполнила пластический этюд!..

Проделала свой номер, как хотела,

почти со мной. И — отошла от тела.

Ансамбль краснознаменной свистопляски —

как заступил, так зорко песню нес.

И — точно с горки съехали салазки! —

«Калинку» начал предавать огласке,

что было убедительней угроз.

Бежать хотел я с поля пораженья,

когда солист надумал в голос петь.

Но дирижер с наметанною шеей

багрово гаркнул, сняв меня: «Сидеть!..»

И оседал я, вид имея бледный,

и впредь сидел я, с думой о конце.

Да. это есть, я понял, наш последний

и, стало быть, решительный концерт.

Когда был танец сабельный, с граблями,

я выложил обратно их салями.

А разразился жанр оригинальный —

я возвратил им порошок стиральный.

А роковая группа надымила —

я отдал все.

И питьевое мыло.

…Концерт крепчал. Он принимал размеры.

Не виделся спасительным финал.

Когда на сцену вышли пионеры —

я понял, как бесславно я пропал.

Как я живу без замысла и смысла

и как не раз. живущий без дорог,

насвистывая, шел на компромиссы,

и как я одиозно одинок.

Что я спасаться права не имею,

что я невыездной с такой виной…

И что умру я смертью не своею,

единоличной…

А со всей страной.

…На таможне, ни жив и ни мертв,

ты взойдешь на последний досмотр,

изменившись в лице и во всём,

что мы Родиной с детства зовём…

…Зашли в таможню,

а там — интим.

Так, значит, можем,

когда хотим!..

Я достаю из широких штанин…

Все возмущенно кричат: «Гражданин!..»

…В такой момент нелегкий для страны

Вот так чистосердечно снять штаны,

С такой вот новой стороны открыться, —

Как это мило с Вашей стороны!..

…Как важно не остаться без штанов.

Когда в стране такая обстанов!..

Когда в стране такая ситуа!..

Кричат младенцы в ужасе: «Уа!..»

Как жаль, что вся советская страна

Есть жизни теневая сторона!..

КАК ВАЖНО, ЧТОБЫ ЭМИГРАЦИЯ

НЕ ПЕРЕШЛА В ЭВАКУАЦИЮ.

Когда не сон кошмар

реальна лишь угроза

когда любой товар

повышенного спроса

когда увял венок

и невозвратна стая

уходит из-под ног

Земли одна шестая

и все с приставкой «экс»

любовь нелюбопытна

и маломальский секс

как пир во время СПИДа, —

чего желаю сверх

мгновенного финала?..

А вот чего: чтоб всех

приятно обдувало.

Кто чинит свой доспех,

кто четвертует сало,

кто празднует успех

под флагом одеяла.

И я хочу, чтоб всех

приятно обдувало.

Я вот чего застал,

как зайцевскую моду, —

явление Христа

советскому народу.

Но поздно. Не аншлаг.

Окрепли, как на ринге,

в борьбе за Дело швах.

Но в кратере,

в парилке,

где лишь сквозь слезы смех,

где стало неповадно, —

хочу, хочу, чтоб всех,

чтоб всех, но чтоб — приятно.

И автора помех,

И межрегионала…

Чтоб всех вас тут, чтоб всех!..

Приятно обдувало.

В родимой стороне

и левый я, и правый.

Не угрожайте мне

физической расправой.

Всем миром на горшок —

не мой почин великий.

Я выдвинул

стишок,

как раз для Красной книги.

…и этих двух зануд,

и вон меня, с усами, —

хочу, чтоб всех нас тут…

(Ну, в общем, дальше сами)

В унитазе «пошел процесс» —

Он болезненен, но — кипуч.

Мы сегодня КПСС

Проводили в последний путч.

Велик соблазн химер курортных

Махнуть, к примеру, в Крым на отдых, —

Чтоб находиться там, на нем.

Возможно, я не гинеколог,

А лишь певец явлений голых.

Ну и — «советов не даем»:

НЕ ОСТАВЛЯЙТЕ БЕЗ ПРИСМОТРА

СТРАНУ ВЕЛИКОГО АБОРТА.

Мы на ошибках плохо учимся

(Да-да, спросите у народа) —

Куда звонить, к примеру, в случае

Военного переворота?..

Где лестью, где подкупом, где шантажом,

А где — поэтическим гением

Я к цели засвеченной шел — и дошел:

Поздравьте меня со вступлением

В прекрасный писателей наших Союз.

В когорту сотрудников Слова

И Дела (не ждите рифмовки от «муз» —

какие тут музы, ну что вы!..).

Но мне вспоминается славный куплет,

Талантливо кем-то подправлен:

«На палубу вышел — а палубы нет».

И нет океана, добавлю.

Я помню, как сам не вошел — а зачем? —

В Совет Президентский сиятельный, —

Но член я Союза писателей, с чем

Осталось поздравить читателей.

Быть хочу я

всем миром усвоен.

Потому что — творенья венец.

Чтоб тянулось ко мне все живое —

дети. Женщины, наконец.

Неволи пуще я ценю Охоту.

Меня не греют голые просторы.

Хочу, чтоб не давали мне проходу

Красавицы Москвы, а не вахтеры!..