12

СИНИЙ ЧАС

Впервые было опубликовано в январе 1955 года в журнале «Меркурий» («Merkur»), Штутгарт. Входит в состав второй книги стихов «Призыв к Большой Медведице». На русский язык переведено впервые.

Этим медитативно-философским стихотворением продолжается насыщенный поэтический диалог Ингеборг Бахман с немецким поэтом Готфридом Бенном (1886–1956). По-немецки оно называется «Die blaue Stunde» и представляет собой отклик на почти одноименное стихотворение Бенна: «Синий час» («Blaue Stunde», 1950). В его поэтике «синий час» — глубокий и чрезвычайно важный символ. Так обозначает поэт время одиноких размышлений, общения с Богом, время творчества. По ощущению Бахманн, ее стихотворение представляет собой результат как раз такого «бенновского синего часа» — об этом свидетельствует наличие определенного артикля «die» в названии ее стихотворения.

И это стихотворение Бахман иллюстрирует организующую роль принципа контрастности в ее лирике. Интересно оно и множеством ассоциаций с «исходным» стихотворением Бенна, которыми отчасти объясняются не вполне типичные для ее поэтики взаимосвязи противопоставляемых образов.

Первая и вторая строфы стихотворения позволяют говорить о тождественности в его художественном пространстве слова и любви (одновременно сохраняется важнейшее для Бахман тождество слово=жизнь и традиционное для поэзии сопоставление любовь=жизнь). Просматривается, хоть и менее явно, соотношение слово=свет, раскрытое через «любовь»:

В толчее фонарей этот синий свет,

пока смутный час не сломал хребет

пространству, губы твои — в моих,

укусами боль обучает их:

живо то слово, что завоюет вновь

мир, проиграет его и породит любовь.

Однако третья, последняя строфа, оставаясь в рамках того же художественного пространства, целиком построена на противоположных, казалось бы, образах: молчание, огонь, беда и самоубийство, каковым является прыжок вниз из-под купола цирка («через горящий обруч») — то есть смерть. Каждое из трех названных выше понятий (слово, любовь, свет) выражает, таким образом, в этом стихотворении одну из сторон смерти. В частности, слово выступает как контекстуальный синоним смерти, то есть оно почти сливается с абсолютным молчанием. Разумеется, это отчасти объясняется тем, что и в «исходном» стихотворении, обращенном к умершей возлюбленной, Готфрид Бенн отождествляет смерть с особым языком, основанным на молчании:

.. Мы оба знаем, слов не нужно,

словами так друг другу лгать легко,

а здесь их нет, они пространству чужды,

последний поезд следует в депо.

Заполнит мир великое молчанье,

в его часах — погибель пустоты,

здесь недоступны счастье и отчаянье, —

лишь в вазе поздних роз букетом — ты.

В бенновском тексте антагонизма между молчанием и словом нет, они выступают как синонимы, с той лишь разницей, что возможности слова по отношению к возможностям молчания ограничены. Вот как заканчивает Бенн свое стихотворение:

Начало всякое стремится к окончанью,

жизнь всякая — не нам искать слова,

замкнулась цепь, здесь вотчина молчанья,

а где-то — воля, высь и синева.

Нет ничего удивительного, что в стихотворении, несомненно, навеянном бенновским текстом, связь между молчанием и словом у Бахман меняется, повторяя, однако, «логику» старшего современника. Бесспорно, Бенн вызывает у нее восхищение. Хотя и слегка критикуется: не о его ли поэзии эта фраза, «Время роз на исходе», в последней строфе?

Девушка молча крутит веретено.

Время роз на исходе. Звезды звенят о дно.

Эй, господа, дайте мне в руки меч,

Жанна д'Арк сумеет родину уберечь.

Стойте, корабль нам через льды вести,

кроме меня, никто не знает пути.

Анемоны[51] купите! Три желанья — букет,

и надежней от страсти защиты нет.

Под высоким куполом цирка — карниз:

через горящий обруч прыгаю вниз,

Господу моему вверяю свою беду,

и он шлет мне с любовью утреннюю звезду.

Загрузка...