Глава 10

За десять дней до предполагаемого отъезда в Англию Шани была уже абсолютно готова, большинство своих вещей она собрала заранее и отправила в порт Фамагусты, откуда их должны были доставить в Ливерпуль. Тетя радовалась скорой встрече с любимой племянницей, однако в своих письмах не могла удержаться от нескольких ядовитых комментариев относительно мужчин в целом и Андреаса в частности. Письмо, которое Шани написала тетушке, было самым сложным из всех, что ей приходилось писать; разъяснить ситуацию и при этом не выставить Андреаса в дурном свете было довольно сложно. Шани прекрасно понимала также, что, когда она вернется в Англию, ее ожидает много трудностей, однако тетушка так ненавидит мужчин, что рано или поздно наверняка согласится с тем, что племянница будет куда счастливее, ведя независимый образ жизни.

Перед отъездом Шани предстояло устроить прощальную вечеринку. Мэтрон была явно удивлена ее намерением следовать этой традиции, вероятно подумав о том, что подобная затея может доставить лишние неудобства как ей, так и Андреасу. Они сидели на веранде, и, хотя было тепло, вечернее небо заволокли темные тучи. В горах Трудос уже вовсю зарядили ливни, и теперь там было так холодно, что снега в этом году ожидали раньше, чем обычно.

— Вы намерены когда-нибудь вернуться к работе медсестры? — поинтересовалась Мэтрон, дав формальное разрешение на вечеринку.

— Да, через некоторое время.

— Ваша тетя будет присматривать за ребенком?

— Я не спрашивала ее об этом, но, если она откажется, подожду с работой до тех пор, пока он не пойдет в школу.

— А потом конечно же устроитесь на полставки.

Шани кивнула. В этот момент у здания больницы остановилась машина Лидии. Девушка вышла из автомобиля и торопливо направилась к дому Андреаса. Мэтрон проследила взгляд Шани, и та покраснела. Прочесть мысли Мэтрон было несложно. Она очень плохо думала об Андреасе, полагая, что он воспользовался наивностью Шани, а потом бросил ее на произвол судьбы.

— Непременно пишите мне. Я должна знать, как вы со всем справляетесь.

Шани не ответила; покинув остров, она собиралась начать новую жизнь, хоть и под фамилией своего мужа. С прошлым она твердо решила порвать окончательно; даже Дженни, своей лучшей подруге, она не сможет писать. На глаза ее навернулись слезы. Будет ли Андреас сожалеть о содеянном? Будет ли чувствовать вину и поймет ли вообще, какую ужасную роль сыграл во всей ее судьбе? Он знал лишь только, что Шани возвращается в Англию, и она надеялась, что полной правды муж не узнает никогда. Так будет лучше для ребенка.

На пути к больничному флигелю, куда Шани ходила навестить некоторых пациентов в свободное от дежурств время, она не удержалась от мимолетного взгляда в сторону автостоянки. Было совершенно очевидно, что отношения между Андреасом и Лидией постепенно крепли и перерастали в нечто большее, чем просто дружба. Слишком уж много времени они проводили вместе. С той памятной вечеринки сестры Гловер это стало даже еще заметнее. Да, она испытала короткий миг триумфа, танцуя с мужем… но окончательную победу одержала все-таки Лидия. «Только вот жениться он на ней не может и не женится никогда, — злорадно думала Шани. — И если она добивается этого, нашу девочку ждет огромный сюрприз».

Сегодня Шани шла навестить тетю Люсианы, не так давно она упала с лестницы. Слава богу, все обошлось лишь ушибами. Довольная больничным уходом, пожилая женщина впервые в жизни наслаждалась тем, что принято называть «обслуживанием». Стоило Шани подойти к кровати, как глаза старушки радостно вспыхнули.

— Сестра Ривс! Я-то думала, что вы уйдете домой, так со мной и не попрощавшись.

— Ну разве могла я так поступить? Просто мне надо было обсудить кое-что с Мэтрон, пока она не занята.

— Незадолго до вашего прихода тетя сказала, что хотела бы поцеловать вас. — У кровати уже сидела пришедшая чуть раньше Люсиана.

— Почему? — удивленно спросила Шани, ощущая почти материнскую нежность, с которой пожилая женщина держала ее за руку.

— Она любит англичан, моя тетенька. Понимаете, ваша королева присылает ей деньги каждый месяц, и ещё ни разу не случалось, чтобы выплату задержали или не прислали вообще. А от нашего правительства она не получает ни гроша! Вот почему она так любит англичан и хочет вас поцеловать.

Шани наклонилась, и старушка поцеловала ее в щеку. Лицо ее при этом сияло.

— А твой отец был убит на войне? — Шани выпрямилась, но руку старухи не отпустила.

— Он служил на британском флоте, и моя тетя осталась с шестью детьми. Только подумайте, сестра Ривс. Одна, с шестью детьми!

«А я-то, — подумала Шани, — жалею себя при мысли, что буду воспитывать одного ребенка сама…»

— И все маленькие?

— Самому старшему было восемь лет. Но отец вашей королевы присылал им деньги на еду и одежду. И еще на образование. Потому-то все мои кузены и кузины получили прекрасное образование и смогли найти хорошую работу.

Шани улыбнулась:

— Да, Люсиана, я заметила, что ваша семья принадлежит к немногим, кто не напоминает нам «о тех дорогах, которые построили британцы». Ну, ты понимаешь, — продолжала она, широко улыбаясь, — я о тех гудронированных шоссе, на которых ваши водители до сих пор вынуждены держаться ближе к середине трассы. Когда я только приехала сюда, мы с подругой взяли напрокат автомобильчик, чтобы осмотреть ваш остров. И сначала я ругала ее за то, что она едет посредине, — разумеется, не всерьез. Но потом научилась держать язык за зубами, потому что мне сразу же ответили: «Сами виноваты, дороги нам строили вы».

Глаза Люсианы наполнились горечью, и она укоризненно заметила:

— Это было очень невежливо с их стороны.

— Да нет, мы же говорили в шутку, Люсиана. Твой спор с хранителем полей — пожалуй, самая серьезная словесная перепалка, которую я слышала с тех пор, как приехала на Кипр.

Тут Люсиана хихикнула:

— Все это родственные узы, пускай даже дальние. На Кипре им придают огромное значение. — Послышался звон колокольчиками, Люсиана поднялась. — Мне надо идти, тетенька; завтра приезжает мама.

— Не забудь полить мой сад, Люсиана.

— Полью, но на завтра обещают дождь.

— Пускай, а ты все равно полей. — Старуха подняла глаза на Шани. — Вы тоже уходите, сестра Ривс?

— Вам пора немного поспать, — мягко ответила Шани, отпуская руку больной. — Вам нельзя так много говорить. — Шани нагнулась и поправила подушку, а затем еще немного постояла, глядя в лицо женщины, спокойное и безмятежное, — та уже впала в полудрему. В этот миг Шани подумала, как тяжело ей будет навсегда распрощаться с этими прекрасными и загадочными стариками. Они были вымирающим видом, «последними из могикан» простой деревенской жизни с ее традициями и обычаями. Новое поколение было уже другим. Кипр не миновал обширных сетей, расставленных прогрессом. С одной стороны, не так уж это было неплохо… с другой — все же печально.

Три дня до отъезда… Прощальная вечеринка состоялась накануне в комнате отдыха медсестер. Лидию, разумеется, не пригласили. Андреас вел себя сдержанно, но внимательно и дружелюбно. Каждый раз, когда он смотрел на нее, в глазах его появлялось все то же странное, необъяснимое выражение.

— …Дождь не оправдал тех надежд, которые на него возлагали… — Шани чувствовала себя ужасно; Дженни и сестра Люсидес куда-то отошли, и она осталась наедине с Андреасом. — Солнце так иссушило землю, что дождь тут не в силах помочь.

— Зато сколько было оползней. Часть Василиосской дороги попросту смыло. Движение в одну сторону почти полностью парализовано…

«Ну и диалог! — подумала Шани. — Что за чушь мы оба несём!»

Атмосфера становилась все напряженнее.

— Жаль, если зима в этом году будет такой же бесснежной, как и в прошлом. — Шани нервно вертела в пальцах свой бокал. Ее не оставляло терзающее, будоражащее душу ощущение, что муж лихорадочно ищет возможность сказать ей что-то очень важное. Но, увы… Вокруг было слишком много народу. — Вот в горах Трудос снег идет вовсю, и если так будет продолжаться, талая вода оживит землю.

Подошёл доктор Гордон, потом еще кто-то из гостей. Андреас еле слышно вздохнул и вскоре, извинившись, удалился, объяснив, что ему необходимо еще поработать.

В пять часов утра следующего дня Андреаса срочно вызвали в Никосию. Чуть позже он позвонил оттуда и сообщил, что вернется не раньше завтрашнего вечера. Шани в этот день не дежурила, но Мэтрон, увидев, как она выходит из палаты, куда она заходила проведать одного из пациентов, попросила ее отнести несколько историй болезни в кабинет доктора Мэноу.

— Просто положите их ему на стол. Он просмотрит все, когда вернется.

Шани так и сделала… а потом взгляд ее упал на ключи, лежащие возле чернильницы. Ключи от виллы в горах Трудос.

Ее браслет… Она должна забрать его. Кроме двух колец, одно он подарил ей на помолвку, а второе обручальное, это единственный его подарок. Шани помедлила, а потом неуверенно протянула руку и взяла ключ. Некоторое время она смотрела на него, размышляя; она может быстро съездить на виллу, пока нет Андреаса. На автобусе она доедет за полчаса…

Дорога была почти пустынна; в горах выпало много снега, а плотные облака опускались все ниже к земле, окутывая ее туманной мглой. Шани вышла из автобуса и направилась к вилле. В быстро сгущающихся сумерках дом был виден плохо. Холодный, суровый — каким одиночеством веяло от него! Сейчас, пустой и мрачный, он произвел на Шани гнетущее впечатление. По спине ее пробежали мурашки, и она, отперев дверь, поспешила в спальню. Через несколько минут она вышла из дома с браслетом в кармане, захлопнула за собой дверь и, не оглядываясь, торопливо пошла назад. Снег падал огромными хлопьями, тихо ложась на долину и на безмолвную горную твердь. Автобус, скорее всего, поедет до Продхромоса, а потом повернет назад, и она не должна его пропустить — на сегодня он, наверное, уже последний, а видимость на дороге становилась все хуже и хуже. Теперь она подумала, что приезжать сюда было глупой затеей, и мысленно уже ругала себя за излишнюю сентиментальность, хотя и была рада, что нашла свой браслет.

Спуск был тяжелым, дорога была скользкая, двигаться приходилось медленно. Шани ускорила шаг, но, не успев далеко отойти от виллы, споткнулась о скрытый под снегом каменный выступ, попыталась удержаться на ногах, но не смогла. Все произошло в одно мгновение. Секунду спустя она уже кубарем катилась вниз, а крик ее умирал, тонул, заглушаемый плотной снежной пеленой, окутавшей, казалось, весь мир…


Хорошо знакомый запах больницы — это было первое, что она почувствовала, придя в сознание. Голоса, тоже знакомые… Мэтрон… доктор Моникомо… Откуда-то издалека раздался голос Андреаса:

— Шани… — он замолчал. — Мэтрон, вы не могли бы оставить нас?

Фигура в белом халате подошла к двери и исчезла… боль… чувство потери. Она с трудом открыла глаза. Вот он, Андреас… а ребенок?.. Конечно, его больше нет…

Она заговорила, голос ее дрожал, на глаза навернулись слезы.

— Ты сам оперировал, Андреас?

— Да, Шани, пришлось мне. Больше не было никого, кто мог бы…

— Что ж, думаю, наконец-то ты доволен… Ведь ты отнял единственное, что у меня оставалось… — он вздрогнул, но она не заметила этого, поглощенная болью утраты. — Надеюсь, теперь я сполна расплатилась за все обиды, которые тебе нанесла. — Несправедливость и жестокость этих слов были очевидны, Шани впервые в жизни была так беспощадна к другому человеку, но она была все еще очень слаба, слишком слаба и раздавлена горем, чтобы задуматься над этим. Ей было так больно, что Андреасу пришлось ввести ей еще одну дозу успокоительного.

Когда Шани вновь открыла глаза, то поняла, что находится в Лоутресской больнице. Дверь ее одноместной палаты была открыта, и из коридора, совсем рядом, доносились голоса.

— Мне сказали, сестра Ривс здесь. — Голос принадлежал Лидии.

— Да. Дороги расчистили, так что мы смогли перевезти ее на санитарной машине сегодня утром.

— Возможно, я ослышалась, Андреас, но мне показалось, что две медсестры говорили о ребенке. Это правда?

— К сожалению, она его потеряла.

— К сожалению! Полагаю, она этому только рада. Какая мерзость! Впрочем, я никогда не сомневалась на ее счет…

— Шани, — холодно перебил ее Андреас, — моя жена. И ребенок был моим.

— Твоя!.. — тишина. Андреас заглянул в комнату. — Твоя жена?!

— Да, Лидия, моя жена. А теперь, если ты не против, я пойду к ней. Она приходит в себя.

Андреас закрыл за собой дверь и приблизился к кровати. Шани почувствовала его прохладную руку на своем лбу. Он взял стул и сел рядом с ней. Он выглядел усталым.

— Мне уже лучше. Уже не больно. — Она немного помолчала. — Спасибо, Андреас. Ты, наверное, спас мне жизнь. — Она повернула голову и уткнулась в подушку. — Там, наверху, я не понимала, что говорю. Прости меня.

— Не за что просить прощения, милая. После операции тебе было очень плохо в течение нескольких часов. — Он нервно вздрогнул, затем улыбнулся. — Но теперь, надеюсь, все будет хорошо. Мы тебя быстро поставим на ноги. — Голос его был тихим и удивительно нежным. Он наклонился, погладил ее по голове и робко задал мучивший его вопрос:

— Ты… любишь меня, Шани?

— Да, Андреас. Я люблю тебя. — Она посмотрела ему в глаза. — Когда ты понял это?

— Наверное, тогда, в операционной, когда ты поругалась с Лидией. Мне показалось, что ты ревнуешь меня. Но ты солгала мне в ответ на вопрос о Брайане. Зачем, Шани?

— Я боялась… очень боялась, что ты догадаешься о моей беременности. Боялась, что заберешь у меня ребенка или что захочешь разделить со мной опеку над ним… — взгляд ее упал на часы Андреаса. Без четверти час. А какой день? Она собралась было спросить, как ее нашли, но Андреас заговорил первым.

— И поэтому ты старалась уверить меня, что все еще любишь Брайана. — Он покачал головой, отчасти осуждающе, отчасти с грустью. — Почему же, милая, почему ты не осмелилась сказать мне правду?!

Милая… И этот его нежный взгляд… Ее сердце затрепетало от радости, невзирая на пережитую потерю. Она объяснила ему причину, и Андреас сокрушенно покачал головой:

— Это все гордость. Проклятая гордость заставила меня сказать, что больше ты меня не интересуешь. Я был в отчаянии! Слепо поверил россказням Брайана о том, что ты одобряешь его затею с дурацкими угрозами. Но если бы ты только сказала мне о ребенке! Ну почему ты не рассказала мне?

— Я думала, ты предложишь мне жить с тобой под одной крышей ради него… — в глазах ее стояли слезы. — А я не могла пойти на это, зная, что ты не любишь меня так же, как люблю тебя я. И еще я боялась, что, если откажусь, ты будешь забирать у меня ребенка, и ему придется жить на два дома. — Она расплакалась. — Ты убедил меня в том, что больше я тебя не интересую… Ты… так искренне говорил, что не желаешь меня больше видеть… Я тебе, правда, поверила. Я так жалела, что слишком поздно осознала свои чувства к тебе.

— Не плачь, любовь моя. Ты устала? Хочешь отдохнуть? — она покачала головой, он наклонился и поцеловал ее. Затем он вытер ей слезы. — Я был не прав, когда говорил все это, — с сожалением признал он. — Но в тот момент мне казалось, что силы мои на исходе. Я твердил самому себе, что должен тебя забыть, но прекрасно понимал, что, пока мы рядом, я не перестану любить тебя. Я надеялся, что разлука поможет мне исцелиться. Но потом вдруг понял, что забыть тебя не смогу никогда, и, даже оттолкнув, не оставлял попыток вызвать в тебе ревность. Я хотел поговорить с тобой на прощальной вечеринке, но не смог… не представилось случая, и…

— Я чувствовала, что ты хочешь мне что-то сказать, — перебила она. — О, Андреас, и почему только ты не заговорил? — заговори он тогда, и их ребенок остался бы жив. Но она не стала произносить этого вслух. Они оба были виноваты в этой потере.

— Слишком много людей было вокруг. Я подумал, что мы поговорим на следующий день, но меня вызвали в Никосию. Я послал за тобой, вернувшись раньше, чем ожидал. Мэтрон сказала, что ты уехала и никто не знает куда. Мэтрон также обмолвилась, что уехала ты довольно рано, потому что в последний раз видела тебя, давая поручение положить на мой стол несколько историй болезни. И я не волновался, пока не обнаружил пропажу ключей. — Он взял ее за руку и задумчиво помолчал. — У тебя могла быть только одна причина отправиться на виллу — твой браслет. В те минуты я не знал, что и думать. С одной стороны, я окончательно понял, что небезразличен тебе, с другой — я страшно волновался при мысли о том, что ты поехала в Трудос одна, да еще в такую жуткую погоду. Потом приехал последний автобус, тебя в нем не было, и я решил съездить на виллу…

— В снежную бурю? О, Андреас…

— Я ожидал найти тебя на вилле одну, голодную — еды-то в холодильнике не было, и от души надеялся, что это самое страшное, что может произойти, но… — он запнулся и несколько секунд помолчал, не в состоянии произнести ни слова. — Я и не подозревал, что мне предстоит увидеть. На вилле тебя не оказалось, и вот тогда я испугался. Испугался впервые в жизни. Каким-то чудом я разглядел тебя у того дерева. Оно спасло тебе жизнь. Остановило твое падение… — он снова замолк, на лбу его выступила испарина. Воспоминание о происшедшем явно приводило его в ужас. — Тебя могло замести снегом… Я отвез тебя в Моникомо… там я пережил еще одно потрясение. — Он посмотрел на нее с горечью. — Мне пришлось оперировать тебя самому, я был вынужден… Шани, любимая, ты понимаешь?

Вспомнив о словах, произнесенных ею в первые секунды пробуждения, Шани почувствовала, как к горлу вновь подкатывает ком. Что ему еще оставалось делать? Провести операцию больше было некому. Он боролся за ее жизнь, как за жизнь любого из своих пациентов.

— Ты никогда не забудешь сказанного мной, — в отчаянии простонала она. — Не забудешь до конца своих дней!

И тогда он заставил ее замолчать нежным поцелуем.

— Я уже обо всем забыл. Тебе было очень больно, ты бредила.

— Я была дурой с самого начала, Андреас, — прошептала она. — Как бы мне сейчас хотелось повернуть время вспять!

— Это я во всем виноват. Я неправильно себя повел. Но я хотел быть с тобой, — быстро добавил он, — хотел показать тебе свои чувства, хотел подарить тебе свою нежность. Я так люблю тебя! И я знал, что, поняв это, ты осталась бы со мной, даже не любя меня.

— Так вот что ты имел в виду, говоря, что я останусь навсегда, если пробуду с тобой одну ночь. Теперь я понимаю… но тогда…

— Ты была так молода, любимая, а я не придал этому значения, хотя должен был бы. Я обязан был понять тебя, тем более что я врач.

Они помолчали, потом Шани не выдержала:

— Андреас… Брайан действовал без моего согласия. Откровенно говоря, он его даже не спрашивал, и я понятия не имела о том, что он делает. Я уже решила порвать с ним еще до того, как… как он тебе позвонил. После нашего отпуска я поняла, что никогда не смогу выйти за Брайана, хотя еще и не понимала, люблю тебя или нет. Я не была уверена ни в чем. Но уверенность появилась очень скоро, а потом я так обрадовалась ребенку…

— Ты не осуждала меня за то, что я сделал? — перебил он ее, не скрывая своего удивления.

Она покачала головой:

— Нет, тогда мне уже был нужен именно ты — возможно, я этого не осознавала, но я это чувствовала.

— И ты пришла, чтобы сказать мне об этом в тот день, когда я заявил, что не желаю тебя знать? — немного волнуясь, она кивнула, но его темные глаза были полны горького раскаяния. — Я хотел причинить тебе боль, а в то же время единственное, о чем я мечтал, — это заботиться о тебе и любить тебя. — Он еще немного помолчал, затем тяжело вздохнул. — Как я уже сказал, милая, я старался изо всех сил. На вечеринке сестры Гловер я был почти уверен, что ты ревнуешь меня к Лидии, и боюсь, что уделил ей даже больше внимания, чем следовало.

— Ты и до этого уделял ей внимание, — не удержалась Шани. — Я ревновала, ты угадал, но еще задолго до вечеринки сестры Гловер — другое дело, я и сама не понимала, что это ревность. Эта особа постоянно торчала в твоем доме, а тогда в операционной ты был с ней до того любезен, — с грустью продолжала Шани, невзирая на то что губы ее мужа тронула ехидная улыбка. — Ты отчитал меня перед ней, как школьницу.

— Чтобы заставить тебя ревновать, любовь моя. За этим ничего не стояло. Я имею в виду все эти любезности. Прости, что сделал тебе выговор, дорогая. Но не волнуйся, за тобой остается право на реванш. — Она рассмеялась. — Нет, милая, ничего между нами не было. Она выполняла для меня машинописную работу, поэтому и приходила ко мне домой. Я ужинал у них дома, потому что у Лидии очень милые родители. На свадьбу она напросилась сама, и отказываться мне было неудобно, хотя я и собирался туда один. — Он ласково улыбнулся. — Нет, Шани, с того самого дня, как ты случайно налетела на меня в дверях вашего дома и я заглянул в твои прекрасные глаза, другие женщины для меня перестали существовать. Я влюбился с первого взгляда, я хотел сказать это твоему отцу, но тут же понял, что он меня просто высмеет — ведь греческие мужчины имеют репутацию скорее страстных любовников, нежели любящих мужей.

Это правда. Его сомнения можно было понять.

— Мой отец влюбился в маму с первого взгляда, — сказала она, нежно держа его за руку. — И уверял, что однажды это произойдет и со мной. Андреас, — повторила она, — я была круглой дурой. С самого начала.

— Нет. Это я был эгоистом, теперь я точно знаю. Я понял это в ту ночь, когда ты сбежала от меня. Ты должна была подрасти, прежде чем вступать в брак. Я решил подождать с поисками, пока ты не станешь совсем взрослой. — Он замолчал. — Я приехал сюда, чтобы ухаживать за тобой, как принято ухаживать за девушкой в Англии, поэтому я и попросил на год направить меня сюда и вызывать в соседние больницы в случае необходимости. Но ты стала требовать развода, чтобы выйти за другого. Я был потрясен тем, что ты нашла кого-то другого, так толком и не узнав меня. Видимо, во мне взыграла гордыня…

— Нет, Андреас. Просто ты думал, что я вернусь к тебе, потому что сам ты никогда не думал об иных связях. — Она отпустила его руку и отвернулась. — Мне так стыдно!

Но Андреас снова взял ее за руку и наклонился поближе, заставив ее снова посмотреть на себя:

— Ты не должна упрекать себя в чем-либо, Шани.

Она хотела заговорить, но он закрыл ей рот горячим поцелуем.

— Думаю, на Косе, когда мы были так счастливы, мне следовало сказать, что я люблю тебя, — произнес он наконец.

— Но ты не сказал из-за Брайана. Ты думал, что он еще нужен мне. — Шани чувствовала себя виноватой. Она просто была обязана понять природу его истинных чувств, ведь он был так нежен с ней. Поездка на Кос была для нее прекрасной возможностью узнать настоящего Андреаса, но должных выводов она тогда не сделала. — У меня создалось такое впечатление, будто ты что-то замышляешь…

— Замышляю?

— Мне казалось, что ты найдешь способ предотвратить развод — даже если мой адвокат окажется прав и сумеет его добиться. Ты?.. Я хочу сказать… — она не могла подобрать нужных слов, и Андреас пришел к ней на помощь.

— Ты предполагала, что я с самого начала принял определенные меры, чтобы развод оказался невозможным? — она кивнула, и он продолжил: — Такая идея приходила мне в голову, но, как я уже сказал, мне не хотелось, чтобы все произошло так. Я надеялся, что ты захочешь вернуться по собственной воле. Так или иначе, после этих угроз я решил положить конец самой идее о разводе. — Губы ее дрогнули, к глазам опять подступили слезы, и он, заметив это, сказал: — Ты устала, любимая, тебе надо хорошенько отдохнуть. — Он подоткнул ей одеяло и погладил по голове. — Ты сумеешь заснуть или дать тебе успокоительного?

— Усну сама. — Ей впервые за долгое время было так хорошо, она зевнула и подняла на него слипающиеся глаза. — Скажи, милый, а сам-то ты спал с прошлой ночи? Ведь все произошло прошлой ночью?

— Прошлой ночью? Мы бы не стали тебя перевозить сюда, произойди все прошлой ночью. — Оказалось, что она пробыла без сознания двадцать четыре часа, а потом еще лежала под наркозом. — Я и сегодня-то тебя перевозить не хотел, но сводка погоды заставила принять это решение. В Трудосе снова ожидают сильный снегопад, а тогда дороги будут непроезжими еще несколько недель.

— Ты потратил на меня столько времени… — чуть слышно прошептала она. — Чем мне только отблагодарить тебя, Андреас?

— Ты уже это делаешь — ты любишь меня. — Голос его был мягким, глаза светились благодарностью. — Благослови тебя Бог, родная. — Он опять наклонился и поцеловал ее, но на сей раз поцелуй его был почтительным, словно он прикасался к святыне. А когда он выпрямился, Шани спросила:

— Когда я смогу встать с постели?

— Очень скоро. Мы вместе проведем Рождество, и это будет потрясающе.

— А каков в это время Кос?

— Пока никаких путешествий, сладкая моя.

— Может, в январе? — спросила она, уже почти засыпая. — Помнишь, ты говорил, что это было бы отличным местом для медового месяца…

— И никакого медового месяца до особых распоряжений твоего лечащего врача.

Она тяжело вздохнула. Как могла она так долго думать, что для него это было лишь страстью?


Весна пришла на чудный остров Кос. Шани и Андреас рука об руку стояли на вершине Асклепиона. На щеках Шани играл свежий румянец, волосы развевались на ветру, глаза сияли от счастья. Воздух был напоен ароматами весны, солнце ярко светило в безоблачном ярко-голубом небе.

Шани с любовью поглядела в лицо мужа. Он улыбнулся, взял ее руку и поднес к своим губам.

Загрузка...