Раньше не вдумывалась в слова молитвы о «кончине мирной и непостыдной».
Может, все неправильно живут, пряча глаза и ни о чем таком не думая. Самый большой дефект нашей цивилизации. Не выспалась, в глазах все плывет, оттого «дефект цивилизации» слипается в «дефекацию»…
Именно. Пришла с победной справкой домой. В квартире пахнет ужас-ужас, отец на полу — упал с кровати, до туалета не дошел. Видимо, давно лежит — белый как мел, руки ледяные. Стонет. Постельное белье стянуто на пол — цеплялся, пытался подняться. Перекатила на клеенку, отмыла, переодела. Теперь поднять на койку. Сажаю, прислонив спиной, влезаю на кровать, продеваю под мышки жгут из простыни и тяну вверх. Получилось, хоть и не сразу.
Ну вот. Выпил чаю, угрелся и заснул.
Сижу и думаю о «непостыдной». Удручает не физическое — горшки-пеленки, перетаскивание в ванную и обратно — а психологическое напряжение: когда видишь, что боевой офицер, атомный физик, да просто красавец-мужчина превращается в бессмысленное существо.
Психика разумно устроена — когда нет сил, летит предохранитель. В моменты непереносимого стыда, как сейчас, у отца отключается разум — он делается жалким, хнычет, лепечет, а после ничего не помнит.
И мне стыдно — будто я не должна видеть его стыд.
Будто я виновата. Будто мне самой ничего подобного не светит в восемьдесят пять.
Зато потом у него гиперкомпенсация — требует, обвиняет, грозит. Это он-то, который за всю жизнь и мухи не обидел…
Ага, проснулся. Кричит, чтобы я срочно бежала в аптеку за витаминами, от которых он сразу выздоровеет. А если не побегу — то я змея и кровопийца.
С больницей тоже его идея. По радио услышал — есть такая, бывшая «старых большевиков». Какая-то у них двухмесячная реабилитационная программа для стариков. Хочу туда, я что, не заслужил? За соломинку хватается. Поспрашивала — говорят, неплохая. Не лечат, конечно, но в порядок слегка приводят, да и домашним дают передышку. И не так дорого. В общем, решилась.
— Пап, обедать?
— Пошла к черту, раз в аптеку не идешь!
Изображаю, что ушла, хлопая дверью — все равно он ничего не видит. Через пять минут снова хлопаю.
— Пап, принесла! Теперь обедать будешь?
— Теперь буду.
Даю витамин — этих витаминных коробок уже полдесятка на столе, потом подношу ложку с супом. И вдруг:
— Дура! Не то купила! Неправильные! Тьфу на тебя! — выплевывает желтый шарик, неожиданным взмахом выбивает у меня ложку, тарелку, горячий суп льется на грудь, на чистую постель…
— Ааа! Я обжегся! Подуй!
Опять сжался, маленький, несчастный.
И мне опять стыдно.