Вопреки небесам

Глава 4

Итак, лэрд Ненвернесса вступил в брак.

Церемония состоялась утром и была обставлена с той пышностью, какую мог себе позволить Данмут-Холл. Бродячие певцы, музыканты, даже цыгане, расположившиеся табором на соседнем поле, с энтузиазмом развлекали гостей. Всякий, кто попадался Кэтрин на пути, торопился сообщить новые волнующие подробности. Сама она уклонилась от участия в торжестве, сославшись на вдовье положение, и осталась дома, готовя коттедж к приему новых обитателей, а себя и Уильяма к предстоящей поездке.

Закончив дела, Кэтрин решила прогуляться. Холодный воздух резал, словно нож, и она поплотнее закуталась в шарф из грубой шерсти, прижимая его рукой в перчатке. От резкого колючего ветра у нее выступили слезы, нос покраснел, кончики пальцев заледенели. Ветер швырял сухие листья ей под ноги, несся по деревне с таким угрожающим свистом, что хотелось поскорее вернуться домой и с головой укутаться в теплое одеяло. Но Кэтрин не торопилась, она еще была не готова идти в коттедж, где прожила столько лет и где теперь сновали чужие люди. Странно, опустевший дом помнил много такого, о чем она предпочла бы забыть.

На душе у Кэтрин было тревожно, поэтому она почти не ощущала холода.

— Непонятное дело эта нынешняя свадьба, хозяйка. — Знакомый голос оторвал ее от невеселых размышлений.

Кэтрин с улыбкой обернулась и увидела Неда-лудильщика, по обыкновению восседавшего на своем муле, увешанном со всех сторон медными тазами, кастрюлями, сковородами, которые непрерывно клацали и звенели, только связки лент, отрезы шелка и тонкого батиста, к счастью, не производили шума. Обычно Нед жил в деревне с женой и семерыми детьми, но иногда отправлялся на север, чтобы распродать свой товар. Кэтрин с детства усвоила этот раз и навсегда заведенный порядок: жалобно кричащий мул и его хозяин исчезают за горизонтом и появляются через месяц-полтора, но голосистая скотина уже нагружена бочонками с добрым шотландским виски. Никогда не унывающий коротышка с лицом бесенка, по выражению его жены, которая вдвое превосходила мужа в росте, сегодня был непривычно хмур. Он смотрел вдаль, где, освещенный лучами заходящего солнца, над долиной нависал Данмут-Холл, похожий на сказочного великана.

— Он вроде неплохой парень, так считают в его краях.

«Еще бы!» — подумала Кэтрин. Во взгляде решимость и, пожалуй, честность. Он наверняка умеет добиться того, чего хочет, но идет к цели прямо, не прибегая к уловкам и обману. Жестокость ему явно несвойственна. Рядом с ним любая женщина может чувствовать себя в безопасности, не страшась, что он оскорбит ее или ударит… Кэтрин попыталась отогнать несвоевременные мысли. Ей ни к чему думать об этом человеке, а уж тем более о том, как он обращается с женщинами.

— Слышал, вы едете с ними, хозяйка, — продолжал Нед.

— Да, — лаконично подтвердила она, вспомнив, какую бурю вызвало ее решение. Мать, до срока постаревшая женщина с печальными глазами, умоляла дочь не уезжать так далеко.

— Что я буду делать без моего любимого внука? — жалобно спросила она.

Кэтрин ничего не ответила, только ниже склонилась над сундуком, в котором Генри хранил свои сокровища: рубашку, сшитую женой вскоре после свадьбы, с монограммой на рукаве, словно она предназначалась дворянину, обрывок розовой ленты (Кэтрин не знала, откуда взялась лента, да и не интересовалась этим), охотничий рожок с изображением горделивого оленя, шило и стамеску. Каждый предмет аккуратно уложен в отведенное ему отделение. Кэтрин украдкой взглянула на мать и тут же отвела глаза, не в силах вынести ее страдающего вида. Неужели через несколько лет она тоже станет изнуренной, старой, с постоянно испуганным выражением лица?

Но даже ради матери она не может оставить Уильяма в Данмуте. Здесь у него нет будущего. В его жилах течет не только крестьянская кровь, но и кровь графов Данмутов, пусть и унаследованная незаконным путем. Деревня всегда олицетворяла Для Кэтрин мир, откуда она стремилась вырваться, отъезд на север даст ей этот шанс. Ей и Уильяму.

Не менее тягостным оказался разговор со свекровью. Собственно, это был не разговор, а монолог. Визгливым голосом, напоминавшим звук пилы, миссис. Сиддонс предрекала невестке все мыслимые и немыслимые бедствия. Кэтрин не сердилась, понимая, что свекровь не может ей простить, что она живет, когда Генри уже нет.

Деревенские кумушки тоже всласть посудачили на эту тему, а наиболее смелые высказали свое мнение самой Кэтрин. Неужели она считает, что слишком хороша для деревенской жизни? Не много ли она о себе вообразила? Что собирается найти в далеком горном краю — сказочное царство, рай земной?

Да, да, да!

Все что угодно, лишь бы не оставаться в Данмуте.

Тут она родилась и выросла, в этом уютном зеленом краю, охраняемом мрачным Данмут-Холлом, ее насильно обручили с Генри. Мольбы, обращенные к пьяному отцу, остались без ответа, а мать только украдкой бросала на дочь печальные взгляды.

Разумеется, в ее прежнем монотонном существовании была некая устойчивость, не приносившая, впрочем, никакой радости. Изо дня в день Кэтрин поднималась ни свет ни заря, чтобы приготовить мужу завтрак и вычистить его одежду. Затем, надев ветхое платье, отправлялась месить грязь на пятачке, который пышно именовался «нашим двором», кормить цыплят, доить единственную корову, проверить, как поживают новорожденные поросята и их пышнотелая матушка. Когда поднимался Генри, она приветствовала его одними и теми же словами: «Доброе утро, мистер Сиддонс. Завтрак вас ждет». Независимо от того, были ли они ночью близки (его торопливые и неуклюжие ласки не приносили Кэтрин удовлетворения, лишь оставляли тупую боль внутри), он разговаривал с ней одинаково сердито. Подкрепившись, Генри шел в мастерскую, а она возвращалась к своим ежедневным обязанностям. Правда, с этой минуты в них вплеталась приятная нотка: ласково растормошив сына, Кэтрин принималась кормить его кашей, а чтобы мальчик получше ел, обильно приправляла каждую ложку очередной сказкой, которые сочиняла на ходу. Малыш слушал ее с широко раскрытыми глазами. После завтрака Кэтрин принималась за уборку, потом за приготовление обеда, прикидывая, что бы такое изобрести на ужин. При этом не закрывала рта, повествуя о странствиях короля Артура, древних пиктах или чаше Святого Грааля, смело вводила в рассказ собственных героев. Иногда это оказывался доблестный рыцарь на великолепном гнедом скакуне, воплощение благородства и самоотверженности, иногда крылатый языческий бог, сражавшийся против несправедливости, вооруженный щитом солнечного света.

Покончив с домашними хлопотами, Кэтрин принималась за то, что Генри презрительно именовал глупостями. Они с Уильямом исследовали местные красоты, и его улыбка была ей лучшей наградой. Мать и сын могли часами стоять на вершине холма, любуясь Данмут-Холлом, или весело гоняться за бабочками на лугу. Эти мгновения были единственной оградой в унылом существовании молодой женщины.

Кэтрин вышла замуж без приданого, и потому, вздумай она вернуться в душный тесный коттедж, где ютились «этот пьянчужка и его жена», как она про себя именовала родителей, ей бы не позволили взять ни пенни из совместно нажитого имущества. Она не имела права даже на собственный дом, хотя его построил Генри. Еще до похорон туда въехала золовка Кэтрин с шестью горластыми ребятишками.

Через несколько дней она отправится вместе с Сарой на край света, в волшебное царство горной Шотландии. Навстречу неизвестности, а возможно, и опасностям.

Однако не стоит предаваться пустым мечтаниям. Они не к лицу вдове, будущее которой вроде бы устроилось благодаря то ли щедрости или внезапно проснувшейся совести графа, то ли прихотям Сары.

И не стоит проклинать отвратительный черный цвет. Вдову украшает набожность и скромность, а не любопытство по поводу жениха Сары. Женщина, горюющая по супругу, должна плакать, а не думать о том, не раскраснелись ли у нее щеки оттого, что радостное возбуждение будоражит кровь.

Нет, восторг совершенно неуместен!

Но почему, Господи, так гулко бьется ее сердце?

— Мои скитания редко приводят меня в Ненвернесс, уж больно он далеко на севере. Но временами я там бываю и при случае могу передать вам привет из дома.

— Спасибо, — искренне поблагодарила Кэтрин лудильщика. — Вряд ли кто-нибудь станет обо мне печалиться или захочет передать привет.

— А ваша матушка? Неужели ей не захочется узнать, как поживает дочка?

— Ее страх перед мужем гораздо сильнее любви ко мне, — произнесла Кэтрин ровным голосом. С этой мыслью она давно свыклась и уже не испытывала горечи. — Для него же главное, чтобы ему не мешали пить. Ты сам знаешь, Нед.

Еще бы не знать, ведь парень был лучшим из покупателей товара, который Нед привозил из Шотландии.

Он помахал Кэтрин на прощание, развернул мула навстречу ветру. Лудильщик оглянулся только раз, но увиденное надолго врезалось в память. Вдова Сиддонс неподвижно стояла на вершине холма, глядя не на закат, а всего-навсего на фасад Данмут-Холла. Уже стемнело, но фигура молодой женщины была хорошо видна, словно изнутри ее освещало некое таинственное сияние. Неда охватила радость, тут же сменившаяся грустью, он вздрогнул от наплыва столь противоречивых чувств и, стегнув мула, двинулся на север. Больше он ни разу не обернулся.

Если Хью Макдональду показалось странным, что среди гостей на свадьбе больше людей его клана, чем друзей и соседей Кэмпбеллов, он ни словом об этом не обмолвился. Как и о том, что уход молодых со свадебного пира — церемония, обычно сопровождавшаяся непристойными шуточками в его родном краю, — произошел на удивление спокойно, без грубости. В глубине души Хью порадовался этому, ему бы не хотелось в брачную ночь извиняться за своих людей или успокаивать испуганную невесту.

Все оказалось значительно проще, чем он ожидал.

Едва Хью вошел в спальню невесты, его тут же окутал пряный аромат цветов и душный жар от сотни горевших свечей. Запах женщины смешивался с запахом розовых лепестков, разбросанных по постели, напоминая о чистоте и невинности.

При виде жениха Сара робко улыбнулась, но в ее улыбке Хью заметил и боязливое ожидание, и сладостное обещание. Его белокурая невеста сидела на кровати в прозрачном одеянии из бело-розовых кружев, скрестив ноги, словно хотела скрыть от него наиболее сокровенную часть своего тела. Одну руку она прижала к шее, другая покоилась на животе. Если бы Хью не видел, как дрожит новобрачная, то мог бы подумать, что она специально приняла эту позу, чтобы его соблазнить. Однако пухлые губы, чуть раскрытые и влажные — очевидно, Сара то и дело их облизывала, — явно подрагивали от волнения, а не от страсти.

Он был готов к слезам, только не к этой смеси невинности и распутства. Слегка озадаченный, Хью медленно подошел к кровати.

— Обычно женщины меня не боятся, — сказал он с улыбкой, желая приободрить невесту.

— Я не боюсь, — откликнулась Сара, впрочем, без особой уверенности.

Уголки рта чуть дрогнули, потом замерли — целомудренная девственница, приносящая себя в жертву.

Хью оперся коленом о кровать, отчего та жалобно скрипнула. Смущенная близостью мужчины, да еще такого мощного, Сара судорожно вздохнула, а затем с облегчением улыбнулась, когда Макдональд отодвинулся от нее и сел.

Он провел пальцем по обнаженной руке невесты от запястья до локтя, ощутив, как Сара вздрогнула от его прикосновения, а в тех местах, где прошелся его палец, появились мурашки. Девушка виновато улыбнулась. Хью ответил ей улыбкой, затем коснулся ее губ двумя пальцами, желая убедиться, что они настоящие, почувствовать их мягкость и теплоту.

Огромные голубые глаза новобрачной, казалось, стали еще больше. «Как она прекрасна и как напугана», — подумал Макдональд.

Он был достаточно искушен в обращении с женщинами, чтобы понять: Сара не просто напугана, она в ужасе.

Если он начнет поддразнивать ее, страх не исчезнет, а неторопливая любовная игра может доказать ей, что муж вовсе не такой монстр, каким кажется. Хью вытянулся на кровати и с наслаждением вздохнул. На нем по-прежнему был свадебный наряд, в который он облачился еще утром. Почти весь день ушел на то, чтобы встречать гостей и готовиться к завтрашнему отъезду, так что праздника Макдональд не почувствовал. Ему даже не хватило времени понежиться в горячей ванне, хотя его невеста явно позволила себе эту роскошь, да еще умастила кожу благовониями.

Хью привлек ее к себе, начал целовать в холодные губы, надеясь разжечь тем способом, который обычно действовал безотказно и в котором ему не было равных, так по крайней мере утверждали женщины. Сара не протестовала, когда он языком раздвинул трепещущие губы, проник в рот, касаясь мягкой поверхности щек и острого края зубов. Он продолжал восхитительное исследование, дерзкие губы заскользили по шее Сары, нетерпеливо отбрасывая мешающее кружево. И вот его взору предстала грудь, мягкая, белая, словно цветок, тронутый инеем, увенчанная роскошными коричневато-розовыми сосками.

Девственное тело юной невесты напоминало Макдональду белоснежную розу, а внутренняя поверхность бедер своей изумительной бархатистостью походила на только что раскрывшиеся лепестки.

Спустя час дрожь, вызванная страхом, перешла в содрогание иного рода. Поцелуи жениха разожгли Сару, теперь она с удовольствием подстраивалась под его ласки, будто старательная и прилежная ученица. Не проявляя инициативы, она без стеснения касалась тела мужа, когда он об этом просил, а страх уступил место пробудившемуся желанию.

Хью начал раздеваться, проявляя большее нетерпение, чем следовало бы, если учесть неискушенность невесты. Однако Сара и тут приятно его удивила.

— Какой ты сильный, — прошептала она ему на ухо, когда он вытянулся рядом с ней, и ласково провела рукой по его широкой груди.

Хью почувствовал, как от ее наивного исследования распаляется еще сильнее. О такой ученице мечтает каждый учитель.

Макдональд притянул невесту к себе, прикоснулся губами ко рту, и губы Сары раскрылись ему навстречу.

Да, подумал Хью, странное брачное ложе. Он был готов к тому, что придется потратить несколько месяцев, пока его жена превратится в настоящую женщину. Он и представить не мог, чтобы невинная девица выделывала такие штуки. Словно искусная восточная танцовщица, она извивалась под ним, предлагая свою грудь, как уличная разносчица предложила бы яблоки, почти заставляя взять в рот соски. При этом ее язык порхал, касаясь то губ, то щеки, то уха Хью.

Возникшие у него подозрения рассеялись в тот момент, когда он попытался проникнуть в ее лоно. Сара оказалась девственницей, причем неподатливой, будто новая кожаная перчатка.

Осторожно, чтобы не сделать ей больно, Хью начал двигаться, чувствуя, как с каждым толчком жена освобождается от неприятных ощущений, приспосабливается к его ритму, все крепче прижимается к нему, и излил в нее свое семя.

Хью навалился на жену всей тяжестью, его лоб касался подушки рядом с ее щекой, в ушах гулко отдавалось биение сердца, постепенно возвращавшегося к нормальному ритму.

Макдональд понимал, что в отличие от него Сара не испытала наслаждения, хотя вряд ли это возможно в первый раз. Физическое неудобство явно мешало ей полностью отдаться любви, и Хью от души пожалел жену.

Приподнявшись на локте, он легонько убрал с ее лба белокурую прядь. Сара обернулась и, вытянув руку, коснулась щеки мужа. На губах появилась робкая улыбка, будто она смущена тем, что произошло между ними.

Тело еще помнило близость жены, а мысли уже были далеко.

Хью перекатился на край постели. Да, он получил удовольствие, но это ничего не значило, он сделал все не ради себя, а ради своего Ненвернесса. Никогда еще Макдональд так остро не ощущал тоску по дому. Он с ненавистью уставился на пышный балдахин, нависавший над кроватью, тяжелая ткань, казалось, вот-вот его задушит. Ему вдруг захотелось набрать в легкие побольше свежего ночного воздуха, почувствовать нежный запах вереска.

Незнакомка не пришла на свадебную церемонию.

Какой мужчина, лежа рядом с невестой, будет тосковать по другой женщине? Лишь тот, кто, выполняя супружеский долг, мечтает о большем.

Да, она прекрасна, его юная невеста. Развевающиеся белокурые волосы, ослепительная улыбка, ясные голубые глаза безупречны. Его ладони еще хранят воспоминание о ее упругой полной груди и соблазнительных розовых сосках, обещающих наслаждение. Ее пыл, нежность, стоны — разве не это каждый мужчина желает найти в своей жене? Да, он счастливчик. О такой брачной ночи, которая выпала ему на долю, можно только мечтать.

Так чего же ему не хватает?

Макдональд не чувствовал желания возобновить па-пытки. На брачное ложе он взошел, представляя себе будущих наследников, а не для того, чтобы утолить естественную потребность сильного мужского тела. И если бы он действительно был счастлив, то не отвернулся бы сейчас от жены со странным ощущением физического удовлетворения и душевной пустоты.