Вольный Флот - Старшина Тарасов против сил зла

2. Старшина Тарасов против упыря

Комбат вышел на развод чеканя шаг, что означало: «Что-то случилось». Окинув взглядом подчиненных, он глубоко вздохнул и начал разнос.

— Я вот не понимаю, товарищи, что такого сложного: сходить в увольнение. Добрался до города, пошарахался, пожрал, склеил девку с титьками, хорошо провел время, вернулся в часть. Все просто. Но не для нас… Не для нас…

Остановившись, он внимательно посмотрел на носки ботинок, дожидаясь, пока личный состав усвоит сказанное, потом вскинул голову безошибочно выцепив взглядом залетчика.

— Сержант Коростылев — выйти из строя! Вот, товарищи. Полюбуйтесь… Знаете загадку: «С луком, с яйцами, но не пирожок?» Кто ответ знает? Правильно — это Робин Гуд. Так вот, товарищ сержант, будучи отпущенным в увольнение, решил поиграть в защитника слабых и обездоленных. Находясь в трамвае, он, как следует из данной сотрудникам правоохранительных органов объяснительной, заметил гражданина, который, цитирую: «Просил в ебло». И сержант Коростылев, добрая душа, запрос удовлетворил. Стукнул гражданина в это самое ебло, отчего тот упал, а потом встал на него двумя ногами и стоял до приезда доблестной милиции, которая их обоих и повязала. И этим вы, товарищ сержант рождаете во мне противоречивые чувства. С одной стороны, были бы вы дураком, вас бы медкомиссия завернула. С другой — мне очень неприятно думать, что это вы тут, под моим командованием, так отупели. Хотя может я чего-то не понимаю? Объясните мне ваши мотивы?

— Ну он докапывался до всех, на женщин «блядями» ругался, — виновато потупившись пояснил Коростылев, — А я, вроде как военный, на меня люди смотрят.

— И вы решили, так сказать, не запятнать честь мундира? Встать на защиту мирного населения? — Комбат, подняв фуражку, пригладил волосы, — И, заметьте, я вам, по этому поводу, слова не сказал. Я бы этого питекантропа сам на пинках оттуда вынес. Вы зачем милицию дожидались?

— Чтобы они его забрали…

— Вы понимаете, товарищ сержант, что у нас в стране, «по закону», и «по справедливости», это две разные вещи? Если вы хотели действовать по закону, то надо было не бить его, а дождаться специально обученных этому людей. А если решили наносить добро и причинять справедливость, то надо было, с криком «ЗА ВДВ», отпинать его так, чтобы он встать не мог и валить оттуда галопом. Почему такое лицо? Что-то не ясно объяснил?

— Никак нет, товарищ подполковник… — мотнул головой Коростылев, — Все ясно. Неясно только, почему: «За ВДВ»?

— Чтобы, потом, милиция тебя там, у них, а не здесь искала. Элементарная же вещь!

— Виноват, товарищ подполковник.

— Всему вас учить надо, — Комбат тяжело выдохнул, — Встать в строй с глаз моих… Геннадий Павлович…

— Здесь… — отозвался Начштаба.

— Я обещал в милиции, что накажу своей властью, поэтому выговор этому Робин Гуду, за рукоприкладство и, потом, снятие ранее наложенного взыскания за помощь в обезвреживании хулигана.

— Так, Виталий Сергеевич, это у нас «то» на «то» получается…

— Вот как получается, так и пишите, а то взяли моду в общественном транспорте дебоширить… А вы, товарищ сержант, если думаете что легко отделались, то это не так. Старший Лейтенант Катюхин!

— Я! — рявкнул Ротный, которого все это изрядно веселило.

— Проследите, чтобы сержант Коростылев возглавлял роту на каждой утренней пробежке. Чтобы дошло наконец, что мы их тут не просто так бегать учим.

— Слушаюсь…

— И, после развода, офицерам и прапорщикам не расходится. Майские на носу — надо обсудить порядок проведения…

Не секрет, что «Майские праздники», в сознании подавляющего большинства граждан, плотно ассоциируются с шашлыками, а шашлыки — с водкой. Комбат исповедовал старую армейскую мудрость: «Не можешь предотвратить — возглавь», поэтому, понимая, что никакая сила в обозримой вселенной не удержит офицеров от того, чтобы запалить костер, пожрать и нажраться, решил сделать это, по крайней мере, организованно, а не собирать потом личный состав по оврагам и не тушить поллеса. Опять…

Недалеко от части имелось лесное озеро. Точнее, раньше, когда склады были больше, это был пожарный водоем, но сейчас берега густо поросли кустарником, мягкий мох скрыл бетонную отмостку, вымахавшая ива опустила в воду гибкие ветви и получилось уютное озерцо словно с полотен Шишкина. Возле него расчистили поляну, выложили кострище, поставили стол, лавочки и навес и получилось место с одной стороны достаточно удаленное, чтобы можно было посидеть и выпить подальше от лишних глаз, и достаточно близкое, чтобы не возникало проблем с транспортировкой «загрустивших» товарищей до дома.

Бессменным шашлычником всея части являлся Зампотех. Многие офицеры имели в своей биографии службу на Кавказе и в шашлыке разбирались круче, чем сомелье в вине. И еще никто не смог сказать, что ел, где-то, шашлык вкуснее, чем тот, который стряпал Зампотех. Ну или мог, но благоразумно молчал, ибо характер у Зампотеха был тяжелый, а шампуры острые. За выпивку же назначили ответственным Ротного. Будучи родом из села под Вологдой, он, был примерно таким же сомелье, но не по шашлыку, а по самогону и девкам. Девок Комбат тащить запретил — и без них бардака хватает, а вот самогону велел взять самого лучшего.

— Василь Ваныч… — Роный, сунувшись в каптерку, поприветсвовал Старшину кивком, — А одолжи мне «сидор»? А то у меня только чемодан, а с ним за самогоном гулять несподручно.

— Держи лучше это… — порывшись в запасах, Старшина достал выцветший и потертый рейдовый рюкзак, — Его точно хватит. Только не проеби и не порви — я на свои кровные в военторге покупал.

— Понял!

***

«А Катюхин еще не вернулся?» — Старшина, размышлявший как одной банкой краски покрасить все облупившиеся за зиму рамы, покосился на прапорщика Займанова, которого солдаты называли «Кукушкой» за привычку будить спавших по укромным углам водил криком: «Ку-ку, сука!», и помотал головой. Потом посмотрел на часы.

— Должен был вернуться. Может он сразу в ДОС пошел?

— Не. Там его нет. Я только что оттуда. Он загулять не мог?

— Нет — не запойный вроде.

— Зато бабник… И денег на кармане много…

— Предлагаешь поискать?

— Да. А то до Комбата дойдет — скандал будет.

— А он, кстати, где?

— В город уехал. До завтра, говорят, не будет. Так что если быстро все сделаем — возможно и не узнает.

Старшина, которого больше волновал не Ротный, а судьба рюкзака, кивнул и, предупредив дневального, что отлучится, быстро собрался на вылазку до деревни. Ротный мужик здоровый и, в добавок, как уже упоминалось, сельский, так что с местными на одной волне и на него они вряд-ли дернуться. А вот их с Кукшкой могли попробовать гопнуть, так что, одев ХБшку, Старшина подпоясался не портупеей, а кожаным солдатским ремнем с залитой свинцом пряжкой, который, одним элегантным движением, превращался в кистень.

До деревни было две дороги — по бетонке и по просеке вдоль ЛЭП. Чтобы не пропустить Ротного, который мог как раз возвращаться, задержавшись у симпатичной барышни, решено было разделиться и встретиться у трассы. Старшина выбрал просеку — бетонку он уже знал вдоль и поперек, а просека была «терра инкогнита», так что грех было не воспользоваться возможностью её изучить. Май для таких прогулок был идеальным временем — уже не холодно, еще не жарко, зелень, прущая из земли, еще не выжженная летним зноем, яркая и сочная настолько, что кажется почти нереальной, особенно мозгу еще держащему в уме зимнюю белость и весеннюю слякотную серость. Размышляя об этом, Старшина, наслаждаясь прогулкой, пересек небольшой овражек, и на выходе из неё заметил свежие следы шин. В мозгу кольнула иголочка узнавания — тот самый рисунок, что и в снегу у складов! Точно сказать, как он это понял, было сложно, но Тарасов был готов поклясться, что это след колес именно той «Волги».

Быстро оглядевшись, Старшина убедился что вокруг тихо и начал изучать следы. Машина приехала со стороны трассы, остановилась у овражка, развернулась и поехала обратно. Что она здесь делала? Причем совсем недавно, судя по тому, что след не смыло дождями. Сказав сам себе: «Это ж-ж-ж неспроста…» Тарасов сделал несколько кругов по окрестностям. На полянке, метрах в ста от просеки, он обнаружил старое кряжистое дерево с дуплом. По периметру, ножом, были вырезаны какие-то знаки, а внутри лежала сделанная из веточек кукла в белой рубашке, сделанных из синего лоскута штанах и клоком черных волос примотанных к голове. Трогать её Тарасов не стал, но зарисовал все это в записную книжку, еще раз огляделся и поспешил к трассе.

***

Займанов уже сидел на остановке. Увидев Тарасова он вопросительно дернул головой.

— Ты чего так долго?

— Да показалось, что кто-то в кусты шмыгнул. То ли местные что-то тырят, то ли кто-то из бойцов из самоволки возвращался. Не догнал.

— А! Бывает. Ладно — с чего начнем?

— Понятия не имею — я тут только на почте бывал. Но, думаю, надо местных самогонщиц поспрашивать.

— Хорошо — тогда с Валентиновны начнем. Она ближе.

Обойдя знакомых Кукушке самогонщиц, стало ясно, что у Ротного был хитрый план. Он шел от «точки» к точке «дегустируя» продукцию и, судя по всему, должен был быть уже весьма «хорошим» даже несмотря на вес и габариты. Возле сельмага седела толпа местных. Увидев прапорщиков, от них отделился «парламентер», предложивший военным сделать добровольный взнос в пользу страждущих. Предложение было высказано в непарламентских выражениях, так что, не успев закончить, делегат охнул и сел от тычка в солнечное сплетение.

— Сука, на…

— Не «сука», а «товарищ старший прапорщик», — поправил его Займанов, потом с вызовом осмотрел вскочившую толпу, — Следующий придурок?

— У меня брат — бандит! — предупредил кто-то.

После этого Старшина, готовившийся к драке, расслабился. Если начинают пугать связями, значит боятся. А если боятся — рыпаться не рискнут. Кукушку данное заявление тоже не впечатлило.

— Брат бандит, мама — судья, папа — прокурор. Давай — всех зови. Где часть в курсе?

— Да ты знаешь, что он тебе сделает?

— Знаю — страшное кровавое нихуя. Каждый день делают. Иногда и не по разу. Съебись с глаз моих, клоун, пока я тебя прямо при твоих подружках не отпинал.

— Ты че, служивый, охуел! — возмутились «подружки», но когда Кукушка пошел на них, предпочли держать дистанцию, — Теперь ходи — оглядывайся!

— Нахуй пошли, алкота колхозная…

Тарасов, молча стоявший рядом, покачал головой и направился вдоль по улице, заглядывая через заборы. Займанов сплюнув пошел следом.

— Олег! Мой рюкзак! — остановившись, Старшина ткнул пальцем в сторону крыльца.

— Точно твой?

— Зуб даю. Я свой рейдовик всегда узнаю.

— Ну пошли зайдем…

Кукушка сунул руку поверх калитки откидывая засов. Тарасов шагнул следом, подойдя к крыльцу, осмотрел рюкзак и кивнул Займанову. Тот покрутил головой и, сперва, хотел постучать, но, услышав, что сзади дома кто-то колет дрова, Махнул в ту сторону. Обойдя дом, они узрели азартно размахивающего топором Ротного.

— Денис Владимирович, ну еп вашу мать! — несмотря на разницу в званиях, Займанов был старше и опытнее, так что в выражениях не стеснялся, — Там люди про вас уже хер знает что думают!

— Да все нормально! Просто решил помочь… Тем более, что мне за это скидку обещали. Средства коллектива экономлю.

Хлопнула дверь и причина, почему Ротный воспылал желанием помочь по хозяйству стала сразу ясна. И дело было даже не в том, что объемами барышня могла заставить Памеллу Андерсон нервно курить в углу. Нет — о размерах груди все трое думали в последнюю очередь, так как из открытой двери вырвался аромат домашних котлет. Холостые офицеры и прапорщики харчевались в столовой, причем офицерский стол от солдатского отличался только нелимитированным сахаром и фаянсовыми тарелками вместо железных, так что командный состав ненавидел подобие бигуса из кислой капусты и перловку не меньше солдат. Выйдя во двор, хозяйка дома кивнула на прапорщиков с легкой усмешкой.

— А говорили, что не хватятся..?

— Да ну у нас комбат в городе — кто-ж думал-то?

— Вы-ж за самогоном пошли, не за почтой. Ясное дело, что пропасть не дадут…

— Мы просто переживали… — Займанов старался не капать слюной, — А то мало ли… Деньги, самогон… Всякое может быть…

— Вы мне, лучше, с дровами помогите… — попросил Ротный, — Быстрее управимся.

— А я вас, тогда, тоже покормлю, — пообещала хозяйка, — Меня Марина звать…

— Олег… — махнул рукой Кукушка, уже складывающий дрова в поленницу, — Камильевич по батюшке.

— Да ну вы не такой уж и старый, чтобы вас по батюшке величать.

— Не старый, а «старший». Старший прапорщик…

— Василий Иванович… — Тарасов скинул китель и присоединился к Кукушке, — Как Чапаев…

— Очень приятно…

***

Котлеты были божественными. К ним Марина налила всем по рюмке и, выпив, все трое признали, что самогон она гонит отличный. Сытые и довольные, позвякивая бутылками, они отправились обратно. На выходе из деревни стояла бордовая «девяносто-девятая» с задранной жопой. Когда на дороге появились Старшина с Кукшкой, её двери синхронно распахнулись, но, когда, следом, вывернул Ротный, так же синхронно захлопнулись. Займанов это заметил и, подойдя, нагло облокотившись на крышу заглянул внутрь.

— Это и есть твой «брат бандит»? — поинтересовался он увидев на заднем сиденье знакомую рожу, — Че такое? Чего глазки прячешь.

— Слышь, военный, не нарывайся… — посоветовал круглолицый коротышка сидевший на водительском месте, — Идешь — ну и иди, не ищи себе проблем…

— Это чой-то? Твой братан на нас залупался, тобой нас пугал, а я вот тут смотрю — и совсем ты не страшный.

— А так?

Коротышка, порывшись за сиденьем, достал небольшой курносый револьвер. Кукушка внимательно осмотрел его со всех сторон.

— Пукалка газовая… Турецкая. Может распидорасить в руках — без пальцев останешься.

— Она под боевые переточеная.

— Ну стреляй…

Раздался хлопок, а потом машина с визгом стартанула, утаскивая по пояс нырнувшего в окно Кукушку, вперед. Старшина с Ротным кинулись догонять, но машина, перескочив трассу, завиляла и съехала с дороги, завязнув в еще сырой земле и из неё, словно мыши из под перевернутой копны, брызнули пассажиры.

— Блять, Олежа, ты живой? — Тарасов подбежал к Займанову который пытался проморгаться после залпа перцовки, — А если бы действительно переточенный был?

— Да не переточенный он у него нихуя… — Кукушка, шаря руками, встал и продемонстрировал трофей, — Пидарасы… Вода есть?

— Сейчас найду…

Старшина порылся в машине и, найдя пластиковую полторашку, протянул Кукушке. Тот умылся, но это особо не помогло, так что пришлось топать до колонки. Ротный, которому бегать с полным рюкзаком бутылок было несподручно, остался стеречь машину на случай возвращения хозяев. Отмывшись, мстительный Займанов выдрал магнитолу и скрутил с ручки КПП набалдашник с розочкой. Хотели еще поснимать колеса, но «девяносто-девятая» сидела на пузе основательно — домкрат не подсунуть, а попытка вытолкать успехом не увенчалась. Жирный чернозем добычу держал крепко.

Вернувшись домой, Старшина, еще слегка ошалевший от этого небольшого приключения, достал из расшатанного советского серванта, служившего ему книжной полкой, томик про всякую мистику, поставил чайник на плиту и, сев рядом, начал искать. Там, однако, ничего похожего, к его удивлению не оказалось. Хмыкнув, он заварил чай и пошел за следующей книгой. Потом — еще за одной. Символа нигде не было, хотя ему казалось, что он где-то читал о подобном. Возможно, это было в тех энциклопедиях, что ему приносил из библиотеки Киселев, но Киселев был плотно занят «дембельским аккордом», так что просить его снова было бесполезно, так что Тарасов, сделал себе пометку не забыть наведаться в библиотеку лично.

***

Утром, после торжественного построения, был проведен «спортивный праздник», он же «конский день» как его окрестили острословы из числа личного состава, так как празднование заключалось в забегах на разные дистанции иногда разбавляемых турником и отжиманиями. За хорошие показатели были обещаны увольнения, а офицерам была дана команда подсуживать, так что большая часть бойцов, за показанные результаты в спорте была отпущена в увольнение. Многих запулили с ночевой, снизив, таким образом, количество солдат а, следовательно, и возможных ЧП до возможного минимума. Остальные, набегавшись и намотылявшись по городу, тоже не проявляли активности, тупя в телек в комнате отдыха.

Убедившись, что личный состав нейтрализован, офицеры потянулись к заветной поляне. Зампотех раскочегарил мангал, Кукушка, открыв термос, который использовался для маринования мяса, начал собирать на шампуры шашлык, а остальные, усевшись вокруг стола сымпровизированного из кабельной катушки, принялись шинковать зелень, попутно ведя светскую беседу. Комбату, который имел «прямую линию» с ташлинской милицией, уже доложили о похождениях «трех мушкетеров», но многоопытный Займанов уже успел покаяться, попутно подсунув свою версию, так что единственной санкцией стала конфискация газовой пукалки. Зато Ротный мог уже не скрывать свою удачу и вовсю рассказывал о достоинствах Марины, на которую, судя по всему, имел далеко идущие планы.

Как-то незаметно начали выпивать. Тарасов старался не частить и обильно закусывать, но все равно скоро начал чувствовать, как его начинает мутить.

— Так, товарищи… Я пока все…

— Да мы только сели!

— Понимаю, но у меня контузия. Сейчас башка начнет трещать. Надо проветрится.

— Ты, главное, не заблудись, — заботливо посоветовал Начштаба.

— Да я столько не выпью, что блудить начать, — отшутился Старшина и встав побрел вокруг озерца.

Мигрень все усиливалась, а разгоряченные самогоном офицеры и прапорщики были на редкость громкой публикой, так что ноги сами несли подальше от гулянки в скрипучую тишину ночного леса. Наконец, остановившись потерев виски, Тарасов с облегчением почувствовал, как боль в черепе начинает отступать. Оглядевшись, он взял, по памяти направление и побрел обратно, но вместо озерца вышел на просеку. Порыв ветра донес запах дыма. Следуя в том направлении, Старшина с облегчением увидел среди деревьев отблески огня. А потом до него донеслись голоса. Женские. Нет — встретить на майских компанию с костром было не удивительно. Традиции. Удивительно было встретить компанию чисто женскую. Замерев, Тарасов огляделся. Вокруг, с ветвей свисали какие-то странные конструкции из палочек, перьев и птичьих костей. Сама поляна была окружена крупными валунами поставленными стоймя. Аккуратно ступая, чтобы не хрустеть ветками и не попадать в свет костра, Старшина подкрался и выглянул.

На поляне резвилась стайка голых простоволосых девок, творя какой-то ритуал. «Ведьминский Шабаш…» всплыло в мозгу название из справочника по оккультизму. Ночь на Первое Мая — Вальпургиева ночь. Причем, что самое интересное, несмотря на каноничный образ горбатой карги, все собравшиеся у костра были молодыми. Некоторые, еще, считай, девчонки. Наверное из новых. Тех, что втянулись в эти дела на волне захлестнувшего страну после развала СССР интереса в всякой мистике. Потому, что Тарасов знал несколько бабок, которые имели ведовскую славу, и те такой фигней, как ночные шабаши голяком у костра не страдали, предпочитая ворожить в уюте собственной кухни. А молодежи важны всякие условности, символы, причастность к субкультуре и всякое такое.

Марина! Она тоже была тут. Взяв большую чашу, Миарина наполнила её чем-то из бутылки, пригубила сама и пошла угощать подруг, под распевы заклинаний. Ну понятно — считай, собрались за тем же, что и они. Отдохнуть, выпить у костра и посидеть в компании. Только не в мужской, а чисто женской. И не безыдейно бухать, жрать шашлык и песни горланить, а пить настои из трав, приносить в жертву ягненка и ворожить. Хмыкнув, Тарасов аккуратно сдал назад, снова вышел на дорогу и пошел по ней в обратном направлении.

— Вернулся? — на этот раз он выбрел в нужное место, — Полегчало?

— Да. Немного отпустило.

— Это хорошо. Еще налить.

— Попозже. Дайте хоть оклемаюсь немного.

— Вот это тебе, конечно, не повезло… — в своей неподражаемой манере посочувствовал Селиверстов, — Чтоб так контузило, что пить невмочь… Врагу не пожелаю.

— Николай Николаевич… — Комбат держался молодцом и только румянец на щеках намекал, что в нем уже не меньше полбутылки, — Вы лучше молитесь, чтобы это воспроизводить не научились. Потому, что если установят, как так вышло, я вас собственноручно контужу в ту же область.

— Да я че? Я только на охоте да по праздникам!

— Только они у вас затягиваются неприлично долго. Василий Иванович — если что, то извините. Я ваше ранение затронул чисто в воспитательных целях.

— Все нормально, — Тарасов взял еще шашлыка, — Я сам рад. У меня уже столько одноклассников спилось от жизни такой, что начинаю это как подарок судьбы воспринимать.

— Это правильно… Кстати, ты же отсюда? — Комбат снова перешел на неофициальное «ты» — С города?

— Не то что бы. Родители тут, последние годы, жили. Квартира от них осталась. А что?

— Да ничего — просто в штабе так сказали. Я уж, было, удивился, что ты так редко в город выбираешься. Вроде должны быть друзья, родня…

— У меня вся родня в Днепропетровске осталась. И друзья там же.

— А тут как очутились?

— После развала работы не стало. Отец на «патронке» место нашел. Тут хоть что-то платили.

— А квартира откуда?

— Купили. Дом на Украине продали, дачу, машину я, помог, но немного — почти сразу, считай, в армию ушел.

— «Прапорщика» в Чечне получил?

— Нет — после.

— Боевые-то хоть выплатили?

— Не полностью. До сих пор бодаюсь.

— Понятно… Напомни мне — у меня в юротделе знакомая есть. Леночка. Может подскажет как решить вопрос.

***

Неделя между двумя праздниками, по традиции, шла на расслабоне. Тем более что Комбат зачастил в город, так что без его неусыпного надзора все расслабились еще больше.

— Иваныч… — Ротный взял моду так называть Старшину, в неофициальной обстановке, — Не в службу, а в дружбу — прикрой меня. Я отлучусь, пока «Гестапо» в отъезде.

— Не называй Комбата «Гестапо».

— Почему?

— Ты знаешь, откуда у него это прозвище?

— Ну из-за фамилии… И потому что у него выправка… И белобрысый… Нет?

— Нет. Это его «чехи» так прозвали.

— Серьезно?

— Да. После новогодней ночи в Грозном, он так озверел, что боевики сами себе глотки резали, лишь бы ему в руки не попасть. Он такое им устраивал, что им там до сих пор детей пугают. У него там такое личное кладбище, что пешком хер обойдешь. А ты не чечен, так что не надо.

Понял… — Ротный покладисто кивнул, — А че он тут делает?

— Так потому и тут. В «Зоопарке». Выгнать не за что — он свидетелей не оставил, а все, кто под его началом служил, лучше сдохнут чем расколятся. А девать куда-то надо. С глаз подальше. Особенно после той истории с наблюдателями. Вот его сюда и задвинули.

— Ясно… Ладно… Ну так ты прикроешь?

— А ты куда намылился?

— К Маринке…

— К той самой?

— Ага… Борщом заманивает — не могу устоять.

— Понимаю… — Старшина вздохнул, — Если что, скажу что ты… Что ты стрельбище проверяешь, после зимы. Наша рота за него ответственная. Запомнил?

— Ага… Спасибо — должен буду.

Кивнув, Тарасов вернулся к прерванному занятию — зарисовке в блокнот конструкций из веточек, которые он видел вокруг ведьминой поляны. Потом построил роту, и, произведя проверку наличия личного состава, отправил её на обед. Начштаба, оставшийся, в отсутствии Комбата, за старшего, был человеком семейным и обедал дома, но все равно заглянул в столовую чтобы убедится, что все в порядке.

— А где старший лейтенант Катюхин?

— На стрельбище пошел… — не моргнув глазом выдал заготовленную версию Старшина.

— Виталий Сергеевич приказал?

— Ну вроде того…

— Что значит «вроде того»? Он либо приказал, либо нет.

— Ну Комбат же на разводе сказал: «Всем командирам рот привести в порядок вверенную территорию». Наша рота за стрельбище отвечает. Вот он и пошел посмотреть, как там после зимы дела. А меня попросил, если он до обеда не вернется, его подменить.

— Давно ушел?

— Два часа назад, примерно…

— И до сих пор не вернулся? — Начштаба посмотрел на часы, — Странно… Что там так долго смотреть можно?

— Так стрельбище большое. И идти туда, если не бегом, полчаса. Полчаса туда… Там пока все обойдешь. Пока прикинешь объем работ, пока назад вернешься.

— Ясно… Ладно. Как вернется, скажите ему, чтобы выделил людей на оформление расположения роты к 9 мая. Стенгазета, наглядная агитация, в учебной комнате тоже что-то надо повесить.

— Слушаюсь…

Начштаба сделал еще один круг по столовой, сочувственно покачал головой глядя на суп с пшенкой и ушел есть домашние щи. Тарасов тоже с тоской посмотрел в тарелку, и, беззлобно матеря Ротного, который сейчас трескает домашнюю еду, взялся за ложку. Есть меткая поговорка про праздники в армии: «Как коню — свадьба. Башка в цветах, а жопа в мыле.»

Вот и сейчас к обычным обязанностям прибавились еще предпраздничные. И если наглядная агитация в виде плакатов хранилась в каптерке еще с советских времен, то стенгазета — это проблема. Причем создал её именно Начштаба, забрав единственного, на обе роты, толкового художника в «вечный наряд» к себе в штаб.

Личного состава в части категорически не хватало, так что в места, не требующие большого напряжения сил, специально отобранный боец назначался бессрочно и сменялся только перед дембелем. Ну или в случае серьезного залета, так как, с определенной точки зрения, такое «вечное дневальство» считалось поощрением. Например, дневальные по штабу, которые большую часть времени сидели в тепле в помещении дежурного, отвечая за порядок в коридоре длиной три метра и на площадке перед штабом размером пять на шесть, на фоне дневальных по автопарку, которым надо было мести и разгребать от снега полтора футбольных поля, выглядели неплохо устроившимися. Правда людей на такую синекуру Начштаба отбирал не абы как и не за красивые глаза, и попадали туда, в основном, прилежные мальчики с красивым почерком, которые, в обмен на избавление от тяжелого физического труда и компании менее интеллигентных сослуживцев, помогали с заполнением всяческих документов. Ну или художники, благо работ по оформлению всякого тоже хватало.

Вздохнув, Старшина отодвинут тарелку, за неимением салфеток промакнул усы недоеденным куском сухого хлеба, и, взявшись за компот, оглядел поверх стакана своих бойцов, которые уже поели и теперь маялись в ожидании команды: «Закончить прием пищи».

Талант на таланте, мать их за ногу, еще бы кто чего полезное умел, а то, все больше, на безобразия разные заточены. Рявкнув: «Вторая рота — закончить прием пищи! Встать! Построение перед входом! Считаю до трех два уже было!», Тарасов решительно опрокинул в себя остатки компота и вышел из столовой следом за выбегающими на плац бойцами.

— Итак, мои верные дуболомы… реноме Урфина надо было поддерживать, — «К нам на утренний рассол, прибыл аглицкий посол, а у нас в дому закуски — полгорбушки да мосол.» Кто знает, откуда это? Ясно… Интеллигентов нет. Может добровольцы есть?

Старшина прошелся вдоль строя, внимательно вглядываясь в лица.

— Тоже нет. А если нет — значит назначим… «Пошлет на медведя — пойдешь на медведя, а куда деваться — надо, Федя!» Сержант Коростылев… Почему ремень на яйцах? Что? Предыдущий призыв на дембель пошел и все? Расслабились?

— Никак нет!

— Как «никак нет» когда: «Так точно!»? — Тарасов подкинул пальцем болтающуюся бляху, — А ну как клубеньки себе отобьешь? Как я твоей невесте в глаза смотреть буду? Заправься как положено. Рисовать умеешь?

— Никак нет!

— Я тоже не умею. Но задача поставлена. А когда тебе ставят задачу, то, как говорится: «Государственное дело, — расшибись, а будь добер!». Ты у нас задембелел, один хрен ничего не делаешь, а так хоть младший призыв от тебя отдохнет. В общем — назначаю тебя добровольцем. Будешь рисовать стенгазету.

— Я не умею, товарищ прапорщик!

— Рисуй как умеешь. Только ватман у меня один. Запорешь — будешь рожать. И плохо нарисуешь — до дембеля из нарядов не вылезешь. Я достаточно в тебе огонь джихада разжег или еще чего придумать?

— Никак нет! Готов приступить к выполнению поставленной задачи!

— Молодец. Сразу бы так. Заводи личный состав в роту и ко мне. Я тебе карандаши дам. Цветные. Синий и красный. Будешь хорошо себя вести — еще и зеленым пожалую.

***

Ротный завалился к Старшине в каптерку когда уже стемнело. Тарасов, благодаривший всех богов, что Начштаба, заявившийся вечером с проверкой, увидев Коростылева, который, высунув от усердия язык, пытался перерисовать из книжки солдат, не стал спрашивать еще раз про местонахождение Ротного, приготовился ворчать, но, увидев лицо Катюхина, осекся.

— Че с тобой?

— Да даже не знаю, как объяснить… Я через просеку возвращался, чтобы, значит, часть обойти и со стороны стрельбища выйти. Ну как условились. Смотрю — идет за мной кто-то.

— Как выглядел?

— Невысокий, коренастый. В спортивках. С лампасами… Как у Селиверстова. И олимпийка белая.

— И?

— Ну вот я иду и он за мной идет. А потом вдруг, впереди, фары вспыхнули. И этот мужик с дороги как в заросли сиганет! И я тоже сиганул.

— Ты-то чего?

— Мне, сперва, показалось, что это Комбата машина. Только у него «ноль вторая» «Волга». И серая. А эта — «двадцать четвертая». Фары круглые. И черная…

— «Двадцать четвертая»?

— Ага. Ты ведь её, тогда, на складах видел?

— Возможно. А чего ты напуганный такой.?

— Да Маришка очень переживала, что я у неё дотемна засиделся. Говорила, что нельзя по лесу одному ночью бродить.

— Почему не сказала?

— Нет. Но волновалась сильно. Я, тогда значения не придал, посмеялся… А как эту «Волгу» увидал — сразу вспомнил. И страшилки всякие про черную машину… Ну помнишь — в детстве которые рассказывали? — Ротный, выдохнув, опустился на стул, — Блин — сейчас рассказываю — вроде фигня. А там, на просеке этой, прям сердце в пятки ушло. Я бегом до забора припустил.

— Ясно… Ладно, теперь к нашим делам. Я тебя перед Начштаба отмазал. Он выдал указания к девятому мая готовится. Стенгазету рисовать. Я вон Коростылева озадачил.

— Он рисовать умеет?

— Нет, но старается. У тебя в канцелярии есть газеты ненужные? А то он уже все, что у меня было, на черновики извел.

— У меня там, где-то подшивка «Курьера» валялась.

Ротный пошел в канцелярию, достал из под стола толстую кипу газет, после чего, хлопнув себя по лбу, порылся в сумке, и достал литровую банку.

— Хорошо что не разбил, пока по лесу бегал. Это тебе. За помощь. Я долги помню. Картоха. С котлетами!

— А вот за это благодарствую… Вот это вовремя…

— И это… Можешь вечернюю проверку провести? У меня сил нет. А я, завтра, на подъем приду — зарядку проведу.

— Ты тово… На шею-то не садись!

— Ну пожалуйста… А то у меня, чего-то, перебор впечатлений на сегодня.

— Хер с тобой, золотая рыбка. Свободен. Только ключ от канцелярии мне оставь. И это — увидишь страшную-престрашную «Черную Волгу» — кричи.

— Да иди ты…

Кинув ключи на стол, Ротный удалился. Старшина проводил его взглядом, встряхнул содержимое банки, потом поставил её на стол и подошел к окну. Ротного он, конечно, подкалывал, но… Снова эта «Волга»… И почему тот мужик её испугался? И что это вообще за мужик? Достав записную книжку, Тарасов скурпулезно занес в неё новые сведения, потом вынул из тайника электроплитку, отмыл миску и начал разогревать уже успевшую остыть еду.

***

Стенгазета у Коростылева получилась своеобразная. Сержант компенсировал недостаток навыков и материалов недюжинной выдумкой. Например, ему никак не удавалось, при помощи единственного зеленого карандаша передать разницу в цвете между советской полевой формой и немецкой. Так что позиции «наших», засевших за синей речкой, атаковали отборные эсэсовские орды в черной форме с красными повязками со свастикой. Крупные планы лиц и фигур Коростылеву тоже не давались, хотя он извел на это все черновики, так что большая часть сражающихся были представлены маленькими схематичными фигурками, а там, где без крупных планов было не обойтись, он просто вклеил вырезанные из газет и раскрашенные фото. И если политрука, поднимающего солдат в атаку, нашли относительно легко, то толстомордого немецкого Оберштурмбанфюрера, сделали пририсовав погоны и мундир на предвыборное фото. Особую пикантность ситуации придавал тот факт, что это было фото кандидата от «Партии Любителей Пива».

Приглашенный полюбоваться на эту наскальную живопись Начштаба долго протирал очки, а потом, так же долго, изучал этот шедевр милитаристского примитивизма. Потом, зачем-то, отошел, и посмотрел, как это смотрится издалека. Старшина и Ротный молча стояли рядом. За их спинами, из располаги, выглядывал волнующийся автор.

— Ну как вам, товарищ подполковник?

— А вы знаете… Нормально. Такая, знаете-ли работа… Искренняя. У нес же тут, все таки, не художественное училище? Вот план сражения изображен хорошо. Это нам надо. Это мы должны уметь. А все эти пропорции, композиции… Это все оставим профессионалам. Нам же главное что? Чтобы было, правильно? По теме и в срок. Да и ватмана у меня больше нет.

— То есть оставляем?

— Да. Хорошо. Пусть висит. Тем более, что в Автороте они там вообще… Там перевернуть и переделывать. А у вас хорошо.

Заложив руки за спину, Начштаба осмотрел развешанные в учебной и комнате отдыха плакаты, приказал поправить те, которые, на его взгляд висели криво и удалился. В располаге, со свистом, выдохнул Коростылев. Ротный поманил его к себе.

— Ну че, Малевич недобитый? А говорил что не справишься? Армия и не такие таланты в людях открывала! На увольняху. Если за оставшееся время не накосяпорешь — на праздник пойдешь гулять. Все, свободен… Рублев…

— Мнда… — Старшина посмотрел в след ушуршавшему сержанту, — Доброй души человек наш Начштаба…

— Да ладно те… По моему тоже неплохо. С душой. А что коряво, так у нас тут одни буратины… Не-не… Как ты их там? Дуболомы во! Блин — надо сходить в автороту — посмотреть, что они там такого накарябали, что на фоне этого наша — шедевр. Пойдешь?

— Я уже видел.

— И что там?

— Там Хазанов — долбоеб. Он решил, просто на весь ватман, «Родину-Мать» нарисовать, а по бокам — текст.

— И че?

— Да ниче… Говорю же: долбоеб. Он её с «Статуей Свободы» перепутал, жертва «ножек буша».

— Серьезно? Надо глянуть!

Ротный утопал. Старшина еще раз посмотрел на украшавший стену шедевр и пошел в учебную комнату, посмотреть как Коростылев убрал за собой творческий беспорядок.

— Вот не дуболом, а? — Тарасов заглянул в мусорную корзину, куда, до состояния камня, были утрамбованы газеты и обрезки, — А выносить это все кто будет?

Крикнув: «Сержант Коростылев — к ноге!», старшина принялся заглядывать в столы, и обнаружил в одном из них кучу вырезок.

— Ты кому корзину оставил? Уже слишком старый, чтоб до контейнеров донести? И что это за мусор в столе?

— Это не мусор, товарищ прапорщик! Это я что не пригодилось сложил…

— Зачем?

— Ну вдруг? Еще стенгазета или еще что.

Достав вырезки, Тарасов раскинул их на столе. Это были фото людей в с разных ракурсов и в разных позах. В теории действительно могли пригодится… Какой-то рабочий, неизвестный хер в костюме, девушка… Симпатичная… Еще какой-то хер в костюме, угрюмый мудак в белой олимпийке, дед с бородой, милиционер. В голове что-то щелкнуло.

«В спортивках, белая олимпийка» — всплыло в голове данное Ротным описание мужика, преследовавшего его на просеке. Судя по ракурсу, фото было вырезано из какой-то ориентировки. Из газеты, которой может быть лет десять. Старшина мотнул головой, но мысль, начавшая сверлить мозг, не отпускала. Детали. Всегда важны все детали. Даже случайны и невероятные. Газета! Быстро обернувшись, Тарасов скрипнул зубами… Коростылев уже уволок корзину. Сунув вырезку в записную книжку, Старшина выскочил из казармы, и быстрым шагом направился к бакам, чуть не взвыв, когда увидел сержанта выходящим из кочегарки. Сегодня — банный день. Так что Коростылев, поленившись гулять до мусорки, нашел более простой способ избавится от кучи бумаги. Увидев Тарасова с перекошенным лицом, он притормозил, соображая, где мог накосячить.

— Товарищ старшина… Я это…

— Я знаю, что ты «это»… — формально, ругать его было не за что — он не знал, что газеты могут понадобится, — Боялся, что ты их вместе с корзиной туда затолкаешь…

— Да не… — Сержант продемонстрировал пустую корзину, — Я что — совсем тупой?

— Учитывая, что вы не устаете открывать новые горизонты идиотизма, должен был проверить. Ты, вот, знаешь, чем «Родина Мать», от «Статуи Свободы» отличается?

— Так точно… Наша — с мечом.

— А вот твой коллега по художественному цеху из автороты не знал. А ты говоришь — корзина.

— Разрешите идти?

— Иди… — отпустил его Старшина лихорадочно соображая, где еще могут быть подшивки «Курьера».

***

На 9 мая, Тарасову выпало дежурство. Он, в принципе, не возражал, так как служба в праздничные дни легкая и ненапряжная, командование жрет мозг по минимум а, потом, дает выходной в качестве компенсации. Спокойно отдежурив и дождавшись субботы, Старшина поехал в город. Дежурка в этот день не ходила, так что он прогулялся до трассы, и поймал попутку, благо людей в форме подвозили охотно. Подобравший его дальнобой, маявшийся со скуки, присел на уши, и за полчаса, что они ехали, успел рассказать всю свою биографию начиная со рождения. Тарасов вежливо поддакивал, вовремя затравил анекдот, заполнив повисшую паузу и с облегчением выгрузился на светофоре у автобусной остановки почему-то называвшейся, «Речной Порт».

Первый попавшийся прохожий на вопрос о библиотеке махнул куда-то в сторону высившегося на обрыве Обелиска, в честь тридцатилетия Победы, но пойдя в указанном направлении, Старшина действительно нашел библиотеку, но детскую. К счастью, там его перенаправили по нужному адресу, который находился в самом центре города, рядом с краеведческим музеем и аллеей, которую местные метко обозвали «блядской». Так же, неподалеку, располагалась комендатура, так что количество патрулей тут зашкаливало. Один, пристроившись в кильватере, вел Тарасова почти километр и был сильно озадачен, когда, на их глазах, прапорщик прошел мимо всех злачных мест и вошел в библиотеку.

Внутри было тихо, только несколько книжных мальчиков испугано рванули вверх по лестнице, так как человек при погонах стойко ассоциировался у них с злым военкомом, который, судя по возрасту, уже караулил этих книгочеев с мешком и киянкой. Пройдя в читальный зал, Тарасов подошел к стойке, за которой дремала сотрудница-студентка.

— Барышня… — библиотекарь только сладко всхрапнула, — Девушка! РОТА ПОДЪЕМ!

Подскочив и хлопая слипшимися глазами, студентка схватила карандаш и принялась покрывать каракулями лежавший перед ней формуляр, делая вид, что конспектирует.

— Спокойно, барышня, лекция уже закончилась…

— А!

Наконец поняв, что происходит, библиотекарь облегченно выдохнула и захохотала.

— Простите — я, просто, после учебы…

— Да я так и понял…

— Вы чего хотели?

— Книжку мне надо.

— Какую?

— «Справочник Оккультных Символов», и подшивку газеты «Курьер».

— А зачем?

«За надом», хотел ответить не любивший лишних вопросов Старшина, но, девочка была довольно милая, так что он снизошел до формальных объяснений.

— Да у нас там, в леске, кто-то корябает всякое… Решил вот выяснить, что хотят, куда клонят.

— Только она у нас на руки не выдается. Только в зале.

— Серьезно? А мне, один мой боец, приносил…

— Саша? — библиотекарь покраснела, — Зеленоглазый такой..?

— Киселев… Это он к вам, что ли, бегает?

Студентка не ответила, покраснев еще больше.

— Ясно… Ты вообще в курсе, что он из Читы? Это два строевых шага по карте Советского Союза отсюда. И у него, через пару недель дембель? Не мое дело, конечно, но вы тут с ним глупостей никаких не наделали? Потому, что он то в поезд и ту-ту… — Тарасов сам не понимал, что он в это лезет, но остановится не мог, — Да блин… Мне когда сказали, что он с «библиотекаршей» встречается, я думал он себе одинокую-разведенную нашел и бегает домашние пирожки лопать, а он девчонке мозги полоскает!

— Нет — все нормально. Он сразу сказал, что отслужит и уедет.

— А ты?

— Да пускай едет… Я себе еще лучше найду…

— Ага. То есть подытоживающий отношения разговор у вас был?

— Был.

— Ну засранец… Значит так — ты мне найди эту книжку, пусть и в зале, а я ему, за эти две недели, устрою веселья с запасом. А то нашелся… Гусар…

— Хорошо! — повеселев, девушка, вытащила карточку, — Только давайте я вам читательский билет оформлю, а то без него нельзя.

— Оформляй — я порядок чту.

Получив заполненный документ, Старшина прошел в читальный зал и, найдя книгу, сел с ней за стол. Зимой, еще не погруженный в тему, он читал «Справочник» наискосок. Больше картинки разглядывал. Но происшествие пробудило в нем интерес, так что, собрав дома небольшую библиотеку, Тарасов коротал дежурства с соответствующей литературой, по привычке маскируя её суперобложками от более популярного чтива, и теперь знал, что такое «футарк», «тульпа», чем гностики не угодили христианам и что ассасины принадлежали к исмаилитской ветви шиитского ислама. Так что, теперь, непонятные прежде символы открывались ему с иной стороны. Устроившись по удобнее, Старшина положил блокнот перед собой, скурпулезно выписывая в него важные на его взгляд детали.

— А у вас необычные интересы… — голос был низкий, с брахатистой хрипотцой, — Для человека вашей профессии.

Повернув голову, Тарасов увидел небрежно облокотившуюся на его стол пышную блондинку одетую в облегающее красное платье. Дождавшись наконец внимания с его стороны, она, с улыбкой, представилась.

— Ольга…

— Тарасов… Василий Иванович. Как Чапаев.

— Очень приятно. Вы не сердитесь, что я вас отвлекаю? Просто не часто можно встретить человека, да еще и военного, который всерьез относится к таким вещам.

— А с чего вы взяли, что я всерьез?

— Вы конспектируете. А еще, я наблюдала за вами три часа. Впечатляющая усидчивость — вы были так поглощены чтением, что даже позу не меняли.

— А зачем вы за мной три часа наблюдали?

Старшина почувствовал, что у него и правда все затекло, но сочно, с хрустом, потянуться посчитал неприличным в данной ситуации.

— Книга… — пояснила Ольга, — Тоже хотела взять её почитать, о увидела что вы успели первым. Ну и я присела рядом, надеясь, что вам книга такого плана быстро наскучит и вы уступите её мне.

— И ждали три часа?

— Да. Знаете, как это бывает? Первые полчаса просто ждешь, а потом ждешь уже просто из принципа, потому что столько времени потрачено — жалко уйти ни с чем.

— Бывает… Так вам книгу надо? — закрыв энциклопедию, Тарасов подвинул её собеседнице.

— Вы уже закончили?

— Да. Нашел все, что меня интересовало.

— А что вас интересовало?

— То, что я нашел. Почему вам это так интересно?

— Какой вы скрытный… Вас смущает мой интерес к вам?

— Мне в принципе подозрителен чужой интерес к моим делам. Не только ваш.

— А если я интересуюсь не вашими делами, а вами?

— Тогда тем более.

— Почему? Вы мужчина молодой, симпатичный. Усы, правда, вам не идут, но это чисто моя точка зрения. Да еще и, как выяснилось, мы имеем общие интересы.

— Мистикой балуетесь?

— Я не балуюсь — я профессионал, — Ольга снова обворожительно улыбнулась, — Гадания, заговоры, привороты, отвороты.

— Вот как?

Старшина, который принял Ольгу за балующуюся от безделья всяким оккультизмом жену нувориша, еще раз осмотрел непрошеную собеседницу. Для гадалки та выглядела череcчур броско. Волосы собранные в высокий хвост, обтягивающее яркое платье, красные туфли на шпильках. Хотя макияжа никакого. Вообще. Ни помады, ни ногтей лакированных, ни подводки для глаз. А это уже странно, так как, обычно, такие дамочки скорее готовы выйти из дома голыми, чем не накрашенными.

— И как дела идут?

— Неплохо… — склонив голову, она поправила прядь волос словно невзначай коснувшись серег с рубинами, — Особенно когда есть постоянная клиентура. А вас что заставило погрузится в эту тему?

— Да на шашлыки с мужиками выбрались. Пошел побродить, смотрю — висят. Стало интересно, что значат?

— Вы верите в колдовство?

— Я верю в то, что люди есть разные. И если кто-то плохое замыслил, то он может колдовством не ограничится.

— Это ведьмовские куклы. У вас там ведьмы завелись.

— Хорошие или плохие?

— Не бывает «хороших» или «плохих» ведьм, — Ольга усмехнулась, причем, почему-то немного грустно, — Как не бывает «плохой» и «хорошей» силы. Есть просто сила. И есть те, кто умеют её использовать. По разному. Кто-то лечит, кто-то порчу наводит, кто-то защищает, а кто-то вредит. И частенько, этот «кто-то» — один и тот же человек.

— Чепуха… — скривился Старшина, — Не будет хороший человек другим гадить, да и в раскаянье мудаков я тоже не верю.

— А во что вы верите?

— В то, что у нас не будет другого рая и другого ада, кроме того, что мы выстроили сами. Своими собственными руками.

— Интересная позиция…

— Какая есть… — вздохнув, Тарасов открыл блокнот, — Если вы — профессионалка, то объясните, что это вот значит?

— С удовольствием. Это — так называемая «Симпатическая магия». Форма колдовства, основывающаяся на идее о том, что предметы, сходные по внешнему виду, либо побывавшие в непосредственном контакте, образуют друг с другом магическую связь.

— Вуду, что ли?

— Вы и о ней слышали? Нет, это не только вуду. Симпатическая магия практиковалась с первобытных времен во всех уголках мира. Это просто, понятно и действенно. Мы изображаем человека, зверя или что-то еще, на что хотим повлиять, для верности добавляем частички его волос, лоскуты его одежды, кровь, слюну, или иные жидкости и производим манипуляции, ожидая, что благодаря установившейся между ними связи, эти действия отразятся на изображенном объекте.

— Интересно. А зачем её положили в дупло? И что это вокруг за знаки?

— Понятия не имею. Знаки — билиберда. Часть — скандинавские руны, часть — зодиакальные, часть — вообще какой-то новодел.

— То есть это все не работает?

— Почему?

— Ну вы же сами сказали — билиберда.

— Для меня — да. Но знаки и ритуалы — это просто инструмент. Кто каким умеет пользоваться, тот таким и пользуется. И самодельный инструмент в этом смысле — ничем не хуже. Надо смотреть, работает ли это и как работает. Возможно это все надо. Возможно — половину можно выбросить. Возможно — это вообще не работает так как задумано. В данном случает главное мерило — результат.

— То есть все эти традиции не важны?

— Традиции — это набор инструментов и приемов. Если они есть — хорошо. Если у тебя их нет, или они перестали работать — приходится делать свои.

— А они могут перестать работать?

— Конечно. Мир меняется, и традиция, в том числе и колдовская, меняется вместе с ним. То, что можно формализовать, становится наукой. Лишнее — отмирает. Это не религия, где важна древность и замшелость догматов. Это — живое знание, которое несут живые люди.

— А то что вы делаете — гадания там всякие, привороты. Хотите сказать, что это наука? Знание?

— Знание — да. Наука — нет. Это то, что формализовать нельзя. Возможно — плацебо. Возможно — работает только в определенных руках. Возможно — вообще иллюзия. Я считаю, что это работает. Мои клиенты так считают. Этого достаточно. Природу молнии поняли сравнительно недавно, хотя то, что не стоит ругать богов стоя на холме в грозу в мокрой кольчуге знали давно. И как тот факт, что дело не в богах, а в грозе, высоте и проводимости, это меняет? Да не сильно — делать так все равно не стоит.

— Благодарю за разъяснения.

— Пожалуйста. И не называйте меня «профессионалкой», если вам не сложно. Под этим, обычно, несколько другое имеют ввиду.

— Виноват, дурак, исправлюсь… Ладно — спасибо за помощь, книга в вашем распоряжении…

Встав из-за стола, Тарасов убрал записную книжку, прогулялся вдоль стеллажей, делая вид, что прикидывает, что бы еще почитать, и, дойдя до секции с периодикой, нашел там подшивку «Курьера». Объявления о розыске и ориентировки удачно находились на последней странице, рядом с гороскопами и подборками анекдотов, которые позволили замаскировать истинную причину пристального интереса именно к последним страницам.

Лениво листая подшивку, и изредка посмеиваясь, он, наконец нашел искомое: с плохой черно-белой фотографии угрюмо смотрел коротко стриженный мужик, точно такой же как на вырезке в блокноте.

«Семнадцатого июля, девяносто восьмого года, ушел из дома и не вернулся Загиттулин Марат Бехтимирович шестьдесят девятого года рождения. На вид — двадцать семь-тридцать лет, темные волосы короткая стрижка, глаза карие. Особые приметы — сломан нос, на запястье — татуировка в виде колючей проволоки, на груди — в виде летящего демона, на пальцах правой руки — буквы «ТИГР». Был одет в черные кроссовки «Адидас», синие спортивные штаны с белыми лампасами, и белую спортивную куртку «Найк». Всех имеющих информацию о его местоположении просим сообщить в ближайшее отделение милиции или по телефону «02».»

Что это ему давало, Тарасов не знал, но скрупулезно занес это в записную книжку и, для вида полистав подшивку до конца, вышел из библиотеки. Почти сразу следом за ним вышла и Ольга. Оглядевшись и не увидев Страшины, она прошла до припаркованного неподалеку красного «БМВ», снова покрутила головой, и, сев на пассажирское место, уехала. Когда машина скрылась, наблюдавший за этим Тарасов вышел из-за живой изгороди.

— То есть не книжка тебя интересовала… Понятно… Жаль, что у тебя не черная «Волга». Многое бы объяснило.

***

Добродушный дед-дачник высадил Старшину возле бетонки. Топая по ней в сторону КПП, он раздумывал над прочитанным, когда сзади окликнули. Обернувшись, Тарасов увидел догонявшего его Ротного.

— Здорова! — Ротный, широко улыбаясь, махнул рукой, — А я то думаю — кто это на ночь глядя тут бродит?

— Да я из города. По делам мотался.

— А я с Ташлы.

— Опять к Маринке ходил?

— Ага!

— Ну я так сразу и понял — рожа больно довольная. И жир от котлет по всей морде.

— Завидуешь — завидуй молча, — Ротный вытерся рукавом, — Путь к сердцу мужика лежит через желудок. А у Маришки ко мне — целая автострада!

— Ты хвастайся поменьше, а то уведут.

— Я вам уведу… Ты чего такой задумчивый?

— Да так… Устал. А ты чего опять припозднился? Того раза мало было?

— Так я ж не по просеке. Яж по дороге… По людски.

— Мужика того не видал больше?

— Да тьфу-тьфу, пока нет, — Ротный, обернулся чтобы сплюнуть, и застыл.

Метрах в ста от них, на дороге, стоял тот самый мужик. Марку одежды и татуировки с такого расстояния не было видно, но выглядел и смотрел он точь-в-точь как тот что из газеты.

— Ты хуль за мной ходишь, а? — крикнул на него Ротный, — Вопросы какие есть? Задавай!

— Ходи, и оглядывайся… — голос у мужика был низки и хриплый, — Ходи, и оглядывайся…

— Чего бля?

Ротный шагнул в его сторону, но преследователь, повернулся и скрылся в зарослях.

— Вот сука! Доебался как пьяный до радио! Чего ему надо?

— Тебе «Загиттулин Марат Бехтимирович» что-то говорит? — поинтересовался Тарасов оглядываясь в поисках «Волги».

— Погоди! Маринка у меня — «Загиттулина». По мужу…

— Она замужем?

— Да не! Вдова она! Муж бандюком был. А, потом, пропал. Так и не нашли. Маринка, правда, о нем вспоминать не любит — это я от соседей узнал.

— Давно пропал?

— Три года назад. Она документы подала, чтобы его признать мертвым, но там пять лет после исчезновения ждать надо.

Молча открыв записную книжку, Тарасов продемонстрировал вырезку и запись. Ротный прочитал, недоверчиво глянул на Старшину, и снова перечитал.

— Погоди — ты хочешь сказать что это…

— Я ничего не хочу сказать… Ты сам все прочитал.

— Это откуда?

— Из газеты. Из той подшивки, что ты мне дал. Правда Коростылев, засранец, испорченную бумагу сжег, так что пришлось в библиотеку ехать.

— И чего теперь делать?

— Ты на эту Маринку всерьез настроен?

— Конечно!

— Почему? Раньше, вроде, ходил, рассказывал, как хорошо холостому да свободному?

— А хрен его знает! Взрослею, наверное? Тридцатник уже скоро. Когда моему бате тридцать стукнуло, мне уже десять было. К тому же ты Маринку сам видал. Огонь баба. И готовить умеет и подержать есть за что.

— Баба огонь, — Старшина согласно кивнул, — Из-за таких войны начинают…

— В смысле?

— Ты «Иллиаду» в школе не читал, что ли?

— Не. Нам что-то такое задавали на лето, но я забил.

— Темнота…

Тарасов сокрушенно покачал головой, хотя сам осилил указанное произведение уже в зрелом возрасте, от скуки перечитывая книги, которые остались в школе, в разоренном войной селе, возле которого стоял их блокпост. Ротный, отмахнулся и вопросительно дернул башкой.

— Не суть. С кем воевать будем?

— Когда мы тебя по селу искали, до нас местная гопота доколупалась.

— И че?

— Они такую-же фразу сказали. Про ходить и оглядываться.

— Думаешь, это он там был!?

— Я не думаю — я точно знаю, что его там не было! — раздраженно отмахнулся Тарасов, — Но откуда-то эти обмудки данную фразу подхватили?

— Думаешь от Маришкиного мужа?

— Почему нет? А это значит, что они общались и могут что-то знать про его дела, и про то, куда и почему он пропал.

— А нам это зачем?

— Ну не просто же так он три года прятался? И, кстати, не просто так он объявился и начал за тобой ходить, когда ты принялся его женушку окучивать. Возможно, кто-то из местной шушеры за вами с Мариной следит и ему докладывает. Завтра у нас воскресенье?

— Ну да.

— Как насчет того, чтобы нанести визит вежливости ташлинским маргиналам?

***

Операцию начинали по всем правилам военного искуства. С утра, засев на пригорке над селом, Старшина понаблюдал за улицами, вычислил «малину», располагавшуюся в доме одного из местных алкашей и определил наиболее безопасные пути подхода и отхода. Потом начали работать над маскировкой, чтобы скрыть свои личности и принадлежность к Вооруженным Силам. Надев спортивный костюм, Тарасов обмотал лицо шарфом и тут же содрал его — смотрелось предельно глупо. Порывшись в вещах, он хотел уже резать вязанную шапку, но тут заглянул Ротный.

— Маску…

— Зачем? Вот! Готовые есть! Зимняя и летняя — хбшная.

— Стесняюсь спросить: откуда и зачем?

— СОБРовцы подогнали… Нас, когда в Ставрополь отправили, мы с ними в одном эшелоне ехали. У меня новая шапка была, я на неё махнул. В Ставрополе же тепло.

Старшина померил маску и кивнул.

— Ладно — годится. Теперь по оружию.

— Думаешь стволы из оружейки взять?

— Ты дурак? Не — надо дубье какое-то. Их там может быть человек десять — с голыми руками мы всех долго урабатывать будем. Спалимся.

— Бита подойдет?

— Маска, бита… Я, может, что-то о тебе не знаю?

— Да не — это подарок.

— Чей?

— Парней каких-то… Они ко мне подошли, достают её. Я спрашиваю: «Вы мне её подарить принесли?». Они кивнули и ушли куда-то.

Ротный весело заржал.

— Ты там, между тем как они её достали и тем как подарили, ничего не пропустил?

— Пару ударов. Но и они тоже выхватили как надо. А ты что возьмешь?

Старшина продемонстрировал резиновую дубинку. Ротный взял её, погнул, потом, почему-то, сделал мушкетерский выпад.

— Прикольная штука. Где достал?

— Это папина.

— У тебя батя в милиции работал?

— Не — на патронном. А, после работы, охранником там же подрабатывал. Зарплата то маленькая.

— Ясно… Ну что? Потанцевали?

До дома, где, по поводу выходных, уже «гудела» местная босота, они добрались без приключений. Однако, как только они вломились внутрь, весь план чуть не полетел к черту. Хозяин — старый уркаган в наколках аж со Сталиным пребывал в алкогольном невменозе и, увидев на пороге непрошеных гостей, с криком «Всех попишу волки позорные», схватился за нож. Ротный выбил нож битой и кинулся к окну, куда пытались выбраться остальные участники застолья. Тарасов отвлекся, чтобы закрыть дверь а, обернувшись, увидел, что дед достал из кучи гнилого тряпья обрез и целится прямо ему в грудь. Бить старых людей Старшина считал занятием, в целом, некультурным, но обстоятельства требовали решительных действий, так что, перехватив дубинку двумя руками, он врезал ему по кумполу, искренне надеясь, что «старик-разбойник» не двинет кони. Тот осыпался на пол выронив оружие и, по пути, приложившись, о мебель. Ротный, в другом углу, раздавал пиздюлей как пьяный купец — золотые червонцы. Схватив обрез и двинув им кому-то в зубы, Тарасов принялся гвоздить дубинкой вокруг себя, благо в небольшой комнате набитой людьми было проще попасть, чем промахнуться.

Наконец, общими усилиями, им удалось донести до обитателей блатхаты, что дергаться больно, бесполезно и травмоопасно. Выдохнув, Старшина пощупал пульс у деда и убедившись, что он еще дышит, отодвинул занавеску и выглянул на улицу. Соседи, несомненно, слышали звуки потасовки, но, поскольку в этом доме такое творилось если не постоянно то частенько, никто даже не высунулся посмотреть, что происходит. Ротный, тем временем, раскладывал «пленных» в рядок, лицом вниз с руками за головой, тыкая непонятливых битой под ребра.

— Готово! Клиенты созрели и готовы отвечать на вопросы…

— Мы не при делах, мужики! Зуб даю!

— О! Вот и первый кандидат… — Старшина подошел к подавшему голос и, наступив коленом на спину, схватил за ноздри заламывая голову, — За какие дела ты мне хочешь покаяться?

— Не знаю!!! АЙ БОЛЬНО!!!

— А почему решил, что вы не при делах?

— Мы все время тут тусили, отвечаю!

— Это хорошо. Значит за местные дела знаете.

— За какие? АЙЯЙ!!!

— Ходят слухи, что Загиттулин объявился. И мне кажется, что ты знаешь, как нам с ним встретится.

— Не знаю! Здоровьем матери клянусь не знаю! БОЛЬНОПУСТИ!!!

— А мне сказали, что знаешь… Марат. Загиттулин. Нос сломанный, буквы «ТИГР» на руке. Вспомнил?

— Помню я его! АЙ! Четкий пацан был! Авторитетный! Боксер! На Ленина жил!

— Где он?

— Не знаю!!!

— Кто знает? КТО ЗНАЕТ, Я СПРАШИВАЮ!!?

— Дрын знает!!!

— Сева, сука… — прошипел один из допрашиваемых мигом выдав себя, — Я не знаю!!!

— А твой друг говорит что знаешь? Где Загиттулин? Не заставляй меня, падла, ноги тебе ломать!

— Да не знаю я! Богом клянусь не знаю! Он как пропал, так и не было его!

— Куда он пропал!?

— Не знаю!!!

— Ладно — не хочешь по хорошему, будет как всегда, — Тарасов махнул Ротному, — Ассистент! Разбейте больному левое яйцо.

— А правое?

— А правое, пока, оставьте, чтобы ему было, что терять.

— НЕ НАДО!!! - «пациент» забился в ужасе под наступившими на него ста десятью килограммами Катюхина.

— Где Загиттулин? — снова поинтересовался Тарасов, — Или ты думаешь, что я шучу?

— Я НЕ ЗНАЮ!!! Он с Юсупом и его братом работал! Фуры бомбили! Три года назад уехали и не вернулись! Юсупа с братом потом нашли, а Марата — нет!

— Это мы и без тебя знаем! — соврал Старшина, для внушительности перетянув допрашиваемого дубинкой по спине, — Что с ними случилось? Кто их убил?

— АЙ!!! Я не знаю!!! Серый знает!!!

— «Серый» это кто?

— Старый тот… Вы его вырубили!

— Ясно.

Взяв стоявшее в углу ведро не очень чистой воды, Тарасов принялся поливать старика, чтобы тот пришел в чувство. Хрыч оказался крепче чем выглядел, и через пару минут водных процедур начал барахтаться и отфыркиваться.

— Сука… — подняв руку, он ощупал разбитую при падении губу и выплюнул зуб, — Вертухаи не выбили — а ты, козлина, выбил.

— Нехуй было в меня из обреза целится.

— Да пошел ты…

Старик заполз на шатающийся стул и потянулся к початой бутылке водки. Старшина выхватил её и замахнулся.

— Говори или я все пойло расколочу.

— Хуль вам от вас надо?! — судя по взгляду, точка давления была выбрана верная, — Вы кто такие вообще?

— Где Загиттулин? Кто убил его подельников?

— Заггитулин и убил… Обоих…

— Откуда ты знаешь?

— Да потому, что это сыновья мои были! — урка сверкнул глазами, — Равиль и Марат! Это он их завалил.

— С чего ты так решил?

— А тебе какая печаль? — Тарасов снова замахнулся бутылкой, — Разбегаться они хотели… К тайнику поехали… Деньги делить.

— Не поделили?

— Я говорил им, что его давно кончать надо было. Еще когда он с этой ведьмой Маринкой спутался. Честному вору один дом есть. Тюрьма. А все бабы — суки. От них все беды.

— Она тут при чем? — рявкнул Ротный, — Кто за ней следит?

— Загиттулин и следит. Хоть и из могилы.

— Из могилы?

— А ты что — в уши долбишься? Да не тряси ты бутылкой — дай боль унять.

Тарасов сунул ему водку, брезгливо глядя как старик припал к горлышку.

— Помер он, говорю я вам. Он своего никому не отдаст. Жену — тем более. Хотел с ней в Сочи рвануть. Ну а коль она еще тут, стало быть и нету его больше на этом свете.

— То есть, по твоему, Загиттулин убил подельников, помер, а, теперь, следит за женой из могилы?

— У него на пальцах знаешь что было наколото?

— «ТИГР».

— «Тебя, изменницу, готов разорвать»… Он своего никому не отдаст. С того света достанет. Сам от него слышал не раз: «Сдохну — остальных с собой заберу». А там уж как хочешь — так и понимай.

— Допустим… А кто тут, в округе, на черной «Волге», двадцать-четвертой рыщет? Зачем ему Загиттулин?

— Воронок это. И на нем черт рыжий ездит и души грешные жрет. Это все тут знают.

— Серьезно?

— Да кого хошь спроси!

— Ты… — Старшина пнул одного из лежавших, — Что за черт?

— Он правду говорит! Джамиль с Хачмаза сюда приезжал к родственникам. Машину черную искал. Говорил, что всем дома обещал, что на черной машине вернется. Они с земляком её стопнули на трассе. Мы с пацанами сами видели! Думали такси. Хотели водилу в расход, а машину перебить и домой отогнать.

— И?

— Через полгода его родня искать приехала. Говорит пропал и он, и земляк евойный. А та машина тут так и катается.

— Херню несете.

— Правду вам говорим!

— Ясно… Пошла мистика всякая… — Тарасов кивнул Ротному, — Ладно — у меня все.

— Валим?

— Валим… Дверь подпереть не забудь.

Добежав на до пригорка и убедившись, что за ними не было хвоста, Старшина с Ротным стянули маски и перевели дух.

— Иваныч? И че думаешь? Я вот, чет, нихрена не понял. Ни про Загиттулина этого, ни про Маринку, ни про «Волгу». А ты?

— Не туда смотришь. То, что они нам что хочешь наврут, лишь бы мы отстали, это понятно. Главное — Марат этот был не просто местной гопотой, а действительно матерым бандюком. Который, возможно, завалил своих подельников. И это, уже, может объяснить, почему он скрывается: двойное убийство — не ларек ограбить. Сесть можно надолго.

— Так ты думаешь, что он, все таки, жив?

— Возможно. А, возможно, кто-то еще положил на твою Маринку глаз. Ты сам сказал — чтобы она официально стала вдовой, надо ждать пять лет. А прошло только три года. Подкатывать яйки к жене авторитетного в селе пацана пока она не вдовая — могут не понять. Вот он и ждал. А тут ты объявился, забив на местные понятия и условности. Так что тебя пытаются напугать, используя для этого местные суеверия. «Собаку Баскервилей» читал?

— Конечно читал! Я что? Совсем неуч по твоему? — возмутился Ротный, — Мы её на литературе проходили!

— Вы Конан-Дойля в школе проходили?

— Ну да! Он там её еще утопил в конце.

— Ты с Тургеневым его, часом, не путаешь?

— Возможно. Но собака там точно была.

***

Вернувшись домой, Старшина решил выпить чаю и покурить, чтобы устаканить мысли. Открыв окно, и он затянулся и, оглядевшись, наткнулся взглядом на Киселева, волокущего мешок с песком. Поскольку дембеля, предчувствуя скорый отъезд домой имели привычку расслабляться и начинать творить всяческие непотребства, мудрая армейская мысль родила такую вещь как «дембельский аккорд», суть которого была в том, чтобы плотно занять дембеля какой-то общественно — полезной работой, не оставлявшей ему ни времени ни сил на ночные посиделки, самоволки, пьянки и прочее моральное разложение себя и коллектива. Взамен, им обещали закрыть глаза на некоторое количество прошлых прегрешений, влияющих на срок отъезда домой. У Киселева в активе была неделя на «губе» которая в срок службы не считалась, но Начштаба пообещал о ней забыть если за оставшееся время Киселев починит отмостку вокруг ДОСа.

ДОС, или «Дом Офицерского Состава», был особой гордостью Комбата и первым, что он сделал, когда ему вручили власть над батальоном. ДОС представлял из себя двухподъездную трехэтажку. Панели для неё Комбат добыл в соседнем колхозе, разобрав недостроенный многоэтажный дом для работников не существовавшего уже, к тому времени животноводческого хозяйства. Как и за какие шиши он договорился с председателем все гадали долго, но спросить никто так и не решился. Здание получилось неказистым, к тому-же, не все панели удалось пустить в ход, так как имевшийся в части кран выше третьего этажа не доставал, да и его поднимали идя на хитрости достойные создателей египетских пирамид. Зато в части появилось двадцать четыре одно и двухкомнатных квартиры, чему офицеры и прапорщики, которые, до этого, жили в одноэтажном бараке с цифрами «1949» на торце, а некоторые — за занавеской в казарме, несказанно обрадовались и авторитет нового руководства взлетел до небес. Из остатков плит сложили одноэтажную санчасть на месте снесенного барака и пристройку к боксам на территории автопарка, где сидели связисты.

Глядя на Киселева, Тарасов вспомнил, что пообещал его, за что-то, взгреть и поманил бойца пальцем.

— Иди сюда, мой сладкий сахер…

— Да, товарищ прапорщик… — Киселев с обреченным видом скинул мешок на землю.

— Я тут вчера, в город ездил… По делам. И, от нечего делать, решил в библиотеку заскочить. Посмотреть, куда ты там бегал все это время. Заодно с подружкой твоей познакомился…

— С Алисой!? Она обо мне спрашивала?

В голосе Киселева было столько надежды и паники, что Старшина, хотевший с ходу на него наехать, переменил свои намерения.

— Ну как спрашивала… Так понял, вы с ней уже все?

— Да я не знаю, что она!? Я её адрес хотел спросить. Чтоб как домой приеду, писать. А она, наверное, не так поняла.

— А как это еще понять — то можно? Ты к ней бегал-бегал, а как домой, так: «Адьес! Пишите письма!»? Девочка ждала что ты её с собой позовешь.

— Ну я же тоже не могу с ней вот так вот… За «здорово живешь» родителям на голову свалится? У нас в доме места, конечно, есть — но то ж не мой дом.

— Ты, Киселев, где не надо умный, а где надо — дурак-дураком, — Тарасов задумчиво выпустил клуб дыма, — Там барышня библиотечная, романтичная. У ней любовь все преодолеет, с милым рай и в шалаше, а ты ей о прозе жизни, жилплощади и прочих приземленных вещах.

— Думаете, надо все объяснить?

— Ну можешь, перед вокзалом, заехать. Поговорить. Если не выйдет объяснится, то хоть попрощаться по людски…

— Я так и хотел…

— А вообще, вот поэтому военному нельзя, на службе, семью заводить. От этого всегда одно расстройство. Что ей, что тебе. Военные — народ кочевой, а как мой дед говорил: «Баба с седла первой падает». Да че это я? Дураков учить — только портить. Я Алиске твоей обещал тебя погонять, но ваши дела — не мои. Я в них лезть не буду. Просто скажи, если увидишь, что Старшина тя одолевал прям спасу не было.

— Ага… — Киселев продолжал задумчиво топтаться под окном с грустным видом.

— Чего «агакаешь»?

— Никак нет — ничего…

— Ты, блин, как собака у стола… Сказать что хочет не может, только смотрит жалобно… На! «Рыцарь печального образа», недоделанный…

Старшина кинул в Киселева сигаретой и захлопнул створку. Всплеск раздражения был связан с стойким ощущением, что он тоже чего-то непонимает. Взяв кружку с чаем, Тарасов сел за стол и принялся листать блокнот. С одной стороны — все просто. Матерый грабитель порешил подельников при дележе и залег на дно. А узнав, что какой-то офицер начал ходить к его жене, решил… А что решил? Попугать? Зачем? И почему, скрываясь, он так и не сменил одежку? Чтобы его узнали? Опять таки — зачем? Ротный не местный, и знать не знает ни как он выглядит, ни как одевается, ни вообще, что его надо бояться. К тому же такие люди, как правило, не пугают. Выстрел в спину, или нож под ребро, а не ходить за жёниным хахалем по темной дороге бормоча невнятные угрозы.

Подражатель? Конкурент за сердце Марины из местных? Тоже не клеится, и по той же причине — смысл косить под пропавшего мужа, если Ротный о нем ни сном ни духом, да и сама Марина о нем вспоминать не любит? И даже бы если Ротный знал — стодесять кило дури таким не напугаешь. Намять ребра толпой — да. А ночные прогулки… Такое себе.

«Волга»? Вот она — тема отдельная. Местные, судя по всему о ней в курсе и опасаются, так что то, что загадочный преследователь, увидав её в кусты сиганул — это вполне объяснимо. Ротный тоже струхнул. Но каким она тут боком и, главное, что возле той полянки с дуплом делала… Дупло!

Старшина быстро пролистал до изображения знаков и куклы, обнаруженной внутри. Белый верх, черный низ. И черные волосы. Не наверняка, но с большой долей вероятности, это кукла как раз Загиттулина. Та самая «Симпатическая Магия» о которой говорила загадочная Ольга из библиотеки. Кто её туда положил? Опять таки, не наверняка, но с большой долей вероятности, Марина. Она, как жена, могла и волосы достать, и клочки одежды и остальное, необходимое для ворожбы. Только что она хотела этим добиться? И почему…

Тарасов аж вскочил от возбуждения. Вот он, тот вопрос, который надо было задать уже давно. Почему Марина так уверена, что её муж мертв? Даже документы подала на признание этого факта, хотя его тела, в отличие от тел подельников, так и не нашли? Или она помогает ему скрываться, а документы подала, чтобы его признали мертвым, и он смог начать новую жизнь? Но тогда зачем ей роман с Ротным, который вынудил мужа нарушить конспирацию. Причем, опять-таки, ради чего? Так же, интересно, почему тот старый хер так уверен что Загиттулин мертв? И с чего он взял, что именно Загиттулин завалил его сыновей? Вот это те вопросы, на который надо сейчас искать ответ.

Одевшись, Старшина вышел из подъезда и направился к полянке. Дерево стояло на месте. Дупло с знаками тоже присутствовало. Загянув в него, Тарасов взял куклу и покрутил в руках. Да — определенно она изображала кого-то одетого как Загиттулин. Даже, осыпавшимся мелом, были нарисованы три полоски на штанах. И волосы, черные как смоль, таращились «пацанской» челочкой. Старшина покрутил куклу в руках, в поисках еще каких-то деталей. Потом снова заглянул в дупло. Там ничего не было, кроме мусора и трухи. Значение знаков тоже, похоже, может объяснить только Марина. Надо взять куклу, наведаться к ней и серьезно поговорить о том, что тут творится. Но, перед этим, хорошо обдумать предстоящий разговор. А то он, даже в мыслях, пока звучит довольно неловко: «Марина, я видел тебя голой в лесу и я знаю, что ты ведьма…». Так и сковородой огрести недолго.

С этими мыслями, Тарасов аккуратно убрал куклу во внутренний карман и отправился домой.

***

Грохот… За стеной что-то громко грохнулось об пол. Проснувшись так резко, как будто его включили, Старшина машинально глянул на часы и уже хотел ботнуть кулаком в стену, чтобы выразить жившему за стеной Катюхину свое неудовольствие по поводу столь бесцеремонного нарушения правил общежития, но замер остановив руку на полпути. Из соседней квартиры доносились звуки борьбы! Кто-то катался по полу рыча от натуги в яростной борьбе. Старшина, имевший определенный опыт рукопашных схваток в городской застройке, распознал бы эти звуки среди любых других со стопроцентной уверенностью. Сон как рукой сняло. Выскочив как был, в одних трусах, Тарасов выбил запертую на простенький замок дверь и кинулся на кухню, откуда раздавался шум борьбы. Там Ротный сцепился с тем самым мужиком которого они видели на дороге, и он, несмотря на большую разницу в габаритах, брал верх. Старшина попытался с разбега сбить нападавшего, но тот, одним взмахом, отправил его в стену.

— Иваныч… — прохрипел Ротный, — Помогай…

— Сейчас… Держись…

Кое-как поднявшись Тарасов схватил из комнаты стул и с размаху огрел мужика, но тот будто даже не заметил этого. Выругавшись, Старшина, начал гвоздить ими со всей дури так, что стул начал сыпаться по частям. Шум и грохот не остался незамеченным ля остальных соседей. В квартиру сунулся заспанный Дубко и, увидев что происходит, кинулся поднимать тревогу. Ротный, тем временем, терял силы, так что не факт, что подмога бы успела. Беспомощно оглядевшись, Тарасов посмотрел на оставшиеся в руках обломки отбросил их и, схватив валявшуюся в раковине вилку с размаху воткнул её в нападавшего. Пахнуло гнилью, а потом Старшина снова отправился в полет, но на этот раз не в стену, а в коридор…

— Ах ты-ж сука… — кое как поднявшись и начав кое-что понимать, он огляделся.

Ротный был не только бабником, но и пижоном, поэтому упавшая от удара с заменявшего вешалку гвоздя фуражка была с неуставной кокардой с орлом вместо звезды. Снова выматерившись, Тарасов кое как поднялся. Шапка! Ротный жаловался что понтовая кокарда в военторге была только одна, поэтому он переставлял её с одного головного убора на другой, и на зимней шапке была прицеплена обычная «капуста» советского образца. Выдрав её, Старшина, шатаясь от боли в ребрах доковылял до твари и врезал кокардой как кастетом. Результат превзошел все его ожидания — мужика буквально снесло с Ротного впечатав в батарею с такой силой, что та упала с креплений. Быстро вскочив, противник оскалился и запрыгнул на подоконник, сиганул наружу. В квартиру ворвались поднятые Начвошем по тревоге соседи и патруль.

— Где он?

— Съебался. Вот только что!

— Догнать! — начальник патруля и его бойцы с топотом умчались.

— Это кто вообще был?

— Муж Маринкин… — прохрипел Ротный ощупывая горло, — С ног меня сбил, навалился и давай душить… Хорошо Иваныч прибежал. Ебать… Меня так с детства не пиздили…

В прихожей раздалось «Разойдитесь — разойдитесь» и на кухню протиснулся «вечный капитан» Дябинский, он же «Зеленкин» с фельдшерской сумкой. Следом ледоколом, вжимая зевак в стены вплыл Комбат. Он был одет в домашний халат и тапки, которые смотрелись на нем как форма от «Хьюго Босс» на Штирлице. Молча дождавшись, пока Дябинский осмотрит пострадавших он вопросительно дернул подбородком.

— У Катюхина только синяки на шее — здоровый лось, его лопатой хер убьешь, а вот у Тарасова рассечение на затылке и пара ребер сломано.

— Катюхину больничный на завтра, Тарасову — на неделю, и освобождение от дежурств на месяц. Старший лейтенант Катюхин — доклад. Что произошло?

— Да я сам не понял… — Ротный, все еще сидевший на полу, развел руками, — Я заснуть не мог, покурить пошел. Смотрю — стоит. В окно пялится. Я ему: «Хули пялишься? Ты кто вообще такой?». А он пальцем по горлу так… Угрожающе. Я ему: «А ну ка иди сюда, раз такой смелый дохуя.»… А он как сиганет!

— Оттуда — сюда? — подойдя к окну, Комбат оценил расстояние, — Олимпиец, блять… Дальше что было?

— С ног сбил, в горло вцепился, остальное плохо помню… Кажется Иваныч его стулом херачил. И тот его в ответ два раза пизданул так, что Иваныча через всю хату пронесло.

— Допустим… Дальше.

— А дальше Иваныч вызверился и как навернет ему. Тот — в батарею… А потом вскочил и в окно.

— Прапорщик Тарасов, — Комбат развернулся к Старшине, — Что вы мне можете сказать?

— Да, товарищ подполковник, добавить, в целом нечего… Я спал. Проснулся от грохота. Слышу — старший лейтенант Катюхин дерется с кем-то. Ну я и кинулся на помощь.

— Нападавшего успели разглядеть.

— Мне, при всем уважении, не до гляделок было…

— Муж это Маринкин был… — Ротный, все еще сидя на полу, покрутил головой морщась от боли, — Наверняка…

— Какой «Маринки»?

— Да есть тут одна… В Ташле.

— Это та, к которой вы, все время бегаете? — не упустил случая блеснуть своей осведомленностью Комбат, — Вас, я смотрю, жизнь вообще ничему не научила?

— Да я не знал, что он живой…

— Это как?

— Ну мы это… — Ротный посмотрел на Тарасова прося помощи.

— За ним, после визитов к этой Марине, мужик какой-то повадился ходить и угрожать, — пояснил Старшина, — Я, когда у нас боец стенгазету рисовал, подшивку газет взял, на черновики. И там его фото было. И объявление трехлетней давности, мол «пропал без вести».

— А теперь объявился?

— Видимо. Дело в том, что как нам в селе сказали, он бандитом был. И подозревают, что двоих подельников завалил. А потом, по всей видимости, скрываться начал. Чтобы его мертвым сочли.

— Ага… А когда старший лейтенант Катюхин на его супругу глаз положил, то, стало быть, не выдержал?

— Видимо так.

— Весело живем… — сунув руки в карманы халата, Комбат оглядел разгромленную кухню, тяжело сопя, — Кто начпатр?

— Мешков, кажется.

— Как набегается, скажите, пусть остаток ночи поближе к ДОСу патрулирует. Во избежание. Все — всем отбой, завтра день по обычному распорядку…

Выгнав всех посторонних, Комбат поманил к себе Ротного с Тарасовым.

— Я понимаю, неприятная штука… Уголовник, все такое… Милицию будем привлекать?

— Вы не хотите, товарищ подполковник?

Комбат задумчиво покачался переступая с пяток на носки и обратно.

— До меня просто слухи дошли, что кто-то на нашу часть глаз положил.

— На нашу часть? Мы же в жопе мира сидим?

Все офицеры слышали, что ушлые коммерсы со связями гробят расположенные в городах части, чтобы наложить лапу на землю и недвижимость. Но кому понадобился батальон расположенный в лесу далеко за городом?

— Да. Сидим в жопе. Но на золоте.

— Вы склады ДХ имеете ввиду?

— Именно. Там у нас грузовой и строительной техники, сборных ангаров и прочего имущества на миллионы, если не на миллиарды. И кто-то хочет прибрать это к рукам. А мы мешаем. Сильно мешаем. Я кручусь как могу, так что вот все эти дела с милицией сейчас ну очень не вовремя.

— Хорошо, товарищ подполковник… Решим без милиции.

— Как-то недобро прозвучало… Смотрите — себя и меня под монастырь не подведите.

Старшина и Ротный кивнули. Комбат еще раз подозрительно на них покосился и вышел.

***

Марина была дома. Когда она выглянула на стук, Тарасов заметил, что та очень бледная.

— Вы? Что случилось?

— Случилось… — Тарасов, не спрашивая приглашения, вошел в дом, — И у вас, как я погляжу тоже. Бледная вы. И вид напуганный. Марата видели?

— Марата… — Марина отшатнулась словно от удара, — Откуда…

— Откуда я знаю? Он вчера Катюхина тоже навестил.

— Дениса!

— Спокойно… С ним все в порядке. Помят, но жив.

— Что случилось?

— А вы как думаете? Некто невысокий, темноволосый спортивного телосложения, одетый в синие спортивные штаны с белыми лампасами и белую спортивную куртку «Найк» вломился к нему в квартиру и попытался задушить. Очень похож на некого Марата Зигаттулина, который, если верить объявлению в газете «Курьер», пропал три года назад. У вас же Зигаттулина фамилия, по мужу, если не ошибаюсь? И ваш муж как раз в девяносто восьмом пропал?

Губы Марины задрожали и она разрыдалась осев прямо на пол. Старшина, принеся табуретку, сел рядом, по собственному опыту зная, что пытаться чего-то добиться от женщины, пока та не проревется, не представляется возможным. Наконец фонтан эмоций иссяк. По джентльменски предложив даме чистый платок, Тарасов покачался на табурете, думая, с чего начать.

— Поймите меня правильно… Я вас ни в чем не подозреваю, однако, насколько мне известно, тело Марата так и не нашли… Но вы все равно подали документы, чтобы его признали умершим. Почему?

— Вы не поверите…

— А вы попробуйте. Я, с недавнего времени, стал человеком очень широких взглядов. Это как то связано с вашим увлечением ворожбой?

— Ворожбой?

— Колдовством, ведовством — не знаю, как вы это между собой называете. Я видел как вы на первое мая отдыхали с подругами.

— Видели?

— Да. И еще много чего… Так что готов поверить много во что.

— Приходил он ко мне…

— Приходил? Когда…

— После того, как пропал.

— И что сказал?

— Ничего… Издалека смотрел. Я к нему, а он — от меня… Я к нему — а он от меня… Как будто какая сила его толкала. А, потом, милиция Юсуповых нашла… — Марина снова всхлипнула, — Марат… Он раньше хорошим был… Правда… Это тюрьма его испортила.

— А за что он туда сел?

— Подрался… Он боксом занимался… У них там какая-то драка случилась. И он человека покалечил… Два года дали. А как вышел — словно с цепи сорвался… С Юсуповскими сыновьями начал ходить, пропадать куда-то… Деньги какие-то приносить… Все разговоры только о них были. Перед тем как в тот раз уйти, о Сочи говорил. Что уедем. И пропал. А потом начал приходить… Иногда каждую ночь.

— Но не давал к себе подойти?

— Да. И людей сторонился. А, один раз, при полной луне появился. И я все поняла…

— Как?

— Пятна на нем были, как на покойнике. И кровь на груди… Много. Заложный он.

— Вы имеете ввиду «Заложного покойника»? Упыря?

— Да. Он ведь такой был… Упорный. Беспокойный.

— И поэтому вы подали документы, чтобы его признали умершим?

— Ага… Я думала, что может это его на земле держит? Что если признают, что он умер, то упокоится?

— Думаете, покойникам есть дело до бюрократии?

— Ну вдруг? — опять заревев, Марина замахала руками, размазывая слезы по щекам, — Я не знаю, что делать! Я все перепробовала!

— Куклу вы сделали?

— Куклу?

— Да. Куклу Марата. С его волосами и в его одежде? Я нашел такую в дупле дерева недалеко от ЛЭП.

— Я…

— Символы, вокруг дупла вырезанные, что значат?

— «Защита от зла…»… Это кельтские, кажется… Валька так сказала…

— А она их откуда взяла?

— Не знаю… Может видела где. А что?

Тарасов встал и задумчиво побродил по комнате.

— Что было вчера? Он подошел к вам ближе чем обычно, верно?

— Да. Раньше далеко стоял… А вчера я услышала как во дворах собаки бесятся, выглянула в окно, а он прям внутрь заглядывает.

— Вы испугались?

— Очень…

— Он пытался попасть в дом?

— Нет… Заложные не могут войти, если их не приглашают.

— Ага… — Старшина понимающе покивал, — А Катюхин, стало быть, пригласил… Ну — это многое объясняет.

— Что объясняет? Что с Денисом?!

— Да я уже сказал — все с ним в порядке. Он, просто, вашего мужа за окном увидел и пригласил того силушкой померятся.

— И что?

— Померились… Хорошо я услышал.

— Вы его прогнали!?

— Да.

— Как? Он же человека вдесятеро сильнее должен быть.

— Есть один способ. Но речь сейчас не об этом. А о том, что ваше колдовство, похоже, работает.

— Почему вы так думаете?

— Потому, что вчера вечером, я куклу из дупла достал. И, сразу, два визита, хотя раньше он ни к вам, ни к Катюхину не приближался.

— А он и ему являлся?

— Да. Несколько раз. Но тоже близко не совался. Вы эту куклу когда сделали? Когда он являться начал?

— Нет. До этого… Когда он еще жив был, — вздохнув, Марина начала теребить подол, — Я хотела на него повлиять… Ото зла избавить… Вы думаете он из-за этого сгинул?

— Нет. Сгинул он потому, что с Юсуповыми деньги не поделил. Но вот когда в упыря перекинулся, ваша ворожба не позволяла ему причинять вреда окружающим.

— А что теперь будет?

— Куклу я на место вернул, так что, возможно, она продолжит работать. А может и нет. Дело это такое. Так что надо его найти, пока он дел не наделал.

— Как?

— Пока не знаю… А вы в курсе, где милиция нашла Юсуповых?

— В машине…

— А машину где?

— Там, в поле… Километрах в трех отсюда. Где заброшенное хозяйство.

— Ваш муж туда ездил?

— Не знаю… Наверное.

— Наверное?

— Они с Юусуповыми иногда куда-то уезжали. Я спрашивала, куда, а Марат шутил, что «в банк». И у него, потом, часто, кроссовки были грязные. Он их чистил и ругался на этот навоз, и что уедет туда где говна поменьше.

— А там, значит, говна много?

— Да. Там коровники стояли.

— Ясно… Ладно… Это уже что-то… Спасибо за содержательную беседу — я пойду.

— Да как вы так пойдете-то? Давайте я вас покормлю! Гость все таки. И Денису соберу…

— Денис скоро сам прибежит. Ему, на сегодня, больничный дали.

— А чего-ж не пришел до сих пор?

— Отсыпается поди. Если что, вы ему про упыря не говорите. И про дупло с куклой тоже. Поняли?

— Да что я — совсем глупая?

— Я на всякий случай. Профессиональная деформация. Солдаты, они ведь как дети… Только хер большой и автомат настоящий. Но все надо по сто раз и подробно разжевывать…

Марина, до того все еще грустная и зареванная, улыбнулась шутке и пошла хлопотать на кухне.

***

Ротный ковырял выбитую Тарасовым дверь. Он давно хотел сбегать к Маринке и рассказать обо всем, но не мог оставить квартиру на распашку. Не то что-бы тут воровали просто, после случившегося, к безопасности стоило отнестись серьезнее. Вернувшийся Старшина, застав его в «позе бедуина собирающего трюфеля» и пытающегося понять, почему засов замка не хочет попадать куда надо, сунул страдальцу авоську.

— На, поешь и дай человеку, у которого руки растут из правильного места сделать все как надо…

— Тем более, что это ты её и вынес…

— Ну, не был бы ты таким хлюпиком, не пришлось бы ломать ничего.

— Кто хлюпик?!

— Мужик тебе по третью пуговицу был!

— И чо! Ты бы там был, ты бы так не говорил!

— А я там был, если помнишь.

— И тоже летал по всей хате.

— Я, просто, не проснулся толком. Как проснулся — он у меня батарею обнял. Ты, кстати, следи за ней. Зимой потечь может…

Ротный хотел что-то ответить, но не придумал, что именно и, возмущенно попыхтев заглянул в авоську.

— Это откуда?

— От Марины.

— В смысле?

— В прямом… Ходил я к ней.

— Зачем?

— Денис — ты совсем дурак? Если этот Марат тебя задушить пытался, за то что ты к его жене ходишь, то первое, о чем надо было подумать — не наведался ли он к ней тоже?

— Бля… — Ротный аж переменился в лице, — С ней все в порядке?

— Да. Но вот почему я об этом думаю, а ты нет — это хороший вопрос…

— Да я просто того…

— Ты не передо мной оправдывайся… И что ты, еб твою мать, тут наделал?

Старшина потыкал в косяк.

— Накладку на место прикрутил…

— На место, но вверх ногами… Блин — парень то, вроде, деревенский, должен уметь если не головой, то руками работать?

— Да я вообще первый раз с замками дело имею…

— Дай сюда отвертку…

— На… — Ротный покорно отдал инструмент, — То есть он к ней не заходил?

— Нет.

— А если зайдет?

— Хороший вопрос.

— И че делать?

— Найти его.

— А потом?

Тарасов не ответил, сосредоточенно крутя шурупы. Потом несколько раз закрыл и открыл дверь, чтобы убедиться что все работает. Ротный все это время топтался рядом.

— Все… Ты сегодня болезный?

— Ну вроде как…

— Тогда дуй к Маринке, и банки не забудь.

— Ну так что с этим Маратом делать будем?

— А я пока подумаю, что с ним можно сделать…

— Ладно… Спасибо, Иваныч… Я чет туплю в последнее время.

— Осознание болезни — первый шаг к исцелению.

— Че?

— Ниче… Философствую на полставки.

Спровадив Ротного, Старшина заперся в квартире, задернул шторы и достал из тайничка в вентиляции трофейный обрез. Надев матерчатые перчатки и стараясь не лапать гильзы, он выковырял из них дробь и снарядил уже испытанным зимой составом. Осина росла прям за ДОСом. Насколько хорошо она действовала против упырей Тарасов не знал, но раз рассказы о том, что они не могут зайти в дом без приглашения верны, то, глядишь, и это правда. В любом случае, кол в груди никому еще здоровья не добавил. Теперь надо было разжиться топливом. Бензин — это хорошо, но он был в части «жидкой валютой» на ряду с водкой, так что просто так его хер достанешь. А вот отработка…

Бочки с отработкой стояли в дальнем углу автопарка возле мастерской. Тарасов поймал чумазого автослесаря-сверхсрочника и сунув ему пятилитровые баклаги из-под дешевого пива, как бы между прочим попросил нацедить отработанного масла.

— Вам зачем столько?

— Ты слышал, что вчера приключилось?

— Ага… Старлея кто-то удавить пытался, за то, что он к чужой бабе ходит.

— Именно…

«Сверчок» два раза моргнул, не понимая, как это связано с потребностью Старшины в отработке.

— Ну че мигаешь? Как ты думаешь, этот упырь сюда попал?

— Как?

— Кверху каком. У нас забор вокруг части — как старые трусы. Дыра на дыре. Половина столбов покосилась, половина сгнила. Кто хочет заходи, кто хочет — выходи. Надо менять. А, прежде, пропитать, чтобы снова не сгнили. Хотя бы вкопанную часть. Вот, хочу на какой-нибудь деревяхе попробовать народное средство.

— А! Ну да — я тоже слышал, что отработка от гнили — первое дело…

Взяв баклашки, сверхсрочник начал обрезком банки наливать в них масло. За этим делом их застукал Зампотех, обладавший сверхъестественным чутьем на присутсвие посторонних в его хозяйстве.

— Че делаем, зачем масло?

— Деревяхи пропитывать. Хочу попробовать, как работает.

— А! Ну ладно… — покрутившись вокруг и убедившись, что Тарасов не прихватил ничего кроме отработки, Зампотех кивнул, — Ты, только, дома ничего не пропитывай… Вредно.

— Я знаю… Я столбы хочу. Нижнюю часть. Но, сперва, надо попробовать. У вас, если что, его же много?

— Много-не много — сколько надо?

— Да, пока не считал. Сейчас проведу эксперимент. Если будет удачным, столбы прям сюда притащим и в бочку поставим. Вы же не против?

— Какие столбы?

— Да, опосля вчерашнего, спохватились забор латать, — пояснил сверхсрочник, — Давно пора, как по мне.

— Почему я не слышал? — возмутился Зампотех, — Это же машину надо, топливо, водителя.

— Да пока еще до этого дойдет… — отмахнулся Старшина, понимая, что дотошный Зампотех может развить слишком бурную деятельность, — Пока прикинем все, пока посчитаем, пока вот, технологию отработаем.

— Сколько? Месяц? Два?

— Где-то так плюс-минус.

— Ясно…

Зампотех, прикидывая что-то в уме, удалился. Тарасов взял баклаги, тщательно обтер их чтобы не угваздаться и поволок к себе. Растворитель был страшным дефицитом, но Тарасов пожертвовал несколько бутылок. Долив в отработку, он тщательно размешал получившуюся смесь, плотно закрутил пробки и сложил баклаги в сумку к осталному снаряжению. Ребра болели и больше всего ему хотелось лечь и лежать, но надо было встать и бежать. И, перемотавшись эластичным бинтом и закинувшись обезболивающим, Старшина побежал.

Прогулявшись вдоль опушки, он уселся передохнуть, и, достав бинокль, начал разглядывать остовы коровников, основательно ободранные местными на стройматериалы. С одной стороны, прятать что-то внутри, было рискованно — уж больно часто туда кто-то наведывался. С другой — развалины зданий хорошо скрывали от чужих глаз, и вокруг поле. Незаметно не подберешься. И от деревни недалеко.

Внутри было безлюдно и только пустые бутылки намекали, что сюда кто-то наведывается. С внешней стороны бывших хлевов рос бурьян в человеческий рост, а вот двор где земля была пропитана экскрементами, покрывали лишь чахлые кустики самой неприхотливой травы, и следы автомобильных шин и обуви. Скинув сумку у стены, и достав обрез, пряча его до поры под полой, Тарасов внимательно осмотрелся. Следов той самой «Волги» он не заметил, хотя, не факт, что она тут не бывала.

Внутри коровников что-то прятать было бесполезно. Следы кострищ и самодельные лавки намекали, что сюда частенько наведывается сельская детвора которая, наверняка, обыскала внутри каждый уголок. Значит надо смотреть снаружи. Дед Тарасова, в свое время, боролся с бандеровцами на Украине. Рассказывал, жаль, мало. Сейчас бы его опыт по поиску схронов ой как пригодился. С другой стороны — хорошо, что старик не дожил до того, что сейчас творится.

Встав посредине двора, Старшина еще раз огляделся. Коровники можно исключить… Подвалов там не могло быть, канавы, по которым сгребали навоз, все как на ладони. А куда тут можно было еще идти кроме коровников? Забыв про травму, Тарасов решил забраться на крышу, чтобы оглядеться, но после попытки прыгнуть и ухватится за край, обнаружил себя сидящим на земле и матерящимся в голос. Переведя дух и выкурив сигарету, он сделал себе зарубку быть осторожнее, после чего нашел более легкий путь по полуразобранной стене и, забравшись на конек, внимательно оглядел заросли бурьяна. Провал! И к нему ведет дорожка из свежесмятых стеблей. Видать, схлопотав вчера в морду, Зигаттулин кинулся в укрытие забив на конспирацию.

Но что там может быть? Погреб? Спустившись и надев сумку ручками на плечи на манер рюкзака, Старшина достал из кармана свинцовый кастет, на который были наклепаны три звездочки. Им от всякой нечисти отмахиваться всяко сподручнее чем удостоверением. Надев кастет на руку и взяв обрез на изготовку, Тарасов пробрался через заросли к замеченному месту.

Бомбоубежище! Точно — судя по всему, хозяйство строили давно, когда по нормам ГО на всех предприятиях должны были быть оборудованы укрытия для сотрудников. Дверь давно заржавела, но след примятой травы вел куда-то в другую сторону. Вентиляция. Колпак отсутствовал — видимо был железный и его на металл срезали, а внизу виднелась куча всякого мусора и битого стекла. Поколебавшись, Старшина присел на край и, упираясь ногами, съехал вниз.

Рука, выметнувшаяся из темноты попыталась схватить его за горло, но, попав на падающий сверху солнечный свет мгновенно покрылась волдырями и отдернулась. Тарасов, вжавшийся в противоположную стену так, что от боли в груди слезы выступили, включил фонарь. Внутри, убежище было небольшим. Даже не убежище — блиндаж, чтобы пересидеть налет. В углу, на груде трухлявых ящиков, полулежал упырь, прижимая к себе опаленную руку и скалясь на свет фонаря. Левая часть лица, куда пришелся удар кокардой, омертвела и разлезлась, обнажая кости черепа.

— Что, тварь красноперая? Нашел меня?

— Нашел… — все еще оставаясь под защитой дневного света кивнул Старшина, — Несложно было.

— И что теперь делать будешь?

— Пристрелю, как собаку бешеную. А ты чего ждал? Медаль?

— А если не выйдет? Юсупов тоже стрелял — жив как видишь.

— Какой Юсупов? Старый? Отец тех братьев, которых ты грохнул? За что, кстати? Чего не поделили?

— Тебе какая разница?

— Никакой. Просто интересно что в башке у таких как ты. Дружили, на дело вместе ходили, а потом, из-за каких-то денег…

— Дружбы нет… — Зигаттулин презрительно скривился остатками губ, — Есть «Кент по салу».

— Это как?

— Пока у тебя есть сало — ты мне кент. Нет — знать тебя не знаю.

— Ясно… Я то думал, ты упырем после смерти стал. Но ты им еще при жизни сделался. А ведь Маринка говорила, что ты раньше хорошим был.

— Она моя! — услышав имя жены, упырь вскочил, — Моя!

Тарасов пальнул дуплетом в бросившегося на него Зигаттулина, но тот, не обращая внимания ни на разорвавшую грудь картечь, ни на обжигающий свет схватил его и, втащив внутрь, шарахнул так, что от боли в и без того поврежденных ребрах Старшина чуть не вырубился, успев, зацепившись на границе сознания, наподдать в ответ кастетом. От удара упырь впечатался в стену, судя по звуку, переломав все кости. Олимпийка распахнулась обнажая расползавшуюся омертвевшую плоть, но он все равно, опираясь на неестественно гнущиеся руки пополз вперед.

— Моей не будет — ничьей не будет! — просипел упырь скорее разорванными легкими, чем горлом, — Из гроба достану!

— За гробом ты уже был… — шатаясь Тарасов встал, — Теперь я тя дальше отправлю…

Почти упав на Зигатуллина, он принялся бить кастетом, подлетая вместе с ним после каждого удара, пока не вырубился.

***

Очунувшись Старшина попытался встать, но резкая боль заставила его плюхнутся обратно. Вокруг была кромешная темень. Нащупав в кармане спички, Тарасов зажег одну, прикурил от неё сигарету и, привалившись спиной к стене, огляделся. Упырь валялся рядом, превратившись в то чем и должен был быть — полуистлевший труп. Еще, пока спичка догорала, Старшина успел увидеть валявшуюся у вентлаза сумку и фонарь. Батарейка села, но, он, наученный опытом, всегда носил запасную. Докурив и добравшись до фонаря Тарасов включил его и огляделся. Ящики… На ящиках упырь лежал не спроста. По ним и вокруг были разбросаны деньги. Куча не деноминированных рублей. Почему их тут бросили? Из слов Зигаттулина выходит, что его грохнул Юсупов-старший, в отместку за убийство сыновей. Старик не знал про тайник? Или это не все деньги, а только доля Зигаттулина? Не зря же старый урка говорил, что тот свое не отдаст? Оставил мертвецу его, опасаясь, что тот и правда может явится за ним и из могилы? Это объясняет, на какие шиши он пьянствовал все это время со своей шоблой.

Пол убежища был выстлан гнилыми досками. Выломав одну наугад, Тарасов посветил под настил и обнаружил тщательно завернутый в клеёнку пакет. Внутри лежала милицейская форма, полосатый жезл и АКСУ с запасным рожком. Реквизит чтобы тормозить фуры… Дома такое держать опасно: нагрянут с обыском — не отмажешься, вот и хранили тут.

Достав из сумки баклаги, Старшина сложил туда форму, жезл и автомат. Деньги, которые нашел, собрал и рассовал по карманам. Сумку, если что, придется скидывать, так что все яйца в одну корзину класть не стоит. Обрез он тщательно протер от отпечатков и кинул на пол рядом с телом. Потом нашел окурок и выброшенную батарейку и спрятал в карман. Облив тело и все вокруг горючим, Тарасов, сидя в лазе поджег, смоченную в смеси тряпку, и, убедившись, что все надежно занялось, выбрался наверх.

Снаружи уже стемнело, но столб дыма все равно мог привлечь внимание, так что, матюгаясь сквозь зубы и сгибаясь от боли в три погибели Старшина не останавливаясь бегом добежал до леса где залег и, пряча огонек, выкурил еще сигарету, чтобы прийти в себя. После чего, пошатываясь, побрел в сторону части.

Оружие, которое могло быть «засвечено» в куче эпизодов, нести домой было опасно, так что он решил припрятать его в лесу. Ведущая к части бетонка… Если подкопаться под плиту, то получится хороший тайник. Кинув сумку на землю, Тарасов взял так и не пригодившийся кол и начал копать. Свет фар заставил его застыть, словно перебегавшего дорогу зайца, и тупо смотреть в лицо приближающейся неизбежности. «Волга»… Еп твою мать — а так хорошо все шло…

— Товарищ прапорщик… — фары потухли, и Старшина увидел, что это комбатовская серая «ноль вторая», — А я вас обыскался…

— Да я, товарищ подполковник, прогуляться ходил… Очень говорят, полезно при травмах.

— И как? Удачно?

Комбат скептически оглядел Тарасова, покрытого грязью, паутиной и чем-то вонючим, потом открыл багажник и, достав оттуда комплект старого камуфляжа, кинул Старшине, после чего сел на плиты рядом закурив и молча дожидаясь когда тот переоденется.

— Я, Василий Иванович, когда просил решить все без милиции, как мне казалось, довольно ясно намекнул, что не это имел ввиду.

— Виноват.

— Виноватых бьют… Что там с этим уголовником? Вопрос закрыт?

— Ну, надеюсь, да…

— И что там случилось?

— Ну, если верить местным слухам, он убил своих подельников. А их отец завалил его.

— Как?

— Из обреза. Старик — матерый уркаган. За ним не заржавеет.

— И сжег чтобы следы скрыть? — Комбат кивнул на поднимающийся на фоне ночного неба дым, — Да, месть — дело такое…

Встав он подошел к сумке и заглянул внутрь.

— Точно из обреза?

— Да. Он его на месте преступления оставил. Предварительно почистив от пальчиков, но, если в пулегильзотеке оружие есть, это не поможет.

— А это чье?

— Понятия не имею. Уголовник этот, с подельниками, грабежами дальнобоев промышлял. Может их?

— Думаете? Ну все равно не стоит это тут так оставлять. Найдет еще кто… Заройте тряпье, а об этом я позабочусь…

Взяв сумку, Комбат убрал её в багажник машины.

— Вас подвезти?

— Да не — сам дойду… — отмахнулся Тарасов и охнув согнулся.

— Садитесь… Рано вам еще гулять с вашими ребрами.

***

Неделя больничного пролетела быстро. Катюхин, бегавший к Марине как на работу, бодро доложил, что его никто больше не преследует.

— На… Она те супчик передала. Чтоб выздоравливал… — Ротный сунул Тарасову банку и ревниво покосился на него, — Она тя, блин, лучше чем меня подчует!

— Ну, это легко объяснимо… Ты-то кабан здоровый, а я… — втянув щеки, Старшина провел по ним пальцами, — Я вон какой тощой… А у женщин у всех рефлекс: худое — кормить. К тому же я не зря вперед тебя к ней тогда успел…

— В смысле?

— Наплел про то, как тебя, героически и рискуя здоровьем, спасал. Теперь вот пожинаю плоды своего героизму. Да ты не ревнуй: женится, мужские обязанности, хозяйство тащить — это все я тебе оставлю. А сам — другом семьи буду. Другом семьи быть удобно. Пришел, пожрал на халяву, выпил, язык почесал и свалил. Хорошо!

В дверь постучали, потом в Каптерку сунулся дневальный.

— Товарищ прапорщик…

— Э! Боец! — возмутился Ротный, — Я для тя чего? Насрано? Как по уставу положено? Сперва обращаешься к старшему по званию, и просишь разрешения обратится к кому надо! Зашел — вышел, повторил!

— Виноват… — скрывшись, дневальный постучал снова, — Товарищ старший лейтенант, разрешите обратится?

— Рискни?

— Товарища прапорщика комбат вызывает…

— Так че ты вола ебешь? Сразу не мог сказать?

— Так я…

— Головка от будильника «Заря»! Наберут в армию по объявлению…

Старшина надел китель и поплелся в штаб.

— Вызывали, товарищ подполковник?

— Проходи и дверь прикрой…

— Что-то случилось?

— Помнишь наш разговор неделю назад?

— Когда вы меня подвозили?

— Именно.

— Помню…

— Рад вам сообщить, что, похоже все было именно так, как вы и предполагали, — Комбат с кривой усмешкой кивнул, — На старой ферме, в заброшенном убежище, пожар случился. После которого там нашли останки неизвестного мужчины. И обрез охотничьего ружья двенадцатого калибра. Сам обрез нигде не светился, но на нем, представьте себе, обнаружили отпечатки палцев.

— Отпечатки?

Старшина мысленно принялся перебирать в уме, что же и где он мог пропустить. Комбат, видя эту лихорадочную работу мысли, махнул рукой успокоится.

— Да. Отпечатки. Как оказалось, они, на ржавеющих поверхностях въедаются так, что удалить можно только механическим путем. Поэтому криминалисты, несмотря на пожар, смогли снять отпечатки и с оружия, и, даже, кое-какие фрагменты с гильз. И по ним вышли на неоднократно судимого местного жителя. Юсупов, фамилия. Который, под давлением улик, признался в убийстве ранее судимого Загиттулина Марата Бехтимировича, совершенного из мести за убийство им его сыновей, с которыми они вместе промышляли грабежами.

— Серьезно?

— Да. Правда он утверждал, что сделал это три года назад, а обрез у него, вот как на грех, за день до того украли какие-то бандиты…

— Врет поди? Свидетели есть?

— Только его друзья — алкаши.

— Ну эти что хочешь подтвердят.

— Вот и я о том… В общем — скажите Катюхину, по дружески, чтобы он насчет той ночной потасовки язык за зубами держал, потому что, похоже, ситуация с его дамой сердца разрешилась.

— Хорошо — скажу.

— Скажите… — Комбат посмотрел на часы, потом решительно встал и начал собираться, — Все. Можете быть свободны. И это… Василий Иванович — по человечески прошу. Прежде чем еще раз идти гулять, меня предупреждайте.

— Слушаюсь… — Старшина развернулся, но остановился у двери, — Разрешите с моей стороны вопрос? На счет той ситуации с нашей частью, о которой вы упоминали…

— Вот как раз собираюсь в штаб. Попробуем подойти к её решению с другого конца. Ликвидировать проблему, что называется, «в корне».

— Шансы-то есть?

— Шансы всегда есть. Не волнуйтесь — мы еще повоюем.

— Хорошо бы. А то я тут только обживаться начал.

— Я тоже…

***

Черный мерседес, проглатывая идеально настроенной немецкими кудесниками подвеской ухабы, мчался по трассе. Темнело. Внезапно, свет фар выхватил вышедшую из-за припаркованной на обочине серой «Волги» фигуру в милицейской форме, которая повелительно махнула жезлом в сторону обочины.

— Да просто забей, — лениво посоветовал один из пассажиров.

— Не… Их надо учить, а то совсем оборзели… — водитель крутанул рулем останавливаясь так, чтобы до него пришлось прогуляться, — Сча я ему устрою… Я ему сейчас эту палку в жопу запихаю…

Человек в форме, придерживая болтающийся на ремне АКСУ, подошел и вскинул руку чтобы представится, но водитель, нажав на клавишу стеклоподъемника, скорчился в презрительной гримасе.

— Ты что, мент? Номеров не видишь? Пропуска не видишь? — он ткнул пальцем в спецпропуск на лобовом стекле.

— Вижу… — остановивший их спокойно достал фонарик и посветил в салон, а, потом, прямо в глаза водителю.

— Да ты совсем охуел!!! Ты, мусор, меня в лицо знать должен!!! Я сейчас позвоню, и ты пойдешь на склад мешки таскать!!! Ты знаешь, кого ты остановил!?

— Знаю… Просто хотел убедиться наверняка.

— В чем ты, сука, «убедиться хотел», я не понял!!?

— В том, что вы все здесь… — кивнул человек в форме, делая шаг назад и вскидывая автомат.