Восковое яблоко

Глава 22

Доктор Камерон прочитал записку, потом передал ее через стол доктору Фредериксу, который бегло ее просмотрел, нахмурился, а потом обратился ко мне:

— Где пила?

— В моем шкафу. Сомневаюсь, что на ней есть отпечатки, теперь все на свете знают об отпечатках пальцев, но на всякий случай я обращался с ней осторожно, завернул в нижнюю рубашку и положил на полку в шкаф.

Сейчас в кабинете доктора Камерона находились только мы трое: когда я вошел, Боба Гейла там не было, хоть он и заходил до того и передал мое обескураживающее сообщение. Теперь, конечно, все изменилось.

— Не понимаю, — произнес доктор Камерон, — зачем нужна эта записка. Почему пила? И вообще, почему все это происходит?

— Наш злоумышленник наконец почувствовал свою вину, — пояснил я. — Он не хочет, чтобы за преступление понес наказание кто-то другой. Он написал мне записку, предположив — вероятно, из-за инцидента в столовой, — что я как-то связан с местной полицией.

— Но зачем отдавать вам пилу?

— Думаю, как некое доказательство. Должно быть, он думает, что можно сравнить распилы, которые она дает. Или для того, чтобы мы могли продемонстрировать, что Уолтер Стоддард не может описать пилу, которой подпилили доски.

— Полагаю, это главным образом знак, — предположил Фредерикс, — знак не только того, что записка от настоящего преступника, но и того, что он больше не будет подстраивать ловушки. Он сожалеет и бросает это занятие.

— Мы покажем записку капитану Йонкеру? — спросил доктор Камерон.

— Конечно, — отозвался Фредерикс.

— Нет, — твердо сказал я.

Они посмотрели на меня, готовые спорить.

— Записка — не большее доказательство, чем первая. И пила могла быть использована любая, не обязательно эта. Капитан Йонкер не отдаст сознавшегося убийцу без борьбы. Если мы принесем ему записку и пилу, то будем нести юридическую ответственность и можем оказаться на скамье подсудимых за подделку улик.

— Черт возьми, почему вас ничто не устраивает? — воскликнул Фредерикс со злостью. — Почему никогда нет достаточного основания, чтобы что-то предпринять?

— У нас есть основание что-то предпринять, — возразил я. — Но что-то правильное, а не наоборот.

— Что именно?

— Вы кое-чего не заметили, — сказал я, и когда Фредерикс снова посмотрел на записку, которую он все еще держал в руках, добавил: — Не в формулировке. Во времени, когда ее подкинули.

Он мрачно взглянул на меня, считая, что это не имеет отношения к делу.

— Что вы имеете в виду? Во времени! Естественно, она пришла после убийства.

— Она появилась, когда доктор Камерон проводил групповую терапию с теми, кто составляет наш список подозреваемых. — Я повернулся к Камерону: — Кто-нибудь выходил за этот час, что продолжалось занятие?

— Нет.

— Что вы предполагаете? — опять не понял Фредерикс. — Что вокруг дома бродит Файк, что он проник сюда и оставил эту записку?

— Нет. И я также не думаю, что О'Хара или Мерривейл сбежали из тюрьмы или что Дорис Брейди прикидывается кататоничкой.

Фредерикс развел руками:

— Но это весь наш список подозреваемых.

— Разумеется. Но это означает, что мы допустили ошибку в самом начале. Это означает, что в списке подозреваемых преступника нет. Потому что оставить записку и пилу мог только кто-то из семи постояльцев, которых не было на утреннем занятии. Занятие уже началось, когда я вышел из комнаты, и только что закончилось, когда я вернулся, следовательно, ни у кого из присутствовавших там не было возможности это сделать.

— Но ведь мы уже вычеркнули из списка всех остальных, — возразил доктор Камерон.

— Мы ошиблись, — сказал я. — Мы перестали подозревать кого-то такого, кого подозревать следовало.

Фредерикс недовольно фыркнул:

— Прекрасно. Три дня спустя мы обнаруживаем, что работаем с неверным списком.

— Такое случается, — заметил я, не видя смысла в том, чтобы выгораживать себя.

— Ну, кто же теперь? Семеро, вы сказали?

— На самом деле шестеро, поскольку Боб Гейл все время был со мной. Мы ни разу не приближались к моей комнате настолько, чтобы он смог сбегать в тайник, взять записку и пилу, занести их в мою комнату и вернуться до того, как я выйду из комнаты, которую обыскивал.

Доктор Камерон пододвинул к себе бумагу и карандаш:

— Кто эти шестеро?

— Мэрилин Назарро, Бет Трейси, Роуз Акерсон, Молли Швейцлер, Дональд Уолберн и Джордж Бартоломью.

Он записал имена, которые я назвал, а затем изучил их, морща лоб.

— Четверых из них можно сразу же вычеркнуть. Они пострадавшие. Остаются Мэрилин Назарро и Бет Трейси. — Он посмотрел на меня. — Почему мы считали, что с ними все чисто?

— Они были среди тех, кто наблюдал за игрой в пинг-понг, когда был подстроен несчастный случай на лестнице и я сломал руку.

— В комнате было человек шесть, — заметил Фредерикс. — Боб сказал, что никто не выходил, но почему он так уверен в этом? Он был занят игрой и не считал присутствующих по головам.

— Итак, это одна из двух девушек, — заключил доктор Камерон, — Мэрилин Назарро или Бет Трейси.

— Не обязательно, — возразил я. — Это может быть и кто-то из тех остальных четверых.

— Но они жертвы. — Он рассматривал список, лежавший на его столе. — Разве нет? Да. Роуз и Молли — стол в столовой, Джордж Бартоломью — ось от кровати в кладовой, Дональд Уолберн — стремянка. — Он взглянул на меня. — Вы же не думаете, что один из них нанес увечье сам себе? Специально?

— Возможно, — сказал я.

— Чтобы отвлечь от себя внимание, вы это хотите сказать? — предположил Фредерикс.

— Это одна из возможных причин. Но не единственная. Послушайте, мы все время допускали, что мотив преступника лишен логики, но можем ли мы упускать возможность того, что злоумышленник решил, что ему самому следует стать одной из жертв?

— Это возможно, — сказал Фредерикс. — Но маловероятно.

— Все, здесь происходящее, маловероятно, но тем не менее оно происходит, — парировал я. — Я бы не стал ожидать чего-то вероятного в таком заведении. Это возможно, как и то, что один из несчастных случаев вовсе не был подстроен. Просто «попался, который кусался».

— Мы знаем, что стремянка была подпилена, — сказал доктор Камерон. — Я сам видел распил.

— Это исключает Уолберна, — признал я. — А что остальные? Джордж Бартоломью может быть преступником, а то, что его ударило осью — чистая случайность. Он мог полезть в кладовку за чем-нибудь, что ему было нужно для его ловушек. Или, например, тот стол в столовой просто развалился, хотя его никто не трогал.

— Вы говорите все менее и менее вероятные вещи, — рассердился Фредерикс.

— Я не хочу дважды допускать одну и ту же ошибку. Физические законы возможного сократили список подозреваемых до шести человек. Больше никто не мог подложить записку и пилу в мою комнату. Я не хочу исключать из списка никого из них на основе догадок и предположений, поскольку все, что у меня есть, — это те же догадки и предположения, из-за которых я с самого начала совершил ошибку. На этот раз, я уверен, у меня в списке есть преступник, и я не хочу, чтобы он снова ускользнул.

— Хорошо, — сказал Фредерикс, — я понимаю. Так что вы собираетесь делать? Снова обыскивать комнаты?

— Собственно говоря, да. Но на этот раз все будет проще: мне нужно лишь найти бумагу, такую же, как та, на которой были написаны записки. Мне придется за четверть часа осмотреть шесть комнат. Найду я бумагу или нет, я спущусь на занятие по групповой терапии, когда закончу обыск. Мы будем знать, что за одним столом с нами сидит преступник. С бумагой или без нее мы сделаем все, что сможем.

— Сделаем, что сможем? Например?

— Например, нам будет проще разговаривать с Йонкером, если мы сможем представить ему еще одно признание.