Вождь Сожженных лесов

Глава II. Каменная деревня

С первой же минуты свидания с мормоном капитаном Грифитсом овладело какое-то мрачное предчувствие, а потому он вовсе не ожидал услышать от этого злополучного вестника что-нибудь приятное, но как ни был он приготовлен к дурной вести, он, однако, не мог удержаться, чтобы не вскрикнуть при имени Кильда.

— Гедеон Кильд? — переспросил он.

— Разве вы его знаете? — холодно спросил данит.

— Быть может и знаю, — отвечал уклончиво капитан.

— Но тем не менее вы не откажетесь помочь мне отомстить за него?

— О, теперь я готов от всего сердца содействовать вам в этом; но все это так странно, так неожиданно, что я непременно должен обдумать это дело и составить себе план для дальнейших действий.

— Отчего же вы находите это странным?

— Вы скоро узнаете.

— Пророк был прав, говоря, что это дело заинтересует вас.

— Больше, чем вы думаете.

— Тем лучше; итак, я могу на вас рассчитывать?

— Вполне, как я уже сказал вам.

— Хорошо, я надеюсь на вас.

— Еще один вопрос!

— Какой?

— Кто этот Гарри Браун?

— Вы желаете знать его историю?

— Да, если вы можете рассказать мне ее.

— Отчего же нет, тем более что вы не отказываете мне в своем содействии.

— На этот счет вы можете быть совершенно спокойны. Говорите, я слушаю.

— Мы имеем привычку собирать самые тщательные сведения о людях, с которыми нам приходится иметь сношения в делах, если же кто-нибудь заявит желание пристать к семье святых, то ни одна черта его характера (не говоря уже о его наружных свойствах) не ускользнет от нашего внимания; мы его узнаем насквозь, прежде чем назовем своим братом. Гарри Браун — человек лет тридцати, высокого роста, хорошо образован, красивый малый, одарен редкими способностями и замечательной силой; если бы этот человек применил к добру свои редкие способности, как он употреблял их на зло, из него бесспорно вышел бы замечательный человек. Когда он одевал другое платье и изменял свою физиономию, то самые близкие ему люди не могли узнать его; он не мог изменить только своего взгляда.

— Это, без сомнения, и была одна из главных причин, побудивших его убить несчастного Кильда! — перебил его капитан.

— Я сам того же мнения; ему всего нужнее были громадные очки, с которыми Кильд никогда не расставался. Я должен вам сказать, что труп Кильда, когда я нашел его, был совершенно обнажен; все платья были сняты и очков также не было при нем.

— Итак, не подлежит более никакому сомнению, что его убил Гарри Браун. Но для чего? Что побудило его скрываться?

— Выслушайте меня, и вы узнаете это.

— Говорите, я слушаю.

— Гарри Браун получил блестящее воспитание; он свободно говорит на языках: английском, французском, испанском, итальянском, португальском и немецком, так что положительно невозможно определить, к какой нации он принадлежит. Правда, он выдавал себя за англичанина и уверял, что убежал из тюрьмы Южного Нового Валиса; но насколько это справедливо, никто не может сказать. Что касается меня, то я, конечно, не могу поверить этому, так как в Бостоне, где я встретил его в первый раз, он называл себя поверенным известного торгового дома в Нью-Йорке, что и было в действительности, как я после узнал.

Мое первое знакомство завязалось с ним по случаю доставки продовольствия для наших жен и детей, он взял на себя эту миссию и выполнил ее, впрочем, в точности. Но Гарри Браун был игрок, пьяница и соединял в себе все недостатки, какие только свойственны потерянному человеку. Вскоре он прекратил с нами сношения и совершил столько преступлений, что должен был скрываться попеременно во всех уголках республики; дошло до того, что он участвовал в кражах и даже убийствах. Полиция преследовала его во всех тех местностях, где только подозревалось его присутствие, и он бы погиб непременно, если бы не обладал замечательной способностью изменять свой наружный вид. Но положение его делалось все более и более ужасно; каждую минуту ему грозила опасность быть арестованным. Из-за своей неспокойной, неуживчивой натуры он имел бездну врагов. Наконец, он решился скрыться в пустыню, где и скитался некоторое время, пренебрегая тысячью опасностей и ужасных лишений, но скоро увидел, что такое странствование ему не вынести долго, и в эту критическую минуту ему пришла в голову мысль сделаться мормоном. Явившись в Дезере, он представился пророку и после долгого с ним разговора был причислен к великому и патриархальному семейству Святых последних дней.

— И принять этого негодяя вам не помешали сведения, которые вы даже не имели надобности собирать, потому что они были вам известны? — спросил с иронической улыбкой капитан Грифитс.

— Вы, язычники, не понимаете и не можете понять высоких целей, стремясь к которым мы часто пренебрегаем мелочами, — сказал данит с презрением. — Принимая к себе этого человека, мы знали его, как знали и его поступки; но вместе с тем нам были известны его выходящие из ряда способности; это один из тех высокопросвещенных людей, которые не имеют почвы под собою; после целого ряда ошибок и неудач они бросаются в наши объятия, как в последнее убежище, а такого сорта люди драгоценны для нас; они держатся у нас ради совершенных ими преступлений и невозможности уйти от нас, так как за пределами нашего братства их ожидает неминуемая гибель. Этот дамоклов меч, вечно висящий над их головами, не только гарантирует нас в их беспрекословном повиновении, но и ручается нам в их совершенной преданности. Бывает, что эти люди пробуют сбросить с себя это иго, но каждый раз их планы на первом же шагу разбиваются вдребезги. Словом, мы часто пользуемся их замечательными познаниями и употребляем с пользой их силы, которые до сих пор служили только злу.

— Все это очень правдоподобно, но напрасно вы оправдываетесь в своих действиях, тогда как я этого от вас вовсе не требую, тем более что все это для меня далеко не интересно; не лучше ли нам возвратиться к предмету нашего разговора, Гарри Брауну, от которого мы слишком уж удалились.

— Это правда. Гарри Браун пробыл в нашем обществе около семи лет, в продолжение которых, надо отдать ему справедливость, он безукоризненно исполнял свои обязанности. За это время он ни разу не навлек на себя неудовольствия и не получил ни одного выговора; зато он скоро был произведен в святое и грозное достоинство данита; в Дезере все единодушно сознали справедливость этого повышения. Года два тому назад в Дезере прибыл один иностранец и остановился в квартире Гарри Брауна, где пробыл десять дней, в продолжение которых ни разу не выходил. Наконец, незнакомец, которого за все это время почти никто не видел, удалился из Дезере, и Гарри Браун проводил его довольно далеко. Это посещение показалось нам весьма подозрительным, тем более что с тех пор Гарри Браун сделался угрюмым, как никогда не был до того времени. После того он несколько раз получал письма, чего прежде также никогда не случалось, и каждый раз по получении письма он удалялся из Дезере, находясь в отсутствии довольно долго.

Месяца три тому назад он опять получил письмо и снова удалился из Дезере, но на этот раз уже не один, а в сопровождении нашего брата Гедеона Кильда; это всех нас очень удивило, так как эти два человека страшно ненавидели друг друга.

Несколько дней спустя я нашел страшно обезображенный труп несчастного Кильда, брошенный в овраг Волчьей Долины; этот овраг находится в стороне от дороги, и никто туда не заходит, даже краснокожие; остальное вам известно. Теперь мне остается только просить вас дать мне некоторые инструкции и сказать мне, думаете ли вы, что Гарри Браун находится в горах?

— Очень может быть. Я никогда не видел Гарри Брауна, но много слышал о нем; вот еще дней пятнадцать тому назад мне говорил о нем при свидании капитан Гедеон Кильд, которого я хорошо знаю.

— Вы видели Гедеона Кильда?

— Да, я видел его и прежде, но недавно, желая переговорить с вашим пророком относительно дел союзников Красной реки, я сообщил мои предложения Гедеону Кильду при последней моей с ним встрече, то есть при последнем его путешествии; но так как он не мог ничего взять на себя, то просил меня подождать до следующего нашего свидания, выразив при этом надежду, что дела наши устроятся согласно моему желанию и что пророк, вероятно, согласится назначить мне свидание, несмотря на ненависть, которую он, как говорят, питает к язычникам. Порешив таким образом дела, Кильд уехал в Юту, а я возвратился в республику Красной реки. Несколько дней тому назад мои передовые разъезды донесли мне, что отряд эмигрантов прибыл со стороны укрепления и расположился в недалеком расстоянии от моего лагеря, но я не придавал большого значения этой новости. Несколько дней спустя мой лейтенант услышал сигнал в равнине и тотчас же уведомил меня об этом; это был сигнал, условленный между мною и Гедеоном Кильдом. Меня в высшей степени удивило это обстоятельство, я никак не мог объяснить себе, почему Гедеон Кильд по возвращении своем из Юты не отдал мне отчета, как было между нами условленно, в деле, которое я ему поручил, зная, как важны для меня эти сведения. Кроме того, я никак не мог понять, каким образом он успел так скоро возвратиться.

— В самом деле, он не потерял напрасно времени, — сказал данит с иронией.

— Не знаю почему, но это быстрое возвращение и притом с той стороны, откуда я не ожидал капитана Кильда, породило в уме моем невольные сомнения, так что я решился тотчас же разъяснить себе все это. Я сел на лошадь и отправился на свидание: глазам моим, действительно, представился Гедеон Кильд, который сидел на перекрестке перед огнем и спокойно курил свою огромную фаянсовую трубку; я сел возле него, и разговор начался. Его голос показался мне слегка изменившимся, сам он как будто сделался немного выше, словом, мне показалось, что передо мною стоял двойник Гедеона Кильда, но призрак был слишком естествен. Между тем мои сомнения росли все более и более. Я, конечно, ожидал, что Кильд станет говорить мне о том, что он сделал в Дезере по моему делу, и передаст мне ответ пророка, но он ни слова не говорил мне об этом, как будто он совершенно забыл о поручении, которое взял на себя; вместо того он начал говорить мне о женщинах и детях, которых он привез, и предлагал мне купить их у него, при этом он ссылался на то, что будто бы я уже покупал у него прежде этот товар. Заметьте, что между мною и Кильдом никогда и речи не было о подобной покупке; он хорошо знал мое отвращение к этой бесчестной торговле.

— Гедеон Кильд, — перебил его данит, — без сомнения, говорил Гарри Брауну о том, что он намерен быть у вас, но так как он, вероятно, не хотел открыть ему цель этого свидания, то, чтобы удовлетворить его любопытство, он, наверно, сказал ему, что имеет в виду продать вам женщин и детей.

— Очень может быть, тем более что он был сведущ в этой человеколюбивой торговле, но мои сомнения увеличивались все более и более, так что я начал, наконец, подозревать какую-то низость, вследствие чего, несмотря на то, что от души презираю подобного рода спекуляцию, я согласился купить у него женщин и детей, и между нами начался постыдный торг. Он хотел тотчас же покончить наше дело, но я отказался от этого, и мы решили отложить нашу сделку до того времени, когда мы оба встретимся в местности, называемой Прыжок Лоси, находящейся в окрестностях реки Журдан.

— Я знаю эту местность, — заметил данит, — она находится отсюда на расстоянии двенадцати дней пути.

— Да, для каравана, который подвигается медленно и с большими предосторожностями, но в моем отряде есть превосходный скороход, который может пройти это расстояние не более как в три дня.

— Прекрасно! Но скажите, пожалуйста, с целью ли вы поставили подобное условие?

— Конечно! Я тотчас же отправил нарочного в Дезере, чтобы уведомить пророка обо всем происшедшем между мною и Гедеоном Кильдом, причем я просил его сообщить мне некоторые подробности относительно дела, в котором я ровно ничего не понимаю и под которым, быть может, кроется какое-нибудь преступление.

— Отлично! И вы сделали все это?

— Еще бы! В тот же вечер, тотчас же после отъезда мнимого Кильда, я послал в Дезере с письмом нарочного, который теперь должен быть уже на возвратном пути, словом, в Прыжке Лоси мы, наверно, застанем ответ от пророка.

— Браво! Дело идет как нельзя лучше! Обыскали ли вы вашего торговца?

— Нет, я не мог этого сделать, потому что он находился не у меня, а в собственном лагере, но я не терял его из виду, я наблюдал за ним с большим тщанием, я, как говорится, следовал по пятам его.

— Итак, в нашем успехе нельзя сомневаться?

— Я так думаю. Гарри Браун не захочет удалиться куда-нибудь подальше, имея в виду заключить со мною очень для него выгодную сделку, а для этого он непременно должен быть в Прыжке Лоси.

— Но не находит ли он это место свидания слишком близким к Юте?

— Все может быть! Определить с точностью намерения этого человека, конечно, трудно.

— Ничего не было легче, как арестовать этого мерзавца, если бы вы задержали его здесь.

— Это не так легко, как вы думаете.

— Отчего?

— На это есть много причин.

— Я хотел бы знать хоть одну.

— Во-первых, под его командой двадцать четыре отважных бандита.

— Я этого не знал.

— Во-вторых, мы не можем ничего предпринять до тех пор, пока не будем иметь верного доказательства, что это действительно тот человек, которого мы ищем.

— Но ведь мы имеем доказательства.

— Очень слабые; правда, нас все заставляет предполагать, что это он: его платье, его лицо, но с точки зрения правосудия это еще не доказательства. Мы должны непременно заручиться более вещественными доказательствами, которые не могли бы нас ввести в заблуждение.

— О, если бы мы были вынуждены прибегать к подобным мерам…

— То вы бы никого не преследовали, не правда ли? — перебил его капитан с иронией. — По вашим мормонским законам это возможно, но наше правосудие иначе смотрит на вещи: мы не можем осудить человека, основываясь на одних лишь подозрениях. Вы знаете, что Гарри Браун очень умен; можете ли вы быть уверены, что человек, которого мы принимаем за него, есть подставное лицо? Что человек этот, будучи подкуплен, не играл роль Гедеона Кильда, не зная всей важности и последствий дела, за которое он взялся? Решились ли бы вы осудить его в таком случае?

— Нет.

— Теперь вы видите, что мои предположения не лишены основания.

— Что же надо делать, по-вашему?

— Надо действовать хитро: прежде всего нужно выманить его из лагеря, что, быть может, не так трудно, как мы думаем, если воспользоваться для этого его маленьким недостатком — скупостью, и, когда он будет в наших руках, мы постараемся разгадать его замыслы и узнать, какие меры нам следует принять относительно этого дела.

— Эта идея мне очень нравится, тем более что она так несложна.

— А следовательно, тем более шансов для успеха. Заметьте, что закоренелого мошенника можно поймать только такими простыми средствами, на которые не поддастся даже и десятилетний ребенок; но главное, нужно действовать крайне благоразумно: прежде всего необходимо, чтобы ваше присутствие в моем лагере не никому известно; стоит только подать малейшее подозрение, и все пропало; тогда нам трудно будет поймать его. Итак, вы вместе со своими товарищами должны будете скрываться в хижинах, которые я велю отвести вам; для большей же предосторожности вы должны заменить вашу одежду платьем, менее бросающимся в глаза, которое я вам предложу. Согласны ли вы?

— Кто желает успеха в деле, тот должен решиться на всякие средства! Мои товарищи и я согласны на все, что только может обещать нам успех в деле, которое поручил нам пророк.

— Приготовления наши не будут долго длиться. В эту же ночь я начну действовать против человека, которого мы преследуем. Предоставьте мне действовать; план мой готов.

— Я вполне полагаюсь на вас.

— Это самое лучшее, что вы только можете сделать. Маркотет, проводите этого господина к его товарищам и постарайтесь, чтобы им не было ни в чем недостатка. Прощайте, мистер Моберт!

— До свиданья! — отвечал, кланяясь, данит.

И он последовал за лейтенантом.

— Вот странное происшествие! — сказал капитан Джемс Форстер, когда мормон удалился.

— Не правда ли? — проговорил с улыбкой Грифитс.

— Что вы на самом деле намерены предпринять?

— То, что я сказал; весь наш интерес заключается в том, чтобы разоблачить этого негодяя.

— Извините меня, но, право, я не совсем вас понимаю; ведь не судьи же мы здесь, в пустыне.

— Это правда, но преследование этого человека необходимо нам для того, чтобы заставить замолчать клевету: нас обвиняют в том, что мы находимся в сообщничестве с пиратами степей, а также и с негодяями, которые вредят белым; задержание этого ужасного бандита, преступления которого в продолжение десяти лет приводят в ужас Соединенные Штаты, было бы самым блестящим опровержением возводимых на нас обвинений низких клеветников.

— Разве мы пользуемся такой дурной репутацией?

— Э, мой друг! Не забудьте, что мы все бунтовщики. Губернатор Канады в своих интересах старается оклеветать нас, чтобы в некоторых местностях лишить нас симпатии жителей, которые могли бы быть нам полезны. В местностях этих обитает бродячее население, состоящее из охотников и трапперов. Население это многочисленнее, чем предполагают; оборонительный союз с этими храбрыми людьми удвоил бы наши силы. В особенности многочисленны краснокожие, и если мы соединимся с ними, то можем причинить много зла нашим гонителям, канадцам. Вот именно этому-то союзу хотят они помешать, а чтобы достичь своей цели, то все средства хороши, в особенности клевета, которую употреблять никто не стесняется. Вот почему всевозможные мои усилия сойтись с охотниками не привели меня до сих пор ни к какому результату. Успех моего проекта зависит теперь от одного человека, и, быть может, дело, начатое сегодня, поможет мне сойтись с ним и доказать ему, что все взводимые на нас обвинения ложны.

— О ком вы говорите?

— О лесном бродяге, которому индейцы дали кличку Искатель следов.

— И вы предполагаете, что этот лесной бродяга имеет такое громадное влияние…

— Он? — прервал его Грифитс, — так, значит, вы его не знаете?

— Извините, я знаю его понаслышке: он француз, имя его Валентин Гиллуа.

— Да, это он! Знаете ли вы, мой друг, что этот человек — настоящий царь пустыни? Краснокожие и охотники повинуются каждому его слову; он разбирает все их споры, и его приговор, каков бы он ни был, имеет законную силу. Ничего не делается без его воли; во всех степях вы не найдете ни одного человека, ни одного, заметьте это, который бы не был обязан ему признательностью за какую-нибудь услугу; он пользуется всеобщей глубокой преданностью и безграничным доверием. Словом, в его руках мир и правосудие степей. Когда настанет день, в который ему понадобится помощь жителей, то слово его в степях, где он постоянно скитается, будет могущественно, как слово властелина. Стоит только мне привлечь на свою сторону этого человека, чтобы знаменитая экспедиция полковника Эллиота не заслуживала моего внимания. Кстати, сколько у нас остается времени до того, как мы должны будем начать противодействовать хитрому плану губернатора Канады?

— Восемь дней.

— Восемь дней? Это более, чем мне надо! Мне говорит предчувствие, что я буду иметь успех.

— Если Богу угодно будет!

— Поверьте мне, я твердо надеюсь, что скоро мне удастся побороть все препятствия; мое предчувствие меня никогда не обманывает. Однако пойдемте обедать. Надеюсь, вы не откажетесь от моего гостеприимства и поселитесь в моей квартире. Сегодня ночью, в одиннадцать часов, я отправлюсь верхом в сопровождении нескольких человек бродить в окрестностях лагеря нашего друга Кильда Брауна. Вы мне позволите оставить вас?

— О, пожалуйста, мой друг, не стесняйтесь со мною.

— Возьмите сигару, и, пока накроют стол, я покажу вам мой лагерь.

Они закурили сигары и вышли из комнаты.

В одиннадцать часов ночи десять всадников стояли у ворот лагеря.

Ночь была прекрасная и хотя не лунная, но довольно светлая.

Между тем как капитан Грифитс был занят некоторыми приготовлениями к отъезду, в комнату вошел его лейтенант, Ипполит Маркотет.

— Что нового? — спросил его Грифитс, — все ли возвратились из разъезда?

— Последний возвратился десять минут тому назад, капитан.

— Ну, что же они видели?

— Ничего особенно интересного для нас, но, кажется, неблагоприятные вести для капитана Кильда, а так как вы намерены отправиться для розысков в ту сторону, если только вы не изменили ваш план…

— Нет, — прервал его Грифитс, — я действительно намерен отправиться к лагерю торговца невольниками. Я хочу даже лично побывать в этом лагере, если уважаемый капитан позволит, — прибавил он с иронией.

— Если так, то для вас очень важно знать о текущих событиях.

— Разве что-нибудь случилось?

— Да. Все время от обеда и до вечера шли переговоры между белыми охотниками Валентина Гиллуа и расположившимися против них лагерем Индейцами-кроу Анимики.

— Уверен ли ты в этом?

— Совершенно.

— Хорошо, что же далее?

— В начале ночи было заметно большое движение между краснокожими и охотниками: сперва они соединились вместе, потом, разделившись на три отряда, пошли тремя различными дорогами по направлению к лагерю капитана Кильда, в окрестностях которого они должны теперь находиться.

— Черт возьми! Это, кажется, дело серьезное.

— Очень серьезное, капитан.

— Но ведь тебе известно, что капитан Кильд, не знаю вследствие каких причин, разделил вчера свой отряд на две части и устроил два лагеря в довольно значительном расстоянии один от другого. О котором из них ты говоришь?

— О передовом, в котором находятся все женщины.

— По-видимому, предстоит атака, но я не понимаю, отчего Валентин Гиллуа вмешивается в это дело? Каким образом оно может интересовать его?

— Это мне неизвестно, капитан.

— Но я узнаю об этом сегодня. Есть еще некоторые вещи, о которых я непременно должен знать.

— Ваши приказания останутся без изменений?

— Нет; так как мы можем ожидать стычки, то прикажи усилить конвой пятнадцатью всадниками, а также и сам приготовься ехать со мною; охранять же наш лагерь я поручу Джемсу Форстеру.

Маркотет вышел, чтобы исполнить приказания, а Грифитс, объяснив своему другу обо всем случившемся, сообщил ему свои намерения.

— Будьте покойны, — отвечал Форстер, — вы найдете ваш лагерь в таком порядке, как оставляете его.

— Я совершенно уверен в этом, мой друг, — сказал Грифитс, подавая ему руку.

В это время в комнату вошел лейтенант Маркотет, вооруженный с ног до головы и при шпорах.

— Все готово, капитан, — сказал он.

— Итак, отправимся, — сказал Грифитс, надевая плащ и шляпу.

Они вышли и сели на лошадей.

Капитан Форстер проводил их до ретраншиментов лагеря.

— До свидания, дорогой мой Джемс, присматривайте получше за лагерем, — сказал Грифитс, выезжая вперед отряда.

— Будьте покойны, желаю вам успеха!

И всадники поехали полною рысью.

— Это удивительно! — сказал Грифитс после некоторого молчания, обращаясь к своему лейтенанту, ехавшему с ним рядом, — мы скользим по степям, как призраки, не производя ни малейшего шума.

— Черт побери! — заметил Маркотет, — ведь мы отправляемся на розыски, а следовательно, должны быть осторожны, тем более в эту ночь, когда в горах зорко следят за всем тем, что происходит. По моему мнению, чтобы скрыть следы, следует обвязать ноги наших лошадей бизоновой кожей.

— Превосходная идея, товарищ! — отвечал капитан, дружески потрепав его по плечу.

Это сильно польстило лейтенанту, которого привязанность к Грифитсу доходила до обожания.

Два лагеря, так называемых эмигрантов и лагерь Сожженных лесов, находились один от другого не более как на расстоянии трех с половиной лье.

Но дорога была очень неудобна, в особенности в темную ночь; Сожженные леса должны были прибегнуть к большим предосторожностям, чтобы не быть открытыми расставленными в горах пикетами краснокожих и охотников.

Таким образом, они должны были употребить три часа, для того чтобы проехать расстояние в три с половиной лье, на которое днем потребовалось бы не более одной трети этого времени, но они прибыли в окрестности лагеря капитана Кильда только после двух часов утра.

Вдруг Сожженные леса услышали залп, сопровождаемый страшным криком краснокожих, и почти тотчас же началась частая перестрелка.

— Атака началась, — сказал Грифитс, обращаясь к лейтенанту, — теперь бесполезно идти далее, но так как в настоящую минуту всеобщее внимание обращено на лагерь и никто не вздумает наблюдать за нами, то десять человек из нашего отряда сойдут с лошадей и последуют за мною; после я скажу им, что делать. Вы же, лейтенант, с остальными нашими людьми останетесь здесь; будьте готовы каждую минуту — Если услышите крик орла — значит, я нуждаюсь в помощи, тогда вы поспешите ко мне. Хорошо ли вы поняли?

— Да, капитан, будьте осторожны.

— Хорошо, хорошо! — отвечал он, спрыгнув с лошади.

Десять человек, которых капитан назвал по имени, передали своих лошадей товарищам и под предводительством капитана быстро скрылись в лесу.

По мере того как они приближались к месту схватки, шум делался все яснее; эмигранты, казалось, мужественно сопротивлялись врагам.

Сожженные леса тихо пробирались в темноте, скользя, как призраки, в чаще леса.

Скоро они нашли тропинки и направились по ним прямо к лагерю; они уже видели мерцающий свет огня.

Вдруг капитан остановился.

Все последовали его примеру.

В нескольких шагах от того места, где они находились, происходил оживленный спор.

— Нет, — говорил тонкий, почти женский голос, — мы не пойдем за вами, Браун; лейтенант сказал нам, чтобы мы оставались здесь до его приезда.

— Лейтенант ранен, он не придет сюда, — отвечал грубый голос.

— Вы лжете, — возразил первый голос, — Блю-Девиль не ранен и непременно придет сюда, я в этом уверен.

— Молчи, проклятый Пелон! — вскричал второй голос, — или…

— Не боюсь я вас, — возразил Пелон, — попробуйте только до меня дотронуться, и я размозжу вам голову выстрелом из револьвера.

— Молчи, дитя, — сказал нежный женский голос. — Ни угрозы ваши, Браун, ни просьбы не заставят нас последовать за вами.

— Вы так думаете? — спросил насмешливый голос. — Лейтенант хочет опутать меня своими обещаниями, но я хитрее его! Я вам говорю, что вы тотчас же последуете за мною.

— Попробуйте только дотронуться, — возразила молодая женщина.

— Не долго вы будете ожидать этого, — сказал бандит.

С этими словами он свистнул, и в ту же минуту семь или восемь человек выскочили из засады.

— Ступайте по доброй воле, или я силой заставлю вас следовать за мною, — грубо сказал бандит, — капитан Кильд ожидает вас, моя милая; вы не избегнете его.

Он сделал движение, чтобы схватить молодую женщину.

— О Боже! — вскрикнула она, с отчаянием озираясь вокруг, — никто не придет к нам на помощь!

— Mordieu! — закричал Грифитс, бросаясь вперед, — я спасу вас, кто бы вы ни были! Вперед!

Его люди бросились на бандитов, но последние, не ожидая их нападения, отскочив в сторону, в мгновение исчезли в горах.

Остался в плену только один Браун, которого Грифитс крепко схватил за горло; негодяй тотчас же был связан по рукам и по ногам.

— Мадам, — сказал молодой человек, почтительно кланяясь, — я капитан Джон Оливье Грифитс, командую отрядом Сожженных лесов. Оставаться здесь вам невозможно, а потому я решаюсь предложить вам убежище в своем лагере. Я честный человек и ручаюсь вам, что там вы будете в совершенной безопасности; завтра же, если вы захотите возвратиться к своему покровителю или уведомить его о случившемся, я доставлю вам к этому все средства.

— Я вполне полагаюсь на ваше слово, милостивый государь, — отвечала донна Розарио. — Самопожертвование, с которым вы оказали нам услугу, слишком велико, чтобы не доверять вам. Я и спутники мои готовы следовать за вами; укажите нам дорогу.

— Да, — заметил Пелон, — капитан Грифитс честный человек и вполне заслуживает доверия; я часто слышал о нем.

Усадив обеих дам на лошадей и отдав приказание взвалить пленника на мула и привязать его покрепче, капитан Грифитс отправился вперед.

«Само небо покровительствует мне сегодня, — сказал он про себя, — теперь только надо суметь воспользоваться этим неожиданным случаем».

По прибытии в свой лагерь капитан отвел донне Розарио и ее спутникам самое комфортабельное помещение своей квартиры и, вежливо простившись с обеими женщинами, возвратился в свою комнату.

Приказав лейтенанту Маркотету строго следить за пленником, окружив его надежным конвоем, капитан Грифитс бросился в постель, устроенную из мехов, и заснул крепким сном.

Он был сильно утомлен, но эта ночь не прошла для него даром.