Воровка

Глава 2

Я звоню своей спутнице на вечер. Она как всегда опаздывает. Последние три месяца мы встречались дважды в неделю – мне самому было удивительно, насколько приятной оказалась ее компания, особенно после истории с Леа. Какое-то время мне не хотелось иметь с женщинами ничего общего, но, судя по всему, я несколько от них зависим.

Мы договорились встретиться у Оливии, а не ехать вместе. Адрес я высылаю сообщением, параллельно оформляя бороду в аккуратную эспаньолку. Под стать Джеймсу Дину, надеваю синие джинсы и белую рубашку. Полоска кожи, где раньше полагалось быть обручальному кольцу, до сих пор чересчур светлая на фоне загара. В первый месяц после развода я постоянно тянулся к нему и спохватывался, пугаясь, будто потерял его. Болезненная правда заставляла давиться, словно сквозь вату, забивающую горло: я действительно кое-что потерял, только не кольцо, а целый брак, и исключительно по своей вине. «Навеки» превратилось в пять лет, а «пока смерть не разлучит вас» – в непримиримые разногласия. Я все еще скучаю по нашей жизни или, быть может, по самой идее супружества. Мама не раз говорила, что я создан быть чьим-то мужем. Пока я жду лифт к ее квартире, я оглаживаю пустое место на пальце, предназначенное для кольца, которого давно уже нет.

Она так и не переехала из этих апартаментов. Я приходил сюда лишь однажды, во время суда над Леа. Квартира в три раза больше моей, с окнами от пола до потолка и панорамным видом на океан. Бесстыдное хвастовство: океан Оливии даже не нравится. Она едва ли хоть раз окунала в воду ноги. Квартира располагается на самом последнем этаже. Раздается звон, оповещающий, что лифт прибыл, двери открываются, и я судорожно сжимаю бутылку вина. Соседей по лестничной площадке у нее нет.

Осматриваю коридор, пристально, будто проводя инвентаризацию: пара теннисных туфель – его, какое-то растение – его, табличка с надписью «Вон отсюда!» на двери – ее. Все это вызывает смутные опасения. Нужно вести себя как хороший мальчик – никаких заигрываний, никаких прикосновений, никаких раздеваний взглядом. Надо просто сосредоточиться на моей спутнице. Вряд ли это будет так уж сложно. Улыбаюсь, представляя, как отреагирует Оливия. Дверь открывается прежде, чем я успеваю потянуться к звонку. Появившийся мужчина заполняет собой все пространство. Мы столбенеем друг перед другом на добрые десять секунд, так что оба испытываем замешательство. Она забыла сообщить ему, что я приглашен? Но затем он зачесывает ладонью чуть влажные волосы, и его выражение приобретает улыбчивую доброжелательность:

– Калеб.

Я тоже его оцениваю. Немного ниже меня, но плотнее – хорошо сложен. Коротко стриженные темные волосы, припорошенные сединой на висках. Ему не дашь больше тридцати пяти, хотя частный сыщик упоминал, что ему тридцать девять. Он еврей, и, хотя по внешнему виду об этом не догадаешься, подвеска со звездой Давида намекает на его происхождение весьма прозрачно. В целом он вполне привлекателен.

Он предлагает руку для рукопожатия:

– Ноа.

Я принимаю ее с усмешкой. Ирония того, что этими руками мы оба касались его жены, вдохновляет на дерзость.

– Она попросила убрать обувь, – он поднимает те самые теннисные туфли, на которые я обратил внимание. – Только не говори ей, что я не успел и ты их увидел. В плане порядка она сущая нацистка.

Шутливая колкость, что ее собственный муж с еврейским наследием называет ее нацисткой, на редкость удачна – и я следую за ним внутрь. Фойе отличается от того, каким оно было в прошлый мой визит сюда. Холодные сочетания белого и черного сменились теплыми цветами; деревянные полосы, коврики и милые безделушки привносят домашний уют. Оливия вылетает из кухни, суетливо стягивая с пояса фартук, и я честно стараюсь не поперхнуться жалящей завистью.

Она обнимает меня, откидывая фартук куда-то в сторону. На мгновение уверенность, с какой она идет ко мне навстречу, ощущается правильной. Но затем, вместо того чтобы растаять в моих руках, она напрягается, как струна, и вопреки всему это ужасно меня расстраивает. Когда она рядом, я вечно расплываюсь в улыбке, а теперь вынужден сдерживать ее. Ноа наблюдает за нами, и я вручаю ей вино.

– Привет, Ге… Оливия. Я не знал, что вы планируете к ужину, поэтому взял красное.

– Мальбек, – усмехается она, обращаясь к Ноа. – Твое любимое.

Она смотрит на него с неподдельной симпатией. Интересно, смотрел ли я так же на Леа, и если да, то как Оливия выносила это все те месяцы, пока продолжалось судебное дело?

– На ужин будет ягненок, – говорит она, – так что красное идеально подойдет.

Звенит дверной звонок, и это ободряет. Оливия оборачивается на меня, пытаясь угадать, что я задумал. Позволяю себе медленно улыбнуться: я собираюсь наконец-то получить ответы, только и всего. Она либо чувствует то же самое, что и я, либо нет. Ноа удаляется поприветствовать гостью, и мы остаемся наедине. Она замирает, почти цепенеет в ожидании того, что я вот-вот натворю. Голос спутницы раздается позади меня. Взгляд Оливии скользит к ней – Ноа загораживает обзор, поэтому она чуть отступает в сторону, и я получаю то, что хотел. Оливия – потрясенная, Оливия – обезоруженная, Оливия – в бешенстве. Ее лицо лишается красок, и она тянется к ключицам, к простому бриллиантовому кулону на цепочке. Ноа встает рядом со мной, и я улыбаюсь Джессике. Джессике Александер. Говорю:

– Джесс, ты наверняка помнишь Оливию.

Она кивает и искренне, чуть ли не сияя, улыбается чернокудрой злодейке, которая когда-то выбила ее из моей жизни, словно шар для боулинга. Говорит:

– Привет, незнакомка! – и заключает Оливию в неожиданные объятия. – Давно не виделись.

Джессика Александер нашла меня в фейсбуке[1]. Она написала, что вернулась в Майами, и предложила что-нибудь выпить вместе. Я был пьян, когда открыл то сообщение, и послал в ответ свой номер. На следующий день мы встретились в баре Луи. Она ничуть не изменилась: те же длинные волосы, длинные ноги и короткая юбка. Вспомнился мой вкус во времена колледжа, который ничуть не разочаровал, как, впрочем, и ее характер – на удивление еще более милый и славный, чем я помнил. После двух гадюк, которых я любил, я очень нуждался в милом и славном. О ребенке никто из нас не обмолвился, но Эстеллу я утаивать не стал. Насколько я понял, она понятия не имела, что Оливия сыграла роль в нашем расставании. После этого мы часто виделись, но друг с другом еще не спали.

Из-за плеча Джесс я наблюдаю за реакцией Оливии. Она всегда обладала исключительным самоконтролем. И теперь она поступает просто чудовищно: смеется и обнимает Джесс, будто старую добрую подругу. Ошеломленный, я едва не отступаю назад. Ноа проявляет разве что каплю любопытства. Должно быть, мы кажемся ему персонажами какой-то пьесы. Оливия зовет нас в гостиную:

– Проходите, проходите, – и бросает на меня быстрый торжествующий взгляд. Она не стала лучше как человек – только как актриса.

Туше. Веселье еще не окончено.

Джесс убегает в кухню, помочь Оливии, и мы с Ноа остаемся наедине, с блюдцем сыра бри и крекерами. Около десяти минут мы ведем светскую беседу на привычные мужские темы – Марлинс, Хит, Долфинс… квотербеки, стартеры, питчеры – то, что меня не волнует уже целую вечность.

– Тебе неспокойно?

Вопрос застает меня врасплох. Он знает. Дерьмо. Что ж, по крайней мере, честность снимает груз с плеч.

– А тебе было бы спокойно на моем месте? – Я принимаю предложенный им виски. Односолодовый, черная этикетка – весьма достойный.

Он садится напротив, ухмыляясь:

– Разумеется.

Я не доставляю ему неприятностей, так что как много он действительно знает? Если только… если только он настолько уверен в их отношениях, что считает, будто ему не о чем волноваться. Я оцениваю ситуацию с другой точки зрения. Судя по всему, он не ревнивец. Говорю:

– Если у тебя нет с этим проблем, то и у меня тоже.

Он расслабляется в своем кресле, закинув щиколотку одной ноги на колено другой:

– Ты ведь меня проверял?

– Фоново, по трем странам, – пробую виски, позволяя вкусу распуститься на языке.

Ноа кивает так, будто ожидал чего-то подобного:

– Есть что-то, что тебе не понравилось?

Пожимаю плечами:

– Ты женился на моей первой любви. Не то чтобы ты мне нравился изначально.

Он кивает, медленно, с понимающей полуулыбкой:

– Она важна для тебя, Калеб. Меня это устраивает. Пока ты держишь свои руки подальше от моей жены, у нас с тобой все в порядке.

Девушки входят в комнату, и мы встаем. Оливия ощущает напряжение, отпечаток произошедшего разговора. Ее взгляд, как всегда холодный, блуждает между нами.

Выбери меня.

И останавливается на Ноа. Их связь пробуждает во мне глухую ревность. Я стискиваю зубы так, что Оливия это замечает. Прекращаю, едва она останавливается взглядом на моей челюсти – слишком поздно. Она увидела, что я чувствую.

Изогнула свою идеальную бровь.

Боже, ненавижу, когда она так делает.

Я отшлепал бы ее в наказание, если бы мог.

Ягненок пережарен, а спаржа переварена, почти как каша. То, что Оливия готовит своими собственными, пусть маленькими и злобными, руками, воистину впечатляет. Настолько, что я подчищаю за собой тарелку и прошу добавки. Она на третьем бокале вина, причем настолько непринужденно, что невольно задумываешься, привычка ли это, или совместный ужин заставляет ее нервничать. Мы обсуждаем ее клиентов, и она искрометно шутит, так что все мы смеемся. Ноа от нее явно без ума. Жадно, с легкой улыбкой ловит все, что она делает. Этим он напоминает меня самого. Она интересуется у Джессики, чем та занимается. Мне становится не по себе. Я стараюсь быть осторожным: общаться не только с ней, не смотреть на нее слишком пристально, не отворачиваться, когда она взаимодействует с Ноа, только потому, что меня это задевает. Сложно удержаться от того, чтобы не анализировать их динамику. Она по-настоящему к нему привязана, рядом с ним ее характер смягчается. Она не ворчала ни разу с того момента, как я переступил порог, – дольше, чем ее рот был чист от ругательств когда-либо в истории ее существования на белом свете.

Ее рот.

Ноа – один из тех редких людей, что способны сгладить углы в потенциально разрушительной ситуации. Ничего не могу с собой поделать: он мне нравится, несмотря на то, что увел мою девушку. И у него даже кишка не тонка, чтобы угрожать мне.

Когда мы прощаемся в фойе, Оливия упорно не пересекается со мной взглядом. Она изнурена, словно вечер сильно сказался на ней эмоционально. Она стоит рядом с Ноа и тянется к его ладони. Хотелось бы знать, что она чувствует. Хотелось бы быть тем, кто позаботится о ней.

На ночь Джесс остается у меня. Мама оставляет четыре сообщения по поводу моего переезда в Лондон.

Будит меня аромат бекона. Звенят кастрюли, журчит вода из-под крана. Я обнаженным выхожу на кухню. Джессика готовит завтрак – я облокачиваюсь о столешницу и наблюдаю за ней. Мы были женаты пять лет, и за то время она едва ли хоть раз разбила яйцо. На ней одна из моих футболок, волосы собраны в небрежный пучок – весьма сексуально. Любуюсь ее словно бесконечными ногами. Я из тех мужчин, что особое значение придают женским ногам. Та сцена в «Красотке», где Вивьен делится с Ричардом точными мерками своих ног, – одна из самых лучших в кинематографе. Женщине многое можно простить, если у нее превосходные ноги.

А у Джессики они непревзойденные.

Я сажусь за стол, и она подвигает ко мне чашку кофе, смущенно улыбаясь, будто мы делаем это впервые. Она мне нравится, правда. Когда-то я ее любил, и полюбить ее снова наверняка будет просто. Она красива – пожалуй, она даже красивее Леа и Оливии. Может ли кто-то вообще быть красивее Оливии?

– Не хотела тебя будить, – говорит она, – поэтому решила занять себя чем-то, чтобы тебя покормить.

– Покормить меня, – повторяю я. Это мне тоже нравится.

Она застенчиво улыбается:

– Мне нравится делать что-то для тебя. Я скучала, Калеб.

Я смотрю на нее. Как сложилась бы наша жизнь, если бы она не скрыла беременность и не решилась на аборт? Нашему ребенку исполнилось бы десять.

Притягиваю ее к себе, чтобы поцеловать. Она никогда не сопротивляется, никогда не ведет себя так, будто не хочет меня. Я несу ее на диван, и ни она, ни я не спасаем сгоревший тост.

Немногим позже я наслаждаюсь эспрессо в кафе на своей улице. Джесс уехала на работу. Мой телефон вибрирует, оповещая о входящем сообщении.

О: Так что?

Я улыбаюсь самому себе и допиваю кофе, прежде чем ответить.

Что «так что»?

Долгая пауза. Она взвешивает, как бы выудить из меня информацию, при этом не выдав, будто ситуация ей не безразлична.

О: Хватит играть со мной!

Кажется, я помню, когда ты просила меня о том же самом в последний раз. Если не ошибаюсь, мы были в апельсиновой роще.

О: Пошел ты. Как тебе Ноа?

Он прелесть

Как тебе Джесс?

О: Все та же пустоголовая потаскуха.

Я хохочу в голос. Посетители кафе оборачиваются, удивляясь, над чем я смеюсь.

Собираю вещи – пора уходить. Оливия не заставит себя долго ждать. У нее есть тенденция переходить прямиком к делу. Уже возле машины телефон вибрирует снова.

О: Не влюбляйся в нее.

Я пялюсь на это сообщение долго, очень долго. Минуту – или три. Что ей нужно от меня? Ответ я не пишу. Ощущение, будто она только что ударила меня под дых.

И на этом все. Она исчезает на весь следующий год.