Во льдах

Глава 21 В провинции

— Сколько ему, семьдесят шесть? Ну, значит пойдёт на повышение, — таксист нам попался словоохотливый, проницательный, и с широким кругозором. — Наверху как решили? Пусть государство возглавляют люди почтенные, заслуженные, и чтобы недолго! Андропов заслужил до него, кто-нибудь заслужит после него, и всё чинно, благородно. Стой в очереди, дойдет и до тебя, значит. Главное, веди себя хорошо, козни не строй, а за Богом молитва не пропадёт!

— Так вы считаете, что новым Генеральным Секретарем станет Суслов? — робко спросил я.

— Это более чем вероятно. Раз он главный похоронщик — значит, его и тапки.

Ну да, Михаил Андреевич возглавил комиссию по организации похорон. Гольдберг сказал, что ожидали Черненко или Гришина, но возглавил он, Суслов. Возможно, его рассматривают как техническую, временную фигуру. Компромисс, устраивающий всех — поскольку позволяет выгадать время на усиление собственных позиций.

— Оно и хорошо, что выбирают старика, — продолжал просвещать нас таксист. — Помните, царь Додон под старость захотел отойти от ратных дел. Глядишь, и Суслов будет продолжать политику мира. Ну, и о душе будет думать, с чем к Богу-то придёт.

— Думаешь, он верит в Бога? — это Пантера, она с таксистом запросто, на ты.

— Верит, не верит, а думает — точно. Мой тесть каким безбожником был, а как на пенсию вышел, то мимо церкви идёт — обязательно шапку снимет и перекрестится. Всё библию мечтает прочитать, да где ж её взять, библию? Вы, часом, не знаете?

— Не знаем, — твёрдо сказала Надежда.

— И я не знаю, — ответил таксист. — А вот если бы государство издало библию по подписке, большие деньги могло бы выручить. Там цену хоть в пять, хоть в десять рублей ставь — разберут.

— У нас церковь отделена от государства, — напомнил я.

— А при чём здесь церковь? Библия — это книга, памятник литературы, к церкви отношение косвенное. Я летом дочку в Ленинград возил, она в пятый класс пошла, дочка. Пусть, думаю, посмотрит. В Эрмитаже половина картин на библейские темы, смотришь — и ничего не понимаешь. Невежество, оно везде невежество.

— А вы… У вас какое образование? — спросил я.

— Образование? — усмехнулся таксист. — Советское у меня образование. Кроссворды решать хорошо, а вот с заработками не очень. Университет, истфак. Вышел — все пути открыты. Хочешь — учителем в школе работай, не хочешь — учителем в школе работай. ещё в архив можно устроиться, но это потом, если повезёт. Но сначала учителем в школе поработай. Я б и не против, но сто двадцать — как на них прожить, особенно семейному? Я диплом в тумбочку спрятал — и в таксопарк, приятель устроил, мы за одной партой сидели.

— Лучше, чем учителем?

— Работа нервная, так и у учителя она нервная. Но тут хоть знаешь, за что работаешь.

— За что?

— За деньги. Теперь у меня квартира кооперативная, три комнаты, а учителем я бы квартиру лет двадцать ждал. В отпуск на море семьёй ездим, а учитель море в отпуске только в кино видит, на дневном сеансе. Знаю, что говорю, у меня жена учительница.

— А путевки профсоюзные… — начала было Лиса.

— Путевки профсоюзные в школе уборщица получит, плотник, сторож — потому как рабочий класс! А учителю разве в местный дом отдыха раз в десять лет. Или ещё пример: есть такой журнал «Поиск», может, слышали?

— Слышали что-то, — ответил я.

— Отличный журнал, интересный, только достать трудно. И дорогой. Подписка — тридцатник. Жене в школе сказали: Елена Ивановна, зачем это вам, с вашей зарплатой? Выпишите «Учительскую Газету» — и не подписали. А я выписал, я — рабочий класс.

— Может, вы ещё и партийный?

— Угадали. Учителю в партию попасть сложно, а рабочий класс — всегда пожалуйста.

«Волга» с шашечками везла нас в Рамонь, на базу отдыха «Берёзка». Утром мы сошли с поезда, хотя билеты были до самого Ленинграда. Сошли, одетые в спортивные костюмы — для поезда дело обычное. Багаж сдали в камеру хранения, оставив сумку с самым необходимым. Сдали и отправились в местный ГУМ, где приоделись в отечественное. Из того, что было. И чемоданы взяли отечественные, числом два.

Потом поймали такси и отправились на турбазу. Она в сорока километрах от города, и таксист очень обрадовался — мы же платим за дорогу туда и обратно, а сейчас на такси спрос не очень, дорого. Получается, мы ему сразу план сделаем дневной, а сколько там езды, чуть больше часа в оба конца. С ветерком.

И вот мы едем с ветерком, восемьдесят, а то и девяносто в час, но дорога пустынная, асфальт чистый, сухой, резина новая — это таксист нас успокаивал.

При всём своём широком кругозоре таксист меня не узнал. Виной ли тому костюм местной фабрики «Работница», или очки, отечественные, «Шурик», с простыми стеклами, взятые мной загодя, ещё в Москве? Голос я тоже изменил, это я умею. И я — уже и не я. Чижик — он богач, одет по моде, за словом в карман не лезет, а тут — в лучшем случае сынок колхозного механизатора. Никакого дефицита. Родители сдали тёлку на мясокомбинат и приодели сына, как сумели. Девушки? Ну, из того же колхоза. По легенде Ольга — моя сестра, медичка, а Надежда — моя жена, колхозный бухгалтер. И в нашей группе Надежда за главную.

Приехали в Рамонь. Мельком увидели местный замок, конкурент каборановского. Но поменьше. Хотя и не лишен изящности в своей легковесности.

До турбазы ещё три километра, одолели мигом.

Турбаза обыкновенная, ступенькой пониже Дубравы. То, что нужно. Привередливость Чижика, его любовь к ватерклозету и прочим западным излишествам известна, и вряд ли его станут искать в подобных местах. Если, конечно, его вообще кто-то ищет.

Таксист подвез к зимнему корпусу. База круглогодичная, но летом живут и в кирпичном трехэтажном корпусе, и в маленьких неотапливаемых сарайчиках, гордо именуемых домиками. А сейчас только в зимнем. Никакой романтики.

С администрацией пошла разговаривать Надежда, мы оставались ждать в такси. Это укрепляет позицию: мол, не договоримся, так и уедем, всего и делов. Другое дело, когда такси отбыло, другое поди, найди — и администрация чувствует себя всесильной, мол, куда же вы денетесь, бедолаги.

Через десять минут на крыльце показалась Лиса, и победно махнула рукой: в городе красные!

Только тогда мы неторопливо покинули «Волгу», таксист даже помог донести чемоданы в холл, за что был вознагражден согласно провинциальным нравам. Ну, я так решил. Возможно, он надеялся на большее, но его надежды — это его надежды. Впрочем, он не торопился возвращаться в Воронеж: через час базу отдыха покинет несколько человек по окончании срока путевки, и он надеялся, что кто-то поедет в Воронеж на такси. С учетом того, что обратную дорогу мы уже оплатили, день обещал быть прибыльным.

Номер нам выделили на третьем этаже. Разумеется, никаких лифтов, но чемоданы наши легки на подъём. Так себе помещеньице, посредственное, но, по словам Лисы, лучше на турбазе нет. Районный полулюкс! Администраторша запросила втридорога, Лиса сторговалась в полторадорога, зато в документах будет значиться она одна, Надежда Бочарова. А нас, меня и Ольги, как бы и нет. Деньги, понятно, пойдут администраторше и с кем там ещё она делится. Обычная практика непуганой провинции. Кто ж их здесь напугает, все друг другу кумы и сваты.

Фамилия у Надежды обыкновенная, чем и хороша. Стельбову могут знать, Чижика могут знать, а Бочарова — их, Бочаровых, в стране множество. Честных советских тружеников, строителей светлого будущего. Потому администраторша была совершенно спокойна: она знала, что честные советские труженики для того и существуют, чтобы приносить таким, как администрация, прибавку к жалованию. А как иначе прожить-то, на сто двадцать администраторских рублей? Нет, прожить-то можно, если очень скромненько, но зачем — очень скромненько? Хочется ведь и ряпушку попробовать, и корюшку, а на сто двадцать минтай, да минтай…

Торговалась Надя, чтобы и сомнения у администраторши не возникало, что перед ней обыкновенная труженица, для которой пятьдесят рублей — большие деньги. Весьма.

Перевели дух. Горячая вода есть? Есть тёплая. Уже хорошо.

Освежившись, спустились в столовую. Все турбазы, дома отдыха и санатории схожи в одном: жизнь сосредоточена вокруг завтраков, обедов и ужинов.

Лиса опять проявила инициативу: поговорила с раздатчицей, а та отвела её на кухню, к завпроизводством. Ну да, расходы, расходы, расходы. Как без них.

Собрались и другие отдыхающие. Завод «Электросигнал» выкупил путевки на три дня, пятницу, субботу и воскресенье, для поощрения лучших работников. За двадцать процентов от стоимости для членов профсоюзов. Это мы узнали из разговоров за соседним столиком. И всё бы хорошо, но вот объявили траур, ни танцев тебе, ни веселого кино. Только про революцию. Ждёшь, ждёшь эту поездку, а тебе раз — и траур.

Могло быть хуже! Представляешь, умер бы он на Новый Год, что тогда? Ни «Огонька», ни «Кавказской пленницы», сиди, и слушай соболезнования руководителей братских партий. Лучше уж сейчас.

А нельзя нам тихонько… И танцы, и кино хорошее? Нельзя, тут Веревкина и Сучилова, и Уклеев, они потом такое распишут — и без тринадцатой останешься, и вообще. Ну, значит, будем квасить. Мужички уже и водяры накупили. Да сколько их, мужичков… Сейчас пообедаем, и сходим на станцию, там в ОРСе затаримся, в прошлый раз там сладкое вино было, Куваева рассказывала…

Такое вот сарафанное радио.

Обед прошёл в непринужденной обстановке. Стараниями Лисы еды дали много. Не сказать, чтобы хорошей, но много. Борщ со сметаной, каша рисовая с сарделькой, салат капустный с селедкой, и компот.

Всем по одной сардельке, а нам по две. Всем по полмиски борща, а нам полную, и даже с кусочками мяса. А салата — так прямо горку.

С чего это вам такое счастье, не выдержала одна из отдыхающих.

А нас шестеро, безмятежно ответила Лиса. Шесть путевок. Но трое задержались — дополнительные наряды из-за траура, усиленное патрулирование и всё такое. Служба. Позже подъедут. А мы наворачиваем. Не пропадать же, раз деньги плачены.

А-а, понимающе протянула отдыхающая, это правильно. Раз уплачено, тогда конечно. Приятного аппетита.

Поели, теперь можно и поспать. Ну, полежать. Для лучшей усвояемости.

А потом мы пошли смотреть Рамонь. Замок и всё остальное. Турбаза на низком берегу реки, Рамонь — на высоком, и замок отсюда, снизу, выглядел иллюстрацией к рыцарскому роману. Как и каборановский, впрочем.

Поднялись быстро, это не на Малое Седло идти. Идём по улицам райцентра. Солнышко, легонький морозец, чуть-чуть снега — благолепие. Обывателей на улицах немного: и время рабочее, и куда, собственно, им идти? В магазины? Заглянули в магазины. Небогато, но и не сказать, чтобы совсем уж бедно. В продуктовых есть колбаса по тройной «договорной» цене, но выглядит неважно: народ не раскупает, не смирился пока с такими ценами, вот и старится за витринным стеклом в девичестве. Хорошо хоть мух нет по ноябрьскому времени.

Зашли и в книжный. Печально как-то. Брежнев умер, а «Ленинским Курсом» только-только вышел. Будто с того света пишет.

Местный кинотеатр «Колос» извещал, что сегодня, завтра и послезавтра будет демонстрироваться фильм «Ленин в Польше». Видно, по случаю траура.

Наконец, дошла очередь и до Замка. А — ничего мы не увидели. Ворота на замке, всё закрыто.

— В ремонте, в ремонте здесь всё, — сказал подошедший мужичок в ватнике, ватных же штанах, валенках с калошами и треухе на голове. От мужичка попахивало винцом, но не сильно.

— И когда он закончится, ремонт?

— Точно не сегодня. Он ещё и не начинался. Это ж не коровник ремонтировать, понимать нужно, — мужичок показал на ржавую табличку на стене: «Памятник архитектуры. Охраняется государством».

— Памятник, значит, объект особого внимания. Его ремонтировать не всякому разрешат. Тут даже не ремонт, а реставрация, а реставратор — это совсем другие расценки! У района два вопроса: где деньги взять, и где взять реставраторов? Ребус!

— А вы, простите, кто? — спросила Пантера.

— Прощаю. Я — государство, — приосанился мужичок.

— Это как?

— Что написано? «Охраняется государством». А я — сторож, стало быть, охраняю. И получается так, что я государство и есть. Больше ведь никто не охраняет! Ну, и Семёныч ещё, только он в больнице сейчас, и остался я один.

— А если сторож, то где же ваше оружие?

— Добрым словом можно добиться больше, чем добрым словом и пистолетом, — сказал мужичок. — Это Махатма Ганди сказал. Есть у меня ружьё, есть, но вчера велели всем сдать оружие. Из-за траура. На всякий случай, чтобы чего не вышло.

— Чего не вышло?

— То нам не сказали. И потому если пришли грабить — грабьте. Только грабить-то нечего, в здании ничего нет.

— Совсем ничего? Ни мебели, ни всяких картин, статуй, ваз и гобеленов?

— Эк куда хватили, товарищи комсомольцы! Это разграбили ещё в революцию, подчистую.

— Кто разграбил?

— Да все. Белые придут — грабят, красные придут — грабят, слыхали такое? А больше всего пограбили мужички да мастеровые, что при заводе работали. Грабь награбленное — это Ленин сказал, а не батька Махно. Ну, исполнили, конечно. Кому стул, кому тумбочка, кому статуйка — так и растащили по избам. И сейчас, если поискать, можно ножку того стула найти, или вилку от сервиза. Нет, я о другом: тут же партком был, дирекция завода, библиотека, музыкальная школа. Всё свое имущество, понятно, вывезли. Так что слабый для грабителей интерес. А неприятностей может быть много.

— От вас?

— Ну, я в стороне стоять не стану, конечно. Это я сейчас без ружья, а обычно… Но дело в другом, — он понизил голос. — Нехорошее это место — Замок. Красивое, таинственное — и нехорошее. Горе тому, кого ночь застанет в пределах замка: изменится он навсегда, и не быть ему прежним. Потеряет он покой, и будет искать неведомо что, и отстанут от него и мать, и жена, и собака.

— Это интересно. И много ли людей потеряли покой? — спросила Пантера.

— Так сразу и не поймёшь. Что у человека внутри, на душе? Но я сказал, что напарник мой, Семёныч — в больнице? Сказал. А не сказал в какой. В Орловке он.

— В Орловке?

— Вижу, вы не местные, не воронежские. В Орловке у нас психушка. Вот и Семёныч сейчас там. Возомнил, что Рамонь — прародина фараонов, и что их древний бог Амон-Ра — это и есть Рамонь! Водный путь начертил: сначала, значит, по реке в Дон, по Дону в Азовское и Черное море, а там и Средиземное, и Нил, и Долина Царей. И царь Пётр не с турками воевать здесь свой флот строил, а чтобы опять туда, в Египет отправиться, вызволять древних богов из лап басурман! Это ещё терпели, но когда Семёныч сказал, что под землей в древних пещерах по-прежнему скрываются древние египтяне и молятся своим богам, а районная администрация их покрывает — извини-подвинься, забрали его в Орловку, третий месяц лечат, а что получится, неведомо.

— Послушайте, эээ…

— Тарас Юрьевич, — представился мужичок.

— Тарас Юрьевич, вы, случаем, не из учителей?

— Нет. Я физик-теоретик, отчислен со второго курса лучшего в мире Ленинградского университета, — с достоинством ответил сторож.

— Скажите, Тарас Юрьевич, а сами-то вы в Замке бывали?

— Только днём, только днём!

— Во всех помещениях?

— Что вы! Там столько потайных комнаток, лабиринтов, ловушек… Конечно, нет. Знаете, в войну в Замке работал технологический институт, из Воронежа перевели. Нужно понимать, не рецепты колбасы там разрабатывали. И до сих пор некоторые помещения опечатаны. Да-с, опечатаны, ждут своего часа.

— А в подвале вы были?

— Вы хотите сказать — в подвалах? Он, Замок, под землей больше, чем снаружи! Спускался пару раз, когда собаку искал. Собака была у Семёныча, такса, убежала в подвал, он, Семёныч, очень убивался, искал, ну, и я с ним как-то за компанию. Не нашли, где там найти…

— Скажите, а колодец там есть, в подвале?

— Закрыт он, колодец. Закрыт, заложен, замурован, — вдруг сухо ответил мужик. — Те, что с Семёнычем ночью лазили, тоже колодец искали. Вот после этого и закрыли наш Замок на ремонт. На реставрацию.

— Так вот ты где! — женщина лет сорока, ровесница мужичка, решительным шагом шла к нам. — Опять добрым людям сказки рассказываешь! А ну, домой!

Мужичок сник, сгорбился, и без того невысокий, стал совсем уж маленьким.

— Иду, иду, Настенька. Я только так… подышать воздухом.

— Вы его не слушайте, — обратилась Настенька к нам, — он вам порасскажет. Так-то он не буйный, спокойный он, но если забудет таблетки выпить, начинает ерунду плести. Фантазии.

— Он сторожем работает, Тарас Юрьевич? — спросил я нарочито вежливо.

— Работал, до прошлого года. А теперь на инвалидности, — и, подхватив мужичка, Настенька повела его прочь.

После ужина мы говорили о местных поверьях:

— Легенды — прямое свидетельство духа творчества, живущего в народе, — сказала Ольга. — В Европе не найти замка, о котором не было бы какой-нибудь легенды, обычно кровавой. Этот замок — причуда герцогини Лейхтенбергской, по мужу принцессы Ольденбургской. Захотелось ей воображать себя в средневековье, с деньгами это возможно.

— А выглядит симпатично, — сказала Надежда.

— Конечно. Но с водопроводом, канализацией, электричеством. Новое средневековье. А потом раз — и революция.

— Её казнили?

— Принцессу-герцогиню? Нет, все Ольденбургские эмигрировали, и невестка, Ольга Александровна Романова, тоже избежала участи родни. Так что маленькое чудо состоялось. А после революции чего в замке только не было — казарма, школа, больница, библиотека, дом пионеров…

— Откуда ты знаешь?

— Пока вы в книжном рассматривали полку политической литературы, я купила вот это, — Ольга показала тоненькую книжку в мягкой обложке с простым названием «Рамонь».

— О египетском следе там, поди, ничего нет.

— Не нашла. Я её так, по диагонали просмотрела. О замке буквально пара страничек, а всё больше о строительстве социализма.

— Ничего, — утешил я Ольгу. — Через полвека и о социализме будут слагать легенды.

И мы включили телевизор.

Страна прощается с Юрием Владимировичем Андроповым. Телеграммы соболезнования со всех концов страны. Похороны состоятся завтра в одиннадцать часов.

Новым генеральным секретарем на сегодняшнем внеочередном пленуме ЦК КПСС единогласно избран Михаил Андреевич Суслов.

Какие у нас проницательные таксисты!