Вождь Сожженных лесов

Глава IX. Индейцы

Была светлая, морозная ночь; по темно-голубому безоблачному небу, усеянному сверкающими звездами, разливался бледный свет полной луны; воздух был до того чист и прозрачен, что можно было различать предметы на довольно значительном расстоянии; ни малейшее дуновение ветра не нарушало тишины, царствовавшей в горах, остроконечные, неправильные верхушки которых величественно возвышались к небу и, освещенные бледными, трепещущими лучами луны, придавали всей окрестности какой-то чудный, фантастический характер.

В пещере также все было тихо; несколько человек, завернувшись в плащи, спали, растянувшись на земле.

Курумилла сидел у огня, опершись коленями о стену и опустив на руки голову; около него стояло прислоненное к стене его ружье; он был неподвижен, как статуя. В таком положении он находился в продолжение нескольких часов.

Спал ли он?

Никто не мог ответить на этот вопрос.

Вдруг он вздрогнул, поднял голову и окинул пещеру испытующим взглядом.

Решетка, заменяющая дверь в пещере донны Розарио, тихо приподнялась, и хорошенькая головка молодой девушки показалась у этого входа.

Шум, происшедший от этого осторожного движения, до того был незначителен, что, казалось, не должен был коснуться самого утонченного слуха, но только не вождя индейцев.

Его взоры направились к молодой девушке; он улыбнулся и положил палец на губы.

Очаровательная головка исчезла, и решетка снова затворилась.

Тогда Курумилла встал, подошел к окну пещеры и, устремив глаза к небу, казалось, наблюдал за чем-то с большим вниманием в продолжение нескольких минут.

Потом, когда, по его мнению, вычисления были определены с точностью, он возвратился к огню и, слегка наклонясь к первому спавшему, опустил руку на его плечо и сказал тихим голосом:

— Вставайте, Валентин, пора!

Искатель следов потянулся и тотчас же вскочил на ноги.

Курумилла разбудил второго спящего, потом третьего и так следовал до последнего.

В несколько секунд все уже были на ногах.

Все это были новые, выбранные после обеда офицеры.

Валентин собрал их вокруг себя.

— Друзья, — сказал он, — теперь два часа, дайте нашим товарищам позавтракать и выпить водки, потому что нехорошо отправляться в дорогу с пустым желудком, тем более в такую холодную ночь. Но поспешите, мы выступаем ровно в три часа, непременно.

Все десять лейтенантов тотчас же оставили пещеру.

— Что касается вас, вы знаете, как было условленно: как только вы получите от меня подкрепление, оставьте здесь женщин под защитой десяти человек, а сами тотчас же с остальными людьми отправьтесь в Прыжок Лося, на реке Журдан, где мы с вами соединимся.

— А донна Розарио?

— Вы приведете ее ко мне; я не хочу более расставаться с ней, это бедное дитя и так уж подвергалось многим опасностям.

В эту минуту кто-то тихо ударил его по плечу.

Валентин быстро обернулся.

Перед ним стояла донна Розарио.

— Вы не хотите со мной расставаться, отец мой, — сказала она с очаровательной улыбкой, — а между тем отправляетесь, не простившись со мной.

— Хорошо, дорогое мое дитя, я поцелую вас от всего моего сердца, но я не решался будить вас в такое позднее время.

— Но вы видите, я сама встала. О, мой добрый отец! — воскликнула она, бросаясь в его объятия со слезами на глазах, — я счастлива только тогда, когда нахожусь около вас! Пожалейте меня, не подвергайте себя слишком большой опасности. Я трепещу при мысли, что вы отправляетесь на битву, потому что знаю, как вы отважны. Боже, Боже! Что со мной будет, если вы умрете! О, если бы я тоже могла умереть тогда! Умоляю вас, сохраните себя для двух несчастных детей, которых ваш молочный брат вам завещал и которые любят вас как отца!

— Бедное дитя мое, — отвечал Валентин взволнованным голосом, — успокойтесь, не плачьте, вы отнимаете у меня мужество; я не буду подвергать себя опасности. Уповайте на Бога, дорогое дитя мое; он защитит меня и теперь, как всегда до настоящего времени.

— Вы не будете безрассудно подвергать себя опасности? Вы обещаете мне это? — настаивала она.

— Я буду исполнять свой долг, как вождь и как солдат, дитя мое. Но я не стану подвергать себя опасности иначе, как для того, чтобы показать пример моим товарищам. Прощайте, дитя мое, пора нам расстаться. Уйдите к себе, я вас прошу, я должен оставить вас.

— Я повинуюсь вам, отец мой, но обнимите меня еще раз!

Валентин сжал ее в своих объятиях, и слезы невольно готовы были брызнуть из его глаз.

— Прощайте, отец мой, я иду молить Бога о вашей безопасности.

— Да, дитя мое, молитесь! Молитва утешит и подкрепит вас. Бог услышит вас, потому что вы один из Его ангелов.

Он проводил молодую девушку и затворил решетку в ее пещеру.

— О, как хорошо быть любимым, — прошептал он, — не чувствовать своего одиночества на земле и слышать около себя биение двух искренно преданных сердец.

Валентин вытер струившиеся по его щекам слезы и подошел к Курумилле.

Вождь отвернулся, чтобы не видеть слабости своего друга.

— Прощайте, вождь, — сказал Валентин, — вы приведете с собою донну Розарио и двух пленников. Не забудьте.

— Отчего же с ними не покончить здесь?

— Нет, это невозможно. Они будут нам необходимы в Прыжке Лося.

Курумилла пожал плечами, но ничего не отвечал.

Они вышли из пещеры и направились к лагерю.

Охотники завтракали, пили и грелись у разложенных костров.

— Готовы ли вы, товарищи? — весело спросил Валентин.

Охотники отвечали утвердительно.

— Разделили ли вы отряд на десять частей, как я вам говорил?

— Все сделано так, как вы говорили.

— Хорошо. Стройтесь в колонну; уже три часа.

Охотники поднялись со своих мест.

— Мы не с краснокожими ведем войну, — продолжал Валентин, — и потому не имеем надобности скрывать свои следы, — как делают это индейцы; тем не менее нам не следует пренебрегать осторожностью. Самое главное, чтобы скрыть свое число. Для этого мы должны составить плотную массу, чтобы невозможно было пересчитать наши шаги. Вы понимаете меня?

— Да, командир, — отвечали охотники.

— Хорошо. Каждый офицер должен идти около своей части отряда, чтобы быть готовыми каждую минуту. Ну, теперь пусть нам Бог поможет! Стройся справа по четыре. Смирно! Марш!

Отряд тронулся.

Валентин пожал в последний раз руку вождя и отправился во главе отряда.

Курумилла стоял неподвижно до тех пор, пока отряд не исчез совершенно в изгибах бесконечных горных тропинок; тогда он возвратился в пещеру.

Искатель следов хорошо был знаком с самыми глухими местами гор Рошез: не было ни одной тропинки, ни одного оврага, ни одного утеса в этой местности, положение которых он не мог бы определить с замечательной точностью.

Старые охотники отряда, которые в продолжение многих лет скитались в этих горах, не узнавали местности, по которой они теперь проходили; по мере того как Валентин делал поворот за поворотом, они положительно сбивались с толку в своих соображениях и должны были наконец сознаться, что совершенно не понимают направления, взятого их командиром.

По их вычислениям долина Прохода Бизонов находилась в шестнадцати лье от Воладеро, если идти обыкновенным, им известным путем; но Валентин, не упуская из виду направления этого пути, вел их по самим глухим тропинкам и тем сократил расстояние на четыре лье.

Охотники были очень удивлены, когда к семи часам утра, на рассвете, они вышли из гор и увидели совершенно неожиданно перед собою равнину Прохода Бизонов, близости которой они даже и не подозревали.

Они сделали этот переход в четыре часа, тогда как, если бы идти их обыкновенным направлением, понадобилось бы не менее шести; сверх того они выиграли в расстоянии четыре лье, — результат превосходный.

Валентин расположил свой лагерь в чаще леса, чтобы скрыть свое присутствие от лазутчиков неприятеля, если бы они приблизились к равнине, и отдал приказание зажечь огни, приготовить чай и завтрак.

Охотники тотчас же занялись этими приготовлениями с большим усердием, потому что продолжительный поход возбудил в них сильный аппетит.

Отправляясь осматривать окрестности, Искатель следов взял с собою дона Луиса, который был в восторге от своей новой роли предводителя, и притом еще во время экспедиции.

Валентин замечал не без удовольствия этот юношеский пыл и склонность молодого человека к скитальческой жизни охотника.

Перед ними раскинулся красивый горный ландшафт.

Горы со всех сторон были окружены неизмеримым девственным лесом, состоящим из дуба, сосновых, кедровых и пробковых деревьев; широкая равнина тянулась внизу вдоль реки, или скорее потока, падающего каскадами с возвышенных уступов и терявшегося в зеленых лугах, под высокой травой которых скрывались неизмеримой глубины трясины, довольно характерно названные в Мексике chinapmas; на всем пространстве равнины виднелись кое-где группы деревьев, расположенные в виде уступов и почти скрытые в высокой зеленой траве.

От равнины во все стороны, как из центра, тянулись радиусами хребты гор, покрытые густыми кустарниками и оканчивающиеся длинным и широким ущельем. Это место, в котором Валентин предполагал устроить засаду, называлось Проходом Бизонов; налево, где должны были проходить англичане, тянулось ущелье, которое было несравненно уже и длиннее первого, имело гораздо более изгибов и поднималось к верху очень крутыми, опасными покатостями.

В эту минуту испарения поднялись с болот и образовали густой туман.

Казалось, невозможно было не потерять направления в таком непроницаемом тумане, но для знаменитого Искателя следов это обстоятельство не составляло препятствия.

Валентин, спустившийся было в середину равнины, старался держаться более возвышенных мест и продолжал идти с уверенностью, которая приобретается только опытом.

Все время Искатель следов, поддерживая разговор со своим молодым спутником, объяснял ему, как следует держать себя во время похода, чтобы не скоро уставать; показывал ему знаки на деревьях, по которым можно было отыскать дорогу, и знакомил его со всеми приметами, которые не должен упускать из виду ни один охотник.

Все это молодой человек слушал с удвоенным вниманием и старался запечатлеть в своей памяти.

— Единственное средство для того, чтобы не сбиться в пустыне с направления, мой дорогой Луис, — говорил Валентин, — это не пренебрегать ничем: самые ничтожные вещи могут быть для нас очень полезны. Посмотрите на эти потертые ветви; ведь это тоже следы; но кто их сделал? Человек ли тут проходил, или животное? Как вы думаете?

— Я думаю, что животное.

— На чем же вы основываете это предположение?

— Я заключаю это из того, что повреждения ветвей сделаны на расстоянии трех футов от земли, и думаю, что эти следы оставило преследуемое кем-нибудь животное, бросившееся в просеку.

— Гм! Предположение это очень далеко от истины; в пустыне умеют так же хорошо лазить, как и ходить. Осмотрите внимательно эти ветви, и вы увидите, что они умышленно свиты между собою, тогда как животное только содрало бы кору.

— Это правда, — отвечал молодой человек, — я бы не заметил этого.

— Чтобы быть хорошим охотником, надо все замечать, — сказал Валентин. — В этом-то и состоит наше ремесло, в котором вы, по всей вероятности, не будете иметь надобности.

— Быть может, отец мой, но я чувствую большую склонность к этому ремеслу.

— Все хорошо, что ново! Этот юношеский пыл скоро у вас остынет, дитя мое; но возвратимся к нашему разговору. Ветви сломаны человеком, который лез по ним. Вот посмотрите на этот след — не правду ли я вам сказал?

— Это след ноги человека! — вскрикнул Луис с удивлением.

— Да, но скажите мне, чей это след? Индейца или охотника?

— Ну, это невозможно, отец мой, ведь все же ноги имеют сходство между собою; разве не одну и ту же обувь носят и индейцы, и охотники?

— Да, это правда, но, во-первых, мы носим ее иначе, во-вторых, у нас походка совсем другая, наконец, в устройстве ноги индейца и охотника есть разница. Это след индейца, который шел на войну.

— Неужели вам могут быть известны такие подробности?

— Да. Посмотрите: позади этого следа заметна на земле еще небольшая черта. Не правда ли?

— Да. Но что же это?

— Это следы волчьих хвостов, которыми индейцы обыкновенно привязывают свою обувь; один из этих хвостов отвязался и волочился по земле. Теперь посмотрите на самое устройство ноги: у охотника она далеко не так сжата внутри, как эта; наконец, пятка отпечаталась гораздо яснее остальных частей ступни — это потому, что индейцы всегда больше на нее наступают. Не замечаете ли вы, как удален большой палец от остальных? Это оттого, что в этом месте протянут ремень, который стягивает башмак индейца.

— Все это совершенно верно. О, как много мне надо еще учиться! Однако я теперь гораздо больше знаю, чем час тому назад.

— Посмотрите, Луис, сквозь деревья. Ведь это лагерь краснокожих.

— Действительно…

— Постойте, вам необходимо знать еще одну вещь.

— Что такое?

— Вы должны выучиться подражать крику животных и птиц, потому что это язык пустыни. Слушайте!

И Валентин закричал, подражая крику серого орла с таким совершенством, что Луис, хотя и был предупрежден, однако невольно поднял кверху голову, как бы ожидая увидеть орла.

Валентин расхохотался.

В эту минуту такой же самый крик послышался за деревьями, а почти вслед за тем явились Красный Нож и Анимики.

После первых взаимных приветствий Валентин и дон Луис приняли любезно приглашение вождей и, отправившись в их лагерь, сели у огня совета.

Валентину тотчас же предложили курить.

Вдруг с противоположной стороны лагеря снова раздался крик серого орла и повторился три раза.

Красный Нож и Анимики тотчас же встали и, ответив на этот сигнал, удалились.

Скоро они возвратились в лагерь в сопровождении капитана Грифитса и капитана Джемса Форстера.

Когда все начальники заняли свои места около огня совета, Ашесто передал Красному Ножу большой калюме, наполненный дымящимися травами.

Калюме два раза обошел весь круг, потом Ашесто собрал с него пепел, подбросил его кверху и, оборотившись лицом к югу, проговорил:

— О, Ваканда! Ниспошли мудрость детям твоим. — Потом он, обращаясь к присутствующим, сказал: — Великий совет открыт.

Первое слово предложили капитану Грифитсу, избранному главнокомандующим всего союза.

Прежде всего он сообщил им свой план, начертанный Валентином Гиллуа; Грифитс не изменил в нем ни одного слова.

Краснокожие приняли этот план с энтузиазмом.

— Теперь я сообщу вам два приятных известия, — продолжал Грифитс. — В эту ночь прибыл в мой лагерь белый охотник и объявил мне, что краснокожие, бывшие союзники англичан, изменили английскому отряду, высланному губернатором Колумбии навстречу сиру Джоржу Эллиоту, и нанесли этому отряду такое сильное поражение, что нам теперь нечего страшиться неприятеля с этой стороны: потерпевшие англичане не скоро будут в состоянии снова начать военные действия.

— Мы сделаем с другим отрядом то же самое, — сказал Красный Нож.

— В этом нет никакого сомнения, — заметил Валентин. — Имеете ли вы какие-нибудь сведения о движении англичан?

— Я только что хотел сказать вам об этом, — отвечал Грифитс, — они расположились лагерем в двух лье отсюда, а к десяти часам намерены перейти ущелье; им еще неизвестна участь отряда, с которым они должны соединиться.

— Превосходно, — заметил Красный Нож.

— Ваконда покровительствует своим детям, — добавил Анимики, — он предаст им янки.

— Надо поспешить с приготовлениями к засаде, — сказал капитан Грифитс, — половина моих людей уже заняли позицию у входа в ущелье.

— Я займу левую сторону ущелья и беру на себя строить и охранять баррикаду, расставив своих стрелков по болоту, — сказал Валентин.

— Красный Нож со своими воинами отправится на правую сторону ущелья и поставит своих пеших стрелков на болоте.

— Анимики расположится с половиной своих всадников около Сожженных лесов у входа в ущелье; другая же половина его отряда останется позади баррикады с воинами великого вождя Сожженных лесов.

— Какой у нас будет сигнал к нападению? — спросил Искатель следов.

— Крик серого орла, три раза повторенный, — отвечал капитан Грифитс.

— Мой брат, вождь Сожженных лесов, великий воин, — сказал Красный Нож, — его братья индейцы одобряют его план, он хорош; они в точности выполнят его распоряжения и победят янки1. Все краснокожие воины храбры; они смеются над смертью; мои бледнолицые братья увидят, как они дерутся.

— Нам известна храбрость краснокожих, и мы совершенно уверены в них.

— О! — сказал Анимики, — наши бледнолицые братья будут довольны; они дерутся, чтобы сохранить краснокожим их обширные охотничьи владения; сахемы любят их; они самые верные союзники.

Валентин Гиллуа встал, все остальные вожди последовали его примеру.

Совет окончился.

— Я поспешу соединить моих охотников, — сказал Валентин Гиллуа, — время дорого.

— Более всего я рассчитываю на вас, друг мой спаситель! — сказал капитан Грифитс, обращаясь к Валентину и с жаром пожимая его руку.

— Будьте покойны, — отвечал с улыбкой Искатель следов, — я даю вам слово.

— Я немного не доверяю индейцам; боюсь, чтобы они не изменили.

— Ваши опасения совершенно напрасны, мой друг; я вам ручаюсь за них; кроме того, они сами заинтересованы в этом деле. Краснокожие никогда не изменят нам, они не сделают этого ради меня, которого они любят и к которому питают полное доверие; будьте покойны, они выполнят свой долг. Кстати, справедливы ли известия, которые вы сообщили на совете относительно индейцев Колумбии?

— Это мой собственный вымысел. Я выдумал эту историю, чтобы ободрить наших союзников.

— Но мы воспрепятствуем их соединению, будьте этом уверены.

— Дай Бог!

— Он поможет нам!

И они расстались.

Каждый спешил к своему отряду, чтобы приготовить засаду, в которой заключалась гибель английской колонны.

Туман все более и более сгущался; в четырех шагах ничего не было видно, но этот мрак только способствовал успешным приготовлениям союзников, привыкших отыскивать направление чутьем и обладающих инстинктом, свойственным только диким обитателям пустыни.

Окончив постройку баррикады и расположив своих охотников согласно условленному плану, Валентин Гиллуа оставил при себе две части своего отряда под командой Бальюмера и Луиса.

Он хотел видеть, насколько сохранит присутствие духа его названый сын, в первый раз участвовавший в серьезном деле.

К десяти часам утра подул сильный ветер, и туман исчез, открывая, как занавес в театре, перед глазами собравшихся воинов великолепный пейзаж равнины, озаренной поднявшимся над горизонтом солнцем.

Глубокая тишина царствовала вокруг.

Вдруг перед Валентином очутился краснокожий.

— Ну что? — спросил Искатель следов.

— Янки приближаются; они идут спокойно и решительно, — отвечал индеец.

— Не подозревают ли они? — быстро спросил Валентин, — где они?

— Их авангард приблизился уже к ущелью не далее как на ружейный выстрел.

— Хорошо, пусть мой брат возвратится к своему посту; мы готовы.

Индеец исчез.

Позади баррикады Валентина Гиллуа находилась одна из групп деревьев, о которых мы упоминали выше.

Эти деревья были необыкновенно высоки.

Искатель следов сделал знак охотникам, и пять или шесть человек, вскинув ружья наперевес, бросились к этим деревьям и влезли на них так высоко, как только было возможно.

Между тем Валентин подошел к баррикаде, чтобы осмотреть, все ли было в порядке и все ли находились на своих местах.

Подойдя к месту, где находились Бальюмер и дон Луис, он бросил украдкой взгляд на своего названого сына.

Молодой человек стоял, опершись на свое ружье; он был бледен, но на спокойном лице его выражалась твердая решимость.

— Ну что? — спросил его Валентин, — неприятель приближается, и через несколько минут мы встретим его лицом к лицу; как вы себя чувствуете, дитя мое?

— Недурно, отец мой; признаюсь, впрочем, что я нахожусь под влиянием какого-то необъяснимого беспокойства, но это пройдет.

— Друг мой, — отвечал Валентин, — мы все испытывали то же самое, когда в первый раз принимали участие в сражении.

— Выпейте немного старой французской водки, — сказал Бальюмер с улыбкой, — это ободрит вас.

— Нет, я вовсе не хочу искусственно воодушевлять себя! Но это пройдет само собою, это ничего более как невольное чувство самосохранения, которое овладевает человеком помимо его желания. Не беспокойтесь, у меня достанет силы воли преодолеть это непрошенное волнение, и я с полным сознанием выполню мой долг.

— Так и следует, дитя мое, — сказал Валентин, — не обращайте внимания на этот невольный трепет; все мы испытали это чувство, но, поборов в себе его один раз, мы уже не думали более ни о чем в такие минуты, как только чтобы восторжествовать над неприятелем.

— Я убежден в том, что дон Луис храбр и что он скоро докажет нам это на деле, — заметил Бальюмер.

— Благодарю вас, друг мой, — сказал молодой человек, с чувством пожав ему руку. — Да, вы скоро увидите, что я заслуживаю подобное о себе мнение.

В это время раздался крик серого орла и повторился три раза.

— Браво! — прошептал Бальюмер. — Скорее, чем я предполагал.

В ущелье между тем завязался жаркий бой; выстрелы сливались в какой-то неумолкаемый гул, и битва, казалось, все более и более приближалась к выходу из ущелья.

Время от времени среди беспрерывной перестрелки слышались угрожающие крики английских солдат и команда их офицеров.

Вдруг дикий воинственный крик индейцев огласил всю окрестность, и в середине ущелья завязалась страшная схватка, среди которой раздавались стоны, угрозы, ропот и крики победы.

Сир Джорж Эллиот был не только храбрый воин, но и превосходный полководец.

Ввиду только крайней необходимости соединиться с другим английским отрядом он решился проникнуть в это опасное ущелье, которое невозможно было избегнуть.

К тому же ему и в голову не приходило, чтобы капитан Грифитс с горстью своих авантюристов отважился напасть на хорошо организованный отряд, состоящий из шестисот опытных солдат.

Англичане вступили в ущелье без малейшего подозрения о засаде; они были уже почти в середине ущелья, и мысль об угрожающей опасности даже не приходила им в голову, как вдруг раздался сигнал, вслед за тем на них посыпались выстрелы со всех сторон в одно и то же время, и они очутились лицом к лицу с неприятелем.

В первую минуту они решились было возвратиться назад, но Сожженные леса уже отрезали им путь к отступлению.

Полковник обнажил саблю и с криком «вперед!» бросился к выходу из ущелья.

Это было в ту минуту, когда краснокожие со страшным криком напали на неприятеля.

Англичане, отстреливаясь насколько позволяла им поспешность, с которой они старались выйти из ущелья, проходили буквально между двумя огнями.

Наконец они вышли на шоссе.

То, что они считали своим спасением, было их окончательной гибелью, потому что на болоте их встретили охотники под командой Валентина.

Борьба была ужасна; англичане сражались с отчаянием, никто из них не думал просить пощады.

Оставшиеся в живых человек сто или сто пятьдесят из всего отряда устраивали баррикады из трупов убитых лошадей и продолжали защищаться с геройской отвагой, твердо решившись скорее умереть, чем сдаться.

— Стой! — раздался вдруг голос Валентина Гиллуа. — Перестаньте стрелять!

Выстрелы прекратились, и Валентин в сопровождении дона Луиса, который не отставал от него ни на шаг, подошел к английским баррикадам, сооруженным из трупов лошадей.

Оба они были без оружия.

— Что вам угодно? — спросил полковник, опуская шпагу.

— Мы хотим сохранить вам жизнь.

— Мы не просим вас об этом! — гордо отвечал полковник. — Мы хотим умереть!

— Да, да! Мы хотим умереть! — повторили все солдаты.

— Но ведь это безумие. Выслушайте меня.

— Ничего мы не хотим слушать, — отвечал полковник. — Вы устроили против нас подлую засаду, вы убили наших товарищей, и мы умрем здесь все до последнего, но прежде отомстим!

— Месть врагам! — закричали солдаты.

— Выслушайте меня, умоляю вас! я обещаю вам жизнь и свободу! даю вам честное слово…

— Уйдите! Мы не верим ни вашему слову, ни вашим обещаниям. Защищайтесь!

Полковник снова поднял шпагу.

Все солдаты последовали за ним, и битва снова началась, но еще ожесточеннее.

Луис дрался впереди всех и собою прикрывал Валентина от неприятельских выстрелов.

Вдруг он пошатнулся и опрокинулся навзничь.

Первым движением Валентина было поднять своего сына, но, к его радости, Луис тотчас же сам вскочил на ноги.

Пуля попала в пряжку, которой застегивался его пояс, и не причинила ему ни малейшего вреда.

Между тем ряды англичан редели с каждой секундой; они падали, как зрелые колосья под косой.

Это уже не было сражение, а скорее страшное, неслыханное побоище.

Вскочив на ноги, Луис увидел, что полковник был один и с отчаянием защищался против четырех охотников, нападавших на него со всех сторон.

— О, я спасу его! — вскричал он.

Прыгнув, как тигр, в середину этой схватки, он бросился к полковнику и оттолкнул нападающих.

— Сдавайтесь, вы мой пленник! — закричал он, бросаясь в его руки.

— Назад! — закричал Валентин.

Нападающие охотники удалились искать другие жертвы.

Полковник бросил печальный взгляд вокруг себя.

Все его товарищи были убиты, один только он оставался на ногах.

— Бедные мои солдаты, мои дети! — прошептал он с отчаянием.

— Пойдемте, пойдемте, полковник! — сказал Луис, стараясь отвлечь его от этого неприятного зрелища.

— Благодарю вас, добрый молодой человек, — отвечал полковник, — и вас также, храбрый охотник, — прибавил он, обращаясь к Валентину, — благодарю вас за одолжение, которое вы мне сделали, но оно для меня бесполезно. Посмотрите: меня окружают только трупы моих несчастных товарищей, павших жертвами этого страшного побоища. Я остался один в живых, но я не хочу этого. Прощайте! Еще раз благодарю вас!

Он мгновенно достал из-за пояса револьвер и выстрелил себе в висок, прежде чем Валентин и Луис успели помешать.

Валентин и Луис поспешили удалиться с поля боя.

Итак, победа союзников была полная, колонна сира Джоржа Эллиота была уничтожена.

Союзникам досталось много продовольствия, солдатская амуниция и прочие военные принадлежности.

Валентин настоял на том, чтобы все тела были тотчас же погребены, что и было исполнено.

Благодаря выгодной позиции союзников потеря с их стороны была незначительна; убитыми и ранеными было не более тридцати человек.

Теперь, как и всегда в подобных обстоятельствах, индейцы потерпели более всех.

Союзники расположились лагерем на поле битвы.

На следующий день они расстались.

Краснокожие удалились тотчас же после раздела добычи.

Джемс Форстер отправился по поручению Грифитса с тремястами человек навстречу отряду, вышедшему из Колумбии.

Валентин отправил в пещеру Воладеро пятьдесят человек под командой Кастора.

Потом Джон Грифитс и Валентин Гиллуа, соединив свои отряды, отправились вместе к Прыжку Лося на реке Журдан.

Луис также был с ними.