Владыка морей Ч. 2

Глава 26

Сентябрь 639 года. Префектура Норик, Словения (современная Штирия, окрестности горы Эрцберг, Австрия).

Смуглый до черноты индус суетился вокруг огромной, в десять локтей высоты, печи с дверцами и отверстиями для поступления воздуха. Рядом, у ручья, уже смонтировали водяное колесо, движение которого качает мехи. Гора! Еще одна Рудная гора, как в землях чехов, только намного, намного богаче. Почитай, вся эта гора состояла из превосходной железной руды, до того качественной, что Лотар, который переминался с ноги на ногу рядом с князем, смотрел на него глазами голодной собаки. А вот князь его потуг старательно не замечал и с интересом разглядывал индуса, которого прислал ему братец Никша из Индии.

Долг висел над владетельным эмиром Сокотры и Банбхора, огромный долг. Долг брату за корабли и оружие, долг воинам, которые поклялись не разорять захваченные земли, долг перед уммой, куда он должен доставить положенный закят. Суммы были гигантские, и Надир крутился как белка в колесе, прислав братьям в счет оплаты толпы всяческого народа. От сердца отрывал, плакал горючими слезами, но отправил на запад семью мастера-металлурга, двух кузнецов и целую деревню крестьян, которые умели растить хлопок. Он бы и рад оставить их всех себе, ведь ой как не хотелось ему торговлю хлопком из своих рук выпускать, но требование главы Денежного приказа было жестким — люди или погашение долга. Причем долг на нем все еще будет висеть, спишут лишь часть, не самую большую. Его светлость князь Самослав тактично уклонялся от перехода с братом на денежные отношения, у него для этого Збыслав имелся. Тому не привыкать к тому, что его сволочью последней считают.

— Да как же эта хрень называется? — бурчал себе под нос князь, до слез жалея о пробелах в образовании. — Ведь наверняка знаю! Штукофен? Домница? Доменная печь? Блау… Блау… фен? Или не блау? Или не фен? Не помню… Да кого я обманываю! Я же сроду одно от другого не отличу. И как оно работает, я тоже не понимаю. Вижу только, что эта штуковина куда сложнее, чем одноразовые горны из глины, в которых мы железо плавим.

Из открытых дверец вытащили огромную, просто невиданную по размерам крицу, и Лотар даже застонал от зависти. Его горны давали выход размером в два кулака, редко больше. И огромное количество железа уходило в шлак и чугун, совершенно бесполезный в это время. Плавить его не могли, потому как примитивные печи не давали нужного жара.

— Железо, государь! — низко склонился индус, пугливо поглядывая на князя. Он кое-как начал понимать словенскую речь, с пятого на десятое, больше объясняясь жестами и длинными тирадами на незнакомом тут языке. Впрочем, к нему приставили переводчика из местных купцов-персов, и дело пошло.

— Шлак! — индус показал на пальцах что-то маленькое и незначительное, а потом затрещал что-то по-своему.

— Мастер говорит, что плавка хорошо прошла, государь, — перевел перс. — Шлака немного, а из чугуна он может гробы делать.

— Гробы? — растерялся Самослав. — Зачем нам чугунные гробы? У нас тут в основном покойников на костре сжигают. Ну, кроме германцев, степняков и хорутан…

— Да девать особенно этот металл некуда, — пояснил переводчик, когда индус завершил свою тираду. — В Индии из него гробы делают. Еще из этого шлака построить что-нибудь можно, материал крепкий.

— Снаряды для баллист пусть делают, если получится, — сказал, подумав, князь. — Металл хорош? — спросил он у Лотара, а тот обреченно кивнул головой, понимая, что врать бесполезно.

— Отличный металл, государь, — ответил он. — Я уже понял, как это работает. Тут ведь и сталь можно науглероживать куда лучше, чем сейчас, и отход меньше. В этой печи нагрев намного равномерней идет. Эх! Как же я сам до такого не додумался!

— Гору эту и землю вокруг нее на приказ Большого дворца записать, — негромко сказал князь секретарю. — В вечное владение княжеской семьи.

— Слушаюсь, государь, — кивнул секретарь и заскрипел грифелем. — С индусом что делать? Долю прикажете оформить?

— Нет, — подумал князь. — Я уже и так от компаньонов продыхнуть не могу. Они скоро богаче меня станут. Дом подарить здесь и в столице. Жалование положить триста рублей в год. И хватит с него пока. Боюсь, его и так кондрашка от радости хватит.

Князь не ошибся. Когда индусу перевели сказанное князем, он схватился за сердце и осел на землю. А потом, когда пришел в себя, бросился в ноги, пытаясь облобызать сафьян хозяйского сапога. Он всегда был состоятельным человеком, но здесь, на чужбине, он впервые в жизни станет богат. Сто римских солидов в год — неслыханная сумма для простого мастера. И это пока никак не укладывалось в его чернявой голове.

Неделей позже князь, прибыв в столицу, вызвал к себе боярина Люта. Глава Земского приказа считался неформальным главой правительства, и авторитет его в княжестве был непререкаем. Уж очень неглуп оказался бывший родович из глухой веси. Неглуп, предан и вынослив, как вол. За то его князь и ценил, смотря сквозь пальцы на мелкие шалости при поставках инвентаря в префектуры, при распределении коней с заводов и при закупке харчей для строителей государственных объектов. Князь вздыхал и делал вид, что не замечает, а тот не наглел, предпочитая клевать, а не откусывать всей пастью. Он знал, что иначе поедет в дальнюю усадьбу доживать свой век в забвении, ощипанный догола. Боярин Лют меру знал.

— Новый приказ нужно организовать, — сказал ему Самослав. — Рудный. Есть кто на примете?

— Есть, как не быть, — степенно погладил бороду Лют. — Вот, например…

— Сразу нет! — резко оборвал его князь. — По твоей хитрой морде вижу, что родню свою пропихнуть наверх хочешь. Не выйдет! Я твою родню наизусть знаю. Знаю даже тех, с кем ты детей крестил. Другого предлагай. И знай, что за него я с тебя спрошу.

— Ага, — тут Лют задумался всерьез. — Тогда вот так вот сразу и не скажу, государь. Есть пара человек, но зелены еще. Из мастеров. Их бы по приказам погонять год-другой, дела разные доверить. Да оценить потом. Отработать по линии Горана, опять же. Вдруг до денег жадны окажутся… Без меры…, — аккуратно добавил он.

— Полгода дам, — сказал князь. — Отбери трех, и по каждому отчет предоставишь в конце срока. Люди нужны знающие, а не очередной зять какого-нибудь жупана, с которым ты наливку хлещешь. Такие люди должны быть, кто сам у горна стоял.

— Слушаюсь, государь, — кивнул Лют.

Он скрепя сердце задачу к исполнению принял. Незнакомое тут ранее слово блат прижилось мгновенно, как родное. Что-то очень близкое было в этом слове для каждой словенской души, и оно задевало в этих душах самые потаенные струны. Князь даже удивлялся порой, до чего все становится похоже на тот мир, который он покинул так давно. Все то же самое, только газет и телевизора нет. Князь когда-то любил читать газету и пить кофе.

А, кстати, почему здесь до сих пор нет газеты? Непорядок! Самослав вздохнул и потянулся за колокольчиком, чтобы позвать секретаря. Он снова хочет читать газету и пить кофе! Иначе, зачем это всё!

В то же самое время. Александрия.

Княжна Юлдуз, она же в крещении Елена, передвигалась теперь строго под охраной. Даже по дворцу. На улицу ей разрешалось выходить только со свитой, и только в церковь, где, отстояв службу на виду всего города, она удалялась во дворец, под надзор. Фокус, когда она ускользнула на скачки, выйдя в толпе родственников-болгар, больше не прошел бы. Болгар во дворец не пускали, и все они теперь несли службу не ближе Гелиополя. В городской страже остались лишь даны и нубийцы, а их перепутать с родней княжны было решительно невозможно. Хорутанская гвардия не допускала к княжне никого. Воины совершенно озверели после того немыслимого позора.

Святослав, который дома не был несколько месяцев, вошел в покои жены с перекошенным от гнева лицом. Ему обо всем доложили сразу же, но он уехать не мог. В войсках шли последние приготовления. Нил вот-вот войдет в свое русло, а это значит, что война начнется очень и очень скоро.

— Святослав! — бросилась к нему сияющая Юлдуз, но остановилась, увидев выражение лица мужа. Он не обнял ее, просто стоял и смотрел на нее с брезгливостью, как на жалкую, грязную собачонку. Это было так обидно, что она разрыдалась. Она ведь так ждала его!

— Ты говорила, что любишь меня, — начал Святослав, глядя на нее с презрением. — Ничего не стоит твоя любовь. Это все пустая бабская болтовня.

— Неправда, — Юлдуз подняла на него заплаканные глаза. — Ты сам знаешь, что это неправда!

— Любовь — это дела, а не слова, — дрожащим от гнева голосом ответил Святослав. — Любовь — это преданность, а ты опозорила меня перед всем городом. Да как ты могла?

— Я не хотела… Я не думала…, — лепетала Юлдуз всхлипывая. — Я всего лишь скакала… Тут же скука смертная… А тебя нет все время!

— Тебе скучно? — ледяным тоном спросил Святослав. — Тебе нечем заняться? Ты не способна сама найти себе дело, достойное твоего положения? Тогда я зря выбрал тебя. Ты оказалась ничем не лучше тех пустоголовых дур, твоих сестер.

— Не говори так! — побледнела Юлдуз. — Я не заслужила этого.

— Ты забыла про свой долг, — отчеканил Святослав. — Поэтому ты по-прежнему будешь выходить из дома только в церковь, и только с подобающей свитой. Еще одна такая выходка, и я запру тебя в монастыре где-нибудь в пустыне на границе с Нубией. И ты увидишь своего сына только на его свадьбе. Ты поняла меня, жена?

— Я поняла, — склонила голову Юлдуз, глотая слезы. — Ты останешься с нами хотя бы на день?

Он не остался. Святослав повернулся на пятках, и несчастная, убитая горем, девчонка смотрела в спину мужу, который вышел из ее покоев, хлопнув изо всех сил дверью. Он так и не прикоснулся к ней. Он пошел в соседнее здание, где его уже ждал дядя. И у него для дяди была масса новостей. Не так, чтобы очень приятных. Слаживание египтян и ромеев шло на редкость туго. Они друг друга по-прежнему на дух не переносили.

Дворец великого логофета казался куда более обжитым, чем жилище префекта. Ведь Стефан обладал тонким вкусом, тягой к уюту и безразмерными финансовыми возможностями. Впрочем, он не злоупотреблял ими. По меркам имперских чиновников он был почти аскетом и жил довольно скромно. Его дворец делился на рабочую половину, и на ту, где жил он сам.

Дядя с племянником ужинали на террасе, которая выходила на порт. Умиротворяющую картину заката, который уносил с собой лютую дневную жару, нарушал лишь вид очередного корабля, пылавшего яркой, жуткой свечой. Этот корабль приплыл из Кесарии. Столица Палестины недавно сдалась арабам, выторговав себе защиту в обмен на уплату джизьи, и туда почти сразу же добралась чума. Десятки кораблей, стоявших на рейде Александрии, покорно ждали своей судьбы, ведь такой костер воины префекта зажигали каждые дней пять-семь.

— На прошлой неделе корабль из Газы выбросился на берег в пятидесяти милях отсюда, — сказал Стефан. — Команда просто обезумела, когда один из них заболел.

— Перебили? — поинтересовался Святослав, который тянул вино из кубка. — Если бы не успели, то я бы уже об этом наверняка знал.

— Чудом успели, — ответил Стефан. — Рыбаки заметили и кликнули стражу. Их из луков перестреляли. Та деревня в карантине теперь сидит. Я велел всем награду выдать и запас вина на месяц. Пусть лучше пьют, чем пытаются бежать.

— Что в Александрии, дядя? Все спокойно?

— Вроде бы. Помнишь бывшего ростовщика Романа? — спросил вдруг Стефан. — Он к тебе раз десять на прием приходил. Предлагал выкупить подати?

— Помню, конечно, — кивнул Святослав. — На редкость липкий тип. А почему ты вспомнил о нем?

— Он теперь ко мне ходит, — усмехнулся Стефан. — Если бы я был императором Нероном, я знал бы, как поправить дела казны. Очень богатая сволочь.

— Вышли его, и делу конец, — пожал плечами Святослав.

— Нельзя, — развел руками Стефан. — Очень он здесь человек влиятельный. Да и деньги он больше в рост не дает. Покупает долю в сделке, а это ненаказуемо. Кстати, аккуратно работает, не подкопаешься. Наблюдаем за ним. И за такими, как он, ростовщиками тоже наблюдаем. Их только крупных два десятка.

— Хорошо, — рассеянно кивнул княжич, которому было плевать на всех бывших ростовщиков на свете. Он сказал вдруг. — Вот что мне с ней делать, дядя? Скажи!

— Пока ничего, — поморщился Стефан, который прекрасно понял, о ком именно идет речь. — Пусть все успокоится. Народ бурлит, много крикунов на базаре появилось, которые народ смущают. Коста уже парочку самых горластых на пытку взял, но пока следов заговора нет. Просто болтливые дураки оказались. Им плетей дали и за сто первую милю выслали без права проживания в столицах префектур.

— Она будет на все службы ходить и милостыню раздавать, — сказал Святослав. — Может быть, какую-нибудь школу для бедных детей открыть? Чем обычно знатные ромейские бабы занимаются, чтобы от скуки с ума не сойти?

— Молятся, в основном, и с такими же знатными бабами языками чешут. Ну а про школы для бедных детей я точно не слышал, — задумался Стефан. — Мне эта мысль нравится. Мы займемся этим. Кстати, есть новости от твоего дяди.

Окрестности г. Банбхор, Синд.

— Нет никакого божества, кроме Аллаха, а Мухаммед — Посланник Аллаха! — толпы смуглых до черноты людей повторяли слова священной клятвы, что шла от всего сердца.

Джаты — презираемое здесь племя скотоводов, приняло новую жизнь сразу и навсегда. У них не было другого шанса занять свое место под солнцем. Что значит для язычника смена одного бога на другого? Да обычная сделка, такая же, как у купца. Другой бог дает больше, значит, я буду поклоняться ему. Именно поэтому сторонники единого бога побеждали. Они предлагали больше. Они давали ответы на все вопросы. Они делали из презираемых париев настоящих людей, точно таких же, как и те, кто стоит сейчас рядом с ними и одобрительно хлопает по плечу. Вот буквально только что араб смотрел на джата, как на кусок дерьма, а тут, словно по мановению руки, ненависть из взглядов ушла и ты становишься своим, частью победоносного войска, покорившего эту землю. И ты готов идти в бой, чтобы стать своим до конца, отделив себя от тех, чья судьба склонять — спину перед победителем.

— Ты мудр, уважаемый тесть, — улыбнулся Надир, оглядывая сотни человек, которые смотрели на своего нового повелителя с благоговением.

Эмир только что раздал им по мешку зерна и по рубахе, пробив очередную дыру в своей казне. Сундуки показывали дно. Несметная добыча, взятая здесь, казалась несметной лишь поначалу. Надир вознаградил воинов, отправил часть золота в Александрию, выбрав для этого небольшой кораблик, который имел множество парусов и шел против ветра. Он тратил деньги на подарки местной знати и даже тайком оплатил изготовление новых статуй в храм Шивы. А еще он закатил роскошный свадебный пир, на котором был почти весь город. А еще его новая жена Лади оказалась женщиной не слишком дешевой в содержании. Нет, не так! Новая жена и ее двор оказались чудовищно дорогими. Новый статус обходился Надиру в совершенно безумные деньги. И их срочно нужно было где-то брать.

— Надо на Татту идти, почтенный Азиз, — сказал он после того, как последнее племя местных джатов перешло под его руку. — Посмотри на этих людей. Да, теперь они мои братья, но от этого они не перестали быть негодяями и разбойниками. Мне нужно направить их куда-то, словно копье. Если я не сделаю этого, то копье пронзит меня самого.

— Это, конечно, так, — огладил бороду тесть. — Но подкрепление из Бахрейна придет не раньше весны, и пока мы слишком слабы, чтобы идти на север.

— Тогда что ты предлагаешь? — посмотрел на него Надир.

— Надо идти навстречу воинам халифа, на запад, — сказал Азиз. — Там тоже живут джаты. И они не слишком отличаются от этих. Такие же голодные и злые босяки, живущие в бесплодной пустыне.

— Ты предлагаешь дойти до персидской провинции Макран[8]? — задумался Надир. — Да там дождь выпадает раз в год. Там жизнь есть лишь в долинах рек. Там люди поклоняются статуям странного улыбающегося человека. Ты считаешь, что это хорошая мысль?

— Те, кто там живет, либо такие же джаты, как эти, — Азиз повел рукой по сторонам, — либо те, кто молятся Будде. А они охотно примут нашу власть. Чач, царь этой земли, брахман. Он ненавидит Будду и тех, кто его почитает.

— Да, на этом можно сыграть, — задумался Надир. — Но мы не пойдем туда с походом, мой дорогой тесть. Если это случится, Чач ударит по нам, отрежет от Банбхора и перебьет в этих горах. Ты возьмешь вождей джатов, возьмешь подарки и поедешь на запад. Мне нужно еще пять-шесть тысяч воинов, даже таких дерьмовых, как эти голодранцы.

— Хорошо, — склонил голову Азиз. — Пожалуй, ты прав. Чач придет скоро. Купцы доносят до меня, что он собирает армию. Он приведет сюда двадцать тысяч воинов и полсотни слонов.

— Слоны? — удивился Надир. — Я еще не бился со слонами, но парни, которые сражались с персами при Кадисии, знают, как воевать с ними. До Арора, столицы царя Чача, месяц пути. У меня там живет человечек, и он привезет весть о выступлении войска тут же. Ему обещана большая награда.

— Я выеду через пару дней, — кивнул Азиз. — Думаю, мне удастся привести тамошних джатов под твою руку. А потом мы пойдем на Татту. Воинам нужна добыча, а казне нужны деньги!

Надир повернул коня и, сопровождаемый стражей, поехал в свой дворец. Там, в окружении десятков слуг, его встретила жена Лади. Раболепные поклоны огромной толпы людей привели Надира в самое скверное расположение духа.

— Аллах милосердный! — сказал он сквозь зубы. — Да какую же прорву бездельников приходится кормить? Ну почему я не привез сюда Алию? Вот добрая хозяйка! Она даже готовит сама. А эта толстая корова вообще ничего не умеет, кроме как раздвигать ноги. Я в долгах по уши, а вся эта ненасытная орда одета в шелка и золото. Аллах мне свидетель, от этой дуры никакого толку! Убить ее было бы куда дешевле!

Он свирепо засопел, разглядывая ненавистные рожи, разодетые в разноцветные тряпки, в серьги и браслеты, словно женщины. Он их ненавидел, а они его боялись до икоты. И даже собственная жена его боялась. Он знал, что она иногда плачет по ночам, вспоминая свою семью. Да плевать ему на ее слезы. Где бы взять денег! Он и сам не понял, что последнюю фразу сказал вслух.

— Я помогу, муж, — сказала Лади на ломаном арабском языке. — Если я не помогу, Чач убьет меня и тебя. Я не хочу умирать, как отец и мать. Нужно много золото для воинов.

— Ты поможешь? — жадно посмотрел на нее Надир. — Но как?

— Все вон! — Лади величественно махнула рукой, и Надир невольно восхитился.

Здесь считалось, что женщиной боги делают в наказание, а потому ее судьба — служить и угождать своему господину. Судьба вдов была ужасна. По обычаю они должны или взойти на погребальный костер своего мужа, или жить, презираемые всеми. Тем не менее, что-то такое он почувствовал в наследнице стольких поколений князей. Что-то такое, чего не было у него самого, бывшего раба. И еще долго не будет.

— Есть мудрость в моей стране. Царь — не истинный царь, — начала она, — если у него нет шести вещей: визиря, которому он может доверить свои тайные замыслы и который даст ему продуманный совет; повара, который, если у царя нет вкуса к еде, найдет, чем пробудить его аппетит; жены, при взгляде на лицо которой исчезают все его тревоги; крепости, где он может укрыться; меча, который не подведет его в бою с врагом, и сокровища, на которое он может прожить в любой части света.

— Ты это к чему, глупая женщина? — презрительно посмотрел на нее Надир, на которого ее напыщенные речи наводили скуку. — У меня есть визирь, лучший из всех! У меня есть хорошая жена, и это точно не ты. У меня есть мой меч, а мои корабли — это крепость, где меня никто не достанет. Повар мне даром не нужен. Я могу съесть дохлого осла, если понадобится. Я воин, а не изнеженная баба, как ваши князья. У меня есть всё, что мне нужно, кроме сокровищ. И в этом вся загвоздка. Я даже персидских купцов ограбить не могу. Они теперь идут огромными караванами. Ты знаешь, где взять много золота?

— Знаю, — кивнула Лади. — И ты его получишь, мой царственный супруг.

— Да? Я получу много золота? — почесал затылок Надир и перешел на словенский, который Лади точно не понимала. Он смотрел на жену по-новому, словно не узнавая.

— А зря я ее толстой коровой назвал. Нормальная баба, местами симпатичная даже. Просто в теле. Так это даже и неплохо, есть за что подержаться. Хм…