Волчье племя

Глава седьмая

Ронан хотел узнать как можно больше о тех, с кем ему предстояло сражаться. Для этого следовало почитать какие-нибудь летописи или, что гораздо лучше, ибо в чтении Ронан был не силен, поговорить с кем-нибудь из стариков, хорошо знающих историю родного края. Не бывало земли, в которой Ронану не удавалось бы найти такого старика, а беседы с ними оказывались, как правило, много полезнее, чем чтение летописей: старики такое иной раз припомнят, что в летописи заносить постыдились или не осмелились!

В Будинее ему указали на старика Бажена. Жил Бажен в селе — от Гелона не близко — но, похоже, стоил того, чтобы потратить день на поездку: он не только был старейшим из живущих и оставался при этом в трезвой памяти, он не только знал всю историю Будинеи, передаваемую в его роду из уст в уста, — Бажен был знаменит тем, что собирал и записывал не только легендарные, но и сказочные предания родного края. А в сказках, как не раз убеждался Ронан, правды больше бывает, чем в летописях, только правду эту угадать непросто…

Ронан отправился к старику Бажену и взял с собой Иссахара: верным друзьям своим, боевым коням, воины решили дать отдохнуть и попастись на сочной травке, а для скорейшего передвижения ратники князя предложили им легкую двухколесную упряжку, похожую на ксифские и кеметские колесницы, а кто мог лучше управиться с колесницей, запряженной четверкой быстрых коней, как не кеметянин Иссахар?

А кони были хороши! Статные, тонконогие, нервные, с гибкими шеями и злым пламенем в глазах… Таких коней нелегко удержать и подчинить себе, но, если все же удастся, упряжка полетит, как на крыльях! Ронан довольно поглаживал атласные бока коней, приплясывавших на месте и храпевших от нетерпения. Потом оглянулся в поисках Иссахара… И буквально столкнулся взглядом с незаметно подошедшим сзади незнакомым молодым человеком.

Глаза у незнакомца были холодные и светлые, как большие снежинки. И взгляд… Ну, очень нехороший! Безжалостный, насмешливый, жесткий. Так смотрят на врага, обреченного на смерть. На врага, которого очень долго искал, чтобы убить. А, между тем, Ронан впервые видел этого юношу.

Он был невысокий и слишком изящный для воина, с неспешной, ленивой походкой прирожденного бездельника, с холеными руками и капризно-усталым выражением на узком, бледном лице. На нем был роскошный, шитый золотом кафтан и такой же широкий алый плащ, какой носили все княжьи ратники, но — богато подбитый соболем. На пальцах — массивные перстни.

В молчании, хмуро Ронан смотрел на незнакомца, размышляя, кем же он может оказаться, раз одежда и украшения на нем много великолепнее тех, что носил князь Бран. Юноша надменно усмехнулся в ответ на его пристальный взгляд и, сделав еще шажок, провел кончиками пальцев по гриве лошади.

— Княжич! — раздался испуганный возглас.

Изок бежал к ним через двор со всех ног, потом вдруг — словно на невидимую приграду натолкнулся: споткнулся и застыл, не сводя взгляда с юноши в золотом кафтане. Страх и отчаяние были в его глазах, пока стоял он так, переводя взгляд с Ронана на княжича, с княжича на Ронана.

— Чего тебе? — недовольно спросил княжич.

— Бранко! Опомнись! Ты не…

Остаток фразы Изок просто проглотил: княжич метнулся к нему, сжав кулаки… Но — остановился. Не ударил.

— Княжич! Я не пойду на такое… Это неправильно!

— Мне решать, холоп! Пошел прочь… Другие найдутся!

Развернувшись на высоких, как у девушки, каблуках (с помощью коих он, видимо, тщетно пытался увеличить свой невнушительный рост), княжич пошел к резному крыльцу. Стражники едва успели отворить перед ним двери… Изок проводил его с болью во взгляде, сокрушенно вздохнул, махнул рукой и — зашагал в сторону ворот. Тщетно Ронан пытался окликнуть его: Изок даже не обернулся!

Ронан не слишком-то хорошо понял, что же, собственно, произошло, но, в любом случае, его это все насторожило. И он от всего сердца посочувствовал князю Брану: величайшее несчастье — такого наследника получить! Мало того, что телом хил, он еще и… Что еще вменить в недостаток юному княжичу, Ронан придумать не смог, но одно он чувствовал ясно: княжич совсем не похож на своего отца, княжич неприятен и, возможно, опасен. Ронан решил порасспросить ратников о княжиче и, возможно, понаблюдать за ним…

Но тут пришел Иссахар, пора было отправляться в путь и Ронан решил забыть на время этот странный инцидент и все свои подозрения, с ним связанные.

Дорога к селу, в коем доживал свой век старый Бажен, пролегала сквозь поля. Мелкие пташки пугливо вспархивали из-под копыт четверки коней, уверенно управляемых Иссахаром, стайками взлетали в густо-голубое небо. Солнце нежно пекло… Спелые, отягощенные зерном колосья склонялись до самой земли… И воздух был такой вкусный! Ронану вспомнилось детство, родная деревня и горы, вспомнилась отцовская кузница и маленькая резная колыбелька, в которой и сам он в младенчестве спал, в которую позже чуть не ежегодно клали новенького братца или сестрицу, и всех их Ронану приходилось баюкать и опекать, хотя он яростно протестовал, находя это занятие скучным и ненужным для будущего воина… Глупый мальчишка! Совсем не ценил тихих радостей мирного жития! Ронан расчувствовался, любуясь окружающей красотой, но все же заметил, что в каждом поле за работой жнецов наблюдают по два-три ратника в алых плащах и остроконечных шлемах. Охраняют ли они жнецов от волколюдов? Или…

Ронан не успел даже решить, что же может быть другой причиной внимания ратников к крестьянскому труду, как вдруг подал голос Иссахар, молчавший всю дорогу:

— Мне вдруг вспомнилась родина… Два раза в год — разливы рек. Уходя, река оставляет плодородную почву, покрытую толстым слоем водорослей. И тогда в прибрежные поля выгоняют рабов, и они трудятся, выбиваясь из сил, под неусыпным надзором воинов Сета, трудятся, чтобы успеть посадить, вырастить и собрать урожай до нового разлива. В Будинее, вроде бы, нет рабства? А присматривают за жнецами, как за нерадивыми рабами, готовыми разбежаться, едва ослабишь надзор. И мне это почему-то не нравится.

— Мне тоже, — буркнул Ронан, чувствуя, как у него портится настроение под гнетом всех этих подозрений.

…Старик Бажен жил в просторной полуземлянке, третья часть которой была отгорожена под загончик для козы. Ронан так и не мог понять, как же это люди делят свое жилище со скотиной! Под потолком стариковой обители в великом множестве висели связочки сушеных растений. Сам Бажен в длинной белой рубахе, с длинной седой бородой, походил на того самого снежного гнома, который, по легендам лунгов, правит упряжкой крылатых оленей, на которых с Севера, через горы Асгарда, прилетает Зима.

Бажен сидел за столом и растирал в руках засушенные головки каких-то растений, отделяя семена. Казалось, он совсем не удивился при виде двоих чужеземных воинов, напротив даже, он улыбнулся и кивнул так, будто давно их дожидался!

— Доброго вам здоровья, детки! — ласково сказал Бажен и, не прерывая работы, пододвинул им крынку. — Вот, отведайте-ка, покуда я все семена не освобожу от одежек и в мешочек до весны не ссыплю… Выпейте, не побрезгуйте, на козьем молоке, на медвежьем жиру, на гречишном меду, на травках-корешках, самая сила в таком питье, для вас как раз и готовил, только простыло оно немножко, я-то вас раньше ждал, с утра еще…

— Да как же ты мог знать, что мы придем? — удивился Ронан, опасливо беря в руки крынку.

— Так Сон-Трава подсказала мне! Собери Сон-Траву в мае месяце, по холодной росе, с наговорами, ее величающими, да положи в воду дождевую-небесную, да при полнолунии вынь и тогда уж сушить можно, а после — под подушку клади и она тебе все-все, что случиться должно, предскажет!

От угощения отказываться вообще нехорошо, а уж тем более — Ронан хотел расположить к себе старика Бажена! И, как ни пугало его содержимое крынки, надо было сделать хоть глоток из почтения к хозяину… Ронан задержал дыхание, мысленно призвал на помощь Крома и отпил. Как ни странно, густое, жирное и сладкое питье оказалось не таким уж и противным!

Ронан протянул крынку Иссахару, но тот даже и не заметил: он внимательно рассматривал пучки растений, свисающие перед самым его носом. Старик заметил его интерес, снял и принялся разбирать одну из связок.

— Вот Плакун-Трава, ее собирать поутру в самый долгий день середины лета, от простого человека она духов злых отгоняет, а знающему может и в подчинение этих самых духов привести! Вот Колюка-Трава, ее в день проводов весны на вечерней заре собирать, она над птицами власть дает знающим, а незнающим — удачу на птичьей охоте. А это — Одолень-Трава — с ней любого врага одолеешь, любую девку приворожишь! Вот Девясил — девять сил в себе держит! — на макушке лета до захода солнца сорвать, истолочь…

— Эй, старик, мы ж к тебе не за травяной наукой пришли! Все равно ж нам этого всего не упомнить! — возмутился Ронан.

— Знаю, деточки, — мягко сказал Бажен, продолжая разбирать растения. — Вы про Великий Лес разузнать хотите, про волколюдов, про то, как мы с ними четыре столетья соседствовали, а из тех четырех — два столетья уже войну ведем!

Давненько уже никому и в голову не приходило назвать Ронана «деточкой»! И это его больше всего удивило. Он допил залпом питье из крынки и уже ни разу больше не осмелился перебить неторопливое повествование Бажена. А Бажен тем временем вскарабкался на лавку и достал из потайного места за печью небольшой окованый сундучок. Иссахар рванулся было помочь ему, но старик даже прикоснуться не дал к заветному сундучку: поставил на стол, покрутил перед собой, полюбовался… Ронан, как не присматривался, не смог заметить скважины для замка. Сундучок, видно, был с секретом, и старик Бажен чрезвычайно гордился знанием этого секрета: открывать не спешил, поглаживал облупившийся рисунок. Ронан усмехнулся — если нужно будет, он попросту расколет такой сундучок, как орех, и никакие секреты не помогут! Бажен нашел пальцем какое-то местечко на донышке сундучка, нажал — крышка приподнылась. В сундучке были аккуратно сложены свитки — берестяные, матерчатые, пергаментные — Бажен выкладывал их на стол, расправлял любовно.

— Вот они все! Вся история нашего княжества. Вот этот, темный, берестяной, он самый первый… Я его уже даже разворачивать боюсь, того гляди, рассыплется! Впрочем, я наизусть знаю, о чем там… Его написал мой давний, давний предок, когда еще князь Ракша жив был… Мы ведь были великим народом! Единой землей с апианами и меланхленами… Пока не пришли ксифы. Во все времена — от Сотворения Мира! — ксифы жили войной, поклонялись мечу и нападали на соседние земли, но на протяжении долгого времени только южные соседи ксифов страдали от их набегов. А четыреста лет назад ксифы обратили жадные взоры на север, на нашу землю. Налетели, как саранча, на место одного убитого становилось десять воинов, и все они — на конях, искушенные в военном деле, — а мы-то и воевать не умели толком! Они отбросили нас за реку, в те земли, которые прежде будины считали безлюдными, непригодными для житья. Возмозжно, ксифы погнали бы нас и дальше, чтобы полностью уничтожить наше войско, лишить любой надежды на свободу, пусть даже в далеком будущем… Будинов вел юный князь Ракша, будины отступали вместе с женами, детьми, увозили на телегах стариков, уводили скотину, и, укрыв всех беззащитных за рекой, ближе к Лесу, князь Ракша со своими ратниками стоял насмерть на берегу, и был великий бой — да вы, верно, уж слышали, не могли не слышать! — и с тех пор речка Серебрянь зовется Красной. Выстояли будины, ксифы не перешли за реку, да и вовсе вскоре ушли в свои степи, обложив захваченные земли великой данью и заставив поклоняться данников своим воинственным богам. Те, кто нынче апианами зовется, на самом деле тоже будины, но только поклоняются они не Двуликой, а ксифской богине Апи, оттого и название их пошло. Еще они многие привычки переняли у ксифов, и, поскольку ксифам понравилось свои табуны на этих землях выкармливать, апиане со временем и сами стали коневодами. Мало кто теперь поймет, что мы с ними — один народ! Что до волколюдов и Леса… Говорят, в древние времена Лес едва ли не пол земли занимал, а потом — пришли люди, им понадобилась земля для посевов и древесина для построек… Теперь лишь на самых краешках земли сохранились островки Великого Леса! А люди-волки, лесные хранители, отступали вместе с Лесом, потому как без Леса они себе жизни не мыслят, и закон у них свой — лесной: такой, что прежде — Лес, деревья, травки всякие и твари живые, а только потом — человек и что там ему нужно. Волколюды — они мудрее нас, но, вместе с тем, они к зверям все-таки ближе, у них вся жизнь как-то проще… Но для нас — сложно, нам — не понять.

…Дверь в землянку с треском отворилась, и Ронан, заслушавшийся, вздрогнул от неожиданности и выхватил меч, но в дверях стояли всего-то навсего две босоногие девчушки-близняшки с льняными косичками, и они обе сразу кинулись к старику и дружно затараторили:

— Дедушка Бажен! Дедушка Бажен! Батюшка с охоты вернулся, он в болото провалился, ноги себе застудил и шею, трясет его, без голоса он, горит весь! Матушка к тебе послала, в ноги поклониться! Помоги, дедушка Бажен!

Старик нехотя оторвался от свитков, крехтя, подошел к хлебному ларю и принялся извлекать из него какие-то горшочки и связки кореньев.

— А ну-ка, идите сюда! От простуды я даю вам желчи медвежей, пусть мать разотрет с ложкой овечьего молока, даст батюшке испить и грудь ему теплее укроет. От жара — пусть истолчет чесноку с хреном, да батюшке вашему на шею и на суставы все намажет. А от хрипоты — пшеничные отруби с укропом уварить и пить — тоже пройдет. А не пройдет — позовете меня, я приду, наговор почитаю… А сейчас гости у меня!

— Спасибо, дедушка Бажен! — хором ответили девчушки.

Одна из них унесла на ладошке комочек какого-то остро пахнущего вещества, закатанного в листок подорожника — то, что дал ей Бажен для отца.

Старик, все так же недовольно покряхтывая, вернулся к столу и взял в руки старый свиток:

— Сначала волколюды нас добром приняли, даже в Лес пускали, но требовали закон лесной блюсти, дерев не рубить и зверье не губить. Учили, как правильно грибы-ягоды собирать, урона Лесу не нанося. Давали нам мясо — они-то сами охотятся, но не как люди, на всех подряд, а выбирают послабее зверя, от которого и потомство вряд ли выживет — а мы им, в обмен на мясо, хлеб несли. И хворост давали… А вот деревья в самом Лесу рубить не позволяли вовсе! Но тогда еще и вне границы Великого Леса было много, чего срубить, из чего дома строить… Двести лет мы в мире с ними прожили. Бывало, люди уходили в Лес жить, выбирали себе в пару волколюда. Бывало — волколюд выходил из Леса. Но это — реже… Они света не любят, им привыкать долго надо к тому, что солнышко прямо в лицо светит, а не сквозь толщу листвы, как в Лесу! Так вот, двести лет — в мире, а потом — князь Лагода за отцом престол унаследовал, и вздумалось ему на Великий Лес войной пойти, чтобы больше не по лесным законам охотиться или, там, дерево рубить, а как самим захочется! О том, чтобы к океану рваться, как нынешний князь… Такой мысли у него, пожалуй, не было. Просто — не желал терпеть волколюдов и законов их в своей, как он считал, земле! Оно и правда, если бы удалось Лес захватить, будины богаче зажили бы, свободнее — за счет охоты, да и древесина такая едва ли не на вес золота пойдет, если гиперборейцам на корабли ее продавать! Только — не знаю, на долго ли! И что бы дальше делали, когда бы весь Лес и всю живность в нем извели бы под корень… Но то — не мне судить! Да и не вышло покуда… А Лагоду загрызенным в собственной постели нашли, вот так-то!

Старик рассмеялся и подмигнул, но Ронан не понял его радостного намека.

— Так скажи мне, Бажен, прав-то кто изначально был?

— А это как взглянуть… Они, вроде бы, хозяева в Лесу и законы у них, вроде бы, для Леса — самые правильные. А мы, вроде бы, пришлые, прижились здесь из милости, да и начали на хозяев нападать. Но, с другой стороны, они ж — нелюди! А имеет ли право нелюдь-оборотень по земле ходить, и, мало того, ходить, но еще и законы свои диктовать людям, ущемлять людей в их желаньях и нуждах?

Ронан вспомнил слова князя Брана и то, как он во всем согласился тогда с князем… Но сейчас — он не мог бы твердо сказать, кто же прав! Много на земле всяких тварей, помимо людей да зверей. Есть еще цверги, дворксы, сайкары, драконы, те же волколюды и прекрасные альвы… И у всех — свои законы и свое право на жизнь! Но он-то человек… Он о людях, себе подобных, и должен думать, а не о Высшей Справедливости по отношению к каким-то там волколюдам! Или — к каким-то там альвам… Но при этих мыслях его затопили детские воспоминания и эта старая тоска, он вспомнил темно-зеленые глаза и мягкую шерсть тигрицы-оборотня… Нет, он не мог решить! И он молчал.

— Я считаю, что человек должен защищать свое право на жизнь и на благополучие… Защищать всеми способами, ему доступными, и ото всех, кто осмелится покуситься! Пусть волки защищают волчат, а я буду защищать детей человеческих! — твердо сказал Иссахар, поднимаясь с лавки и кланяясь старику.

Ронану оставалось только последовать за другом.

В молчании возвращались они к Гелону. Уже смеркалось, поля опустели, над горизонтом догорала узкая полосочка малинового заката. Теперь уже Ронана ничто вокруг не радовало, напротив даже, ему было грустно и скверно. Он никак не мог хотя бы для самого себя найти решение этого вопроса… Он не мог избавиться от сомнений. А сомневаться в правильности своих действий варвар Драконоборец так и не привык! С одной стороны — князь будинов и его правда. С другой стороны… С другой стороны — не только волколюды и Великий Лес, но и все остальные «нелюди», чудесные обитатели этого огромного мира, а с ними и Луириль, владычица Асгарда!

…Свистнула стрела. Пролетела возле самой щеки, обдав ветром! Вторая, третья, четвертая… Стреляли не в него и не в Иссахара — их доспехи простыми стрелами не возьмешь! — нет, невидимые лучники расстреливали коней! Один конь рухнул на колени, забился на земле, путаясь в упряжи… Другой — взвился на дыбы, закричав от боли, и рванулся вперед!

Повозка перевернулась. Ронан едва успел укрыться за ней от новой лавины стрел… А из полутьмы, с обочины дороги поднимались им навстречу хищные серые тени!

— Иссахар! Жив?

— Пока еще жив… Их не меньше двадцати!

Ронан поднялся, выхватив меч и наматывая плащ на руку, вместо щита… Иссахар привычно встал за спиной командира — спина к спине! — и биться насмерть…

Ронан даже не успел разобрать, кто же напал на них. Подумалось — волколюды — но через миг это было уже не важно, потому что первые двое нападающих вспрыгнули на перевернутую повозку… Свистнул меч, раздался короткий вскрик и на лицо Ронана брызнули горячие капли крови. Счет был открыт!

Вряд ли ночные убийцы смогли бы легко разделаться с Ронаном и Иссахаром, будь они даже на открытом месте и без доспехов, а здесь была еще и опрокинутая повозка, еще живые, напуганные лошади, отчаянно ржавшие, бившие копытами, — убийцы бестолково метались вокруг, Иссахар и Ронан ритмично размахивали мечами, как на уроке фехтования в школе гладиаторов! Но даже жестокие аристократы в Кемете не выпустили бы на арену двадцать воинов против двоих: это был бы уже не бой, это было бы убийство! Впрочем, то, что происходило сейчас, было именно убийством. Подлым убийством под прикрытием ночной темноты… Только жертвы все еще не спешили умирать!

Вот один из нападавших спрыгнул с повозки прямо на Иссахара — кеметянин принял его на острие своего верного меча, того самого, которым Иссахар убил хозяина школы гладиаторов — Ронану показалось даже, что он услышал стук рукоятки, коснувшейся груди негодяя, пронзенного насквозь… Еще одному, так же взобравшемуся на повозку, Ронан рубанул по ногам, но — не очень удачно, потому что убийца, взвыв, рухнул на Иссахара, придавив его к земле. Ронан остался один и, при виде этого, еще трое убийц рванулось вперед: первый, к счастью, споткнулся, зацепившись ногой за дышло колеса.

Ронан рубанул его по голове и сделал выпад мечом в сторону следующего нападавшего, но… Удар топором в грудь, хоть и сдержанный кольчугой, отбросил его назад. Убийцы бросились было на него, навалились, но Ронан сумел подняться — огромный, как медведь, атакованный охотничьими псами — принялся расшвыривать их… Иссахар тоже поднялся и успел зарубить двоих, а затем схватился с одним из нападающих — огромного роста, под стать Ронану! — ранил его в руку, так, что тот выронил меч, но убийца обхватил Иссахара за пояс и они оба покатились по земле. Ронан едва успел избавиться от своих противников, как увидел, как Иссахар душит, вцепившись намертво в глотку одного из нападавших, но другой, нависнув над Иссахаром, упоенно тычет ему в спину ножом: нож всякий раз отскакивал от кольчуги, но убийца не оставлял своих попыток! Взревев, Ронан опустил меч на его голову… Иссахар поднялся, стряхнув с себя труп…

Они снова приготовились к обороне, и вдруг Ронан понял, что стало как-то тихо… Только всхрапывали испуганные лошади и кричала вдали встревоженная птица. Но не было слышно встревоженного человеческого дыхания, топота ног, бряцанья оружия, приглушенных ругательств — никто больше не нападал на них, они остались одни, одни над мертвыми телами! Несколько минут они еще не верили тишине и своей победе… Потом огляделись по сторонам. Тринадцать человек замертво лежали на земле!

— Мне показалось, их было не меньше двадцати! — выдохнул Иссахар, вытирая свой меч об плащ одного из нападавших.

— Мне тоже… Может, убежали остальные? А может — почудилось… Где уж там было считать, когда они все вместе подбежали да набросились! Мне интереснее, не то, сколько их было — теперь это дело прошлое! — а кто их послал и кто они вообще?

— Волколюды? Больше, вроде, некому тебе смерти желать!

Ронан склонился над одним из убитых, ощупал его уши. Затем над другим, над третьим…

— Люди они! Люди…

— Тем хуже, — мрачно заметил Иссахар. — Потому что совсем непонятно становится…

Ронан тем временем осмотрел коней. Двое были целы, у третьего в бедре торчала стрела, но ранение не было страшным: с пару недель похромает — и все! Зато четвертый конь, в шею которого вонзилось несколько стрел, умирал… Ронан опустился подле него на колени, ласково погладил гриву… И вспомнил! Сегодня утром… Тонкие пальцы, небрежно касавшиеся этой самой гривы! Холодный, угрожающий взгляд!

А Изок?

Что он там прокричал?!

«Княжич! Я не пойду на такое… Это неправильно!»

«Мне решать, холоп! Пошел прочь… Найдутся другие!»

Похоже, действительно нашлись и другие. Ронан почувствовал, как темная ярость окутывает его сердце. Но все-таки он еще не был уверен…

Несчастный конь вздохнул в последний раз, тяжело сглотнул и умер.

…Князь был взбешен произошедшим. Его возмущение было явно искренним, потому что к негодованию примешивался страх: он действительно боялся, что Ронана убьют прежде, чем он успеет совершить свою миссию в Великом Лесу.

— Кто мог их послать? Кто? Кто?! Кто?!! — в отчаянии вопрошал князь Бран у побелевших от ужаса воевод, в срочном порядке созванных на совет.

— Если бы еще волколюды! Тогда все было бы ясно… Но ведь все они — люди, самые обычные люди, будины, в прошлом — княжьи ратники! — удивлялся один из воевод, рыжебородый Горыня, которому было вменено в обязанность съездить к месту нападения, собрать мертвых и выяснить по возможности личность каждого из них.

— Ты кого-нибудь подозреваешь? — спрашивал князь Ронана, но лунг недоуменно пожимал плечами и качал головой.

Не мог же он, в конце-концов, признаться, что подозревает княжича, единственного сына и наследника! И что все его подозрения исходят от нескольких странных слов, произнесенных княжичем и одним из ратных, да еще от личной неприязни, вспыхнувшей у Ронана при виде княжича в первый же миг! Глубинной, тайной неприязни, смешанной с брезгливостью, которую Ронан питал ко всем слабым и низкорослым мужчинам!

Хотя — некоторое подтверждение своим подозрениям Ронан получил на следующее же утро, когда лицом к лицу столкнулся с княжичем, выезжавшим из ворот на богато убранном белом жеребце. При виде Ронана, княжич качнулся в седле, даже дернул за узду, так, что жеребец встал на дыбы! И в глазах у княжича был ужас, суеверный ужас, как если бы Ронан пришел сюда прямиком с кладбища, разлагаясь на глазах! А чуть позже в лагерь прискакал Изок — ни за чем, просто так — прискакал, чтобы поклониться Ронану, поприветствовать Иссахара, и все никак не мог сдержать неуместной сейчас, торжествующей, глупой улыбки!

…Изок знал, что их должны убить. Более того, Изок должен был вести убийц, но он отказался. Он слишком восхищался подвигами Ронана, чтобы пойти на подобную низость.

Изок был счастлив тем, что они остались в живых! Но все же он не осмелился предупредить их, выдать своего княжича.

Княжич Бранко!

…Но почему?!