Вопреки небесам

Глава 15

Лэрд Ненвернесс был вне себя.

Путешествие не заладилось с самого начала. Кузнец подковывал лошадь, будучи в изрядном подпитии, в итоге несчастное животное охромело, и пришлось полдня искать другого коня. У повозки с провиантом отлетело колесо, она безнадежно отстала. Вдобавок не переставая лил дождь, одежда лэрда пропиталась влагой и пропахла плесенью. Две недели отряд питался лишь полусырой картошкой да солониной, сдобренной виски. К счастью, хотя бы его было вдоволь.

Как выяснилось, невеселая увертюра предшествовала еще более мрачной опере, ибо встреча прошла из рук вон плохо. Вечером представители кланов заключали союзы, которые наутро таяли, словно весенний снег под живительными лучами солнца. Разумные соображения уступили место порыву, и лэрду стало казаться, что если он еще раз услышит тост во здравие английского короля, то свернет шею глупцу, который его произнесет.

Беда в том, с горечью думал лэрд, что слишком много голов пришлось бы тогда снести. Хорошо, если во всей Шотландии найдется парочка тех, кто не поддался романтическим бредням.

Похоже, его соплеменники вдруг превратились в восторженных мальчишек, рвущихся в бой неизвестно ради чего, или в выживших из ума старцев, засидевшихся дома, а теперь решивших показать миру, что есть еще порох в пороховницах. Им сгодится любой противник, лишь бы драка вышла стоящая, а то, что от этого пострадает Шотландия, никого не волнует.

Теперь наверняка, когда дойдет до принятия окончательного решения, он останется в меньшинстве. Незаметно выйдя из палаты, где вожди кланов подсчитывали общее количество предполагаемого войска, Макдональд поднялся на холм, откуда открывался вид на замок Доннили, и с удовольствием подставил лицо под косые струи. Может, хотя бы этот ливень смоет его гнетущие мысли.

И тут же подумал о потоках крови, в которых может скоро захлебнуться Шотландия…

Совещание предполагалось провести в строжайшей тайне, но Макдональд готов поклясться, что завтра любой фермер даже в его родном далеком Ненвернессе сможет дословно повторить то, что будет сказано сегодня вечером в главной палатке. А ведь место выбирали очень тщательно, оно должно быть уединенным, безопасным и в то же время не принадлежать ни одному из кланов. В итоге остановились на Доннили. По поводу этого клочка земли уже давно велись споры между Макэлвисами и Макферсонами, однако формально он считался нейтральным, поэтому устроителей нельзя было заподозрить в том, что они благоволят одному клану в ущерб другому. Да, соплеменники Хью проявили несвойственную им прежде щепетильность. Жаль только, они собрались, сами того не сознавая, чтобы приблизить кончину Шотландии.

А в том, что события могут обернуться именно так, сомневаться не приходилось. Война остается войной, пусть она ведется из патриотических, свободолюбивых или каких угодно соображений.

Сквозь пелену ливня древняя крепость казалась призрачной. Это впечатление усиливалось благодаря ее вертикальным башням и стенам. Доннили стоит здесь уже пять сотен лет, вспомнил Хью и подумал, суждено ли замку простоять еще хотя бы год.

В условиях парламентской унии Шотландии удалось выжить. Англичане обращались с соседкой как с придурковатым и не слишком любимым ребенком — положение незавидное, однако все же не повод для войны. Теперь за велеречивыми тостами, которые вечером провозглашались в главной палате, ясно угадывалось веками копившееся недовольство.

Предположим, у шотландцев есть причины идти на Англию войной, но удастся ли одержать в ней победу?

Вряд ли. Лэрд мог игнорировать возражения, которые постоянно нашептывал ему внутренний голос, мог пожертвовать заботой о Ненвернессе ради романтических мечтаний влиятельных предводителей кланов, но как быть с мрачными предчувствиями, постоянно терзавшими его подобно этому непрекращающемуся ливню?

Макдональд не трус, хотя наверняка фанатики из числа собравшихся в палатке с готовностью обвинили бы его в недостатке храбрости. Порой вступить в бой легче, чем от него уклониться, как внушал ему дед, и с годами Хью убедился, насколько старик был прав. «Запомни, паренек, храбрец не тот, у кого самый большой палаш, — говорил он с ярко выраженным шотландским акцентом, — а тот, у кого большое сердце». Сердце же подсказывало Хью, что он присутствует при конце Шотландии, конце целой эпохи, конце цивилизации.

Англия прихлопнет Шотландию, как муху. Если прежде ее власть олицетворял безобидный генерал Уэйд, строивший бесконечные дороги, то теперь англичане окончательно утвердятся в горном краю. Его родина задохнется в кровавом тумане, захлебнется в море красных мундиров.

Если от нее вообще что-нибудь останется. Приближается зима, однако для его воинственных соплеменников это ничего не значит. Ради правого дела они готовы забить последнюю корову, зарезать последнюю несушку, идти маршем на английскую землю, а на крики голодающих, на мольбы женщин и детей, оставшихся дома, им наплевать.

А Ненвернесс? Какая роль в надвигающейся войне уготована ему? Очевидно, та, которую Макдональд предвидел и месяц, и год назад, когда только появились слухи о Карле и французах, якобы спешащих оказать ему помощь.

Нет, Макдональд не намерен сражаться ни за этого принца, ни за этого короля. По доброй воле он не отдаст Ненвернесс на растерзание, не допустит, чтобы родное гнездо сровняли с землей.

Для того он и женился, чтобы в полной мере использовать имя Кэмпбеллов и защитить свой клан. Если кому-то угодно называть это трусостью, пусть называет, Хью Макдональд отвечает за судьбу почти тысячи стариков, мужчин, женщин, подростков, младенцев. Члены его клана — лучшие люди в мире, они не заслужили того, чтобы класть их жизни на алтарь чьего-то безрассудства, они должны иметь будущее, а, судя по событиям последних дней, бряцающие оружием фанатики как раз и собираются отнять у них это. Значит, ему остается только вернуться в Ненвернесс, забить окна, забаррикадировать двери и отсидеться в своей неприступной крепости, пока в Шотландии не кончится кровавый пожар.

Макдональд часто думал о Кэтрин, стараясь изгнать из памяти их единственный поцелуй. Тогда ему казалось, что прикосновение к ее губам усмирит пламя, бушующее в его груди, но ошибся. Стоило ему вспомнить вкус чувственных губ или сладостный вздох, как его охватывало желание испытать это снова, снова и снова.

Порой Хью задавался вопросом: что бы сказала Кэтрин, очутись она на собрании? Не раз он вызывал в памяти ее облик и просил совета у женщины, которую вроде бы совсем не знал. Правда, если копнуть глубже, выяснилось бы, что он знает ее так же давно и так же хорошо, как самого себя.

Интересно, что бы она подумала обо всех этих мужчинах, с такой легкостью распоряжающихся чужими судьбами? И о его собственном поведении?

Раз мудрость нарекли трусостью, значит, он трус. Ему действительно не хочется бросать в горнило войны почти тысячу человек, не хочется терять Ненвернесс, не хочется идти на гибель вместе с Карлом Стюартом, а это уже пахнет изменой.

В сердцах выругавшись, Макдональд решил вернуться, хотя понимал, что одинокому голосу разума не устоять перед романтическими славословиями большинства.

Шатер гудел от басовитого хора, словно туда неожиданно влетел осиный рой. Озабоченно сдвинутые головы, шепот, порой восторженный, порой раздраженный. Их всех могли запросто повесить лишь за то, что они собрались вместе, но, к сожалению, вряд ли хоть часть присутствующих осознавала грозящую опасность.

Те же, кто понимал, пытались это скрыть. Иногда Хью замечал чей-нибудь озабоченный взгляд, лицо, побледневшее от усталости и дурных предчувствий, однако большинство продолжало яростно отстаивать идею восстания.

Макдональд, в числе немногих здравомыслящих вождей, пытался доказать остальным безумие их затеи. Спор велся до рассвета, и, когда первые лучи солнца озарили величественные пики Бен-Невиса, голос разума окончательно утонул в восторженных криках. Опьяненные желанием поскорее вернуться домой, а еще больше непомерными возлияниями, доблестные шотландцы уже ничего не соображали.

«Как это похоже на моих соплеменников», — с горечью думал Хью, обводя присутствующих взглядом, в котором гордость смешивалась с раздражением. Всегда готовы выступить на стороне обреченных, поддержать неудачников. Сунь в руки доброму шотландцу волынку, укажи, где засели англичане, и он голым ринется хоть в ад, прикрывшись только клетчатым пледом.

Правда, на сей раз ад совсем рядом, и ни патриотические крики, ни воинственные призывы не в силах ничего изменить.

— Ненвернесс расположен слишком уединенно, поэтому ему всегда приходилось довольствоваться ролью политической пешки, — услышал Хью чей-то голос, входя в палатку.

Утверждение во многом справедливое. История клана Макдональдсе, хотя и тесно связанная с историей Шотландии, была в некотором роде уникальной. Ни один монарх никогда не интересовался, как живется ненвернесским фермерам, не слишком ли им докучают беспокойные северные соседи, терроризировавшие побережье триста лет назад. Ни один король никогда не одаривал Ненвернесс или его владельцев деньгами и прочими земными благами, но и от замка получал лишь то, с чем ненвернессцы были готовы расстаться добровольно. Не это ли вызвало злобу не в меру ретивого вояки?

— Разве Карл Стюарт может предложить мне нечто такое, чего я не имею? — громко поинтересовался Макдональд.

В ту же секунду обстановка в палатке изменилась. Толпа расступилась, отхлынув в обе стороны и оставив Хью в одиночестве у конца длинного стола. Напротив сидели Джонни Макферсон и остальные вожди. Лэрду Ненвернесса вдруг показалось, что ему противостоит вся Шотландия.

— Единство кланов.

Голос звучал уверенно, каким и должен быть голос настоящего политика. Увидев шагнувшего вперед Локила, Макдональд не удивился, ибо на встрече присутствовало немало влиятельных людей.

— Было бы прекрасно, все лучше, чем пустая болтовня о вторжении в Англию, — со вздохом отозвался Хью. — Объединить враждующие кланы во имя достижения благородной цели… Беда в том, что я лично не уверен в успехе плана. Вдруг наш союз разлетится при первом же ударе английских пушек?

— Ты говоришь так, словно не веришь в победу, Хью.

— Уж больно грозного противника мы себе выбрали, Локил. Превосходство англичан на море бесспорно, к тому же у них самая мощная армия. Если их не сумели одолеть французы, почему ты считаешь, что сумеем мы?

Задавая свой вопрос, Макдональд не сомневался в ответе. Ему вспомнились пылкие ночные речи, восторженные крики, песни, распеваемые со стаканом виски в руках, тайные клятвы… Романтические бредни. Мечты идиотов, одержимых пагубной идеей.

— Нам обещали помочь.

— Подобных обещаний и в прошлом давалось немало.

— На этот раз все будет по-другому. Вот увидишь.

— Снова поверим, да, Локил?

— А что нам еще остается?

Черт возьми, да вернуться в свои замки к родственникам, забыть о принце-неженке, которому взбрело в голову стать английским королем. Неужели эти олухи не понимают, что Карлу Стюарту наплевать на Шотландию? Он с трудом говорит по-английски, а уж гэльский для него и вообще чужой язык.

Хью знал претендента не понаслышке. Бывая при дворе, он познакомился со всеми Стюартами, даже одно время входил в свиту принца, хотя держался особняком, поскольку ее костяк составляли никчемные сибариты вроде самого претендента. Тех недель Макдональду вполне хватило, чтобы составить мнение о человеке, сумевшем убедить его простодушных соотечественников в том, что он приведет их к победе. Да, Карла Стюарта не назовешь темной лошадкой, он весь на ладони. Высокий, худощавый светский волокита, а уж никак не закаленный в боях воин. Человек, склонный к придворным интригам, но в то же время не лишенный обаяния и изящества. Правда, совершенно бесполезный для Шотландии.

Но даже будь он десять футов ростом и обладай силой Самсона, это ничего бы не изменило. У шотландцев нет ни ружей, ни пушек, ни кораблей, ни денег. Людей, если честно признаться, тоже маловато, чтобы одолеть англичан. А без всего этого фразы о патриотизме не более чем сотрясание воздуха.

Вряд ли можно надеяться, что голос разума дойдет до слуха тех, кто сейчас находится в палатке, из чьих уст то и дело вырываются эти патриотические фразы. Конечно, любой человек — а тем более его горячие соплеменники — любит свою родину, гордится ею, но нельзя во имя ложно понятой гордости игнорировать очевидные факты.

У шотландцев нет ни единого шанса одержать верх над англичанами, и Карл Стюарт не тот король, который им нужен.

Макдональду вдруг до боли захотелось вернуться в родной Ненвернесс.

— Так сколько людей ты сможешь дать, Хью?

Этого вопроса Хью ожидал давно и тем не менее был застигнут врасплох.

Он мог бы выставить тысячу человек — фермеров, арендаторов, испытанных воинов. Людей, которые добровольно поселились на севере вдали от остального мира, которые никогда не обнажали меч в ярости, которые не задумываясь последовали бы за своим лэрдом хоть на край света.

Но именно потому, что Хью имел дело с такими людьми, он не собирался рисковать ими ради чьих-то преступных замыслов.

— Ни одного, — спокойно произнес он. В палатке наступила гнетущая тишина, все взгляды обратились к нему. — Не обдумав все как следует, Локил, я не стану участвовать в вашем деле.

— А если в нем примет участие вся Шотландия? Неужели ты и тогда не отступишься от своего решения? Останешься в одиночестве?

— Считай, что я не слышал твоего вопроса. Макдональды из Ненвернесса всегда были с Шотландией.

— И сколько же вас будет на этот раз?

Губы Локила изогнулись в коварной усмешке, и Хью понял, что угодил прямо в искусно расставленные сети.

— Пятьсот, — солгал он, не моргнув глазом.

Напрасно собеседник думает, что Хью Макдональд уступает ему в хитрости. Прежде чем бросить своих людей в предстоящую бойню, он постарается выяснить, чего хотят они сами. Те, кого не убедят доводы разума, кто поддастся романтическим сантиментам, вольны последовать за Карлом Стюартом. Те же, кто предпочтет остаться под защитой Ненвернесса, послав к черту безрассудных политиков, могут сделать это, не опасаясь последствий.

Остается надеяться, что и он, лэрд, будет в их числе.

— Одно из двух, — изрек Макферсон Конлеви, — либо на наших глазах делается история, либо мы присутствуем при конце привычной жизни, которую вели до сих пор.

Хью печально оглядел собравшихся. Когда он заговорил, голос его звучал бесстрастно, хотя душа истекала кровью:

— Боюсь, что второе ближе к истине, Джонни. А самое печальное — ни один народ с такой готовностью не стремился навстречу собственной погибели. Мы же мчимся прямо в ад, закусив удила, а наши любимые волынки играют походный марш…