Во льдах

Глава 4 Чаепитие под лавром

— А как там вообще, в Багио? — спросила Мария.

— Дожди, — в один голос сказали Лиса и Пантера.

— Проливные, и каждый день, ma tante, — добавил я.

— Грибов много? — Ольга Николаевна, наш корректор большая охотница до грибов.

— В ресторанах подают шампиньоны, лисички, подберезовики…

— В ресторанах не то. Интересно самой собирать.

— На Филиппинах джунгли, Ольга Николаевна. А в джунглях всякие опасные животные. Кобры, крокодилы, пауки ядовитые. Говорят, и японцы до сих пор в джунглях водятся.

— Какие японцы? Туристы?

— Вояки. Не сдаются никак. Не верят, что Япония капитулировала. Патриотическое воспитание, да.

Мы сидели под лавром, деревом Чехова. Ну, «под» — преувеличение, наш лавр ещё небольшой. Рядом. Сидели и пили чай. На столе — «Киевский» торт, от которого каждый отрезал себе по мере потребности. Торт большой, полуторакилограммовый, но и нас было шесть человек, костяк редакции «Поиска».

Торт привёз я. Купил в закрытом буфете. Сначала заглянул в наш главный чернозёмский гастроном, но увы — торты кончились. Весной. Так мне сказала старушка из очереди. Были вафельные, но не шоколадные, а самые простые. На маргарине — опять по словам старушки. Положим, старушка преувеличивает, и торты в магазине бывают не только вафельные, но их расхватывают в полчаса. А «Киевские» всегда были редкостью.

И я заехал в обкомовский буфет. Закрытый. В смысле — для других закрытый, для неприкреплённых. А для прикреплённых очень даже открытый. С восьми утра до полуночи. Есть ещё дежурный буфет, тот вообще работает круглосуточно, но ассортимент в нём иной, без тортов. А тут — хочешь, «Киевский», хочешь — «Наполеон», хочешь — «Сказка».

Взял.

А в «Поиске» меня уже ждали. Весь день коллектив ударно работал, можно и отдохнуть. Понедельничное чаепитие, такой ритуал. В пятницу все торопятся домой, конец недели, а в понедельник можно часок посидеть за чаем. От сладкого человек успокаивается, доказано советскими учёными.

Мы коротенько рассказали, что и как: что носят в Багио, какие цены в магазинах, сколько приходится ждать трамвая, есть ли на улицах нищие. Теперь же, когда наше чаепитие подходило к финалу, каждый хотел спросить что-то важное, но вот что — затруднялся с выбором. Что мы купили себе? Как-то неудобно. Сколько я привез денег? Тоже неудобно. Судьба этих денег?

Понять их легко. Работаешь-работаешь, работаешь-работаешь, а не то, что в Багио — в Болгарию съездить не можешь. Теперь-то можешь, в «Поиске» Болгария доступна на отпускные, если не шиковать, но всё же. А тут за год Стокгольм, Стамбул, и вот теперь Багио. Красота! А наши сетования на дождь — причуда зажравшихся. Я не строил иллюзий — в глазах всех, даже и сотрудников «Поиска» мы зажравшиеся. Делаем общее дело, но одни руками водят, месяцами отсутствуют, а другие повседневным трудом создают лучший в стране журнал. И что? Тем — автомобили, квартиры, заграница, наряды из англий и франций, мясо из стола заказов, зеленый горошек, майонез, а другим — то, что найдёшь на прилавке магазинов нашего города. А что на них найдёшь? За мало-мальски приличной обувью, одеждой или тем же майонезом нужно ехать в Москву, выстаивать многие часы в очередях, молясь, чтобы заветные сапоги или кофточка не кончились перед самым носом. Майонез пока в каждом московском гастрономе есть, что тоже несправедливо: чем Чернозёмск-то хуже?

Напряженность между руководителями и исполнителями существует везде. Генерал требует с полковника, полковник с майора, майор с капитана, и так до рядового. И каждый рядовой считает, что главный-то он, а начальство только сливки снимает.

И никакой киевский торт противоречия между рядовым и капитаном, или трудом и капиталом разрешить не может. Но с тортом лучше, чем без торта. И начальству нужно улыбаться и угождать — не нами заведено, не нам и менять. Иначе начальство закроет договор, и работай в «Степи» за сто десять в месяц, девяносто семь на руки. А уже выработалась привычка не считать копейки. К хорошему быстро привыкаешь.

И нам улыбались и подливали чай.

Нормально.

К намеченному часу, шести пополудни, торт был съеден, чай выпит, разговор иссяк, посуда вымыта, стол чистенький, ни крошки.

И все стали торопливо расходиться.

Все, кроме нас. Нам, зажравшимся, торопиться некуда: у нас на троих два автомобиля, «ЗИМ» и «Панночка» (а «Ведьма» отдыхает). Сел, да поехал. А троллейбусы и трамваи вечерами ходят плохо, вот и спешат люди.

Счастливо отдохнуть, говорит им Лиса.

Вам счастливо, отвечает трудовой коллектив.

И уходит.

Мы остаёмся одни. Руководители. На тайное совещание.

Перед подчиненными начальство должно сохранять вид уверенный и безмятежный, чтобы видели: нам не страшны ни льды, ни облака! Всё идет по плану, и даже лучше!

А теперь можно и начистоту поговорить.

— В целом тётушка справилась на четвёрку, — сказала Ольга. — График соблюдается, новые рукописи в работе, с типографиями связь прочная.

— Бухгалтерия в порядке, а, главное, коллектив не расслабился в отсутствие нас. Сумела держать дисциплину, — добавила Надежда.

Да, Мария не довольствовалась местом корректора. Постепенно, но не медля, стала расти над собой, становясь всё более и более нужной «Поиску». Положение ветеринара-надомницы на птичьих правах её не устраивало, у нас, чай, не капитализм. И, уезжая в Багио, мы решили оставить ее на хозяйстве за главного. Других кандидатур, собственно, и не было: набирали мы исполнителей, а руководить собирались сами — тогда. Но нельзя объять необъятное, следует делегировать полномочия вовремя. Ни раньше, ни позже. А Мария руководить не только хотела, но и могла. Умная и волевая, она сначала хорошо обдумает, распланирует, потом действует, преодолевая и одерживая, и своего добивается. Поступила на филфак, на заочный, учится. Вышла замуж за Суслика. Первенцу два года, но и это не мешает Марии работать: она выписала из Украины маму, та ведет хозяйство. Квартиру Мария снимает, но квартиру хорошую, трехкомнатную, так что уживаются, Суслик на тёщу не нахвалится: утром проснешься — завтрак на столе, вечером с работы придешь — ужин на столе. Уют и порядок.

И семейные связи, да. Тётушкой я её называю отчасти шутейно, но как ещё называть единоутробную сестру жены папеньки? Пусть будет ma tante. Но более интересны свекровь Марии, прокурор Центрального района, и свекор — полковник Невидимого Фронта. В жизни пригодится.

— Что, будем тётушку утверждать? — сказала Ольга. — Заместителем главного редактора?

— Можно и утвердить, — согласилась Надежда.

Заместителем — это в нашей власти. А вот захоти мы посадить Марию Самойлову на должность Пантеры или Лисы — не сможем. Это уже номенклатурные должности, их утверждают в обкоме партии и согласуют с ЦК комсомола, чьим органом является «Поиск». Журнал наш не частная лавочка, хотя и основан на мои деньги, призовые за матч с Фишером. И живет нашими трудами. Но хозяин — государство. И помнить об этом нужно всегда.

— Когда? — спросила меня Ольга.

— Что — когда? — уточнил я.

— Когда тётушка станет моим заместителем?

— Может, к Новому Году? — предложил я.

— Прямо сейчас, да хоть вот завтра, — сказала Лиса. — Ничего не нужно откладывать. Жизнь коротка.

Проголосовали. Я оказался в меньшинстве.

— Значит, решено, — сказала Ольга, и, пересев за другой стол, отпечатала приказ. Слепым десятипальцевым методом. Научилась.

— Дооформим завтра, а пока поговорим о проблемах, — сказала она, вытащив из машинки бумагу и положив ее в красную папку.

— Каких проблемах, вы же сказали — всё хорошо.

— Общих проблемах. Которые тётушка Мария («Просто Мария», вставила Лиса) решить не сможет. Которые, похоже, вообще не решить, но нужно думать, как жить дальше.

— Не томите, выкладывайте!

— Пока мы мокли под дождем в далёком Багио, было принято постановление политбюро ЦеКа «О возрастании роли партийной печати в свете дальнейшего совершенствования партийного руководства».

— И?

— Помимо прочего, постановление предусматривает увеличение тиражей партийных изданий на двадцать процентов. Прежде всего это касается «Правды», «Партийной жизни», «Коммуниста» и «Блокнота агитатора».

— Значит, увеличение тиражей, — попытался обозначить суть я. — За счёт чего?

— Угадай с трех раз.

— Это неинтересно.

— Тогда с одного.

— Отобрать у Мишки и отдать Гришке.

— Именно. Всем литературным, литературно-художественным, научно-художественным и прочим журналам от слова «худо» предписано сократить объемы на двадцать процентов.

— Вот так взять и сократить?

Ольга взяла бумажку и прочитала:

— «За счёт исключения маловыразительных, низкохудожественных произведений и полного недопущения произведений, прославляющих капиталистический образ жизни и несовместимых с советской идеологией, сократить объемы изданий на двадцать процентов».

— Очень любопытно, — сказал я.

— Это не всё, — сменила Ольгу Надежда. — Объём сокращается, но стоимость номера — ура-ура! — остается прежней.

— Это означает…

— Мы связались с редакцией «Вокруг Света». С восьмидесяти четырех страниц перейдут на шестьдесят восемь, аккурат минус двадцать процентов. А цена прежняя. И для них, и для нас, и для всех причастных это означает, что прибыль возрастёт. Теоретически. Меньший объём — меньше расходов, меньше расходов — больше доходов. Наш тираж полностью разберут, факт. Число подписчиков не уменьшится. Так что мошна не пострадает.

— Но радости у вас маловато.

— Во-первых, сократить номер на двадцать процентов — это признать, что в «Поиске» публиковались прежде и публикуются сейчас эти самые маловыразительные, низкохудожественые произведения. Не говоря уж о произведениях, прославляющих капиталистический образ жизни, — сказала Ольга.

— А признав это, мы даем в руки противников серьёзный аргумент по пересмотру и редакционной политики, и редакционного состава. Попросту — ослабляем свои позиции. Отберут у нас журнал с формулировкой «в связи с публикациями произведений, несовместимых с советской идеологией», — добавила Надежда.

— Да где ж они найдут у нас такие произведения?

— А никто искать и не станет, это же не суд с прокурором и адвокатом. Доказательства не нужны. Причина увольнения — длительное отсутствие на рабочем месте, из-за чего и допущены ошибки. Либо, как все, работайте с восьми до семнадцати, а в заграницы катайтесь в отпуск, либо меняйте место работы. Что-то вроде этого.

— Ты, Чижик, не тревожься так уж сильно. Сегодня этого точно не будет, и завтра не будет, а вот послезавтра — как знать, — успокоила меня Ольга.

Ну да, ну да.

Наш журнал — проект Косыгина, расширение самостоятельности трудовых коллективов с возможностью распоряжаться частью прибыли для материального стимулирования работников. С Косыгиным я за всё время разговаривал минут пять или около того. Он доволен, журнал показывает высокую рентабельность, что подтверждает его теорию: чтобы корова давала больше молока, её нужно лучше кормить. Не из любви к корове, а из любви к молоку, простой расчёт.

Но знающие люди говорят, что здоровье Алексея Николаевича оставляет желать лучшего. Семьдесят пятый пошёл, не мальчик. И сам Косыгин якобы заявил в Политбюро, что десятую пятилетку он постарается завершить, а дальше, дорогие товарищи, уже без меня. Подыскивайте замену.

Они подыщут, но кого?

Нам симпатизировал Брежнев. Но его больше нет.

Мы — орган ЦК ВЛКСМ, и с Тяжельниковым у нас были пусть не всегда простые, но всегда рабочие отношения. Теперь Тяжельников в Монголии. Или в Румынии? Говорят, нашлись заступники, а Румыния всё же не Монголия: климат хороший, люди сердечные, кухня прекрасная. И румынки! Но для нас отсутствие Тяжельникова — большая потеря. Петр Вениаминович, серый кардинал Тяжельникова, так и просто исчез, вот его, говорят, точно направили в Монголию в качестве атташе по культуре. Сейчас никто не знает, кто возглавит комсомол. Идёт борьба. Назначение должно прозвучать на съезде комсомола, в конце октября. А пока нужно годить.

Андропов? «Поиском» он не интересовался, и в любом случае сейчас ему не до мелочей.

Стельбов? Но ему тоже не до мелочей. Минует кризис, тогда будет видно.

— Есть вариант, — без воодушевления сказала Надежда.

— Какой?

— Если мы обеспечим бумагу, то можем сохранить объёмы. Но…

— Но?

— Но в стране лишней бумаги нет. Реально нет, всё уйдет на расширение тиража «Правды» сотоварищи.

— И?

— Нужно закупать за границей. Но валюты нет и не будет.

— Значит…

— Значит, если добрый дядя купит за свой счет бумагу, то…

— Она пойдёт на «Поиск»?

— Двадцать процентов. Остальное — ну, найдут, как распорядиться.

— Интересный вариант.

— Есть и другой. Если ты вложишь свои призовые в строительство бумагоперерабатывающего предприятия, все призовые, то нас, «Поиск», будут обеспечивать бумагой в прежнем объеме.

— Точно будут?

— Дают честное партийное слово.

— А кто даёт-то?

— Листогромов.

— Кто-кто?

— Из аппарата Центрального Комитета. Семьдесят восемь лет.

— Ага, ага…

Врать никто не любит. Но приходится. Выход простой: товарищ пообещает, а через год уйдет на заслуженный отдых, и с него взятки гладки. Я помню, как в школе нас учили: в одна тысяча девятьсот восьмидесятом году наступит коммунизм! Каждая семья получит отдельную квартиру! И никакой платы ни за свет, ни за воду, ни за газ не будет! И трамваи станут бесплатно возить людей, и троллейбусы! Это твёрдо обещает партия в лице Первого Секретаря, дорогого Никиты Сергеевича Хрущева.

До указанного срока рукой подать. Год и три месяца. Ну, и где? Молчат, но ведь как гордо молчат! Никто не смеет спросить, а где они, квартиры и бесплатные трамваи. Не ответят. В крайнем случае скажут, что Хрущев был волюнтаристом, а партия ни при чём. И дадут добрый совет: поскорее забудьте, вам же лучше будет.

— Что будем делать?

— Что обычно, — сказала Ольга, взяла три листка писчей бумаги и раздала — один Надежде, другой мне, третий себе.

И мы коротенько написали предложения: что делать и с чего начать? Каждый своё.

Потом Ольга стала читать. Вслух.

Сначала своё:

От Лисы:

И, наконец, моё:

Переглянулись.

Единодушие, однако.

1. Подобная история и в самом деле имела место. Журнал «Вокруг Света», очень популярный, с тиражом в два с половиной миллиона, съёжился с 84 страниц в 1978 году до 68 страниц в 1979. Цену оставили прежней. Объяснили как-то невнятно, мол, повысилось качество печати (не повысилось ничуть).

Тираж «Правды» в тот год был одиннадцать миллионов, а коммунистов — около шестнадцати миллионов. Непорядок! Каждый коммунист должен в порядке партийной дисциплины выписывать орган Центрального Комитета КПСС!

Но часто случалось, что в семье было два коммуниста. И даже три. Всё равно давили — каждый! Вы же коммунист, вам что, денег жалко?

Денег было жалко, да. «Правда» выходила семь дней в неделю, без выходных. Умножьте три копейки на триста шестьдесят пять, и получится сумма немалая даже для человека с заработком в сто тридцать рублей минус подоходный (заработок врача с десятилетним стажем). А ведь были ещё и коммунисты пенсионеры, коммунисты инвалиды…

Выход находили: подписывались на месяц и приносили квитанции. Их журили, но не очень, главное — подписались, можно поставить галочку.

Плюс, конечно, розница, библиотеки, парткомы колхозов, совхозов, предприятий, учебных заведений, военных частей и т. п.

Выгодное это дело — партийная дисциплина. Факт.

2. О недопущении произведений, прославляющих капиталистический образ жизни и несовместимых с советской идеологией.

Как пример: газета «Правда», номер 327 за 1978 год.