Влюбленная в море

Глава 1

После недавно стаявшего снега дорогу покрывала вязкая грязь и бороздили глубокие колеи. Лошади приходилось ступать с осторожностью, но всадник сидел, беспечно подняв лицо к склонившимся над дорогой зазеленевшим ветвям, и внезапно глубоко вздохнул, когда они въехали в рощу, устланную голубым ковром из колокольчиков.

Родни Хокхерст уже забыл, какое это чудо — английская весна! После долгих месяцев, проведенных в море, она потрясла его до глубины души. Открывшаяся картина привела его в нелепое сентиментальное настроение и одновременно разгорячила кровь, как много лет назад, когда он впервые пустился в путь, начиная жизнь искателя приключений.

В свои двадцать девять лет он привык считать себя пресыщенным жизнью стариком и сейчас с изумлением обнаружил, что весна способна взбудоражить его чувства так же легко, как это могла сделать красивая женщина.

Родни скакал долго и быстро, оставив далеко позади слуг и навьюченных багажом лошадей. Он испытывал потребность в одиночестве. Хотелось тщательно обдумать и взвесить все, что ему предстояло сказать по прибытии в Камфилд-Плейс.

В Уайтхолле Хокхерст наслушался множество противоречивых историй о сэре Гарри Гиллингеме, но большинство из них все-таки обнадеживало. Сэр Гарри славился богатством и щедростью, и не приходилось сомневаться, что, если предложение будет сделано ему в подобающей форме, он не откажет. Для Родни это означало многое, очень многое, и он даже не позволял себе особенно предаваться мечтам. А если сэр Гарри ответит отказом, куда еще обратиться за помощью?

Стоило Родни подумать о возможной неудаче, как его губы упрямо сжались, а подбородок выдвинулся вперед. До сих пор Родни не знал, что такое неудача, и теперь не собирался с нею встречаться. Разумеется, он добьется своего, как добивался всегда.

Глубоко погруженный в раздумья, он и не заметил, как подъехал к внушительным железным воротам. Вот он и на месте, у цели своего путешествия, в самом начале новой охоты — за богатством.

Ворота оказались открыты, и лошадь вошла в них. Дальше тянулась аллея из высоких деревьев и обильно цветущего кустарника. Ветви сирени сгибались под тяжестью пурпурных и розовато-лиловых гроздьев, наполнявших воздух сладким ароматом. И, оглядевшись вокруг, путешественник на время снова забыл о своих тревогах.

Старые каштаны были сплошь усыпаны бело-розовыми соцветиями, как рождественская ель свечами. Ранняя кукушка подала голос из темноты кедровой кроны, сквозь просветы между стволами зеленела поляна.

Весна! От ее чудесной красоты у Родни сделалось легко на сердце, и он вдруг почувствовал уверенность в том, что все получится. Лошадь продолжала нести его неспешным шагом. Но вдруг что-то мелькнуло в воздухе, сильно ударило его в шляпу и сбило ее с головы.

Он вздрогнул от неожиданности и проворно обернулся с той готовностью к опасности, которая вырабатывается у людей, в течение многих лет живущих с ней бок о бок. Он повернулся не в сторону слетевшей на землю шляпы, пронзенной тонкой стрелой, но в направлении, откуда она была послана.

Кусты сирени с шорохом сомкнулись, словно кто-то быстро спрятался в их густых ветвях. С легкостью превосходно тренированного человека Родни Хокхерст соскочил с лошади, в три прыжка достиг кустарника и, нырнув в него, схватил скрывшегося в них человека. Он и не предполагал, что плечи врага окажутся такими нежными и хрупкими. Не успев подумать, Родни свирепо сжал обидчика и вытащил на газон, окаймлявший аллею.

И только тогда увидел, что взял в плен женщину, а точнее — совсем юную девушку.

Она яростно вырывалась из его рук, и в какой-то момент он едва не выпустил ее. Но стоило ему сжать пальцы сильнее, как она застыла неподвижно.

— Отпустите меня! — Девушка тряхнула головой, отбросив назад массу золотисто-рыжих волос, обрамлявших ее небольшое овальное личико. Ее глаза под негодующе сдвинутыми бровями были необыкновенно зелеными.

— Это ты пустила в меня стрелу? — спросил Родни.

Она выпятила губки, затем неожиданно улыбнулась:

— Я просто пошутила.

Ее улыбка была настолько обезоруживающей, что Родни, сам того не желая, улыбнулся в ответ. Она выглядела очаровательным шаловливым ребенком, и он решил, что она дочь кого-то из слуг — на ней был надет белый передничек, а свободно ниспадающие волосы говорили о том, что девушка не занимает высокого положения в обществе. Однако она была хорошенькая, и облегающее платье подчеркивало округлую грудь, а в море ни о чем так не мечтается, как о прелестной женщине, с которой можно скрасить одиночество долгих ночей, и воображение невольно рисует образ манящий и соблазнительный…

— Если это была шутка, — строго заметил Родни, — то довольно дорогая. Моя шляпа испорчена, а я купил ее в Чипсайде всего неделю назад.

— Я могла бы починить ее вам, — предложила девушка. В ее глазах не было ни тени раскаяния, а губы все еще изгибались в улыбке, которая становилась все более насмешливой и вызывающей.

— Клянусь небом, тебе придется заплатить за нее! — воскликнул Родни.

— Заплатить? — удивленно повторила она. А его руки между тем крепко взяли ее за плечи и привлекли ближе…

Поцелуй застал ее врасплох. Ее губы оказались беззащитными. На долгий миг она замерла, ошеломленная его натиском, и он услышал стук ее сердца совсем рядом со своим. Но тут девушка тихонько вскрикнула и с неожиданной для него силой вырвалась из объятий. Прежде чем он успел остановить ее, прежде чем даже понял, что она собирается сделать, прелестная незнакомка бросилась прочь через заросли сирени и в считанные секунды скрылась из вида.

Родни понимал, что преследовать ее бесполезно, да и ниже его достоинства. Улыбнувшись, он вернулся на дорогу, подобрал шляпу и выдернул из тульи стрелу. Мгновение он держал ее в руке, решая, то ли взять с собой, то ли выбросить, затем швырнул стрелу в траву, вскочил на лошадь и поскакал дальше по аллее.

Это неожиданное происшествие позабавило его. Если дочь сэра Гарри не уступает в привлекательности этому рыжеволосому бесенку, он не пожалеет о решении, принятом перед отъездом из Лондона.

Идею о женитьбе подал Родни его крестный.

— Гарри Гиллингема я знаю с детства, — сказал он. — Если ему заблагорассудится, он бывает так же щедр, как и богат, но денег на ветер не бросает и, насколько мне известно, всегда придерживался этого правила. Если хочешь получить от него помощь, тебе придется предложить ему что-нибудь взамен.

— Он получит неплохую прибыль, — ответил Родни.

Сэр Френсис Уолсингем, статс-секретарь королевы, только усмехнулся:

— Ты надеешься принести в казну четыре тысячи семьсот процентов прибыли, как Дрейк после кругосветного путешествия?

— Теперь это стало не так просто, — вздохнул Родни. — Испанцы научились осторожности. Корабли с золотом хорошо охраняются, но если я получу корабль, то, как и Дрейк, вернусь домой не с пустыми руками. Недаром я путешествовал с ним десять лет и в морском деле кое-что смыслю.

— Я вложил бы в твой прожект все свои деньги, если бы они у меня были, — вздохнул сэр Френсис, и его болезненно-желтое задумчивое лицо выразило сожаление. — Последнее предприятие, в которое я поместил капитал, принесло мне десять тысяч фунтов, но в настоящий момент я наскребу только две тысячи. Можешь принять их вместе с моим благословением и рекомендательным письмом к Гарри Гиллингему, в котором я попрошу его восполнить недостаток.

— Чего он может от меня ожидать? — спросил Родни.

— Вот о чем следует вспомнить, — сказал крестный с улыбкой. — У Гарри есть дочь на выданье. Ходят слухи, что он не везет ее в Лондон потому, что его новая жена завидует падчерице. Попытай счастья здесь, мой мальчик. Мужчина, у которого молодая жена, всегда не прочь сбросить с плеч лишний груз житейских забот.

Идея не вызвала у Родни Хокхерста протеста. Большинство моряков мечтают, чтобы по возвращении из плавания их было кому встречать дома. И не важно, что жена в отсутствие мужа должна проводить долгие томительные месяцы в одиночестве и тревоге. Они думают только о том, чтобы их возвращение было сопряжено с наибольшим комфортом.

«Кроме того, — говорил себе Родни, — как только я достаточно разбогатею, то не мешкая перейду на оседлый образ жизни».

У него хватало здравого смысла для того, чтобы понять, что жизнь корсара чревата опасностями. Пусть вначале фортуна и благоприятствует, но рано или поздно события примут иной оборот и удача повернется спиной. Он был достаточно предусмотрителен, чтобы подумать не только о настоящем, но и о будущем. Он намеревался, так же как Дрейк, купить дом и поместье и, опять же по примеру Дрейка, хотел обзавестись женой. Но в отличие от этого неустрашимого мореплавателя, разбогатев, Родни Хокхерст собирался осесть на одном месте и стать примерным мужем и заботливым отцом.

Аллея круто повернула, и взору Родни открылся большой дом из красного кирпича, ярко освещенный лучами полуденного солнца. Крышу венчали высокие коньки, сбоку наподобие крыла к дому примыкала застекленная веранда, каждое стеклышко в высоких узких окнах с частыми переплетами сверкало всеми цветами радуги, словно алмаз.

Перед домом тянулись ухоженные клумбы с розмарином, лавандой, тмином и майораном, темные тисы живой изгороди были искусно подстрижены.

Видимо, приближение Родни не осталось незамеченным. Едва он остановился у двери, навстречу ему выбежал слуга и, подхватив лошадь под уздцы, помог всаднику спешиться. Не успел Родни войти в дом, как на ступенях появился сам сэр Гарри.

Дородный и осанистый, сэр Гарри сознательно подчеркивал свое сходство с покойным Генрихом Восьмым и подражал ему не только внешне, но и образом жизни.

Он провел Родни через устланный тростником холл в парадную гостиную и представил своей супруге.

— Это моя жена, мастер Хокхерст, — лучезарно улыбнулся он. — Точнее говоря, моя третья жена, и кто знает, сколько их еще у меня сменится, прежде чем я покину этот бренный мир.

Шутка, видимо, прозвучала не впервые, потому что, пока сэр Гарри сотрясался от хохота, леди Гиллингем даже трепетом ресниц не выказала, что слышала эти слова. Это была красивая темноволосая женщина, и, как отметил Родни, едва ли старше двадцати одного года. Она взглянула на него из-под опущенных ресниц, и ему показалось, что ее рука задержалась в его руке несколько дольше, чем требовали правила приличия. Что-то в выражении ее глаз и легком изгибе губ показалось ему знакомым. Родни часто приходилось видеть подобное выражение на женских лицах за те месяцы, что он провел на берегу.

Хокхерст присмотрелся к сэру Гарри, отметил, что его возраст приближается к шестидесяти, и решил, что те в Уайтхолле, кто называет его «старый сластолюбец», недалеки от истины.

— По бокалу вина, дружок? — предложил сэр Гарри. — Надеюсь, дорога не слишком утомила вас.

— Ни в малейшей степени, — успокоил его Родни, принимая кубок темно-красного вина, которое слуга налил из графина венецианского стекла. — Лошадь была свежей, и путешествие заняло на удивление мало времени. Боюсь только, что мои слуги с багажом несколько поотстали.

— Никуда они не денутся, — сказал сэр Гарри. — Жена уже все для них приготовила, правда, Катарина, любовь моя?

— Естественно, милорд, — ответила леди Гиллингем голосом, напоминавшим урчание сытой кошки. — Мы надеемся, что мастеру Хокхерсту будет у нас удобно. Правда, после его головокружительных приключений с сэром Френсисом Дрейком можно ожидать, что он найдет нас, деревенских жителей, скучными и неповоротливыми.

— Напротив, миледи, — ответил Родни. — Так славно вновь очутиться на берегу, а тем более оказаться в деревне в это время года. Я и забыл, как прекрасна Англия — и все, что она собой воплощает.

Говоря это, он бросил на Катарину Гиллингем смелый взгляд. Она, как он и рассчитывал, поняла намек и потупилась. Родни прекрасно понимал, что ей от него нужно. Молодая жена при старом муже — сюжет достаточно банальный и затасканный. И тем не менее интуиция подсказывала ему, что следует соблюдать осторожность. Ему надлежит привлечь леди Гиллингем на свою сторону, чтобы она не настроила сэра Гарри против него, и в то же время не возбудить ревность в сэре Гарри. «Задача может оказаться не из легких», — только успел подумать он, как в противоположном конце парадной залы отворилась дверь и в нее вошла девушка.

Едва Родни увидел ее, как у него перехватило дыхание. Несомненно, именно такую девушку он искал всю жизнь, именно она должна ждать его на берегу в доме его мечты, который будет у него, когда он разбогатеет. Сэр Гарри суетливо направился к ней.

— Ах, вот и ты, Филлида, дорогая, — сказал он. — А это мастер Родни Хокхерст, которого мы ждали.

Было что-то особенное в той торжественности, с которой сэр Гарри вывел вперед свою дочь, и в выражении его глаз, которые внезапно приобрели расчетливое и хитрое выражение. Родни понял, что сэру Гарри уже известно, какое предложение ему собираются сделать. Крестный, должно быть, намекнул своему приятелю об этом в письме.

Но теперь, когда Родни увидел Филлиду, все то, зачем он прибыл сюда, все, что затевал, показалось ему незначительным. Девушка была прелестна — прелестнее, чем он мог предположить, тем более ожидать. У нее была чудесная кремово-белая кожа и волосы цвета жидкого золота, гладко уложенные под жемчужной шапочкой.

Для женщины она была довольно высокого роста, но ее тело под атласным платьем, с облегающим лифом, затканным желтыми цветами, поражало стройностью и изяществом форм. Рукава туго охватывали запястья, кружевной гофрированный воротник над плечами подчеркивал округлость и стройность шеи.

Глаза были голубые и прозрачные, носик изящный, прямой, а уголки губ несколько опущены, как будто она была смущена или опасалась чего-то.

Родни сжал ее руку с восторгом, который не в силах был обуздать, и тут же почувствовал себя виноватым, потому что пальчики девушки в его ладони остались холодными и не отвечали на его пожатие, словно в наказание за неуместный пыл. Впрочем, это не слишком его обескуражило, ведь он мог любоваться ею сколько угодно. Хокхерст чувствовал, что его глаза говорят ей все то, что не осмеливались сказать губы. Что он хочет обнять ее, ощутить всем телом ее мягкое очарование, отыскать ее губы и сделать ее пленницей своей страсти…

При этих мыслях в нем начало разгораться такое пламя, что он затрепетал, его охватил азарт охотника, увидевшего дичь.

«Я люблю вас, — говорили его глаза. — Я люблю вас. Вы — моя. Вам от меня никуда не деться».

Но вслух он произносил самые обыденные вещи, хотя голос обрел глубину и бархатистость, которых был лишен прежде.

Филлида говорила очень мало, в основном «да» и «нет», не поднимала глаз, тогда как сэр Гарри непринужденно вел светскую беседу, а его жена прилагала усилия, чтобы привлечь внимание гостя к своей особе.

Родни не мог сказать точно, сколько времени они так просидели в парадной зале с украшенным лепниной потолком и большим камином, сложенным из разных сортов мрамора. Красота Филлиды мешала ему сосредоточиться, мысли разбегались, и, когда наконец сэр Гарри пригласил его в соседнюю комнату, где они могли поговорить без помех, он прежде всего попросил не денег, за которыми приехал из Лондона, а руки Филлиды.

— Мне казалось, вы почтили посещением мой дом по другой причине, — моргнув, прогудел сэр Гарри.

— Это так, сэр. Полагаю, мой крестный намекнул вам, почему я так стремился познакомиться с вами.

— Кажется, вы собираетесь купить корабль?

— Да, сэр! Сэр Френсис ссудил мне на это дело две тысячи фунтов. Я могу добавить к ним две мои собственные, и тогда остается раздобыть еще две.

— Каковы же ваши цели?

— Те же, что были у сэра Френсиса Дрейка во время его кругосветной экспедиции. Привести домой испанские сокровища ради славы Англии и посрамления ее врагов.

— Надеетесь встретить еще один «Сан Филиппе»? — улыбнулся сэр Гарри.

— Его груз был оценен в сто четырнадцать тысяч фунтов стерлингов, сэр.

— И вы рассчитываете, что вам повезет не меньше?

— Если мне повезет хотя бы на четверть, те, кто помогал мне, едва ли раскаются.

— Я думаю! И вы считаете, что обладаете достаточным опытом, чтобы управлять кораблем?

— Не сомневайтесь, сэр. Я два года служил на кораблях ее величества, а потом выкупил право идти с Дрейком в плавание на «Золотой лани». Я был с ним в прошлом году, когда он захватил «Сан Филиппе». Теперь я намерен действовать самостоятельно. Я хочу разбогатеть, и как можно скорее.

— Но спешить вам некуда. Вы человек молодой.

Родни немного помедлил, затем заявил с полной откровенностью:

— У меня такое чувство, сэр, что в дальнейшем все будет сложнее, чем сейчас. Если испанский король вышлет против нас Армаду, начнется война, а на войне большого состояния не сколотишь. По крайней мере, рассчитывать на это не приходится.

— Я улавливаю вашу логику, — кивнул сэр Гарри, — но неужто в Уайтхолле всерьез верят в нападение Армады?

— Судя по тому, что я слышал, сэр, не остается сомнений, что испанцы планируют вторжение. Каждый моряк убежден, что рано или поздно они атакуют.

— Да, похоже, что вы правы, — кивнул сэр Гарри. — Хотя лично я настроен оптимистично и надеюсь, что нашим дипломатам удастся это предотвратить — пусть даже в последний момент.

Родни не ответил. Он придерживался мнения, что отчаянные попытки Елизаветы сохранить мир абсолютно бесполезны. Испанцы твердо намерены пойти войной, и лучшее, что может сделать Англия, — понять это и подготовиться.

— А если я дам вам деньги, — снова начал сэр Гарри, — хотя учтите, к окончательному решению я пока не пришел, как скоро вы сможете отправиться в плавание?

— Примерно через месяц, сэр. Корабль, который я наметил купить, принадлежит лондонским негоциантам. Они запрашивают за него пять тысяч, а еще одна тысяча нужна мне для закупки провианта и оружия.

— Понятно. — Сэр Гарри поскреб подбородок. — Вы тут упомянули о женитьбе. Вы что же — хотите жениться до того, как пуститесь в поход?

— Вовсе нет, сэр, — ответил Родни. — Я рассчитываю вернуться из экспедиции богатым человеком и на свою долю собираюсь купить поместье, вот тогда мне и понадобится жена, чтобы быть в нем хозяйкой.

— Клянусь святым Георгием! Вы весьма целеустремленный юноша. Вы, кажется, тщательно спланировали свою будущую жизнь. А если вас убьют?

— Вот потому-то, сэр, я и предпочитаю жениться после возвращения.

Сэр Гарри хмыкнул:

— Мне и самому всегда претила мысль делать женщину вдовой, и вот я сам уже дважды становился вдовцом. Филлида — моя дочь от первого брака. Ее мать умерла через год после ее рождения, производя на свет второго ребенка. Она была очаровательным созданием, но, должно быть, слишком молоденькой, чтобы хорошо понимать обязанности супруги. Когда родилась Филлида, ей было только пятнадцать.

— Неужели, сэр?

— Через год я женился снова. Я не создан для одиночества, как, полагаю, и вы?

— По моему убеждению, мужчине, после того как он повидает мир и поживет в свое удовольствие, непременно следует остепениться и обзавестись семьей.

Сэр Гарри расхохотался своим раскатистым басистым смехом, который прокатился по комнате гулким эхом.

— Готов держать пари, вы порезвились на славу. Меня всегда интересовало — каковы женщины на Азорах, в Индии? Хорошенькие? Как-нибудь вы непременно должны мне о них рассказать. — Сэр Гарри с некоторым усилием поднял с кресла свое дородное тело. — Я выполню вашу просьбу, мастер Хокхерст. Ссужу вам эти две тысячи, чтобы вы смогли купить корабль и оснастку, а за это попрошу у вас треть будущей добычи.

— Как мне отблагодарить вас, сэр?! И что вы скажете насчет другой моей просьбы?

— Вы имеете в виду Филлиду? И здесь я тоже дам вам благоприятный ответ. Можете обручиться с ней, мой мальчик. Мы много лет дружили с вашим крестным, росли вместе, и я питаю к нему глубокое уважение. Он очень высоко отзывался о вас. Этого и моего собственного впечатления вполне достаточно. Вы обручитесь с Филлидой, и она станет дожидаться вашего возвращения с тем же нетерпением, что и я.

— Благодарю, сэр! — просиял Родни, ощущая на сердце такую необыкновенную легкость, которую еще никогда прежде не испытывал. Он получит Филлиду! Ее светлая золотистая красота будет принадлежать ему. Он подумал, что она похожа на лилию, чье нежное совершенство он станет оберегать от грубой вульгарности света.

Но от себя он ее уберечь не сможет. Она воспламенила его, и стоило ему представить, что она принадлежит ему, как дыхание его участилось. Но он будет добр к ней, и, Боже правый, как же он станет любить ее!

Ее красота внушала ему обожание — красота, по которой он так изголодался. Он вдохнет жизнь в ее холодноватые совершенства, и они засияют новым очарованием. Под его руками, в его объятиях она оживет, ее губы согреются, в глазах вспыхнет страсть. Он научит ее любить его, желать его…

Филлида! Филлида! Он жаждал ее любви до умопомрачения. Голос сэра Гарри нарушил его мысли.

— У нас осталось время до ужина, чтобы я успел вам показать своих лошадей, — сказал сэр Гарри. — Есть у меня одна кобыла, которую я считаю лучшей во всем Хертфордшире. Хотите взглянуть?

— Еще бы не хотеть, сэр.

Сэр Гарри повел его на залитый солнцем двор. Пока они шли через сады к конюшням, Родни чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он быстро обернулся и увидел маленькое личико, которое тут же исчезло в кустах, и ему показалось, что он узнал ту рыжеволосую девчонку-сорванца, которую поцеловал в аллее.

Он хотел было спросить сэра Гарри, кто она такая, но передумал. Может быть, детям слуг не позволено играть в господском парке, и тогда он навлечет на малышку неприятности. На миг он снова ощутил податливость ее мягких губ и весеннюю свежесть полудетского тела. Он словно держал в руках трепещущую птичку, которая через мгновение вырвалась и упорхнула.

Странно, что его губы запомнили этот поцелуй. Родни целовал многих женщин, но это было нечто иное — губы девственницы, еще не пробудившейся для любви. Он не сомневался, что для нее этот поцелуй — первый. В ней было целомудрие, с которым Родни сталкивался впервые. Ему внезапно захотелось снова увидеть эту малютку, убедиться, что он ошибается, и она на самом деле развеселая ветреница.

Но нет, она, несомненно, чиста и нетронута. Он вспомнил, как затрепетали ее губы, как судорожно и прерывисто она вздохнула, и снова ощутил запах сирени — чудесный аромат весны.

Сэр Гарри бубнил что-то о своих лошадях, его голос тек монотонно и ровно, избавляя Родни от необходимости отвечать или даже следить за смыслом сказанного. Когда они дошли до поворота, он еще раз оглянулся, но уже никого не увидел. Интересно, продолжает ли рыжая шалунья наблюдать за ним?

Она действительно подождала, пока мужчины не свернут к конюшням, и обернулась к юноше, который лежал на траве лужайки для игры в шары, скрытой в зарослях сирени.

— Ушли, — сказала она. — Как ты думаешь, смогу я пробраться в дом незаметно?

— Будь осторожна, если леди Катарина застукает тебя в таком виде, тебе несдобровать, — произнес лениво юноша, не открывая глаз. Он лежал, подставив лицо солнцу, подложив руки под голову.

Девушка неуверенно мешкала. Они явно были братом и сестрой, оба рыжеволосые, хрупкого сложения, с правильными чертами лица. Но то, что придавало девушке очарование женственности, в мальчике выглядело слабостью и изнеженностью.

— А ты не мог бы пойти вперед и проверить, свободен ли путь? — спросила девушка.

— Мог бы, — ответил он, — но лучше я останусь здесь и поработаю над новой поэмой. Ты же знаешь, что чужие нагоняют на меня тоску.

— Зачем он, собственно говоря, явился? — спросила она сердито, невольно дотрагиваясь до губ маленьким пальчиком, и ее большие зеленые глаза, рассеянно глядевшие в пространство, испуганно расширились. Она словно заново пережила тот первый в своей жизни поцелуй.

Солнечный луч, пробившийся сквозь густую листву, заиграл в ее волосах, буйные локоны ожили и зажглись золотым огнем. Пожалуй, девушка не была красавицей, но было в ее лице, еще неведомое ей самой, нечто такое, что делало ее незабываемой для мужчин.

Она неожиданно опустилась на траву рядом с братом.

— Френсис! — произнесла она властно, требуя от него внимания. — Я места себе не нахожу. Если бы только нам уехать отсюда и добраться до Лондона!

— Ты же знаешь, Катарина не позволит, — ответил он.

— Катарина, Катарина! Как будто весь мир вертится вокруг Катарины.

— Ты ей просто завидуешь, — хмыкнул он. — Временами она бывает очень даже ничего.

— Ты это говоришь, потому что ты мужчина. С мужчинами она всегда такая ласковая. Одному Богу известно, почему отец не замечает, как она строит глазки направо и налево. Мне-то до этого нет дела, но, когда я вспоминаю, какой доброй и благородной была матушка, и вижу, как Катарина сидит в ее кресле, лежит в ее кровати, скачет на ее лошади, мне… не хочется жить.

Голос девушки дрогнул, она закрыла глаза ладонями.

— Бедняжка Лизбет, — сочувственно произнес Френсис. — Тебе до сих пор так не хватает матери. Уже четыре года прошло, как ее не стало.

— Да, четыре, и два из них с нами живет Катарина, — горько проговорила Лизбет, отняла ладони от глаз и смахнула слезы, заблестевшие на длинных черных ресницах. — Я знаю, слезами тут не поможешь, — пробормотала она. — Что нельзя исцелить, то надо терпеть, ведь так нас учила няня в детстве, и это чистая правда. Можно сколько угодно бороться, но только за что-то реальное, а если человек умер, тут уже ничего не поделаешь. Как бы мы ни бились, ее назад не вернуть.

— Ох, Лизбет, ты больше сама себя изводишь, — сказал ее брат. — Ты всегда была такой. Слишком близко принимаешь все к сердцу. Пусть жизнь идет своим чередом. Бессмысленно бороться с Катариной, и с отцом тоже. В открытую, по крайней мере. Принимай жизнь такой, какая она есть. Я, по крайней мере, пытаюсь это делать.

И он вздохнул, как бы признавая свое поражение в жизненной борьбе.

— Да уж, знаю! — нетерпеливо воскликнула Лизбет. — Ну и куда это тебя привело? Матушка недаром говорила, что тебе следовало родиться девочкой, а мальчиком — мне. Перед смертью она просила меня заботиться о тебе. Тебя она заботиться обо мне не просила.

— Она не сомневалась, что ты сама прекрасно с этим справишься. Да, я знаю про себя, что ленив, кроме того, терпеть не могу скандалов. И как могу, стараюсь их избегать. А сейчас мне хочется только одного — лежать на траве и наслаждаться солнцем.

— Да уж, милый Френсис, лентяй ты порядочный, — ласково усмехнулась Лизбет. — В противном случае не пришлось бы мне быть такой активной. Это из-за тебя я прострелила шляпу нашего гостя. Если бы ты вместо того, чтобы валяться на траве, практиковался в стрельбе из лука, как велит тебе отец, я бы не взяла твой лук и не поддалась искушению сбить его красное перышко на землю. — Она задумалась на мгновение. — Думаешь, он пожалуется отцу?

— Если пожалуется, он жалкий трепач и предатель, — отрезал Френсис. — С этими неотесанными морскими волками ничего нельзя знать наверняка.

— Можно подумать, ты встречал их тысячами, — расхохоталась Лизбет. — Почему бы тебе не нанять корабль и не отправиться за добычей в испанские моря? Я бы так и сделала, будь я мужчиной.

— Да уж, лихой пират бы из тебя вышел, — хмыкнул Френсис. — Не лучше ли тебе вернуться в дом?

— Пожалуй, ты прав, — вздохнула Лизбет. — И получить очередной нагоняй. Катарина не велела мне мыть волосы, а я вымыла. Она приказала мне оставаться в кладовой и перебрать гвоздику и шафран, а я, разумеется, этого не сделала, так что ей есть от чего прийти в ярость.

— Хотя бы не показывайся ей такой растрепой, — сказал Френсис. — На прошлой неделе она прочитала тебе целую лекцию о том, как подобает выглядеть леди.

— Пропади пропадом все леди вместе взятые! — воскликнула Лизбет. — Хочу быть мужчиной и уехать отсюда. Хочу плавать с Дрейком, быть представленной ко двору, сражаться с голландцами и бить испанцев!

— Чудесное времяпрепровождение для знатной юной леди, — захохотал Френсис.

Лизбет топнула ногой, но тут же подсела к нему и растрепала его волосы.

— Иногда я тебя просто ненавижу, когда ты вот так меня злишь — сказала она, — но на самом деле только одного тебя и люблю. Если ты захочешь, то можешь быть самым славным братом на свете, но, когда ты меня начинаешь дразнить, мне хочется наброситься на тебя с кулаками.

— Прибереги силы для нашего гостя, — посоветовал Френсис. — Если ты правда испортила его лучшую шляпу, у него есть все основания для недовольства.

— Но он все-таки не разозлился, — ответила Лизбет. — Он поцеловал меня…

Последние слова она проговорила так тихо, что Френсис их не расслышал. Он томно прикрыл веки, а когда снова открыл глаза, то увидел, что остался в одиночестве. Лизбет, прячась за кустами, пробиралась к дому. Она таки прокралась к нему никем не замеченная. Взбежав наверх, она бросилась к своей спальне и распахнула дверь, ожидая найти комнату пустой, но обнаружила там свою няню, которая раскладывала на кровати платье и что-то бормотала себе под нос.

Няня была уже старой женщиной, ее некогда румяные щеки сейчас напоминали печеное яблоко.

— Вот и вы, госпожа Непоседа, — воскликнула она, увидев Лизбет. — Где вы пропадали, хотела бы я знать? Миледи надрывалась, клича вас по всему дому, и очень рассердилась, когда вас не смогли доискаться. Ваше счастье, что она не застала вас в таком виде. Что это вы на сей раз натворили?

— Я убежала из кладовой, вымыла волосы и пошла в парк. Сегодня чудесный день, почему меня заставляют сидеть в четырех стенах и любоваться на имбирь, гвоздику, миндаль, изюм, инжир и прочую дребедень, которая хранится в кладовой?

— Миледи, следует отдать ей должное, хорошая хозяйка, — промолвила няня.

— Хуже, чем была матушка, — немедленно вставила Лизбет.

— Милая, обе мы хорошо знаем, что ваша матушка-праведница, царство ей небесное, три года хворала, прежде чем уйти на небеса. Когда в дом пришла миледи, здесь много к чему следовало приложить руку. Я не говорю, что ее не в чем упрекнуть, но женщина она домовитая, а это немалое достоинство для всякой дочери Евы.

— Я ее ненавижу, — процедила Лизбет.

— Тсс! — Няня оглянулась через плечо, словно боялась, что их подслушивают.

— Да, я ненавижу ее, а она меня! — крикнула Лизбет.

— Ну почему вы нисколечко не похожи на вашу сводную сестрицу? — заворчала няня, расшнуровывая на Лизбет платье. — Госпожа Филлида прекрасно ладит с миледи. Никогда ей не перечит.

— Ох! Филлида! Филлида поладит с кем угодно, — сказала Лизбет. — Ты это знаешь не хуже меня, няня. Она живет в своем собственном мире, ей безразлично, что происходит со всеми нами. Если даже наш дом начнет рушиться, она спокойненько выйдет наружу и сядет среди руин. Она никого не любит, никого не ненавидит, она просто существует. Если бы я родилась такой, я утопилась бы в пруду.

— Хорошо бы вам стать хоть немножко такой, как она, — назидательно возразила няня. — Но вы с детства другая. Бывало, вопите на чем свет стоит, если только не получаете, чего хотите, и немедленно. Я сколько раз говорила вашей матушке — с этим ребенком мы намучаемся. И то сказать, с вами пришлось труднее всего. Мастер Френсис и в детстве был спокойный и всем довольный, у барышни Филлиды просто золотой характер, а вы — чисто дьяволово семя.

Лизбет расхохоталась:

— Ах, няня, ведь ты бы и сама не хотела, чтобы я изменилась!

— Я и не говорю, что не люблю вас такой, какая вы есть, — спохватилась няня. — Но я еще не настолько состарилась, чтобы закрывать глаза на ваши недостатки, а для того, кто их специально выискивает, их предостаточно. А теперь поспешите-ка, не то опоздаете к ужину. Уже без десяти шесть, а вам известно, что говорит ваш отец, когда кто-то опаздывает к столу.

— Я не опоздаю, — успокоила старушку Лизбет. — Но зачем ты достала мое лучшее платье? Я думала, его приберегают для особого случая.

— А разве это не такой случай? — возразила няня. — В доме гостит крестник сэра Уолсингема, и к тому же такой писаный красавчик. Вам бы лучше подумать о том, как вы выглядите, вместо того чтобы сетовать на миледи.

— Подумать о том, как я выгляжу? — переспросила Лизбет. — С какой стати?

— А с такой, что на вас будет смотреть обаятельный мужчина. Пора уже вам думать о таких вещах, не все же скакать козленком.

— Обаятельный? — задумчиво повторила Лизбет. — Возможно. Но, по-моему, он способен быть беспощадным и суровым, если захочет.

— Так вы уже видели его? — воскликнула няня и запричитала: — И он, значит, видел вас в таком виде, с растрепанными волосами, в грязном переднике. О небо, что он только мог о вас подумать?

— Мне все равно, что он там подумал, — ответила Лизбет. Но она говорила неправду. Он поцеловал ее! Она до сих пор не пришла в себя от потрясения, все еще продолжала испытывать негодование и изумление, которые испытала, когда он схватил ее в объятия. Она ощутила его напор и силу, и, прежде чем успела вскрикнуть или даже вздохнуть, его губы завладели ее губами.

Никогда ни один мужчина не подходил к ней так близко, не прикасался так смело. Она хотела намертво сжать губы, но не смогла. Она не сумела дать отпор. Его поцелуй был совсем не такой, как рисовало ей воображение. Непонятным образом он сорвал с нее покров благовоспитанности, и она, беззащитная, оказалась полностью в его власти. Он победил ее не только физически, но и морально, поскольку взял то, что не принадлежало никому и никогда. Поцелуй! И теперь она уже не та юная невинная Лизбет, какой была еще этим утром.

Незнакомый мужчина поцеловал ее — и с ее глаз спала пелена! Лизбет впервые ощутила себя не сумасбродной безответственной девчонкой, а женщиной с глубокими чувствами, которых прежде в себе не подозревала.

Лизбет молчала, пока няня приводила в порядок ее волосы — зачесывала их со лба назад и старательно укладывала под маленькой бархатной шапочкой. Зеленое бархатное платье подчеркивало цвет ее глаз, а низкий вырез — белизну ее кожи.

Скромно, с прирожденным достоинством она медленно вошла в парадную залу, где уже собрались ее отец, мачеха, Френсис и Родни Хокхерст, чтобы следовать в столовую. Родни смотрел на Филлиду и не сразу заметил появление Лизбет. Но когда сэр Гарри повернулся к ней, он тоже взглянул и немедленно узнал ту девушку, которую поймал в кустах сирени и легкомысленно поцеловал за то, что она сбила с него шляпу.

Она приблизилась к нему, и его охватило одновременно смущение и веселье.

— Это моя дочь Элизабет, — объявил сэр Гарри, и в лицо Родни посмотрели два зеленых глаза. И он испытал непонятное чувство, как будто этот миг необыкновенно важен для него, но почему и чем — он не имел ни малейшего представления.