Воспитательные часы

ГЛАВА 17

«Знаешь, это хорошая ночь, когда ты находишь свое порванное нижнее белье в сумочке, и бластер Nerf выпадает из твоих джинсов».

Ретт

Воздух наполняет звук шин, медленно движущихся по твердой земле, черная машина моего соседа медленно ползет по широкой каменистой дороге в лесу.

Мы собрались на террасе домика тренера на озере, огромного бревенчатого дома с тоннами окон и широким крыльцом, изолированного в середине нигде. Яма для костра. Два пирса. Водные лыжи, катер и понтон. Этого более чем достаточно, чтобы занять нас на двадцать четыре часа.

Никто не осмеливался ничего трогать в доме из страха что-нибудь сломать или испортить.

Тренер убьет нас.

Место тщательно поддерживается и, очевидно, стоит кучу денег.

Мы собрались на деревянной террасе, открыли пивные банки, занимая каждый стул, который могли найти в сарае, ожидая нескольких отставших. Гандерсон, Питвелл и еще трое еще не прибыли.

― Выражение твоего лица, когда ты вошел в тренировочный зал на следующий день после того, как эти придурки засунули тебе счет. ― Оз Осборн смеется в мою сторону. — Бесценно.

Зик Дэниелс ― печально известный своей молчаливостью ― усмехается в пивную банку, скривив губы в ухмылке.

― Жаль, что я не видел твоего лица, когда ты увидел свой джип.

― ДА ПОШЛИ ВЫ, придурки, ― я смеюсь. ― Мне повезло, что я был не один. Эти ублюдки просто оставили меня там.

― Да, это так, ― Оз смеется, дает пять Теннисону. ― Ты знаешь, сколько времени ушло на то, чтобы найти девушек, которые завернули бы твой джип? Целых пять минут.

Они снова смеются, и смех эхом разносится по лесу. Потребовалось целых три часа с этими парнями, чтобы, наконец, перевести все в шутку; их добродушное подшучивание похоже на открытие места в их тесном кругу.

― Я должен спросить, почему вы все продолжаете делать это дерьмо со мной?

― Потому что ты говоришь такие вещи, как вы все, ― Дэниелс фыркает и закатывает глаза. ― У нас никогда не было нового парня в команде так поздно, казалось разумным заставить тебя заслужить наше уважение.

― Натирая мой джип вазелином?

Оз делает глоток пива.

― А, так вот что они использовали? Я думал, они возьмут пищевой жир или что-то в этом роде. ― Он впечатлен. ― Вазелин гораздо лучше.

― Ха-ха, ублюдки.

― Какого черта все остальные так долго добираются сюда? ― спрашивает Брэндон, вытягивая шею в сторону подъездной дорожки, выглядывая отставших. Он сидит рядом с Райкером, придурком, который подбросил меня до блинной, но оставил там.

― Понятия не имею. ― Осборн проверяет мобильник, оглядывает группу, встречается взглядом с несколькими парнями. Они переглядываются, и Оз удивленно поднимает брови, когда Джонсон бросает взгляд на сотовый телефон в руке Оза.

Он тоже поднимает брови.

Странно.

Если бы я не смотрел прямо на него, то не заметил бы этого. В животе возникает тошнотворное чувство. Они что-то замышляют, готов поспорить.

Теперь нас трое на террасе, остальные методично исчезают один за другим, когда сотовые телефоны начинают звонить.

― Куда, черт возьми, все уходят? ― спрашиваю я вслух, желая проследить, когда мой радар бьёт тревогу. ― Мы будем разводить костер или как?

― Хм. ― Оз не смотрит мне в глаза. ― Переодеваются в купальники.

― Вы привезли костюмы? ― Мои глаза сужаются. ― Сейчас и шестидесяти градусов нет (прим.: 16 градусов Цельсия).

На берегу у воды стоят три байдарки, два каноэ и гребная лодка; дети тренера, должно быть, пользуются этим дерьмом, когда находятся здесь. Если погода будет благоприятствовать, тринадцать спортсменов, застрявших без спортзала на мили вокруг, проведут день с этими водными игрушками.

Но сейчас пятьдесят четыре гребаных градуса и ветрено, с запада надвигается шторм. Никто не войдет в воду, не отморозив себе яйца.

― Ты боишься немного усохнуть, Новичок? ― шутит Райкер.

Едва ли.

Я видел этих придурков голыми в душе, и мне нечего стыдиться.

На подъездной дорожке открывается дверца машины Гандерсона. Хлопает.

Затем раздается еще один хлопок, заставляющий всех обернуться.

Я теряю дар речи, когда появляются эти яркие знакомые волосы, красновато-коричневые волны на фоне зеленых листьев деревьев. Она наклоняется, задница в воздухе, чтобы поднять что-то с переднего сиденья, и я смотрю, онемев.

Какого черта Лорел здесь делает?

― Посмотри-ка, кто это, Новенький, два твоих любимых человека: Гандерсон и огненная киска, ― говорит Джонсон, пожирая ее глазами.

Я поднимаюсь со своего места и ударяю его кулаком в грудную клетку.

― Не называй ее так, придурок.

― Извини, но у нее рыжие волосы. ― Этот идиот говорит так, будто мудак здесь я. ― Это делает ее киску огненной.

Райкер фыркает:

― Волосы на её лобке того же цвета что и на голове?

Джонсон смеется, вращая тускло-коричневыми радужками.

― Как будто он знает.

Какого черта она здесь делает?

Лорел великолепна на фоне деревенского пейзажа. Огненно-рыжие волосы в высоком, кокетливом хвостике, ее обтягивающая белая футболка разглажена на фантастической груди, черные леггинсы демонстрируют сексуальную, невероятную фигуру. Гравий хрустит под белыми конверсами, когда она делает несколько неуверенных шагов ко мне.

Шевелит пальцами в знак приветствия.

― Сюрприз?

Это еще мягко сказано.

― Было ошибкой приходить сюда? ― Лорел поднимает руку к волосам, теребит конский хвост. ― Ты не выглядишь таким взволнованным, как я думала.

― Я…

Ее голубые глаза обшаривают берег озера. Террасу. Заглядывают в дом через панорамные окна.

― Хм, а где все девушки?

― Девушки?

― Да, девушки. Рекс сказал, что здесь будет куча девушек? Он сказал… ― Ее голос затихает. ― Вот дерьмо.

Засовываю руки в карманы джинсов.

― Я не знаю, как тебе это сказать, поэтому просто скажу: это обязательный командный уик-энд. Здесь нет девушек.

― Боже мой! ― Кожа Лорел горит так же ярко, как и ее пылающие волосы, кулаки сжаты на бедрах. ― Гандерсон, этот придурок! Теперь я застряла здесь с кучей парней?

― Все в порядке, мы справимся. Давай возьмем твои вещи и спрячем их в моей комнате, пока не разберемся с этим дерьмом.

― Я убью твоего соседа. Знала же, что не должна доверять ему. Боже, я чувствую себя такой дурой.

― Не беспокойся об этом. ― Моя рука тянется к ее талии, когда мы идем к машине Гандерсона, чтобы забрать ее вещи. ― Честно говоря, я очень рад тебя видеть. Приятно, когда появляется дружелюбное лицо.

Красивое, сексуальное, улыбающееся лицо.

Ее хмурый взгляд очарователен.

― Я все равно убью Гандерсона.

Угу. Я тоже — всех этих придурков.

Достаю из багажника ее сумку ― большую стеганую спортивную сумку с цветочным рисунком и ремешком через плечо ― и веду ее обратно к дому.

Она плетется за мной, маленькая ручка скользит в мою.

Я смотрю на наши сцепленные ладони, когда мы ступаем на кедровую веранду, улыбаюсь ей и помогаю подняться на крыльцо.

За то короткое время, пока я забирал вещи Лорел, ребята, очевидно, были заняты тем, что собирали с патио пивные бутылки и банки. Дэниелс держит черный мешок для мусора открытым, пока все бросают мусор внутрь.

Он кивает Лорел, его странные, пронзительные серые глаза скептически изучают ее.

― Как дела?

Она краснеет под его пристальным взглядом.

― Привет.

― Лорел, ты помнишь Зика Дэниелса? Не обращайте внимания на его раздраженное выражение лица, он всегда такой.

― Окей, ― она смеется, когда мы проходим мимо него, позволяя мне проводить ее в дом. Внутри бревенчатой хижины больше дерева, расщепленные бревна от пола до потолка, массивный каменный камин высотой восемнадцать футов.

В преддверии холодов кто-то предусмотрительно развел костер.

Напротив него кожаный секционный пуфик, покрытый тканью с коровьим принтом. Клетчатые подушки и пушистые одеяла.

― Вау. Это невероятно. ― Лорел искренне удивлена. ― Жаль, что я не останусь.

Над гаражом есть спальная комната, но мы тянули соломинки, и я оказался в одной из гостевых комнат с видом на озеро, вот куда мы направляемся.

Веду ее к лестнице, волоча за собой тяжелую сумку.

― Что здесь, черт возьми? ― Я хрюкаю, поправляя ремень, впивающийся в мышцу правого трицепса.

― Я не знала, какая будет погода, и хотела иметь варианты… прости.

― Просто шучу.

Лорел протягивает руку, поворачивает ручку и толкает ее, чтобы я мог пройти и бросить ее сумку на огромную кровать.

― У вас здесь есть ванная?

― Да, через эту дверь.

― Окей. Дашь мне минутку?

― Бери столько времени, сколько тебе нужно.

Лорел уже на полпути в ванную, когда она поворачивается, кладет руку на дверной косяк, кусает нижнюю губу и изучает меня, стоящего в центре комнаты.

― Мне так жаль, что так внезапно появилась. Я действительно думала, что здесь будут другие девушки.

― Все в порядке. Не беспокойся об этом.

― Я знаю, просто… не хочу усложнять тебе жизнь, как это было с твоей командой. ― Она взялась за дверную ручку. ― Выражение твоего лица… ты выглядел потрясенным.

― Да, но это только потому, что я… ― был рад ее видеть. Даже испытал облегчение. Да, черт возьми, я был рад ее видеть, когда она вышла из машины. ― В любом случае, не торопись. А потом пойдем, посмотрим, не хочет ли кто-нибудь из ребят зажарить гриль.

― Идеально. ― Лорел одаривает меня теплой улыбкой. ― Я сейчас выйду.

― Я подожду.

Лорел

Моя рука поднимается к хвосту в волосах, и я ослабляю резинку. Сдвигаю её с рыжих локонов, пока не снимаю полностью. Трясу головой, позволяя всему беспорядку каскадом обрушиться на мое лицо.

Провожу рукой по рубашке, разглаживая подол поверх черных хлопчатобумажных леггинсов. Поворачиваюсь туда-сюда, чтобы увидеть свой профиль в зеркале.

Живот плоский. Никаких линий от нижнего белья.

Сиськи выглядят великолепно.

Наклонившись, я развязываю оба ботинка и сбрасываю их. Снимаю носки, скомкиваю их, засовываю в кроссовки. Беру мочалку, смачиваю ее под краном и вытираю ноги с мылом и водой.

Выдыхаю, прежде чем открыть дверь в спальню.

Ретт сидит на краю большой кровати, ноги расставлены, руки уперты в матрас позади него, бейсболка, надетая задом наперед, делая его молодым и беззаботным, уши торчат из-под края.

Его кривая улыбка заставляет меня остановиться, и, прежде чем он успевает подняться, я наступаю ему на ноги. Наклоняюсь, руки скользят по плечам, губы прижимаются к его губам.

Если он удивлен моим физическим вниманием, то быстро приходит в себя, раскрывает рот и отвечает на движения крепким поцелуем. Ретт обнимает меня, его руки крепко обхватывают ягодицы и сжимают, язык исследует мой рот.

― Ммм. ― Я прижимаюсь ближе, наклоняюсь, чтобы поцеловать его в висок. ― Мы не должны увлекаться, а то они подумают, что мы тут дурачимся.

― Поверь мне, они не очень-то верят в меня.

― Тогда они идиоты, ― шепчу я. Гигантские руки Ретта обхватывают мою талию. ― Потому что я… потому что…

Ты мне нравишься.

Думаю, ты замечательный.

Хочу быть больше, чем друзьями.

Только я не могу выговорить ни слова, они застряли у меня в горле.

― Ты не можешь остаться. ― Его голова ударяется о мой живот, и я, пользуясь возможностью, провожу пальцами по его сильной шее.

― Понимаю.

Но сейчас я здесь.

Ретт поднимает голову. Наклоняет подбородок, чтобы посмотреть мне в глаза.

― За ужином мы придумаем, как доставить тебя домой. Может быть, Гандерсон позволит тебе взять его машину, а сам сможет поехать домой с кем-то другим ― это его вина, что он поставил тебя в такое положение.

Нас, мысленно поправляю я его. Гандерсон поставил нас в такое положение.

― Это сработает.

― Хорошо. Давай найдем что-нибудь поесть.

Ретт встает прежде, чем я успеваю отступить, наши тела соприкасаются, его жесткая длина отчетливо видна. Он поднимает руку, ладонь скользит по моей шее. Я поднимаюсь на цыпочки, встречаю его губы для нового поцелуя.

Вздох.

В доме жутковато тихо, когда мы, наконец, приоткрываем дверь спальни и выходим на возвышение над похожей на пещеру гостиной.

Пустая гостиная.

Пустая гостиная с прекрасным видом на пустую террасу и пустой пляж.

― Где, черт возьми, все?

― Может, они ушли на лодке?

Я отстаю от него, выглядываю из-за перил чердака. Вглядываюсь в пустую, безмолвную кухню. Двенадцать борцов не могут быть такими тихими.

― Ты думаешь… ― Я даже не могу закончить предложение, уверенная, что знаю ответ. ― Они оставили нас здесь?

― Давай проверим их комнаты на наличие багажа.

Проходя комнату за комнатой, мы ничего не находим, кроме нас самих.

― Я должен был догадаться, что они выкинут что-то подобное. ― Он достает телефон. Выбивает сообщение.

Его телефон звонит в течение нескольких секунд, и он продолжает сердито ходить взад и вперед несколько раз, прежде чем я не выдерживаю и спрашиваю:

― Что они сказали?

Ретт хлопает телефоном по моей ладони, и я просматриваю сообщения в групповом чате.

Ретт: Где вы, черт возьми, придурки? Вы что, сбежали в город?

Гандерсон: Ушел, как товарный поезд, ушел, как вчера… (прим.: из песни Montgomery Gentry ― Gone)

Ретт: Какого черта? Ты о чем? Ты здесь или нет?

Гандерсон: Нет, недоумок.

Ретт: Так вы не выбежали, чтобы забрать ужин или что?

Джонсон: Нет, тупица. Типа, ушли. На ночь.

Гандерсон: Мы поехали домой.

Ретт: Все вы?

Джонсон: Да.

Ретт: Ты, бл*дь, оставил нас здесь? Мы застряли?

Джонсон: Да, успокойся — это всего в часе езды. Думал, ты захочешь побыть наедине с огненной киской.

Гандерсон: Нам нравится думать, что мы делаем тебе одолжение.

Ретт: КАК то, что мы застряли в часе езды от дома, делает нам одолжение?

Гандерсон: Сегодня вечером, когда ты будешь трахать рыжулю, ты будешь благодарить нас. Я принимаю наличные и подарочные карты любого номинала.

Райкер : Не беспокойся о своих хорошеньких головках — мы вернемся за вами утром.

Гандерсон: И, чувак, расслабься. Получай удовольствие, прежде чем она образумится и поймет, какой ты скучный.

― Они оставили нас здесь?

Не буду врать, я не расстроена из-за этого ― ни капельки. На самом деле, совсем наоборот.

Вместо гнева во мне поднимается пузырь возбуждения, и я начинаю танцевать счастливый танец.

― Значит, мы здесь… одни?

― Похоже на то.

― На всю ночь?

― Да. Господи, Лорел, мне так жаль. ― Ретт раздраженно выдыхает, схватившись рукой за шею. ― Одно дело, когда они измываются надо мной, и совсем другое ― когда они связываются с тобой.

Я не могу сказать: «рада, что идиоты ушли, давай обнимемся, ладно?» Не тогда, когда он чувствует себя таким виноватым, что я застряла здесь.

Поэтому продолжаю:

― Давай сделаем все, что в наших силах. Что у нас есть поесть? Я действительно умираю с голоду.

Вместе мы направляемся в большую кухню, с облегчением отмечая переполненный холодильник. Бутылки с водой, коробки с соком, шоколадное молоко. Яйца. Овощи и фрукты. Хот-доги и куриные грудки. Похоже, кто-то пошел в гастроном и купил салат с пастой.

В морозилке несколько замороженных пицц. Фруктовое мороженое. Контейнер с ванильным мороженым. Замороженные брокколи и гребешки.

― Это не те бургеры, которые я думал, что мы будем есть, но может хочешь пиццу?

― Или две?

― Или две, ― Ретт улыбается, хватая пироги. ― Со всем и сыром?

― Согласна. Я разогрею духовку.

Мы вместе принялись за работу на кухне, немного потанцевали у плиты, обходя друг друга — как это делают пары, нарочно задевая друг друга, когда тянутся за чем-то, открывая ящик или шкаф. Когда мы касаемся друг друга, накладывая на противень алюминиевую фольгу, все мое тело нагревается от контакта.

Снаружи солнце садится на горизонте, силуэты нескольких лодок на воде придают живописный фон и без того великолепному виду. Оранжевый, лавандовый и синий горизонт касается линии деревьев над головой. Это прекрасно.

Спокойно. Мирно.

Как раз то, что нужно Ретту.

Я достаю из буфета две чашки.

― Когда ребята вернутся завтра, как ты думаешь, у тебя действительно будет какая-то командная встреча?

Он открывает несколько ящиков, прежде чем найти нож для пиццы. Пожимает плечами.

― Понятия не имею. Я думал, мы уже.

Прислоняюсь бедром к шкафу позади себя, упираясь руками в гранитную столешницу.

― Ты действительно так расстроен при мысли о том, чтобы провести со мной следующие шестнадцать часов? Или ты просто злишься, что они не вырастут и не будут вести себя как взрослые?

― Меня бесит, что они идиоты.

Я поднимаю бровь. Хочу, чтобы он признал, что хочет застрять здесь со мной.

― Так ты не злишься, что ты здесь со мной?

― Нет, я не сержусь.

― Хорошо. Потому что я совсем не ненавижу это.

Ретт смотрит в пол, алый румянец ползет над воротником его клетчатой рубашки, окрашивая его щеки. Лохматые волосы сегодня вьются, и я ловлю дуновение свежего воздуха, когда он проходит мимо меня, чтобы взять прихватку.

Кладет все у плиты, чтобы было готово, когда понадобится.

Мы загружаем пиццу в духовку одну за другой, закрывая дверцу. Ставим таймер на двадцать минут.

― Так что же нам делать, пока они готовятся? ― Он не может смотреть мне в глаза.

Что нам делать? О, парень, у меня есть несколько идей…

― Я наполню стаканы водой, а потом, может, ты хочешь посидеть на веранде, пока мы ждем?

― Звучит неплохо.

Снаружи передвигаю несколько стульев, волоча два так, чтобы они стояли бок о бок, лицом к воде. Лицом к закату. Сияющий горизонт, солнце исчезает в ночи, несколько звезд выглядывают из сумрака.

Раздвижная дверь открывается и закрывается.

― Я выключу свет, чтобы не привлекать жуков.

Ретт садится рядом со мной в зеленое садовое кресло, протягивает стакан, раздвигает ноги и смотрит вдаль. Несколько блаженных мгновений мы молчим.

― Это здорово.

Моя голова откидывается на спинку деревянного стула.

― Я определенно могу к этому привыкнуть. ― Вода в озере ударяется о стену разлома вдоль берега. Свежий, наполненный соснами воздух. Шелест деревьев. Потрескивающие остатки от углей заброшенного каменного очага.

Сидеть здесь, рядом с Реттом…

Из моих легких вырывается глубокий выдох. Глаза закрыты, ресницы лежат на скулах.

― Думаешь, они тебе завидуют? ― Вопрос, который не приходил мне в голову до этой секунды, слетает с моих губ, прежде чем я успеваю подумать.

― Кто?

Я открываю глаза и поворачиваю голову, чтобы встретиться с его карими глазами.

― Твои товарищи.

― Завидуют? Мне?

Тихо смеюсь.

― Почему это такое чуждое понятие?

― Чему им завидовать?

Я сидя, поворачиваюсь в кресле, чтобы встретиться с ним лицом.

― Потому что ты лучший борец в команде. Ты пришел из ниоткуда переводом, и опозорил их личную статистику, или я ошибаюсь в этом?

Лохматые волосы Ретта развеваются, пока он качает головой.

— Ты хороший парень, и это, наверное, тоже сводит их с ума. Плюс, ты встречаешься со мной.

Он фыркает.

― Из всех людей, с которыми могла бы встречаться, ожидаешь, что люди поверят, что ты выбрала меня?

― Я имею в виду, ты не хочешь? Попробовать?

― Это не то, что я имею в виду.

― А что ты имеешь в виду?

― Ты хочешь встречаться со мной? ― Его левая бровь приподнята. ― У меня нет опыта с…

Он пытается сказать мне, что он девственник? Я придаю лицу выражение, чтобы глаза не вылезли из орбит.

― Ты никогда не…

Я делаю движение рукой возле промежности, надеясь, что он поймет, что я имею в виду секс.

― Черт, нет. Я не девственник. Имею в виду, что я не трахаю новую цыпочку каждые выходные, как некоторые люди. ― Лицо Ретта становится красным. ― Я имел в виду, что у меня нет опыта общения с такими, как ты.

Мое сердце проваливается в пустоту в животе.

― Что это значит?

― Я не…

Как один из его горячих товарищей. Как Тэд, у которого больше внешности, чем настоящий талант, данный Богом. Как те самоуверенные парни из братства, которые всегда ко мне клеятся. Как и любой стереотипный спортсмен, о котором вы читали, создающий нереалистичные ожидания для женщин и, по-видимому, мужчин.

Мы снова замолкаем, звук моторной лодки на заднем плане, несущейся по воде, отражаясь в темноте.

― Может, именно это мне в тебе и нравится. ― Я делаю большой глоток воды, покачивая лед. ― Мне трудно поверить, что ни одна женщина никогда не хотела быть твоей девушкой. Может, ты просто не дал никому шанса.

Мои мысли возвращаются к Монике, и я хмурюсь.

Ретт смеется, и его смех эхом разносится по лесу.

― Поверь мне, не то чтобы я не хотел, особенно в те годы, когда мои гормоны бушевали.

Я с интересом наклоняюсь вперед.

― А сейчас они бушуют?

― О да, конечно. ― Парень снова расслабленно смеется. ― Сильно.

Он такой милый, когда улыбается.

Сексуальный.

Таймер на его телефоне отключается, уведомление раздражает, в сочетании с вибрирующим тональностью. Мы встаем. Направляемся в дом, где нас приветствует запах пиццы.

В животе урчит.

― Хочешь посмотреть кино, пока мы едим?

― Конечно.

― Ты устроишь, пока я подготавливаю все?

Он кивает.

― Да, думаю, я смогу разобраться с этим дерьмом. На что ты настроена?

Что-то, что потребует, чтобы мы выключили свет и сели поближе.

― Хм, неважно. Выбирай ты.

Я слоняюсь по кухне, достаю обе пиццы из духовки и кладу их на гранит, чтобы остыли. Разрезаю, кладу на две тарелки по куску и исподтишка наблюдаю, как Ретт возится с пультом в гостиной.

Включает телевизор. Выключить его.

Наклоняется, чтобы повозиться с кабельной коробкой.

Я сдерживаю улыбку, ожидая, пока он найдет фильмы по запросу и начнет прокручивать наши варианты, останавливаясь на некоторых, чтобы прочитать их описание и рейтинг. Останавливается на девчачьем фильме, который я видела не менее двадцати раз, но посмотрела бы снова. Французский документальный сериал о короле.

Ретт смотрит на меня через плечо, останавливаясь на старой комедии.

― Как насчет этого?

― Ты хочешь посмотреть «Super Перцы»?

― Только если ты хочешь посмотреть «Super Перцы».

Я знаю, что моя улыбка огромна.

― Обожаю этот дурацкий фильм.

― Здорово. Я тоже.

Фильм такой чертовски глупый и веселый. Не видела его много лет.

Я приношу пиццу в гостиную с несколькими салфетками, оглядываю диван, стратегически пытаясь найти лучшее место. Ставлю тарелки на кофейный столик. Пододвигаю его поближе, чтобы мы тоже могли поставить на него ноги.

― Я чувствую себя виноватой, когда ем в чужой гостиной. Моя мать бы убила меня, ― смеюсь. ― Буду молиться и надеяться, что ни на одну из этих подушек не попадет соус.

Ретт сочувствует:

― Нам не разрешалось есть нигде, кроме стола, если только у нас не было друзей, но, с другой стороны, у меня два брата, так что…

Я плюхаюсь на диван, скрестив ноги.

― Бедная твоя мама.

― Моя мама офигенная, ― он смеется, отрывая зубами кусок пиццы. Пицца рвется пополам, с него свисает липкий сыр — и по какой-то причине я нахожу все это безумно эротичным. Особенно, когда Ретт высовывает язык, чтобы поймать каплю соуса. Облизывает губы.

― Я должна прекратить кормить тебя этим мусором. Это плохо для тебя.

Он задумчиво наклоняет голову.

― Почему ты кормишь меня только пиццей? Пытаешься заставить меня медленно начать набирать вес во время матчей? Знаешь, мне нужно его держать.

Его шоколадные глаза сверкают.

Ха!

Мой взгляд блуждает по его торсу; держу пари, у него нет ни унции жира, и я искренне надеюсь, что увижу его позже без рубашки.

― Сомневаюсь, что у тебя проблемы с поддержанием формы.

Он отрывает еще кусок от пиццы. Жует.

― Только потому, что я постоянно работаю.

― Какой вопрос чаще всего задают, когда узнают, что ты борец?

― Это легко: нравится ли мне кататься по полу с другими парнями.

Да, даже я слышала это, при том, что почти ничего не знаю о борьбе.

― Что ты на это отвечаешь?

Его плечи безразлично двигаются вверх и вниз.

― Это не такая уж большая чертова проблема.

― У меня к тебе еще один вопрос: ты собираешься стоять здесь всю ночь или будешь сидеть рядом со мной и смотреть фильм?

― Дерьмо. Подвинься.

Я подвигаюсь к краю дивана, прислоняюсь к подлокотнику, лицом к Ретту, ноги вытянуты передо собой, пальцы шевелятся.

Он подражает моей позиции.

Я сгибаю колени, дотрагиваюсь своими пальчиками ног его пальцев и слегка толкаю.

― Теперь мы можем играть в ножки (прим.: дотрагиваться ногой до ноги представителя противоположного пола, сидящего за столом напротив, с целью показать сексуальную заинтересованность).

― Что это такое? ― Он смотрит на наши соединенные ноги.

― Буквально. У тебя ведь нет никаких фобий ног?

― Нет.

― Я жила с Алекс на первом курсе. У нее фобия ног. Я слезала с нашей койки и однажды утром случайно наступила на ее подушку. ― Беру кусочек пиццы. ― Она испугалась.

― Иисус.

― Это всегда срабатывало в мою пользу, поэтому я начала использовать ее слабость, знаешь? Так что, если по какой-то причине мне нужно ее разбудить, я грожусь, что положу ноги на ее одеяло, и она выскочит из постели.

― Звучит… безжалостно.

― Я такая бессердечная. Дерусь грязно.

― Я запомню это.

Фильм, который мы начали смотреть полчаса назад, играет на заднем плане, давно позабытый. Тусклый свет, теплые одеяла, и ничего, кроме тишины для компании, сидя на диване.

Я оттягиваю назад правую ногу, зацепляю его штанину, открываю отверстие для ног большим пальцем ноги. Всовываю его внутрь, потираю туда-сюда вдоль икры, благодарная, что додумалась освежить лак для ногтей ярким дыневым цветом, удачно названным Ленивая Дэйз.

Потому что это явно был ленивый день. Ехать в компании с Рексом, который болтал без умолку всю дорогу. Провести все остальное время здесь, ничего не делая, на самом деле ничего, кроме добавления к списку причин, по которым Ретт Рабидо постепенно становится лучшим, что когда-либо случалось со мной.

Быть здесь с ним — это именно то, чего я хочу.

Никакого давления.

Взаимное уважение.

Восхитительное сексуальное напряжение…

Мой мозг раздевает его, желая откинуть его мягкую фланель, чтобы увидеть, что скрыто под ней. Запустить руки ему под футболку. В джинсы. Над его эрекцией…

― Лорел?

― Что?

― Ты хочешь продолжать смотреть фильм, или… ― он откашливается, ― пойти, эм, в кровать?

Кровать, кровать, кровать.

― Как скажешь. Мне все равно.

Скажи, что хочешь идти в кровать.

Салфетка у него на коленях складывается пополам.

― Я имею в виду, что мы на самом деле не смотрим, так что…

Нет ничего случайного в том, как я пожимаю плечами. Мой фальшивый зевок.

― Я устала.

Мои ноги касаются пола одновременно с его. Встаю. Ретт тянется к моей тарелке и салфетке. Я беру стаканы с водой.

― Я выброшу тарелки в мусор. Ты хочешь принять душ перед сном или…

― Я приняла сегодня утром, так что все в порядке. ― Мои длинные волосы блестят и все еще пахнут медом и миндалем. ― А как насчет тебя?

― А я, пожалуй, приму. ― Ретт поднимает руку и принюхивается к подмышке. ― Я быстренько запрыгну, если ты захочешь надеть… э-э… пижаму или что-то ещё.

Это «или что-то еще» задерживается, повиснув в воздухе.

Ретт откашливается.

― Я знаю, что ты, вероятно, рассчитывала переночевать с одной из девушек, так что я могу спать в другой комнате.

Только через мой труп.

― Так что я просто запрыгну в душ, и тогда мы сможем все выяснить…

Единственное, что нам нужно выяснить, это на какой стороне кровати я сплю.

Почти сразу попадаю в это место ― ну, вы знаете, то место в моем мозгу, где я представляю его голым в ванной, под теплыми струями душа. Намыливаясь мылом во всех этих потных, восхитительных местах.

― Я сейчас поднимусь и переоденусь в пижаму. ― Позволяю своим глазам задержаться на его рубашке на пуговицах. Фланель. Удобно, как в объятиях.

― Дай мне десять минут.

― Не торопись. ― Еще одна фальшивая улыбка.

Тьфу. У него лучшая задница.

Ретт неторопливо выходит из комнаты, оглядываясь назад, пока я занимаюсь уборкой гостиной, выбрасывая корочки пиццы, которые он не ел, в мусорное ведро и вытирая прилавки. Ополаскиваю бокалы и обновляю воду с большим количеством льда.

Выключаю свет в гостиной и включаю его над окном над раковиной. Снаружи кромешная тьма — если бы не яркий свет луны, видимость была бы нулевой. Маленький зеленый огонек светит посреди озера, медленно скользя в темноте, наверняка рыбак, возвращающийся домой.

Я слышу, как наверху льется вода, и поворачиваю голову в ту сторону, решив не обращать внимания на тоску в сердце. В чем моя проблема? Почему я так отчаянно нуждаюсь во внимании Ретта? Я никогда не была так агрессивна с парнем раньше — никогда!

Что в нем такого, что заставляет меня делать это теперь?

Почему я нахожу его таким неотразимым?

Толкаю дверь спальни, слышу, как вода стучит по кафелю, стекая с его скользкого, влажного тела.

Обращаю внимание на его джинсы и рубашку, брошенные в ногах большой кровати. Белые спортивные носки на полу. Его бейсболка.

Я беру её с одеяла и подхожу к зеркалу. Приглаживаю свои волосы и надеваю ее на голову. Сгибаю козырек, смотрю на себя в зеркало.

Волосы сплошной пеленой падают мне на плечи; темно-лиловая бейсболка рвется в нескольких местах, Луизианская надпись выцвела.

Она слишком велика для моей головы, но я выгляжу мило, и тайно планирую красть её у него время от времени. Может быть, если надену её, когда он выйдет из ванной, лежа в центре кровати, обнаженная.…

Кого я пытаюсь обмануть? Это, вероятно, напугает его до усрачки.

Вздыхаю, снимаю её. Кладу на комод.

Моя дорожная сумка стоит в углу, поэтому я беру ее и бросаю на кровать. Расстегиваю молнию. Распахнув ее, заглядываю внутрь и смотрю на симпатичную одежду, которую упаковала, когда думала, что здесь будут другие девушки.

Розовая клетчатая пижама? Фланель. Мешковатая.

Скромная.

Я не хотела скакать по комнате, полной людей, которых едва знаю, с торчащими сиськами, поэтому она пошла в сумку.

Просматриваю содержимое в поисках майки. Выхватываю чистое белье, которое туда бросила. Встаю в центре комнаты, обсуждая свой выбор: фланелевая пижама, сексуальная майка и нижнее белье.

Фланелевая пижама, сексуальная майка и нижнее белье…

Я прикусываю губу, испытывая тревогу.

С одной стороны, я не хочу дать ему неверное представление обо мне. С другой стороны, хочу, чтобы он сделал чертов шаг, коснулся меня во всех неправильных местах.

Я так хочу, чтобы он дотронулся до меня — прикоснулся, не спрашивая разрешения, не колеблясь, словно боится, что это очередная жестокая шутка.

На данный момент он знает, что нравится мне. Я буквально вышла и сказала слова ему в лоб; это не секрет, так чего же он всегда ждет?

К черту.

Я иду на это.

Сделаю его таким твердым, что он окосеет.

Запихнув клетчатую пижаму в сумку, я вытаскиваю майку. Она белая и потертая. Трусики? Легкие и практически прозрачные.

Удачный ход.

Я улыбаюсь своим злым женским уловкам, мурашки бегут по коже, когда отключается вода, слышу, как отодвигается занавеска.

Снимаю черные леггинсы с ног. Переступаю через темно-синее хлопчатобумажное белье и надеваю прозрачное. Снимаю белую рубашку с длинными рукавами и лифчик. Смотрю на свои обнаженные груди в зеркале над комодом, выгибаю спину, чтобы полюбоваться их упругостью и полнотой.

Провожу руками по соскам, чтобы они затвердели.

Я пристально смотрю на дверь в ванную, мое воображение проецирует образ Ретта, одетого в консервативные слои: боксеры, пижамные штаны, толстовка.

Погруженная в свои мысли, я едва замечаю, как дверь в ванную распахивается, застигая меня врасплох, а из-за его спины поднимается пар. В дверном проеме виднеется крупное тело Ретта, мускулистый торс все еще влажный. Гладкая грудь, широкие плечи.

Пижамные штаны. Без рубашки.

Его глаза расширяются от моей полуобнаженности, прилипают к груди.

― Дерьмо.

На мне нет рубашки. Мои ладони взлетают, чтобы прикрыть голую грудь.

― Господи, Лорел, прости.

Мое сердце колотится со скоростью тысячи ударов в минуту.

― Ничего такого, чего бы ты не видел раньше, помнишь? ― спрашиваю я, мягко напоминая ему о том, как мы занимались петтингом в моей машине.

Прикрываясь одной рукой, я снимаю с кровати майку, поворачиваюсь к нему спиной и натягиваю ее через голову.

Я высокая, но не настолько, как Ретт, и чувствую себя немного уязвимой, стоя перед ним в одной майке и трусиках, полуодетая, напоминающая о шатком состоянии наших отношений.

Он скрещивает загорелые руки, его взгляд падает на мою тонкую маечку. Я знаю, что он видит мои соски сквозь ткань.

Провожу рукой по волосам, позволяя его взгляду пробежаться по всему моему телу.

― Не возражаешь, если я почищу зубы?

― О, черт, да. Я тоже должен это сделать.

Мы стоим бок о бок у раковины, делим зубную пасту в ванной. Каждая клеточка моей нервной системы чувствует тепло, которое он излучает. Глаза сфокусировались на каждом мускуле его отражения в зеркале, пока он водит зубной щеткой вокруг рта.

Чистит щеткой. Сплевывает. Чистит.

Я включаю воду, ополаскиваю. Чищу. Сплевываю.

Странно делать это с ним, как-то интимно.

К тому же я в нижнем белье пытаюсь свести его с ума от похоти, украдкой наблюдая, как он чистит зубы — его белые, прямые, красивые зубы, которые хочу ощущать на своей голой коже.

Боже, послушайте меня.

Я чищу своей фиолетовой зубной щеткой зубы еще несколько раз, обильно вытирая язык и десны. Сплевываю. Ополаскиваю щетку, кладу на фарфоровую раковину. Провожу рукой по шее, перекинув ярко-рыжие волосы через плечо.

Встречаюсь в зеркале с его карими глазами.

Он стоит, держа зубную щетку в руке, и смотрит на мое отражение, изучает лицо, уголки его рта смягчаются.

― Знаешь, когда я впервые увидел тебя… ну, знаешь, без одежды, я подумал, что ты будешь вся в веснушках.

― Серьезно?

― Да. Я думал, у всех рыжих веснушки.

― Нет. ― Смотрю на себя в зеркало, поднимая руку для осмотра. ― Наверное, единственная рыжая, которую я знаю без них.

― Откуда они у тебя?

― У моей мамы рыжие волосы.

― А у сестры?

― О, конечно.

― Ха.― Он кладет зубную щетку на край раковины.

Его волосы уже начали высыхать, завиваясь на концах. Это так чертовски мило, зачесано в сторону, в отличие от его обычной неряшливой шевелюры.

Вздыхаю.

Ретт

Я едва могу оторвать взгляд от Лорел, хотя изо всех сил стараюсь не пялиться на нее. В этой прозрачной майке и трусиках? Это почти невозможно.

С таким же успехом она могла быть голой.

Я выключаю свет, когда мы заканчиваем в ванной, иду по деревянному полу босиком, сознавая, что она следит за каждым моим движением. Сгребаю грязную одежду с кровати, кладу на стул в углу, чтобы она не мешала.

― Я положила твою бейсболку на комод, ― тихо говорит она. ― Я ее примерила.

Мое лицо вспыхивает.

― Ты это сделала, да?

― Да. Я выглядела мило.

Держу пари, что да.

Держу пари, если я поцелую ее, она ответит мне тем же.

Глаза на ее лицо, не на грудь, глаза на ее лицо, не на грудь.

Нащупываю на поясе брюк карманы, отчаянно пытаясь занять руки. Я превратился в гребаный шар нервной энергии.

― Значит, эта кровать свободна и соседняя тоже. Где ты хочешь спать?

― Честно? Я хочу спать там, где спишь ты.

― Ты хочешь спать в одной постели? ― Заткнись, идиот! Звучит так, будто я с ней спорю — какой кретин станет спорить о том, чтобы делить постель с хорошенькой девушкой? Я.

― Я имею в виду, тебе не будет одиноко здесь одному?

― Я, наверное, вырублюсь, как только моя голова коснется подушки.

Почему все еще говорю?

Ее лицо вытягивается, и, боже, почему я это сказал? Превратился в своего чертового соседа по комнате, который никогда не говорит правильные вещи.

― Ладно… я, пожалуй, возьму комнату по соседству. ― Когда она поворачивается к двери, медленно, как будто идет навстречу своей безвременной смерти, позволяю своему взгляду блуждать по ее стройной спине. Он скользит по изгибу ее позвоночника. Изгибу ее тугой попки, круглые шары бледной кожи, играющие в прятки с нежными трусиками между ее ягодиц.

Лорел останавливается на пороге, положив руку на дерево.

― Спокойной ночи.

Я сглатываю.

― Спокойной ночи.

― Сегодня было…

― Здорово?

― Да.

Черт, почему я не могу попросить ее остаться? Залезть в постель, завернуть нас обоих в одеяла, притянуть ее к себе и целовать до потери сознания?

Потому что я не ищу выгоды.

Я не мои друзья.

― Bonne nuit, Лорел, ― бормочу я.

У нее перехватывает дыхание, и она, прищурившись, смотрит в мою сторону.

― Я сказала, не делай этого.

― Что не делать?

― Не говори со мной по-французски.

― Тебе не нравится?

― Ты же знаешь, что да. ― Она кивает. ― Мне нравится.

― Je ne comprends pas… ― Я не понимаю. Ничего не понимаю ни в девушках, ни в отношениях, ни в том, что должен делать прямо сейчас.

Я совсем запутался.

Она поворачивается ко мне и идет через комнату. Встает передо мной.

― Скажи, я думаю, это звучит красиво. ― Она шепчет, наши тела в дюйме друг от друга.

― Je pense que tu es belle, ― шепчу я в ответ. (перев с фран.: Я думаю, ты красивая).

― Теперь скажи, я не хочу, чтобы ты находилась в соседней комнате.

― Je ne te veux pas dans l’ autre chambre, ― повторяю я. ― Restez avec moi. (перев с фран.: Останься со мной).

Ее груди касаются моей груди, подушечка указательного пальца проводит по контуру моей верхней губы.

― У тебя красивый рот.

― Toi aussi. (перев с фран.: Твой тоже).

Я чувствую, как сгибается моя шея. Голова опущена. Плечи поникли, тело расслабилось.

― Je te veux plus que n'importe quoi que j'avais voulu dans ma vie. (перев с фран.: Я хочу тебя больше всего, чего я хотел за всю мою гребаную жизнь).

― Да. ― Шепот Лорел бьет меня в пах, в то же время мой рот опускается, губы приоткрываются, затаив дыхание. Я уже задыхающийся. Нуждающейся. Взволнованный.

Возбужденный.

Наши лбы соприкасаются.

Пальцы переплетаются.

С опущенной головой я четко вижу декольте ее маечки. Кончики ее сосков твердые, трутся о ткань.

Я выдыхаю, сжимаю ее руки.

Контролируемо.

Когда она приближается ко мне, касаясь грудью, я едва могу это вынести. Теряю все функции мозга, когда Лорел трется этими великолепными сиськами о меня, поднимая подбородок.

Толкает меня носом, пока мы не оказываемся лицом к лицу.

― Ретт, ― она говорит, задыхаясь. ― Поцелуй меня на ночь.

Мы оба дрожим, все мое тело задействовано в этот момент. Я знаю это по тому, как ее плечи слегка вздрагивают, когда прикасаюсь к ее губам.

Нажимаю на них, не требовательно.

Рот у нее податливый, губы полные и пухлые.

Язык мягко касается моего.

Я отпускаю ее руки и подношу свои к ее лицу. Обхватываю ее красивую линию подбородка своими огромными руками, запечатлевая на ней поцелуй так, что я чувствую его до самых пальцев ног. Отодвигаюсь, чтобы мог рассмотреть ее лицо.

Ее голубые глаза сверкают в ответ, яркие, как ее волосы.

― Остаться со мной. ― Restez avec moi.

Пожалуйста.

Лорел решительно кивает.

Когда я убираю руки с ее тела, она тянет меня к левой стороне кровати. Откидывает одеяло и скользит внутрь, волосы рассыпались по зеленым простыням, практически светясь.

Я смотрю на нее.

― Я понятия не имею, что делаю.

― Все в порядке, я тоже.

Ее глаза расширяются, когда забираюсь под одеяло, проскальзываю как можно небрежнее, но мое сердце бешено колотится. Лорел сокращает разрыв, придвигаясь ближе, ноги и бедра прижимаются к моим.

― Ты такой огромный. ― Она протягивает руку, ладонь прижимается к моей груди, рука скользит вниз. Мои плечи дрожат от легкого прикосновения, вся кровь в моем теле течет в нижнюю часть. ― Ты такой теплый.

Мое тело ― горячая топка, пылающее, бушующий ад сексуального подавления. Я представляю, что скоро у меня по лбу потекут капли пота от напряжения.

Боже, я такой твердый. Такой чертовски жесткий. Если она приблизится к моему члену — дотронется до него, ― клянусь, я кончу в этой гребаный момент.

Дрожащей рукой я касаюсь ее талии. Бедра. Любуюсь на шелковистую гладь бледной плоти под грубой кожей моей мозолистой ладони. Зарываюсь пальцами в подол ее белой майки, скользя вверх по ее торсу.

Я умираю от желания снова увидеть ее обнаженную грудь.

Считаю до трех, набираясь храбрости.

Я иду на это.

Другой рукой оттягиваю ткань ее тонкой майки, обнажая розовую плоть ее сосков. Они чертовски близки к совершенству, учитывая, что они единственные, которые я когда-либо видел обнаженными. Единственные, к которым прикасался.

Единственная девушка, с которой я переспал, была еще в школе, когда нам обоим было по семнадцать лет, и мы были едва развиты. Никаких поцелуев, очень мало прелюдий. Мы определенно не раздевались.

Обхватив круглую грудь Лорел, я нежно поглаживаю ее большим пальцем.

― О господи! ― она задыхается, голова откидывается назад. ― Наконец-то.

Мои губы касаются горла девушки, жесткая щетина оставляет отметины на её фарфоровой шее. Целую обнаженную белую плоть ее декольте, пока нежно ласкаю грудь.

― Ты так хорошо чувствуешься, ― тихо бормочет она, теребя мои волосы. Ахает, когда мой язык высовывается, чтобы смочить кожу под ее ухом. ― Сними с меня майку.

Она властная, напористая малышка, и я благодарен ей за это.

― Я хочу чувствовать тебя.

Мы снимаем с нее маечку, и мои глаза, черт бы их побрал, заворожены ее сиськами. Круглые. Полные, с темно-розовыми ареолами, они лучше, чем любая грудь, которую я видел в любом порно.

― Не знаю, зачем вообще надевала эту дурацкую майку. Кого я обманывала, ― ворчит она, когда я бросаю одежду на пол. Лорел выгибает спину, откидывает волосы на подушку, закидывает руки за голову, смотрит, как я смотрю на нее, глаза горят.

Иисус.

На ее губах появляется улыбка.

― Прикасайся ко мне ― это нормально. Я хочу этого.

Когда колеблюсь, она протягивает руку. Палец проводит по фланели, покрывающей мое плотное бедро.

― У тебя сексуальная кожа.

― Ты так думаешь?

― О да, такой сексуальный Ретт. Я фантазирую о тебе.

Удивленно отшатываюсь.

― Ты фантазируешь обо мне?

― Все время. Иногда я гуглю тебя и смотрю твои соревнования по борьбе. ― Она делает паузу. ― Не в жутком смысле, клянусь.

Девушки считают это жутким? Я чертовски уверен, что нет.

― Ты моя поклонница?

― Номер один.

Мы лежим здесь полуголые, и помню, что она хочет, чтобы я дотронулся до нее. Начинаю с ее плоского живота, осмелев, когда она прикусывает нижнюю губу. Ноздри раздуваются.

Скользнув рукой вверх, мы оба смотрим, как ладонь обхватывает ее грудь. Губы Лорел раздвигаются, зрачки расширяются.

Она реагирует на мои прикосновения, и это чертовски удивительно, смотреть, как ее лицо светится, когда она заводится. Опьяняюще.

Глаза следят за моей рукой, наблюдают, как большой палец касается ее соска, голова наклоняется, чтобы лизнуть его.

― Из любопытства, ― выдыхает она. ― Как твоя выносливость?

Почему она спрашивает меня об этом сейчас?

― Не знаю. Я могу пробежать несколько миль, не вспотев.

Она хихикает и стонет.

― Это не то, что я имела в виду.

Когда был моложе, представлял, что, когда я, наконец, начну трахаться с кем-то регулярно, смогу продержаться долго, что буду заниматься сексом часами. Теперь, когда это кажется вполне вероятным, я задаюсь вопросом, смогу ли продержаться пять минут?

Три.

― Я слышала, что борцы… они очень выносливы.

― Да? ― Осмелев, я сосу ее сосок. ― Откуда ты это знаешь?

Ее голова откидывается назад.

― Борцы и хоккеисты. Все дело в бедрах.

― Ты… ― Черт, как бы это сказать без особого энтузиазма? ― Ты хочешь сказать, что хочешь это выяснить?

― Да, я хочу это проверить. Я хотела бы, чтобы это произошло сейчас. ― Ее тихий стон хриплый, когда я продолжаю сосать. ― Но… может, нам стоит подождать, а не торопить события?

Я бы солгал, если бы сказал, что не разочарован; мой твердый член немного опал.

― Абсолютно права.

Ее пальцы впиваются мне в голову.

― Боже, как хорошо. ― Один затяжной стон, а потом: ― Остановись. Я хочу, чтобы ты лег на спину.

― Да, мэм, ― хриплю я, потому что, честно говоря, кто я такой, чтобы спорить?

Она перекатывается ко мне, опираясь на локоть. Рука скользит по матрасу ко мне, пальцы поднимаются по животу к пупку. Указательный палец прослеживает дорожку к поясу фланелевых штанов.

Наши глаза прикованы друг к другу. У меня перехватывает дыхание, когда ее ладонь опускается вниз по моим штанам, пальцы касаются лобка над членом. Брови взлетают к ярко-рыжим волосам.

― Без нижнего белья?

― Без.

― Хорошо, ― ухмыляется она.

Моя нога дергается, когда Лорел развязывает пояс. Мягко дергает за ленту, стягивая штаны с бедер.

― Поможешь мне?

Я поднимаю бедра, стягивая штаны, прохладный воздух в комнате ударяет по моим болезненно чувствительным яйцам. Пинаю их под одеялом. Чертыхаюсь, когда Лорел откидывает покрывало, рука скользит по моему тазу, сжимая основание члена. Медленно качает вверх и вниз.

― Боже, а я все гадала, как он выглядит, ― говорит она. ― Не могу дождаться, когда почувствую тебя внутри себя, Ретт. Я промокла от одной мысли об этом. Это будет так хорошо.

О мой гребаный бог.

Ее свободная рука скользит по внутренней стороне моего бедра, сжимая.

― Малыш, мышцы твоих бедер просто сумасшедшие.

Она что-то говорит, но я слышу только слово «малыш».

Мой член непроизвольно дергается, голова ударяется о подушку. Кулаки сжимают покрывало.

― Вот черт.

Тихий смешок.

― Я бы сказала, что ты это заслужил.

Это?

О, черт, она собирается отсосать мне? Это то, что значит «это»? Господи, пожалуйста, пусть так и будет.

Придвинувшись ближе, ее рука двигается вверх и вниз по моему члену.

― Тебе это нравится?

Я не могу ничего сделать, только приоткрыть губы и отрывисто кивнуть.

― Знаешь, я и раньше дурачилась, но еще никому не отсасывала. Хочу сделать это с тобой.

Что сделать? Что она хочет сделать со мной? Что она говорит?

Как меня зовут?

Я чувствую ее руку на моем члене, давление. Удовольствие. Когда она отпускает меня и садится на меня верхом, прижимаясь губами к моим, наши губы и языки сплетаются в клубок, беспорядочный клубок. Горячий. Открытый рот. Неистовый.

Наши зубы стучат, руки цепляются друг за друга. Кожа, сиськи, задница.

― Боже, ты сводишь меня с ума. ― Ее язык лижет мою шею. Ключицу. Сосок. Медленно спускается вниз по моему торсу, целуя и облизывая мой счастливый след. Сжимает член одной рукой, яйца другой. Указательный палец давит на…

― О, г-господи б-боже!

Ее рот скользкий, влажный, язык дразнит головку. Чувствительный кончик. Сосет.

И сосет, и сосет, пока я не забываю, как нужно дышать.

― Черт побери. Вот дерьмо. Дерьмо.

Прошу Тебя, Господи, не дай мне кончить. Пусть это продлится дольше.

Внезапно мне становится ясно, почему парни в команде постоянно болтают о минете, тупые засранцы, ― это так чертовски невероятно.

Я стону, запрокинув голову и вцепившись в одеяло, чтобы не поддаться искушению зарыться в ее волосы. Прикусываю, проводя зубами по нижней губе.

― Оо… да.…

Голова Лорел качается вверх и вниз на моем члене; мое зрение затуманивается, пытаясь сфокусироваться на ее лице. Это невозможно.

― Черт, Лорел, ― громко стону я. Мои глаза сдаются, закатываются, звезды вспыхивают за веками. ― Чееерт.

Когда она что-то напевает, я теряю самообладание. Теряю контроль над собой, толкаясь ей в рот, раз, другой. Яйца напрягаются, член подергивает. Нервы посылают спазмы по всей нижней части тела, когда я кончаю.

Крошечные толчки удовольствия.

Ничего никогда не чувствовалось так хорошо за всю мою гребаную жизнь.

Лорел

Когда Ретт кончает, он издает самые удивительные звуки. Эйфория, сексуальность, протяжные стоны, руки на простынях. Костяшки пальцев побелели.

Боже, это сексуально, это сильно. Это контроль.

Я провожу руками по гладкой коже его бедер, белой плоти, усыпанной темными волосами. Мужественный и мускусный. Его член все еще твердый.

Это невероятный член, немного больше, чем в средний: тупой и ребристый во всех правильных местах, я знаю, что это будет оргазмично, когда мы, наконец, займемся сексом. Держу пари, он может заставить меня кончить дважды с такими мускулами, я размышляю, скользя ладонями по его упругой заднице, представляя, как она вколачивается в меня снова и снова в миссионерской позе, от этой мысли мне становится жарко.

Я плюхаюсь на кровать рядом с ним и кладу ладонь ему на живот. Он берет меня за руку, проводит указательным пальцем, тяжело дыша.

Поворачивается ко мне лицом, опускает голову мне на грудь. Щелкает языком по моему соску. Сосет, оттягивая назад и дуя прохладным воздухом.

Я люблю это. Мне нравится, что Ретт заставляет меня чувствовать.

Как малейшие мелочи, которые он делает, посылают волны желания через меня.

Волны вожделения.

Удовольствия.

Он поднимается на колени, его большое тело парит надо мной. Изучает. Карие глаза скользят по каждому изгибу моего тела, от гладкой ключицы до колен. Вперед и назад, пока эти глаза не останавливаются на моем нижнем белье.

Ретт опускается на четвереньки, играет губами у моего уха. Вчерашняя щетина щекочет шею.

― Ты хочешь, чтобы я… ― Он сглатывает, колеблясь.

Жду, желая услышать его вопрос, прежде чем начать умолять. Покачиваю бедрами, хочу, чтобы он раздел меня.

Боже, я была так возбуждена с тех пор, как встретила его.

― Скажи это. ― Я слегка поворачиваю голову и касаюсь губами его уха. ― Спроси меня.

― Veux-tu que je te fasse un cunni? ― Его хриплый шепот ударяется о раковину моего уха, вибрируя в моей сердцевине. ― Ты хочешь, чтобы я сделал тебе кунни?

― Когда ты так говоришь? Боже, да.

― Я никогда, э-э, не делал этого раньше.

Почему это меня не удивляет?

― Неужели?

― Нет. ― Он ползет вниз по моему телу так же неторопливо, как я ползла по его, цепляясь пальцами за резинку моих прозрачных трусиков, но не стягивая их вниз. ― Они сексуальные.

У него похотливый голос. Опьяняющий.

Его теплое дыхание не просто плавит мои девичьи части, оно заставляет их извиваться. Огромные руки раздвигают мои ноги, шероховатые пятна на подушечках его пальцев создают покалывающий контраст на моей коже.

Ретт еще даже не прикоснулся ко мне губами.

Я вытягиваю голову, чтобы посмотреть, что он делает, почему остановился.

― Малыш, что ты делаешь?

Пытаешься свести меня с ума?

― Смотрю.

Смотрю. О боже, этот акцент.

― Ты чертовски сексуальна. ― Губы целуют внутреннюю сторону бедра. Нос пробегает вверх и вниз по моему нижнему белью, вызывая громкий вздох, вырвавшийся из горла. ― Ты уже пахнешь сексом.

Локтями раздвигая мои колени, он скользит лицом ко мне. Устраивается поудобнее в изножье кровати. Пальцы оттягивают ткань моего нижнего белья в сторону, язык без предисловий скользит вверх по середине моей щели.

Инстинктивно я хватаю его за волосы, раздвигаю ноги, уже трясущиеся от прикосновения его языка. Не в силах вымолвить ни слова, пока он спускается в подземный город, я открываю рот.

Не выходит ни звука.

Следующие несколько минут, секунд или десятилетий я лежу, дрожа на кровати, пока Ретт заставлял меня кончать языком, ртом и пальцами, его ладони смимают мою задницу. Предплечья держат мои ноги открытыми.

Моя голова дергается, плечи отрываются от кровати.

― Ретт. — Я хочу, чтобы он остановился ― остановился, взобрался на меня и хорошенько трахнул своим твердым членом. ― Я х-хочу…

Его ответ? Усиленное посасывание моего клитора.

Я немедленно кончаю.

― Ооооо… чеееерт… это… оооо…

Вцепляюсь руками в матрас, пытаясь получить контроль над моими взбесившимися гормонами. Мое трепещущее тело чувствует себя так, будто подключено к розетке, сотни электрических разрядов проходят через него. Все нервные окончания горят одновременно, и я лежу, дрожа. Распадаясь на части.

Когда Ретт выныривает, чтобы глотнуть воздуха, он вытирает рот рукой и ползет вверх по моему телу. Ложится сверху и целует меня в губы. Открыв рот, я хватаю его за шею, втягивая внутрь язык.

Вес его тела подобен наркотику, его член скользит в пространство между моих ног, но не внутрь меня.

Во всяком случае, пока.

Его губы целуют меня в висок.

― Я все правильно сделал?

― Кажется, я только что умерла. ― Мои груди прижаты к его груди, и это как бы заводит меня — снова. Корчусь под ним. ― Это я говорю с тобой из загробной жизни.

― Я думал, ты кончишь позже, ― признается он.

― Я тоже, Господи. Это было неловко. ― Вздыхаю. Целую его в подбородок. ― Я надеялась, что это продлится дольше. ― Убираю волосы с его глаз. ― Как ты научился этому, если никогда раньше не делал?

― Ээ…

Я прищуриваюсь.

― Ты смотришь порно?

Его смех глубокий, веселый. Виновный.

― Да, иногда.

― Хорошо. Как и я.

Улыбка Ретта такая милая, что у меня сводит живот.

― Нам надо поспать, а?

― Да. Я пойду умоюсь, а потом мы пойдем спать. Ребята вернутся утром.

― Тьфу, не напоминай мне.

Когда я откатываюсь, он кладет ладонь мне на задницу и шлепает по ней.

― Мы… э-э… не хотим снова одеться?

Я поднимаю бровь.

― Ты хочешь?

― На самом деле, нет. Я всегда хотел спать голым с кем-нибудь.

Мои брови взлетают вверх.

― Для тебя это первая ночь, не так ли?

― Ты смеешься надо мной?

― Нет. Если ты хочешь быть обнаженным со мной, тогда я хочу быть обнаженной с тобой.

― Ладно. Мы не будем снова одеваться. ― Ретт помогает мне встать с кровати, и я иду за ним в ванную, любуясь его круглой задницей, мускулами, сокращающимися в подколенных сухожилиях и квадрицепсах.

― Одежда была бы пародией на этом этапе.

Мы снова делаем вид, что чистим зубы. Я ухожу, чтобы он мог пописать в одиночестве. Возвращаюсь в постель, отодвигаюсь в дальний угол, натягиваю одеяло на грудь.

Погружаюсь в блаженный сон.