Восемь бессмертных

В Китае в течение тысячелетий гнет традиций был чрезвычайно велик, и запретов было слишком много. Любовь между мужчиной и женщиной была невозможна. И все же стремление к свободной любви толкало иных героев на безрассудные поступки, а то и на борьбу, — утверждают китайцы. Иллюстрацией к вышесказанному и являются четыре легенды, причем, герои одной из них — Ткачиха и Волопас являются святыми-покровителями любви.

Сы да чхуань-шо — общее название четырех самых известных легенд — Ткачиха и Волопас”, или "Ткачиха и Пастух", "Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай”, "Белая змейка" и "Мэн Цзян-нюй оплакивает мужа". Все легенды — о трагической любви; наверное, оттого они особенно трогательны.

О Ткачихе и Волопасе я знала из институтского учебника — был там такой текст. О Мэн Цзян-нюй прочитала книгу на китайском языке когда-то давно, а о двух других легендах и не слышала ничего до приезда в Китай.

Узнала же о них, как всегда, благодаря изделиям прикладного искусства.

Однажды купила старинную наволочку из черного шелка, на которой цветными шелковыми же нитками были вышиты герои "Белой змейки". Потом увидела в знаменитой галерее в парке И-хэ юань несколько очаровательных сюжетов из той же легенды.

Была и еще одна "встреча". Когда китайская подруга пригласила меня на фестиваль Цветения акаций в город Да-лень, я бегала с фотокамерой в фестивальной толпе, делая снимки акробатов, танцоров, а также переодетых в героев известных сказаний артистов. В основном, это были пожилые люди.

Больше всех мне понравился Цзи-гун. Я совсем недавно узнала о нем и была под большим впечатлением от посещения двух храмов в городе Ханчжоу, посвященных ему. Цзи-гунов на празднике было даже два. И у обоих, как и положено, — заплатки на одежде, оба — в ламаистских шапочках, у обоих выглядывали пальцы из драной обуви — словом, все, как на классических изображениях этого легендарного героя.

Когда я их фотографировала, присоединились и толстые бабульки с густо накрашенными щеками; одна — в белой одежде, другая — в синей. Старушки очень удивились и обрадовались, что иностранка знает, кто такой Цзи-гун.

— А вы кто? — Спросила я.

— Белая и Синяя змейки.

И я поняла, что пора разыскивать и читать это сказание.

Путь ко второй незнакомой легенде был более трудным и долгим. Как обычно, очередное воскресенье мы проводили с подругой на "блошином". Что присмотрела я — не помню, а спутница, как зачарованная, остановилась возле красивой работы из мыльного камня. Из него были тонко вырезаны девушка и юноша, стоящие рядом. На них была изысканная и богатая одежда, а рядом почему-то присутствовали две бабочки.

Подруга купила эту пару в подарок мужу на день рождения, и я стала расспрашивать торговца, кого изобразил художник. Приятельница оценила "ювелирную" работу; мне же, как китаисту, было интересно содержание, так как к тому времени я уже знала, что китайские мастера крайне редко изображают абстрактных, придуманных героев, но практически всегда — персонажей конкретных.

Вот тогда, на рынке, я впервые и услышала эти имена — Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай. С трудом, с привлечением соседних торговцев, были записаны иероглифами их имена.

— А почему здесь такие крупные бабочки? — Спросила я.

— Это их души, которые выпорхнули из могилы после смерти персонажей легенды.

Вкратце мне пересказали и содержание этого сказания, и я была в восторге от интуиции подруги: выбрала в подарок именно героев красивейшей истории о любви. Но книгу о них я никак не могла достать, и никто из знакомых долго не мог мне помочь.

Прошло немало времени, и мне, как коллекционеру, очень повезло. Среди старых и псевдоантикварных вещей на рынке Хун цяо (Красный мост), что напротив храма Неба, я купила потрясающее изображение этих героев в фарфоре. Это был старый подсвечник, по обе стороны которого стояли юноша и девушка. Я узнала их сразу по двум маленьким бабочкам, нарисованным на подсвечнике.

Как всегда, знание имен героев и вкратце — их истории помогло снизить цену. Китайцы очень дружелюбны, а если видят, что тебе интересна и небезразлична их культура, проникаются симпатией и продают с меньшей выгодой для себя, чем могли бы. Купленные у них прекрасные произведения радуют не только меня, но и всех, кто видит их в моем доме. Эти же работы подвигли меня и на написание книг, так что можно сказать, добро оборачивается добром: я популяризирую, распространяю культуру Китая среди своих соотечественников.

Нетерпение мое росло, и каждый раз, когда мой взгляд останавливался на купленной паре, стоящей на полочке в моем доме, я думала: кто вы, какие вы? Когда же я, наконец, узнаю о вас все подробности?

Верным признаком того, что вещь — старая, является тот факт, что она на рынке— в единственном экземпляре. Мы знаем все подобные места в Пекине, “прочесываем” их регулярно, как охотники, и хорошо осведомлены обо всем, что нам интересно. И мы понимаем, что даже если вещь — старая, все равно велика вероятность того, что точно такая же фарфоровая статуэтка сохранилась и в другой семье, а не только в той, которая мне ее продала; ведь в свое время художник выполнил работу в нескольких экземплярах. Но даже если в разное время на разных рынках и окажутся две одинаковые работы, велик ли будет мой шанс найти и купить их обе?

Прошло много времени. И когда я однажды увидела на "блошином” у деревенской девушки точно такое же, в виде подсвечника, фарфоровое изображение Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай, у меня замерло сердце. Этого не может быть!

Как настоящий охотник, я научилась притворяться. Не торопясь, подошла (а хотелось подбежать и вцепиться!) и с сомнением на лице безразлично спросила:

— Сколько?

Денег у меня всегда бывало не густо. Кроме того, я знала, что за последнее время продукты подорожали; значительно возросли цены и на товары на “блошином”, купленные в деревнях у молодежи, которая после смерти стариков с радостью избавляется за небольшие деньги от "старого хлама".

К тому же, вот уже много выходных подряд на рынках не было практически ни одной стоящей фарфоровой фигурки. Перекупщики утверждали, что и в деревнях их осталось не так уж много. Одна моя знакомая сказала, что теперь она раз в несколько месяцев ездит за товаром на юг, — в окрестностях Пекина уже давно ничего стоящего не осталось.

Учитывая все это, я очень боялась, что цена будет непомерно высокой.

— Сто шестьдесят!

— Шестьдесят! — Ответила я и стала лениво разглядывать мое сокровище, вертя его в руках.

— Это очень мало! — Девушка покраснела.

— У меня дома две такие стоят, — соврала я, — и обе — по шестьдесят.

Начала собираться толпа зевак: кто — кого?

— Не может быть! Это — старая вещь, я ее из деревни привезла.

— Я не обманываю. У меня действительно дома есть такая же, за шестьдесят.

Чтобы выглядеть убедительнее, я сначала назвала имена изображенных персонажей, и окружившие нас зеваки одобрительно загудели. Затем я стала пересказывать содержание легенды. Послышались восхищенные восклицания, а по лицу продавщицы было заметно, что она колеблется.

— Если я уже купила подобное за шестьдесят, какой смысл покупать еще одну вещь, да еще намного дороже? — Сказала я в заключение и вернула вожделенное на пожелтевшую газету, разостланную на земле.

Продолжая притворяться, сделала несколько шагов в сторону. Но чего мне это стоило! А вдруг бы она меня не окликнула Но для девушки оказалось невыносимым увидеть мою спину, и она крикнула:

— О’кей!

Я с безразличным видом расплатилась, прижала к груди сокровище, завернутое в грязную газету, а "болельщики" стали показывать мне большой палец в знак того, что я умею торговаться.

Каждый раз после подобной “победы” я жалуюсь друзьям на угрызения совести; мне кажется, что я "граблю" бедных людей. А они неизменно отвечают:

— Запомни, что ни один китаец не продаст себе в убыток! Да и в принципе, сам предмет никакой реальной ценности не имеет. Он прекрасен лишь в твоих глазах, потому что ты любишь его суть, его содержание, его историю.

Возможно, друзья и правы. Я же утешаю себя тем, что до меня никто этот предмет не купил, и никто не стоял рядом, мечтая "перехватить". Значит, возможно, я — единственный покупатель.

Вообще, что касается статуэток, композиций из фарфора, то тут мне повезло: судя по всему, никто из иностранцев ими не интересуется. Иначе не видать бы мне и половины из того, что я собрала в свою коллекцию.

Раньше, когда мы этот блошиный рынок только обнаружили, редкий иностранец заглядывал сюда. Я читала в журнале, что лишь любители "танок" — гобеленов-картин на буддийские сюжеты из храмов, при свете фонариков в четыре утра отбирали все самое ценное, на их взгляд. Наверное, это были настоящие специалисты.

Прошло несколько лет, и слава о воскресном рынке Пхань-цзя юань (в простонародье — блошиный) распространилась так широко, что уже не хватает мест для парковки. И огромное количество среди этих машин — с иностранными номерами.

Говорят, в каждом посольстве, в каждой колонии — своя мода. Среди дипломатического состава из Европы, например, очень популярны копии старых настенных календарей с китаянками, одетыми в национальное платье либо по моде 30-х годов. А я ни к какому "течению" не присоединилась, конкурентов не имею, так что все, что понравится — мое.

Я уже не раз говорила, что все подобные места в Пекине являются и музеем, и университетом, и библиотекой, и рынком — одновременно. Но Пхань-цзя юань — Сад семейства Пхань (вы только вслушайтесь в это название!) — самый роскошный в этом плане "сад". Там и китайцев всегда полно, не только иностранцев: и покупающих, и просто глазеющих. Недавно разговорилась с охранником нашего компаунда, и он сказал, что тоже любит часто бывать там.

— А что вы покупаете-собираете? — Спросила я.

— Ничего, я просто с удовольствием рассматриваю.

Для очистки совести хочу еще сказать, что те вещи, которые покупают либо за которые торгуются китайцы, вызывают у меня недоумение: неужели это можно любить, этим можно любоваться? Да я бы даже в сарае не стала хранить такое. Возможно, это и есть по-настоящему ценные вещи, китайцам виднее. Но главное, что у меня с ними вкусы разные, и я не вывожу из их страны то, что им дорого.

Намного позже, после покупки двух одинаковых статуэток Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай, мне попалась еще одна пара этих же героев: крупные фигурки, изумительно вылепленные, они сидят отдельно на табуреточках, перед ними — стол с письменными принадлежностями. Все это можно поставить, как понравится — ближе, дальше относительно друг друга; и даже предметы на столе — подставка для кистей, стаканчик для них же сделаны отдельно: их можно поставить на стол или убрать. Традиционных бабочек нет; именно предметы для занятий каллиграфией и свидетельствуют о том, что перед нами — два соученика. И хотя одеты они в одинаковую мальчиковую одежду, на одном халат — серый, на другом — розовый, что и подсказывает, что один из них — переодетая девочка. Вещь была сделана только что — с пылу, с жару. Прекрасная работа!

Сколько всего экземпляров вылепил мастер — не знаю. Позже я видела у того же торговца еще пару. Все время одну и ту же или все новые и новые? Не знаю. Через несколько месяцев они исчезли, и с тех пор не появились на рынке ни разу в течение многих лет, что доставляет мне, как коллекционеру, радость: эту работу мастер больше никогда не повторит.

И когда я, наконец, нашла и прочитала легенду о Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай, она стала моей любимой. Поэтому ее я оставлю на десерт. А начну с "Белой змейки".

1. БЕЛАЯ ЗМЕЙКА: НЕ ВЕРЬТЕ НАВЕТАМ ЗАВИСТНИКОВ

Это древнее сказание распространилось в ранний период эпохи Сун. Согласно ему, в горах Э-мэй шань, что в провинции Сы-чхуань, в священной пещере змей жили две сестры. Старшую звали Белая змейка, младшую — Синяя змейка. Они были добры душой и очень умны, потому что в течение тысячи лет занимались самосовершенствованием согласно буддийскому учению. И все бы было ничего, да вот только скучали змейки в пещере от одиночества, завидовали жизни земных девушек, которые могли выйти замуж и познать счастье любви.

И вот однажды, накануне праздника Цин-мин они попросили свою наставницу превратить их в прекрасных девушек. Наставница согласилась. Белая змейка стала барышней по имени Бай Нян-цзы, то есть Белая девушка, и получилась она необыкновенно красивой, подобной белоснежному лотосу, только-только появившемуся над водой.

А Синяя змейка превратилась в девочку-служанку по имени Сяо Цин, то есть Голубенькая, стройную и изящную, подобную набухшему, нераспустившемуся бутону.

Бай Нян-цзы и Сяо Цин, оседлав облака, полетели на восток. Долго скользили они по небу, пока не попали в город Ханчжоу, который называют раем на земле. Здесь они сняли дом с двориком, мечтая побольше узнать о жизни людей.

Когда наступил праздник Цин-мин, девушки отправились на озеро Си-ху прогуляться. С древних времен и по сегодняшний день это одно из самых прекрасных озер в Китае; с трех сторон оно окружено поросшими лесом горами, и может, поэтому вода в нем — с зеленоватым оттенком. Именно здесь понимаешь, что означает выражение "зеркальная гладь воды". Очаровательные домики с летящими углами крыш, стоящие на берегу, отражаются в этом "зеркале" так четко, что трудно отличить, где — отражение, а где — реальный дом.

Девушкам повезло: день был ясным и солнечным, как будто специально заказанным для загородной прогулки весной. В праздник Цин-мин люди обычно посещают могилы близких, поэтому было видно, как одни поднимались в горы, другие уже спускались, приведя в порядок захоронения. Было многолюдно и оживленно.

Погуляв немного по берегу, девушки подошли к Сломанному мосту. Он довольно широкий и немного горбатый. Пролета под ним, как такового, нет, есть лишь узкая арка в центре. Говорят, мост построил знаменитый поэт Су Дун-пхо (XI в.), когда служил чиновником в тех местах. Такое странное название мост получил оттого, что зимой, когда его заносило снегом, белое покрывало таяло неравномерно: мост, как известно, дугообразный, и на его южной стороне снег исчезал в первую очередь, в то время как на северной половине лежал еще долго. А потому издали была видна лишь южная, черная половина моста; северная же, запорошенная, была незаметна. Из-за оптического обмана казалось, что у моста обвалилась одна его часть. Существует даже выражение "дуань цяо бу дуань", т. е. "Сломанный мост вовсе не сломан".

И вот девушки подошли к этому мосту и увидели на нем молодого человека, который, опершись на перила, смотрел вдаль. Бай Нян-цзы присмотрелась к нему. Он был не низким, но и не слишком высоким, ладным, с ясными глазами. Бай Нян-цзы вдруг ощутила прилив радости; судя по всему, колокол в ее душе возвестил о приходе яркого чувства, как говорят в народе. Она бросила взгляд на Сяо Цин, и та мгновенно все поняла; засмеявшись, сказала:

— Положитесь на меня, госпожа! У меня уже есть маленький план…

Не успела она договорить, как на северо-западе показалась страшная черная туча, низко плывущая прямо к героям. Начался дождь. Молодой человек бросился к берегу, где покачивалась на волнах нанятая им лодка. Он нырнул под навес (и в наше время в Китае можно увидеть знаменитые южные лодки длиной примерно в четыре метра, с черным откидывающимся верхом; лодка покрыта навесом, который держится на каркасе из бамбука; сам навес изготавливают из листьев или щепы бамбука), и лодочник уже готов был отплыть по направлению к городу. Но в это время на берегу появились две красавицы, спешившие к лодке. Бежавшая впереди молоденькая девушка, видимо, служанка, крикнула:

Подождите, не отплывайте! Позвольте нам укрыться от дождя!

Владелец лодки ответил:

— Господин нанял эту лодку для себя одного.

Но девушка настаивала:

Дождь все сильнее, мы совсем промокли. И зонт не захватили. Приютите нас!

Услышав это, молодой человек выглянул из-под навеса и поинтересовался: — А в какую вам сторону, где ваш дом?

— Мы сойдем у моста Тхай-пхин.

— А ведь это по пути, — сказал юноша и пригласил их в лодку.

Забравшись под навес, девушки, не переставая, благодарили его. Младшая сказала:

— До чего же вы добры! Мы глубоко признательны за такое великодушие. Но мы не знаем вашего прекрасного имени, господин.

— Моя фамилия — Сюй, — ответил молодой человек, — отец дал мне имя Сень Небожитель, потому что, когда я был совсем маленьким, он, гуляя со мной, повстречал у этого моста бессмертного небожителя.

Переглянувшись, девушки рассмеялись. Ведь и они были бессмертными. Затем расспрос продолжила старшая:

— А где вы живете?

С тех пор, как мои родители умерли, я живу в доме моей старшей сестры у дамбы Цень-тхан-мэнь, а работаю приказчиком-помощником у аптекаря Вана.

Услышав это, служанка засмеялась и хлопнула в ладоши:

Как это кстати, вот здорово! Ведь моя барышня, подстать вам, тоже одинока, ей не на кого опереться; носит ее, как пушинку, по ветру Видно, у вас общая судьба. Честное слово, на небесах записано, что вы предназначены друг другу!

От ее слов Сюй Сень покраснел, а Бай Нян-цзы смущенно опустила голову. Однако оба они тайком с интересом посматривали друг на друга.

Доплыли до моста Тхай-пхин, где девушкам пора было сходить на берег. Дождь по-прежнему хлестал, не переставая. Служанка (не иначе, как она сама же и вызвала дождь!) попросила:

— Господин Сюй, не одолжите ли вы нам свой бесценный зонт, чтобы госпожа не промокла? А завтра утром вы сможете прийти за ним к нам домой. Уверена, что моя госпожа будет вам очень благодарна.

Конечно же, юноша согласился и протянул зонт. Девушки оставили свой адрес и сошли с лодки. Именно этот сюжет часто изображали и сейчас любят повторять китайские художники: "Прогулка по озеру и одолженный зонтик".

На следующий день в назначенное время Сюй Сень пришел в дом Белой змейки. Служанка приветливо встретила его, приготовила циновку и вино, щедро угостила. Белая змейка и Сюй сидели на одной циновке, и горячие чувства переливались от одного к другому, как в сообщающихся сосудах. Переплетались смех, слова и взгляды.

А вскоре Синяя змейка предложила себя в качестве свахи, и молодые люди стали мужем и женой.

После того как молодые соединились, они вместе с Синей змейкой перебрались в город Чжэнь-цзян (пров. Цзян-су) и открыли там свою аптеку под пышным названием "Зал защиты и благополучия". Этим они и кормились.

Дел было невпроворот: они изготавливали из лекарственных растений огромное количество пилюль, мазей и порошков, чтобы лечить простых людей. Ежедневно к ним приходило множество несчастных на осмотр или за лекарствами, так как в то время в городе свирепствовала сезонная лихорадка. И люди, вместо того, чтобы, как прежде, идти в монастырь и молиться перед статуей Будды, потянулись к новому молодому аптекарю, от лекарств которого они быстро поправлялись.

Приближался пятый день пятого месяца по лунному календарю — праздник Драконовых лодок. Жители Чжэнь-цзяна, как это принято не только на юге, но и на севере Китая, готовясь к празднику, изготавливали пирожки треугольной формы цзун-цзы, втыкали перед воротами листья полыни и стебли аира, окропляли землю настойкой из реальгара (вид минерала) и желтым вином, так как, согласно преданиям, они, якобы, способны отгонять нечистую силу.

В тот день, как всегда, Сюй Сень занимался своими делами в аптеке. Вдруг он услышал звуки буддийского "рыбьего барабанчика" у ворот. Он поднял голову и увидел, что это Фа Хай — старый монах из местного монастыря Цзинь-шань (Золотая гора).

На монахе была большая красная фелонь (буддийская ряса); он сидел на круглой подстилке, сплетенной из листьев рогоза, и с отрешенным видом читал сутры. В своей прошлой жизни он был гигантской черепахой в Западном дворце на небесах. Стащив у Будды три драгоценных предмета — золотую патру (чашу), волшебную накидку-рясу и посох в виде черного дракона, он спустился к людям и обосновался в монастыре на горе Цзинь-шань. Ему очень понравились эти места.

Специально для того, чтобы местные жители приносили ему пожертвования, он наслал на них лихорадку, и люди шли к нему за помощью. Разве мог предположить коварный монах, что в город приедет семья молодого лекаря и спутает все его карты?

Сюй Сень поспешно вышел из ворот, совершил положенные церемонии и передал 10 лянов серебряными монетами в дар монастырю. Монах поднял голову, взглянул на аптекаря и невозмутимо произнес:

Уважаемый благодетель! Я вижу, рядом с тобой витает дух дьявола, ты наверняка попался в его сети.

Услышав эти слова, Сюй Сень не знал, верить им или нет. Ведь рядом с ним всегда была только любимая жена. Поразмыслив, он стал убеждать себя: разве может моя жена быть нечистой силой, ведь она так добра, так искренна со мной, так исключительно заботлива… И он решил не принимать слова Фа Хая близко к сердцу. Тот ушел ни с чем, прихватив лишь монеты.

Наступил праздник Драконовых лодок. Сюй Сень велел Синей змейке приготовить закуски, а сам подогрел в чайничке настойку из реальгара. Сели за стол. Хозяин налил две полные чаши настойки, одну оставил себе, а другую протянул Белой змейке.

Она приняла, вдохнула приятный аромат и вдруг почувствовала, как у нее закружилась голова. Ей стало тревожно на душе, и она сказала мужу:

— Что-то мне нездоровится. Пей сам, а я не могу составить тебе компанию.

Сюй Сень забеспокоился, быстро принес маленькую подушечку, подложил жене под локоть и стал проверять пульс у нее на запястье: сначала — на левой руке, потом — на правой. Покачав головой, сказал:

— Ты абсолютно здорова. Значит, ты лжешь мне!

Бай Нян-цзы, улыбнувшись, ответила:

— А я и не говорила, что больна. Я беременна! В этой настойке есть реальгар, боюсь, мне нельзя пить ее. (А ведь эта настойка, как считалось, способна отогнать нечистую силу, поэтому-то она и не пришлась по вкусу девушке-оборотню).

Узнав, что он скоро станет отцом, молодой муж возликовал. Улыбка до ушей не сходила с его лица. Он воскликнул:

— Пей! Это, наоборот, очень полезно! Ведь настойка спасает от всякой нечисти. Она успокоит твою нервную систему и защитит плод. Да тебе надо выпить две чаши!

Боясь огорчить мужа, Белая змейка собрала все свое волшебное умение, которому училась тысячу лет, и сделала глоток. Но лишь только ее губы коснулись настойки, как началось нечто странное: девушку бросило в жар, закружилась голова, перед глазами замелькали "мушки"; она обмякла и даже сидеть могла лишь с трудом. Собравшись с духом, она произнесла слабым голосом:

— Что-то голова кружится, пойду-ка я прилягу, — и окликнула Синюю змейку, которая, поддерживая, отвела ее в спальню.

Сюй Сень остался у стола один. Еда не шла, вино не пилось. Он все думал о жене и не мог понять, что его так беспокоит. Наконец, он поднялся и тоже пошел в спальню. Откинул полог у кровати, но жены там не обнаружил — увидел лишь белую змею, которая свернулась клубком на одеяле. Он так испугался, что закричал дурным голосом, отшатнулся и, оступившись, упал.

А в это время Синяя змейка хозяйничала в аптеке. Услышав крик хозяина, она взлетела на второй этаж и — о, Боже! Сюй Сень лежал бездыханным у кровати, а Белая змейка, обретя свой первоначальный облик, свилась в клубок на постели.

Синяя змейка бросилась к хозяйке, стала трясти ее:

— Сестра, сестра! Очнись скорее!

Та вздохнула, медленно открыла глаза и постепенно обрела человеческие формы. Увидев мужа на полу, она заплакала, запричитала:

— Это все из-за моей неосторожности Показав ему свое настоящее тело, я испугала до смерти любимого человека! Теперь я и сама достойна смерти!

— Не плачь, сестрица, — уговаривала младшая, — давай лучше побыстрее придумаем, как спасти его!

Белая змейка прикоснулась к груди мужа: жизнь еще теплилась в нем.

— Есть только одно средство, — сказала она. — Во дворце Южного полюса, что находится в горах Сун-шань, растет волшебное растение в виде гриба лин-чжи. Я отправлюсь туда и добуду его, даже если это будет стоить мне жизни. Я сделаю это ради мужа!

Вдвоем они положили Сюй Сеня на кровать, и Белая змейка наказала Синей как следует приглядывать за ним. Сама же она сняла облегающую куртку и брюки, переоделась в свободное платье, повесила за спину два драгоценных меча и, оседлав белое облако, полетела прямо к горе Сун-шань.

Оказавшись перед воротами дворца Южного полюса, она увидела олененка, спящего прямо на пороге (как известно, в китайской символике олень и журавль — спутники Старца Южного полюса, или по-другому еще — Шоу-сина, Бога долголетия), поэтому ей пришлось проскользнуть во дворец через боковую дверь. На зеленом холме, окутанном легкой дымкой, она обнаружила волшебный гриб. По форме он напоминал облачко, и на нем раскрылись маленькие фиолетовые цветы. Свечение от этого растения было видно издалека.

Белая змейка сорвала и спрятала гриб лин-чжи на груди, затем незаметно выскользнула из дворца. Но когда она уже собиралась взлететь, олененок проснулся:

— Это еще что за оборотень?! — Закричал он. — Как ты осмелилась проникнуть во дворец и украсть волшебный гриб? Ты будешь наказана!

Девушка ответила:

— Не сердись, мой брат! Без этого лин-чжи я не смогу спасти мужа и, боюсь, он не доживет до утра.

Заметив, что олененок заколебался, она продолжила:

— Ведь ты помнишь заповедь: "Поможешь спасти жизнь человека, и станешь Буддой седьмой ступени". Я уверена, что когда вернется хозяин дворца, он не станет ругать тебя — он всегда был очень добр.

Сказав это, девушка встала на колени, умоляя олененка. Она горько плакала и, похоже, ей удалось растрогать его:

— Ну, раз тебе надо спасти мужа, то лети же скорее. Не то, боюсь, вернется братец волшебный журавль, и тебе уже будет не вырваться отсюда.

Поблагодарив, она оседлала облако и полетела. Но вдруг услышала сзади:

— Эй, остановись, женщина-оборотень! Я, волшебный журавль, уже здесь!

Белая змейка до того испугалась, что тело ее стало безвольным, непослушным. Ведь журавли всегда были небесными врагами змей. Ей оставалось лишь выхватить из-за спины драгоценные мечи. Отбиваясь, она одновременно пыталась объяснить, для чего ей пришлось похитить гриб, но белый журавль ничего не желал слушать.

Долго они сражались, и Белая змейка стала слабеть. Ведь она проделала длинный путь, кроме того, ждала ребенка Журавль прижал ее острым клювом, и она опять превратилась в змею. И в тот момент, когда белый журавль, вытянув шею, собрался ее проглотить, сзади кто-то закричал:

— Остановись!

Журавль оглянулся — это был хозяин дворца, священный Старец Южного полюса.

— Раз уж она так искренне любит своего мужа, отпусти ее, пусть летит, — сказал он, — добродетельные люди, которые следуют Дао-пути, всегда стремятся выполнить свой долг.

Белая змейка, вновь приняв облик девушки, слушала слова старика и согласно кивала. Затем она поблагодарила его за великую доброту, взяла волшебное лекарство— гриб лин-чжи — и полетела. Вскоре она была дома.

Вместе с сестрой они быстро приготовили снадобье, но Синяя змейка предостерегла:

— Сестрица, ведь когда хозяин очнется, он вспомнит, что увидел на кровати, прежде чем упал. Как ты объяснишь ему, отчего там лежала змея?

— Даже не знаю Что же придумать?

— Есть идея, придумала! — Ответила Синяя змейка.

Когда они приподняли Сюй Сеня, чтобы напоить лекарством, зубы его оказались крепко сжатыми. Пришлось вливать снадобье капля за каплей. Через некоторое время раздался протяжный вздох, и глаза его медленно открылись.

— Очнулся! Хозяин очнулся! Слава Богу!

Но неблагодарный, увидев жену, какое-то время не сводил с нее глаз и вдруг крикнул:

— Ты… ты — оборотень! Убирайся!

— Дорогой супруг, — приветливо ответила Белая змейка, — ту змею, что так напугала тебя, я разрубила на семь кусков и выбросила во двор. Если не веришь, пойди и взгляни сам.

Вместе с сестрой она взяла мужа под руки и вывела на улицу. Они действительно увидели белую змею, изрубленную на семь частей, и только после этого Сюй Сень успокоился.

На самом же деле его обманули — это Синяя змейка взяла свое белое полотенце и с помощью чар превратила его в змею, изрубив затем драгоценным мечом на куски.

Когда все вернулись в дом, Белая змейка рассказала мужу о том, как она, рискуя жизнью, добыла ради него волшебный гриб, и супруг был очень тронут.

— Сколько трудностей тебе пришлось преодолеть, чтобы спасти меня! — Воскликнул он. — Я отвечу своей дорогой жене такой же любовью и преданностью.

И они зажили еще более счастливо.

Прошло время. Как-то днем Сюй Сень, как обычно, работал в аптеке, растирая в порошок сухие травы. И опять, как когда-то, до него донеслось пение — кто-то за воротами читал сутры.

Это был все тот же монах с горы Цзинь-шань по имени Фа Хай. Сюй Сень пригласил его в дом, усадил, подал ароматный чай.

— Уважаемый монах вновь посетил мою убогую аптеку; наверное, у него есть ко мне какое-то дело? — Вежливо спросил он.

Монах ответил:

— Щедрый даритель! Я вижу, ты по-прежнему весь окутан чарами нечистой силы. Если немедленно не избавишься от них, то очень скоро окажешься у девятого источника (буддийское иносказательное выражение, означающее смерть).

Сюй Сень был человеком с "мягкими ушами", то есть легко верил всему, что говорят. Поэтому он тут же забеспокоился:

— Уважаемый монах, есть ли средство помочь мне? Спаси меня!

— Пятнадцатого числа седьмой луны у нас в храме будет праздник орхидей. Приходи к нам в монастырь; воскуришь благовонные палочки и попросишь бодхисаттву о защите; глядишь, он и поможет тебе избежать беды.

Сюй Сень подарил монаху связку медных монет и записал свое имя в "книге судеб", куда вносились пометки о пожертвованиях. Уходя, Фа Хай оглянулся и еще раз напомнил, в какой именно день состоится праздник орхидей.

И вот этот день настал. Рано утром, позавтракав, Сюй Сень переоделся во все чистое и обратился к жене:

— Сегодня в монастыре на Золотой горе будет праздник, я хочу сходить, возжечь благовония, поблагодарить Будду за защиту и поддержку.

— Иди, — ответила она, — но я не смогу составить тебе компанию, ведь я в положении, а путь неблизкий. Возвращайся поскорее. Не нравится мне этот монах; боюсь, ты поверишь его лживым словам.

Придя в храм, Сюй Сень увидел, как из главного дворца выплывает дымок благовоний, как благочестивые мужчины и женщины исправно выполняют ритуалы поклонения Будде. Он тоже поставил свечи и склонил голову, мысленно вознося молитвы. Появился Фа Хай и потянул его за рукав в боковую комнатку.

— Как вовремя ты пришел, щедрый даритель, — обратился к нему Фа Хай, — сегодня я скажу тебе обо всем прямо. Твоя жена — оборотень.

Каково было услышать такое Сюй Сеню? Он возразил:

— Уважаемый монах, не говорите необдуманно. Моя жена необыкновенно почтительна и доброжелательна, как же можно называть ее нечистой силой?!

Но монах засмеялся:

— Вот видишь, даритель, как ты опутан ее чарами… Но меня-то не проведешь! Я лишь взглянул на нее — сразу все понял. В прежней жизни она была белой змеей!

Услышав эти слова, Сюй Сень сразу вспомнил, что случилось накануне праздника Драконовых лодок, и сердце его дрогнуло. А монах продолжал:

— Ты связан со служением Будде с самого рождения — это твоя судьба. Помнишь, кого встретил твой отец на мосту, и какое имя он тебе дал? Но, к несчастью, тебя опутала хитрая женщина-оборотень. Стань моим учеником, обрей голову, как монах. И тогда ты сразу окажешься за пределами третьего мира, станешь праведником. Разве плохо?

А Сюй Сень в это время думал: "Мы с женой так сроднились, так любим друг друга Чувства наши глубоки, как море, а добродетель ее тверда, как гора. Даже если она и вправду белая змея, она не сможет навредить мне. И потом, она носит моего ребенка, скоро родит. Как я могу бросить ее на произвол судьбы, уйдя в монастырь? Кто же станет заботиться о ней.

Однако монаха не интересовало мнение Сюй Сеня; он настойчиво продолжал убеждать, а потом, не обращая внимания на возражения, просто закрыл Сюй Сеня на замок.

Вечером пятнадцатого числа седьмой луны, когда муж не вернулся домой, Белая змейка встревожилась. Она всю ночь не спала, тихонько причитая. Муж не вернулся ни на второй, ни на третий день, и она поняла, что случилось что-то ужасное.

На четвертый день она не выдержала и вместе с Синей змейкой поплыла на узенькой лодочке к монастырю на Золотой горе.

Когда сестры добрались до ворот монастыря и увидели молоденького монаха, они обратились к нему с вопросом, не знает ли тот в монастыре человека по имени Сюй Сень. Подумав, мальчик ответил:

— Есть, есть человек, которого зовут Сюй Сень. Я слышал от наставника Фа Хая, что жена этого Сюя — оборотень. Потому наставник и посоветовал несчастному уйти из дома и стать монахом. Тот не соглашался, так наставник Фа Хай запер его.

Услышав это, Синяя змейка вспыхнула от гнева:

— Мы специально прибыли сюда, чтобы вернуть мужа домой. Пойди, позови этого старого лысого монаха, пусть выйдет, нам надо поговорить с ним.

Монашек, услышав, что домашние пришли за Сюй Сенем, побледнел от страха. Подобрав полы желтой одежды, он рванул к монастырю с криком: "Нечистая сила, нечистая сила!". Он то падал и полз, то вскакивал и бежал, как желтый клубочек, чтобы побыстрее сообщить Фа Хаю новость.

Узнав, что пришли две женщины, Фа Хай понял, что предстоит жестокая схватка. Поэтому он накинул волшебную рясу, взял посох и золотую патру и вышел к воротам.

Белая змейка поспешно приблизилась:

— Мой муж пришел к вам, чтобы помолиться о своей судьбе; прошу уважаемого монаха отпустить его, чтобы мы вдвоем спустились в долину и жили вместе, как и положено супругам.

Но Фа Хай холодно рассмеялся:

— А ты, оказывается, храбрая, змея-оборотень: осмелилась подойти к воротам буддийского храма! Муж твой стал монахом-послушником. Он сбрил волосы и зовет меня своим учителем.

— Муж никогда не говорил, что собирается уйти из дома. Если бы даже он и решил стать послушником, то непременно сказал бы мне о своем решении. Я прошу уважаемого монаха пригласить сюда Сюй Сеня, я хочу услышать обо всем от него самого.

Но Фа Хай отрицательно покачал лысой головой:

— Он не желает видеть тебя, и я не в силах помочь. Я знаю, каков настоящий облик твой и твоей служанки. Ты уже однажды испугала его до смерти, не надо вновь испытывать судьбу.

— Но ведь с тех пор, как мы вместе, я всегда любила и оберегала его. Я знала, что ему нравится, а что — нет. Я чувствовала, когда ему холодно, а когда — жарко. Он знал лишь мою добродетель, мою любовь, которые все возрастали. Ни одной дурной мысли не было у меня! И накануне праздника Драконовых лодок, когда он был между жизнью и смертью, именно я, рискуя жизнью, добыла волшебное средство, чтобы спасти его. Уважаемый монах, ведь вы идете путем Дао, путем добродетели, как же вы можете разлучать любящих супругов? — Бай Нян-цзы отвесила ему низкий поклон.

Фа Хаю нечего было возразить, но он упрямо повторил:

— Раз ты нечистая сила, значит, ты наверняка вредишь людям, замышляешь зло! Идите скорее отсюда! Живите своей жизнью, идите своим путем. Да только поскорее убирайтесь, пока я не рассердился.

Синяя змейка, которая молча слушала диалог, не выдержала, набросилась на Фа Хая с руганью:

— Ах ты, старый, облезлый негодяй! Они любят друг друга, а ты разлучаешь их, да еще при этом называешь себя добродетельным! Как я посмотрю, именно ты вредишь людям, а не мы!

С этими словами она выхватила драгоценный меч и бросилась на Фа Хая. Тот поднял свой посох, и они стали драться. Вынув меч, присоединилась и Белая змейка. Этот клубок из человеческих тел и сверкающего металла передвигался то вверх, то вниз по склону горы, и разделить, разнять их было невозможно.

Буддийский посох с черным драконом Фа Хая был волшебным: если бы кто-то оказался под ним, раздавило бы, как горой. Белая змейка вот-вот должна была родить, она поняла, что ей не одолеть монаха. А воинское искусство Синей змейки было еще слабым, она и подавно не могла стать достойным противником монаху. Поэтому женщины постепенно отошли, признав себя побежденными. Они сели в свою лодочку и стали советоваться.

Чтобы не исчерпать свою энергию, они решили использовать силы воды. Белая змейка вынула из прически золотую шпильку и протянула ее навстречу ветру. Шпилька тут же превратилась в маленькое знамя, которое затрепетало, будто по нему ходили волны.

Приняв знамя, Синяя змейка трижды взмахнула им над своей головой. И тут же река, повинуясь, забурлила. Огромная армия креветок под предводительством генералов-крабов вместе с водой двинулась на монастырь на Золотой горе. Однако стоявший на ее вершине Фа Хай не струсил. Он скинул сутану и подбросил ее в воздух. Ветер подхватил оранжевое одеяние и мгновенно накрыл им всю гору.

И самым удивительным было то, что если вода поднималась на один чи, гора тут же поднималась на один чи; стоило волнам подняться на один чжан, как гора тоже поднималась на один чжан. Таким образом, воде никак не удавалось накрыть гору.

Видя, что монаха не одолеть, Бай Нян-цзы велела Синей змейке вернуть войска. Сестры не могли больше оставаться в Чжэнь-цзяне и вернулись в прекрасный город Ханчжоу.

Когда большая вода, вызванная сестрами, отступила, Фа Хай сказал Сюй Сеню:

— Даритель Сюй, ты сам видел сегодня эти высоченные волны, и теперь ты знаешь, что мои слова о твоей жене — правда; она — оборотень. Надеюсь, что с этого дня оборвется та ниточка, которая еще связывала тебя с нею. Надеюсь, твои чувства к ней умерли. Теперь ты с чистым сердцем можешь посвятить себя служению Будде. Дьявол изгнан из твоей души, ты можешь стать праведником.

Сюй Сень ответил:

— Я видел, как уважаемый монах заставил воду отступить. Видимо, ваша сила безгранична. И все же я убежден: обе женщины из рода Бай преданы мне. Их добро и милости непоколебимы как гора, хоть они и оборотни-змеи. Они нисколько не навредили мне, никогда не делали зла. Очень прошу, оставьте их в покое, не преследуйте впредь, ведь вы — добродетельный человек.

И хотя Сюй Сень был заперт, он вдруг проявил неприсущую ему ранее твердость, наотрез отказался брить голову и становиться послушником. Прошло несколько дней, и ему представилась возможность бежать.

Он вернулся в свою аптеку "Зал защиты и благополучия" и обнаружил, что дом пуст. Сюй горько рыдал: где же их теперь искать? Опасаясь, что монах Фа Хай вновь станет докучать, он закрыл ворота аптеки и отправился в Ханчжоу, к сестре, где жил раньше.

Однажды ясным летним днем Сюй Сень вновь, прогуливаясь, оказался за городом, на Сломанном мосту. На поверхности озера маленькие волны сверкали на солнце тысячами блесток, подобных чешуйкам. Прогулочные лодочки медленно скользили по озеру. Было время цветения лотосов, и красота вокруг была сказочная.

Вдруг взгляд его упал на небольшую лодочку, медленно приближающуюся к мосту; в ней сидели две красавицы. Это были Бай Нян-цзы и Сяо Цин. Синяя змейка первой увидела его и обратилась к Белой:

— Сестрица, ну-ка посмотри, кто там стоит?

Почти одновременно и Сюй Сень узнал их. Он вздрогнул от неожиданности, но тут же в восторге закричал:

— Причаливай, жена, твой муж здесь!

Бай Нян-цзы, поддерживаемая Синей змейкой, вышла на берег и встретилась на мосту с Сюй Сенем. Синяя змейка готова была убить этого слабовольного, бесхарактерного мужчину, который оставил беременную жену, поверив монаху, но добрая Белая змейка остановила ее, простив мужу все его слабости. Бросившись друг к другу, они стали наперебой рассказывать о том, что случилось с ними после разлуки, и о том, как они скучали и тосковали. Они испытывали и радость, и боль одновременно и не могли сдержать слез.

— Помнишь, когда ты собрался в монастырь молиться, я просила тебя поскорее возвращаться и не встречаться с этим монахом Фа Хаем. — Напомнила Белая змейка. — А ты все же послушался этого лысого болтуна и не вернулся. Ты даже не подумал о наследнике, которого я ношу под сердцем. И мне, будучи беременной, пришлось вместе с сестрой сражаться с монахом. К счастью, нам удалось убежать от него, иначе все могло бы закончиться плачевно.

Сюй Сень опустил голову, изменившись в лице:

— Да, если бы я послушался тебя тогда, мне не пришлось бы жить в монастыре под замком. Из-за меня была эта схватка. Из-за меня, недостойного, вы с сестрой так страдали. От меня — одни хлопоты, один вред, за это я должен тысячу раз умереть

Жена вновь заговорила:

— Этот Фа Хай сказал мне, что ты решил "стряхнуть желтую пыль с башмаков", что твоя мечта — уйти из дома и стать монахом. Если это правда, то почему ты не сказал об этом решении мне, твоей жене? Мы давно могли бы все выяснить между собой, — и она вновь заплакала.

Муж поспешно стал объяснять, оправдываться:

— Да, твои любовь и преданность поистине глубоки, но ведь и я — не камень и не бревно! Я не сам остался в монастыре, Фа Хай насильно запер меня, принуждая стать монахом, чтобы я не мог вернуться к тебе. А ведь я не согласился и нашел возможность убежать оттуда. Я только и мечтал о встрече с тобой!

Его объяснения заставили, наконец, жену улыбнуться и окончательно простить мужа. Они все втроем сели в лодочку и поплыли к пристани Цень-тхан-мэнь, к дому сестры Сюй Сеня, где он жил.

На многих китайских картинках принято изображать встречу супругов на мосту. Это — еще один излюбленный сюжет. При этом Синяя змейка — с мечом и полна гнева, а Белая змейка — смущена и радостна.

Время летело незаметно. Через несколько месяцев у супругов появился прелестный толстенький малыш. Едва родившись, мальчик открыл черные блестящие глазенки и закричал особенно звонко. И все окружающие тут же пришли к выводу, что мальчик, когда вырастет, станет особо выдающимся, необычным человеком. И отец, и мать, и Синяя змейка лелеяли его, как прекрасную жемчужинку на ладони.

Когда ребенку исполнился месяц, а у китайцев это — особенный праздник, тетушка Сюй, сестра отца, подарила племяннику "замочек судьбы". Это, как правило, серебряный замочек с колокольчиками внутри, который в виде обруча надевается на шею ребенка. Считается, что звон колокольчиков отгоняет нечистую силу, а на самом замочке принято изображать благопожелательные иероглифы.

Китайский писатель Лу Синь, вспоминая друга детства, мальчика лет двенадцати с серебряным обручем на шее, поясняет читателям: это означало, что отец очень любил сына и, боясь, как бы он не умер, дал обет перед изображением Будды и скрепил этот обет серебряным обручем с замочком, который и надел на ребенка.

Итак, преподнеся подарок, тетушка спросила, какое же имя подобрать мальчику, и отец предложил:

— Давайте назовем его Ши-линем. "Ши" — "интеллигентный человек", "линь" — "роща", и "большое количество". То есть, "один из множества ученых людей", Сюй Ши-линь.

Имя понравилось всем, на том и порешили: пусть мальчик, когда вырастет, посвятит себя изучению книг, пусть встанет в ряды грамотных людей.

Когда Сюй Сень готовил угощения и разливал вино для гостей, пришедших поздравить с исполнением месяца наследнику, ему доложили:

— Господин Сюй, с вами хочет повидаться старый монах, он ждет за воротами.

Белая змейка сразу поняла, что это опять пришел Фа Хай, и предостерегла мужа:

— Сердце у этого старика недоброе, он вечно замышляет что-то нехорошее. Будь с ним осторожен.

Муж ответил:

— Не тревожься, женушка, уж на этот раз я не попадусь на крючок!

Он вышел за ворота и действительно увидел Фа Хая. На монахе было красное одеяние, в правой руке — посох с черным драконом, в левой — золотая патра. Глаза его недобро светились.

— Старый монах вновь пришел, чтобы направить тебя на путь истинный. Я вижу, тебе по-прежнему застит глаза дух твоей жены-оборотня.

Сюй Сень ответил:

— Белая змейка относится ко мне с любовью и почтением, недавно родила мне сына, так что наш род, род Сюй, продолжится. Мы живем в любви и согласии, мы счастливы вдвоем, зачем же ты пытаешься разлучить нас? Что тебе надо? Прошу тебя, возвращайся в свой монастырь. Пусть даже моя жена — оборотень или змея, тебе-то какое дело до этого?!

Холодно рассмеявшись, Фа Хай ответил:

— Эх ты, даритель! Ты и по сей день не прозрел. Тогда я тебе продемонстрирую: эта золотая патра разоблачит змею.

Сказав это, монах проскользнул во двор, оттолкнув Сюя, который пытался загородить собою вход, и бросился в комнату Белой змейки. Сюй побежал за ним, крича:

— Жена! Будь осторожна, Фа Хай направляется к тебе!

Но было уже поздно. Он услышал страшный крик Белой змейки:

— Супруг мой! Беда!

Вбежав, он увидел над головой жены патру, от которой исходило золотое свечение. Это свечение полностью окутало жену. Синяя змейка бросилась, было, на выручку, но Белая змейка закричала.

— Не подходи, сестра. Я завещаю тебе как следует заботиться о моем муже. И отомсти за меня!

Синяя змейка и сама понимала, что ей не одолеть Фа Хая и, превратившись в голубой дымок, она выскользнула в окно.

Белая змейка надела любимому сыну "замочек "на шею, красный фартучек хун доу-доу на голый животик, крепко прижала его к себе, последний раз покормила грудью и напоследок обратилась к мужу:

— Береги сыночка, воспитай его с добрым сердцем. Когда ему исполнится семь лет, непременно отдай учиться, пусть станет ученым мужем, как мы мечтали. А когда вырастет, расскажи ему обо всем, пусть знает, кто его мать

Не договорив, она бережно передала ребенка мужу. Раздался страшный треск, и края патры, словно занавески, опустились вниз, полностью закрыв, вобрав в себя Белую змейку.

Сюй Сень подошел поближе и увидел в патре, которую теперь уже держал монах, белую змею длиной примерно в семь цхуней, которая свернулась на дне клубочком.

— Не убивайся, не горюй, даритель, — сказал Фа Хай, — эта змея будет жить у подножья пагоды Лэй-фэн, недалеко от озера Си-ху. Она не умрет, а продолжит заниматься самосовершенствованием. Она испытает еще много трудностей, пройдя несколько кругов, пока не очистится окончательно и не превратится в небожительницу. Тогда она сможет жить с бессмертными, навещая иногда, если захочет, землю.

Монах взмахнул рукой, и патра улетела. Она действительно унесла Белую змейку к подножию пагоды Лэй-фэн. Но Фа Хай и после этого не успокоился. Он стал жить неподалеку, в храме Очищения и самосовершенствования, чтобы лично приглядывать за Белой змейкой.

Рассказывают, что Синяя змейка, после того, как она покинула дом Сюя, превратившись в синий дымок, вернулась в священную пещеру змей в горах Э-мэй шань, где они жили до этого с сестрой. Там она в течение восемнадцати лет занималась кхун-фу, совершенствуя свое мастерство.

Когда она почувствовала, что кое-чему научилась, она вновь превратилась в синий дымок и полетела в город Ханчжоу, чтобы разыскать монаха Фа Хая и отомстить за разрушенное счастье сестры. Подлетев к воротам храма Очищения и самосовершенствования, она стала вызывать его на бой. Маленький монашек, дежуривший у ворот, опрометью бросился к учителю — доложить:

Там, за воротами, — женщина, одетая во все синее, а за спиной у нее — два меча. Она громко кричит, вызывая вас, учитель.

Фа Хай догадался, что это — Синяя змейка. Он накинул красную рясу, прихватил волшебный посох и вышел навстречу. Указав на девушку посохом, монах произнес:

— Ты, змея-оборотень! Почему не занимаешься своим делом, почему ты такая нетерпеливая, — опять покинула свою пещеру. Хочешь, чтобы я опять водворил тебя к подножию горы?

— Прекрати ругаться, плешивый старец, дай языку хоть немного отдохнуть. Я явилась сегодня, чтобы отомстить за сестру.

С этими словами она выхватила драгоценный меч с синим лезвием и бросилась вперед, намереваясь срубить монаху голову, но Фа Хай поднял посох и отразил удар. Начался бой перед воротами монастыря.

Они сражались три дня и три ночи; от поднятой пыли мгла висела между небом и землей, а победителя все не было. Фа Хай подумал: "Да, она упражнялась восемнадцать лет, и ее владение мечом переходит границы возможного. Мастерство достойно изумления! Мне трудно будет одолеть ее с помощью посоха. Эх, была бы сейчас у меня та волшебная золотая патра, что я стащил у Будды Жу-лай-фо, давно бы уже накрыл ее, придавил, и жила бы она у меня у подножья пагоды Лэй-фэн… Что бы мне такое придумать, чтобы избавиться от этого змеиного отродья?".

Отвлекшись мыслями, Фа Хай несколько ослабил натиск. А Синяя змейка, уверенная в своей правоте, становилась все воинственнее. Фа Хай почувствовал, что уже не может "держать удар". И тут раздался грохот — это рухнула пагода Лэй-фэн, и Белая змейка выскочила оттуда. Она тоже выхватила меч и пришла на помощь сестре.

Фа Хай понял, что из тридцати шести приемов военной стратегии самый лучший — отход. Надо уйти подобру-поздорову, пока не случилось беды. Он встряхнул своей красной рясой, и все вокруг заволокло черным дымом. Монах подпрыгнул высоко в небо, прося помощи у Будды Жу-лай-фо. Однако этот Будда ненавидел Фа Хая за кражу, за то, что тот творил черные дела среди людей, и не стал ему помогать. Он едва коснулся пальцем головы Фа Хая, и тот полетел с неба вниз, кувыркаясь в воздухе.

“Бултых!” — Раздался звук, и Фа Хай свалился в озеро Си-ху, ушел на глубину. Боясь, что Белая и Синяя змейки обнаружат его даже там, он прятался то под камнем, то под корягой. В конце концов, от страха он ужался до крошечных размеров, превратившись в маленького монашка размером с цхунь, и вбуравился в панцирь краба. Там он и остался навсегда.

Рассказывают, что раньше крабы ползали, как и все существа, вперед головой. Но с тех пор, как этот "хэн-син ба-дао" Фа Хай, просверлив панцирь, впился в краба, все они стали ходить боком. "Хэн-син ба-дао" — бранное выражение, означающее “бесчинствовать”, "творить произвол"; а дословно иероглифы переводятся "двигаться поперек", "идти путем захвата и жестокости".

Так что здесь использована игра слов — Фа Хай жил не праведно, не "вдоль", а "поперек", и крабы после его вмешательства тоже стали ползать не "вдоль", а "поперек". И до сих пор, когда люди вскрывают панцирь краба, они видят маленькое лицо монаха. Говорят, это и есть Фа Хай.

Могу подтвердить. Когда наш знакомый господин Чжао пригласил нас в ресторан на юге Китая, именно в окрестностях озера Си-ху, и заказал крабов, он обратил наше внимание на маленькое личико внутри, под панцирем. Мы были поражены, ибо увидели не отдаленное сходство, а настоящее человеческое лицо! Было даже жутковато смотреть в его крошечные глазки. Потом везде — и в Ханчжоу, и в Шанхае, и в Сучжоу, где крабы — главное лакомство, мы искали это личико, вскрывая панцирь.

Самые красивые, самые чарующие, самые традиционные иллюстрации к известным литературным произведениям и историческим сюжетам, на мой взгляд, — в знаменитой галерее в парке И-хэ юань, летней резиденции императоров. Все они выполнены яркими красками и с таким мастерством, что, разглядывая их, как бы оказываешься среди героев. Недаром эта галерея внесена в книгу рекордов Гиннеса как самая длинная — около одного километра под открытым небом!

Среди нескольких сот картин я обнаружила три, относящиеся к "Белой змейке", но, возможно, их и больше. Самый распространенный эпизод — "Прогулка по озеру и одолженный зонтик", но, возможно, их и больше. Белая змейка, смущаясь, слегка отвернулась, полузакрывшись длинным и широким рукавом, а Синяя змейка принимает зонт от молодого человека. Ведь это именно она придумала план— она, подняв пальчик к небу, вызвала сильный дождь, чтобы был повод не только познакомиться, но и продолжить знакомство, когда надо будет возвращать одолженный зонт.

На другой картине в галерее изображена вторая встреча трех главных героев на Сломанном мосту, когда сердитая Синяя змейка выхватила меч, готовая убить недостойного мужа своей хозяйки.

А третья посвящена эпизоду, когда Белая змейка сражается с небожителями, пытаясь добыть волшебное снадобье для мужа.

Когда будете в Китае и подойдете в каком-нибудь магазине к витрине с произведениями искусства, надеюсь, вы сразу узнаете этих героинь — двух девушек в синем и белом. Думаю, вам будет приятно приобрести сувенир, будь то вышивка на шелке, роспись на фарфоре или веере, если вы увидите на них знакомые сюжеты.

Легенды вдохновляют художников на создание самых разнообразных произведений. Так, одна из фресок в здании пекинского аэропорта является иллюстрацией к “Белой змейке”, выполненной в оригинальном стиле.

В первой, зеленой книге я знакомила читателей с уникальным явлением в китайском языке — недоговорками. Они употребляются в речи наряду с пословицами и поговорками, и отличаются тем, что состоят из двух частей: первая произносится, а вторая подразумевается, но как раз во второй-то и сокрыт смысл. О популярности описываемых мною героев свидетельствует и тот факт, что им посвящено немало недоговорок.

Я обещала при случае продолжать знакомить читателей с этим интересным языковым явлением. Относительно данной легенды могу привести следующие недоговорки.

"Бай нян-нян чши сюн-хуан-цзю — сень-ла юань-син".

Произносится первая часть: "Небожительница Бай (Белая змейка) отведала настойки из реальгара". И все, кто знаком с этой недоговоркой, понимают, на что намекает говорящий, потому что вторая часть поясняет: "вскрылся истинный облик". Так говорят в ситуации, когда вскрывается истинная суть вещей, явлений или людей.

Еще одна.

"Бай Нян-цзы кху Дуань-цяо — сян-ци цзю цин лай".

Произносится лишь первая часть — "Белая змейка плачет у Сломанного моста", намекая на вторую, в которой говорится: "вспомнила о былой любви". Понятно, в каких случаях можно такую фразу произнести.

Еще несколько недоговорок.

"Фа Хай вэй нань Бай Нян-цзы — до гуань сень-ши".

В первой части говорится: "Фа Хай создает трудности Белой змейке", а смысл этой недоговорки — "лезть не в свое дело”, "вмешиваться в чужие дела".

"Сюй Сень пхэн-цзень Бай Нян-цзы — тхень цсы лян юань".

В первой части говорится: "Сюй Сень встретился с Белой змейкой"; смысл — во второй части: "судьба подарила счастливый случай".

"Ба чжи-цзяо дэ пхан-се — хэн-син".

В первой части говорится: "Краб с восемью ногами", во второй — "ходит поперек"; в свою очередь "ходить поперек", как уже говорилось выше, имеет переносное значение "безобразничать", "творить беспредел". Так что если мы хотим кого-то осудить, можно лишь намекнуть: "Краб с восемью ногами!"

Легенда рассказана, а теперь хочу поделиться некоторыми дополнительными сведениями. Я специально ездила в город Ханчжоу, этот "рай на земле", чтобы увидеть озеро Си-ху, где встретились, согласно преданию, Белая змейка и ее будущий супруг. Это действительно одно из красивейших мест Китая. Находится оно в провинции Чжэ-цзян, и площадь озера составляет примерно 6 кв. км, а его средняя глубина — 1,5 м. Озеро делится на несколько частей:

внешнее озеро;

северное внутреннее озеро;

озеро-холм;

западное внутреннее озеро;

южное озеро.

В древности в этом месте находилась мелководная морская бухта, которая затем постепенно превратилась в озеро, окруженное цепочкой гор с трех сторон. В горах имеется множество старинных построек, каменных фигур и камней с надписями.

Озеро необыкновенно красиво во все времена года: и под солнечными лучами, и в пасмурную погоду, и под дождем, и во время снегопада, и когда оно в легком тумане. В древности говорили, что озеро опьяняет своей красотой.

Китайцы очень любят природу, умеют ее утонченно чувствовать и поэтично описывать. Вот перечисление "десяти красот озера Си-ху", "Си-ху ши-цзин", которыми восторгаются китайцы:

1) осенняя луна на спокойной воде;

2) вечернее отражение пагоды Громового пика;

3) "отпечаток" луны в водоемах Сань тхань;

4) пение иволги в ивах у воды;

5) золотые рыбки в Цветочной бухте;

6) два пика-близнеца близлежащих гор, упирающиеся в облака;

7) остатки снега на Сломанном мостике Дуань;

8) звуки вечернего колокола из храма на горе Нань-пхин;

9) весенний рассвет на дамбе Су-ди (поэта Су Дун-пхо);

10) лотосы на ветру в Изогнутом дворике.

По весне с гор в озеро стекают ручьи, наполняя его свежей водой. Восточная часть озера вдается в город Ханчжоу. Горы, покрытые лесом, и берега утопают в зелени. Неудивительно, что в этом месте много курортов.

Город Ханчжоу — центр провинции Чжэ-цзян, и население его составляет более одного миллиона трехсот тысяч жителей. Город этот очень древний, и в период У-дай (907 — 960 гг.), а также в период Южной Сун (1127 — 1279 гг.) он являлся столицей государства.

Ханчжоу — одна из шести великих древних столиц в истории Китая. В этом городе находится также конечная точка южной части Великого китайского канала.

Со времени правления династии Тхан (618 — 907 гг.) шелк, производимый здесь, является самым знаменитым в мире, поэтому этот город нередко называют еще и столицей шелка.

Знаменитый чай лун-цзин (Драконий колодец) выращивают и производят тоже именно на берегу озера Си-ху. И, говорят, он именно потому такой ароматный и густой, что поливают плантации из древнего колодца с особой водой, название которого и носит чай.

Помимо чая и шелка город славится еще и шелковыми зонтиками и веерами ручной работы, а также ножницами, лекарствами традиционной китайской медицины (недаром Белая змейка с супругом открыли здесь свою аптекарскую лавочку), ханчжоускими хризантемами в сушеном виде, которые тоже можно использовать в качестве лекарственного средства, заваривая, как чай.

Кстати, такой чай — хризантемовый, можно сейчас заказать в любом пекинском ресторане. У него очень тонкий аромат, приятный вкус, и это единственный вид чая, к которому подают "ледяной" сахар. Потому что небольшое количество сахара обостряет и улучшает вкус этого напитка.

Остается только пригласить читателей посетить этот город, а также город Сучжоу, который находится совсем близко, хотя и относится к другой провинции. Именно о них китайцы говорят: "На небе есть рай, а на земле — Су и Хан" (сокращенное название знаменитых городов).

2. МЭН ЦЗЯН-НЮЙ И ВЕЛИКАЯ КИТАЙСКАЯ СТЕНА

Все четыре легенды о любви — печальные, с невеселым концом. Сюй Сень и Белая змейка были разлучены навеки, а их ребенок остался полусиротой.

Вторая легенда — о девушке Мэн Цзян и ее супруге. Это древнее предание я прочитала много лет назад, еще будучи студенткой; читала, помню, с наслаждением, находя много интересных выражений, познавая яркий и выразительный китайский язык, в котором с помощью нескольких иероглифов можно сказать, порой, более емко и сочно, чем с помощью множества слов на русском.

Если вам повезет, и вы когда-нибудь, оказавшись в Пекине, отправитесь на Великую стену, вы должны знать эту легенду. Но будет еще лучше, если вы посетите тот ее участок, который называется Шань-хай гуань и расположен на берегу моря, в нескольких часах езды от столицы. Легенда напомнит вам о том, что эта стена — не просто одно из чудес света, но и результат деспотии и подневольного труда, причина гибели огромного количества молодых людей.

Отдельные участки стены существовали и раньше — удельные князья строили их, чтобы защитить свою территорию на севере от набегов кочевников. Но Цинь Ши-хуан (221 — 206 гг. до н. э.), покорив соседние княжества и создав первую в истории Китая империю, решил объединить эти разрозненные кусочки оградительных сооружений и значительно удлинить их. В результате протяженность стены составила примерно десять тысяч ли, поэтому по-китайски она так и называется: вань ли чхан чхэн — "стена в десять тысяч ли".

Участок Шань-хай гуань находится там, где восточный конец стены встречается с морем. На огромной скале, куда героиня Мэн Цзян ежедневно взбиралась, пытаясь "высмотреть" мужа среди огромного количества работающих, до сих пор сохранились, как утверждают китайцы, следы ее ступней. Возведен монумент и на той скале, с которой она, якобы, бросилась в море.

Впервые в записи эта легенда о любящей супруге появилась в период династии Тхан. Рассказывают, что в уезде Хуа-тхин Сун-цзянского округа была усадьба, хозяин которой, помещик по фамилии Мэн, слыл очень добрым человеком, а семья его считалась довольно зажиточной. Одна беда, возраст супругов приближался к шестидесяти, а у них не было ни сына, ни дочери. Они часто говорили меж собой, вздыхая, о том, что накопили, мол, более десяти тысяч лянов серебра и золота, да некому оставить все нажитое после смерти.

Однажды весной жена помещика, которую звали Мэн Син, посадила на заднем дворе, в углу, у стены, зимнюю, или, как ее еще называют, восковую тыкву. Росла эта тыковка, карабкаясь по стене; а так как стена была не такой уж высокой, то она перелезла через стену-забор и добралась до самой крыши соседнего дома, в котором жила тетушка Цзян. Вот там-то, на крыше, и завязался единственный плод — огромная тыква.

Когда пришло время собирать урожай, возник спор между двумя семьями: Мэн Син утверждала, что эту тыкву посадила именно она, значит, и плод должны вернуть семье Мэн; а тетушка Цзян доказывала, что поскольку тыква выросла, напитавшись солнышком, у нее на крыше, то и съесть ее должна она, бабушка Цзян.

Соседи спорили полдня и, наконец, пришли к решению разрезать тыкву пополам, чтобы всем досталось. Только, было, Мэн Син взяла в руки нож и подошла к пузатому плоду, как изнутри донесся младенческий плач. Все остолбенели, а тыква тем временем сама медленно лопнула-раскрылась, и все увидели внутри крошечную девочку с нежной розовой кожей.

Это удивительное событие и испугало, и обрадовало супругов Мэн. Ведь они столько горевали о своей бездетности, а тут — пожалуйста, прелестная девочка с ясными глазками. Не иначе как сам Бог послал им такое счастье!

Обсудив это событие с соседкой Цзян, супруги Мэн взяли ребенка к себе, но и бабушку Цзян приняли на радостях в свою семью, чтобы одевать, кормить ее и ухаживать до самой смерти. Девочку назвали Мэн Цзян-нюй, то есть девочка, принадлежащая и Мэн, и Цзян.

Правда, этому имени можно дать и другое объяснение. В старину китайцы использовали иероглифы мэн, чжун, цзи и т. д. для обозначения очередности рождения детей — братьев и сестер. Самую старшую девочку называли мэн, вторую по старшинству — чжун, а самую младшую — цзи. Самого старшего мальчика называли бо, третьего по старшинству — шу и так далее.

В те времена красивую девочку нередко называли достаточно странным именем "Цзян", то есть "Имбирь", потому что иероглиф, которым имя записывается, состоит, в свою очередь, из двух иероглифов: вверху пишется "красивый", внизу —"женщина". Такой вот ребус. Например, в государстве Ци в древности девочкам из знати давали такие женские имена с иероглифом цзян: Цзи Цзян, Сюань Цзян и пр.

Если расшифровать данное главной героине имя, то можно его понять как "Красивая девушка по фамилии Мэн", но можно объяснить его и иначе: "Красивая девушка, старший ребенок в семье". Так что толкований существует несколько.

И надо вам сказать, что эта очаровательная малышка под присмотром бабушки Цзян росла день ото дня. И выросла не только красивой, как белоснежная яшма, но и образованной, умеющей читать и писать, знающей этикет, необыкновенно смышленой девушкой. Хотя она жила в богатой и знатной семье, тем не менее, не была избалованной и изнеженной; характер у нее был твердый, решительный, напористый.

К тому времени, когда ей исполнилось 17–18 лет, она уже слыла известной красавицей; о ней знали и в ближайшей округе, и далеко за пределами Сун-цзянского округа.

Великолепное начало для легенды! Как органично в народных сказаниях переплетаются реальные события и фантазия. Такая трогательная легенда о любви, о людях, которые действительно когда-то жили, а героиня-то, оказывается, — из тыковки!

Для того чтобы противостоять набегам кочевников с севера, император Цинь Ши-хуан согнал более миллиона крестьян для возведения Великой стены. Руководил строительством генерал Мэн Тхень.

Как писали историки, строить стену было очень непросто: только завершат какой-то ее участок, как он через некоторое время разваливается; только возведут новый — и он рухнет. Поэтому в народе и возникло поверье, что для крепости стены, для того, чтобы она стояла вечно, необходимо замуровывать в нее живых людей. На каждый ли строения, якобы, надо заживо похоронить одного человека. Таким образом, в этой стене в общей сложности истлело десять тысяч человек, которых живыми зацементировали в фундамент. Ведь общая длина стены — десять тысяч ли.

Как только весть об этом поверье разнеслась по всей стране, среди жителей началась паника. Каждый боялся, что его насильно угонят на строительство и именно им заполнят страшную нишу. А среди детишек в то время была популярна такая песенка:

Сучжоу ёу-гэ Фань Си-лян,

И жэнь нэн ди вань жэнь ван.

(Живет в Сучжоу некий Фань Си-лян…

Один этот человек, подперев собой стену,

Может спасти от гибели тысячи человек).

Возможно, это была просто детская считалочка, без особого смысла, но она так быстро распространилась по стране, как будто у нее были крылья. Особенно эта песенка пришлась по душе руководителям строительства, так как натолкнула их на мысль: если какой-то Фань Си-лян может заменить собой тысячи, то почему бы не испросить у императора разрешения на его поимку? Замуровав в фундамент лишь одного человека и укрепив стену, можно будет избежать ненужных жертв и проблем. Но прежде всего надо разыскать этого Фань Си-ляна.

В народе этого юношу называют то Вань Си-ляном, то Фань Ци-ляном При этом “Си” и “лян” пишут то одними иероглифами, то другими, т. е. чтение похожее, а иероглифы — разные. Говорят, он жил в городе Сучжоу и был единственным сыном помещика по фамилии Фань. Было ему восемнадцать лет, и семьей он еще не обзавелся.

Узнав, что в родной город за ним посланы люди, чтобы отправить его на строительство стены, на самый север, он, конечно же, очень испугался. Надо же, чтобы слова глупой песенки привели к таким трагическим последствиям! Сучжоу — самый красивый город Китая, он находится на юге, где всегда тепло и зелено, где жители плавают по каналам на лодках, как в Венеции.

И этот город Фань Си-ляну пришлось покинуть, затем долго скитаться, испытывая множество трудностей и лишений, прячась от людей императора. Шел он ночами, а днем спал в укромных местечках. Двигался он все дальше на юг, пока не пришел в округ Сун-цзян. Но и здесь он услышал от случайных попутчиков, что император через своих людей разыскивает Фань Си-ляна, который "один может заменить тысячи человек", чтобы похоронить его в основании стены.

После этих слов юноша старался быть еще осторожнее, но однажды вдруг увидел, как впереди, на дороге, идущей с севера, клубится пыль из-под копыт. Уж не за ним ли скачут? И, не долго думая, он перемахнул через стену, вдоль которой шел, и попал во двор усадьбы, что располагалась рядом с дорогой. Здесь, в саду, он и спрятался. А сад этот принадлежал как раз помещику Мэну, о котором рассказывалось выше.

Юноша сидел под большим деревом и пытался перевести дух. Сердце его постепенно успокоилось и стало биться ровнее. Когда шум по ту сторону стены стих, Фань решил убраться подобру-поздорову из чужой усадьбы. Только, было, он собрался покинуть сад и уже начал взбираться на стену, как увидел прелестную девушку, которая прогуливалась со служанкой-подростком с косичками в виде рожек. Они смеялись и болтали о чем-то, не умолкая.

Девушки постепенно приближались к берегу пруда, и разговоры не мешали им одновременно ловить бабочку, которая порхала, то поднимаясь, то снижаясь. Особенно старалась старшая девушка; она резво бегала, пытаясь веером задеть "летающий цветок", но это у нее никак не получалось, и неудача еще больше раззадоривала. Девушка прыгала то влево, то вправо. Одно неосторожное движение — и она, поскользнувшись, упала в водоем. Служанка испуганно вскрикнула, а Фань Си-лян бросился на помощь. Он прыгнул в воду, схватил девушку за пояс и вытащил на берег. Оба выглядели смешными и мокрыми, с одежды стекала вода. Увидев перед собой незнакомого молодого человека, Мэн Цзян-нюй смутилась. Щеки зарделись, а сердце гулко заколотилось. Ей хотелось что-нибудь сказать, но она почему-то не могла и рта раскрыть.

А тут и родители появились, встревоженные криками служанки. Они выслушали красочное объяснение девочки и стали наперебой благодарить благородного юношу.

Отец стал расспрашивать и быстро выяснил, что это и есть тот самый Фань Си-лян, сын сучжоуского помещика. Узнал, что молодой Фань оказался в чужом саду, так как прятался от тех, кто намерен был его схватить. Отец не мог не обратить внимания на то, что юноша был строен, хорош собою, образован, с прекрасными манерами.

Так что неудивительно, что старый Мэн остался весьма довольным этим знакомством и пригласил Фаня в дом в качестве гостя. Он рассуждал так: по древним традициям девушка и юноша не должны видеться, если они не муж и жена. А сегодня Фань Си-лян вынужден был обнимать его дочь, пытаясь вытащить ее на берег. Этикет нарушен. Как быть?

Прикидывал так и сяк и решил, что единственный выход — назвать этого юношу, старающегося избежать смерти, своим зятем. Этим же вечером он, посоветовавшись с домашними, зажег праздничные фонари, разукрасил шелком и цветами дом и совершил обряд бракосочетания для молодых людей, которые хоть и впервые увиделись, но так подходили друг другу.

После того, как Мэн Цзян-нюй и Фань Си-лян поженились, они стали жить в уважении и любви, и каждый прожитый день казался им слаще меда. Они были счастливы, а помещик Мэн и его супруга были очень рады за детей.

Но идиллия эта, к сожалению, длилась недолго. Был в усадьбе Мэн главный управляющий по имени Мэн Син. И хотя они с помещиком оказались однофамильцами, но не принадлежали к одному роду. Этот человек был очень сметливым, умел искусно воспользоваться ситуацией, и сердце у него было недобрым. Он видел, как богат его помещик, и понимал, что в таком преклонном возрасте сына, главного наследника, тот уже не родит; есть лишь дочь-красавица.

И зародилась у управляющего злая мысль, которая не шла из головы, — завладеть имуществом. Он уже неоднократно пытался заискивать перед Мэн Цзян-нюй, всячески угождал и угодничал. Даже говорил страстные слова, пытаясь раззадорить девушку, — все напрасно, она каждый раз отвергала его внимание.

Теперь же, когда Мэн Син увидел, что помещик Мэн выбрал для себя зятя в лице Фань Си-ляна, он понял, что его красивые мечты рухнули, лопнули, как мыльный пузырь. Как же было ему не замыслить что-нибудь пакостное? Зная, что Фань Си-ляна разыскивают, как "беглого преступника", он решил доложить о его местопребывании чиновникам из местной управы.

Однажды ясным утром, когда супруги Фань и Мэн как раз умывались, они услышали громкий стук в ворота и крики посланных конвоиров. Мэн Цзян-нюй вскрикнула:

— Беда! Наверняка это власти послали за тобой! — И она велела своей служанке-подростку вывести мужа из усадьбы через заднюю комнату и спрятать его в шалаше позади дома.

Подобно голодным волкам ворвались посланники во двор, искали повсюду: "внутри, снаружи, впереди и позади". Все перевернули — нигде не нашли Фань Си-ляна. Но в конце концов негодяю Мэн Сину удалось украдкой указать, где прячется Фань, и стражники, разобрав кучу хвороста, обнаружили дрожащего юношу.

Для начала его как следует избили, затем надели железные кандалы на руки и ноги, чтобы отвести в таком виде к начальству, а затем препроводить к Великой стене. Расставаясь с родными, Фань, обливаясь слезами, сказал тестю:

— Уважаемый батюшка! Не надрывайте сердце из-за меня. Мне, вашему ничтожному зятю, была оказана великая честь. Вы любили и заботились обо мне, отдали в жены вашу дочь. Сердце жжет огнем из-за разлуки со всеми вами. К несчастью, это все же случилось со мной сегодня — меня поймали и поведут на Великую стену. Как мало радости выпало на мою долю, и как много горя! Без сомнения, мне суждено погибнуть. Что же касается моей жены, такой любимой, красивой и молодой, ни в коем случае не допустите, чтобы она сгубила молодость зря, чтобы ее весна прошла в затворничестве в течение долгих лет. Как только наступит подходящий момент, подберите ей хорошую пару, пусть ее судьба будет счастливой. А я, ничтожный ваш зять, хотя и буду уже за "девятью источниками", даже с того света смогу увидеть это и порадоваться за нее.

Родители то и дело тяжело вздыхали, а дочь их так рыдала, что даже одежда промокла. Шагнув к мужу, она сказала:

— Зачем ты говоришь о другом браке? Больше никогда даже не упоминай об этом, дорогой супруг Фань. С сегодняшнего дня я сниму с себя все шелка, все украшения, перестану румяниться и прихорашиваться. Я буду жить в затворничестве и видеться лишь с родителями, дожидаясь возвращения любимого супруга. И хотя нас будут разделять "тысячи гор и десятки тысяч рек", я буду помнить о тебе каждую минуту, мысленно деля с тобой все твои трудности и страдания. Береги себя!

После этих слов и Фань Си-лян зарыдал, и у родителей по морщинистым щекам потекли слезы. Помещик Мэн велел принести деньги и, разделив серебро поровну, отдал одну половину стражникам, чтобы те были снисходительнее к Фаню, а другую половину отдал ему самому на дорожные расходы. Наконец, Фань Си-ляна повели по дороге на север, а он все оглядывался на группу людей у ворот, пока они не превратились в едва различимые точки.

Прошли весна, лето и осень, наступила зима. Не успели оглянуться, как говорится, а уже прошло более полугода с тех пор, как Фань Си-ляна схватили и увели; и не было от него ни одной весточки — ни письма, ни звука. Мэн Цзян-нюй молилась днем и ночью о его благополучии, о том, чтобы он поскорее вернулся, и они опять оказались вместе.

Погода постепенно становилась холоднее, северный ветер был таким сильным, что казалось, он может перевернуть и землю. Гуси стали улетать на юг, и это заставляло Мэн еще больше печалиться о муже, ведь пара диких гусей в Китае — символ преданной любви. Однажды ей приснился сон, будто она сама оказалась на Великой стене и увидела мужа в рваной, старой одежде, тяжело больного. Он лежал на земле, и его бил озноб; а надсмотрщик, стоявший рядом, еще и хлестал его плеткой, принуждая идти на работу.

Она, якобы, подошла к нему, взяла за руки, пытаясь посадить, но он был тяжелым, будто весил тысячу цзиней, и ей никак не удавалось приподнять его. Мэн испугалась, напрягла все силы, чтобы помочь мужу и вдруг в испуге проснулась.

Только тут она осознала, что это был сон, однако картина, которую она увидела, по-прежнему стояла у нее перед глазами, а сердце бешено колотилось. И как она ни уговаривала себя мысленно, что это — всего лишь сон, на душе было по-прежнему очень тяжело, и слезы не иссякали.

Она давно сшила собственными руками теплую одежду для мужа, намереваясь самолично отнести ее; однако родители, беспокоясь за нее, трижды отговаривали от этой идеи. Но на этот раз, после тягостного сновидения, она решительно заявила родителям, что намерена отправиться в путь, и те разрешили, согласились, понимая, что убеждать ее остаться дома — бесполезно.

Мэн Цзян-нюй туго упаковала теплую одежду; получился небольшой сверток, который она повесила за спину. Она взяла зонтик, чтобы защищаться от дождя и ветра, захватила несколько слитков серебра, простилась с родителями и пошла по дороге, уводящей далеко от родного дома.

Она потеряла счет дням и не помнила, сколько она уже в дороге, когда подошла к реке, большой и полноводной. Плескались волны, и не было видно другого берега. Не было ни моста, ни лодочки. Как переправиться? Мэн Цзян-нюй бессильно опустилась на берегу и заплакала. В отчаянии она, как ребенок, стучала руками по земле и плакала-причитала, рассказывая неизвестно кому о своей беде, о том, как она пытается разыскать мужа.

И произошло нечто необъяснимое: с каждым ударом ее ладошек по земле бурные речные волны становились все тише и ниже, опускаясь по одному цхуню за один удар. Это продолжалось долго, пока вода вообще не исчезла, и не обнажилось сухое русло реки. Девушка благополучно пересекла его, добравшись до противоположного берега. Сама природа была на ее стороне, и это очень напоминает русские сказки.

И опять она шла вперед, неизвестно, сколько дней. Но вот на горизонте показалась застава, которая называлась Сюй-шу гуань (в районе пров. Цзянсу). Пограничники, видя, что перед ними — одинокая, молодая, красивая женщина с ясными очами и изящными бровями, решили, что это чья-то наложница сбежала из дома, и они стали, не церемонясь, допрашивать и обыскивать ее.

Что могла возразить Мэн Цзян-нюй? Она лишь рассказала всю правду, очень удивив стражников.

— До Стены — тысячи ли, как же ты не боишься идти одна? Да и денег у тебя не так уж много, как же ты доберешься?

— Я твердо намерена отыскать мужа, — ответила красавица, — пусть впереди даже не тысячи, а десятки тысяч ли, я не отступлю. Что же касается денег, то я умею петь и играть на струнных музыкальных инструментах. Я смогу на улицах продавать свое пение, согласна буду даже побираться, так неужели я не смогу найти кров для ночлега и чашку риса?

Пограничники, услышав, что девушка умеет петь и играть, попросили ее проявить свое умение, развлечь их немного. Чтобы ее побыстрее пропустили через границу, она не стала отказываться и спела им песню, которая называлась "Песня Мэн Цзян о четырех временах года". Говорят, эту песню она сложила сама; но самое удивительное то, что ее до сих пор поют в Китае в районе пров. Чжэ-цзян.

(Здесь и далее поэтический перевод автора).

Жалобная, надрывная песня девушки заставила птиц примолкнуть, даже облака на небе, казалось, остановились, не уплывали. И у тех на заставе, кто поначалу отнесся к Мэн Цзян-нюй с насмешкой, затуманились от слез глаза. Начальник заставы тут же приказал:

— Немедленно пропустите эту женщину через границу, пусть идет своей дорогой.

И вот, наконец, испытав множество лишений и трудностей в пути, Мэн Цзян-нюй подошла к тому месту, где возводили Великую стену. Взобравшись на высоченный холм, она увидела перед собой три широкие дороги, и она призадумалась: какая же из них может привести ее к мужу? Сердце горело от нетерпения.

Неожиданно в этом тихом месте появились две вороны, которые начали летать перед ней, непрерывно громко каркая. Мэн Цзян удивилась и загадала: куда полетят птицы, туда и я пойду.

И птицы как будто поняли ее мысли. Продолжая каркать, они полетели вперед, а Мэн последовала за ними. Причем, время от времени вороны останавливались: пролетев какой-то отрезок, садились на землю, как бы давая возможность девушке догнать их. Так они преодолели около нескольких десятков ли.

Глядь, а уже вечереет, темнеет. Из ближайшего леса вылетела целая стая ворон и плотно окружила ее "проводников". Мэн испугалась, что те не выберутся из кольца, стая как будто специально пыталась отнять их от нее. Но все обошлось: после недолгой борьбы две первые вороны все же вырвались и полетели дальше, указывая девушке дорогу. Они долетели до маленького селения и скрылись.

Было уже совсем темно, когда молодая женщина постучала в дверь лачуги в восточной части деревеньки, чтобы попроситься на ночлег. Навстречу вышел старик с длинной белой бородой и сказал, что все его зовут Сай-вэном, то есть стариком, живущим у заставы. Как только старик увидел, что девушка молода, он сразу понял: она прибыла в такую даль, чтобы проведать мужа. Потому что ему уже доводилось принимать на ночлег немало подобных бедолажек. Сай-вэн пригласил ее в дом и рассказал, что с тех пор, как здесь, на севере, начали возводить Великую стену, погибло огромное количество крестьян — невозможно и сосчитать: и от болезней, и от тяжелой работы. Причем, все трупы замуровывают в стену.

Услышав об этом, Мэн Цзян-нюй еще больше заволновалась: жив ли ее муж?

На следующий день, едва рассвело, она распрощалась со стариком и направилась к подножию строящейся стены. Та часть, которая была уже возведена, выглядела грандиозно и величественно. Она напоминала огромного серого дракона, ползущего, извиваясь, по горам, по самым их вершинам. Крестьяне же, которые создали эту красоту, едва прикрывали свое тело отрепьями. Сквозь лохмотья было видно, какие они все худые — кости торчали, как сухой хвост.

Под бдительным оком надсмотрщика, не выпускавшего из рук кожаного хлыста, они переносили огромные кирпичи, ворочали камни. Стоило кому-то слегка замедлить темп работы, как плетка безжалостно опускалась на его спину. Увидев эту картину, Мэн почувствовала, что не в силах на это смотреть, что близка к обмороку.

Однако это было вовсе не то место, где ей могли посочувствовать; напротив, это она пришла, чтобы оказать помощь, и, собравшись с духом, Мэн Цзян-нюй начала повсюду расспрашивать, искать мужа, но нигде не обнаружила даже его тени. Придя в полное отчаяние, Мэн отправилась к местному начальнику. Чиновник ответил:

— Фань Си-лян — беглый преступник из города Сучжоу. Как же мне не знать его? Знаю, знаю После того как его схватили и привели сюда, должны были немедленно умертвить, а трупом заполнить пустоту в стене. И только благодаря тому, что количество естественно умерших уже перевалило за десять тысяч человек, и стена уже была переполнена ими, нужда в трупе вашего мужа временно отпала. Вот мы и вынуждены были позволить ему работать на строительстве. Но он у вас оказался на редкость слабым, пища у него плохо переваривалась… А несколько месяцев тому назад он, к тому же, заразился какой-то тяжелой болезнью и умер. Так что его все-таки замуровали.

После этих слов Мэн почувствовала, что небо поменялось местом с землей; или — наоборот. Перед глазами все почернело, и она рухнула на землю в глубоком обмороке. Несколько сердобольных рабочих перенесли ее под навес, где она пролежала в забытьи довольно долго. Когда же постепенно пришла в себя, очнувшись, начала надрывно рыдать. И у всех, кто ее слышал, тоже катились слезы. Они как будто оплакивали всех погибших на этом проклятом севере.

Долго не могла успокоиться Мэн. Стоило ей подумать, что она уже больше никогда не увидит любимого, как опять брызгали слезы — странно, что она их еще не все выплакала. Приподнявшись и опершись спиной о столб, она задумалась: преодолев столько тысяч ли в поисках мужа, она не может просто так отправиться в обратный путь. Раз уж ей не суждено встретиться с живым мужем, надо разыскать хотя бы его тело, чтобы похоронить на родине, в родной земле, в теплых краях. Тем самым она исполнит свой последний супружеский долг перед ним.

Приняв такое решение, она принялась повсюду расспрашивать, где лежат косточки ее мужа. Здесь, на севере, зима была особенно лютой, о такой она, живя на родине, и не знала: дул ледяной, пробирающий до костей ветер, все пространство над землей было заполнено летящими снежинками. Мэн и сама была одета не намного лучше рабочих и очень боялась захворать: ведь она еще не выполнила свой план.

Однако прошло много дней, а ей не удавалось отыскать ни одной ниточки, которая могла бы привести к желаемому. Многие советовали ей бросить поиски и возвращаться: день ото дня становилось все холоднее. Но самое главное — отыскать тело одного человека в такой длиннющей стене было делом, практически, невозможным. Проще, как говорят в народе, выловить иголку в океане. А раз дело — бесполезное, то не лучше ли, мол, побыстрее покинуть эти места?

Но Мэн рассуждала иначе. Ей казалось, что если она не похоронит мужа в соответствии с обычаями, то будет всю жизнь мучиться и испытывать чувство вины, подобно тому, как страдает человек, будучи по уши в долгах и не имея возможности расплатиться. И она продолжала поиски…

Наступил день, когда женщина присела передохнуть на огромный камень у подножия именно того участка стены, который возводили ее земляки. Девушка пристально вглядывалась вдаль, в кусок извивающейся стены напротив. Строение напомнило ей ползущего питона. Подобные водились у нее на родине, в лесах, близ воды. Только этот был гигантским, и голова его терялась где-то далеко-далеко…

Мэн перевела взгляд на один из камней и вдруг подумала: сколько же мужчин Китая, подобно ее мужу, отдали свои последние капли пота и крови этому гигантскому чудовищу, сколько же их заполнило своими телами утробу этого толстого питона Сколько же осталось вдов, сирот и одиноких матерей, которые у себя на родине продолжают с надеждой вглядываться в дорогу, ждать и мечтать о том, что близкие все же вернутся и не знают, что вернуться почти никому не суждено…

Не выдержав, Мэн Цзян-нюй опять разрыдалась. Она плакала и причитала, плакала и жаловалась, плакала и проклинала Даже небо запечалилось. Даже земля пригорюнилась от ее плача. Солнце и луна перестали сверкать и блестеть.

Девушка не помнила, сколько это продолжалось; она плакала, забыв обо всем вокруг. И вдруг поднялся бешеный ветер, начал летать песок, и стали ворочаться камни. Между небом и землей — темная мгла. Казалось, и сама земля начала дрожать.

И тут раздался страшный грохот, и кусок длиннющей, прочной стены вдруг развалился, обнажив свое нутро, на протяжении сорока с лишним ли. Дождавшись, пока осядет пыль, Мэн Цзян-нюй раскрыла глаза, как в полусне, не понимая, что происходит. Она увидела такое количество костей, как будто это был лес. Они торчали между камнями, глиной и кирпичами в фундаменте стены. И все кости были, естественно, похожи. Даже если и ее муж был похоронен здесь, как узнать, где его останки?

И тут женщине пришла на память сказка, которую ей часто рассказывала в детстве мать. В сказке говорилось о том, как опознать родного покойника с помощью крови. Мэн Цзян укусила себя за палец и стала капать кровью из ранки на белые косточки. При этом мысленно приговаривала: "Если это чужие кости, то пусть кровь стекает с них, а если это останки моего дорогого мужа, то пусть кровь впитается в его косточки".

Несколько десятков скелетов осталось позади. Как вдруг одна косточка, которую Мэн окропила кровью, впитала все в себя. Не веря глазам, Мэн вновь и вновь выдавливала кровь из пальчика на кости — все впитывалось мгновенно. Сомнений быть не могло — это были останки ее мужа.

Она сняла из-за спины мешочек, вынула из него теплую одежду мужа, сшитую этими же пальчиками, и сложила в него кости. Теперь она могла возвращаться. "Мэн Цзян-нюй плачет на Великой стене" — один из самых любимых сюжетов китайских художников.

Едва Мэн Цзян-нюй подошла к главному тракту, ведущему обратно, на юг, как услышала бой барабанов и пение. Оказывается, приехал сам император Цинь Ши-хуан. Он чрезвычайно интересовался этой грандиозной стройкой. Как сказали бы сейчас — "держал ее на контроле". Регулярно посылал своих высокопоставленных чиновников для инспекции. На этот раз он приехал для осмотра самолично. Генерал Мэн Тхень доложил, что некоторое время назад прибыла женщина, которая разыскивала своего мужа. И вот сегодня она так плакала, что из-за нее разрушилась большая часть стены — сорок ли.

Император пришел в великий гнев и велел немедленно разыскать виновницу. Он решил лично наказать ее. Притащили Мэн Цзян-нюй, поставили перед Цинь Ши-хуаном, и у того мысли сразу же приняли другой оборот. Он был потрясен ее красотой и подумал: "Хотя в задних покоях моего дворца живет три тысячи самых очаровательных женщин, отобранных в шести государствах, тем не менее, ни одна из них не сравнится с этой. Те — ухожены и накрашены, наряжены и надушены. А эта — печальна и измучена, голодна и плохо одета. Об украшениях и говорить не приходится. Но ее природная, естественная красота настолько яркая, что ее не может заглушить даже горе".

Гнев императора очень быстро улетучился — стену отстроят заново, разве мало в стране молодых, здоровых парней; игривое, радостное расположение духа монарха успокоило и окружающих. Он, посмеиваясь, обратился к Мэн с вопросом:

— Это правда, что ты разрушила часть стены своими стенаниями?

— Да, это правда.

— А ты знаешь, что наказания заслуживаешь самого сурового?

— Это вы, император, заслуживаете смерти! — Гневно выкрикнула храбрая девушка. — И не одной, а тысячи; вам и десяти тысяч смертей будет мало! Сколько молодых, несчастных мужчин загублено вами на строительстве этой стены! Сколько жен больше никогда не увидят своих мужей! Вы любите подчеркивать, что вы — самый высоконравственный император, что вы один морально превосходите "трех императоров", а по количеству подвигов и заслуг с вами не сравнятся и пять первых китайских императоров Так неужели эти знаменитые три и пять императоров так же пренебрежительно относились к своему народу?

К великому изумлению окружающих эта невиданно дерзкая речь не только не рассердила Цинь Ши-хуана, но и, напротив, порадовала его. Он подумал, что девушка не только прекрасна внешне, но и умеет красиво говорить, убедительно и резонно. А вслух он сказал:

— Я вижу, что ты — необычная девушка: и внешне, и по своим способностям. Раз у тебя умер супруг, не стану тебя наказывать. Предлагаю тебе отправиться со мной, ты станешь главной наложницей во дворце Чжай-ян. Что ты мне ответишь?

Мэн Цзян-нюй с ненавистью подумала: "Красота моя тебя прельстила…Знал бы ты, как противен мне! Только от ненависти мало проку. Я приду к тебе, супруг мой любимый, мы скоро будем вместе. Но сначала я воспользуюсь случаем и похороню тебя, как завещано предками". И, притворившись кокетливой, она через силу улыбнулась императору:

— Ваше Величество, вы обратили свое внимание на меня, недостойную, и я, ничтожная, хотела бы ответить на вашу доброту. Но прежде вы должны выполнить три моих желания.

— Не только три, но и тридцать, триста желаний готов исполнить, — довольно засмеялся император.

— Я хочу, чтобы вы построили по ту сторону стены мост над морским заливом, красивый, как радуга на небе, чтобы он напоминал дракона, купающегося в море.

Надо пояснить, что Великая стена в то время простиралась на севере страны с запада на восток; причем, на востоке она заканчивалась на территории нынешней Кореи, упираясь в море. Этот участок, рядом с морем, и имела в виду Мэн Цзян-нюй.

— Выполню, — кивал головой император, — лишь взмахну плеткой, прикажу — и все будет сделано.

— Во-вторых, прошу поставить памятник моему мужу на том месте, где он был похоронен в стене. И чтобы памятник этот был в виде огромной тумбы — десять ли в ширину и десять ли в длину. А перед памятником чтобы построили храм-кумирню и назвали его именем моего мужа, и чтобы дважды в год — весной и осенью, там служили молебны по его душе.

“Вот это размеры — десять на десять ли!” — Подумал император, а вслух сказал:

— И это можно!

— А третья просьба, — продолжала Мэн, — ваши главные сановники — сто человек, во главе с вами, Ваше Величество, надев траурные одежды, должны будут почтить память моего мужа перед его могилой.

На этот раз настроение императора несколько испортилось — где это видано, чтобы он, владыка страны, отдавал дань уважения простолюдину. Но чего не сделаешь, чтобы завладеть красавицей.

— Хорошо, я выполню все три условия! — Решил Цинь Ши-хуан.

Конец легенды уже и вовсе сказочный, из области фантазий. Наверняка жила в те времена эта девушка Мэн Цзян-нюй, хотя и не из тыковки родилась. Но и кроме нее было много несчастных с подобной судьбой, таких же верных и самоотверженных. И захотелось людям, которые пересказывали эту историю из поколения в поколение, добавить справедливый конец.

Якобы, император все выполнил: и мост построил, и памятник, и кумирню, чтобы после всего этого увезти красавицу. Он, якобы, даже память Фань Си-ляна почтил, ползая в рубище, весь в слезах, как и положено, перед памятником.

Но девушка Мэн, как рассказывается в легенде, проворковала императору, потупившись в смущении:

— К чему торопиться с возвратом в столицу? Посмотрите, как здесь красиво, как сверкает храм, как величественны горы. Почему бы нам с вами не прогуляться по Мосту-радуге? Он как будто плывет по волнам.

Обрадованный император согласился, предвкушая, как обнимет чаровницу за талию, прогуливаясь. Да недолго радовался. Девушка вдруг приподняла подол платья и прыгнула с моста в море. Одни говорят, что царь Восточного моря — дракон, взял ее к себе во дворец, а потом отправил на небо, где она стала феей.

Иные утверждают, что в другом мире Мэн Цзян-нюй соединилась с любимым мужем. После смерти девушку Мэн причислили к святым.

Легенд и памятных мест, связанных с именем Мэн Цзян-нюй, существует множество. Есть недалеко от Стены удивительный камень, который показывают туристам. Этот черный валун называется "С лыми цветами", потому что весь он усеян белыми крапинками. А история его, говорят, такова. Узнав, что муж ее погиб, и будучи не в силах отыскать место, где он замурован, преданная жена решила принести жертвенные дары душе супруга, которая наверняка обитала где-то рядом. Сначала она воскурила благовония, а затем, вспомнив, что муж ее, будучи южанином, очень любил есть белый рассыпчатый рис, подумала, что надо непременно поставить на импровизированный алтарь и пиалу с его любимым кушаньем.

И стала молодая вдова, подавив в себе гордость, ходить по окрестным горным деревенькам, прося подаяния. Ведь денег на покупку у нее совсем не осталось. Разве могла она предположить, что здесь, на севере, крестьяне живут и питаются совсем иначе. В холодном климате не возделывали заливной рис, и если жителям удавалось набить желудок какими-то грубыми злаками, то они считали, что им очень повезло. Белый же рис в этих краях считался невиданной драгоценностью. Скитаясь от дома к дому, Мэн в ответ на просьбу слышала лишь сочувственные вздохи. Но однажды ее настойчивость была вознаграждена — в одном из зажиточных дворов ей все-таки протянули, как нищей, плошку вареного риса.

И хотя Мэн не ела и не пила в течение долгого времени, и аромат привычной еды кружил голову, она не притронулась к рису, а стала молиться душе мужа, поставив чашу на камень. Молилась она долго, и рис из пиалы почему-то постепенно исчезал. Мэн, удивляясь, думала, что, возможно, душа супруга принимает ее дар по нескольку зернышек.

Когда же чаша оказалась совсем пустой, Мэн обнаружила, что черный камень, на котором стоял рис, покрылся мелкими белыми пятнышками — не больше рисового зернышка. Впоследствии пятнышки не только не исчезли под воздействием ветра и солнца, но и стали еще ярче.

Один из любопытных, видевших это чудо, отколол кусок породы, и оказалось, что и внутри, на поверхности скола, — такие же "рисинки". И люди решили, что мольбы Мэн были услышаны — камень вобрал в себя всю кашу, чтобы дух Фань Си-ляна всегда был сытым.

* * *

Продолжаю знакомить читателей с недоговорками. В нижеследующем примере упоминается Лю Хар, о котором речь пойдет лишь в четвертой книге, поэтому здесь только поясню, что этого даоса принято изображать веселым и смеющимся, в противоположность Мэн Цзян-нюй.

Мэн Цзян гэн-чжэ Лю Хар цзоу — кху-дэ пхэй сяо-дэ

(вариант: ёу кху, ёу сяо)

"Мэн Цзян идет вместе с Лю Харом", — эта часть произносится в ситуации, когда хотят сказать "и смешно, и печально", "и смех, и грех", потому что во второй части, которая лишь подразумевается, говорится "плачущая в компании со смеющимся".

Хочу сказать несколько слов о своем впечатлении относительно Великой китайской стены. Конечно же, это сооружение потрясает воображение. Это действительно грандиозно, неповторимо и, в конце концов, просто красиво. Так как стена построена на разных уровнях, на разной высоте, то и дело меняет направление, извиваясь по вершинам гор, покрытых зеленым лесом, то в обоих направлениях она видна очень далеко. Действительно, ее можно сравнить и со змеей, и с драконом, ползущим по горам.

Но насколько поражает величие Стены, настолько изумляет и бессмысленность этого гигантского сооружения. Тем более печально, что столько жизней загублено ради осуществления безумного замысла. Потому что с точки зрения защиты и обороны стена мало что значила — кто на ней побывал, тот понял это. Кроме того, всегда существовала возможность подкупить стражу, и та в любое время могла открыть врагам любые ворота в Стене. Не уберегла она Китай и от маньчжуров, которые, захватив и покорив огромную страну, основали свою, последнюю в истории Поднебесной династию Цин.

Многие знают, что к северу от столицы расположена знаменитая стена, куда легко можно добраться на специальных автобусах. Но вот я впервые попала в Бэй-дай-хэ, приморский курорт, расположенный недалеко от столицы. Место замечательное: и воздух, и море, и песок — на редкость чистые. Но главное — в этом маленьком городке был изумительный музей с восковыми фигурами, посвященный первому императору, объединившему Китай, Цинь Ши-хуану. В течение часа я с восторгом осматривала залы, в которых с помощью великолепных фигур, почти неотличимых от живых людей, рассказывалось о жизни одного из самых знаменитых императоров Китая, от момента рождения и до сцены его погребения. Выглядело все это грандиозно! И была я среди этого великолепия одна-одинешенька, ибо люди то ли не знали о существовании этого музея, то ли предпочитали солнце и морской берег.

Потрясающие костюмы той эпохи, интересные надписи-пояснения помогли мне полностью окунуться в далекое-далекое прошлое, и я почувствовала себя счастливой оттого, что довелось посетить это место, тем более что многие иностранцы годами ездят на этот курорт, но о музее никогда не слышали. Для любознательных называю адрес и название: Синь-хэй-ши-лу, № 34, Цинь Хуан-гун (улица Новые черные камни, № 34, Дворец Цинь Ши-хуана). Но одновременно сообщаю и печальное известие: вот уже несколько лет, как музей закрыт из-за отсутствия желающих его посещать.

Новая информация. В 2006 г. я еще раз посетила это место, чтобы выяснить, как обстоит дело с открытием музея, заодно намеревалась попросить сторожа за вознаграждение позволить мне проникнуть в закрытое помещение и сделать снимки на память. Меня встретил симпатичный беспородный песик, совсем маленький, однако на серьезной цепи и с нелепым голубым бантом из тряпки, которым и была привязана цепь. Пес был дружелюбен и радостно прижимался к моим ногам, поедая угощение. Однако когда вышел хозяин-сторож, песик начал лаять на меня, демонстрируя хозяину служебное рвение.

Сторожем оказался 70-летний тщедушный старик, в радостной улыбке демонстрировавший отсутствие передних зубов, в обязанности которого входит включение и выключение иллюминации на грандиозном здании, бывшем музее, вечером и утром. С наступлением темноты дворец великого императора Цинь Ши-хуана действительно великолепен, подсвеченный прожекторами и украшенный многочисленной иллюминацией. Однако мне он напомнил красивую пустую коробку из-под дорогих туфель. Потому что на вопрос, можно ли войти и сделать фотографии, сторож ответил: “Там нечего смотреть, помещения пусты!” “Но ведь там было огромное количество великолепных фигур!” — Воскликнула я. — Куда же их вывезли? “Их все сожгли!” — Был ответ. Не поверив, мы заглянули в щели. Действительно, комнаты были пусты.

Есть в этих же краях и еще два места, связанных с именем Мэн Цзян-нюй. Чтобы попасть туда из Бэй-дай-хэ, надо прежде добраться до города Цинь-хуан-дао. «Дао» — значит "остров", и все название переводится "остров Цинь Ши-хуана". Говорят, именно отсюда император, владеющий всей Поднебесной, однако не обладающий вечной жизнью и молодостью, о которых он так мечтал, отправил в морское плавание триста юношей и триста девушек на поиски легендарного острова даосских небожителей Пхэн-лай. Ибо верил, что, согласно легендам, на том острове должно быть средство для достижения бессмертия, то ли волшебные персики, то ли трава-грибы лин-чжи.

Император так и не дождался ни персиков, ни участников экспедиции. Но это не означает, что отправленные на поиски острова погибли. Они благополучно добрались до острова-оазиса, практически незаселенного, где и расположились для долгой жизни, переженившись, дав потомство и передав ему все свои знания, весь свой опыт, которые сами в свое время получили в Китае, на родине. Этот остров, вернее, острова — нынешняя Япония.

Попав впервые в Цинь-хуан-дао, я разрешила для себя загадку, которая мучила меня в течение нескольких лет. Когда-то моя подруга Фарида отправилась в поездку по Китаю с супругом, послом одной из восточных стран. Ни он, ни она раньше не имели отношения к Китаю, поэтому поначалу им было трудно сориентироваться в обвале информации об этой стране. Но, побывав в том месте, о котором я рассказываю, переполненная восторгами, Фарида восклицала:

— Какой город! Какие музеи! Ты непременно должна съездить туда!

— Какой город?

— Чик-ван-дао!

Я не могла догадаться, о каком городе идет речь, потому что в китайском языке нет слога "чик". Однако само звучание мне так понравилось, так заворожило, что я мечтала о нем, как о чем-то сладко-заманчивом: Чик-ван-дао! Забавно, что даже когда я поняла, о каком городе шла речь, побывав в Цинь-хуан-дао, я и по сей день продолжаю называть его так, как подруга: Чик-ван-дао.

Недалеко от этого города — два замечательных места: кумирня, посвященная Мэн Цзян-нюй, и самая крайняя оконечность Великой китайской стены, самая восточная ее часть. Всем отдыхающим в Бэй-дай-хэ предлагают поездки в океанариум и в парк-сафари. Однако я рекомендую именно эти три места, о которых рассказываю, посетить в первую очередь, потому что именно они помогут вам лучше узнать и понять Китай.

Кумирня Мэн Цзян-нюй. Это единственная в Китае кумирня, посвященная героине, о которой идет речь, а в ее лице — и всем женщинам страны, оставшимся без мужей в те далекие времена. Некоторые историки полагают, что за период строительства Великой китайской стены погибла примерно пятая часть населения Поднебесной, т. е. примерно один миллион человек.

Построена кумирня была в период правления династии Сун и отреставрирована императором Вань Ли династии Мин, т. е. строение это архидревнее. Кумирня — крошечная, состоит всего лишь из двух залов, Переднего и Заднего, однако храм этот расположен на скале, поэтому, чтобы подняться к нему, надо преодолеть 108 ступеней (символическое для буддистов и даосов число). Отдельно от кумирни установлен колокол, в который любой желающий за небольшую плату может ударить, чтобы сбылось загаданное желание.

Позади кумирни действительно есть вмятины в камнях, похожие на следы ног, ведущие "цепочкой" наверх, откуда Мэн Цзян, якобы, высматривала своего супруга. А относительно недавно, в июне 1993 г., у подножия кумирни было закончено строительство парка-сада, посвященного жизни девушки Мэн, выполненного, как это умеют китайцы, великолепно.

На территории в 20433 квадратных метра стоят восковые фигуры, сгруппированные в разные композиции (около двадцати) в разных ситуациях— и в павильонах, и под открытым небом, — рассказывающие о Мэн Цзян-нюй и иллюстрирующие все этапы ее короткой жизни. Так что красивая легенда разворачивается в действии перед твоими глазами, а когда ты ходишь по парку, следуя указателям, то поднимаясь на холм, то спускаясь в "долину", то входя в усадьбу, то пересекая мостик, то "заблудившись" в лесу, у тебя, как у ребенка, создается впечатление, что ты сам являешься участником событий.

И еще надо упомянуть вот о чем. На естественном возвышении установлен каменный памятник Мэн Цзян-нюй, очень трогательный.

Сообщаю адрес: Шань-хай гуань дун, Мэн-нюй-мяо (Кумирня девушки Мэн, расположенная к востоку от таможенной заставы Шань-хай).

И третье место — сама пограничная застава Шань-хай гуань, это самое начало Великой китайской стены, и если ее сравнивают с драконом, то здесь — его голова; это место так и называется — Лао лун-тхоу, Голова древнего дракона. На протяжении всей стены через определенные промежутки имелись пограничные заставы; так вот в этом месте была построена Шань-хай гуань, застава под названием Горы и море, которая являлась первым входом в Поднебесную (в тридцати пяти километрах к северу от города Бэй-дай-хэ).

Эта застава отличается от других участков стены разительно; во-первых, своей невероятной шириной, во-вторых, тем, что прямо на ней расположены музеи, приблизительно иллюстрирующие картинки прошлой жизни, быт солдат, служивших на таможне, и еще тем, что "голова дракона" уходит прямо в море.

Построена она на берегу Бохайского залива в четырех километрах от древнего города Шань-хай гуань. Это начальная, самая восточная часть Великой стены, и на ней расположено два храма: один посвящен Царю драконов, другой — морским божествам. Встреча морской стихии с "головой" стены-дракона — действительно незабываемое зрелище!

Трудно даже представить, как могли люди много веков назад высоко в горах построить эту стену: как доставляли необходимые материалы, как поднимали на такую высоту тяжеленные камни…

Как известно, легендарный император, завоевав пять княжеств, создал великую империю, провел реформы, письменную, денежную, мер веса и единой дорожной колеи, поскольку до объединения в каждом государстве были свои деньги и свои меры. Император правил недолго, но очень жестоко, казнив своих противников и устроив сожжение всех книг, кроме медицинских и сельскохозяйственных. Организовав строительство стены, а точнее, объединение ее отдельных участков, в 215 г. до н. э. Цинь Ши-хуан прибыл с инспекцией в район древнего города Шань-хай гуань, именно поэтому здесь так много памятных мест, связанных с его именем.

Несколько слов о Бэй-дай-хэ, действительно приятнейшем курорте. Он расположен в северо-восточной части пров. Хэ-бэй, в 280 километрах к востоку от Пекина, на берегу Бохайского залива Желтого моря. Административный центр город Цинь-хуан-дао.

Впервые об этой местности упоминается в исторических записях более двух тысяч лет назад, а курортом общекитайского значения он был объявлен в 1898 г. указом императора Гуан Сюя. Это излюбленное место отдыха руководства компартии и государства.

Добраться до курорта из Пекина можно поездом, который курсирует несколько раз в день, за 4 часа, а особым скорым — всего за 2 часа.

3. НЕБЕСНАЯ ТКАЧИХА И ВОЛОПАС — ВЕГА И АЛЬТАИР

Эта легенда ассоциируется у меня с 4 — 5-летней девочкой Анечкой. Сейчас это уже взрослый человек, а много лет назад произошло вот что. Мы с друзьями отмечали какой-то праздник у нас дома. Дело было летом, а мы были молоды. Короче, повеселились так, что и заночевали у нас.

На следующее утро, позавтракав, мы пошли дальней дорогой, через парк, чтобы проводить друзей до автобусной остановки. Компания разбилась на пары, тройки; болтали, растянувшись метров на десять; а мне в попутчицы досталась Анечка. Чем развлечь ребенка? Сказками.

Начала я именно с этой легенды. Видимо, ребенка поразило все: и необычное содержание, и непривычные имена, и сам дух китайского творчества. Во всяком случае, сказку пришлось повторить на бис еще несколько раз. Когда подошли к остановке, Анечка вдруг твердо сказала родителям:

— С вами не поеду! Буду жить у тети Люды.

Я опешила; что испытали родители — не знаю. После продолжительных ласковых уговоров взрослые сдались. Ребенок стал жить у нас. Когда закончились мои короткие каникулы, Анечку пришлось обманом заманить к ее же родителям. Я обещала ей, что мы только навестим их и опять вернемся ко мне. Пусть та, маленькая, Анечка простит меня, у меня не было другого выхода, потому что родители начали уже не на шутку переживать — игра затянулась. Ведь ребенок меня называл мамой, а маму, если она звонила — по имени-отчеству. А все дело в чем? В сказке, которая девочку очаровала. Вот какова сила искусства.

В Китае существует немало звезд и созвездий, которым поклонялись в древности и которые позднее в сознании людей были превращены в небожителей, святых покровителей, принявших вид животных либо человеческий облик. Таковыми являются, например, созвездия Синий дракон, Белый тигр, Красный воробей, Черный воин, Большая медведица, Старец Южного полюса (он же — бог Долголетия) и др.

Созвездие Волопаса (Альтаира) — одно из двадцати восьми созвездий, и состоит из трех звезд, расположенных на одной линии, из которых центральная — большая, а боковые — поменьше. И китайцам эти три звезды напоминают человека, несущего коромысло (в корзинах которого Волопас переносил своих детей). Летом и осенью созвездие сияет особенно ярко на ночном небе, и находится оно напротив созвездия Ткачихи (Веги), будучи отделенным от него Серебряной рекой (Млечным путем).

Созвездие Ткачихи также состоит из трех звезд, которые образуют треугольник, и расположены они к западу от Серебряной реки, в то время как созвездие Волопаса — к востоку от нее.

Согласно китайским легендам, если плыть вверх по реке Хуанхэ, можно добраться до места, где небо соединяется с землей, и попасть в Небесную реку (Млечный путь), на берегу которой страдает Ткачиха.

История эта родилась в древние времена в результате наблюдения за звездами и созвездиями. Впервые она появилась в сборнике народных поэм более двух тысяч лет назад в эпоху Хань и описывала трагическую любовь между двумя звездами — Альтаиром и Вегой. Называлось произведение "Девятнадцать древних стихотворений о далекой-предалекой звезде Пастуха". И только позже она была преобразована в прекрасную легенду с более подробным содержанием.

По-китайски имена главных героев звучат Ню Лан (Пастух) и Чжи-нюй (Ткачиха), однако в русском варианте легенды их имена принято давать в переводе, как соответствующие названиям определенных созвездий.

Рассказывают, что Ткачиха (Вега) была внучкой Небесного императора (правда, есть и другой вариант: она была внучкой матушки Си Ван-му, владычицы Запада). Слыла она трудолюбивой, прилежной, умной, красивой и впечатлительной девушкой. Жила к западу от Серебряной реки и умела ткать сказочно красивые розовые облака. Из волшебного тончайшего шелка она изготавливала эти облака, слой за слоем, и меняла цвет пряжи в зависимости от времени дня и сезона. Небожители называли ее произведения "небесной одеждой из парчовых облаков", так как среди шелковых были и золотые ниточки.

Девушка работала не одна, было еще шесть ее сестер-помощниц, и все они были феями-ткачихами. Но самой искусной и утонченной считалась Вега (Ткачиха), так как ее облака отличались особым изяществом.

По другую сторону Серебряной реки, недалеко, жили обычные люди. Был среди них и паренек, который ежедневно, с утра до вечера, пас вола, за что его и прозвали Волопасом. Он был почти взрослым сыном в трудолюбивой семье, но родители рано умерли и оставили все нажитое старшему сыну, который был уже женат.

Представьте себе китайскую деревню ранним утром. Золотистые лучи осветили ее, и молоденький Волопас проснулся. И хотя одет он в обноски, тело его стройное, мускулистое, глаза — лучистые, а сердце доброе. Поэтому не только соседи, но и все односельчане хвалили его за трудолюбие и красоту.

Старший брат пастуха не любил сельскохозяйственный труд — к чему поливать землю своим потом? Но все же надо было как-то зарабатывать на жизнь, и жена заставила его заниматься торговлей — в одном месте покупать, в другом продавать; так что он часто отсутствовал дома. Ходил он обычно в длинном халате и черной шапочке, да при этом еще и с шелковым веером, подражая городским чиновникам. Он очень боялся своей жены и выполнял любой ее каприз. Соседи за глаза называли его тряпкой, никчемным человеком.

Дом у них был большим и красивым, а двор обнесен каменным забором с изящным входом в виде полной луны. Хлев был вынесен за пределы двора и забора-стены; причем, он представлял собой лишь навес, поэтому если шли дожди или дули ветра, Волопас делал в хлеву импровизированные стены — развешивал большие циновки, которые свисали с крыши до земли. Пастух жил именно здесь. При этом спал на тощем тюфячке, а под голову клал кусок кирпича.

Невестке пастуха повезло, что она вышла замуж за мужчину из зажиточной семьи, да только сама она была ленивой и хитрой, лишь есть да спать любила. Целыми днями слонялась без дела по дому; как говорится, то в восточные ворота войдет, то через западные выйдет. Соседи прозвали ее "кошкой, гуляющей по черепичной крыше", намекая на ее леность (кошка) и хитрость (скользкая глазурованная черепица). Растолстела она так, что живот стал похожим на барабан, и пояс едва сходился. Ежедневно по пол дня проводила она у зеркала, накладывая горы румян да пудры; на макушке сооружала огромный сложный пучок, закалывая его дорогими шпильками. Природные широкие и бесформенные брови она сбривала и высоко над ними рисовала дугообразные. А если естественные отрастали, женщина выглядела чудовищем с двухэтажными бровями.

Если она хотела что-либо сказать мужу, то, упершись кулаками в бока, кричала так, будто он глухой. У супруга при этом сердце билось, как у ягненка при виде волка.

Уезжая в очередной раз по торговым делам, старший брат обычно наказывал жене: "Занимайся женскими делами по дому, а Волопас будет работать в поле. Живи мирно с соседями, не ссорься ни с ними, ни с пастушком". Недовольная супруга обычно отворачивалась, пожав плечами и не желая отвечать. Глаза ее сверкали от гнева, а уголки губ опускались — она-то знала, что муж не зря беспокоится о младшем брате.

Невестка жестоко обращалась с Волопасом, поручая ему самую тяжелую работу. Очень часто вообще не кормила его, либо давала объедки; одевала в обноски. Жить в доме ему не позволялось.

Но мальчик от природы был добрым, деликатным, честным и принимал все, что выпадало на его долю, безропотно, ни на кого не обижаясь. Такая доброта мальчика еще больше злила и бесила невестку, и она не раз уговаривала мужа лишить младшего брата его доли наследства. Вернее, выделить ему самую крошечную часть, чтобы затем прогнать с глаз долой.

Однажды, когда старший брат был в отъезде, Волопас работал в поле. Солнце стояло высоко — наступил уже полдень. С утра мальчик сделал несколько кругов с плугом, вспахивая неподатливую землю. Есть хотелось так, что даже "кишки начали протестовать" — урчали-ворчали. И Волопас вспомнил о брате: «Он хоть и ленивый, всю крестьянскую работу свалил на меня, а все же — родная кровь, и я его люблю. Каждый раз, когда он с женой садится за стол, он зовет и меня; а теперь, когда он уехал по делам, никому нет дела, сыт я или голоден».

После отъезда старшего брата его жена еще больше разленилась. Лишь когда солнце поднималось на высоту трех бамбуковых шестов, она вставала с постели. Через силу открывала опухшие глаза и начинала медленно причесываться перед зеркалом. В зеркале отражалась веточка куста, росшего за окном, с желтыми цветами под названием "встречающие весну", и это еще больше портило настроение непривлекательной женщине, так как эти цветы как бы подчеркивали желтизну ее одутловатого лица.

Да, дом ее был похож на жилище помещика, да только — разорившегося: все разваливалось, приходило в упадок. Яркие лучи, пробивавшиеся в комнату, еще отчетливее выявляли грязь и пыль. На улице светло, а в сердце становилось все чернее. “А все этот пастух Он считает меня лентяйкой! Мое самое большое желание — избавиться от него!” — распаляла себя женщина.

Проголодавшись, она обжарила в масле хрустящие лепешечки, целую стопку, так что вкусный аромат заполнил весь дом. Черная кошечка терлась у ног хозяйки, выпрашивая угощение. Женщина сложила лепешки в плетеную корзиночку и посыпала их сахаром. Затем приготовила суп из овощей. Наевшись до отвала, позвала и пастуха, чтобы он доел оставшееся. Но при этом безостановочно ворчала, что и он, и его старший братец — настоящие прожорливые черви, а их животы — бездонные бочки. И что они, лентяи, лишь есть горазды, а работать не любят. Встают поздно, а ложатся рано

И все же пастушок был рад: к ругани он уже привык, а вот лепешки на масле в последний раз ел, когда была еще жива матушка. Обычно же для него отдельно готовили пустую похлебку из овощей, в которой даже соли не было, а вместо специй плавала только шелуха от лука да чеснока.

Сочувствовали горькой жизни мальчика лишь соседи да буйвол, который прядал ушами, как будто все понимал, когда Волопас, припав к его голове и обняв за спину, рассказывал о своих обидах. Каким же коротким было его счастье рядом с родителями, а теперь их косточки тлеют под плитой на горе Лишь во сне он иногда видит, как в комнату к нему, спящему, входит мать и накрывает его поверх одеяла еще и своим халатом.

Прошло немало времени, пастух успел и посеять, и собрать урожай, а старший брат все не возвращался. Дул сильный ветер, и хлопья снега постепенно укрывали горные вершины. Волопас с топором, утопая в снегу, собирал хворост, рубил сучья для растопки очага в доме. Правда, ему не придется греться у огня — под навесом в хлеву нет печи. Нагрузив огромную кучу хворост а на спину вола, пастух стал осторожно спускаться по тропе в селение. И хворост, и животное постепенно занесло снегом, и со стороны казалось, будто рядом с пастухом сам по себе движется сугроб.

Когда юноша проходил мимо усадьбы восточной соседки, старой бабушки, та поманила его, пригласив во двор. У нее сердце болело, когда она видела Волопаса в легкой одежде в лютый мороз. Она протянула ему кусок полотна, собственноручно сотканного, чтобы он повесил его в виде занавески при входе в хлев — дверей-то там не было. Вряд ли от этого в закутке у пастуха станет теплее, но хоть ветер не будет задувать. А юноша в знак благодарности снял со спины вола половину хвороста и отдал бабушке. С тех пор между ними так и повелось — помогать друг другу.

Надо сказать, что все соседи относились к сироте гораздо теплее, чем его родня. Западный сосед, которого юноша звал дядюшкой, ценил в молодом человеке трудолюбие, преданность земле и крестьянскому труду, и учил его необходимым премудростям — как пахать, как уничтожать сорняки и насекомых-вредителей. А зимними вечерами, когда у крестьян работы гораздо меньше, рассказывал ему сказки о феях и небожителях. И лицо юноши, дни которого проходили однообразно и безрадостно, расцветало улыбкой и светлело. Он весь отдавался неясным мечтам о счастливой жизни.

Однажды жена брата решила, пока в доме нет мужа, реализовать свой давний план, над которым она думала дни и ночи. Купила яду, развела его в пиале и пошла к хлеву, где в полдень как раз отдыхал пастух. Притворившись веселой и приветливой, она, играя бровями и глазами, протянула ему плошку с похлебкой: “Я приготовила тебе бульон из рыбы, подкрепись-ка!”

И здесь надо сказать несколько слов о необычном буйволе. В прошлой жизни он был звездой на небе по имени Золотой бык, но он нарушил какие-то небесные законы и был в наказание послан в мир людей, чтобы, таская тяжести и испытывая побои в шкуре вола, познал самую черную и безотрадную жизнь. Однако бывшей звезде повезло — она попала к доброму пастушку, который был очень заботливым: чистил, холил животное; старался выбирать для него самые лучшие пастбища, где травка нежнее и сочнее. Если погода была холодной, мальчик поднимался повыше в горы, где вол мог погреться — поближе к солнышку. Если было жарко и душно, пастушок устраивался в тени, под деревьями, где и животному было прохладнее.

Волшебный буйвол, конечно же, мог прочесть все тайные мысли невестки. Он не раз предупреждал Волопаса, что все его беды — от злой женщины, и просил быть осторожнее. На этот раз, увидев угощение в руках жены старшего брата, он стал стучать копытом, стараясь привлечь внимание юноши. Но тот ничего не понял, обезоруженный неожиданной добротой женщины. Он с благодарностью принял ароматный суп.

И в это время буйвол неожиданно поддел снизу своим рогом плошку, и та, выпав из рук пастуха, разбилась со звоном, и суп разлился. Любимая черная кошечка хозяйки в два прыжка оказалась рядом и принялась жадно лакать и вылизывать пролитое варево. И вдруг у несчастного животного из "семи отверстий" полилась кровь, и оно в судорогах испустило дух.

Волопас, изумленно подняв брови, наблюдал эту страшную картину, а уличенная невестка в бешенстве топала ногами и сотрясала поднятыми кулаками, размахивая длиннющими рукавами. После этого случая юноша еще раз убедился в том, что даже животное относится к нему лучше, чем родня.

А невестка вдруг затосковала по мужу, то и дело поднимаясь на веранду второго этажа, откуда лучше было видно речные суда. Она вглядывалась вдаль: нет ли среди проплывающих лодок джонки ее мужа? Она ждала, надеясь, что тот привезет ей огромную кучу заработанных денег и бесчисленные подарки, невиданные заморские диковинки. Наверняка и одежду ей привезет из тончайших шелков или шерсти, и что-нибудь вкусненькое…

Наконец, супруг вернулся, но с пустыми руками. Не было даже тех денег, с которыми он когда-то покинул дом. По его рассказам, он уже почти добрался до тех далеких мест, где собирался закупить для перепродажи заморские товары, однако на него напали грабители и отняли всю наличность. Пришлось с полпути вернуться, а поскольку денег уже не было, то возвращение заняло много месяцев. После услышанного супруга кричала, выпучив глаза, и изрыгала проклятия до тех пор, пока не обессилела.

Прошло какое-то время, невестка смирилась, однако спокойно ей не жилось. Начала интриговать против Волопаса, нашептывая мужу, что от того — никакого проку в доме: работать не любит, лишь ест от пуза. Да и буйвол не лучше, одно зло от него — недавно затоптал, забил копытами любимую черную кошечку. Короче, надо выгнать обоих из дома, пока они не разорили семью.

И вот, когда юноша стал тихо жаловаться — чтобы невестка не услышала, о том, что его хотят выгнать, вол заговорил:

— Тебе не стоит бороться за свою долю имущества, оставь все им. Попроси лишь, чтобы тебе отдали меня.

Волопас так и поступил, чем несказанно обрадовал эгоистичную, жадную невестку, — ведь это было намного меньше, чем она предполагала дать ему. Все добро досталось старшему брату: и дом, и мебель, и деньги, и земля, и сельхозинвентарь, и вся остальная недвижимость.

Юноше со временем удалось устроиться совсем неплохо. Вдали от семьи брата они вместе с волом усердно трудились: вспахали кусочек целины площадью в три му; засеяли и вырастили урожай. Кто не боится труда, нигде не пропадет. Из камыша Волопас соорудил типичный крестьянский дом из трех помещений, выстроенных в одну линию, с отдельными входами. В одном располагался хлев, в другом жил юноша, третье отводилось для хранения урожая. Причем, все окна и двери выходили на юг, а потому дом дополнительно обогревался солнцем. Натрудившись за день, пастух сидел в прохладе на пороге дома и немного скучал без общения.

Видя, как он трудолюбив и прилежен, соседи со всей деревни, и с востока, и с запада, приходили сватать его своим дочерям. Ведь теперь у юноши не было проблем ни с одеждой, ни с зерном. Казалось, само Небо ему помогает, и бедность осталась в прошлом. Видимо, пастушок стал совсем взрослым мужчиной, потому что ему даже в теплом доме и с сытым желудком часто не спалось, и он особенно остро стал испытывать одиночество. Его уже не радовали ни хороший урожай, ни помощь соседей, которые по-прежнему заботились о нем.

Так почему же он отказывался жениться? Он с улыбкой складывал руки перед грудью в благодарственном жесте и каждой из свах отвечал примерно так: "Девушка, которую вы сватаете, без сомнения, очень хорошая. Но я не собираюсь жениться — боюсь, что после свадьбы моя жена превратится в такую же злую и сварливую, как и жена брата".

По вечерам он играл на дудочке, и его грусть вместе с чарующими звуками летела к вечерним разноцветным облакам. И почему-то именно тогда, когда Волопас смотрел на небо, в сердце его возникало особое волнение. А буйвол, глядя на это, вздыхал: юноша не ведает, как много несправедливостей существует не только на земле, но и на небе; интересно, кто именно из юных небожителей в этот момент страдает от незаслуженной обиды? Однако пастух твердо заявлял: “Я женюсь только на одной из небесных фей!”

Так проходили дни за днями. Пастух, наученный соседями, знал, что ежегодно надо собирать столько урожая, чтобы его хватило на три года: часть будет съедена, часть будет использована в качестве посевного материала, а третья доля пригодится в случае неурожая.

И вот наступил особенно долгий период дождей. Поля находились под бурлящими потоками в течение многих дней, в результате все ростки погибли. Волопас при этом не знал забот: у него в закромах было полно зерна. А вот старший брат с невесткой голодали. Остатки прошлого урожая были съедены летом и осенью. Наступила зима со снегами и ветрами. Неспособные к крестьянскому труду, они совсем запустили хозяйство. Без Волопаса их дом превратился в грязный, холодный сарай. У самих супругов не было еды и хвороста для очага, а у домашней скотины не было сена. Снаружи с карнизов свисали огромные сосульки, в доме было почти так же холодно, как и на улице. Супругам оставалось лишь злобно браниться.

— Это ты, дьяволица, довела дом до разорения! С тех пор, как выгнала пастуха, ты перестала заниматься хозяйством; из-за тебя мы нищие!

— Разве не ты, сатана, пустил по ветру все денежки, на которые должен был закупить товар?! Или ты, быть может, взялся за мотыгу и стал поливать своим потом поле, пытаясь спасти семью от голода?!

Их свару прервал стук в дверь. В дом вошел Волопас с мешком зерна на спине. Старший брат радостно захихикал:

— Братишка, ты так богато живешь! Отчего не женишься?

— Где уж ему угодить — ни одна красавица в деревне не нравится. Он ждет, когда к нему с небес спустится фея!

Злая женщина оказалась права. Пастух, часто глядя на ночное небо и любуясь звездами, обратил особое внимание на Вегу, звезду из созвездия Ткачихи, и мысленно призывал: "Спустись на землю! Я буду любить тебя, и мы будем счастливы. Нет ничего заманчивее, чем любовь трудолюбивых супругов. Я буду работать в поле, а ты — ткать и прясть в доме. И так — всю жизнь, в любви и согласии".

Однажды животное вновь заговорило:

— Добрый юноша! Ты уже стал взрослым. Я хочу поговорить о твоих сердечных делах. Тебе пора обзаводиться семьей.

— О какой семье может идти речь? — Удивился Волопас. — Нам едва хватает еды на двоих. Разве я смогу прокормить еще и жену?

— Послушайся моего совета, и все у тебя образуется. Завтра в полдень в Серебряной реке будут купаться семь небесных фей. Когда им надоедает однообразная работа, они спускаются на землю. Кроме того, я знаю наверняка, что они завидуют молодым людям на земле, которые могут жить в браке. Так вот, среди семи фей самая прекрасная — Ткачиха. Подкрадись незаметно во время купания и спрячь ее платье из красной кисеи. И не отдавай, пока не согласится стать твоей женой.

На следующий день, в полдень, спрятавшись в камышах, Волопас стал ждать. Феи действительно спустились с небес и, сбросив на траву свои воздушные платья, одна за другой прыгнули в лазурные волны. Волопас не мог глаз оторвать от такой красоты — как будто белые цветы лотоса распустились на поверхности воды. Они танцевали в волнах, и на солнце сверкали их золотые шпильки и яшмовые подвески.

Самой красивой была Ткачиха. На небе она так тосковала, завидуя земным девушкам, имеющим возлюбленных, что работала все хуже и хуже. Вздыхая, мыслями она была где-то далеко, и нити ее то рвались, то спутывались в узелки. А тут еще на земле какой-то красивый юноша ежевечерне играл на дудочке, и чистая, печальная мелодия тревожила ее сердце. Феи в воде резвились и смеялись, пытаясь догнать друг друга и поднимая волны. И лишь Ткачиха молча стояла в воде, устремив взгляд куда-то вдаль и прикрывшись огромным лотосовым листом.

Когда же было пора возвращаться, именно Ткачиха не обнаружила своего платья. Сестры стали помогать ей в поиске, но — напрасно. Ткачиха заплакала, потому что отведенное время уже истекло — надо было возвращаться к Небесному божеству. Шесть фей улетели, вспорхнув, как птички, а седьмая осталась, вся в слезах.

Она действительно была самой очаровательной. Волопас вышел из укрытия и протянул ей красное платье. А ведь красный цвет в Китае — цвет свадьбы, цвет радости. Вот и стали они мужем и женой. С появлением женщины дом преобразился: она украсила его цветами, плодами, милыми вазочками и тарелочками, красивыми салфетками, полотенцами и занавесками. И жизнь потекла именно так, как мечтал Волопас.

В течение нескольких лет молодые жили счастливо и относились друг к другу с большим уважением — это главное в супружестве, по мнению китайцев. Муж работал на земле, жена ткала пряжу, так что они не бедствовали — среди женщин было много желающих купить такую красивую небесно-воздушную ткань, какой отродясь не видывали на земле.

Жена досталась Волопасу действительно толковая и трудолюбивая. Она умела выращивать личинок шелкопрядов, могла прясть шелковые нити, умела ткать. Соседи говорили, что и станок ткацкий у нее не обычный, а принесенный с неба, потому и материал получался особенным: зимой согревал, а летом в такой одежде было прохладно. Узнав об этом, купцы со всего Китая съезжались, чтобы купить у Ткачихи такую невидаль.

Вскоре родились дети, мальчик и девочка. Супруги продолжали жить простой, естественной жизнью, не стремясь ни к богатству, ни к излишествам, и главным их желанием было дожить до глубокой старости, до белых волос во взаимной любви и в труде, купаясь в счастье так же, как в молодости. Детей с малых лет стали приучать к труду: отец сажал с сыном деревца, а мать мастерила с дочкой игрушечный ткацкий станок из щепочек.

К несчастью, Небесный владыка и Матушка Си Ван-му в конце концов узнали, как ни покрывали ее сестры, о том, что Ткачиха осталась на земле. Они жутко разгневались; ведь девушка нарушила небесные законы, создав семью с обычным смертным. Они послали за ней небесных генералов с приказом немедленно вернуться в свою ткацкую комнату под угрозой наказания всех членов ее семьи.

Ткачиха была вынуждена подчиниться, обливаясь слезами и прощаясь со своими детьми, которые с криком цеплялись за ее платье. Звезда вернулась на небо.

Вол к тому времени уже умер, и когда это случилось, вся семья долго жила в печали; все плакали, будто ушел близкий человек. Когда это произошло, Волопас как раз работал с ним в поле. И вдруг "среди ясного неба" грянул гром. Животное остановилось и в последний раз заговорило:

— Звучат небесные барабаны, это — за мной. Истек срок моего пребывания на земле. После моей смерти съешь мое мясо, и ты тоже станешь небожителем. Из моей кожи сшей башмаки: надев их, сможешь, оседлав облака, подняться на небо. Случись беда, — все это тебе пригодится (в одних вариантах легенды рассказывается, что вол велел развесить на деревьях куски своего мяса, чтобы скормить его сорокам; в благодарность за это сороки, якобы, потом помогут влюбленным встретиться; в других утверждается, что на небо Волопас поднимался на высушенной шкуре вола, как на ковре-самолете). На могилу вола положили букет полевых цветов и поставили три чашечки вина для поминовения.

И вот беда настала. Однажды Волопас вернулся вечером с поля, а жены нет; ведь она в сопровождении небесных генералов была вынуждена вернуться на небо. Плачущие дети обо всем рассказали в подробностях. Отец посадил малюток в корзины, висящие на бамбуковом шесте, как на коромысле, и побежал к реке, что отделяла их от небожителей.

На этом сделаю паузу, потому что хочу рассказать, какую удивительную вещь удалось купить недавно. Описать красивое изделие словами очень трудно — лучше самому увидеть. Но все же попытаюсь, потому что у меня нет возможности поместить в книге фото этой вещи.

На рынке древностей у речки Лян-ма хэ ("Прекрасная лошадь" — меня всегда удивляло это название) я взяла в руки деревянное резное изделие. Привлекла меня потрясающая работа. Видимо, первоначально это была дощечка высотой приблизительно в десять сантиметров и шириной в пятнадцать. И на ней художник вырезал сюжет. Но это было не панно — все изображенное было прорезано насквозь. Получилась ажурная работа с поразительной точностью исполнения всех деталей. Люди — как живые, с определенным выражением лица и настроением. Удивительно правильно соблюдены пропорции.

А кто же изображен? Мужчина несет коромысло с корзинками (в Китае до сих пор тяжести переносят на коромыслах, как у нас раньше — воду). Видно, как он стремится к женщине, которая — несколько справа и выше от него. Между ними полно птичек, а в корзинках сидят дети. И хотя они крошечные, все же очень хорошо видно, что это мальчик и девочка.

Вариантов любой легенды существует множество. Ведь сколько было сказителей за прошедшие века Неудивительно, что когда я впервые читала это сказание, в нем не было и речи о корзинках с детьми, потому и изображение я не узнала сразу. Мне подсказал продавец. Только после этого я поняла, почему здесь столько птиц — это же сороки, которые помогали встречаться влюбленным.

Как определить, действительно ли красива вещь? Очень просто. Если она так впечатляет, что захватывает дух, ты невольно будешь держать ее в руках бережно; еще осторожнее — передавать стоящему рядом, даже если вещь не хрупкая. Просто в душе появляется уверенность, что это — сокровище, поэтому бессознательно относишься к нему почтительно. Эта работа, посвященная Ткачихе и Пастуху, относится именно к таким сокровищам.

Разве могу я к слову не написать еще несколько строк о моем восхищении китайскими художниками?! Ведь все вещи, которые я купила за эти годы, сделаны в деревнях, простыми крестьянами, не имеющими никакого образования. Возможно, и читать-то не умели, а сюжеты свои черпали из устного народного творчества, и вкладывали в работу душу и сердце. Возможно, прожили в бедности, несмотря на свой талант, но все же прожили не зря, если хоть одно произведение пережило их и восхищает теперь потомков, пусть и иностранцев.

Китайцы чувствуют красоту, как никто другой в мире. Их фантазия неистощима. Взять, к примеру, детские перчатки. Во-первых, у нас их раньше никогда не продавали, только — варежки. А если иногда и попадали из-за рубежа, то просто — однотонные, ничем не отличающиеся, кроме размера, от взрослых.

А китайские? Во-первых, каждый пальчик — разноцветный! Ладошка черная, а пальчики — яркие. Во-вторых, на каждом пальчике вышито веселое личико; это уже не пальчики, а человечки Фантазия буйствует, каждый сезон — что-то новое. Ну что еще можно придумать с перчатками? Каждый пальчик можно сделать снимающимся. Не совсем — часть его связана с ладошкой. Но снять можно, на случай, если этот пальчик понадобится, например, чтобы положить его в рот от удивления.

О выдумке, кропотливости и чувстве юмора у китайцев при производстве вещей можно говорить бесконечно. Когда-то давно мы были приглашены в гости к людям, приехавшим недавно из Китая. Сели за стол и я забыла обо всем, что на столе; забыла о том, что я голодна. Я не могла оторвать глаз от белоснежной скатерти, которая свисала мне на колени; по всему ее периметру были вышиты презабавнейшие, с юмором исполненные дети: чередующиеся мальчики и девочки, которые держались за руки в хороводе. Скатерть была длинной, а дети — маленькими. Сколько же труда и кропотливости надо было вложить в эту вещь! Но это еще не все. Очаровательные мордашки были выпуклыми — наверное, что-то подложили внутрь; а волосы детей были сделаны из черных ниточек. Они облегали головки, как шапочки, а концы их свободно свисали!

У мальчиков — чубчики, перевязанные красными ниточками-ленточками, а у девочек — длинные, заплетенные в косы (!), тоже с красными бантами. Пряди для косичек невозможно взять в пальцы, такие они тонкие. Как их заплетали?! Пинцетом? Или это — особые, талантливые пальцы мастериц?

Я не могла оторвать глаз! Белоснежная скатерть, черные косы, алые ленточки, смеющиеся щелочки с черными зрачками. Но и это не все. Перед каждым сидящим — карманчик на скатерти, а в нем — салфетка с такими же детьми. Настоящий парад, праздник, произведение искусства! Уже и есть не надо — сыт красотой. Кстати, для тех, кто не знает: стираются такие вещи прекрасно, не линяют, и все, что пришито, не отрывается. Служат десятилетиями.

Но вернемся к сказке. Волопас с детьми подбежал к тому месту, где когда-то купались феи, а реки-то уже и нет. Оказывается, это матушка Си Ван-му с помощью своего волшебства перенесла ее на небо; ведь та была чистой, спокойной и неглубокой, и Волопас без труда преодолел бы ее, будь она на земле.

Что оставалось делать? Была уже почти ночь, и несчастный муж с детьми вернулся домой. Прошло несколько дней; в доме стоял плач, никому не хотелось ни пить, ни есть. И тут Волопас вспомнил об обуви из воловьей кожи. Появилась и надежда. Вновь посадил он деток в корзинки, прихватил ковшик воды на случай, если им захочется пить, переобулся и, неожиданно для себя, взлетел.

Воспользовавшись волшебной силой, Волопас с детьми на большой скорости пронесся сквозь сверкающие созвездия и, в конце концов, вновь оказался на берегу Серебряной реки, но теперь уже — на небе.

На противоположном берегу, довольно далеко, в окошке дворца небожителей они увидели девушку у станка. И им показалось, что это именно Ткачиха. Пастух очень обрадовался, а дети, подняв ручонки, закричали:

— Мама!

И в то же мгновение на тихой дотоле реке вздыбились волны. Не то, что человек, даже птица не смогла бы теперь преодолеть ее. Это опять были проделки матушки Си Ван-му, которая пристально следила за влюбленными.

Боясь, что Волопас, простой смертный, попади он в царство небожителей, нарушит заведенные здесь тишину и покой, она выхватила из прически золотую шпильку и прочертила полосу над рекой. В результате река стала еще шире, еще глубже, а волны, как говорится, достигали неба, хотя и сама река была на небе. Впрочем, только ли в тишине было дело? В одном из вариантов легенды для взрослых, в котором небожитель Люй Дун-бинь спорил с Си Ван-му, он упрекнул ее в склонности к разврату и в том, что именно из ревности, влюбившись в Волопаса, она так долго не позволяла ему соединиться с Ткачихой, будучи эгоистичной и бездушной стареющей красавицей. Но что было делать бедному Волопасу, столкнувшемуся с непреодолимым препятствием? Лить слезы и печалиться. А тут еще дети плакали:

— Папа, давай вычерпаем ковшиком всю воду из реки.

Это было нереально, но и другого пути не было. И стали они по очереди, выбиваясь из сил, ежедневно работать черпачком, пытаясь осушить реку. А куда девать воду из Серебряной реки? Они просто выливали ее вниз, на землю, в результате у людей ежедневно шел дождь, как из ведра, и не было от него никакого спасения.

Стал Небесный император советоваться с владычицей Запада матушкой Си Ван-му; ведь если так будет продолжаться, на земле начнется страшный потоп. И, если сказать по правде, была и еще одна причина, заставившая их задуматься: такая яркая и преданная любовь со стороны Волопаса и двух деток к Ткачихе смягчила "каменные" сердца властителей неба. Поэтому они, в конце концов, растрогавшись, согласились на то, чтобы супруги встретились.

Но встречаться им было позволено лишь раз в году, в ночь на седьмое число седьмой луны. А чтобы супруги могли подойти друг к другу, в эту ночь прилетали все сороки, какие только были на земле, и строили для влюбленных мост из своих маленьких тел. Недаром сорока в Китае считается предвестницей радости — слово "сорока" состоит из двух иероглифов, один из которых — "радость".

Когда любящие встречаются раз в году на сорочьем мосту, они не могут не говорить о своей разлуке, о своих страданиях, о том, как они скучают. И стоит им заговорить об этом, как слезы начинают безудержно катиться по щекам.

Люди на земле заметили, что в этот день ежегодно обязательно моросит мелкий дождик, и женщины при этом сочувственно вздыхают:

— Опять плачет Ткачиха!

И еще люди подметили, что после седьмого числа седьмого месяца по лунному календарю головы сорок действительно становятся абсолютно лысыми на макушке. "Это оттого, что они служили в качестве моста для влюбленных", — поясняют они детям.

После эпохи Хань эта легенда получила другой вариант, не очень поэтичный. Якобы, Небесный император пожалел свою внучку, живущую одиноко, и позволил ей выйти замуж за Пастуха, живущего на восточном побережье Серебряной реки. Но Ткачиха после замужества разленилась, перестала ткать "одежду для неба" — облака, чем разгневала деда. И разлучил он ее с мужем именно за леность, вернув ее на западное побережье реки.

Чтобы вы не удивились, встретив совершенно другой вариант сказки-легенды, заранее познакомлю еще и с ним. Здесь главные герои как бы поменялись местами: Волопас был небожителем и пас, приглядывая за ними, звезды, а Ткачиха была земной девушкой, очень красивой, влюбившись в которую, звездный пастух, забыв о своих обязанностях, дни и ночи проводил с возлюбленной на земле.

Когда Серебряная река была спокойной, и у Пастуха забот было мало.

Но ведь бывает и сезон дождей. Самая длинная река в Китае Янцзы разливается каждый год, принося неисчислимые бедствия, и так — в течение веков. Стало быть, решили люди, и небесная — Серебряная река тоже непременно должна выходить из берегов во время дождей, внося хаос в размеренную и счастливую жизнь небожителей. И если такое случалось на небе, то у звездного Пастуха не бывало ни минуты покоя: он садился в лодку, брал в руки специальный багор и помогал звездам, которые попадали в пучину, чтобы ни одна не утонула или не разбилась, выброшенная на острые камни на берегу.

Любовь к земной женщине, которая настигла Пастуха в самый неподходящий момент, как раз и случилась летом, в сезон дождей. Бесхозные звезды без защиты Пастуха тонули, сталкивались друг с другом, срывались со своих привычных мест и падали на землю. Естественно, Небесный император разгневался, узнав обо всем, и запретил влюбленным встречаться, вернув Пастуха на небо. Однако позже, видя страдания влюбленных, божество сменило гнев на милость, позволив им видеться раз в году. А может, он и сам был не прочь хоть изредка полюбоваться красавицей? Ведь в нем тоже билось горячее сердце, а его сварливая жена была уже не так свежа, как раньше; и никакие румяна уже не могли сделать ее привлекательной в глазах супруга.

Вслед за появлением этой трагической истории в Китае появился и праздник "Ночь двойной семерки", и своеобразный обычай. Люди пытались выразить сочувствие разлученным и добрые пожелания. А женщины просили "одарить их мастерством", ведь Ткачиха считается самой ловкой на небе в своем искусстве.

В ночь на седьмое число седьмого месяца девушки из знатных семей выходили во двор, где для них устанавливали разукрашенную арку. Выставлялись бахчевые — арбузы, дыни, тыквы — в виде жертвенных даров, и в них делалось по семь отверстий иглой. Это означало, что девушки просят у Ткачихи покровительства, мечтают стать такими же ловкими и искусными в рукоделии.

Проводили и соревнования: при свете луны, держа в руке иглу, старались продеть нитку в ушко. Побеждала та женщина, у которой это получалось с первого разу. Этот обычай был чрезвычайно распространен в тханскую эпоху и в эпоху Сун. Кроме того, существовал обычай переправляться на лодках через реку в эту ночь, — он символизировал встречу Ткачихи с Волопасом.

Поскольку все легенды отражают реальный образ жизни людей, крестьян, в данном случае, и в то же время знакомят нас с их мечтами и фантазиями, то и эта легенда показывает ежедневный быт крестьян, когда мужчина обрабатывал поле, а женщина растила детей и занималась ткачеством.

Благодаря этой красивой сказке в народе появилось несколько пословиц, крылатых выражений, даже обычаев. Например, выражение си-цяо, “мост из сорок”. Так называют человека, который пытается помочь соединиться любящим друг друга мужчине и женщине. "Ткачиха и Волопас" — так называют влюбленных, у которых возникли трудности в обретении друг друга.

Если же дело дошло до свадьбы, то вырезанными из бумаги сороками украшали окна, наклеивая изделия на стекла. А о счастливом супруге говорят: "Три му земли, корова, жена и дети на горячем кхане". Что еще надо для мирной жизни (клан — широкое возвышение в доме, под которым проходит система труб; горячий дым из очага попадает в трубы и отапливает эту лежанку, на которой ночью спит вся семья, а днем, сидя на ней, делают все домашние дела, — Л. И.)?

Многие поэты сложили стихи, посвященные Ткачихе и Волопасу. Например, тханский поэт Бай Цзюй-и сочинил такие четыре строчки, которые при переводе уместились лишь в восемь:

У поэта эпохи Сун — Цинь Гуань-я, который писал в жанре цсы, есть стихотворение "Небожители на мосту" ("На мосту из сорок"), в котором он еще ярче описал эту трагедию, привнеся новый смысл:

В период после правления династии Сун сюжет этой легенды стали активно использовать для написания опер, драматических произведений, а также повестей, обогатив и расширив ее содержание.

В древности практически повсюду в Китае действовали храмы, посвященные Ткачихе, где поклонялись покровительнице свободной, счастливой любви. Среди них самым популярным был храм в Тхай-цхан, что в пров. Цзян-су. В настоящее время самым крупным является Храм влюбленных в столице островного государства Тайвань, которое китайцы считают своей провинцией. У входа в храм висят парные надписи:

Истинная любовь редко встречается среди людей,

А за фальшивые чувства Небо накажет.

Закончилась легенда о Ткачихе и Волопасе. Весна их любви была короткой, а печаль в разлуке — вечной.

Если вспомнить о недоговорках, то в связи с этой легендой мне встретилось лишь две:

"Ню Лан пхэй Чжи-нюй — тхень шэн и-дуй".

"Волопас соединился браком с Ткачихой", суть этой фразы — во второй части: “их пара была задумана на небесах”, “самой судьбой им предначертано быть вместе”. Поэтому если вам кажется, что молодые люди очень подходят друг другу, можно пошутить: “Волопас женился на Ткачихе?”

"Ню Лан юэ Чжи-нюй — хоу хуй ёу ци".

Волопас встретился с Ткачихой", — говорится в первой части. Это намек на то, что не все так безнадежно. В ситуации, когда кто-то расстроился, можно его подбодрить именно этими словами, потому что во второй части сказано: "еще будет возможность", "еще будет время", "наступит срок". Относительно легенды имеется в виду, что 7-го числа 7-го месяца влюбленные встретятся на мосту из сорок.

А теперь, в последнюю очередь, на десерт — о Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай, так как легенда о них наиболее симпатична мне.

4. ЛЯН ШАНЬ-БО И ЧЖУ ИН-ТХАЙ, ИЛИ ДЕВУШКА В МУЖСКОМ ПЛАТЬЕ

В Китае вы можете услышать мелодию, исполненную скрипичным оркестром с таким же названием — "Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай". Инструменты для исполнения — западные, зато стиль и тема музыкального произведения — типично китайские. Возможно, именно это сочетание доставит вам высшее наслаждение. Историю этой трагической любви молодой пары используют время от времени и для постановки различных видов китайской оперы.

Рассказывают, что в уезде Шан-юй жила девушка по имени Ин-тхай, не только очень красивая, но и чрезвычайно смышленая. Уже в раннем детстве она умела делать все, что положено девочке в семье, в том числе и работать иголкой с ниткой; но, что удивительно, — она любила и читать книги, ей нравилось учиться; а это уже считалось лишним, а то и вредным для будущей женщины.

Господин Чжу, ее отец, был очень добрым человеком, души не чаял в дочери, поэтому и потакал ей в необычном увлечении. Да и как было не поддержать ребенка, когда способности в освоении наук были поразительными.

К десяти годам она усвоила все премудрости, которые ей преподали домашние учителя, и уже невозможно было подыскать для нее на родине достойного преподавателя. Поэтому девочка уговорила родителей позволить ей поехать в город У-линь (ныне — г. Ханчжоу), чтобы принять знания от знаменитого ученого, имя которого гремело по всей стране.

Но Ин-тхай хорошо понимала, что если она, подросток-девочка десяти с лишним лет, поедет в чужой город, ей придется испытать множество неудобств. Не говоря уже о том, что в школах имели право учиться только мальчики. Поэтому она переоделась в мужское платье, взяла с собой мальчика-пажа, который должен был прислуживать в кабинете, — растирать тушь, готовить кисти и прочее, и покинула родные места.

Прибыв в город У-линь, в знаменитую частную школу в горах, Чжу Ин-тхай поклонилась учителю и стала рассматривать учеников, с которыми ей предстояло провести три долгих года — срок обучения.

Она увидела очень миловидного мальчика, семья которого жила в городе Хуй-цзи, а звали его Шань-бо по фамилии Лян. Приставка к имени "бо" означала, что это старший мальчик в семье. Ин-тхай привлекли в нем тонкие, правильные черты лица, прекрасные манеры. Но дело не только в красоте. Со временем своим женским сердцем девочка почувствовала, что Шань-бо искренне относился к окружающим, с радостью помогал другим ученикам, не зазнавался и не кичился, хотя его постоянно хвалили учитель и его помощники, и он являлся лучшим из лучших в учебе.

Не успела она появиться в школе, как Шань-бо с радостью стал помогать и ей, чтобы "новичок" быстрее освоился. Рассказывал об обстановке и правилах в школе, помог ей устроиться с питанием и проживанием.

Он был чрезвычайно искусным в беседе, что всегда ценилось в Китае, и она с удовольствием общалась с Шань-бо и на другие темы, помимо школьных.

Испытывая симпатию к "новичку", Шань-бо предложил поселиться в своей комнате, и они стали неразлучными, почти все время проводя вместе; ночью спали на соседних кроватях, а днем работали за одним письменным столом: читали и анализировали стихи и прозаические произведения, советовались, когда пробовали свои литературные силы, подражая древним классическим работам.

Шло время, и взаимные дружеские чувства становились все крепче и крепче. И хотя Шань-бо был старше Ин-тхай на два года, он не утратил чистоты и непосредственности подростка. Поэтому ему даже в голову не приходило, что Ин-тхай — девочка. Он не присматривался и не задумывался о том, что его "приятель" кое в чем отличается от остальных.

Что же касается Ин-тхай, то она горячо влюбилась, но не могла открыть правду о себе; больше того, ей постоянно приходилось быть настороже, чтобы не вскрылась правда. Под предлогом того, что она боится, как бы с ней не случилось чего во сне, если ночью появится нечисть, она установила между их кроватями ящик с книгами, а на ящик поставила таз с чистой водой. И предостерегла Шань-бо, чтобы он во время сна не вертелся, не крутился. И тот, посмеиваясь над "товарищем", убеждая его, что мужчине не пристало бояться сказочных оборотней, все же был снисходителен, спал на расстоянии, боясь пошевелиться. И не позволял себе шалостей в виде шуточной борьбы или потасовки, так как "друг" выглядел чересчур хрупким и бледнел, когда к нему подходили слишком близко. "Его" интересовали только учеба и беседы, а обычные мальчишеские игры приводили "его" в ужас. И Шань-бо, у которого не возникало никаких подозрений, относился благородно к слабостям "соученика".

Однако тайна Ин-тхай не укрылась от глаз жены учителя — разве проведешь наблюдательную женщину? Однажды она сказала мужу:

— Чжу Ин-тхай — не мальчик, а переодетая девочка.

— С чего ты взяла? — Удивился тот.

Вначале, когда только поступила к нам в школу, она во время молебнов прежде становилась на правое колено, как все женщины, а не на левое, как мужчины. У меня уже тогда закралось подозрение…

— Что ты говоришь?!

— А как она ведет себя… Да ты сам присмотрись: нежная, движения плавные, избегает игр с остальными, дружит лишь с Шань-бо.

— Да мало ли какие бывают мальчики! И резвые, и тихие, стеснительные…

— Да нет, ты только послушай, не перебивай. Однажды, когда тебя не было дома, я пригласила ее побеседовать, угостила вином. Напоила, смотрю, а это — девочка!

— Вон оно что… тогда надо поскорее отправить ее домой, надо сообщить родителям, чтобы приехали за ней, пока не случилось беды. Ведь если об этом узнают семьи мальчиков, скандалу не оберешься. Могут и перестать посылать ко мне своих сыновей.

Но им не пришлось беспокоиться. Чжу Ин-тхай, узнав, что ее разоблачила жена учителя, сама решила бросить учебу и вернуться в родной город. На словах же она говорила всем, что заболела ее мать, и она хочет съездить, проведать ее.

Маленькое отступление. По нашим понятиям, какая разница, на какое колено сначала становится девушка? Но в древнем Китае существовал обычай-суеверие: мужчина принадлежит к "левой" части вселенной, женщина — к "правой". И во всех делах, во всех поступках, действиях и движениях они должны помнить о разнице.

Например, беременная женщина должна переступать порог дома, поднимая сначала левую ногу, чтобы родить мальчика; если же мечтала о девочке, сначала переступала правой ногой.

Если рождался мальчик, слева от двери прикрепляли лук для стрельбы, благодаря Небо; если — девочка, справа от двери вешали носовой платок, благодаря Землю.

И в храмах женщины стояли справа, мужчины — слева. Даже при одновременном захоронении мужа и жены их клали в общий гроб, следуя этому же правилу: женщину — справа, мужчину — слева.

Такой обычай имеет глубокое социально-культурное значение: мужчина всегда считался почитаемым, женщина — низкой, подлой. Мужчина — хозяином, она — подчиненной.

Шань-бо грустил, узнав о предстоящей разлуке. Не зная об истинной причине отъезда, он верил, что, навестив родню, "младший брат" скоро вернется, и они продолжат совместные занятия, и все же печалился, поскольку за эти неполные три года дети буквально сроднились.

Что же до Ин-тхай, то ее сердце буквально разрывалось от горя — она-то знала, что, скорее всего, видит любимого в последний раз. Да, она давно влюбилась в товарища по учебе, и была уверена в силе своих чувств; да разве легко признаться, будучи неопытной девочкой, да еще такому наивному юноше, который до сих пор ни о чем не догадался? Шань-бо вызвался проводить ее. Слуга шел сзади, на расстоянии. А Ин-тхай собиралась с духом, намереваясь рассказать правду о себе. Прошли первый отрезок пути, затем — еще один, а она все никак не могла решиться.

Ей хотелось рассказать о своих чувствах. Она знала, что это — не мимолетное увлечение, и готова была посвятить ему всю свою жизнь. Но как отважиться? Она не в силах была побороть стеснительность, смущение и очень надеялась, что он сам обо всем догадается, если она будет говорить намеками, каламбурами.

Соученики как раз проходили мимо пруда и увидели играющих в воде мандариновых уточек. Маленькие птички были очаровательны. Ярко раскрашенный селезень с хохолком на голове плавал вокруг серенькой самочки. По сравнению с ним она казалась невзрачной, но в глазах любящего — самой прекрасной. Стоило ей отплыть на два шага, чтобы поймать клювиком что-то съестное в воде, как селезень в панике бросался за ней, боясь потерять свое сокровище. Ин-тхай очень кстати пропела:

Надо напомнить, что уточки-неразлучницы, которые действительно плавают лишь парой, являются символом счастливых, любящих супругов. Понятно недоумение Шань-бо. Тренируясь в импровизации, он на ходу сочинил:

Огорченная девушка ответила:

— Брат Лян прочитал действительно прекрасные стихи. Но и у меня есть куплет. И она проговорила нараспев:

Уж если Дракон ты, то пусть обернусь я прекрасною птицею Фениксом;

Я слышала, как говорят, будто встретились любящей парою где-то на небе они.

Желаю, чтоб брат мой стал вскорости зятем счастливого тестя,

Чтоб он поскорей оседлал в поднебесье Дракона.

И вновь я увижу тебя, когда женихом ненаглядным появишься в спальне…

Шань-бо изумился:

— Почему ты говоришь, что мы увидимся в спальне для новобрачных?!

Ин-тхай ответила, чтобы сгладить неловкость:

— Потому что я, твой младший брат, непременно приду поздравить тебя с радостным событием — свадьбой. (Феникс и Дракон — тоже символ жены и мужа).

Прошли еще некоторую часть пути в молчании. Подумав, что время работает против нее, Ин-тхай вновь сделала попытку. Она увидела в реке пару белых лебедей и продекламировала:

Шань-бо не понял намека и продолжал молча двигаться вперед. Увидели в траве дикую курочку с петухом — фазанов.

— Братец Лян, взгляни, — в отчаянии воскликнула Ин-тхай, — там две птицы. Курочка идет впереди; она до того счастливая, что курлычет свою песенку. А петушок не отстает, следит за ней и смеется от радости.

— Ты сегодня, дорогой брат, болтаешь без умолку. Давай-ка прибавим шагу! — Откликнулся Шань-бо.

Шли, шли… Шань-бо просто грустил, а Ин-тхай горевала. Мало того, что ее любимый не понимает намеков, так еще и заставляет ее идти быстрее, сокращая время, которое они могли бы провести вместе. Увидев пару диких гусей, поднявшихся в небо, — их вспугнули путники, Ин-тхай указала на них:

— Взгляни, брат Лян, в небе летят два диких гуся. Но один полетел на восток, другой — на запад. Гуси, гуси! Молю вас, никогда не разлучайтесь!

Но и в этот раз Лян Шань-бо не понял, что хотела сказать ему Ин-тхай. И это разбило ее сердце. Она подумала: “Эх, Шань-бо, Шань-бо, ну почему ты абсолютно не чувствуешь, не догадываешься о тайном смысле, который я вкладываю в свои слова?! Ну, точно как в известной опере поется — “умершего не воскресить”. Братец Лян, да ты еще более “мертвый”, чем умерший человек?”

И так Лян Шань-бо, ни о чем не подозревающий, провожал своего "друга" домой на каникулы; дошли они до шалаша из соломы у моста. Вокруг — ароматные травы, цветение, плещется вода в реке. Пейзаж сказочно красив. Летают бабочки, стрекочут кузнечики. Как говорится, буйство красок, звуков, жизни и любви, а ей, несчастной, надо расставаться. Не навсегда ли? Чжу Ин-тхай заговорила:

— Братец Шань-бо, мы проучились с тобой почти три года, спасибо за заботу обо мне, за помощь, за прекрасно проведенное время. Спасибо, что проводил меня "за тысячу ли" от школы. Вот и пора расставаться. Возвращайся. Дальше мне предстоит плыть по реке. Но хочу еще сказать пару слов о сокровенном. Я знаю, что ты не помолвлен, а у меня есть младшая сестра. О на очень умна, грамотна, а внешне лицом она очень похожа на меня: точь-в-точь. Если мое лицо кажется тебе привлекательным, то я, когда вернусь домой, постараюсь обсудить с родителями вопрос — а не отдать ли нам ее замуж за тебя. Я хорошо узнал тебя, ты юноша достойный. Мне кажется, тебе она понравится не меньше, чем ты — мне. Но я назову тебе три даты. Ты можешь приехать к нам восьмого числа второго месяца, седьмого числа третьего месяца или шестого числа четвертого месяца (8/2, 7/3, 6/4). Впереди у тебя — примерно два месяца. Обязательно приезжай к нам. Опоздаешь — упустишь, — закончила девушка, едва сдерживая слезы.

— Хорошо, хорошо, я непременно приеду, посватаюсь. — Согласился Шань-бо из вежливости.

Его абсолютно не волновала сейчас проблема женитьбы, он думал лишь о разлуке с "приятелем", о том, что ему предстоит вернуться в пустую комнату, учиться в одиночестве. И как знать, свидятся ли они еще когда-нибудь? Что, если мать больна серьезно, тогда вряд ли друг-соученик вообще вернется, ведь до окончания школы осталось совсем немного. И, уж конечно, Шань-бо ни на минуту не задумался, что означают три названные даты.

А вот я — задумалась, расспрашивала и у китайцев, но никто не смог помочь. Остается лишь предположить, что это были, вероятно, какие-то удобные (по гороскопу) дни для помолвки, либо — какие-то праздничные дни, опять же, подходящие для бракосочетания. Ведь в старом Китае все регламентировалось. Что касается дат, то я заметила, что это были второй, третий и четвертый месяцы; шестой, седьмой и восьмой дни. А в совокупности 8 и 2, 7 и 3, 6 и 4 составляют 10.

Недавно я прочитала в журнале подлинную историю о современных Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай. В июле 1980 г. в маленьком квадратном дворике в сельской местности раздался крик новорожденного мальчика. Отец, Чхэнь Да-фу, был так счастлив, что никак не мог закрыть рот, растягивавшийся в улыбке.

Будучи в приподнятом настроении, он подумал: “Почему бы не выдать этого пухленького, беленького малыша за девочку?” В этом горном районе сельской местности действовал следующий закон: если первенец — не мальчик, позволяется еще один раз родить — через год. В противном случае родители должны ограничиться одним ребенком.

Ведь всем известно, что в Китае на протяжении десятков лет идет "борьба" за сокращение рождаемости, — трудно прокормить огромное население. Был период, когда в Китае даже премировали за добровольную стерилизацию. Но в то же время трудно идти против природы, да еще в стране, где веками ценились многочисленное потомство, большое количество сыновей, — почти вся символика, о которой я писала в первой книге, свидетельствует именно об этом.

Однако его жене, Вань Ци-мэй, идея не понравилась:

— Хочешь второго ребенка, рожай сам! А я не собираюсь.

Но отец, настаивая на своем решении, уже дал имя ребенку — Хуй-лин.

— Как ты мог назвать мальчика женским именем! — Возмутилась жена.

— У моего старшего брата и у соседа Мао первыми родились дочери, и они имеют право родить еще одного ребенка. У нас же такого права нет. Теперь ты поняла? Единственное, что мы должны сделать, так это сообщить всем, что ребенок — девочка, и зарегистрировать ее официально.

Жена молчала. Так будущий мужчина стал девочкой Чхэнь Хуй-лин, которая носила детскую девичью одежду. Когда ему исполнилось пять лет, он заметил, что его пикантные особенности не отличаются от таких же у младшего братика, недавно родившегося.

— У него тоже есть маленькая "пи-пи", значит, и я не могу быть девочкой!

Мать в испуге зашептала:

— Никому не говори об этом, посторонние не должны знать, иначе твою маму прогонят из деревни.

Ребенок пришел в ужас и больше никогда не заговаривал об этом. Когда ему исполнилось семь лет, и он пошел в первый класс, мама заплела его волосы в длинный "поросячий хвостик" и наказала ему всегда играть только с девочками, быть очень осторожным во время купания в реке, чтобы никто не заметил его маленькой "пи-пи" (видимо, его отправили учиться в какой-то интернат, вряд ли в горной деревушке была своя школа).

Так как ребенок всегда общался только с девочками, у него и характер стал "девичьим". Он всегда стоял в стороне вместе с ними, когда на уроках физкультуры надо было прыгать или играть в баскетбол. А если кто-то из мальчишек обманывал или обижал девочек, он выступал вперед, защищая, как "старшая сестра".

Учителя его любили, дети уважали, и в классе он всегда пользовался авторитетом. В 1993 г. он с высокими баллами поступил в среднюю школу в районе Лун-бао, где также получил хорошие оценки и был избран председателем класса.

В это время тело его начало меняться. Он превратился в "стройную, грациозную девушку". А поскольку он был гордостью спортивной команды девочек, его стали "замечать" мальчики. Порой даже — мальчики из высшей школы, которые писали ему любовные записки. Но все "пораженные любовью" получали решительный отказ. Поэтому за Хуй-лин закрепилось прозвище "холодная красавица". На самом же деле сердце его тосковало от одиночества.

Естественно, жил он в комнате девочек, и самым неудобным было спать в одной с ними спальне. Только после того как все засыпали, он переодевался и тоже ложился. Он не раз давал себе слово, что в ближайшее время обретет свой нормальный облик, однако боялся насмешек, боялся потерять свой статус и продолжал молчать.

Домой он вернулся в 1995 г. и впервые решился задать вопрос родителям, отчего они заставили его носить платье. Наконец, он узнал правду. Он никогда не предполагал, что родители могут быть такими эгоистичными.

Ради того, чтобы родить второго ребенка и избежать при этом наказания, они нарушили закон.

— Даже если вам удалось избежать наказания однажды, вы не сможете скрывать это вечно. Или вы собираетесь заставить меня и дальше притворяться, как я поступал до этого? Я завтра же поеду в школу и объявлю всем, что я — мальчик! — Хуй-лин хлопнул дверью и убежал.

Родители настигли его у ворот.

— Лин-эр! Это — моя вина, — крикнула мать, — я умоляю тебя вернуться домой. Я что-нибудь придумаю.

Пожалев мать, Хуй-лин решил еще потерпеть некоторое время. Однако его смирению и покорности пришел конец именно в школе, когда к Хуй-лин пришло чувство, которое он долго пытался подавить в себе. Его лучшая подруга Дэн Юй-мэй, видя, в каком он (она) подавленном состоянии, стала расспрашивать, что случилось. Но Хуй-лин замкнулся в себе и не желал делиться своими переживаниями. Потрогав его лоб, Дэн сказала:

— Сестричка, ты вся горишь, ты больна? Я позову доктора.

Чхэнь оттолкнул ее руку.

— Я не больна! Дело в том., знаешь ли ты, что я…

Он не договорил, потому что с тех пор, как он попал в среднюю школу, они спали с Дэн в одной кровати. Холодными зимами они укрывались одним одеялом. Он хотел, было, рассказать Дэн обо всем, но побоялся, что если его тайна получит огласку, то учителя и ученики могут подумать, что между ним и Дэн что-то было, и это ляжет пятном на репутацию обоих.

Дружба их крепла. Только она спасала юношу от грусти, связанной с тайной его семьи. Однажды на досуге он решил рассказать Дэн прекрасную древнюю легенду о любви, в которой Чжу Ин-тхай не могла признаться любимому в том, что она на самом деле девушка.

— Если бы я оказалась на месте Чжу Ин-тхай, была бы ты такой же невнимательной, как Лян Шань-бо? — Спросил Чхэнь.

— Я не была бы такой глупой! Я давно догадалась бы, что она не мальчик! — Самоуверенно ответила Дэн, а Чхэнь печально улыбнулся.

Жарким июлем 1996 г. Чхэнь и Дэн сдавали вступительные экзамены в колледж. Пока они ждали результатов, Чхэнь пригласил Дэн к себе домой, и та с радостью согласилась, поскольку никогда не бывала в деревне. Пока они пробирались сквозь деревья в горах, скатывались с пригорков по траве, в горах звучало эхо их смеха. Чхэнь был очень растроган:

— Ах, нет ничего прекраснее естественной природы! Как долго я не был самим собой!

Дэн радостно подхватила его слова (ведь в китайском языке нет рода, поэтому "был” и "была” звучат одинаково):

— Да, быть естественным — это здорово! Как бы я хотела жить в деревне!

Чхэнь пристально посмотрел на нее:

— Тогда выходи за меня замуж! — Выдохнул он.

— Это невозможно! Мы же не гомосексуалисты — И добавила: — Если в следующем рождении ты будешь мужчиной, я не выйду ни за кого, кроме тебя.

— Правда?

— Правда!

Позже, этим же летом, Чхэнь получил пригласительное письмо из Академии спорта города Чхэнь-ду, а Дэн — из школы в Чхун-цине. Им предстояло учиться в разных городах в течение трех лет, но они не забывали слов, которыми обменялись в лесу.

В разлуке душевная боль Чхэнь усилилась. Он злился на родителей, которые использовали его, как игрушку, не заботясь о его природе, лишь бы скрыть нарушение закона. Он злился на себя за свою мягкотелость, за то, что за 16 лет не смог ни разу проявить себя естественно. Ему хотелось кричать оттого, что никто вокруг не догадывается, что он — не девочка!

30 августа 1996 г., когда он должен был быть уже в школе, он все еще оставался в деревне; у него состоялся серьезный разговор с родителями. Мама настаивала на том, чтобы он не менял регистрацию своего пола до тех пор, пока не поступит в университет, ибо в школе могут помешать поступлению, если узнают, что он выдавал себя не за того.

Но Чхэнь готов был заплатить любую цену, чтобы стать самим собой. Он заявил:

— Если вы не поменяете мои документы, я вообще не пойду в школу и подам на вас в суд!

Семья получила страшный удар. Мать испытывала вину не только перед ребенком, но и перед обществом — в еще большей степени. Она убежала во внутреннюю часть дома, взяла бутылку пестицидов — химических удобрений, и начала глотать из нее, пока домашние не отобрали яд и не отвезли ее в больницу, где все закончилось благополучно — ее спасли.

Семейный секрет стал всем известен, деревенские жители были в шоке. Бюро по планированию семьи признало Чхэнь Да-фу виновным в нарушении закона, и все местные органы встали на защиту интересов Хуй-лин.

Местный партийный комитет привел в соответствие записи в его документах о сексуальной принадлежности. В школах, где он учился прежде, тоже изменили соответствующие записи, а Академия спорта подтвердила свое предложение.

После уплаты штрафа и оплаты счета за госпитализацию жены у Чхэнь Да-фу не осталось денег на дорогу и учебу для сына, но местные власти оплатили железнодорожный билет, а партийные органы выделили мальчику стипендию.

Студенты и учителя специально организовали вечер, приветствуя приезд Чхэня. Хотя он впервые надел мужскую одежду, все же оставался мягким, женственным, со струящимися волосами, объясняя:

— Эта прическа — свидетельство того стыда, в котором я жил шестнадцать лет, с момента рождения. Я пока не остриг их, потому что мне трудно сразу забыть каждый день моего прошлого.

Через некоторое время он написал, наконец, родителям письмо: "То, что вы сделали со мной, было очень опасно для меня. Но я простил вас, простите и вы мои эмоциональные всплески и материальные издержки из-за меня. Я просто хотел относиться к себе самому с уважением".

Они ответили: "Мы совершили ошибку, Лин, сынок; прости нас. Мы не в состоянии компенсировать как-либо все твои душевные страдания. Духом ты — настоящий мужчина, и ты — наш сын навсегда".

Чхэнь написал письмо и Дэн Юй-мэй и получил ответ: "Глупая девочка! То ты рассказывала мне сказку о Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай, теперь рассказываешь новую легенду… Не хитри, по-моему, ты просто попала в ловушку романтики и грез и никак не можешь из нее выбраться. Я еще раз отвечаю тебе вполне твердо: между нами никогда не будет однополой любви!"

Получив это письмо, Чхэнь смеялся сквозь слезы злости. Похоже, Дэн действительно считает его лесбиянкой. Он попытался, было, еще раз объясниться в письме, добавив, как он скучает без Дэн, но та отказывалась верить новым фактам. "Если бы ты действительно был мужчиной, как бы я не заметила за все эти годы хоть малейшего намека? Ведь мы спали в одной постели, на одной подушке. Прекрати терзать меня своими измышлениями".

Помимо своей воли Чхэнь продолжал писать подруге. Через две недели получил письмо, а в нем — всего три иероглифа: “Ты сошла с ума!”

Весной 1998 г., во время китайского Нового года, Чхэнь, собираясь домой на каникулы, делал покупки в местном универмаге, когда вдруг заметил холодную леди, очень похожую на Дэн Юй-мэй, которая шла под руку с молодым человеком. Он бросился к ним, чтобы рассмотреть поближе. Через несколько секунд одновременно прозвучали два возгласа:

— Чхэнь Хуй-лин!

— Дэн Юй-мэй!

Оба почувствовали смущение.

— Разве ты не помнишь, что я говорил тебе когда-то?

— Как я могу — Дэн не могла четко выразить свои чувства.

Носик ее сморщился, и по щекам покатились слезы.

— Правда, я такая глупая Я три года! Я ни разу не почувствовала, что у тебя тело мальчика Я должна быть благодарной тебе…

Она подняла голову, медленно вытирая слезы.

— О, чуть не забыла, — обратилась она к провожатому, — это моя одноклассница, сестра Хуй-лин, то есть я хотела сказать брат Хуй-лин Да, верно! Брат…

Встреча в магазине была краткой, но она произвела на Дэн глубокое впечатление. Только теперь она смогла вспомнить, почувствовать "привкус" тех далеких дней, которые она проводила вместе с Чхэнь. Она перелистывала страницы памяти: вот он сопровождает ее в больницу, ухаживает за ней; вот он взял ее в путешествие через лес, к себе на родину, и рассказывает легенду о Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай Она вспомнила и об упоминании реинкарнации, о своем обещании. Теперь представился случай проверить, правду ли она говорила, что выберет в мужья лишь его.

А Чхэнь страдал с той минуты, как встретил Дэн в универмаге не одну: значит, у нее уже есть "бой-френд". Жизнь, казалось, перестала быть интересной. Куда направлялась его Дэн Юй-мэй с другом, такая оживленная, белолицая, с розовыми щечками? Любовь между Чжу Ин-тхай и Лян Шань-бо привела героев к могиле. Неужели и его ждет крах?

Вскоре он получил письмо. “Хуй-лин, я решила больше никогда никого не любить. Вчера я прогнала своего сокурсника и возлюбленного. Я рассказала ему все о нашем прошлом, и он ответил, что отныне мы будем только друзьями — в нашем возрасте надо думать лишь об учебе. Когда я вспоминаю прошлое, я осознаю, что те дни были самыми правдивыми и искренними в нашей жизни, а чувства были наиболее полными. Пожалуйста, никогда не отрезай свои мягкие, струящиеся волосы, которые так мне нравятся. Что ты мне ответишь?”

На Новый год, в 1998 г., эта пара, которая когда-то уже делила одеяло и подушку, отправилась на каникулах в лесок, где они уже однажды бывали. Возможно, в ближайшем будущем их легенда станет классикой!

По-моему в этой реальной истории гораздо больше фантазийного и невероятного, чем в древней легенде, которую я пересказываю. Европейскому юноше шестнадцати лет никакие уловки не помогли бы быть похожим на девушку; его сразу бы выдали растительность на лице, низкий голос и огромные ступни, не говоря уже о развитых мышцах. Однако у китайцев борода и усы практически не растут, и различия между мужчинами и женщинами, чаще всего, не столь разительны: и в лице, и в фигуре.

Но подхожу к развязке истории-легенды. Восемнадцать ли пути прошел юноша Лян, провожая "друга" Чжу до пристани, однако так и не понял ни одного “его” намека о нежных чувствах, о затаенной страсти. После того, как Лян Шань-бо вернулся в школу, он почувствовал страшную тоску, и, чтобы заглушить ее, развеять печаль, стал еще более усердно заниматься целыми днями напролет, до глубокой ночи.

Незаметно пролетело несколько месяцев. Случайно Шань-бо увидел свадьбу какого-то молодого человека, только тут он вспомнил о словах младшего брата, сказанных при прощании. Он быстро собрался и отправился в дорогу. Что его ждало?

За то время, что девушка училась вдали от дома, отец просватал ее за молодого человека из богатой и влиятельной семьи по фамилии Ма. Ин-тхай никогда не видела жениха и была просто сражена этой новостью, когда вернулась домой.

Она рассказала отцу о прекрасном молодом человеке, который завоевал ее сердце. Но слезы и мольбы были бесполезны. Отец, который уступил ей, когда она мечтала об образовании, ни в какую не желал прислушаться к ее чувствам. Расторжение помолвки было делом немыслимым, это означало бы скандал, "потерю лица". Еще большим позором было бы то, что девушка, вопреки воле отца, сама выбрала себе мужа! Поэтому, когда Шань-бо появился у них в доме, Ин-тхай удалось уговорить отца позволить ей лишь повидаться с ним. Речь шла всего лишь о нескольких минутах.

Ляну пришлось некоторое время подождать в гостиной семьи Чжу. И тут к нему вышла Ин-тхай, но облик ее был совершенно отличным от прежнего. Оказывается, это была молоденькая девушка, подобная нефритовому цветку. Он проучился рядом с ней три года, их кровати стояли рядом, они были задушевными друзьями, и вдруг оказывается, что его "друг" был девушкой, переодетой в мужское платье!

Только теперь Шань-бо понял тайный смысл слов, которые она говорила ему по дороге; понял, что младшая сестра, о которой шла речь, это она сама и есть.

— Дорогой братик, — обратился Шань-бо с тайной надеждой в душе, — помнишь ли ты еще о своих словах, обращенных к старшему брату, когда он тебя провожал?

— О, когда мы расставались, я специально подчеркнула эти три даты: 8/2, 7/3, 6/4. А ты не внял моим наставлениям, пришел только сегодня. Слишком поздно!

Ин-тхай говорила, а по лицу ее текли слезы.

— Месяц назад родители распорядились моей судьбой и отдают меня в семью Ма, мой будущий муж — Ма Вэнь-цхай.

Больше говорить было не о чем, оба понимали невозможность изменить ситуацию. Шань-бо покинул дом Чжу, тая в сердце боль и раскаяние. Расставаясь, Ин-тхай дала ему кусок красной ткани (цвет свадьбы) и кольцо со словами:

— Эти две вещи я дарю брату Лян. Пусть они будут залогом нашего обручения в следующей жизни. Береги себя! Желаю брату долгого здоровья!

Вернувшись домой, Шань-бо все дни и ночи проводил в тоске, все мысли его были о девушке Чжу, и, в конце концов, он слег. Состояние его становилось все серьезнее и опаснее. Какими только лекарствами его ни поили, а улучшения не наступало. Прошло совсем немного времени, и он покинул этот мир. Перед смертью он обратился с просьбой к матери:

— Похороните меня непременно на обочине дороги, ведущей от дома семьи Чжу к дому жениха Ма.

Весть о смерти любимого дошла до Ин-тхай как раз накануне свадьбы, и она согласилась войти в дом свекрови лишь при одном условии: пусть ей позволят остановиться по пути у могилы Шань-бо, чтобы она могла оплакать почившего. Выбора у ее отца не было, и он согласился.

В день, когда в семье Ма ждали новобрачную, она села в цветочный (то есть свадебный) паланкин, и ее понесли в дом к жениху. Когда процессия поравнялась с могильным холмом, невеста велела остановиться, сама, без помощи слуг, вышла из паланкина; встав на колени перед могилой, сделала несколько поклонов и запричитала:

— Мы с тобой…как две птицы крыло — к крылу

Мы с тобой — две веточки прильнувшие друг к другу…

Прошу тебя, впусти меня к себе…

Она сняла красный свадебный наряд, и под ним оказалось другое платье — белое, цвета траура. Оплакивая несчастную судьбу своего возлюбленного, она в отчаянии ударилась головой о могильное надгробие и тут же упала замертво.

Рассказывают, что могила со страшным скрежетом раскрылась и приняла девушку. А может, это просто померещилось испуганным носильщикам паланкина?..

Увидев, что сделала с собой невеста, они выпучили глаза и стояли некоторое время с раскрытыми ртами. Опомнившись, бросились, чтобы вытащить девушку, но не успели — щель уже закрылась. В руках у них остался лишь кусок подола ее белого платья. Когда они разжали руки, кусочек нежной ткани превратился в двух крупных бабочек, которые вспорхнули вверх.

После скандала, не веря в случившееся, уже ночью, семья Ма послала людей к могиле. Ее разрыли, но невесту не обнаружили. Зато оттуда вылетели, хлопая крыльями, две мандариновые уточки и полетели прямо к дому Ма. Они сели на дерево перед воротами дома, и одна из них прокричала:

— Тетушка Ма, а, тетушка Ма, вчера ваш сын женился; отчего же не видно свадебной церемонии?

А другая уточка вторила:

— Тетушка Ма, а, тетушка Ма, вчера ваш сын женился, отчего же в этом доме не пьют вино?

А может, это просто померещилось несчастной женщине?

Лян Шань-бо родился в районе нынешнего города Нин-бо первого числа третьего месяца по лунному календарю, а умер шестнадцатого числа восьмого месяца. У него на родине в память о влюбленном построили храм, где в марте и в августе стали проводить храмовые праздники. В эти дни в храме устраивали спектакли, рассказывающие о любви молодых людей, и другие представления.

В храме имелась даже “спальня” Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай, куда незамужние девушки обычно приносили в огромном количестве новенькие, красиво расшитые туфельки для бинтованных ножек. Дело в том, что слово "туфли” звучит так же, как слово "спасибо". Таким образом было принято деликатно, иносказательно благодарить погибшую девушку, так как дарительницы верили в то, что почитаемая ими услышит их мольбы о счастливом замужестве.

Говорят, что древнюю традицию возродили, и в настоящее время весной и осенью, как и встарь, здесь проводятся храмовые торжества. Бытует даже поговорка: “Смогут до старости вместе прожить, коль удалось храм Шань-бо посетить”.

Гордостью моей коллекции является композиция, вырезанная из дерева, изображающая этих героев. Это целая “картина” сантиметров 50 — 70 в высоту, где есть все: и бамбуковая роща, и горы с соснами и другими деревьями, и грот с вытекающим источником, и речка, в которую он впадает, и беседка, и мостик…

В реке плавают мандариновые уточки, а Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай стоят несколько сбоку, как бы любуясь этим роскошным пейзажем. Над их головами — две крупные бабочки. Работу описать невозможно! Если бы у меня хватило таланта и терпения вырезать такую красоту своими руками из куска дерева, я не рассталась бы с ней ни за какие деньги…

И почему мне так повезло, что это сокровище стало моим? Я увидела эту скульптурную группу в одной из лавочек на Лю-ли чхан, знаменитой улице, где продают "древности". Бывали мы там часто, но покупали редко — очень дорого. А это был тот случай, когда, увидев, мы не могли оторвать глаз. Муж — от утонченной работы, я — еще и оттого, что передо мной был любимый сюжет.

Ну и намучилась же я, приводя ее в порядок! И мыть нельзя — старое дерево рассохнется, даст трещины; но и не мыть нельзя — в тончайших складочках, узких щелочках — вековой слой пыли. Китай вообще очень пыльная страна с грязным воздухом, а если вещь еще и старая, за которой особо не ухаживали… Короче, поставила я эту красоту в ванную и стала поливать из душа. Сколько грязи из нее вытекло с водой! Но, думаю, далеко не вся. Однако продолжать чистить щеточкой и поливать водой было уже опасно. Зимой в Пекине стопроцентная сухость, так что "деревянная легенда" быстро высохла и дала лишь незначительные трещины в основании-подставке.

Как раз в это время у меня в доме появился мальчик-краснодеревщик, который пришел починить треснувшую от сухости подставку для цветов. Заодно "убрал" и возникшие трещинки на старинном изделии, посвященном легенде, втирая в них мелкие древесные опилки, смешанные с клеем; затем отшлифовал наждаком и покрыл лаком. Да, еще он приклеил и отломившуюся во время "купания" веточку с листочками, да только не тем концом. Болван!

Основание-подставка, покрытая лаком, показалась мне наряднее, и я, недолго думая, сама "покрасила" лаком и всю композицию. Теперь она была видна во всей красе. Зато муж, увидев ее вечером, сказал, что работа старого мастера потеряла прелесть живого дерева. Но теперь уже не исправишь; так и стоит она, покрытая лаком и с веточкой, приклеенной вверх ногами.

В Китае существует выражение "золотые сыновья и яшмовые дочери", и используют его, как правило, в новогодних пожеланиях в виде народных лубочных картинок, на которых рядом с изображением пухлых детишек написано: "Желаем вам множество золотых сыновей и яшмовых дочерей".

Согласно легендам, некогда действительно жили юноша и девушка с такими именами. Именно так в своих стихах древний поэт назвал прислужников великого императора Чжэнь У (т. е. императора У-ди эпохи Хань): "По одну сторону от императора стоит Золотой юноша с поднятым в руке генциановиолетом (вид лекарственного растения), по другую — Яшмовая дева с зеленым лотосом". В пантеоне даосских святых их называют Чжоу-гуном и Цветком персика. При этом в храмах их статуи изображают в виде воина с черным знаменем и девушки с драгоценным семизвездным мечом.

Об этих людях, естественно, существует немало интересных легенд, но в данной главе стоит лишь упомянуть, что, пережив множество перевоплощений, они жили на земле и в облике несчастных несбывшихся супругов, о которых здесь рассказывается. Якобы, этим небожителям, Золотому юноше и Яшмовой деве, стало однажды скучно на небесах, и они решили спуститься к людям и пожить как супруги. Им было любопытно: действительно ли это столь сладко?

Узнав об их планах, верховное божество Яшмовый император страшно разгневался и решил наказать их именно земной жизнью. А потому среди людей они прожили по три человеческих судьбы. В первой жизни они были несчастными супругами Шан Линем и Третьей девушкой, во второй — Фань Си-ляном и Мэн Цзян-нюй, а в третьей жизни они перевоплотились в Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай, которые даже не успели стать мужем и женой.

Превратившись в бабочек после смерти, они разлетелись в разные стороны: Лян был отнесен ветром на восток, на гору Хуа-го, что возвышается на яркой звезде Венера, а Чжу унесло к лотосовому пруду самой владычицы Запада Си Ван-му. Лян каким-то образом попал прямо в персиковый плод, а Чжу — в цветок лотоса. Через семь тысяч семьсот семьдесят четыре дня из косточки зрелого персика, которая развалилась на две половинки, выпрыгнул Золотой юноша, а Яшмовая дева возникла из сладкого корня лотосового цветка, и оба они вновь оказались на небе.

За те три поколения, что они прожили на земле, на небе прошло лишь три года. И когда Яшмовый император поинтересовался, насытились ли влюбленные горькими страданиями, живя среди людей, те неожиданно ответили, что вновь хотели бы вернуться на землю, готовые к любым испытаниям, поскольку в мире нет ничего слаще любви.

Город Нин-бо, являющийся местом рождения героев сказания о китайских Ромео и Джульетте, которых звали Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай, намерен подать заявку о включении города в список Фонда мирового нематериального наследия Организации Объединенных Наций. Этот вопрос был рассмотрен на международном форуме, посвященном “культуре Лян-Чжу” (фамилии влюбленных).

Интересно и то, что Лян Шань-бо — не только герой легенды, неизвестно, живший ли на самом деле; есть и еще один Лян Шань-бо — известная историческая личность, реально живший человек, посвятивший себя местной магистратуре династии Цзинь (265 — 420 гг.). Он страдал от болезней и нищеты, а умер на своем посту после многих успешных дел, которые он свершил в интересах жителей Нин-бо, приморского города восточно-китайской провинции Чжэ-цзян.

Для того чтобы увековечить память о нем и распространить славу о благородных деяниях, в народе о нем сложено множество различных историй, созданных на основе фактов его жизни. Самой трогательной из них является история трагической любви к Чжу Ин-тхай — дочери местного плутократа.

Несмотря на их глубокие взаимные чувства, влюбленные были разделены из-за существования феодальной иерархии, и не смогли соединиться при жизни. Эта, ставшая классической, история, нашла свое отражение в огромном количестве произведений искусства, в том числе в литературе, музыке, кинематографе, телевизионных сериалах, китайской опере, вырезках из бумаги, а также в народных традициях.

В городе был создан специальный парк, парк культуры имени Лян-Чжу. В этом парке состоялось несколько фестивалей, посвященных китайским свадебным традициям.

Ученые, участвовавшие в международном форуме, заявили, что "культура Лян-Чжу" пустила глубокие корни в Китае и является огромной ценностью в уникальной культуре страны, а потому должна быть включена в список мирового наследия.

В 1987 г. ЮНЕСКО ООН добавила категорию "нематериального наследия" к спискам оригинального природного мирового наследия и мирового культурного наследия. В настоящее время в список нематериального мирового наследия включены два элемента китайской культуры — опера кхун-цю и искусство вырезки из бумаги.

Мне встретилась только одна недоговорка, связанная с именами героев этой легенды.

"Лян Шань-бо юй Чжу Ин-тхай — шэн-сы бу ли".

Стоит вам произнести "Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай", как окружающие сразу вспомнят и вторую часть недоговорки: "и в жизни, и в смерти неразлучны".

С этими четырьмя красивыми легендами, изложенными выше, в Китае издавна связаны четыре праздника. Расскажу по порядку. Первая легенда — о Синей змейке. К ней имеет отношение праздник Дуань-у, или праздник Двойной пятерки, который отмечается пятого числа пятого месяца по лунному календарю.

Поскольку праздник этот очень древний, возникший еще до нашей эры, то точных сведений о том, как он появился, нет. Одни утверждают, что его отмечают в память о знаменитом поэте Цюй Юане, другие говорят, что — в память о Цзе Цзы-тхуе. Есть и еще варианты: в этот день поминают, якобы, У Цзы-сюя (советника князя Фу Чхая) либо почтительную дочь Цхао Э, погибшую ради отца (о каждом из перечисленных героев написано в моих книгах). В этот день принято проводить лодочные соревнования, есть цзун-цзы, пить желтое вино, вешать на грудь мешочки с ароматными травами и пр.

Есть у этого праздника и другой смысл — стремление защитить себя и детей от нечистой силы, от болезней и несчастий. Одним из методов защиты считалась необходимость съесть "пять желтых", к которым относятся: желтый горбыль (рыба), желток от яйца, пупырчатая жаба, огурцы (хотя сами по себе они и не желтые, но по-китайски называются "желтые бахчевые") и ложный угорь. Но об этом празднике подробно написано в соответствующей главе в пятой книге.

А как день Двойной пятерки связан с легендой? В некоторых ее вариантах говорится, что монах-злодей Фа Хай в предыдущем перерождении был пупырчатой жабой и вместе с Белой змейкой занимался самосовершенствованием. Однажды Белая змейка отняла у жабы и проглотила пилюлю долголетия, ускорив тем самым процесс превращения в человека. Жаба же с тех пор затаила зло и, приняв облик монаха, стала преследовать обидчицу на земле, стараясь всячески навредить ей.

А поскольку в народе симпатизировали все-таки Белой змейке, преданной мужу, то и поедали во время праздника Дуань-у пупырчатых жаб, как символ обидчика змейки.

В районах к югу от Янцзы, особенно в Ханчжоу, в этот день был распространен еще один обычай — взбираться на гору, чтобы посетить пагоду Лэй-фэн. При этом непременно выступали артисты, представляя историю Белой змейки, и по ходу действия нередко использовали настоящих змей, чтобы накалить атмосферу сопереживания героям.

Пагода Лэй-фэн находилась перед храмом Цзин-цзы на горе Си-чжао, что в Ханчжоу. Сейчас от нее, естественно, остались лишь развалины, а когда она еще стояла, многие специально прибывали издалека, чтобы пролить слезы сочувствия героине легенды и, кроме того, отколоть-отковырять кусочек строения, ибо верили, что этот кусочек кирпича поможет им в будущем избежать чар со стороны оборотней, как обладающий чудесной энергией Белой змейки. А еще люди были уверены, что чем скорее они по осколочку разнесут эту пагоду, тем быстрее она разрушится, и тем скорее героиня легенды, заточенная под фундаментом, выйдет на свободу. Так что ближе к вечеру 24 числа восьмого месяца по лунному календарю 1924 г. пагода, наконец, была полностью развалена. И с тех пор знаменитое озеро Си-ху лишилось одной из десяти своих достопримечательностей.

С легендой о Мэн Цзян-нюй связан праздник Зимней одежды, который отмечают первого числа десятого месяца. Ежегодно в этот день среди жителей северной части Китая было принято собственными руками шить зимнюю одежду и дарить ее супругу, живущему где-то далеко от родных мест в попытке заработать денег для семьи. А если он уже ушел в мир иной, то одежду вырезали и клеили из бумаги и вешали ее на макушку памятной плиты на могиле. После совершения положенного обряда поминовения эту одежду сжигали, как бы посылая ее в виде дыма усопшему. В некоторых местах было принято еще и писать имя умершего на одежде. Есть районы, в которых, помимо этого, в бумагу заворачивали еще и продукты, которые тоже сжигали вместе с одеждой.

В некоторых источниках утверждается, что обычай сжигания одежды возник после того, как Мэн Цзян-нюй, обнаружив, что ее супруга уже давно нет в живых, по совету одного старика сожгла принесенную для мужа одежду. Старик сказал, что в таком случае пепел от одежды опустится именно на тело погибшего. И таким способом, якобы, Мэн и нашла косточки своего супруга.

В других легендах рассказывается, что Мэн, найдя тело, сначала облачила его в сшитые своими руками одежды, причитая, что при жизни ему не довелось поносить ее, так пусть хоть после смерти она его согреет. На это душа Фань Си-ляна ответила, якобы, что теперь такая одежда ему ни к чему. Надо сжечь и халат, и брюки, и только тогда душа получит их в виде пепла и дыма.

Седьмое число седьмой луны, как уже упоминалось, считается днем встречи Ткачихи и Волопаса, и называется праздник Моление о мастерстве, или Моление о семи видах мастерства.

В разных местах праздник проводится по-разному, кое-где очень забавно. Например, девушки сажают в коробочку паука, а затем по паутине, которую он сплел, пытаются определить, достаточно ли они, девушки, искусные мастерицы. Еще один способ — в чашу наливают смешанную воду из реки и колодца, что символизирует "воду для уточек-неразлучниц". Под ярким солнцем на поверхность воды осторожно кладут иголку, и по форме ее тени на дне чаши определяют степень искусности мастерицы.

С легендой о Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай связан праздник Пары соединенных бабочек, в которых превратились после смерти несчастные влюбленные. Случайно или нет, но в уезде Инь пров. Чжэ-цзян, где находится могила Ляна и Чжу, а также в городе И-син, где, по другой версии, учились молодые люди, в огромном количестве водятся бабочки. В этих местах и отмечают вышеупомянутый праздник первого числа третьего месяца по лунному календарю. Считается, что это день рождения Чжу.

Символами влюбленных в Китае издавна считаются уточки-мандаринки, бабочки и дикие гуси. Поэтому в народных произведениях о трагической любви души героев превращаются не в растения, а в птиц или бабочек.

Об этих легендах логичнее было бы рассказать в предыдущей, вишневой книге, тоже посвященной четырем женщинам, четырем знаменитым красавицам. Однако формат книги не позволил мне этого, и тему "четверки" в китайской нумерологии пришлось завершить в этой, голубой книге. А теперь переходим к основным героям данного томика.

Я был очень рад узнать о том, что писательница из России госпожа Исаева собирается издавать на русском языке книгу о Восьми бессмертных. Мне кажется, что для российских читателей это прекрасная возможность познакомиться с китайской историей и культурой.

Пользуясь случаем хочу передать привет народу великой России от имени жителей Пхэн-лая.

Легенды и сказания о Восьми бессмертных чрезвычайно широко распространены в Китае. Эти небожители-даосы оказали глубокое влияние на жизнь и умы китайцев, поскольку их можно назвать представителями первых стихийных демократов, и для простых людей они являлись символами свободы, романтики, прекрасных чувств, а их имена были связаны с мечтами о счастливой жизни.

Хотя эти восемь человек родились в разных местах Китая и жили в разное время, были разного возраста и неодинакового социального положения, все они путешествовали по стране, помогая бедным и поддерживая слабых, наказывая зло и награждая добродетель. Они не боялись сильных мира сего— богатых и облеченных властью, поскольку их не прельщало материальное благополучие, и они не были скованы моралью и правилами поведения феодального общества. Понятно, что в глазах простого народа эти восемь человек были "святыми", а их образ жизни являлся воплощением мечты.

В течение столетий в народе слагали легенды о них, передавая из уст в уста, и легенд этих сохранилось и дошло до наших дней огромное количество. С именами этих героев связано немало пословиц и так называемых недоговорок, но самой популярной, ставшей классической, является недоговорка “Восемь бессмертных переплывают море…”, в которой подчеркивается, что каждый из небожителей преодолевал морскую стихию без помощи лодок и кораблей, используя лишь свое мастерство и смекалку.

В наши дни эту фразу используют в современном ключе, подразумевая, что каждый житель Поднебесной должен использовать свой ум, свои знания, а все вместе, используя великие созидательные силы народа, должны строить свое счастье, а также великое будущее страны.

Пхэн-лай — известное в стране побережье, знаменитое место отдыха и популярный среди туристов город. Он расположен на востоке Китая, на полуострове Шань-дун, на самом берегу моря. Здесь имеются не только места, связанные с Восемью бессмертными, но и множество прекрасных пейзажей; в Пхэн-лае также можно увидеть удивительное и редкое явление — мираж. Построен Пхэн-лай более 2100 лет назад, поэтому у нашего горда древняя история и интересная культура.

Трудно в двух словах рассказать о столь уникальном городе, поэтому можно лишь перечислить, чем знаменит Пхэн-лай. Он славится прекрасными виноградными винами, поскольку на побережье выращивается виноград лучших сортов, известных специалистам всего мира. Здесь хорошо развиты экономика и транспорт; здесь прекрасный климат и свежайшие морепродукты для гурманов; здесь доброжелательные к иностранцам и гостеприимные жители, множество достопримечательностей и просто красивейших пейзажей, т. е. все здесь способствует прекрасному отдыху и путешествиям. Недаром здесь ежегодно проводит отпуск более 2 млн. туристов.

Жители Пхэн-лая, считая свой город особым, поскольку он исторически связан с борцами за справедливость восемью бессмертными, стремятся к миру, а потому здесь ежегодно в августе проводятся молодежные фестивали литературы и искусства, посвященные миру во всем мире, в которых принимают участие десятки тысяч гостей со всего земного шара. Призыв молодежи выступать за мир, молиться о мире получил поддержку и одобрение ЮНЕСКО.

Китай и Россия — добрые соседи; в настоящее время в Китае проходят мероприятия, связанные с проведением Года Росси в Китае, а следующий год будет Годом Китая в России, и в рамках этих событий развивается широкий обмен между нашими народами в областях политики, экономики и торговли, а также культуры и обмена людьми.

В связи с этими событиями я рассматриваю книги, написанные госпожой Исаевой, как прекрасный подарок, способствующий укреплению дружественных связей между Китаем и Россией, а саму госпожу Исаеву я бы назвал послом между нашими двумя культурами, двумя цивилизациями, послом, который пропагандирует дружбу и мир между народами Китая и России.

Желаю госпоже Исаевой создать и издать еще немало книг о Китае! Желаю вечной дружбы Китаю и России! Желаю народам Китая и России успехов в создании общего прекрасного будущего!

Лю Шу-ци, Секретарь городского Комитета КПК.