Глава 29

Все полетело к черту. В дыру между пространством и временем провалился герр Фокс с его итальянской женой, которую я так ни разу и не сподобился увидеть.


Туда же низвергся городок с церковью и моей лживой молитвой. И я сам с моими вялыми амбициями и мировыми скорбями провалился в бездонную расщелину, называемую любовью, страстью, смертельной немочью и полоумием.


…И спустя несколько месяцев я очутился на привокзальной площади Чинквеченто в центре Рима. Без документов, без плаща, хотя по ночам было уже прохладно, без часов, отданных мною накануне за бутылку кока-колы и гамбургер, и самое главное — без желания жить.


Если во мне еще что-то и оставалось, так это туполобое стремление во что бы то ни стало вернуться в Москву. Меня не останавливало предупреждение Гаденыша. Я хотел вернуться и коленопреклоненно просить Карла уступить мне его место на Ваганьковском кладбище. При условии, если сам он жив и место это еще не занято.


Все было очень скверно…


Чудом мне удалось сохранить отцовскую тетрадь. И роман. Хотя его можно было и не сохранять. Ибо я помню его весь — от первой буквы до последней.


Дочь герра Фокса, Мишель, оказалась маленькой дрянью, сорившей моими деньгами с такой умопомрачительной лихостью, что очень скоро от моего миллиона осталось лишь волнующее воспоминание.


То, что Мишель дрянь, мне было ясно почти с самого начала. Но я заболел любовью, и излечить меня могла только пуля, петля или время.


*********


…Описывать свою возлюбленную я не берусь. Таких женщин прежде я не встречал. Много позже я перечел Набокова. Но не "Лолиту", а "Дар". И многое прояснилось.


Мишель была одушевленной копией моих представлений о любви, если рассматривать любовь как болезнь…


Ее душа, если она у нее была, принимала те метафизические формы, какие я хотел в ней видеть. Мишель сходу угадывала любое мое желание. Это было какое-то злобное волшебство, волхвование с привкусом садистского безразличия, которое мой замутненный глаз все же подмечал…


********


…Сначала мы развлекались в Париже, Брюсселе, Амстердаме, Барселоне, Венеции…


Когда ей осточертела Европа, она потащила меня в Лас-Вегас.


Там остатков моего миллиона хватило ровно на неделю.


Мишель бросила меня и исчезла с каким-то худосочным юнцом, который в отличие от меня казино не посещал. Зато у него был лимузин с ливрейным шофером.


Повторяю, все произошло настолько стремительно, что я даже не успел отругать себя за идиотизм.


Но, видно, Господь хранит идиотов. Спас Он и меня. Похоже, Господь иногда помогает тем, кто много и подолгу молит его о помощи. А я так страстно молился, что у меня болели скулы.


И Господь услышал меня. Он послал ко мне ангела. Ангел, пока пронизывал мировое пространство и, преодолевая гравитацию, спускался с облаков, преобразился и явился ко мне в обличье Аделаиды.


Сначала я увидел слугу ангела, ловкого юношу с тонкими усиками. Он с демонстративным усердием толкал перед собой тележку, на которой были аккуратно сложены знакомые красные чемоданы с уголками, сиявшими в лучах утреннего солнца так, словно они были сделаны не из латуни, а из чистого золота.


Потом я увидел Аделаиду, рядом с которой вышагивал гигант в белом колониальном костюме. На голове гиганта помещалась соломенная шляпа с ярко-красным пером. Это был Петрунис. У меня мелькнула шальная мысль. А что если Славик убил Карла и Беттину и присвоил себе замечательную шляпу? А потом, войдя в раж, убил Сильвио, чтобы заодно уж завладеть и Аделаидой?


Я сидел на скамейке и не двигался. Я вдруг почувствовал стыд…

Я был грязен, не брит, не чесан, словом, ничем не отличался от нищего. Каковым, в общем-то, и являлся.


Сонные глазки Аделаида встретились с моими глазами. Полные губы скривила улыбка.


— Я так и знала… — она не закончила фразы, подошла и положила мне руку на плечо.

Загрузка...