Никоноров не мог оправиться от удара. Его лицо было пепельно-серым, а в глазах стояли растерянность и страх.
— Этого просто не может быть, — бормотал он, глядя мимо Пустырского в сторону полыхавшей базы. — Два вертолета! Тридцать человек личного состава!
— Надеюсь, ты не подозреваешь меня? — прямо спросил Пустырский. — Ведь о готовившейся акции до самого последнего момента знали только мы двое!
— Нет. Конечно, нет! Но, черт побери, что все это значит?! Каким образом террористам стало о ней известно?
— Возможно, им просто… повезло.
— Нет, о везении речь может идти один раз, другой. А затем нужно говорить о закономерности!
— Речь и идет о закономерности. Пока здесь был Львов, все именно так и обстояло. А сейчас террористам просто повезло. Да и мы вполне могли допустить ошибку, и они догадались, куда будет нанесен главный удар. Но ведь от ошибки никто не застрахован, не так ли?
— Ты действительно так считаешь или просто пытаешься меня утешить?
— Я лишь пытаюсь найти разумное объяснение случившемуся. Меня моя версия вполне устраивает. В любом случае, теперь уже ничего не изменишь. К тому же, в какой-то степени мы были готовы к подобному результату.
— Готовы? — ошеломленно пробормотал Никоноров.
— Ну, как же! Ты ведь сам сказал, что провал операции как нельзя лучше отвечает интересам Трущенко.
— Да, наверное… Я… Я просто забыл о нем.
Пустырский щелкнул кнопкой радиотелефона.
— Надеюсь, он не забыл о нас!
Услышав телефонный звонок, Дотов бросил взгляд на часы, осторожно встал с кровати и направился к выходу из спальни.
— Что-нибудь случилось? — встревожено спросила за его спиной жена.
— Ничего. Спи. Скорее всего, это с работы, — стараясь скрыть раздражение, бросил он. Меньше всего ему хотелось сейчас с ней разговаривать.
Жена откинулась на подушку и до самого подбородка натянула на себя одеяло.
— Ты слишком много работаешь, милый!
— Спи! — Дотов прикрыл за собой дверь и вышел в кухню.
Прежде чем снять трубку, он выпил полстакана воды. Ничего хорошего этот звонок не предвещает.
— Да, я слушаю, — по крайней мере, ему удалось справиться с волнением. Голос звучал твердо и властно.
— Это Львов, Герман Олегович. Извините, что беспокою так поздно.
— Скорее, уж рано. Надеюсь, у вас есть на то причины?
— Да, конечно. Час назад Никоноров и Пустырский совместными усилиями пытались выбить террористов с базы.
Дотов почувствовал, как оборвалось сердце. Он слишком рано поверил в реальность своих планов.
— И чем… — он судорожно сглотнул. — Чем это закончилось?
— Тем, чем и должно было закончиться. Они напоролись на засаду и потеряли два вертолета с личным составом. А это по меньшей мере пятьдесят человек!
— Что с террористами? Они по-прежнему на базе?
— Разумеется. Террористы по-прежнему на базе, и по-прежнему у них в руках химическое оружие. Остается только надеяться, что они не рискнут им воспользоваться. Фактически Никоноров и Пустырский вас подставили. Ведь террористы наверняка решат, что они действовали с вашего ведома. С другой стороны, нет никакой гарантии, что именно этого они и не добивались.
— Что вы хотите этим сказать?
— Все наши неудачи на руку Трущенко. Кстати говоря, вскоре после акции Пустырский звонил ему домой. К сожалению, содержание их разговора мне не известно. Мы запеленговали их слишком поздно. Но догадаться, о чем они говорили, мне думается, несложно.
— Что ж, Павел Игнатьевич, спасибо за звонок.
— Не стоит, Герман Олегович. Что касается вашего последнего распоряжения…
— Не по телефону!
— Да, конечно. Я только хотел сказать, что обо всем позаботился. Террористов будет ждать неприятный сюрприз.
Звонок Пустырского лишний раз убедил Трущенко, что спешить с выводами не стоит никогда. Всего несколько часов назад ему казалось, что его планы рушатся, но прошло совсем немного времени — и все изменилось. Фактически вся команда Дотова уже заверила его в своем сотрудничестве. Он даже пожалел, что отозвал из поездки в Прибалтику Потапчука. Кто знает, возможно, сейчас он там нужнее. Трущенко снял телефонную трубку, повертел в руках и, несмотря на поздний час, все-таки решил позвонить. Судя по тому, что трубку сняли после первого же гудка, в квартире Потапчука не спали. Ответил заплаканный женский голос.
— Пригласите, пожалуйста, к телефону Валентина Андреевича, предчувствуя недоброе, попросил Трущенко.
Женский голос тут же разразился рыданиями.
— Андрей Дмитриевич? Простите, не сразу вас узнала. Валя не может сейчас подойти к телефону. Два часа назад его увезла «скорая».
Все-таки они до него добрались!
— А что случилось?
— Он вернулся из аэропорта в совершенно растрепанных чувствах. Сказал, что срыв поездки в Прибалтику может обернуться для банка настоящей катастрофой. Предположил даже, что это какая-то провокация. Пытался дозвониться до вас, но не смог. Затем поужинал и направился в свою комнату. А спустя какое-то время раздался его крик. Я и двое телохранителей прибежали в его комнату, выломали дверь. Вероятно, Валентин хотел встать с кровати, но поскользнулся и неудачно упал. В итоге — перелом запястья. Кто бы мог подумать! Все это произошло фактически на ровном месте!
Трущенко не сумел сдержать вздох облегчения.
— Вы же знаете: в жизни и не такое бывает. А как он сейчас?
— Только что звонил из больницы. Ему наложили гипс, и с минуты на минуту я ожидаю его возвращения домой.
— Что ж, прекрасно! То есть я хочу сказать, что глубоко вам сочувствую. В таком случае, в Латвию отправится Зорин, а Валентин Андреевич пусть немного отдохнет. Поможет мне в банке. Кстати, наверное, мне следовало сразу об этом спросить: надеюсь, он не собирается на больничный?