Военная разведка России от Рюрика до Николая II. Книга 1

2.1. Военно-стратегическая обстановка, планы войны и нарастание военной угрозы в Европе и на Дальнем Востоке

Усовершенствование оружия и применение в военных целях новых технических средств, наряду с численным ростом армий, обусловили дальнейшее расширение масштабов войны и развитие способов ее ведения. В войнах второй половины XIX в., особенно в боевых действиях прусской армии под Седаном в 1870 г. и русских войск при форсировании Дуная и преодолении Балкан в 1877 г., весьма отчетливо и наиболее полно для своего времени проявились основные черты зарождавшейся операции.

Расширение масштабов войны и проявление более тесной и органической связи между отдельными сражениями привели к расширению функций стратегии и усложнению форм и методов стратегического руководства, форм и способов стратегических действий. Стратегия должна была решать такие новые задачи, как составление мобилизационных планов, выбор и подготовка главного театра военных действий, операционных направлений. Особое значение приобрела организация стратегического взаимодействия войск, действующих на различных театрах войны или на разных операционных направлениях. Возникла необходимость заблаговременного планирования не только сосредоточения и развертывания армий к началу военных действий, но и самого ведения войны, ее отдельных кампаний и сражений. Отсюда возросли роль и место военной разведки в деле обеспечения руководства армии необходимыми разведывательными сведениями и материалами.

Военно-стратегическая и военно-политическая обстановка в мире в начале 1880-х годов продолжала осложняться. В Европе с образованием в 1882 году Тройственного союза угроза большой войны стала весьма насущной. Россия для противодействия угрозе со стороны Германии, Австро-Венгрии и Италии искала союзников. Таким естественным союзником виделась Франция.

Важнейшей составной частью русско-французских соглашений стала Военная конвенция, подписанная 5 (17) августа 1892 года начальниками Генеральных штабов России и Франции. Она четко определяла взаимные обязательства союзников, суть которых выражали следующие статьи:

“1. Если Франция подвергнется нападению со стороны Германии или Италии, поддержанной Германией, Россия употребит все войска, какими может располагать, для нападения на Германию.

2. В случае мобилизации войск Тройственного союза или одной из входящих в него держав Франция и Россия, по получении известия об этом, не ожидая никакого предварительного соглашения, мобилизуют немедленно и одновременно все свои силы и двинут их как можно ближе к своим границам”[113].

В Конвенции оговаривалось количество войск, выставляемых каждым из союзников. Франция должна была выставить против Германии армию в 1300 тыс. чел., а Россия — 700-800 тыс. чел. Предусматривалось, что эти силы будут быстро введены в бон, с тем чтобы вынудить Германию с самого начала войны сражаться на два фронта и не дать ей шанса разбить союзников по одиночке. В соответствии с Конвенцией Генеральные штабы обоих государств должны были поддерживать постоянную связь между собой для координации военных планов.

Осложнялась ситуация и на Дальнем Востоке. Попытки Японии захватить Корею в 1885 году вновь кончились неудачей из-за противодействия России, Германии и Франции. По Тяньцзинскому договору с Китаем она была принуждена вывести из Кореи свои войска и обязалась не вводить их туда иначе как по согласованию с китайским правительством. В результате Япония пришла к выводу, что для закрепления позиций в Корее ей необходима большая война с Китаем. С 1885 года японское правительство начало длительную подготовку к такой войне и затратило огромные суммы на армию, флот, технические мероприятия и пропагандистскую обработку населения. Парламент Японии единодушно одобрял все военные мероприятия правительства.

При планировании возможных военных конфликтов с Тройственным союзом, Турцией и Японией в России учитывались изменяющаяся военно-политическая ситуация, экономическая, военно-техническая мощь вероятных противников, их намерения и планы, мобилизационные ресурсы, а также оборудование театров войны и т.п. Практически все разведывательные сведения по указанным вопросам добывались русской военной агентурной разведкой, ее зарубежными силами и средствами.

Подход русского правительства к решению вопросов о вероятном противнике и направлениях подготовки страны к войне с ним может быть проиллюстрирован следующим примером.

В 1880 году Александр III образовал Особое совещание под председательством великого князя генерал-адмирала Алексея Александровича. Особое совещание на базе разведывательных сведений о военно-политическом курсе ведущих держав мира обсудило задачи флота в связи с основами внешней политики России и наметило на последующие 20 лет программу судостроения. Особым совещанием были приняты следующие основные решения:

— “первой заботой по восстановлению активных морских сил должно быть возрождение Черноморского флота, а затем уже развитие флотов на других морях. Черноморский флот должен иметь безусловное преобладание над флотом Турции;

— Балтийский флот должен приобрести первенствующее значение на этом театре сравнительно с флотами других держав. Необходимо создание незамерзающей базы;

— для обеспечения интересов России на Дальнем Востоке — откомандировывать в воды Тихого океана сильные боевые эскадры с Балтийского и Черноморского флотов;

— для ограждения интересов России от покушения европейских держав — располагать на Востоке достаточным количеством крейсеров, которые могли бы в случае конфликта угрожать колониям и морской торговле противника.

В объяснительной записке к проекту 20-летней программы судостроения (с 1881 г. по 1900 г.) было сказано: “Россия не должна играть на море той же слабой роли, как в последнюю русско-турецкую войну. Она должна быть готова встретить неприятеля за пределами своих вод у его берегов, будь это на Балтике или в Черном море”[114].

В 1894 году Япония начала войну с Китаем за право влияния в Корее. После ряда поражений на суше и на море Китай был вынужден пойти на капитуляцию и подписать 17 (29) апреля 1895 года в Симоносеки договор на крайне тяжелых условиях, продиктованных ему победительницей Японией. Китай должен был отказаться от своих прав протектората над Кореей и признать ее “независимость”, уступив завоеванный ее Ляодунский полуостров с крепостью Порт-Артур и портом Та-лиенван, отдать Японии остров Тайвань и цепь островов Пэнхуледао (Пескадорских) и принять обязательство выплатить огромную контрибуцию в 400 млн. иен в течение пяти лет.

Однако последовавшее вмешательство России, Франции и Германии опять помешало Японии в полной мере воспользоваться плодами ее победы. Три державы предъявили 23 апреля (5 мая) 1895 года объединенную ноту Японии с требованием отказа от территориальных приобретений на материке, в том числе от Порт-Артура. Основным инструментом реализации требований трех держав на Дальнем Востоке ввиду чрезвычайной удаленности театра от метрополий мог быть в этот период только военно-морской флот, а у Японии достаточных морских сил и средств для противодействия угрозе в это время не было.

После японо-китайской войны европейские державы приступили к открытому разделу Китая. В 1896 году правительство России заключило соглашение с Китаем о строительстве в Северной Маньчжурии железной дороги и содержании войск для ее охраны. В том же году Германия захватила порт Цзяо-Чжу на Шаньдунском полуострове, Франция — Гуаньчжоуань. Все три правительства оформили эти захваты в виде “бесплатной аренды”. Англия заручилась обязательством пекинского правительства никому не отчуждать территории в долине р.Янцзы и захватила порт Вэйхайвзй. Япония же аналогично Англии получила обязательства от Пекина в отношении провинции Фуцзянь. К этому времени США, победив Испанию, отняли у нее все колонии в Тихом океане, в том числе Филиппинские острова, и вышли на подступы к Китаю.

Правящим кругам Японии стало ясно, что главным препятствием в осуществлении плана захвата территорий Кореи и Китая является Россия. Поэтому Япония с 1895 года начала подготовку к войне против России

В это время правительство России еще не видело назревавшей опасности осложнений с Японией на Тихом океане, не считало ее серьезным противником как на морях, так и на суше и полагало, что наличных сил Балтийского моря будет вполне достаточно против легких крейсеров Японии в случае столкновения.

Однако к концу 1895 года взгляды русского правительства на положение дел в водах Дальнего Востока изменились. Япония, приняв условия Снмоносекского мира, немедленно решила увеличить личный состав флота втрое, а армию удвоить.

В русских морских кругах многие настаивали на срочном и значительном усилении Тихоокеанского флота, так как Япония стала вероятным и очень опасным противником России. Это мнение встретило одобрение правительства, и Николай II дал управляющему Морским министерством указание “пересмотреть взгляд на военное положение России на Тихом океане”.

Особое совещание пришло к следующим заключениям:

“1. Япония подгоняет окончание своей судостроительной программы к году окончания Сибирского пути, что указывает на возможность столкновения в 1903—1906 году.

2. Япония всеми силами будет стремиться перебросить на материк свою армию, а потому в случае войны флоту будет принадлежать первенствующая роль на театре военных действий.

3. Япония отлично понимает значение флота и не остановится и впредь на усилении его, если со стороны России не будет категорически указано, что она не остановится ни перед какими жертвами, чтобы обезопасить себя от посягательства со стороны моря.

4. России необходимо теперь же, не упуская момента, выработать программу судостроения для Дальнего Востока с таким расчетом, что-бык окончанию судостроительной программы Японией наш флот на Дальнем Востоке превышал значительно японский”.

Европейские дела развивались своим чередом и требовали от русского правительства готовности к возможным крупным событиям на Ближнем Востоке. Положение в. Турции чрезвычайно осложнилось в связи с армянским и балканским вопросами. Вмешательство европейских государств в турецкие дела уже казалось неизбежным. Германский рейхстаг одобрил в 1897 году закон об увеличении флота в последующие 20 лет с доведением состава флота до 34 броненосцев и 17 броненосных крейсеров.

Последний перед столкновением с Японией план войны был принят в 1900 году и уточнен в 1902—1903 гг. при введении в действие Мобилизационного расписания № 18 с Планом стратегического развертывания. Общая идея оставалась прежней, то есть такой же, как предлагал генерал Н.Н. Обручев в 1880 году, но отвлечение сил и внимания России на Дальний Восток заставило Военное министерство внести в нее некоторые изменения. Планы войны, разрабатывавшиеся в России на рубеже XX века, в целом отражали основные положения стратегии русской армии.

Во-первых, характер будущей войны представлялся как столкновение одной России с союзом из двух или более государств или как война России в союзе с Францией против Тройственного Союза, то есть война ожидалась коалиционная. При этом будущую войну рассматривали как кратковременное столкновение и именно к такой готовились. В качестве основного довода о неизбежности быстротечной войны приводилось господствующее в Европе мнение о финансово-экономической неспособности государств выдержать затяжную войну.

Во-вторых, целей войны предполагалось достичь одним мощным стратегическим усилием в одной-двух кампаниях тоже в течение короткого времени. Отсюда содержание войны оценивалось как ряд непродолжительных по времени столкновений пехотных масс при содействии конницы и поддержке артиллерии преимущественно средних калибров.

В-третьих, перед вооруженными силами ставилась стратегическая цель добиться решающих успехов в первом же столкновении с основными силами противника и в короткий срок уничтожить их или лишить возможности дальнейшего сопротивления.

В-четвертых, военно-стратегические интересы России были прикованы к западно-европейской границе и отчасти к Кавказу и Туркестану. Главенствующим признавался Европейский театр. В соответствии с этим, первостепенной задачей считалось возможно быстрое развертывание на западной границе главных сил русской армии. Но общая продолжительность сосредоточения русских войск определялась в 32 дня. Германия, по предварительным расчетам на 1902 год, могла начать наступательные действия на 12-й день, Австро-Венгрия предположительно заканчивала сосредоточение на 16-й день. Поэтому русское командование пыталось компенсировать отставание в сосредоточении изменением дислокации войск в мирное время. В западной приграничной полосе дислоцировалась большая часть полевых, то есть самых боеспособных войск.

В-пятых, русское командование, признавая только войну наступательную, стремилось использовать для будущих активных целей весьма выгодное в отношении наступления на Вену и Берлин положение Привисленского района и, в особенности, его левобережного участка.

В-шестых, инженерная подготовка должна была обеспечивать стратегическое развертывание в выдвинутом вперед “польском мешке”.

В-седьмых, невозможность действовать наступательно одновременно против Германии и Австро-Венгрии заставляла выбрать объектом наступления вторую, а против первой — вести оборонительные действия.

Однако при планировании главного удара по австро-венгерской армии распределение сил и средств между северным и южным фронтами было проведено практически равномерно. Оперативное построение группировок войск отличало глубокое эшелонирование и обилие общих и частных резервов.

Что касается Азиатского театра военных действий, или Кавказа, то характер действий предполагался там один и тот же: операции только по немногочисленным долинам и избрание Эрзерума главным объектом первоначальных действий.

Большое внимание уделялось разработке плана и подготовке Босфорской десантной операции или, как ее тогда называли, “Экспедиции на Босфор”. По плану общая численность войск, мобилизуемых в шесть дней, доходила до 94 тыс. чел.. На 9-й день мобилизации войска эти сосредоточивались в Черноморских портах, к концу 11-го дня они могли уже начать высадку у Босфора. К 14-му дню мобилизовалось еще 78 тыс. чел.

Таким образом, 170 тыс. чел. должны были сосредоточиться к Босфору к 19-му дню мобилизации. Детально сделанные расчеты и всестороннее обеспечение совместных действий армии и флота давали полную надежду на успех занятия Босфора, так как турки могли выставить там для ведения боевых действий к 16-му дню не более 215 тыс. чел., из которых свыше 60 % были совершенно необученные. Вся трудность заключалась в дальнейшем ведении операции. Япония в изложенных выше положениях плана будущей войны не рассматривалась.

Правительство России одновременно преследовало несколько политических задач и колебалось сделать между ними окончательный выбор. Оно втянулось в активную политику на Дальнем Востоке, не могло отказаться от традиционной политики на Ближнем Востоке и, наконец, не были устранены опасения, что Германия и Англия неожиданно повернут флот против России.

Между тем, стратегическое планирование требовало от правительства ясного указания: где и против кого надлежит сосредоточить главные силы. В декабре 1897 года Особое совещание признало:

“1. Главные силы должны быть на главном театре, каковым для данного времени является Дальний Восток.

2 В Балтийском море ограничиться флотом береговой обороны.

3. Состав флота для Тихого океана установить: 10 современных эскадренных броненосцев, 4 броненосных крейсера, 10 бронепалубных крейсеров 2-го класса, 10 легких крейсеров 3-го класса. 2 минных заградителя. 36 новых истребителей и миноносцев” [115].

Судостроительная программа Японии принятая в конце 1895 года, включала 6 первоклассных броненосцев. Но в конце 1896 года при создавшемся на Дальнем Востоке положении — сосредоточении русского флота на Тихом океане и вмешательстве европейских держав в дела Китая — японское правительство признало программу недостаточной и внесло в парламент законопроект о дополнительном ассигновании 148 млн. иен на постройку шести сильных броненосных крейсеров, большого числа истребителей, легких крейсеров и на сооружение военно-морских баз. Распределение кредитов предусматривалось по 1905 год включительно, но 12 эскадренных броненосцев и броненосных крейсеров подлежали окончанию в 1902 году.

Все крупные боевые корабли были заказаны лучшим европейским заводам: 6 броненосцев и 4 броненосных крейсера — в Англии, а 2 крейсера — во Франции и Германии. Финансирование судостроительных программ Японии и прочих военных заказов было обеспечено не только аккуратной выплатой китайской контрибуции, но и займами, которые предоставляли Японии английские и американские банковские круги.

Русское Морское министерство для расширения программы 1895 года составило дополнительную судостроительную программу для Тихого океана, которая была утверждена Николаем II 20 февраля (4 марта) 1898 года. Она требовала чрезвычайного ассигнования в 90 миллионов рублей.Всего на усиление Балтийского флота по программам 1895 и 1898 гг. требовалось израсходовать 250 миллионов рублей с тем, чтобы окончить строительство всех новых кораблей к кампании 1905 года. Практически обе программы слились в объединенный план со сроком реализации к 1905 году. Было принято решение часть кораблей заказать за границей.

Выполнение всех заказов было развернуто с должной энергией. Программа 1898 года отвечала своему назначению, но была допущена непоправимая ошибка, а именно — затяжка срока ее реализации до 1905 года при японском плане готовности всех броненосных кораблей к концу 1902 года.

Объяснить ошибку можно было бы тем, что такое удлинение срока русской программы было принято фактически по настоянию министра финансов. Последний утверждал, что Япония в связи с тяжелыми финансовыми затруднениями не сможет закончить постройку кораблей раньше 1908 года. Истинная же причина заключалась в недооценке правительством и высшим военным командованием России реальной угрозы и решимости Японии решить свои проблемы путем войны.

В 1901 году Морское министерство доложило царю, что в 1905 году русскому флоту будет обеспечено преобладание над Японией в Тихом океане. Николай II подтвердил необходимость сосредоточения всего флота на Дальнем Востоке и, считая угрозу со стороны Японии ликвидированной, дал новую директиву:

“Составить программу дальнейшего развития морских сил России на 20-летний период, имея в виду восстановление равновесия с Германией на Балтийском море”.

Во время разработки Главным морским штабом этой программы от царя последовала дополнительная директива: “Главное внимание обратить на усиление флота на Черном море”.

Таким образом, царское правительство уже в канун столкновения с Японией устанавливая перспективы развития морских сил России, снова ставило одновременно три задачи:

— на Тихом океане — преобладание кал Японией,

— на Балтийском море — равновесие с Германией,

— на Черном море — обеспечение операции по овладению проливами.

В 1903 году Главный Морской штаб разработал по полученным директивам царя новую 20-летнюю программу на период с 1903 года по 1923 год. Морское министерство исходило из допущения возможной войны с Германией, а Главный Морской штаб в начале 1904 года свои взгляды на распределение флота по театрам сформулировал так:

“При возникновении спора с Германией трудно было бы рассчитывать на обратную переброску флота из Тихого океана Несравненно благоразумнее был бы расчет на успех посылки даже в самый разгар войны с Японией всего нашего флота из Финского залива в Тихий океан, если бы в Тихом океане мы содержали только слабую эскадру, а в Балтийском море — флот значительно сильнее японского”[116].

Такое мнение Главного штаба русского флота за три недели до начала войны с Японией указывало на отсутствие у него в этот момент полной уверенности в неизбежности столкновения на Дальнем Востоке.

Царь вместе с министром внутренних дел В.К. Плеве вел свою “тайную дипломатию” на Дальнем Востоке, держа свои планы в секрете от остальных членов кабинета министров. Центром, негласно руководившим дальневосточной политикой правительства, стал “Комитет по делам Дальнего Востока”, в котором ведущую роль играли лица из придворных кругов. Своей политикой они крайне обострили отношения с Японией, вызвали ее протесты и подозрения и привели к столкновению раньше, чем русское правительство успело подготовить военные силы и транспорт к ведению большой войны на удаленной окраине.

2.2. Организация центральных орга нов военной разведки в условиях нарастания военной угрозы на Дальнем Востоке

До конца XIX века организация центральных органов военной разведки в русской армии оставалась такой же, какой она была введена в 1867—1869 гг. Зарубежная разведка на стратегическом уровне велась Военно-ученым комитетом и Азиатской частью Главного штаба.

Развернутое определение понятия разведка впервые дает Энциклопедический словарь Брокгауза и Евфрона за 1899 год: “Разведка (военная) — сбор сведений о неприятеле, его силах, средствах, намерениях, готовности к бою. Р. производится не только в военное время, но и в мирное время. В мирное время Р. имеет целью возможно точное ознакомление с соседними государствами, с состоянием их вооруженных сил и путей сообщения, особенно в пограничной полосе, с проектируемой ими системой обороны, с мобилизационными планами и т. д. Средствами для этого служат содержание в постоянной исправности карт и статистических данных и организация официальной и тайной военной агентуры. Каждое государство имеет во многих других государствах и миссиях официальных военных и морских агентов из офицеров сухопутного и морского ведомства Все поступающие от них сведения сосредоточиваются в особых разведочных бюро Генерального штаба. В России делом Р. в мирное время ведает канцелярия Военно-ученого комитета Главного штаба. В военное время средства Р. гораздо более разнообразны (шпионы, опрос местных жителей, перебежчиков, пленных и, наконец рекогносцировки или Р., совершаемые самими войсками)... Путем обыкновенных рекогносцировок поддерживается непрерывное наблюдение за противником. Исполняется это передовыми войсками, преимущественно кавалерией, высылающей небольшие летучие разъезды разведчиков Разведчики выбираются из лучших, наиболее сметливых и расторопных наездников, подготовляемых к делу еще в мирное время. В России полагается разведчиков по 12 нижних чинов в каждом эскадроне; для обучения они сводятся в особые команды. Усиленные рекогносцировки производятся отрядами из двух или трех родов оружия непосредственно перед боем с целью немедленно воспользоваться добытылш сведениялш... В виду того, что противник старается скрывать свои силы, расположение и намерения, судить о всем этом при рекогносцировках приходится в большинстве случаев на основании косвенных признаков, называемых военными приметами. Военные приметы бесконечно разнообразны (густота и направление пыли, цвет мундиров, нумера на пуговицах, степень изнурения отсталых неприятельских солдат, состояние и число трупов палых лошадей, брошенные повозки, длина позиции, исправление неприятелем дорог, разрушение мостов и т.п.)”[117].

Столь многословное определение явилось, безусловно, следствием выделения военной разведки в рамках военного ведомства и аккумулированием опыта организации и ведения разведки в войсках. Вместе с тем, учитывая открытый характер издания, не обошлось и без отдельных неточностей как в части задач, стоящих перед военной разведкой (они были значительно шире), так и в части зарубежных сил центрального органа военной разведки, которые к концу XIX века состояли уже не только из военных агентов и лиц из состава военноученых экспедиций.

В военно-морском флоте до 1885 года практическое руководство зарубежной разведкой осуществляла Канцелярия Морского министерства, не являясь центральным разведывательным органом. Через нее генерал-адмирал — “Главный начальник флота и морского ведомства Российской империи” — осуществлял от имени царя управление зарубежными силами и средствами военно-морской разведки.

В 1885 году при реформе военно-морского управления был воссоздан Главный морской штаб (Приложение 12). На начальника ГМШ возлагалось руководство флотом в боевом и строевом отношениях, он стал прямым и ответственным помощником управляющего Морским министерством в вопросах боевой готовности.

Структура ГМШ включала два отдела:

— Военно-морской отдел, который ведал разработкой планов боевого использования, учебно-боевой подготовкой и плаваниями кораблей, системой военно-морского образования и изданием специальной литературы, и, что представляет особенный интерес в предлагаемом исследовании, —сбором и обработкой сведений по иностранным Флотам. Ему вменялось в обязанность “собрание сведений о состоянии иностранных военных флотов и команд”[118] Планирование, однако, фактически сводилось лишь к составлению судостроительных программ, а управление силами флота — к контролю за выполнением планов практического плавания в ежегодные кампании;

— Отдел личного состава, который занимался комплектованием флота, разработкой штатов, уставов и наставлений, делами о наградах и пенсиях, перемещениях по службе.

Военно-морской отдел ГМШ стал первым центральным органом военно-морской разведки в России. Он руководил военно-морскими агентами России и морскими офицерами, направляемыми в командировки за границу с разведывательными целями

Морской ученый комитет в 1887 году был переименован в Военно-морской ученый комитет (Приложение 13), который, в свою очередь, был упразднен в 1891 году. При этом указывалось, что “его обязанности передаются по принадлежности в Морской технический комитет, в Главное Гидрографическое управление и Главный морской штаб”.

В ГМШ, в связи с упразднением Военно-морского ученого комитета, Военно-морской отдел преобразовали с расширением и уточнением его функций в Военно-морской ученый отдел (Приложение 14). На Военно-морской ученый отдел среди прочих возлагались следующие обязанности:

“ — изучение способов и средств для крейсерской войны в океанах; составление статистических сведений о торговых флотах иностранных держав, о коммерческих в них портах и угольных станциях во всех частях света; о направлении главных торговых путей и пунктах пересечения их...

— собрание сведений о приготовлениях и действиях иностранных флотов в случае войны между иностранными державами;

— собрание и разработка сведений и материалов о боевых силах и средствах иностранных флотов, о развинти и степени готовности военно-морских сил и учреждений иностранных государств; о морских укрепленных пунктах; составление их описаний, планов и по возможности фотографических снимков; собрание сведений о местах проложения телеграфных подводных линий; об укреплениях и способах защиты берегов и портов иностранных государств;

— переписка с русскими военно-морскими агентами в иностранных государствах; сообщение полученных от них сведений, материалов и документов в надлежащие учреждения морского и других министерств; переписка с русскими консулами и консульскими агентами за границею”[119].

На основании собранной ими и полученной из других ведомств информации Военно-морской ученый отдел ГМШ с 1891 года начал готовить и выпускать для командного состава флота, морских инженеров, артиллеристов, минеров и других специалистов ежегодный справочник “Военные флоты”. Инициатором этого издания и его руководителем до 1906 года был великий князь Александр Михайлович.

Поскольку, как показал опыт, эффективно осуществлять перспективное планирование военно-морского строительства и оперативное руководство силами флота ГМШ не мог, то возникла необходимость в специальном органе, который был бы способен решить эти задачи.

Впервые идею о необходимости создания центра военно-морской мысли и управления высказал в 1888 году вице-адмирал И.Ф. Лихачев. Но лишь на проводившейся в 1902 году военно-морской стратегической игре “Война России с Японией” Морским министерством был сделан вывод о необходимости создания в составе ГМШ особого отделения, ведающего разработкой и составлением планов войны на море. Императором Николаем II “Соображения об учреждении оперативного отделения при военно-морском ученом отделе Главного Морского штаба”, подготовленные Морским министерством, были одобрены. В 1903 году “с целью одухотворить морское управление военной мыслью” такое подразделение было сформировано за счет разделения Военно-морского ученого отдела на две части: Распорядительно-учебную и Стратегическую (12 офицеров). В Стратегической части было учреждено Оперативное отделение, которое, в том числе, должно было обеспечивать организацию и ведение разведки флотов иностранных государств (Приложение 15).

Одновременно был образован законодательный отдел ГМШ, занимавшийся разработкой законопроектов по всем направлениям деятельности Морского министерства.

Новый этап реорганизации центральных органов военной разведки начался в первые годы XX века и очевидно был вызван ростом напряженности на Дальнем Востоке. 14 (27) марта 1900 года Николаем II утверждается проект реорганизации Главного штаба в составе пяти управлений, но, по “финансовым соображениям”, проведение его в жизнь откладывается на неопределенное время[120].

Вместе с тем “ввиду современных осложнений” на Дальнем Востоке в составе Глазного штаба 30 июля (12 августа) 1900 года учреждается “Генерал-квартирмейстерская часть в уменьшенном составе в числе Оперативного и Статистического отделений (Приложение 16)[121]. На Статистическое отделение возлагается задача “изучения государств Дальнего Востока: Китая, Японии и Кореи, а также сопредельных с ними

наших Приамурских и Среднеазиатских владений и наблюдения за текущими событиями в названных государствах”. Таким образом, разведывательные функции Азиатской части были переданы Статистическому отделению части генерал-квартирмейстера.

В “отделении” “было сосредоточено общее руководство составлением военно-статистических описаний округов Европейской России, производимом на основании высочайшего повеления от 27-го ноября 1900 года”[122]

Спустя шесть месяцев — в декабре 1900 года Канцелярия Военноученого комитета передается Генерал-квартирмейстерской части (Приложение 17), продолжая организовывать и вести разведку на Западе.

11 (24) апреля 1903 года спустя три года после их утверждения были, наконец, объявлены новые Штаты Главного штаба и Положение о нем. Собственно Главный штаб теперь состоял из пяти управлений:

— Первого генерал-квартирмейстера;

— Второго генерал-квартирмейстера;

— Дежурного генерала;

— Военных сообщений;

— Военно-топографического (Приложение 18).

В “Положении о Главном штабе” было сказано, что “на нем лежит обязанность сосредоточения данных, касающихся приведения войск на военное положение, а также разработки всех общих вопросов и соображений, относящихся до военной готовности государства и боевой деятельности войск”[123]. Согласно “Положению...”, начальник Главного штаба являлся ближайшим сотрудником военного министра “по осуществлению задач военного управления, возложенных на Главный штаб” и подчинялся непосредственно министру.

После реорганизации 1903 года руководство разведкой возлагается на 7-е отделение (По военной статистике иностранных государств) I-го отдела (Военно-статистического) Управления 2-го генерал-квартирмейстера Главного штаба.

Задачи 7-го отделения приказом по военному ведомству № 133 от 11 (24) апреля 1903 года были определены следующим образом “Сбор, обработка и издание военно-статистических материалов по иностранным государствам. Переписка по военно-агентурной части. Командирование офицеров с научными целями. Рассмотрение изобретений по военной части”[124]. Этому отделению были переданы и разведывательные функции Статистического отделения части генерал-квартирмейстера на Дальнем Востоке.

Обращает на себя внимание, что Управлению генерал-квартирмейстера Главного штаба не ставилась задача объединения и направления разведывательной деятельности штабов военных округов. Было также сохранено полное смешение добывающих и обрабатывающих функций в одном разведывательном органе.

Как видно из задач 7-го отделения, в новом органе по-прежнему отсутствовало разделение функции руководства зарубежными силами и средствами разведки и функции обработки разведывательной информации. Это обстоятельство дало себя почувствовать вскоре после проведенной реорганизации. Современник писал: “С первых же дней действий новой организации выяснилась необходимость иметь начальнику военно-статистического отдела в непосредственном ведении особое делопроизводство по личному составу военных агентов, вместе со всеми делами по негласной агентуре и денежным суммам”[125]. Для разрешения возникшей проблемы “явочным” порядком было создано не предусмотренное штатами “Особое делопроизводство”. С этой целью вышеперечисленные обязанности были возложены на двух из 17 штатных офицеров (начальник отделения, восемь столоначальников и восемь помощников столоначальников) — сотрудников 7-го отделения .

За решение разведывательных задач в Главном инженерном управлении отвечало Искусственное отделение, на которое в соответствии с Положением от 1869 года возлагались “наблюдение за всеми появляющимися за границей и в России улучшениями по технической части инженерного искусства и рассмотрение как сведений, доставляемых из-за границы нашими военными агентами и командируемыми с ученой целью лицами, так равно и предлагаемых непосредственно разными лицами изобретений и улучшений”[126].

Разведка Главного артиллерийского управления осуществлялась путем командирования офицеров за границу с целью выяснения “технических новинок”. Зарубежные силы центральных органов агентурной разведки русской армии и флота в конце XIX — начале XX вв. состояли из военных (морских) агентов, негласных (тайных) агентов и офицеров, командируемых за границу с разведывательными целями на короткий срок, включая лиц из состава военно-ученых экспедиций.

Важнейшим компонентом зарубежных сил являлись военные и морские агенты. По каким направлениям они осуществляли свою деятельность, какие задачи ставились перед этой категорией разведчиков? Военные и морские агенты представлялись органам внешних сношений принимающих государств вполне официально как офицеры русской армии и флота. В этой связи, их можно рассматривать как “гласных” военных агентов. По состоянию на 1899 год, “гласные” военные агенты находились в следующих столицах мира: в Париже, Лондоне, Берлине, Константинополе, Бухаресте, Белграде, Шанхае, Берне, Риме, Вене, Сеуле, Брюсселе и Гааге (один человек), Вашингтоне, Токио, а также в Копенгагене, Осло и Стокгольме (один человек)[127].

Морское министерство, в свою очередь, к этому времени было представлено морскими агентами во Франции, Великобритании, Германии и Нидерландах (один человек), Дании, Швеции и Норвегии (один человек), Турции, Японии и Североамериканских Соединенных Штатах.

Как военные, так и морские агенты в конце XIX века иногда назначались не в одну страну, а сразу в две и более. Так, например, в 1895 году Генерального штаба полковник К.И. Вогак был аккредитован в качестве военного агента одновременно в Китае и Японии (в 1896 году его деятельность, в связи с назначением отдельного военного агента в Японию, была ограничена одним Китаем — Примеч. авт.)

Определенную часть интересовавших Главный штаб разведывательных сведений военные и морские агенты добывали с использованием легальных путей с официальных позиций: за счет изучения прессы, различных так называемых “открытых” изданий (официальных отчетов, статистических сборников, уставов, инструкций), а также путем личного наблюдения и осведомления. Однако для обеспечения надежной защиты национальных интересов России изучение иностранных государств, их военной политики, намерений и планов, а также вооруженных сил не могло быть сведено только к сбору открытых сведений.

В подавляющем большинстве случаев информация, относящаяся к состоянию и перспективам развития вооруженных сил зарубежных стран, планам их развертывания и боевого применения с началом боевых действий, являлась секретом государства и охранялась им. К секретным относились и сведения по ряду важнейших аспектов деятельности вероятного противника в политической и военно-технической областях.

Получить секретную информацию можно было исключительно тайными путями — через третьих лиц. Тайные контакты с людьми, имевшими доступ к секретам иностранного государства, могли устанавливаться и развиваться порой только если наш офицер скрывал сначала свои истинные намерения, а иногда и положение иностранного военнослужащего. Отсюда лица, используя которых удавалось проникать в секреты государства тайными путями, стали называться негласными (тайными) агентами. К этой категории агентов, согласно терминологии, принятой в то время в русской военной разведке, в первую очередь относились граждане или подданные иностранных государств, привлеченные к тайному сотрудничеству с разведкой. Сама же разведка, осуществлявшаяся с помощью негласных (тайных) агентов, стала называться негласной (тайной) разведкой.

Очередным документом, регламентировавшим деятельность военных агентов, явилась разработанная на основе многолетнего опыта деятельности агентурной разведки русской армии “Инструкция военным агентам (или лицам их заменяющим)”,утвержденная военным министром 16 декабря 1880 года[128]. Новая “Инструкция...”, в отличие от первой (1856 г.), более детально излагала обязанности военных и военно-морских представителей России за рубежом.

В “Инструкции...” говорилось: “Военные агенты назначаются для доставления правительству возможно полных, точных и своевременных сведений о военных силах и средствах иностранных государств. Согласно сему, военный агент, основательно ознакомившись с общими источниками силы государства (страной и населением) обязан в подробности изучать:

— состав и комплектование его вооруженных сил: сухопутных и морских;

— организацию и численность по мирным и военным штатам;

—расположение их и способы мобилизации и сосредоточения;

—устройство их материальной и хозяйственной части, обеспечение обмундированием, снаряжением, вооружением, ремонтами, обозом, про-виантами и фуражом;

— устройство различных отраслей военного управления с их специ-алъными заведениями и применением к потребностям военного времени;

— тактическое обучение войск (уставы, занятия во время сборов), развитие военного образования в армии, дух и быт солдат и офицеров, и характеристику главных начальников;

— бюджет государства и особенно военный;

— общую систему обороны государства, т. е. крепости и укрепления, в связи с путями сообщения и главнейшими географическими и топографическими условиями страны”.

Военным агентам в “Инструкции...” ставились также задачи “следить за проектированием и возведением новых фортификационных сооружений и важных в стратегическом отношении путей, за сборами и передвижением войск, за общим направлением военной деятельности, за настроением армии и печати”.

В целом, военные агенты должны были стремиться “дать себе и правительству ясный и верный отчет об оборонительной и наступательной готовности государства (иностранного — Примеч. авт.)”.

“Это последнее условие, — отмечалось в документе, — особенно важно относительно государств, соприкасающихся с Россией. Поэтому военные агенты, находящиеся в сих государствах, независимо от общих означенных выше предметов, обязываются тщательно собирать и обновлять все военно-статистические сведения о пограничных с Россией областях, изучать подготовку их как театров военных действий, с возможными подробностями о путях, военных запасах, расположении сип, вооружении и гарнизонах крепостей и прилагать все старания к получению точных данных относительно перевозочной способности железных дорог и планов сосредоточения войск”. И здесь же подчеркивалось: “Обязанности, указываемые агентам в соседних государствах должны, в прочем, заботить одинаково всех наших военных агентов, где бы они не находились”.

Несмотря на столь детальную постановку военным агентам разведывательных задач, в их число не было включено большинство вопросов, касавшихся военно-морской мощи вероятных противников, что отражало существовавшую в то время разобщенность двух основных видов вооруженных сил России и, в целом, снижало эффективность деятельности зарубежных сил и средств агентурной разведки.

В “Инструкции...” содержались и указания по работе в целях создания сил и средств зарубежной военной агентурной разведки, в том числе и для деятельности в чрезвычайных условиях. Так, в документе прямо указывалось: “Существенною обязанностью их (военных агентов — Примеч авт) должно быть и заблаговременное приискание надежных лиц, через посредство коих можно было бы поддерживать связи со страной в случае разрыва и получать верные сведения даже тогда, когда официальное наше представительство ее оставит

Пытались ли военные агенты в рассматриваемый период добывать секретную информацию о вооруженных силах стран пребывания? Да, такие попытки делались, и далеко не безуспешно. В первую очередь это касалось военных агентов в государствах — вероятных противниках России.

Так, в 1894-95 гг. военным агентом в Берлине Генерального штаба полковником Бутаковым “негласным путем” были получены “документы, выясняющие некоторые основные данные по сосредоточению германской армии на нашей границе”. Среди этих документов были “Ппаны перевозки XII (Саксонского) и XVII корпусов к нашей границе по плану сосредоточения 1893-1894 гг.” и “Оценка русских укреплений в Польше и предложения как лучше в случае начала операционных действий ими овладеть”. Второй документ являлся “Докладной запиской 2-го обер-квар-тирмейстера барона Фалькенгайна начальнику Прусского Генерального штаба”. Наиболее ценным в этой записке была “краткая характеристика... сосредоточения германских сил в Восточной Европе” Копия докладной записки была доставлена Бутакову “резервным офицером, сотрудником одной газеты”[129].

Не менее эффективно работал военный агент в Австро-Венгрии Генерального штаба полковник В.А Рооп. Ценная документальная информация от последнего поступала регулярно, что свидетельствовало о имеющихся у него негласных агентах из числа иностранцев. Так, только в течение января-февраля 1903 года им были “представлены копии с подлинных секретных инструкций для производства общей и частной мобилизации в австро-венгерской армии”[130]. В марте-апреле того же года он направляет среди целого ряда материалов “секретные статистические сведения относительно списочного состава офицеров и нижних чинов, состоящих на действительной службе, и данные о племенном и религиозном составе австро-венгерской армии за 1901 год... чертежи, являющиеся точной копией с подлинных секретных чертежей частей 10-сантиметровой полевой гаубицы образца 1899 г.”[131].

Активность В.А. Роопа не могла остаться незамеченной. “В 1903 году австрийская контрразведка узнала, — пишет об одном из источников военного агента в Вене австрийский разведчик Макс Ронге, — что военный прокурор ландвера, подполковник Зигмунд Гекайло, занимается шпионажем в пользу России Ему удалось сбежать, но на его следы навело письмо, отправленное им на родину из Бразилии. С затратой 30 000 крон и при помощи властей Бразилии Гекайло удалось арестовать и доставить в Австрию”[132].

В “Инструкции...” были также заложены основы организации и ведения разведки главного противника с позиций иных зарубежных стран. “Опыт убеждает, — подчеркивалось в “Инструкции...”, — что во многих случаях собирание секретных и важнейших сведений достигается легче и удобнее вдали от того государства, до которого они относятся”. Обращалось также внимание на то, что “деятельность военных агентов должна быть солидарна в служении общему делу, и каждый из них, независимо от места своего пребывания должен неупустительно печься о приобретении сведений и данных, полезных для охранения безопасности Отечества и успеха его действий”.

Военные агенты на Дальнем Востоке (в Китае, Корее и Японии) появляются позже, чем на Западе — в конце XIX века. Отсутствие на первых порах военных агентов в этом регионе и их немногочисленность в последующем приводят к тому, что в 70-е годы этого же столетия именно здесь начинает складываться новый компонент зарубежных сил — постоянный институт негласных военных агентов, относящихся к категории негласных агентов, то есть офицеров, решавших разведывательные задачи с позиций должностей прикрытия при российских представительствах в Азии и на Востоке. Формирование нового компонента зарубежных сил военной разведки шло трудно и принесло свои результаты только в Азии и на Востоке.

В 90-х годах XIX века Россия, вследствие осложнения военно-политической и стратегической обстановки — усиления антироссийского Тройственного союза в Европе, обострения отношений с Турцией и Персией, а также угрожавших российским интересам агрессивных действий Японии в Китае — приступила к наращиванию сил и средств военной агентурной разведки за рубежом.

В этой связи была предпринята попытка координации деятельности трех министерств, военного, внутренних и иностранных дел по добыванию военно-политической информации в тот момент, когда она особенно важна — в кризисной ситуации, накануне начала боевых действий.

27 июля (8 августа) 1892 года состоялось совещание военного министра и министра внутренних дел, а также товарища министра иностранных дел, Протокол которого впоследствии был утвержден царем.

Совещание предписало: “... при консулах, пребывающих в наиболее важных в военно-политическом отношении пунктах, надлежит содержать негласных военных агентов — специально отобранных офицеров, назначению которых на должности за границей по линии министерства иностранных дел должно предшествовать согласование и увольнение из армии”[133].

По согласованию с Министерством иностранных дел негласные военные агенты должны были назначаться в Германии и Австро-Венгрии на должности секретарей консульств. Главный штаб признал полезным назначить негласных военных агентов в следующие пункты: “для Австро-Венгрии — в Будапешт, а для Германии — в Дрезден, Данциг, Торн, Бреславль и Штетин”. “Во избежание огласки этого распоряжения, — считало военное ведомство, — полагалось бы привести его в исполнение постепенно, начиная с Будапешта, Дрездена и Данцига”[134].

Итак, после долгого перерыва русские негласные военные агенты вновь появились в Европе. На такие должности для ведения разведки под прикрытием в основном российских консульств назначались преимущественно молодые офицеры.

В феврале 1892 года штабс-капитан барон Нолькен, официально уволенный с действительной военной службы в отставку “но случаю возложения особо секретного поручения с переименованием в титулярные советники”, был назначен секретарем в консульство в Кенигсберге[135]. Аналогичным образом в следующем году на должности секретарей консульств были отправлены в Будапешт — Генерального штаба капитан граф Муравьев-Амурский, а в Дрезден — штабс-ротмистр Миллер[136]. В 1896 году секретарем консульства в Чнфу (Китай) был назначен полковник Десино

Однако из-за низких категорий должностей, выделенных для военного ведомства, отсутствия профессионального отбора, специальной разведывательной подготовки, упущений в “зашифровке” (скрытни принадлежности разведчика к русской армии и военной разведке — Примеч. авт.) таких офицеров их деятельность была недостаточно эффективной, что приводило в ряде случаев к отзыву последних и ликвидации использовавшихся должностей прикрытия. Назначение офицеров на должности министерства иностранных дел за границей было сопряжено с неслыханными формальностями и канцелярской волокитой. Сначала Канцелярия Военно-ученого комитета или Азиатское делопроизводство подбирали кандидата на пост негласного военного агента. Об этом представлялся доклад Начальнику Главного штаба. Последний направлял этот доклад в перефразированном виде военному министру Военный министр запрашивал согласие министра иностранных дел, который обычно такие вопросы не решал в Петербурге, а выяснял мнение соответствующего посла или консула Ответы всех этих инстанции шли обратно по той же бюрократической лестнице в своем первоначальном порядке.

Когда, наконец, военный министр получал благоприятный для выдвигаемого кандидата ответ, он испрашивал “высочайшего соизволения”. После получения этого “высочайшего соизволения” офицеру предлагалось подавать по команде на высочайшее имя прошение об отставке. Наконец, отставка получена. Офицер подает прошение на имя министра иностранных дел о зачислении его на службу по этому министерству. В последнем он числится в “резерве чинов” от 2 до 5 месяцев для “ознакомления со своими новыми обязанностями и убеждения всех, его знающих, в том, что он серьезно решил порвать с военной службой и пойти по дипломатической служебной лестнице”. И лишь после прохождения всех этих мытарств и получения согласия того правительства, куда офицер назначался, он мог отправиться к месту новой службы.

Вся эта длиннейшая процедура, тянувшаяся месяцами, а иногда и годами, проделывалась с целью самым тщательным образом замаскировать предстоящую тайную деятельность офицера. Эта цель, однако, не всегда достигалась и в ряде случаев вся процедура имела совершенно обратные последствия. Дело в том, что во всех этих бесчисленных докладах и письмах с пометками “совершенно секретно”, “доверительно” и т.д., совершенно открыто писалось о секретном назначении офицеров. Такого рода письма на имя послов, консулов и обратно, запечатанные сургучными печатями и имеющие соответствующие надписи, обычно посылались простой почтой. Понятно, что в “черных кабинетах” эти письма подвергались соответствующей обработке, и не успевал еще офицер прибыть к месту новой службы, как контрразведка той страны, куда он должен был ехать, уже до мельчайших подробностей знала о его секретных поручениях и истинном его назначении

Посол в Берлине граф Шувалов находил маскировку негласных военных агентов шитой белыми нитками и в связи с низкой категорией должностей, на которые назначались негласные военные агенты. Так, 9 (23) февраля 1893 года он писал министру иностранных дел: “... Я шею полагать. что раз па офицеров возложена будет ответственная и сложная обязанность, то необходимо было бы для пользы самого дела поставить этих офицеров в такое положение, которое обеспечило бы их по мере возможности от подозрения германский правительством истинной цели их пребывания в пограничных местностях и рода их занятий До сих пор большинство наших консулов имеет при себе в качестве секретарей лиц вольнонаемных, занятых так сказать, черной работой, отчего и звание это в Германии считают равносильным канцелярским писарям.

Теперь же, если эти должности неожиданно займут люди, принадлежащие к высшим классам общества, с выдающимся образованием и положением, то не изволите ли Ваше превосходительство допустить, что у местных властей явится невольное подозрение об истинной причине появления подобных консульских секретарей в пограничных с Россией местностях

Раз же подозрение здешней полиции, зорко следящей за всеми русскими, будет возбуждено, то за нашими негласными агентами будет учрежден такой бдительный надзор, что всякая деятельность их всегда будет парализована. Хорошо еще, если дело ограничится этим, ибо в противном случае, при малейшей неосторожности со стороны нового секретаря консульства, мы рискуем иметь целый ряд самых прискорбных столкновений с опасностью испортить наши соседские отношения”[137]. Безусловно, разумные соображения.

На результаты деятельности негласных военных агентов оказывало негативное влияние и отсутствие четкой организации зарубежных сил разведки — военные “гласные” и негласные агенты, даже находясь в одной заграничной миссии, не составляли единый зарубежный орган разведки и не были связаны отношениями начальника и подчиненного.

Иллюстрацией вышесказанному может послужить то, что произошло с упоминавшимся выше полковником Десино, направленным в 1896 году в качестве негласного военного агента в Китай. При его назначении секретарем консульства в Чифу было допущено серьезное упущение — “не сочли нужным” закрыть принадлежность офицера, выступавшего под видом невоенного консульского работника, к вооруженным силам, а, следовательно, и к разведке. Более того, при Десино состоял помощник “негласного” военного агента — поручик русской армии, сохранивший свой военный чин.

Как и следовало ожидать, это свело на нет все преимущества такого прикрытия. Новоиспеченный секретарь консульства доложил в Петербург, что никого из европейцев и китайцев не обмануло его штатское платье и что все его принимают за военного агента, а некоторые в разговоре с ним даже прибегают к обращению “господин полковник”. Десино жаловался, что он как работник министерства иностранных дел должен “прикидываться ничего не понимающим в военных вопросах, лишен возможности посещать воинские части и учреждения”, а это затрудняет разведывательную работу[138].

Кроме неприятностей с прикрытием, двусмысленное положение Де-енно привело к трениям с “гласным” военным агентом К И. Вогаком и с его подчиненным — помощником “гласного” военного агента, которые приходилось улаживать дипломатическому персоналу миссии.

Жалобы неудавшегося негласного военного агента были услышаны в 1899 году (почти через три года после начала работы Десино в Китае). В Главном штабе нашли выход в отказе от должности негласного военного агента в Чифу и во введении для Десино должности официального военного агента “сместопребыванием в Шанхае” .

В докладе, представленном по инстанции в этой связи, говорилось: “В настоящее время коллежского советника Десино, как вполне подготовленного к исполнению обязанностей военного агента, полагалось бы назначить на должность второго военного агента в Китае, с переименованием в полковники со старшинством со дня производства в сей чин и с зачислением по Генеральному штабу”, на что последовало “высочайшее соизволение”[139].

Определенное негативное влияние на эффективность использования разведкой негласных военных агентов оказывало также невнимание высшего командования к мотивации службы и активной разведывательной деятельности офицеров за рубежом на должностях под официальным гражданским прикрытием.

Должности “гласных” военных агентов предоставляли офицерам возможности служебного роста и не ущемляли их сословного положения — ведь все они были офицерами Генерального штаба, а для негласных военных агентов на младших должностях при консульских учреждениях России за границей действовали очевидные возрастные ограничения, требовалось скрывать свое звание и саму принадлежность к русским вооруженным силам. Кроме того, на равных гражданских должностях в тех же российских загранучрежденнях работали лица менее высокого, чем у офицеров-разведчиков, сословного положения.

Хотя за офицерами “во время состояния их в консульских должностях” официально сохранялись “все права и преимущества военной службы (по чинопроизводству, выслуге, пенсии, эмеритуры и проч.), а также все особые права и преимущества службы в отдаленных областях”, денежное и иное содержание им назначалось “по штатам соответствующим консульским должностям по смете министерства иностранных дел”, которое было меньше, чем у военных агентов[140].

Поскольку в таких условиях институт негласных военных агентов оказался малорезультатнвным, то в 1894 — 1896 гг. упоминавшиеся выше Нольксн, Муравьев-Амурский и Миллер были отозваны из-за границы без последующей замены другими военными разведчиками. 19 (31) января 1896 года начальник Главного штаба Обручев докладывал военному министру Ванновскому, что деятельность негласных военных агентов “не эффективна”, и что есть предложение “лучше заменить их офицерами при наших миссиях в Штутгарте и Мюнхене и учредить должность помощника военного агента в Вене”[141]. Последнее предложение реализовано не было.

К категории негласных агентов, помимо негласных военных агентов и иностранцев, была сделана попытка отнести подданных из числа гражданских лиц, на официальных должностях МИД России. Так в 1892 году МИД, “признавая неудобным назначить офицера негласным военным агентом при нашем генеральном консульстве в Данциге, предложило возложить эти обязанности на вольнонаемного секретаря консульства, подпоручика запаса Фукса, отлично рекомендованным его ближайшим начальником действительным статским совепшиком бароном Врангелем”[142]. Главный штаб принял предложение министерства иностранных дел и назначил “г. Фуксу из сумм военного министерства по 1500 металлических рублей в год”[143].

Но военному министерству так и не удалось добиться назначения Фукса на должность штатного секретаря, в силу целого ряда выставленных причин: отсутствия таковой должности, невозможности Фукса вступить на государственную службу по своему мещанскому происхождению, и наконец, того факта, что Фукс даже не выдержал дипломатического экзамена[144].

В целом, категория негласных агентов состояла из негласных военных агентов и иностранцев, привлекаемых к сотрудничеству с разведкой. Военные агенты, как “гласные” так и негласные, профессиональной разведывательной, а тем более агентурной подготовки перед назначением на должность за границей в те годы не получали. Агентурную работу они вели полагаясь более на собственные представления об этой деятельности.

Сбор разведывательной информации в части военно-статистического описания территории соседних с Россией государств “лицами из состава военно-ученых экспедиций” был достаточно плодотворен. Так, “Описание Эрзерумского вилаета”, составленное полковником Н.Н. Пржевальским, было издано в 1902 году штабом Кавказского военного округа и использовалось при планировании операций на театре военных действий[145].

Однако к концу XIX века направление военно-ученых экспедиций в приграничные районы России и территории сопредельных государств с целью сбора разведывательной информации осуществляется значительно реже, чем ранее. Все чаще и чаще в командировку за границу с разведывательными целями направляются отдельные офицеры как под своими фамилиями, так и инкогнито под самыми различными предлогами. Таким образом, зарубежный компонент сил центрального органа военной разведки — лица из состава военно-ученых экспедиций, направляемых для сбора военно-статистичеких сведений в приграничные районы России и прилегающие к ним территории иностранных государств — трансформируется в офицеров, командируемых за границу с разведывательными целями, продолжая включать направление военно-ученых экспедиций. В январе 1903 года консул в Константинополе Власов докладывал в МИД: “Секретным донесением от 28 декабря минувшего года управляющий Генеральным консульством в Бушире довел до моего сведения, что крейсер “Аскольд” доставил в Бушир артиллерии штабс-капитана Шелковникова, который под видом члена Санкт-Петербургского Археологического института и Общества Востоковедения командирован штабом Кавказского военного округа на 8-мь месяцев в Багдад для наблюдения за деятельностью расположенного вдоль турецко-персидской границы 6-го турецкого корпуса”[146].

Командировки с разведывательными целями в ряде случаев были сопряжены с опасностью для личной безопасности и даже жизни разведчика. В 1886 году для сбора сведений о турецких укреплениях на Босфоре был направлен Генерального штаба генерал-майор А.Н.Ку-ропаткин (будущий военный министр — Примеч. авт.) . Все перипетии своей поездки Куропаткин красочно описал в мемуарных записках “Семьдесят лет моей жизни”, подготовленных им в годы Первой мировой и Гражданской войн.

“Сведения о Босфорских позициях в Главном штабе были недостаточны. Работа для пополнения их и определения, какими минимальными силами можно ограничиться при занятии нами Босфора, по воле государя была поручена мне, но она требовала большой тайны, поэтому пришлось принять на себя “для пользы службы” роль секретного агента или попросту шпиона, — вспоминает Куропаткин. — Работы нужно было производить только переодетым, с фальшивым именем. Поимка такого лица с чертежами турецких укреплений привела бы в Турции к быстрой расправе — виселице. Заступничества нашего посла в Константинополе не следовало ожидать: он даже не должен был знать о моей командировке. Я мог надеяться (и то не на защиту в случае поимки, а на помощь при работах) на нашего военного агента в Константинополе генерала Филиппова и его помощника подполковника Чичагова, к тому жеь с первым можно было видеться только секретно”[147].

Куропаткину был выдан заграничный паспорт на имя коллежского асессора Александра Николаевича Ялозо, подписанный Петербургским генерал-губернатором Треповым. На Босфоре “должен был появиться в качестве скупщика скота”. В провожатые начальником штаба военного округа ему был выделен “секретный агент — турецкий подданный Ахмет Заиров”. Правда, для того чтобы оградить Куропаткина “от возможной измены с его стороны, семья Ахмета, проживавшая в Феодосии, была с его согласия арестована”.

Невзирая на многочисленные трудности, с которыми пришлось столкнуться Куропаткину, секретная миссия завершилась успешно.

Подобные командировки не были исключением. В “Докладной записке по Главному штабу”, составленной в Канцелярии Военно-ученого комитета 18 января 1894 года, констатировалось следующее:”.В округах Виленском. Варшавском и Одесском за последние два года для собирания негласных сведений широко применялась система секретных командировок офицеров за границу...”[148].

Офицеры, выезжавшие в краткосрочные командировки за границу с разведывательными целями, должным образом по выполнению разведывательных задач, особенно в плане скрытия своей принадлежности к разведке, по вопросам соблюдения мер конспирации также практически не инструктировались. Порой это приводило к их раскрытию перед местными властями, что снижало эффективность этой категории сил и средств военной разведки в целом.

К чему приводило пренебрежение специальной подготовкой разведчиков, видно из следующего курьезного случая. 10 июля (23 июля) 1895 года германский кайзер Вильгельм II писал российскому императору Николаю II:

“...Случиюсь одно происшествие, о котором, мне кажется, я должен сообщить тебе. Став известный среди нашего офицерства, оно произвело очень неприятное впечатление.

На борт”.Грозящего” — судно, на котором я пригласил адмирала Скрыдлова и его капитанов пройти канал (речь идет о торжестве открытия Кильского канала — Примеч. авт.) тайный образом были приняты два инженерных офицера, о присутствии которых ничего не было заявлено нашим властям. Старшим был полковник Бубнов. Офицеры эти вместе с лейтенантом, специалистом этого дела, имевшим большой фотографический аппарат, все время делали снимки с наших фортов и батарей, заметки и рисунки, и наконец, когда Скрыд-лов заметил, что мой морской атташе был очень удивлен, увидя на судне совершенно незнакомых людей, — они были ему представлены, как два управляющих водными работами и водными путями В Киле поведение Бубнова сдела зось настолько подозрительным, что полиция и жандармы стали за ним следить Он ходил переодетым в штатское платье и шатался вокруг укреплений, что иностранцам строжайше воспрещается”.

“Я полагаю, — пенял Николаю II германский кайзер, — что не совсем красиво, будучи приглашенным в качестве гостя и присутствуя на празднике в чужой стране, открывшей вам гостеприимно двери и пустившей вас в свою военную гавань, злоупотреблять гостеприимством, шпионя у своего друга, да еще надевая при этом личину. Последствием этого будет то, что к русским военным судам будут относиться с большим недоверием и создастся тягостное настроение, о котором я очень сожалею и которое я надеюсь преодолеть...”[149].

97

4 М. Ачсксесв «Военная разведка»*, кн. 1

2.3. Военная агентурная разведка силами периферийных (территориальных) органов

Входе военной реформы 1860—70-х годов в русской армии впервые были созданы территориальные органы военного управления — военные округа. Военные округа учреждались постепенно —процесс их формирования продлился с 1862 по 1906 год. Введение окружной системы военного управления повлекло за собой создание специальных органов военной разведки в штабах военных округов, которые приступили к организации и ведению разведки вооруженных сил государств, граничащих с территорией округа, то есть разведки на оперативном уровне.

Органы разведки в округах и подчиненных им соединениях комплектовались офицерами Генерального штаба (выпускниками академии Генерального штаба — Примеч. авт.) Общее количество должностей Генерального штаба в военных округах колебалось от двадцати пяти (в Варшавском) до восьми (в Финляндском)

В каждом армейском корпусе было четыре должности Генерального штаба — начальника штаба, старшего адъютанта и двух офицеров для поручений. В дивизии, в свою очередь, (стрелковой, пехотной, кавалерийской, казачьей) было по две должности Генерального штаба — начальника штаба и старшего адъютанта. В управлении каждой отдельной бригады было предусмотрено одна должность офицера Генерального штаба — начальник штаба. По две должности офицеров Генерального штаба имелось и в штабах крепостей[150].

Предполагалось, что офицеры на должностях Генерального штаба в штабах соединений должны организовывать и вести разведку, включая тайную агентурную, но на практике особенно последнее делалось лишь в редких случаях.

Штабы военных округов в приграничных округах (Варшавском, Виленском, Киевском, Кавказском) состояли из трех управлений: Управления генерал-квартирмейстера, Управления дежурного генерала и Управления начальника военных сообщений, а в остальных — из двух: Строевого и Мобилизационного.

Организация разведки сопредельной стороны и сбор разведывательной информации вменялась в обязанности Отчетных отделений Управлений генерал-квартирмейстеров штабов военных округов , которые возглавлялись офицерами Генерального штаба в должности старшего адъютанта такого отделения.

Координацию разведывательной работы штабов военных округов, хотя это и не предусматривалось напрямую действовавшими документами, осуществлял Главный штаб. Между штабами военных округов и центральными органами военной агентурной разведки не существовало четкого разграничения в части распределения разведывательных задач и глубины ведения разведки за рубежом. Не было организовано оперативного взаимодействия при решении разведывательных задач и четкой системы взаимного обмена разведывательной информацией, доведения ее до потребителей.

Разведывательные органы штабов военных округов в своей деятельности привлекали к тайному сотрудничеству иностранцев, командировали на проведение рекогносцировок под тем или иным прикрытием или предлогом офицеров Генерального штаба, использовали негласных военных агентов на консульских должностях в Азии и на Ближнем Востоке, осуществляли через тайную агентуру добывание разведывательных сведений и материалов, включая секретные документы. Кроме того, в отдельных случаях штабы военных округов направляли за рубеж негласных военных агентов.

Отставание, по сравнению с процессами, проходившими в Европе, в налаживании Россией военно-дипломатических сношений с государствами в азиатском регионе привело к тому, что в 70-е годы XIX столетия именно здесь наиболее активно развивался институт “негласных военных агентов”. Так, в 1872 году штаб Кавказского военного округа направил в Турцию двух офицеров на должности секретарей консульств, расположенных вдали от столицы[151].

О трудностях, с которыми приходилось сталкиваться штабам приграничных военных округов при организации разведки в ряде стран Ближнего и Среднего Востока свидетельствует доклад командующего войсками Туркестанского военного округа.

“Все практикуемые нами в настоящее время способы добывания сведений в Афганистане, — доносил командующий, — сводятся к трем источникам: 1) печать, 2) рекогносцировки офицерами и 3) сведения, доставляемые шпионами.

1) Печать. По доступности этого источника использование его не встречает особых затруднений и не требует принятия трудно осуществляемых мер.

2) Производство рекогносцировок офицерами Этим путем добыты самые ценные сведения. К сожалению, будучи применим в Китае, Персии и отчасти в Индии, по отношению к Афганистану он мало доступен и возможен лишь в приграничной полосе... Для улучшения его постановки необходимо открыть для нас границу Афганистана, то есть добиться возможности легального пребывания в Афганистане русских подданных, в качестве консулов или политических агентов, или для иных, например торговых дел.

3) Собирание сведений через шпионов Сведения, добываемые этим путем, составляют преобладающую часть всего получающегося разведками. В то же время эти сведения являются и наименее удовпетворитсль-ными по недостоверности, по неполноте и по несвоевременности”[152].

Однако практические результаты работы разведки округов напрямую зависели от инициативы офицеров Отчетного отделения штаба округа и были реально ощутимыми, лишь когда кто-либо из них предпринимал самостоятельные шаги по добыванию секретной информации о вероятном противнике.

Эффективность разведывательной деятельности военных округов в рассматриваемый период может быть оценена на следующем примере. В Главный штаб за 1903 — 1904 гг. отчетными отделениями штабов округов были представлены следующие материалы:

— штабом Виленского округа — “Представлялисьрезультаты тайной разведки и рекогносцировок. Получены были в конце 1903 года очень ценные рекогносцировки линии Мазурских озер, сделанные полковником Володченко и капитанами Гиссером и Пневским”;

— штабом Варшавского округа — “Были представлены в 1902 г. рекогносцировки линии Вислы полковников Широкова и Лаврентьева и подполковника Монкевица. С 1903 г. новых сведений не поступало. Недавно поступило в штаб предложение купить сведения о Кульме. Разрешено было израсходовать около 5. 000 руб., но документов еще никаких не получено. Получено: 1. Директива для охранения австрийских телеграфных и телефонных линий в случае военной опасности. 2. Общая часть мобилизационной инструкции для австрийского Ландвера. 3. Указания для мобилизации германских корпусов на случай войны с Россией”;

— штабом Киевского округа — “1. Указания и расчеты по прикрытию мобилизации и сосредоточения австро-венгерской армии в Восточной Галиции. 2. Указания для общей мобилизации в округе XI корпуса (Львов) 3. Мобилизационный план 8-й кавалерийской дивизии (Станислав) 4. Секретные печатные мобилизационные инструкции и наставления. 5 Секретный ключ для шифрования. 6. Девять рекогносцировок дорог в Восточной Галиции, общим протяжением — 128 верст”;

— штабом Одесского округа — “За 1903-1904 гг. было представлено только одно донесение, заключавшее в себе сведения, добытые чинами пограничной стражи о возведении румынами укреплений в Гульче”;

— штабом Московского округа — “Ничего не представлено”;

— штабом Кавказского округа — “Периодически представляются в Главный штаб сведения о положении дел в Азиатской Турции и в Персии, соспшвляющие сводку донесений наших консулов и негласных военных агентов. а также известий, почерпнутых из иностранных газет.

Представляемые донесения заключают в себе сведения политического и военного характера, причем в 1904 году они большею частью касались деятельности турецкого правительства по усилению боевой готовности войск пограничного с Кавказом IV корпусного округа, что отчасти объясняется армянскими волнениями.

В течение 1904 года в 7-е отделение Главного штаба всего поступило 22 таких донесения, не считая отдельных телеграфных сообщений о наиболее выдающихся фактах; важнейшие донесения постоянных агентов, находящихся в Малой Азии, а также специально командированных туда лиц, полностью представлялись в Главный штаб в копиях Вместе с тем, штаб округа доставляет в Главный штаб издаваемые им военно-статистические труды и картографические материалы”;

— штабом Туркестанского округа — Представлялись ежемесячно рапорта со сведениями о сопредельных с округом странах. Эти рапорта представляют собою сводку сведений, полученных штабом округа от: 1. Штаба 2-го корпуса. 2. Начальника Керкинского гарнизона.

3. Начальника Термезского гарнизона. 4. Начальника Памирского отряда. 5. Нашего консула в Бомбее (иногда) б. Политического агента в Бухаре (иногда) 7. Офицера генштаба в Кашгаре. 8. Офицера генштаба в Кульдже.

Кроме случайных инстанций (5 и 6) остальные представляют свои сведения в штаб округа два раза в месяц. Сведения получаются от постоянных и случайных разведчиков, купцов, беглецов, бродяг и пр. Специально подготовленных разведчиков, вроде пундитов, а тем более разведчиков образованных — нет

— штабом Закаспийской области — “Вошло в состав сведений, представленных штабом Туркестанского военного округа

— штабом Приамурского военного круга — “Ничего не представлено”

— штабом Кваитунской области — “Ничего не представлено”[153].

Судя по данным Главного штаба, наиболее активно и результативно разведка вероятного противника велась в самых важных на западе страны Киевском и Варшавском военных округах — по Германии и Австро-Венгрии, а также в Кавказском военном округе, противостоявшем давним противникам России —Турции и Персии. В этих округах широко использовалась зарубежная агентура из числа иностранцев и добывались секретные документы.

Обращает на себя внимание также работа штаба Туркестанского округа. Разведывательные сведения по сопредельной стороне добывались как офицерами-разведчиками, так и тайной агентурой. В силу специфики региона здесь в основном использовались способы наблюдения и осведомления, так как во многих случаях документальных материалов по интересующим разведку вопросам просто не существовало С учетом условий ведения разведки, штабом округа основной упор был сделан на четкую организацию деятельности всех органов разведки, непрерывность отслеживания обстановки, оперативность прохождения разведывательной информации, налаживание взаимодействия с представителями МИД России в Азии.

В остальных же округах разведка была менее активной и эффективной, а работа с тайной агентурой зачастую подменялась проведением рекогносцировок офицерами разведчиками. Военная разведка на Дальнем Востоке замыкалась на Наместника царя в регионе, в силу чего разведывательные сведения из этого региона в Петербург почти не представлялись.

До 1903 года штабы военных округов не имели права непосредственно сноситься с официальными военными агентами. В ноябре 1903 года было утверждено новое “Положение о письмоводстве в военном ведомстве”, в котором вопрос о непосредственном сношении штабов военных округов с официальными военными агентами был изложен в следующей редакции:

“Когда войскам встречается надобность в содействии наших военных агентов за границей, то с просьбами об этом следует обращаться в окружные штабы, начальники которых, в зависимости от содержания вопроса, сносятся с военными агентами или сами непосредственно, или через Главный штаб”[154].

Но, несмотря на это “Положение...” Военно-статистический отдел вполне обоснованно препятствовал непосредственным сношениям с военными агентами не только войсковых частей, но и штабов военных округов, настаивая, чтобы все сношения происходили лишь через него.

В русском военно-морском флоте функции периферийных органов разведки выполняли штабы морских сил на Балтийском и Черном морях, а также штаб эскадры Тихого океана, которые организовывали и вели разведку, используя, в частности, корабли-стационеры, то есть военные суда, постоянно находившиеся на стоянке в каком-либо иностранном порту.

Корабли-стационеры с конца XIX века и вплоть до начала Первой мировой войны находились в ряде портов Европы, Китая и Кореи. На Востоке предпочтение отдавалось Шанхаю, где имелся международный “сеттльмент” (особый район города, созданный для проживания иностранных подданных и не подлежащий юрисдикции местных властей — Примеч. авт.) и чей порт посещали военные корабли многих стран.

Командирам стационеров вменялась обязанность в том числе “по исследованию прибрежных стран и выяснению их стратегического, торгового и промышленного значения”, “наблюдение за деятельностью на Дальнем Востоке в военном, торговом и промышленном отношениях и предупреждения всего того, что может послужить во вред интересам России”[155]. Кроме того, на командиров стационеров ложилась “весьма серьезная задача наблюдения за передвижениями иностранных военных судов, за настроениями среди их командного состава”[156]. Такое наблюдение осуществлялось “как путем личного осведомления, сношений с командирами стационеров дружественных наций, таки из агентурных источников”[157].

2.4. Военная контрразведка

В конце XIX — начале XX вв. в России не существовало специального контрразведывательного института. Борьбой с иностранным шпионажем в вооруженных силах, то есть военной контрразведкой, частично занималось III (охранное) отделение Департамента полиции Министерства внутренних дел. Основной задачей III отделения являлась борьба с революционным движением в стране и российской эмиграцией за рубежом. МВД ограничивалось лишь периодическим направлением циркуляров, в которых поручало жандармским управлениям и охранным отделениям усилить наблюдение за иностранными разведчиками. При этом какие-либо инструкции по организации и проведению этой работы оно не давало, да и не в состоянии было дать.

О характере деятельности этой спецслужбы, ее силах и средствах, методах и способах работы можно судить по следующему примеру. 26 апреля (8 мая) 1897 года окружной интендант Петербургского военного округа в секретном письме информировал начальника Петербургского охранного отделения, что “к нему явился писарь Остроумов и сообщил следующее: к нему обратился писарь Шеляпин и предложил за хорошее вознаграждение передавать одному генералу в отставке данные о численности, расположении, вооружении войск... Остроумов уклонился от ответа и доложил начальству об этом”[158].

Начальник охранного отделения встретился с Остроумовым, дополнившим свой рассказ тем, что в случае согласия передать эти данные, ои должен был прийти в обусловленное время и день в сквер у Исааки-евского собора. Остроумову велено было изъявить желание представлять тайную информацию генералу в отставке, но при условии личной встречи с ним.

После встречи с начальником охранного отделения Остроумов был взят под наружное наблюдение, которое зафиксировало его контакт с писарем Шеляпиным. На следующий день он встретился у Исаакиевского сквера с пожилым мужчиной в партикулярном платье. Они о чем-то недолго разговаривали. После встречи пожилой мужчина зашел в дом... Вскоре установили, что в нем проживал действительный статский советник в отставке Парунов.

Через несколько дней состоялась встреча Остроумова с Паруновым в обусловленном месте с участием Шеляпина. Деловой разговор Парунов предложил продолжить у него дома, там с ним вела переговоры дочь

Парунова. Огоплрнвалпсь условия поставки военной информации... В порядке аванса дочь Парунова дала Остроумову и Шеляпину по 25 р. каждому. Им также было назначено время, день и место следующей встречи для получения информации.

На следующую встречу с Паруновыми Остроумову подготовили дезинформацию, которую он передал его дочери. Шеляпин не смог представить никакой информации, так как не имел к ней доступа, но, ничего не подозревая, искал пути ее получения... Наружным наблюдением были установлены все связи Парунова, среди которых были: адъютант коменданта С.-Петербургской крепости капитан Турчанинов, исполняющий обязанности начальника IV отделения главного интендантского управления Лохвицкий, секретарь при помощнике шефа жандармов Кормилин, чиновник Главного штаба армии поручик Шефгет, губернский секретарь Обидейко и другие должностные лира, которые являлись тайными информаторами Парунова. Он являлся резидентом австрийской разведки, и был завербован во время очередного вояжа за границу... Собрав материалы в отношении всех членов шпионской группы Парунова, охранное отделение приступило к их разоблачению. Задержания подозреваемых в шпионаже и проведенные обыски принесли положительные результаты. Все виновные в этом особо опасном государственном преступлении, за исключением Турчанинова, который покончил жизнь самоубийством в камере, были осуждены и понесли заслуженное наказание.

В ходе реорганизации Главного штаба, подготовка которой началась с упоминавшегося выше проекта 1900 года, в военном министерстве возникла идея создания собственного специального органа для борьбы с иностранным шпионажем.

В докладе на имя Николая II от 20 января (2 февраля) 1903 года военный министр Куропаткин отмечал, что “обнаружениегосударственных преступлений военного характера до сего времени у нас явилось делом чистой случайности, результатом особой энергии отдельных личностей или стечением счастливых обстоятельств, ввиду чего является возможность предполагать, что большая часть этих преступлений ос-пшется нераскрытыми и совокупность их грозит существенной опасностью государству в случае войны”[159]

Возложение же контрразведывательных функций на Департамент полиции ие представлялось, по мнению Куропаткина, целесообразным “...во-первых, потому, что названное учреждение имеет свои собственные задачи и не может уделить на это ни достаточных сил, ни средств, во-вторых, потому, что в этом деле, касающемся исключительно военного ведомства, от исполнителей требуется полная и разносторонняя компетентность в военных вопросах”. Задача особого органа должна была заключаться “в установлении негласного надзора за путями тайной военной разведки, имеющими исходной точкой иностранных военных агентов, конечными пунктами — лиц, состоящих на пашей государственной службе и занимающихся преступною деятельностью и связующими звеньями между ними — иногда целый ряд агентов и посредников в передаче сведений”.

Деятельность этого органа, как считал военный министр, должна была осуществляться по двум направлениям: “руководящему” и “исполнительному”. При этом уточнялось, что”...руководящее направление предполагало вскрытие вероятных путей тайной разведки иностранных государств, а исполнительное — непосредственное наблюдение за этими путями”.

Для организации первого направления деятельности, как указывалось в докладе, в состав органа по борьбе с иностранными шпионами должны быть включены военные специалисты, знакомые с организацией военных учреждений России. Для второго рода деятельности необходимы были специалисты по тайному розыску, то есть агенты-сыщики. Этот особый орган по борьбе с иностранным шпионажем военный министр предполагал учредить при Главном штабе и назвать его “разведочным” отделением.

С целью обеспечения эффективности работы отделения министр предложил сохранить в тайне его существование. Он считал желательным не прибегать к официальному учреждению отделения. В этой связи, для личного состава создаваемого органа предполагалось использовать такие наименования должностных категорий в Главном штабе, на которые формально не возлагались строго определенные функциональные обязанности. Подобными должностями являлись “стоящие в распоряжении начальника Главного штаба”.

На доклад Куропаткина Николай II наложил резолюцию “Согласен”. “Разведочное отделение” было образовано в июне 1903 года. Начальником отделения был назначен впоследствии плодотворно работавший по организации и ведению разведки Германии с территории Франции ротмистр В.II. Лавров. По соображениям конспирации, “разведочное отделение” в официальной структуре ГУГШ отсутствовало

К концу 1903 года в состав разведочного отделения помимо его начальника входили, “старший наблюдательный агент”, “шесть наружных наблюдательных агентов”, “агент-посыльный”, два агента “для собрания справок и сведений и для установок (выяснение фамилий лиц, взятых по наблюдению”, девять “внутреннихагентов” и два “почталь-она”[160]. “Наружные агенты” предназначались для работы на улице, а “внутренние” — “на квартирах, в разных правительственных учреждениях, в гостиницах, ресторанах и проч”.

В течение второй половины 1903 года под наблюдением состояли: “1. Австро-венгерский военный агент, князь Готфрид Гогенлоэ-Шиллинг-сфюрст; 2. Герминский военный агент, барон фон-Лютвиц; 3 Японский военный агент, подпочковник Мотоиро Акаши; 4. Служащий в департаменте торговли и мануфактур, коллежский секретарь Сергей Иванов Васильев; 5. Начальник 9 отделения Главного интендантского Управления действительный статский советник Петр Никандров Есипов”.

Постановке Васильева и Есипова под наблюдение предшествовало получение соответствующих сведений от “заграничных источников”. Так, на Васильева поступила информация, согласно которой он осенью 1902 гола продал одной из иностранных держав чертежи из конструкторского бюро Главного артиллерийского управления Военного министерства. За Васильевым выставили постоянное наружное наблюдение, организовали негласный досмотр его записной книжки, где удалось обнаружить шифрованные записи и список центральных военных учреждений Вывод, сделанный по итогам наблюдения, был однозначен: “На основании изложенного нужно заключить, что приведенные выше заграничные агентурные сведения относительно Васильева не подлежат сомнению...” [161].

Аналогичным образом проводилось расследование противозаконной деятельности начальника отделения Главного инспекторского управления Есипова. Он был “подчинен наблюдению ввиду установленной тождественности его с тем лицом, которое по указанию заграничного источника продает секретные военные сведения в Австрию и, между прочим, доставило в текущем году в Вену 440 листов одноверстной карты”. В ходе наблюдения была установлена связь Есипова с австрийским разведчиком[162].

26 декабря 1903 года (8 января 1904 года) военный агент Японии Акаши, согласно данным наружной агентуры, получил по городской почте письмо следующего содержания: “Буду на другой день в то же время. Ваш 1”. Руководство отделения приняло решение усилить наружную агентуру и срочно организовать внутреннюю. В результате проведенных мероприятий выяснилось, что квартиру помощника Акаши, капитана Тано, посещает неизвестный русский офицер. Приходит он регулярно, как правило, по субботам, во второй половине дня, остается примерно на час. В это же время туда приезжает и сам Акаши. Рано утром 17 (30) января Тано, за которым установили плотное наружное наблюдение, получил по почте записку: “Завтра в 4 часа буду у вас”. 18 (31) января — воскресенье. С учетом того, что незнакомец обычно посещал Тано по субботам, наблюдение решили продолжать два дня. И в тот же день было зафиксировано посещение офицером квартиры Тано. В результате проведенной установки выяснилось, что это был штаб-офицер по особым поручениям при главном интенданте ротмистр Ивков Вследствие явно конспиративного характера отношений Ивкова с Акаши и Тано он был взят под наблюдение.

Уже к концу февраля было принято решение задержать Ивкова по обвинению в шпионаже в пользу иностранной державы. На ход событий повлияло начало русско-японской войны. 26 января (8 февраля) 1904 года японская миссия и военный агент покинули Петербург и выехали в Стокгольм, откуда Акаши продолжил свою деятельность против России.

26 февраля (И марта) 1904 года начальник отделения Лавров, пригласив под благовидным предлогом Ивкова в Санкт-Петербургское охранное отделение, предъявил ему обвинение в государственной измене. Как следует из протоколов допроса, Ивков “после некоторого колебания признан себя виновным, показав, что он передавал Акаши и Таио различные секретные сведения военного характера частью из мобилиза-циониого тана, частью составленные по случайным данным”. В ходе допроса были получены и другие сведения, подтвержденные данными наружной агентуры. Так, 2 (15) февраля Ивков передал часть секретных сведений германскому военному агенту, получив за них 2000 рублей. Остальную сумму ему должны были вручить 28 февраля (12 марта) 1904 года, но арест этому помешал. В ходе обыска, проведенного в тот же день на квартире Ивкова, были обнаружены копии частей мобилизационного плана русской армии.

Дело ротмистра Ивкова закончилось довольно быстро. В докладной записке отмечалось:”... ко времени окончания предварительного следствия Ивков, находясь в заключении, окончил свою жизнь самоубийством”. Принимая во внимание высокий уровень организации пенитенциарной системы Российской империи, строгий контроль за заключенными, проходящими по столь серьезной статье, как “государственная измена”, а также тот факт, что ни одно из ведомств, причастных к расследованию, не было заинтересовано в доведении дела до суда, в ходе которого пришлось бы предавать гласности факт работы Разведочного отделения по целому ряду военных агентов иностранных (в том числе и союзных) государств, можно с большой долей вероятности утверждать, что Ивкову или помогли, или, по крайней мере, не помешали уйти из жизни[163].

К началу русско-японской войны ни Разведочное отделение Главного штаба, ни Департамент полиции МВД не смогли противостоять наплыву иностранных шпионов и, в первую очередь, японских. Помимо Главного штаба борьба с иностранным шпионажем была возложена в армии на разведывательные отделения штабов военных округов, а во флоте — на Главный морской штаб (иностранную его часть)

Как показала практика, “...шпионская деятельность иностранных государств” не встречала существенных препятствий со стороны военных органов, так как “совсем не было отпуска на контрразведку (содействие в иных случаях Департамента полиции было лишь на бумаге)” [164].

Созданное в 1903 году, Разведочное отделение являлось хорошо законспирированной, но весьма немногочисленной спецлужбой, не имевшей даже филиалов на местах. В результате Разведочное отделение Главного штаба не смогло стать центральным органом военной контрразведки в русской армии, да и сама попытка соединить военную разведку и контрразведку в каком-то органе вооруженных сил ни в рассматриваемый период, ни когда-либо в последующем положительных результатов не дала. Русская армия и ее разведывательные органы не располагали и, в силу своего положения в государстве, не могли располагать необходимыми по количеству и качеству специфическими силами и средствами для ведения контрразведывательной деятельности, в частности для наружного наблюдения, перлюстрации корреспонденции и т.д. Поэтому возложение на военное ведомство контрразведывательных функций вновь, как и в начале XIX века, никаких существенных результатов не принесло.