Вопрос

IX

Отца и матери Матвѣевъ почти не зналъ. Оба они рано умерли. Воспитывался онъ у дѣда, извѣстнаго въ свое время сенатора Воротынскаго. Дѣдъ былъ человѣкъ сухой, надменный, упорный въ своихъ рѣшеніяхъ и всю жизнь добивавшійся только одного, чтобы все дѣлалось такъ, какъ ему было угодно. Къ своему внуку онъ не питалъ особенной привязанности. Онъ отдалъ его въ школу Правовѣдѣнія и вспоминалъ о немъ только тогда, когда мальчикъ являлся къ нему въ отпускъ и почтительно цѣловалъ его руку. Мальчикъ боялся дѣда и чувствовалъ себя какъ-то придавленнымъ въ его присутствіи. Едва показывалась высокая и сухая фигура сенатора, въ вицъ-мундирномъ фракѣ со звѣздами или въ черномъ атласномъ халатѣ на стеганой синей подкладкѣ, съ гладко выбритымъ, будто восковымъ лицомъ и прилизанными напередъ височками цвѣта соли съ перцемъ, — онъ мгновенно съеживался и замиралъ. Особенно страшными казались ему глаза дѣда — блѣдные, почти стеклянные, на выкатѣ. Что въ нихъ выражалось, нельзя было понять; но отъ ихъ устремленнаго взгляда морозъ подиралъ по кожѣ.

— Что это у тебя видъ всегда какой, совсѣмъ какъ заяцъ! — иногда скажетъ дѣдъ, если находится ужъ въ очень хорошемъ настроеніи духа. — То-то, чай, такого зайца бьютъ въ школѣ, да и подѣломъ — будь человѣкомъ, а не зайцемъ!

Мальчикъ блѣднѣетъ, слабо улыбается и ждетъ только возможности уйти, чтобы не видѣть этихъ глазъ, этой цѣпенящей фигуры.

Впрочемъ дѣдъ нѣсколько какъ бы оживился, когда Александръ Сергѣевичъ окончилъ курсъ однимъ изъ первыхъ. Старикъ, уже бывшій не у дѣлъ, но все еще пользовавшійся большими связями, доставилъ внуку мѣсто и затѣмъ, въ теченіе двухъ лѣтъ, заботился о томъ, чтобы дать ему возможность сдѣлать хорошую служебную карьеру. Теперь онъ иной разъ вступалъ даже въ бесѣду съ внукомъ и поучалъ его:

— Надо пріучаться жить, умѣть понимать жизнь, не терять ни одного дня. Ставь себѣ задачу достигнуть въ жизни какъ можно большаго положенія въ свѣтѣ, почестей, богатства. Ставь цѣль и прямо иди къ ней, не оглядываясь по сторонамъ, не сбиваясь съ прямой тропы. Помѣха передъ тобою, препятствіе — сбрось ихъ, ничѣмъ не смущаясь, сбрось, ты имѣешь на это право. А силъ не хватаетъ — остановись. Стой, выжидай, собирайся съ силами, по малу подкапывай препятствіе, пока оно не свалится. Очистилъ тропу и опять впередъ, и все — прямо. Знай: что жизнь только вѣчная борьба, что всѣ тебѣ враги и если кто не вредитъ тебѣ, то единственно по безсилію, лѣни или глупости…

— Дѣдушка, да если это такъ, если жить съ такими взглядами, то и жить не стоитъ!

Сенаторъ презрительно усмѣхался.

— Вздоръ! жить всегда стоитъ, ибо каждая побѣда дастъ наслажденіе. Но жить хорошо только и можно съ такими взглядами, съ ними только и можно избѣжать глупыхъ разочарованій и позднихъ сожалѣній о своей глупости.

Послѣ подобныхъ разговоровъ Матвѣевъ всегда испытывалъ такое ощущеніе, какъ-будто ему дышать нечѣмъ…

Какъ-то, во время одного изъ такихъ разговоровъ, сенаторъ далъ понять молодому человѣку, что имѣетъ для него въ виду, въ близкомъ будущемъ, превосходную партію, которая его окончательно устроитъ.

— Теперь тебѣ еще рано жениться, Боже избави! Но года черезъ три подростетъ твоя невѣста, и я совѣтую тебѣ заранѣе обратить на нее вниманіе. Это дочь Павла Петровича.

Павелъ Петровичъ былъ однимъ изъ далеко еще не старыхъ, но ужъ очень высоко взлетѣвшихъ чиновниковъ, который въ добавокъ взялъ за женою большое состояніе.

Молодой Матвѣевъ на этотъ разъ внимательно вслушивался въ слова дѣда и даже очень ими заинтересовался. Онъ началъ часто бывать въ домѣ Павла Петровича. А черезъ три мѣсяца пришелъ къ дѣду и робко попросилъ его согласія на бракъ съ Марьей Ивановной Петровой.

Дѣдъ спустилъ очки на кончикъ носа и какимъ-то неопредѣленнымъ тономъ спросилъ:

— Это что-жъ такое? Кто такая Марья Ивановна Петрова?

Внукъ объяснилъ. Марья Ивановна была прехорошенькая семнадцатилѣтняя компаньонка Лидочки, предполагавшейся невѣсты Матвѣева, недавно поступившая въ домъ Павла Петровича.

Выслушавъ это объясненіе, дѣдъ снова приподнялъ очки къ глазамъ и началъ пробѣгать бывшую у него въ рукахъ газету. Матвѣевъ стоялъ въ ожиданіи. Наконецъ, онъ произнесъ по виду довольно спокойно:

— Что-же, дѣдушка, разрѣшаете вы мнѣ?

Дѣдъ не повернулъ головы, не поднялъ глазъ и совсѣмъ равнодушно сказалъ:

— Ты съ ума сошелъ, оставь меня, и чтобы я никогда больше такого вздора не слыхалъ.

Однако-же ему очень скоро пришлось снова услышать объ этомъ вздорѣ.

Maтвѣевъ зналъ хорошо дѣда и не настаивалъ передъ нимъ. Не прошло и двухъ недѣль, какъ онъ, въ присутствіи однихъ только свидѣтелей, обвѣнчался со своей Машей. Старикъ, черезъ третье лицо, объявилъ внуку, чтобы онъ не смѣлъ ему показываться на глаза. Тотъ и не показывался. У него отъ отца былъ капиталъ — тысячъ въ шестьдесятъ, къ тому-же онъ уже получалъ недурное жалованье, и матеріальные вопросы его не тревожили. Въ любовномъ чаду онъ проживалъ съ Машей въ хорошенькой, наскоро устроенной квартирѣ, и счастливѣе его никого не было — по крайней мѣрѣ, самъ онъ такъ думалъ.