Влюбленный воин

Глава 15

Фаро и Солейберт сидели рядышком на мягкой зеленой травке за стенами Гринли. Они были надежно укрыты от любопытных глаз, но все же едва смели прикоснуться друг к другу краем одежды.

— Ты должен уехать сегодня же? О, это слишком скоро… — Берти отвернулась, чтобы скрыть смущение.

— Таков мой долг перед моим сюзереном, — ответил Фаро. — Но я обязательно вернусь, миледи.

Берти снова повернулась к нему лицом, и взгляды их встретились.

— Я и впрямь твоя леди? — спросила она шепотом: — Не смогу вынести мысли о том, что сердце человека, которого я буду ждать, не принадлежит мне.

Фаро долго и пристально смотрел на нее. Затем руки его скользнули под ворот туники, и он снял с шеи изящную продолговатую подвеску на длинной и тонкой золотой цепочке. Какое-то время он держал цепочку прямо перед собой. Потом тихо проговорил:

— В моей родной стране, когда мужчина берет женщину в жены, он дарит ей мангалсутру — символ того, что она замужняя дама и находится под защитой мужа: Обычно это какая-нибудь красивая вещица, украшенная драгоценными камнями, символизирующими любовь мужа.

Берти неотрывно смотрела на подвеску и странные символы, выгравированные на ней. Внезапно ее охватила дрожь, и она бессознательно облизнула пересохшие губы.

— Это украшение, — продолжал Фаро, — находилось в моей семье много поколений и переходило от отца к сыну. Было время, когда я мог бы одарить тебя всеми сокровищами, принадлежавшими моей семье. Но теперь могу предложить только вот это.

— О, Фаро!.. — выдохнула Берти, и глаза ее наполнились слезами. — Твое богатство — ничто по сравнению с моей любовью к тебе.

— Так ты примешь этот знак моей любви к тебе, чтобы он заменил меня, пока я не вернусь? — спросил Фаро, по-прежнему держа перед собой цепочку.

Девушка покраснела и кивнула. Ее обуревали столь сильные чувства, что она не могла вымолвить ни слова. Наконец она наклонила голову, и Фаро осторожно надел цепочку ей на шею, так, чтобы подвеска оказалась под платьем, между грудей.

— Ты оказала мне великую честь, — сказал он, поцеловав ее.

— Нет, Фаро. — Она взяла его лицо в ладони и пристально посмотрела ему в глаза. — Это ты оказал мне честь. Я никогда даже не надеялась… — Горло ее сжал спазм, предвещающий слезы. — Я думала, что меня нельзя полюбить.

Фаро осторожно провел ладонью по ее щеке, утирая слезы, а потом снова ее поцеловал.

— Ты похожа на самый прекрасный лотос, — сказал он. — Твое тело — полное и гладкое, как кремовые лепестки цветка, открывающиеся для меня. Когда я рядом с тобой, я как будто молюсь в самом святом из храмов.

Солейберт разрыдалась от счастья.

— О, Фаро, пожалуйста, — умоляла она, — не покидай меня. Я не смогу вынести мысли о столь скорой разлуке с тобой.

— О, мой цветок, — пытался он ее утешить, — это совсем ненадолго. В мое отсутствие ты будешь чувствовать мою любовь каждое мгновение.

Фаро отстранился и сжал пальцами подвеску, висевшую меж ее грудей. Поцеловав украшение, он вернул его на место и с нежностью прошептал:

— О, миледи Солейберт… — Ее имя прозвучало в его устах как шелест тончайшего шелка.

Влюбленные обнялись и крепко прижались друг к другу. Но тут послышался голос Баррета — он звал Фаро, — и им пришлось разомкнуть объятия.

— Я буду тебя ждать, — прошептала Берти; теперь она уже забыла о печали и была полна решимости.

Фаро кивнул и запечатлел на ее устах последний поцелуй.

— Однажды я подарю тебе вместе с самой прекрасной мангалсутрой нечто такое, что мог создать только Господь. И с сегодняшнего дня ты всегда будешь моей.

Берти улыбнулась и отстранилась от него. Окинув взглядом окрестные холмы, тихо сказала:

— А теперь уезжай побыстрее, иначе я не смогу это вынести.

Осознав мудрость ее слов, Фаро тут же поднялся и поспешно исчез за стенами Гринли.

Берти же еще долго сидела на траве, сидела до тех пор, пока небольшой отряд воинов, направлявшихся в Лондон, не выехал из ворот замка. Фигуры всадников постепенно уменьшались и вскоре скрылись за грядой холмов.

Но последний из всадников задержался на гребне холма и развернул своего вороного коня — словно хотел вернуться обратно к замку.

Берти тут же поднялась на ноги и, глядя на всадника, помахала ему рукой.

— Счастливого пути, любовь моя, — прошептала она. Конь взвился на дыбы, потом развернулся и тоже исчез за холмом.

Тихонько вздохнув, Берти медленно направилась к замку.

Ворвавшись в дом, Хейд хлопнула дверью с такой силой, что на полках вся утварь задребезжала.

— Святая Корра! — воскликнула Минерва.

— Боже милосердный… — пробормотал Руфус, сидевший за столом. Надзирая за посевными работами, он натрудил руки до водяных мозолей, и теперь Минерва обрабатывала их мазью, чтобы потом перевязать.

— Что с тобой, моя фея? — спросила Минерва. — Что случилось?

— Нечего особенного, — ответила Хейд. Швырнув свой недавно собранный мешочек в угол, она вышла на середину комнаты и, скрестив на груди руки, уставилась на Руфуса. — Не пора ли тебе заканчивать, Минерва? — спросила она, нахмурившись.

— Я могу и сам перевязать себе руки, — в смущении пробормотал Руфус; ему хотелось побыстрее убраться отсюда — подальше от разгневанной Хейд.

Хейд направилась к соседней комнате. Обернувшись, сказала:

— Да, это было бы замечательно, Руфус. Всего хорошего.

Руфус тотчас же вскочил на ноги.

— Нет, сиди, — приказала Минерва. Руфус послушно сел, а старуха повернулась к девушке: — Хейд, я терпеть не могу твоих детских истерик и скандалов. Придержи свой язычок. — Она взяла чистый лоскут и принялась перевязывать руку Руфуса. — А если не можешь сдержаться, отправляйся куда-нибудь в другое место.

Хейд вздохнула и пробормотала:

— Это не скандал и не истерика, Минерва. Просто я… — Она снова вздохнула.

— Хейд, дорогая, потерпи немного, — проговорила старуха. — Сейчас я закончу дело, и ты все мне расскажешь.

Тут с полки вдруг съехал горшок и, упав на пол, разлетелся вдребезги.

— Господь милосердный… — прошептал Руфус.

Хейд даже не взглянула на разбитый горшок. Приблизившись к Минерве, она пристально на нее посмотрела, затем процедила сквозь зубы:

— Что ж, очень хорошо. — Еще один горшок обрушился на грязный пол. — Я подожду.

Минерва с невозмутимым видом принялась перевязывать другую руку Руфуса.

Третий горшок треснул прямо на полке, где стоял. Минерва подняла голову и проворчала:

— Милая, тебе придется убрать все это.

— Ради Бога, Минерва… — в испуге пробормотал Руфус. — Если следующий горшок упадет мне на голову…

Четвертый горшок закачался на полке — и разбился об пол.

— Лучше успокойся, Руфус, — посоветовала Минерва. Она вытащила из-за пояса кривой нож и обрезала лоскуты у самых узлов. Потом взяла Руфуса за руки и вполголоса принялась читать молитву (в этот момент ложка с длинной ручкой, покоившаяся в отваре трав, стрелой пролетела через комнату, разбрызгивая какую-то зеленоватую жидкость, и ударилась о дальнюю стену).

— Тебе следует подержать повязки всю ночь, — сказала старуха, поднимаясь из-за стола. Направившись к полке, она сняла с крючка небольшой кожаный мех. — А утром омой свои руки вот этой водой. — Она протянула мех Руфусу.

— Прими мою благодарность, Минерва, — сказал арендатор и тут же громко вскрикнул: огромный горшок спрыгнул с полки и разбился об пол прямо у него за спиной. — Всего хорошего вам, леди Хейд, — проговорил он с дрожью в голосе. И тут же выскочил за дверь. Дверь с громким стуком захлопнулась за ним, судя по всему, без его участия.

Минерва повернулась и внимательно посмотрела на девушку. Окинув взглядом комнату, спросила:

— Когда же ты успела научиться всему этому?

Но Хейд нисколько не интересовали горшки, разбитые ею в гневе. Глядя в глаза старухе, она заявила:

— Я хочу, Минерва, чтобы ты погадала мне сейчас же. Раскинь камни.

— О нет, ты этого не хочешь, — покачала головой Минерва. — Правда, я пыталась научить тебя кое-чему, потому что ты имеешь на это право по своему рождению — с тех самых пор, как родилась и крошкой лежала в объятиях матери. И вот сейчас… — Она снова оглядела комнату, и ее морщинистое лицо осветилось улыбкой. — Сейчас ты в порыве гнева бьешь мою посуду!

— Раскинь камни! — потребовала Хейд. — И если захочешь, то потом поговорим о том, что мне причитается по праву рождения.

— Конечно, раскину, если ты так настаиваешь. — Минерва подошла к самой высокой полке и сняла с нее меховой мешочек. Затем, вернувшись к столу, выдвинула стул и уселась. — А теперь скажи мне, фея, зачем тебе это и почему ты так торопишься? — Минерва принялась распускать шнурки мешка.

Хейд тоже села за стол. Скрестив на груди руки, ответила:

— Тороплюсь, потому что хочу немедленно узнать, за кого выйду замуж.

Минерва взглянула на нее с недоумением:

— Хочешь прямо сейчас узнать?

— Да-да, прямо сейчас! — закричала Хейд и с силой ударила кулаком по столу. — Минерва, неужели не понимаешь? Я хочу знать, кто будет моим мужем, вот и все. Хочу знать его имя.

— Но это же лорд Тристан, моя фея, — сказала старуха, снова стягивая шнурки мешка. — Я думала, что ты уже давно все поняла.

— Нет, не поняла. Пожалуйста, раскинь камни с рунами.

Минерва в задумчивости смотрела на девушку. Наконец с вздохом сказала:

— Ладно, хорошо. Хотя ты никогда ни одному моему слову не верила. — Сделав глубокий вдох, она встряхнула мешок с камнями и забормотала:

Дождь прошел, и ветер с гор раздувает мой костер. Ты, старуха в сотню лет, На вопрос мой дай ответ. Корра милостива к нам, Силу даст моим камням. Брось скорей их — поручусь, Ты узнаешь правды вкус. На вопрос мой дашь ответ, Ведьма многих сотен лет.

Передав мешок Хейд, старуха спросила:

— Ты ведь помнишь, что тебе нужно сделать? Хейд молча кивнула и закрыла глаза. Держа перед собой мешок, заговорила:

— Я хочу знать, кто станет моим спутником жизни. Руны, скажите мне правду. Скажите сейчас же.

Хейд вернула мешок Минерве, и та, распустив шнурки, вытащила три камня и положила их перед собой. Потом, отодвинув мешок в сторону, принялась внимательно разглядывать знаки, начертанные на камнях.

— Ну вот… — сказала она, покосившись на девушку. — Молодой человек со светлыми волосами. Да-да, он самый. — Старуха постучала указательным пальцем по ближайшей к ней руне. — У него есть и чувства, и сила. — Она снова посмотрела на Хейд. — Хорошее сочетание для вождя.

— Продолжай, Минерва, продолжай. Старуха вздохнула и покачала головой:

— Нет, не буду продолжать. Потому что в этом нет нужды. — Она с подозрением взглянула на девушку. — А почему тебе вдруг захотелось еще раз все проверить. Ведь ты и так знала, что Тристан — твой суженый.

— Тристан не мой суженый, — прошептала Хейд. — Он не может им быть.

Минерва не отвечала. Укладывая камни в мешок, она сопровождала свои действия словами благодарности богине Корре. Потом встала и положила мешок обратно на полку. Вернувшись к столу, обняла Хейд за плечи и с ласковой улыбкой сказала:

— Ведь ты, моя маленькая фея, как и все женщины Бьюкененов, обладаешь способностью видеть своего возлюбленного, свою вторую половину. И ты не раз его видела. Так что у тебя нет причины грустить.

— Но он чуть не ударил меня, — прошептала Хейд, всхлипывая.

Минерва в изумлении посмотрела на нее:

— Хотел ударить? Но почему?

— Мы поссорились, и он сказал… — У Хейд перехватило горло. — О, Минерва! Это было ужасно!

— Ну-ка, фея, посмотри на меня! — Старуха взяла Хейд за подбородок и заглянула ей в лицо. — Так из-за чего же вы поссорились?

— Из-за вилланов, когда-то живших в Гринли. А также из-за моих родителей. — Хейд вздохнула и добавила: — В общем… из-за всего.

Минерва недоверчиво покачала головой:

— Нет-нет, трудно поверить, чтобы лорд так вспылил. Неужели ему захотелось тебя ударить только из-за того, что вы не сошлись во мнениях? Что именно он сказал?

— Он говорил ужасные вещи! — закричала Хейд, вскакивая на ноги. — Он силой заставляет своих вилланов вернуться в Гринли!

— Он их лорд, моя фея. — Минерва пожала плечами. — И он вправе ожидать, что они вернутся и станут ему служить. Убери это. И приведи все в порядок. — Она указала на глиняные черепки у ног Хейд.

Девушка тщательно собрала осколки горшков и положила их на стол. Потом вновь заговорила:

— Но он собирается добиться их доверия и уважения неверным путем!

— Неверным путем? А может, он просто поступает не так, как поступила бы ты, если бы была лордом? — Старуха посмотрела на гору черепков на столе и проворчала: — Я ведь велела тебе привести все в порядок, а не только собрать черепки.

— Да-да, сейчас все сделаю, — закивала Хейд: — А папа был добрым лордом, — продолжала она с уверенностью в голосе. — Люди любили его, и он никогда не был тираном. — Шагнув к столу, она сложила над черепками ладони ковшиком, потом образовала из них фигуру, похожую на арку, и, отступив в сторону, взглянула на Минерву (теперь все горшки были целыми).

— Вот и хорошо, моя фея, — улыбнулась старуха. — Что же касается твоего отца, то следует сказать, что ему все-таки было легче, чем Тристану. Лорду Джеймсу никогда не приходилось иметь дело с Найджелом и приводить в порядок разрушенный замок. Твой отец жил в Сикресте с самого рождения, и люди прекрасно его знали и знали, чего он ожидает от них. Так что очень даже хорошо, что у лорда Тристана твердая рука.

— Не согласна! — заявила Хейд, с грохотом поставив на полку последний из горшков. — И не тебе, Минерва, об этом судить, так что оставь при себе свое мнение.

— Значит, он разгневался на тебя из-за того, что ты с ним не согласилась? — неожиданно спросила Минерва.

— Нет, не поэтому, — пробурчала Хейд, подходя к камину.

— Говори-говори! Признавайся! — строго сказала старуха.

— Ну…. Кажется, я намекнула, что родители Тристана бросили его потому, что не любили. — Сказав эти слова, Хейд невольно поежилась.

Минерва замерла на мгновение. Потом медленно повернулась к девушке и пробормотала:

— Не может быть, чтобы ты сказала такое…

— Конечно, я выразилась не совсем так, но он…

— И она еще удивляется, что он рассердился, — перебила Минерва, возводя глаза к потолку. — Боги мои! И надо же, чтобы такие ужасные слова исходили от столь милой и благонравной девицы! О, святая Корра! Да если бы ты сказала такое кому-нибудь другому, то едва ли сохранила бы все зубы в целости.

— Минерва, ты что, принимаешь его сторону, а не мою?! — закричала Хейд.

Минерва тяжело вздохнула.

— Слушай меня внимательно, моя фея. Я не принимаю чью-либо сторону. Вы оба были не правы, но с твоих уст обидные слова слетают слишком уж легко, И запомни: что бы ни говорил лорд Тристан, все это ложь, исходящая от Найджела или Эллоры. Его нельзя винить за то, что он поверил их лжи. Подумай еще вот о чем, моя фея… Ведь Тристан не знал любви и ласки с самого детства. И он постоянно сражался то на одной войне, то на другой, чтобы чего-нибудь добиться в жизни. И вот теперь этот человек обручен с женщиной, которую не желает, а та, которую он желает, говорит ему, что он не достоин любви. Тебе должно быть стыдно, Хейд.

Девушка густо покраснела и опустила глаза: ей действительно стало ужасно стыдно. Немного помолчав, она пробормотала:

— Да, конечно, мне не следовало так говорить. Но очень уж я разозлилась…

— Понимаю, что разозлилась, — отозвалась Минерва. — Я прекрасно знаю твой нрав. — Но если у тебя снова возникнет потребность наброситься на лорда Тристана, то тебе не стоит торопиться. Лучше подумай немножко и попытайся представить, как он может воспринять твои слова.

— Но я не желаю жить с мужчиной, который пускает в ход кулаки, — сказала Хейд, насупившись. — Я так жить не буду.

— Конечно, не будешь, — согласилась Минерва. — Но ведь лорд Тристан все-таки не ударил тебя. И я уверена: он сейчас очень сожалеет, что погорячился. Ручаюсь, он скорее отрубит себе руку, чем ударит тебя. Да-да, не ударит, сколько бы ты ни наговорила своим дерзким язычком, — добавила Минерва с усмешкой.

— В этом нет ничего смешного. — Хейд с вздохом покачала головой. — И почему же он меня не ударит? Ведь если он подумал об этом раз, то кто может поручиться, что такого никогда не произойдет? А я не хочу рисковать, какие бы сны мне ни снились и как бы ни легли камни.

— У тебя камни всегда ложатся замечательно, моя фея. — Минерва ласково улыбнулась ей. — Так что ты ничем не рискуешь.