Волчье племя

Глава десятая

Не слишком-то радовало Сладушку возвращение домой: хоть и стосковалась по матушке, но все еще не чувствовала в себе таких сил, чтобы без страха встретиться со своими давними мучителями. Поотвыкла от щипков да тычков, сердцем в Лесу отогрелась… Еще страшнее теперь казались ей братья, тетки и бабка! Лучше бы — не так, лучше бы — вернуться украдкой да и увести оттуда матушку… Да только у Сладушки, как всегда, о ее желаниях не спросили: поднял ее князь Фредегар и передал из рук в руки могучему чужеземцу с иссеченным шрамами лицом. Конечно, могла бы Сладушка вырваться, убежать, залезть на самое высокое дерево или в чаще укрыться — авось, не пропала бы, друзья бы помогли! — но не посмела.

Стояла рядом с чужеземцем, роняя горькие слезы… Пока не подошел к ней Вуйко — попрощаться подошел, но в глазах его не было тоски.

— Не плачь, Оладушка! — зашептал он ей на ухо. — Ты вернешься. Ты обязательно вернешься! Лес принял тебя, ты теперь — одна из нас. Тому миру не удержать тебя! Ты вернешься… И помни о Силе!

— Ты думаешь, у меня получится? — громко потянув носом, спросила Сладушка.

— Получится… Но только что из этого выйдет? Ты все-таки с Силой осторожнее будь. Испугаешь людей… И они тебя не помилуют! Люди опаснее в страхе, чем в гневе.

Подошла Фрерона, поцеловала Сладушку в лобик, протянула ей резной ларчик:

— Не грусти, маленькая! Ты ведь мне теперь все равно что дочка, по лесному закону… Я тебя через Дерево провела — мне за тебя ответ держать, если что… Ты всегда в Лесу самой желанной гостьей будешь! А ларчик отдай матушке, пусть простит нас за все горести, ей причиненные, да не поминает лихом! Лиха и так у нас будет досыта…

Чужеземец поднял Сладушку и посадил на плечо.

Волколюды проводили Ронана с княжичем до самой кромки и указали тропу на болоте, по которой можно было выбраться.

— Изок меня, поди, заждался! А уж тебя-то твои люди ищут — наверное, и в живых-то не чают увидеть! — весело сказал княжич.

— А как ты им свои отлучки объясняешь?

— Охотой! — княжич похлопал по охотничьей сумке, в которую волколюды предусмотрительно положили несколько убитых соболей. — Не так, как у именитых охотников, но для княжича-белоручки совсем не плохо!

Ронан усмехнулся. «Княжич-белоручка» начинал ему нравиться — ему вообще нравились люди, не закрывающие глаз на свои недостатки.

— А верят?

— Еще бы не верить! Вот если бы правду сказал — тогда никто бы не поверил…

— А Изок знает?

— Знает. Он помогал мне Фрерону из темницы похитить. Он всегда и во всем мне помогал… Кроме того раза, когда я тебя убить хотел. Очень уж ты ему нравишься! Знаешь, Ронан, когда мы еще мальчишками были, няньки часто собирали ватагу, сынов нарочитых горожан, чтобы они игру затеяли и меня позабавили. Я совсем слабенький тогда был, не ходил даже, все в креслице лежал. Меня так в креслице в сад и выносили. Но я любил смотреть, как другие мальчишки бегают, дерутся… Мечтал, что и я когда-нибудь… Так вот, они часто разыгрывали подвиги великих воинов, про которых в легендах рассказывают. И твои подвиги тоже… Изок особенно любил и всегда стремился исполнять твою роль в игре. Даже дрался за это право. Для него так много значило — наяву тебя встретить! А я пытался заставить его убить тебя… Я боялся тебя, Ронан. Боялся, что ты согласишься служить моему отцу и тогда Лес падет, и Фрерона погибнет, потому что она — княжна, и пока она жива — чужой в Лесу править не будет! Она очень гордая… Лес любит — больше жизни!

Они шли уже пролеском — солнце пробивалось меж тонких стволов молодых деревьев. На опушке ждал Изок и два расседланных коня. Изок вскочил, бросился навстречу…

— Ронан! Ты жив! Как я рад… Как я тревожился за тебя!

— А мне ты, значит, не рад?! — возмутился княжич.

— Рад, княжич, рад… Но тебя ж в Лесу каждая травинка знает, с тобой ничего дурного случиться не может! А Ронана запросто убить могли… Он же за тобой следить пошел — его могли за врага принять… Да и сам ты мог заметить его и убить!

— Вот это вряд ли! — надменно усмехнулся Ронан, пренебрежительным взглядом окидывая щуплую фигурку княжича.

— Твои люди о тебе тоже тревожились, один даже пошел за тобой, да и сгинул…

— Брикций. Да, он в Лесу остаться решил. Вот его действительно едва не загрызли!

— А что за дитя ты из Лесу принес?

— Это дочка той красивой вдовы… Ее волколюды украли. А я обещал вернуть. Вот и возвращаю! — гордо ответил Ронан.

Теперь уже пришел черед Бранко усмехаться скептически:

— Нет, Ронан, будь на то только твоя воля, не получил бы ты девчонку! Ее сам князь Фредегар решил вернуть матери, в знак своей доброй воли… А вот вы ее спросите, хочет ли домой? Всю дорогу горюнилась да слезки роняла…

Изок отдал Ронану своего коня, а сам вспрыгнул на круп коня позади Бранко.

«Самое тяжкое еще впереди», — подумал Ронан, после дня утомительной скачки, завидев вдали белокаменные стены Гелона.

Ронан прежде всего добрался до площади, до лагеря наемников — друзей успокоить, что живы они с Брикцием, да и рассказать о чудесах, в Лесу увиденных, и о том, как переменил он свою воинскую задачу. Тревожился Ронан — поймут ли его, не обидятся ли, что лишает их славного зароботка командир? Хотя — и прежде случалось им, разобравшись как следует, переходить на сторону тех, против кого их, собственно, нанимали! Тем паче, что теперь — все по честному! — Ронан у князя Брана ни платы заранее, ни задатка даже не брал!

…Зря тревожился! Так любили в отряде своего командира, так почитали, так доверяли ему! Как въехал Ронан на площадь — окружили коня, прямо на руки приняли командира, земли не дали коснуться! Выслушали, ни словом не перебив, и дружно взметнули вверх мечи, единогласно поддерживая Ронана в его решении — никто не усомнился в правоте его, ни на миг! Даже Иссахар, хоть и мрачен был, тоже меч свои с другими поднял… Только потом спросил Ронана:

— Так что же, командир, снимаем лагерь и уходим?

— Нет, прежде я должен с князем переговорить… И дождаться, пока княжич Бранко… А где дети? Три девчонки и мальчишка с собакой? Которых мы под защиту брали?

— Ушли. Родителей их выпустили, так они забрали детей и ушли. В Лес. Домой, говорят, идти незачем: соседи наверняка все растащили и порушили. Младшая так ревела, когда с Айстульфом расставаться пришлось, что он ей своего идола, божка своего пузатенького подарил в утешение!

— Вот как! — рассмеялся Ронан и обернулся в поисках Сладушки.

Девочка пугливо жалась в тени шатра: боялась, видно, громкоголосых вооруженных наемников. Ронан поманил ее к себе, она послушно подошла.

— Где Айстульф?

Айстульф нашелся быстро и Ронан указал ему на девочку:

— Помнишь ту вдову-красавицу, которая в первый день к нам приходила и просила дочку ее отыскать?

— Помню, — густо покраснев, вздохнул Айстульф.

— Так вот, я исполнил, что обещал… Это ее дочь! Ты съезди к ней, отвези, девчонка дорогу покажет… А то мне не до того сейчас, с князем поговорить надо, — сказал Ронан, стараясь казаться как можно более равнодушным.

Айстульф полыхнул на него благодарными глазами.

— Спасибо, командир!

— Да что там…

…Айстульф смотрел на Сладушку с восхищением, словно на чудо какое-то невиданное, на руки поднял с великой осторожностью, словно боялся, что она растает или рассыпется.

Всю дорогу расспрашивал ее про матушку, про батюшку, про нынешнее их житье, а Сладушка с удовольствием рассказывала, ей было приятно внимание, с которым слушал ее этот молодой воин, а еще приятнее было слышать, как колотится его сердца, стоит ему вслух произнести имя матушки! А когда подъехали они к дому и матушка выбежала им навстречу, причитая и плача от радости, Сладушка почувствовала, как рванулось сердце Айстульфа навстречу ей из груди, словно птица из клетки!

А потом матушка обнимала, целовала Сладушку, всю ее оглядела — ручки, ножки, носик, косичку! — не испортили ли чего колдуны-оборотни? — и снова целовала, обнимала, прижимала к груди, ласковыми именами называла, и Сладушка сама расплакалась, не понимая теперь, как же это она прожила столько времени без матушки, как же это она могла без матушки чувствовать себя счастливой! Айстульф стоял в стороне, смотрел на них с умилением… Опомнившись, Оленя кинулась ему в ноги:

— Спасибо, спасибо тебе, воин! Жизнь мою спас, счастье мне вернул, вечно благодарна тебе буду, хочешь — рабой твоей стану, прикажи — все для тебя сделаю!!!

Айстульф поднял ее осторожно — и сам поклонился ей до земли:

— И тебе за добрые слова спасибо, только не меня надо благодарить, а Ронана, нашего командира! Он спас твою девочку и из Лесу привез…

Оленя смотрела на него сияющими глазами и не желала ни слышать, ни понимать, что он там на ее благодарность отвечает. Для нее главным и ясным было лишь то, что сидела она одна, каменея от горя, но въехал на двор светловолосый воин, с лицом румяным, как утренняя заря, и привез ей Сладушку, живую и невредимую. И остальное все было уже не важно!

— Матушка! Посмотри, что тебе Фрерона, княжна лесная, отдать велела! — Сладушка протягивала Олене резной ларчик.

Оленя взяла его, раскрыла и ахнула: дивной красоты серебряное ожерелье — переплетение листьев и цветов, осыпанных бриллиантовыми и изумрудными каплями! Олене не то чтобы надеть — видеть-то такой красоты не приходилось…

— Вернулась-таки девчонка твоя, замухрышка твоя никчемная! И, гляжу, не с пустыми руками!

Голуба! Вся зеленая от злобы! Оленя вздрогнула и прижала к себе Сладушку… А Голуба выхватила у нее из рук дивное ожерелье, поднесла к жадным глазам… И приложила себе на грудь, верно, намереваясь отнять, чтобы в нем Барыле своему показаться. Оленя только всхлипнула жалобно — воспротивиться она не смела: боялась!

— Не тебе подарено — не тебе носить! — жестко сказал Айстульф, выхватывая у Голубы ожерелье и, с почтительным поклоном, протягивая его Олене. — Надень, красавица, порадуй меня на прощание!

…Оленя побледнела, а потом — засветилась вдруг вся, золотисто и нежно, — словно пробудилась к жизни вся ее красота, за годы жизни с Клеменем совсем было поблекшая! С улыбкой приняла она из рук Айстульфа ожерелье и застегнула его на своей шее, и так стояла, в искристом сиянии камней, завороженно глядя на молодого воина…

— Защитничка себе нашла, беспутная! — зашипела Голуба, сперва опешившая от полученного неожиданно отпора. — Мужа оплакать не успела, а уже молодца на своем дворе привечает! Ну, подожди у меня! Вот я скажу матушке!

Оленя проводила ее тоскливым взглядом и тяжело вздохнула, переводя взгляд на Айстульфа.

— Спасибо тебе, воин, за все… Только уж пойду я. Нехорошо нам, правда, тут стоять… И соседи увидеть могут… Что они про меня подумают?

— Что дурного они могут подумать о тебе?! — возмутился Айстульф.

Но Оленя печально покачала головой и повела Сладушку в дом.

Айстульф смотрел им вслед…

И Сладушка несколько раз обернулась…

Он был такой славный и добрый, этот чужеземец!

Угрюмо, неподвижно, с выражением величайшего упрямства на лице, до боли в пальцах стиснув рукоять меча, стоял Ронан в покоях Брана. Рядом, опустив голову, стоял княжич Бранко.

Сам князь, бледный от ярости, с горящими глазами, метался, как хищник в клетке.

— Отец! Опомнись! Оглянись! До чего довело твое правление людей? Все государство? Мы стоим на грани войны! Неправедной, захватнической войны! Нам не победить! А если даже победим… Что дальше? Ты думаешь, мне неизвестны твои планы? Ты собираешься перейти через реку, напасть на апиан!

— Это наши исконные земли! — огрызался князь.

— Отец, люди доведены до пределов отчаяния! Они несчастны! Они измучены! Так дальше не может продолжаться… Ты должен оставить свои безумные замыслы, добром это не кончится, ты должен согласиться на мир с Великим Лесом! Только мир может спасти нас…

— Согласиться на мир? А дальше? Породниться? — издевательски выкрикнул князь.

— Я люблю Фрерону, отец! — тихо, но гордо ответил княжич Бранко. — Я люблю ее и… Конечно же, это одна из причин, по которой я хочу мира с Великим Лесом, но, поверь мне, отец, это не главная причина! Ведь я — прежде всего твой наследник, я должен думать о народе, который доверил нам свою судьбу!

— Глупец! Трус! Пустозвон! Ты не наследник мне больше! Ты недостоин меня! Ты недостоин власти! Мальчишка! Я прикажу запереть тебя и стеречь… И я пойду войной на Великий Лес, и я прикажу найти эту девку, эту волчицу, и сжечь ее, как это следовало сделать еще тогда! Всех их… А ты, Ронан?

— Я согласен с княжичем: война с Великим Лесом — безумие, она повлечет за собой огромные жертвы, да и потом, волколюды совсем не так кровожадны и опасны, как тебе хотелось бы, князь! Они совсем не звери…

— Они обманули тебя! Заворожили! Одурманили!

— Нет. Я видел и слышал. Я сам говорил с Фредегаром, лесным князем. Мне случалось прежде быть зачарованным, и потому я могу судить: я был в здравом уме. Я не стану воевать против Леса!

— Но ты обещал послужить мне! Здесь, в этой самой комнате, ты обнажил свое оружие и поклялся…

— Я не клялся! Но я обещал… Я сказал, что буду служить тебе, покуда против правды не пошлешь! Но воевать за тебя и против Леса — это все равно, что против правды!

— Что ж… Я найду других воинов! А ты поплатишься за свое предательство! — князь бросился к двери, распахнул ее, намереваясь крикнуть стражу… Ронан настиг его и отшвырнул назад, к стене.

— Прощай, князь, — бросил Ронан князю, выходя в распахнутую им дверь.

— Прости, отец! Я поступлю, как мне велит долг и сердце! Жаль только, что приходится против твоей воли идти! — сказал княжич Бранко, направляясь за Ронаном.

Князь смотрел им вслед безумными глазами.

Стоило Олене на миг оставить Сладушку одну, как сразу окружили ее братцы двоюродные, старые недруги — словно выжидали удобного момента! Трое в дверях встали, чтобы не дать убежать, а Ждан, с глумливой улыбкой, медленно пошел на Сладушку. Сладушка попятилась, глядя, как завороженная, на его кулаки…

— Вернулась значит, да? И что, правда, что ли — волколюд тебя унес? А может, ты сама в Лес убежала, чтобы от нас спрятаться? А вернулась зачем? Медом тут, что ли, тебе намазано? Думаешь наверное, мы по тебе соскучились, а? — он оглянулся и подмигнул остальным, они захихикали, предвкушая забаву, а Ждан сделал еще шаг к Сладушке. — Если кто по кому и соскучился… То это мой кулак по твоему носу!

…Ударить он просто не успел.

Все время, пока Ждан говорил, Сладушка чувствовала, как привычный страх перед братьями перерастает в ней во что-то другое: незнакомое, сильное, страшное и упоительное чувство закипало в ее душе, и она вдруг ощутила на лице дыханье Великого Леса, услышала шелест листьев, и словно молния пронзила ее — как там, внутри Священного Дерева!

В полутьме горницы было видно, как вспыхнули желтым огнем глазки Сладушки. Верхняя губка задрожала и приподнялась, обнажая длинные, острые, волчьи зубы. Пальцы рук скрючились, ногти изогнулись, затвердели и потемнели, становясь — когтями. Если бы кто-нибудь додумался снять со Сладушки ее голубенький платочек, то стало бы видно: у нее теперь острые уши!

Но для Ждана и всего остального — без скрытых платочком ушей! — хватило вполне. Он побелел, глаза выкатились, рот широко раскрылся для вопля… Но вопля не последовало.

Ждан молча осел на пол. Это потом он будет реветь до самого вечера, и после много-много ночей будет просыпаться с криком, мучимый кошмарными снами, и никогда больше он не обидит ни одного живого существа, и вырастет, и прослывет милейшим и тишайшим человеком в селе… Но сейчас — сейчас ужас придавил его настолько, что он почти лишился чувств. Зато остальные трое, видившие то же самое, но стоявшие дальше, нашли в себе силы дружно завопить и кинуться прочь из горницы!

— Волколюды! Оборотни! Ведьма! Ведьма! — неслось со двора, и соседи бежали, как на пожар, но вооружившись: с вилами, косами, кое-кто из охотников — с луками и колчанами.

Мальчишки ревели, золовки бесновались, визжа:

— Ведьма! Ведьменыш! Оборотень! Волчонок! — но в голосах их слышалось куда больше злобного торжества, нежели страха.

— Волчонок! Подменыш! В костер ее! В костер!

Последнее предложение было дружно подхвачено, кто-то бросился за соломой, а Сладушку, метавшуюся по двору, попыталась поймать Голуба… Как вдруг Оленя, бледная, страшная в безумии гнева, выросла над дочерью с отточенной косой в руках! Голуба, привыкшая к кротости и безответности невестки, все-таки протянула руку, пытаясь ухватить Сладушку за платьице — и завыла, прижимая к груди рассеченную руку! Еще кто-то бросился вперед — и снова свистнула коса, и брызнула кровь — толпа зашумела и отступила.

— На телегу! Быстро! — скомандовала Оленя Сладушке.

Сладушка бросилась к телеге, стоящей среди двора. Оленя вскочила следом, хлестнула лошадей… Кто-то кинулся к ней, пытаясь остановить, но она взмахнула косой… Кто-то еще послал им вслед стрелу, свистнувшую над головой у Олени…

На полном скаку, не в силах уже удерживать взмыленных лошадей, Оленя ворвалась на площадь, в лагерь наемников. Лагерь уже снимался, да и в городе было неспокойно, ратники, горожане метались, кто куда, и пролетевшая по улицам телега лишь слегка добавила паники.

Айстульф, бросившись под самые копыта, сумел-таки осадить лошадей. Потом подошел к Олене… Она раскраснелась от ветра, глаза лихорадочно блестели, платок и наголовье она потеряла, золотые волосы, отросшие за годы супружеской жизни, рассыпались по плечам, а между ними сверкали бриллианты и изумруды ожерелья Фрероны.

— Помоги нам, воин! — еще задыхаясь, прошептала Оленя. — Они дочку мою убить хотят! Помоги, оборони нас! Век рабой тебе буду… Заступиться за нас некому…

— Не рабой, а женой мне будь, красавица! — восторженно произнес Айстульф.

И тут же осекся: что, если получится, будто пользуется он беззащитностью женщины, которой и о помощи-то некого попросить?

И Айстульф поспешил добавить:

— А не хочешь, если я тебе не приглянулся — будь мне сестрицей, а я братом назовусь, и никто уже не посмеет ни тебя, ни дочку твою даже пальцем тронуть!

Оленя ему ничего не ответила… Только прижала к себе покрепче дрожащую Сладушку.

— По коням! Отходим! — прогремела команда.

Ронан, в полном боевом облачении, на приплясывающем от нетерпения черном жеребце, командовал отряду отступление, опасливо поглядывая направо: там, над казармами ратников, поднималось кровавое зарево.

— Княжич Бранко ратников на бунт поднял, многие за ним пошли, против князя, но еще больше — за князя, за войну, против Бранко и против нас! Надо выдти из города вместе с ними и пробираться в Великому Лесу. Там укроемся и решим, как дальше быть.

Айстульф поднял Оленю со Сладушкой, посадил их в телегу, сам взял вожжи и тронул коней… А за ними двинулись ратники в развевающихся алых плащах… А потом был бой у кромки Леса, когда настигли их верные князю воины и пытались не пустить к Лесу… А потом Великий Лес укрыл их крыльями своих ветвей…

— Знал я, конечно, что ты вернешься, — сказал Сладушке, с трудом отыскав ее в сутолоке, Вуйко. — Но не ждал, что так быстро!

Впервые вооруженные люди пришли в Великий Лес с миром.

— Быть может, это — знамение новой эпохи! — вздохнул князь Фредегар, глядя на свою дочь, ласково обнимающую княжича Бранко.