Во власти дьявола

XXIV

До начала репетиций Софи Бонэр старалась не встречаться с Пурвьаншем — до той минуты, когда согласно традиции должна была состояться первая читка пьесы. Актеры собрались вокруг стола и читали роли, а режиссер Шаваль и Пурвьанш молча слушали, сидя в сторонке. Для актеров это был хороший способ восстановить в памяти подзабытый текст, который почти все они учили в Школе искусств. И Шаваль, и Нат в первый раз услышали, как звучат голоса их героев: одни читали без воодушевления, точно какого-нибудь Ботэна, другие уже вкладывали в свое исполнение душу.

В конце Шаваль высказал свое мнение об этой комедии. Он считал «Двойное непостоянство» волшебной сказкой — только без сказочных чудес. Принц (впрочем, весьма обаятельный) встречает красивую сельчанку (Сильвию) и влюбляется в нее. Он похищает девушку и привозит ее в свой дворец. Преодолев небольшие затруднения, вызванные любовью Сильвии к деревенщине Арлекину, ему наконец удается очаровать красавицу. Она станет принцессой, а после свадьбы у них, бесспорно, родится куча ребятишек!

Когда режиссер передал слово Пурвьаншу, тот воскликнул:

— «Двойное непостоянство» — изящная тайнопись, рассказ о настоящем преступлении. Преступлении против любви, конечно! Все будет сделано, чтобы Сильвия попала в лапы к принцу Лелио; для этого составлен целый заговор. А преступница, душа заговорщиков, — это Фламиния, продувная бестия, наперсница принца. Она и стратег, и солдат: сама разрабатывает план и сама же его осуществляет. Это — Мертелла, которая крадется на цыпочках, только у той — менее грязные руки!

Его острота вызвала смех.

— Убить любовь Сильвии к Арлекину: вот программа! И ради этого будут надеты и сдернуты маски, воздвигнуты декорации, а реальный мир обращен в иллюзию. Принц станет офицером дворцовой стражи. Кокетливая служанка Лизетта переоденется в чопорную придворную даму. Звонарь нарядится сеньором. Слуга Тривелин, эдакий простофиля, прикинет на себя сразу все роли — благодаря собственной глупости. Ну а Фламиния будет дергать за ниточки. Она и есть подлинный режиссер спектакля, поставленного для нас во дворце, преображенном на время в театр. Более того! Она — маска самого Мариво! Через нее драматург сам присутствует в этой комедии: это его уловки, его ложные откровения. Под очевидностью простоты здесь проступает двойная логика. Все подстроено. Сильвии и Арлекину заморочили голову, перевернули и ум, и сердце. Ах, если бы я был женщиной, я хотел бы играть Фламинию!

Расходились уже в восемь вечера. Выходя из театра, Софи подошла к Пурвьаншу.

— Вы станете врагом Шаваля!

— Я на это и рассчитываю! Право же, его речь после читки была как-то уж слишком коротка. В любой комедии надо уметь различить и драму. Понятия не имею, как он собирается ставить эту пьесу. Если он хочет сделать из нее феерию, уж будьте уверены, я подбавлю туда парочку ведьм! Так как прежде всего, дорогая моя, Сильвия, которую вы будете играть, — вовсе не так проста, как нам тут пытались изобразить! Она быстро раскусила ряженого принца и поняла свою выгоду, уж вы мне поверьте. Да и можно ли долго колебаться, выбирая между крестьянином и принцем? Фламиния играет как по нотам. Впрочем, она живо проглотит Арлекина и уложит его к себе в постель, как только ей этого захочется! Этот славный малый чувствует и влюбляется по приказу. Будем надеяться, что он хорош в постели!

— Вы просто ужасны!

— Более, чем вы думаете! Мариво — слишком тонок, чтобы оставлять пьесу с таким концом. По-моему, принц быстро устанет от Сильвии, а Фламиния — от своего проказника. Вот и готов четырехугольник или по меньшей мере новый обмен. В конце концов проныра Фламиния станет владычицей принца, тогда как Сильвия вновь обретет своего сельского увальня. Вот тут и есть подлинное непостоянство! В этом и заключен смысл последнего шутовства Арлекина, когда он насмешливо восклицает: «Теперь я смеюсь над шуткой, что сыграла с нами дружба. Терпение, мы еще и сами пошутим над ней» [11].

Они с Софи шагали вдвоем по бульвару Сен-Жермен. Помолчав немного, Софи спросила:

— Как это получается, что вы так свободно управляетесь со всеми играми и уловками — и не только у Мариво, но и в жизни?

— О, — произнес Пурвьанш, — наверное, это потому, что я много страдал…

— Страдал?

— Мне пришлось побороться за жизнь, у меня было трудное детство. Я, видите ли, сирота…

Внезапно весь его пыл угас и сменился угрюмостью. В голосе вдруг появились тревожные нотки. Спина сгорбилась.

— Но это не имеет никакого значения… — прибавил он. Софи смутилась. Она не подозревала, что юные годы Ната были трудными.

— Простите меня, — сказала она, — я не знала.

— Я никогда не говорил об этом. Но понимаете, здесь, сегодня вечером… Я так нуждаюсь в дружеском участии.

Она настаивала, уговаривая его своим нежным голосом:

— Прошу вас, расскажите мне все.

— Мне не хотелось бы докучать вам этой старой историей! Ну что ж, да, правда: я не знал своих родителей. Меня воспитывали в одном из этих скотских загонов, которые стыдливо именуются сиротскими приютами. Святые отцы и научили меня ломать комедию. Они не имеют равных в этом искусстве! Ба, все это просто Диккенс самого низкого пошиба!

Они уже дошли до ресторана. Увидев «Лё Дом», он вдруг предложил:

— А не отпраздновать ли нам начало совместной работы, почему бы здесь не поужинать? Послушайте, я вас приглашаю. Кажется, рыба тут превосходна.

— Думаете, — откликнулась она, — мне следует согласиться? Вы были не слишком милосердны к моим друзьям…

— Каким друзьям?

— Я имею в виду Алису и ее мать…

Он возмутился:

— Пожалуйста, не слушайте сплетни. Алиса очень мила, но Шехерезада из нее не получится! Конечно, ее мать сделала мне немало добра, и должен сказать, что я в какой-то степени упрекал себя за эту смерть — такую неожиданную и тяжелую. Но разве можно всегда оставаться подле тех, кто нам так дорог? И все же жизнь продолжается, не так ли?

— Я принимаю ваше предложение, — заключила Софи. — При одном условии: мы разделим счет…

Они вошли, выбрали отдельный столик, отгороженный от общего зала. Они были так очаровательны — оба — и, казалось, счастливы сидеть здесь вдвоем. Но ни он, ни она не были глупцами: они понимали, что все идет слишком хорошо. А впрочем, правда ли, что Нат действительно сирота?

— Я предлагаю устрицы, морской язык по-деревенски…

Софи не удержалась от улыбки. Я ее предупредил.

Она громко заявила:

— Я возьму омара по-арморикански! Обожаю потрошить омара… Мужчин, впрочем, тоже…

— Так вас надо опасаться? — спросил он жеманно. — Но скажите, почему же в «Театре Франшиз» вы меня избегали? Ни взгляда, ни слова… Я так вас пугал? Или это был приступ педантизма?

Она засмеялась как девчонка. Этот смех поразил его до глубины души. Бог мой! Как она была прекрасна, как желанна! Наконец-то она сидела здесь, рядом с ним, как ему мечталось. Еще немного, и он бросился бы к ее ногам. Но это была война. Это — всегда война, особенно когда твой враг вооружен всей своей хрупкостью, изяществом и умом, способным нанести тебе любой вред…

— А я-то всегда считала педантом вас! Вы — настоящий господин-всезнайка! И потом вы, наверное, просто не мой тип, только и всего!

— Вы предпочли бы кого-нибудь вроде Ди Сангро…

— Этого хама? Мне не нравятся мужчины, путающие жизнь с комедией дель арте. Но скажите, почему вы так стремились занять место помощника Шаваля?

Он перешел в наступление:

— Чтобы иметь возможность руководить вами. Вы отказались стать Федрой. Но я нашел средство, чтобы заставить вас считаться со мной.

— Но зачем?

Она широко раскрыла глаза, полные невинного изумления. И конечно, Нат мог бы тут же ответить: «Потому что я вас обожаю, я хочу вас, я сгораю от желания вызвать ваше восхищение, а потом и вашу любовь». Но он подозвал официанта и заказал омара.

— Вы не ответили на мой вопрос, — заметила она.

— Вы — актриса, диапазон которой пробудил мой интерес. В вас есть эта странная смесь холодности и огня, эти колебания между отстраненностью и самозабвением. Короче, вы — неуловимы, так что в роли Сильвии из «Игры любви и случая» вы были превосходны. И все же мне казалось очевидным, что вы были бы гораздо лучше в амплуа трагической актрисы. Федра — это ледник, в глубине которого пылает жар вожделения.

— О! — воскликнула она. — Какая формулировка! И вот таким вам представляется мой характер — как актрисы, а может быть, даже как женщины? Так как, скажем прямо, Сильвия из «Игры» — просто маленькая потаскушка! А Федра? Расин ее цивилизовал, конечно, но это — настоящая шлюха!

Он почувствовал, что краснеет. К счастью, как раз принесли омара. Он сказал:

— Однажды вы приняли меня за мачо [12] и почти оскорбили меня. А вы не допускаете, что мужчины, так же как и женщины, тоже имеют право взращивать плоды в своем тайном саду?

— До тех пор, пока их фантастические мечты не выплескиваются наружу, выходя из берегов и губя чужие жизни!

Он отвел глаза и занялся омаром. Потом глухо проговорил:

— Не думайте, что во мне спрятан только темный ключ. Во мне есть и чистые родники, и эти источники радости готовы забить из-под земли, как только их сумеет отыскать какая-нибудь ведунья…

— Ваша метафора не так уж хороша! — со смехом воскликнула Софи. — Ведь ведунья — почти чертовка и рифмуется с… мышеловкой [13], не правда ли?

Он настолько растерялся, что, неловко схватившись за клешню омара, упустил ее. Она вырвалась, красный сок брызнул фонтаном, и яркое — точно кровавая рана — пятно расползлось на его белой рубашке.