Вниз по темной реке

ГЛАВА 2

Стайлза я оставил у речников, — ждать, пока Чарли не сделает достаточное количество рисунков — их следовало распространить по всем участкам столичной полиции в богатых районах Лондона. Сам же, прихватив первые копии, отправился в морг. Там пришлось подождать выводов медицинского эксперта, так что в Ярд я вернулся почти в два, и меня сразу подозвал к себе сержант Коннел.

— Чего хотел от вас Блэр?

— Они нашли труп женщины лет двадцати; похоже — довольно состоятельной. Плыла вниз по Темзе в плоскодонке.

— Ничего себе! Сплавлялась, словно груз, да? Чертовски странный случай. — Сержант кивнул на закрытый кабинет директора Винсента. — Должно быть, у начальника сидит ее отец — говорит, что дочь исчезла вчера вечером. Принес ее фотоснимок.

— Как его зовут?

— То ли Альберт, то ли Альфред. Судья… — презрительно протянул Коннел, вероятно намекая, что посетитель особой симпатии не вызывал.

Альберт или Альфред… Так или иначе, вот вам и «А». Раз судья — наверняка человек не бедный. Кусочки головоломки начинали сходиться, и я кивнул:

— Не исключено, что отец.

Пройдя в свой кабинет, я скинул плащ. При прежнем главе Скотланд-Ярда, Арчибальде Баудене, не возбранялось сразу постучаться в его дверь — как есть, в мокром плаще и грязных ботинках. Винсент же — человек совсем иного сорта, второй сын баронета. Мы с ним были одногодками, а тридцать лет — довольно юный возраст для подобной должности. Новый директор успел в свое время поработать корреспондентом «Дейли Телеграф». Что примечательно — опыт полицейской деятельности у него отсутствовал напрочь, тогда как каждый из нас отслужил хотя бы несколько лет в скромных участках Ламбета, Степни или Уайтчепела.

Назначение Винсента после скандала со взятками дало почву для слухов, что новый глава Скотланд-Ярда — не иначе как любимый племянничек какой-то весьма известной персоны. Винсент носил жилеты элегантного кроя и начищенные туфли, а речь его разительно отличалась от слога наших детективов, вышедших из среды рабочего люда. Впрочем, я не склонен считать, что лоск, впитавшийся в кровь с образованием в частной школе, обязательно делает человека самодовольной свиньей. Куда больше меня беспокоило, что шеф всеми силами старался не прогневать чиновников из наблюдательного комитета, в то время как у каждого из нас на столах лежали десятки дел; подобная нагрузка подчиненных его не слишком заботила. Прошло три месяца с назначения Винсента, и я все это время его по возможности избегал.

Вытащив тряпку из ящика, я протер ботинки и низ штанин, после чего и направился к кабинету директора. За матовым стеклом виднелось два неясных силуэта. Винсент сидел за столом, судья же растекся в предназначенном для посетителей кожаном кресле. Сквозь дверь звучал низкий голос гостя, однако мне не удалось разобрать ни слова.

Я постучался и получил разрешение войти. Увидев меня, директор нахмурился.

— Можно вас на пару слов? — спросил я, мельком глянув в сторону судьи.

Я уже говорил, что Винсент не дурак, и мое предложение его нисколько не удивило.

— Разумеется. Прошу меня извинить, ваша честь.

Мы прошли к моему кабинету и закрыли за собой дверь. Винсент, бесстрастно изучив кавардак на столе, остановился, опершись обеими руками о спинку заваленного папками стула, и устремил на меня пытливый взгляд.

— Что удалось выяснить?

Вытащив из кармана рисунки, я тщательно их разгладил и разложил на столе.

— Коннел сказал, что судья принес фотографию дочери. Похожа ли она на убитую женщину, которую нашли в реке?

— Сходство очень большое, — шумно вздохнул директор. — А это кто? — спросил он, подняв портрет мужчины.

— Его снимок нашли у жертвы, — объяснил я и вкратце рассказал об утренних событиях, не забыв упомянуть об инициалах на медальоне.

— Инициалы совпадают, — заключил Винсент. — Ее… — замялся он, подбирая слова, — ее обесчестили перед смертью?

— Нет, хотя юбки были распороты до талии, словно убийца намеревался ее изнасиловать. — Помолчав, я добавил: — Медицинский эксперт утверждает, что девушку задушили, а порезы на запястьях нанесли после смерти. Я съездил в морг, а Стайлза с портретами отправил в Марилебон, Челси и Мейфэр.

— Почему только в эти три района?

— Они выглядят наиболее обещающими, однако, похоже, старались мы напрасно. Как его зовут? — кивнул я на дверь кабинета директора.

— Мэтью Альберт, проживает на Портман-сквер, в Мейфэре.

Я невольно вздрогнул. Пропавшая женщина — миссис Бэкфорд — жила совсем неподалеку от Альбертов, и преступления в этом квартале Мейфэра случались нечасто. Другое дело, что Лондон меняется.

— Значит, убитую — а это наверняка дочь судьи, — зовут Роуз.

«Р» — вторая буква с медальона. Итак, два инициала сошлись.

— Ей двадцать, не замужем. Вчера вечером была на балу у лорда Харви.

Винсент потер лоб тыльной стороной ладони, словно испытав внезапный приступ мигрени. Интересно, что именно так расстроило шефа в этом деле? Должно быть, думает: раз убита девушка одного с ним сословия, значит, подобное несчастье вполне может случиться и с кем-то из близких.

— Нам не следует выносить сор из избы, — заметил Винсент, отняв руку от головы. — Не хватало, чтобы газеты трубили о том, что мы не в состоянии обеспечить безопасность наших юных леди, уж не говоря обо всем прочем.

Спору нет, но причина, о которой говорил директор, была не единственной. Хоть один громкий заголовок — и расследование превратится в настоящий цирк. Найдется куча людей, которые что-то слышали или видели, и девяносто девять процентов их показаний уведут нас не в ту сторону.

— Вряд ли газеты в курсе. У причала не было ни души.

— Хоть это радует, — мрачно сказал Винсент. — Судья принес хорошую фотографию, и все же проявите осмотрительность. Заявите о совпадении, если будете полностью уверены.

Можно подумать, я хоть раз действовал иначе.

— У судьи, конечно, возникнут вопросы, и лучше, чтобы вы смогли ответить на каждый из них.

Переведя дух, директор направился к своему кабинету и открыл дверь.

Судья оказался крупным, заметно толстеющим мужчиной, хотя покрой одежды явно был призван скрыть полноту. В пухлой руке посетитель сжимал снимок в серебряной рамке. Бьюсь об заклад: сегодня Альберт не сделал еще ни шага по улице — мое лицо отразилось в его до блеска начищенных туфлях.

Директор остановился у стола.

— Ваша честь, хотел представить вам инспектора Майкла Корравана. Сегодня утром его вызывали в участок речной полиции.

Судья насупился, и Винсент продолжил:

— Прошу показать инспектору фотоснимок дочери.

Альберт вставать не собирался, так что мне пришлось сделать несколько шагов вперед и принять из его рук рамку, оказавшуюся весьма увесистой. Чистое серебро, не иначе. Снимок с нанесением ретуши в виде естественных цветов был дорогим, сделанным по последнему слову фотографической науки. Я долго изучал лицо девушки, помня, что смерть искажает лицо жертвы. Без сомнений, убитая — Роуз Альберт.

— Мне очень жаль, однако сегодня утром на реке нашли мертвую женщину. Судя по фотографии — убита именно ваша дочь.

— Не несите чушь! — грубо оборвал меня судья. — Она на пушечный выстрел не подходит к Темзе.

На подобную враждебность я уже давно научился не обращать внимания, поэтому невозмутимо продолжил:

— На шее убитой обнаружили медальон в форме сердечка размером около дюйма. На украшении выгравирована монограмма «Р. А. Е.».

— А я что говорю? — махнул рукой судья. — У Роуз ничего в этом роде нет.

— Девушка была одета в дорогое платье из темно-синей парчи, расшитой серебристой нитью, — вновь заговорил я, пока не пытаясь настаивать на совпадении инициалов. — Лиф обшит жемчужинами, рукава длиной чуть ниже плеча. Юбка со шлейфом.

На этот раз мне удалось поколебать уверенность Альберта. Несколько раз быстро моргнув, он признал упавшим голосом:

— У нее есть такое платье — от Уорта, из Парижа. Покупали на Рю де ля Пэ.

Удивительно, какие подробности вспоминают люди в подобные минуты. Понять несложно — судья, например, цеплялся за известные ему факты, пытаясь не думать о том, что не укладывалось в голове.

— Как это случилось? — спросил он, сглотнув ком в горле.

Я взял паузу, оглянувшись на Винсента.

— Я задал вопрос: как это случилось? — Глаза Альберта полыхнули гневом. — Отвечайте! Или вы ничего не знаете, черт бы вас побрал?

— Ее задушили и бросили в маленькую лодку, — сдержавшись, ответил я. — Обнаружили тело в районе Лаймхауса. Полагаем, что ваша дочь не мучилась перед смертью.

Этого мы точно не знали, но я решил, что лучше солгать.

У судьи побелели губы, а на щеках, напротив, заалели яркие пятна.

— Я должен убедиться, что это Роуз. Не готов сообщить новости жене, пока сам не увижу.

— С вами поедет один из сержантов, — пообещал Винсент, явно не желая отпускать меня из отдела, а я добавил:

— Мне нужно будет задать вам несколько вопросов.

Директор негромко кашлянул, привлекая мое внимание, и покачал головой. Я ощутил укол раздражения. Никто не собирался допрашивать Альберта сию минуту. Меня можно обвинить в отсутствии такта, но не в бессердечности. Судья пребывал в шоке, а в таком состоянии из него ничего полезного не вытащишь.

Альберт меня словно не слышал. Встав с кресла, он забрал фотографию и направился к выходу. Я вынул из стойки зонт с ручкой из слоновой кости, намереваясь вручить его судье на улице.

— Вас ожидает экипаж, ваша честь? — осведомился Винсент.

Альберт остановился, собираясь с мыслями, и наконец кивнул.

Проходя через холл, я махнул сержанту Филипсу, и тот, немедленно вскочив из-за стола, накинул пальто. Сержанту надлежало сопровождать судью в морг, остаться там на опознании тела, а затем убедиться, что безутешный отец благополучно вернулся домой.

Винсент, выйдя на улицу, придержал перед судьей дверцу экипажа. Сержант также забрался внутрь, а я положил зонт у ног Альберта.

— Могу заглянуть к вам завтра, сэр?

Судья смерил меня непонимающим взглядом, словно увидев впервые. Наверное, так оно и было. Время — такая штука… Для отца оно разделилось на «до» и «после» смерти дочери.

К моему удивлению, Альберт сосредоточился и заявил:

— Нет, не завтра. Сегодня вечером. Только дайте мне время съездить в морг и сообщить новости матери Роуз.

Так бывает всегда, размышлял я. На родственников погибшего накатывают волны горя и гнева; затем приходит боль. Боль и жажда отмщения. Для судьи — тем более: лишь ожидание торжества правосудия позволит ему продержаться несколько следующих недель.

Экипаж растворился в череде черных кэбов, направляющихся в северную часть столицы, и я задумался: как воспримет ужасное известие мать девушки? Больше всего в подобных случаях душа болит именно за матерей.

Винсент поджидал меня у входа, сложив руки за спиной.

— Мистер Альберт из тех людей, что не успокоятся, пока не узнают, кто виновен в преступлении. Наверное, вам следует посетить его завтра прямо с утра.

— Он просил заглянуть к нему уже сегодня вечером.

Открыв дверь, я пропустил Винсента вперед, и тот сразу направился к своему кабинету, бросив через плечо:

— Необходимо установить личность молодого человека с фотографии из медальона. Мне не хотелось сейчас забивать судье голову.

— Наверняка его кто-то да знает — прислуга или подруги Роуз.

— Именно, — кивнул директор. — Вам следует сосредоточить все внимание на этом деле. Остальное отложите.

Вероятно, Винсент заметил мою гримасу, иначе следующего вопроса не последовало бы.

— Сколько у вас сейчас дел?

— Около трех с половиной десятков.

— Тридцать пять? — поднял брови директор.

Я воздержался от пояснений, и он подровнял тонкую пачку документов на своем аккуратном столе.

— Что ж, передайте наиболее перспективные мистеру Стайлзу. Ему будет полезно. По-моему, он немного заскучал.

Мне так не казалось. Вряд ли Стайлз мечтал заполучить стопку папок с моего стола. Так или иначе, я предпочел промолчать, и уж тем более не стал говорить, что дело миссис Бэкфорд не брошу. Ее след успел остыть, однако вчера появилась некоторая надежда: один из городских дворников сообщил мне, что видел полицейского, волочившего по улице женщину, напоминающую миссис Бэкфорд. Дело было три недели назад и, несмотря ни на что, могло статься, что разыскиваемая еще жива. Так что шанс следует использовать. Если не найду женщину сегодня — что ж, последую совету директора.

— Слушаюсь, сэр.

Через несколько минут я вышел на улицу, планируя перекусить по пути в приют неподалеку от перекрестка, где работал тот самый дворник. Туда, по всей видимости, полисмен и сдал миссис Бэкфорд. Дождь прекратился, и я оперся о шершавый каменный забор, разглядывая Темзу. Возможно, сегодня ночью Роуз Альберт проплывала в своей лодчонке мимо ближайшей излучины.

Говорят, что Темза — артерия города. Порой и у меня возникало подобное ощущение. Конечно, бывают дни, когда ветер дует в нужном направлении, а проблески солнца подсвечивают воду под килями суденышек, перевозящих провизию и почту, текстиль и оборудование, которые и делают нашу жизнь такой, какова она есть. В основном-то я считаю, что Темза — просто-напросто выгребная яма, мусороприемник для отходов большого города, в которых иногда попадаются и гниющие трупы.

Река развращает тех, кто с нее кормится. Я служил на Уоппинг-стрит, и покинул ее потому, что и к моим подметкам начала липнуть грязь. С другой стороны — что сказать о человеке, который, уйдя с Темзы, переместился в Скотланд-Ярд, в здание всего в паре сотен метров от набережной? За рабочим столом я сижу спиной к реке, и случается — вот как сегодня, — что Темза вызывает в памяти грязную гадюку, неслышно скользящую сзади.

С загаженных отмелей ползли жуткие ароматы — зловещая смесь запахов разлагающихся отбросов и гнилой рыбы. По реке пыхтели большие и малые буксиры, паровые и гребные суда. Перед моими глазами покачивались пришвартованные парусные лодки и шхуны; вздымался лес мачт, рисующих симметричную зубчатую линию на фоне облаков. Вдали, на подступах к морю, сверкнула молния. Вот-вот грянет гром. Я начал считать про себя: один, два, три…

Нет, пожалуй, гроза слишком далеко. Грома не слышно.

Сдавшись, я отвернулся, и в этот миг, заглушив металлическое бряканье, сопение паровых двигателей и крики грузчиков на верфи, ударил первый раскат. С востока катился низкий, свирепый гул небес.

Скоро разразится шторм.