Воспитательные часы

ГЛАВА 22

«Это была одна из тех ситуаций типа «раз уж мы оба голые»…»

Лорел

― Мы, вероятно, должны поговорить о том, что не использовали презерватив в эти выходные.

Мы в библиотеке кампуса, одни в дальнем углу; я выбрала его, потому что он отдаленный, тускло освещенный и уединенный — идеальное место, чтобы упомянуть о нашей оплошности. Хотя, когда я так говорю, это звучит так тривиально, когда на самом деле это не так.

Все поведение Ретта меняется: тело выпрямляется, ручка зависла над бумагой, губы сжаты в тонкую линию.

― Нам нужно об этом поговорить? Ты…

― Не волнуйся, я на противозачаточных — ну, ты знаешь, таблетках, — но мы никогда не говорили об этом до того, как ты, ну, ты знаешь… не использовал резинку, а мы должны были.

― Мне очень жаль. ― Он в отчаянии проводит рукой по волосам. Стыдливо. ― Я не подумал.

― Дело не только в тебе, дело в нас обоих. Теперь, когда мы говорим об этом, я хотела, хм… ― Курсор на моем ноутбуке подмигивает мне из застопорившегося документа Word. ― Я думаю, мы можем согласиться, что мы эксклюзивны?

Болтаю без умолку, не в силах контролировать ни свой рот, ни эмоции:

— Хочу, чтобы ты почувствовал меня. ― И я подумала, раз уж мы взрослые, мы должны честно поговорить об этом.

Ретт смотрит на меня, его щеки все еще пылают.

― Полагаю, мы оба в безопасности?

У меня не было секса уже несколько месяцев, и мы с ним были парой.

Хотя, когда я заподозрила, что Тэд мне изменяет, я пошла и прошла тест несмотря на то, что всегда использовал презерватив. Он никогда по-настоящему не доверял никому, чтобы никто не заманил его в ловушку отношений с беременностью — не с ним, готовящимся к NFL в выпускном году.

Тем не менее, я была протестирована, с чистыми результатами.

― Я больше ни с кем не встречаюсь и не собираюсь. ― Ретт не отвечает, поэтому подсказываю ему. ― А ты?

Наконец он отвечает с ухмылкой:

― То, что ты даже спрашиваешь, иногда заставляет меня удивляться тебе, Лорел, ― шутит он.

― Что ты имеешь в виду?

― Оглянись, у моей двери нет очереди.

Мой лоб морщится.

― Ты все еще получаешь сообщения?

― Ну, да, но это ничего не значит.

― Сколько?

― Не знаю, несколько в день?

Несколько в день? Как я могла этого не знать? Мое лицо становится горячим при мысли о случайных, распутных девушках, посылающих ему сообщения. Девушках, которые бы охотно отсосали ему или позволили трахнуть себя.

― Ничто не мешает тебе отвечать на них, не так ли? Я должна доверять тебе.

― Никто из них на самом деле не хочет трахнуть меня, Лорел, а если и хочет, то они из тех девушек, которые трахают кого угодно.

― Откуда ты знаешь?

Он выглядит нетерпеливым.

― Просто знаю.

― Давай, ― настаиваю я. ― Они все не могут быть легкодоступными. Бьюсь об заклад, некоторые из них на самом деле респектабельные, честные граждане.

Его карие глаза закатываются к потолку.

― Я все равно не хочу трахаться ни с кем из них.

― Не мог бы ты показать мне?

Я умираю от любопытства, и это первый раз, когда попросила посмотреть его телефон. Знаю, что это личное, но хочу кое-что доказать ― у него есть девушки, которые бомбардируют его предложениями секса, так зачем беспокоиться обо мне?

Не хочу показаться ревнивой или собственницей, но вот мы здесь. Я ревновала все это время, если быть честной с самой собой, но просто не признавала знаков.

― Можешь посмотреть.

Он протягивает телефон, окно мессенджера открыто.

Мои проницательные голубые глаза сканируют экран.

Лицо пылает, горит.

Сообщение за сообщением появляются на маленьком дисплее, прокручиваются мимо, когда я двигаю большим пальцем, каждый неизвестный контакт.

― Мне показалось, ты сказал, что их всего несколько.

Их сотни. Мой палец ударяет и ударяет, посылая каждое сообщение, одну непристойную фразу за другой. Фото. Мемы.

Он наклоняется, указывая на экран в качестве объяснения.

― Это было несколько недель назад. Теперь я получаю только десять в день.

― Всего десять в день? Прекрасно, ― невозмутимо отвечаю я.

― Ты выглядишь расстроенной.

― Я не расстроена. ― Это нечто совершенно иное.

Я ревную — так чертовски ревную, что жалею, что вообще заговорила об этом и попросила показать этот дурацкий телефон.

― Девчонки кидаются на тебя.

― Ну и что?

― Ну и что?

― Вот как мы познакомились, почему тебя это волнует?

― Потому что, ― раздраженно фыркаю я, ― так мы и познакомились.

― Я удаляю большинство из них. ― Он изучает мое лицо. ― Лорел, ты как будто… не знаю, ревнуешь или что-то в этом роде.

― Это потому, что так оно и есть!

Бедняжка выглядит таким озадаченным. Такой восхитительно невежественный.

― Почему?

― Ты сейчас серьезно?

― А ты?

Я вздрагиваю. Ненавижу говорить, как одна из тех неуверенных в себе, цепких девушек, которых не выношу. И все потому, что он отказывается признать, что я ему нравлюсь. Не говорит мне, что чувствует. Что еще важнее, он не признается себе в моих чувствах к нему.

Я жажду этих трех слов, так желаю услышать их от него, что не знаю, что на меня нашло. Это гораздо глубже, чем вожделение, которое испытываю к нему каждый день, или как я хочу видеть его, когда мы не вместе. Или как от одного вида его имени на моем телефоне или его машины, припаркованной на улице, меня бросает в дрожь.

Звук его голоса, когда Ретт произносит мое имя.

Как он выглядит, когда возбужден или смущен.

Я влюбляюсь в него.

И это всегда было нашей проблемой, не так ли?

До меня доходит: я знаю, что чувствую, а он знает? Ретт убедил себя, что такая девушка, как я, — что бы это ни значило, — не сможет искренне полюбить его, не говоря уже о том, чтобы влюбиться по уши.

Мое сердце замирает.

― Ретт? ― Я возвращаю ему сотовый.

― Хмм?

― Я… ― Колеблюсь. Сказать ему? Я не должна говорить этого сейчас, не время и не место, но я всегда была слишком импульсивна.

Хочу позвонить Лане за советом, она отговорит меня от края бездны. Я не знаю, как ориентироваться с таким парнем, как Ретт, который держит себя в руках. Который не гоняется за девушками, потому что у него нет уверенности.

Который знает, чего он хочет, но не знает, как это принять.

Я делаю глубокий вдох.

― Думаю, что я расстроена, потому что… ― Мое лицо в огне, горит до корней волос, и я молюсь, чтобы он понял намек. ― Может быть…

― Что ты может быть?

Я не могу понять его ответ ― он встревожен, раздражен или…

― Ты можешь сказать мне, Лорел. Что бы это ни было.

Ретт

― Просто выплюнь — это все равно, что сорвать пластырь. ― Господи, что бы это ни было, я хочу, чтобы она это сказала. Избавила меня от проклятых страданий.

Она нервничает. Выглядит виновато.

Что, черт возьми, так трудно сказать? Она встречается с кем-то еще? Она меня бросает? Черт, это убьет меня.

― Лорел? ― Я едва могу произнести ее имя, от ее молчания меня тошнит.

Когда она открывает рот и вздыхает, из нее вырываются пять слов, которые я никак не ожидал от нее услышать:

― Кажется, я влюбляюсь в тебя.

Моргаю.

Краснею вплоть до боксеров. Проглатываю комок, образовавшийся в горле. Повторяю эти слова снова и снова в своей голове, пока они играют на повторе.

Она серьезно только что сказала, что влюбляется в меня?

Не может быть, бл*дь.

― Слегка. ― Она ерзает в своем кресле. ― Разве ты не собираешься что-то сказать? ― Ее глаза блестят как небо перед дождем. Ее голос? Робкий, хрупкий и необычайно тихий. Шепот: ― Пожалуйста, скажи что-нибудь.

Я понятия не имею, что сказать.

Она любит меня? Эта девушка ― эта горячая, великолепная, сексуальная, умная девушка ― любит меня?

Это отказывается угнездиться в мозгу. Не усваивается.

Не может.

― Боже мой! ― У нее вырывается мучительный возглас. ― Ты не чувствуешь того же. ― В ее широко раскрытых глазах вспыхивает ужас. Опустошение.

Ни одна девушка никогда не говорила мне, что любит меня, если не считать моей матери.

Я сижу в ошеломленном молчании, обдумывая, в основном, сходя с ума.

― Это не так, ― наконец, выдыхаю я, мои собственные слова скрипучие. ― Я просто не знаю, что сказать.

― Тебе не нужно ничего говорить. Я поняла. Не говорила это тебе, чтобы ты отвечал тем же. Мне просто нужно было выговориться, чтобы ты знал, что я серьезно к тебе отношусь. Что бы ты знал. ― Она вскакивает, чуть не опрокидывая стул. ― Мне пора.

― Господи, Лорел, пожалуйста…

Ее ладонь поднимается, чтобы остановить меня, нос краснеет. Она сейчас заплачет.

― Пожалуйста, просто позволь мне уйти, хорошо? Я хочу уйти. Со мной все будет в порядке.

Но она не в порядке, и я тоже.

Ни в коем случае.

Я позволяю ей уйти, на самом деле сижу и смотрю, как она собирает свои вещи, сдерживая слезы, когда запихивает дерьмо в свой рюкзак, все время желая, чтобы мозг заработал.

Господи, подскажи мне хоть раз, что я должен сейчас сказать.