Жила-была старая-престарая свинья, и было у той свиньи три маленьких поросенка. Одного поросенка звали Время, другого поросенка звали Тепло, а третьего поросенка звали Крепко.
Жила эта старая-престарая свинья в глубоком лесном овраге, в маленькой деревянной сакле. Каждый день варила она кашу и кормила маленьких поросят, а потом, как наступал вечер, укладывала их спать на соломенные постельки.
Так и жила старая свинья со своими тремя поросятами и горя не знала.
Вот однажды варила свинья кашу над очагом, а три маленьких поросенка сидели тут же в сакле, сидели и поглядывали то на мать — старую свинью, то на котел с кашей.
— Нана, скоро ли ты дашь нам каши? — спрашивают поросята.
— Скоро, детки, скоро, — отвечает старая свинья.
Только сказала она так, вдруг слышит — стучится кто-то в дверь.
— Кто там? — спрашивает свинья, а сама подбежала к двери и смотрит в щелку; видит — у двери стоит маленький козленок.
— Не впустите ли гостя? — говорит козленок.
— Гость да будет счастливым! — отвечает ему старая свинья.
Отодвинула она крепкий засов и открыла дверь.
— Кто ты такой и какой ветер принес тебя в мою бедную саклю? — спрашивает свинья у маленького козленка.
— Я сын старой козы из соседнего оврага. Моя мать прислала тебе в подарок соленой рыбы.
Взяла свинья сверток у козленка, развернула его, а в свертке большая рыба. Чешуя у нее блестит, как огонь в очаге, жир каплями так и падает на землю.
Обрадовалась старая свинья — давно она не ела рыбы, даже хрюкнула и говорит маленькому козленку:
— Скажи салам своей матери, старой козе. Пусть она живет в счастье.
— Хорошо, — заблеял на прощанье маленький козленок и побежал домой.
А старая свинья вернулась к очагу, накормила маленьких поросят горячей кашей, а сама принялась за рыбу. От головы до хвоста съела рыбу, съела даже потроха, даже все косточки съела.
«Хорошо бы каждый день такой рыбой лакомиться», — подумала старая свинья. Потом повела своих поросят во* двор, уложила их в теплой луже и сама тут же улеглась погреть старые кости на солнышке.
Много ли, мало ли лежала так свинья со своими поросятами, наконец захотелось ей пить. Ткнула она нос в лужу, а в луже одна только грязь. «Хорошо бы попить воды из горной речки», — подумала она, вскочила на ноги и говорит своим маленьким поросятам:
— Вы лежите тут смирно в луже, а я к речке побегу.
И побежала она по тропинке прямо к речке.
Прибежала старая свинья к горной речке и стала с жадностью пить холодную воду.
Вдруг, откуда ни возьмись, — волк. Увидел свинью, вскочил ей на спину, вцепился острыми зубами в шею и проворчал:
— Ну, теперь-то я съем тебя, свинья! Давно у меня текут слюнки, глядя на тебя, да только в лапы ты мне все не попадалась.
«Плохо дело, — подумала свинья. — Да только волк хоть и зол, а глупее его нет зверя в лесу. Попробую обмануть его».
И говорит свинья ласковым голосом:
— Молю тебя, не ешь меня, добрый волк! Бока мои — камни, голова моя — пень, ноги мои — деревяшки. Сжалься ты над своими крепкими зубами, не ешь меня. Зато уж я угощу тебя на славу — дам тебе трех своих поросят. А поросята жирные, точно бурдюки сала, розовые, точно яблоки в саду.
Подумал волк и сказал:
— Правду ты говоришь, свинья. Лучше полакомиться жирной поросятиной, чем крошить зубы о твои кости.
Сказал так и громко проглотил слюну.
Услыхала свинья слова серого волка, очень обрадовалась, а сама печальным голосом говорит:
— О серый мудрый волк, сегодня, как наступит вечер, приходи к нашему оврагу. Как придешь в овраг, кликни сначала старшего поросенка, потом среднего, потом младшего. А как выйдут они к тебе, ты их и съешь.
У волка от этих слов даже глаза разгорелись. Защелкал он от радости зубами и спрашивает свинью:
— А как зовут твоих поросят?
— Старшего зовут Время, среднего Тепло, а младшего поросенка зовут Крепко, — отвечает свинья.
— Хорошо, — сказал волк, — я отпущу тебя домой, а как наступит вечер, приду в овраг за твоими поросятами.
Сказал так и спрыгнул со спины старой свиньи.
— Только непременно приходи, не обмани старуху, — говорит ему свинья. — А я сейчас покормлю своих поросят, чтобы к вечеру стали они еще жирнее, — сказала она и заторопилась в свою саклю.
— Приду, как не прийти, — сказал волк и побежал в темный лес.
Бежит, а сам думает: «Ну и глупая же эта старая свинья! Всех своих детей мне отдает да еще боится, что я не приду».
А свинья побежала к себе во двор, подняла из лужи маленьких поросят, накормила их молоком и повела в саклю. Там уложила их на соломенные постельки, крепко-накрепко заперла дверь и сама легла рядом с поросятами.
А как наступил вечер, прибежал волк из темного леса к сакле старой-престарой свиньи и закричал:
— Эй, старая свинья, скажи поросенку Время, чтобы пришел ко мне в жмурки поиграть!
Тут свинья ему из сакли отвечает:
— Время уже прошло, о серый волк! Того поросенка я спать уложила на мягкую постельку.
Рассердился волк, защелкал зубами и опять закричал:
— Эй, старая свинья, скажи-ка поросенку Тепло, пусть придет в овраг со мной в альчики[12] поиграть!
— В сакле моей тепло, и поросята мои спят крепким сном на соломенных постельках, — опять отвечает свинья волку.
От злости запрыгал волк и закричал на весь овраг:
— Эй ты, старая свинья, скажи младшему поросенку Крепко, пусть придет со мной в куклы поиграть!
А свинья ему отвечает:
— Крепко замкнута дверь моей сакли, и никогда не войти в нее злому волку. Убирайся лучше в лес и в другой раз будь поумнее!
— Погоди, попадешься ты мне в пасть! — закричал волк.
Зарычал он, завыл, зубами защелкал и побежал по лесной тропинке.
Долго ли, коротко ли бежал серый волк, много ли, мало ли выл и зубами щелкал, наконец устал и как мертвый свалился на траву, разинув пасть и вытянув ноги.
Лежит злой и голодный на траве и еле дышит.
А в это время пролетала над темным лесом голодная ворона. Летит и смотрит в овраги, смотрит на лужайки, смотрит на тропинки — нет ли где чего поесть. И вдруг видит ворона — на траве лежит мертвый волк.
— Карк! Карк! Карк! — обрадовалась черная ворона. — Целого волка нашла! Ох, и наемся же я сегодня волчьим мясом! Только в самом ли деле он мертвый или просто притворяется?
Кружит черная ворона над волком, каркает, каркает, а волк головы не поднимает, зубами не щелкает, глаз не открывает. Тогда села ворона на волка и стала его клевать.
Клюнула ворона крепким клювом ногу волка раз, клюнула другой.
«Кто это кусает мою ногу? — подумал волк. — Блоха, овод какой или лесной комар?» Подумал так волк и чуть приоткрыл левый глаз. Видит — нет никакой блохи, нет никакого овода, нет лесного комара, а сидит у него на ноге черная ворона. Тогда волк совсем открыл левый глаз, посмотрел опять: так и есть, ворона. Не поверил волк левому глазу, открыл и правый глаз, смотрит двумя глазами — все сидит ворона. Сидит и клюет его ногу. Забурлило тут в сердце волка, как в горном ключе. Оскалил он острые зубы и хвать ворону за крыло!
Закричала ворона на весь темный лес, вырывается, бьется, но крепко держит ее волк.
— Ага, черная собака, — кричит он, — попалась ты мне! Ну, уж тебя-то я не отпущу, как отпустил старую свинью! Сейчас проглочу тебя с хвостом и с клювом.
«Попробую обмануть глупого волка, — подумала ворона. — Если мое счастье, я избавлюсь от беды».
— О добрый волк, — взмолилась ворона, — не ешь меня, лучше выслушай!
— Не стану я тебя слушать, — говорит волк. — Вчера послушал я глупую свинью, она меня и обманула. А теперь ты меня хочешь обмануть.
— Пусть меня проклянут предки, если я тебя обману! — говорит ворона волку. — Выслушай мои слова.
— Ну говори, да побыстрее, — сказал волк.
Хитрая была черная ворона: закрыла она глаза и печальным голосом говорит:
— О добрый волк, делай со мной все, что хочешь! Хочешь — съешь меня. Хочешь — задуши. Хочешь — в воду меня брось. Только, избавь тебя аллах, не вешай мне на шею чурек или бобы и не бросай меня с обрыва.
— А что будет, если я повешу тебе на шею чурек или бобы и брошу тебя с обрыва? — спрашивает волк.
— Тогда великий грех падет на тебя, — отвечает ворона волку. — Если ты сделаешь так, я сразу умру. Да не беда, если только одна я умру, а беда, что ко мне слетятся вороны со всего света и от горя умрут возле меня. Вот какой великий грех падет на тебя!
Вскочил глупый волк от радости на ноги, не выпускает ворону и кричит ей в ответ:
— Ну и хорошо, что подохнут с тобой все вороны со всего света, — я вдоволь наемся тогда вороньего мяса! А то какой прок моему пустому брюху от тебя одной?
— О добрый волк, не бери такого греха на душу! — каркает ворона волку, а сама думает: «Обману я тебя, глупый волк, не забудешь меня до самой своей смерти».
Думает так черная ворона и радуется — даже каркать перестала.
Не слушает волк вороньих слов, зажал покрепче ее в зубах и бежит по темному лесу от куста к кусту, из оврага в овраг — все смотрит, нет ли где бобов. А как нашел бобовый куст, придавил он лапой вороне крыло, нарвал большую связку бобов и привязал ту связку на шею вороне. Потом опять схватил ворону крепкими зубами и побежал на высокую гору. Прибежал волк на высокую гору и кинул ворону в пропасть, а сам посмотрел в небо — не летят ли вороны со всего света.
А ворона взмахнула черными крыльями и поднялась на высокое дерево.
Села черная ворона на сук, клюет бобы и кричит волку:
— Карк, волк! Карк, дурак! Пусть от злости лопнут твои глаза и сердце!
Увидел волк — не упала ворона в пропасть, а полетела на высокое дерево, услыхал он, как смеется она над ним, и зарычал от злости, завыл от досады, защелкал острыми зубами:
— У-у-у, какой я глупый волк! Вчера меня обманула старая свинья, а теперь — эта черная ворона. У-у-у!
Воет волк от злости и с голоду. Воет и бежит по лесной тропинке, а как взглянет на черную ворону, еще сильнее завоет, еще громче защелкает зубами. Долго ли, коротко ли бежал по лесной тропинке, кто знает. Наконец совсем выбился из сил — ни бежать не может, ни острыми зубами щелкать.
Повалился тогда глупый волк на траву, высунул язык, вытянул ноги и уснул крепким сном. И так с тех пор никогда не просыпался.
А черная ворона сидела на суку и клевала сладкие бобы. Потом полетела она над темным лесом и увидела, что умер глупый волк.
— Карк! — обрадовалась черная ворона и полетела направо, потом полетела налево; летит каркает — зовет своих подруг.
Слетелись все черные вороны со всего света на зов подруги. Слетелись и стали клевать глупого волка.
И клевали они волка до тех пор, пока не остались от волка одни кости.