Влюбленный Байрон

ГЛАВА XIII

В январе 1814 года река Трент замерзла. «Великая северная дорога» — в снежных заносах. По ней карета Байрона держала свой опасный путь на север, к Ньюстедскому аббатству. Августа, тяжелая девочкой, ехала вместе с ним, и это было ее первое посещение фамильного гнезда. Четыре недели, которые они провели там, оказались «медовым месяцем» для обоих. Байрон писал: «Мы никогда не скучали и не ссорились и смеялись гораздо более, чем уместно для такого солидного особняка». Снежинки кружились за окном, тропинки и деревья утопали в снегу, ветви дубов склонялись под снегом, а Джо Марри поддерживал огонь в каминах гостиной, коридоров и спален. Уголь, как сообщал Байрон, был прекрасный, винный погреб полон, а голова хозяина пуста, освобожденная ото всех лондонских забот.

В своих докладах леди Мельбурн, которые были отчасти хвастовством, отчасти исповедью, он признавался, что чувство, которое сейчас захватило его, являло собою «ужасную смесь, которая делает все страсти в значительной степени пресными». Байрон говорил о своей любви к сестре, «единственному нежному сердцу, которое он знал». Окрашенная невинной тоской по детской дружбе, она была в то же время и проклятием. Любая ошибка, которую могла совершить Августа, становилась полностью его виной. Августа и не подозревала о грозившей ей опасности, пока не было слишком поздно.

Те недели, в течение которых Августа была для него и женой, и сестрой, стали самыми счастливыми в его жизни. Она сочувствовала его дурному настроению и бешеному проявлению переменчивых чувств, она видела заряженные пистолеты у его изголовья и была свидетельницей кошмаров, когда он вскрикивал, словно преследуемый призраком. Она прислуживала ему, любила его, засовывала ему носовой платок между зубов, когда он жутко скрежетал ими во сне. Короче, она не боялась его.

«Корсар», которого только что опубликовал мистер Меррей, был сразу же встречен публикой с энтузиазмом, и Байрон вновь стал знаменитостью. Эту турецкую историю он «нацарапал» между своими метаниями, когда был влюблен в обеих — и в леди Фрэнсис, и в Августу. Чтобы описать пирата Конрада, Байрон взял эпиграфом строку из Тассо[43]: «Его тревоги в нем уснуть не могут». Таинственный и одинокий, корсар женится на Медоре, прекрасной Пенелопе, которая ждет его в своей башне. А Гюльнар, смуглая чаровница Цирцея, томится в гареме паши Сеида. Конраду удается спасти Гюльнар, она безумно влюбляется в корсара и убивает пашу. Байрон не смог избежать того, что любовники становятся убийцами, оба — и мужчина, и женщина. Из-за Конрада разбито сердце Медоры, и она умирает, а Гюльнар, в своем любовном безумии, становится убийцей Сеида. Сюжет, где две женщины борются за любовь мужчины, будет повторен и в жизни Байрона, за любовь которого боролись Августа и Аннабелла Милбэнк. И Байрону, как и Конраду, будет суждена жизнь скитальца.

Предсказуемое негодование прессы тори было «неистово бешеным и оглушительно громким». Конрада, alter ego Байрона, называли безбожником, дьяволом и сопоставляли с Ричардом III, на что Байрон тут же ответил: «Хромые животные спариваются лучше всех». Но все эти придирки и клевету затмило восторженное письмо Джона Меррея: «Мне кажется, я уже продал 13 000 экземпляров, — вещь совершенно беспрецедентная, и, что более всего меня радует, каждый покупатель возвращается с довольным видом, чтобы выразить свое восхищение». Принцесса Шарлотта, добавил он, дважды прочла поэму в течение дня. Но слава Байрона распространилась далеко за пределы аристократических кругов, не было человека на улице, который «не прочел “Корсара”, или не слышал о нем от тех, кто прочел». Некоторые пассажи, как заметил Меррей, «были написаны золотом», золотом, которое все еще получал вместо Байрона счастливчик Роберт Дэллес.

Идиллия в снегах не могла длиться долго. Боль разлуки стала непереносимой для обоих. Для него Августа была существом, которое «оплело его сердце, самое дорогое в его надеждах, самое глубокое в его памяти». Что же касается Августы, то, если бы она могла жить, умереть и быть похороненной вместе с ним среди руин Ньюстеда, оба они были бы счастливы. Но полковник Ли, «ее повелитель», требовал, чтобы она вернулась домой, а главное — ей нужно было готовиться к родам, которые ожидались в апреле.

Когда Байрон вернулся в свое безрадостное жилище на Беннетт-стрит, его уныние только усилилось. Слухи о его связи с Августой распространились, и мальчишки в Итоне спрашивали ее племянника, правда ли, что Августа — это Зулейка из «Абидосской невесты». Хобхауз и Дуглас Киннерд обменялись «пугающими подозрениями в связи с этим», а на встрече в Холланд-хаусе сам Байрон необдуманно упомянул женщину, которую он любит и которая ожидает ребенка, добавив, что дитя нарекут Медорой.

Но помимо разного рода упреков было мучительное состояние ума. Он писал леди Мельбурн: «Все это внешнее — ничто не сравнится с тем, что творится внутри».

Переписка с Аннабеллой Милбэнк продолжалась ни шатко ни валко. Байрон говорил себе, что ему нужен друг — хватит с него любви. Несмотря на свои моральные принципы, Аннабелла написала Байрону, чтобы сказать, в каком восхищении она от «Гяура», произведения, которое Байрон называл «гремучей змеей, а не поэмой» за тот шум, который оно вызвало. Восхищение это проистекало из того, что героя, которого Аннабелла ассоциировала с самим Байроном, преследовали дурные дела: «Когда во мраке преступленья родятся муки угрызенья…»[44]. В «Гяуре» героя преследуют образы утонувшей девушки Лейлы и отрубленной руки Хасана, которого он должен был убить, так же, как самого Байрона мучило преступление инцеста — хотя Шелли и мог описать его, как «очень поэтическое обстоятельство». Приняв решение победить демона и порвать с Августой, он собирался отправиться в Голландию, где «грубоватые бюргеры», победив французов, образовали республику.

написал он в «Гяуре», а в мрачном, туманном Сихеме в графстве Дарэм Аннабелла была действительно влюблена в него и чувствовала себя несчастной оттого, что по глупости притворилась, будто ее сердце принадлежит другому. Этот обман привел ее к эмоциональному срыву, за которым последовало резкое прекращение переписки.

«Я отметил этот день!» — Байрон сделал эту запись 11 апреля 1814 года, когда император Наполеон безоговорочно сдался соединенным силам Британии, Пруссии и Австрии, после того как год назад потерпел поражение в сражении при Лаоне. Теперь он отправился из Парижа в ссылку, на остров Эльбу.

Хобхауз говорил, что Байрон всегда сохранял «иррациональное восхищение» Наполеоном, отождествляя себя с ним как с мифическим героем и непобедимым полководцем, высоко стоящим над «соломенными монархами Англии». Но его бог потерпел фиаско. «Этот имперский алмаз имеет изъян». Его падение привело Байрона в ярость. Он говорил, что ни человек, ни демон не падали столь низко; он даже желал, чтобы Наполеон покончил жизнь самоубийством по благородной римской традиции. В «Оде Наполеону», написанной в унынии и гневе, он дал волю своим путаным чувствам, сожалея лишь о том, что ода порадует его врагов из партии тори. Его гнев еще сильнее разгорался от всякого рода лондонских празднеств в честь монархов и знати Европы — русского царя, прусского короля, князя Меттерниха, маршала фон Блюхера, — все приветствовали принца-регента в связи с его юбилеем.

Низведение гиганта до ничем не примечательного уровня было шуткой богов и судьбой, которая могла бы выпасть и на долю Байрона. Однажды, в письме к Аннабелле Милбэнк, он утверждал, что предпочитает талант, связанный с действием — с войной, с политикой или даже с наукой, — рассуждениям всех тех пустых мечтателей, которые думают об ином мире, то есть поэтов. Получалось, что в поэзии ему не хватает героизма, ибо поэт уступает «мрачному тщеславию изображать самого себя».

Пятнадцатого апреля Августа разрешилась девочкой, которую назвали Элизабет Медора. Не скрывая торжества, Байрон пишет леди Мельбурн, что это стоило того и что ребенок не оказался обезьяной, намекая на суеверное отношение к потомству от инцеста. Байрон добавил, что любовь Августы была тем чувством, которое он искал всю жизнь. Но он не баловал крошку особой любовью, предпочитая ее старшую сестру Джорджину. Однако Медора со временем уверилась, что она — дочь Байрона и наследница его неистового нрава, проявившегося, когда она назвала свою мать гиеной, удел которой — пресмыкаться.

Vanitas vanitatum[46]. Уже знакомая пустота, знакомое отчаяние. Приемы в различных домах начали приедаться, превратились в пустую потерю времени, ничем не наделяли, ничего не добавляли, были полнейшей ерундой. Хобхауз предрекал Байрону постепенное превращение в loup-garou[47]; его переписка этого периода явственно показывает, что человек находится в мучительном состоянии, что поэт сомневается в собственном даре. Как иначе примирить его оценку Эдмунда Кина[48] в «Ричарде III» («жизнь — природа — правда без преувеличения и приуменьшения») с его отрицанием Шекспира, которым ранее он восхищался как «самым удивительным писателем». Джеймсу Хоггу, «Эттрикскому пастушку»[49], который написал ему и попросил какое-нибудь стихотворение для включения в том современной поэзии, Байрон язвительно пишет: «Слава Шекспира, можете мне поверить, стоит слишком высоко и в будущем увянет. У него совершенно не было изобретательности по части сюжетов, совершенно. Он брал сюжеты из старых романов и переделывал их в драматическую форму так же бездумно, как вы или я могли бы превратить его пьесы обратно в прозу. Правда, нельзя отрицать, что в любом его произведении есть всплески гения, но это все, что можно сказать».

Он обещает леди Мельбурн, что они с Августой возьмутся за ум, покупает попугайчика и еще попугая ара для компании, заявляет Джону Меррею, что не будет больше писать, потом отменяет это решение, принимает Каролину Лэм в своей лондонской квартире, где она предлагает возобновить былую нежность, а он, прижавшись губами к ее губам, открывает ей страшную тайну. Он не находит себе места, взволнован, то живет на сухарях и сельтерской, то напивается в обществе Скроупа Дейвиса, то занимается боксом с «Джентльменом» Джексоном, «чтобы изнурять себя и тем поддерживать свою бесплотную часть».

Все это время он томился по Августе и мечтал, подобно святому Франциску, обрести жену изо льда, чтобы охладить свою страсть.