Воспоминания о II съезде РСДРП

Р.С. Землячка. Организация бюро комитетов большинства

[86]

В период подготовки II съезда В.И. Ленин письмом, которое привез в Полтаву И.И. Радченко, поручил мне выехать в Одессу в качестве агента «Искры» для завоевания Одесского комитета. С этого времени и до 1917 г. протекает моя нелегальная жизнь.

Владимир Ильич придавал особенное значение печатному органу. «Искра» призвана была не только пропагандировать вопросы правильного построения партии. Она одновременно объединяла вокруг себя лучшие силы, мобилизовала лучших рабочих на борьбу с оппортунизмом. Небольшая группа искровцев боролась тогда с «экономистами».

Период «Искры» начался для меня в Полтаве в 1901 г., где находилась небольшая группа поднадзорных социал-демократов и где был тогда центр «Южного рабочего». Намечавшиеся уже тогда разногласия в партии были выражены в этом органе, которым руководили поднадзорные Левины (один из них – Егоров, по II съезду). Но разногласия носили тогда чисто теоретический характер и получили организационную форму лишь с появлением «Искры». Полтава являлась центром эсеров, где сосредоточились крупнейшие силы их партии. Борьба с последними ослабляла борьбу внутри группы, и вследствие этого среди нас были товарищи, недостаточно разобравшиеся в существе внутренних разногласий…

Задача искровской группы заключалась в том, чтобы создать возможность наибольшего распространения «Искры», пропагандировать ее идеи. Мы воевали за каждую букву ленинского слова, за каждого рабочего. Мы видели в каждом противнике «Искры» врага, который, ведя работу против правильного построения партии, толкает партию к оппортунизму и расплывчатости, гибельным для партии. Мы были непримиримы. И только благодаря этой непримиримости мы очень быстро отвоевали позиции.

В нашей группе были оттенки (Малянтович уже тогда нерешительно подходил ко всем нашим мероприятиям), но они не проявлялись в практической работе, так как нам приходилось ожесточенно бороться за «Искру», против группы «Борьба»…

Во главе «Борьбы» стоял Д.Б. Рязанов. Но «Искра» оказалась сильнее, и мы победили, завоевав на свою сторону вместе с рабочими местную организацию… Искровцы из маленькой группы интеллигентов превратились в довольно многочисленную (по тому времени) и влиятельную группу, со значительным количеством рабочих.

Огромное значение в подполье имела типография. Своей типографии у нас в Одессе не было. Неоднократные попытки организовать свою типографию проваливались. К этому времени относится также провал типографии, которую организовал А.А. Сольц. И несмотря на это, в течение очень короткого времени Одесский комитет был завоеван на сторону «Искры».

Положение в Одессе мы считали уже достаточно прочным, и меня сочли возможным перебросить в Екатеринослав, где провалы комитета происходили чуть ли не каждый месяц. Провокатор обнаружился значительно позже; им оказался некий Батушанский, зубной врач, у которого в течение долгого времени были наши явки и квартиры для собраний.

Из-за частой смены работников организация переживала постоянные колебания. Связь с массой была слаба. В организации орудовал младший Цедербаум – ярый антиискровец, позже меньшевик, неплохой оратор и организатор-массовик. Внутри комитета часто получали перевес противники «Искры» благодаря одному колеблющемуся товарищу, по кличке Борис. Но рабочие группы на больших екатеринославских заводах постепенно переходили на нашу сторону.

Это было уже в 1903 г. Подготовка к съезду была в самом разгаре. К нам летели всевозможные посланцы – и от рабочедельцев и от просто колеблющихся. Организация была к этому времени уже прочная, большинство в ней было крепкое, искровское. Масса была уже наша. Но чем крепче становилась организация, тем сильнее нажимала полиция.

Провокатор Батушанский, который знал всех в лицо, выдавал и поодиночке и скопом. Больше трех месяцев там не мог оставаться ни один из видных работников. Прошло три месяца пребывания моего в Екатеринославе, и все сигнализировало о моем близком провале. Тогда организационный комитет приказал мне немедленно уехать за границу для подготовки II съезда.

И тогда, если память мне не изменяет, я впервые увидала Ильича. Все значительное в жизни партии неразрывно связано с личностью Ильича, и на этой встрече незадолго до II съезда мне хочется остановиться подробнее.

Ильич жил тогда с Надеждой Константиновной и ее матерью на маленькой дачке в деревушке не то в окрестностях Берна, не то Цюриха[87].

Помню кухоньку, идеально чистую, где мы пили чай и где Ильич аккуратно выполнял свою часть обязанностей по хозяйству – перетирал чашки.

При первой личной встрече меня больше всего поразила в Ильиче необыкновенная мягкость, внимательность и деликатность в отношении к новому человеку. Он прощупывал каждого нового работника насквозь, но так, что вы чувствовали какую-то особенную, ему свойственную деликатность. Позже я узнала очень хорошо, как прощупывает Ильич своего идейного противника, как умеет он отбрасывать не только активного врага, но все дряблое, колеблющееся, что часто в огне сражений наносит вред не меньший, чем может нанести организованный враг.

Первое, что меня поразило в нем, – это удивительное знание, до мелочей, всего, что делалось тогда в организациях на местах. Он знал каждого искровца, его способности, его слабые стороны. Он имел особенность слушать, впитывая в себя каждое слово о том, как реагируют массы на нашу борьбу внутри организации. Мы наперебой рассказывали ему о жизни в России, а он с довольным видом потирал руки, делая про себя выводы, отмечая что-то на бумаге.

Собирание партии по одному человеку, по маленьким группам, борьба против оппортунистических взглядов в вопросах организации, которые на съезде оформились в меньшевизм, методы борьбы и сила влияния каждой группы – все то, о чем мы и другие товарищи рассказывали тогда Ильичу, давало ему ясное понимание действительного положения в России, и на этом отчасти Ленин построил свою тактику на самом съезде. Особенно его интересовала тогда наша работа среди рабочих и влияние наших противников на определенные группы рабочих.

Ильич мало высказывался и много, непрерывно и жадно расспрашивал о России, о каждой мелочи борьбы. После Ильича меня взяла в переделку Надежда Константиновна, учинив допрос по организационной части, об установлении связи путем шифра и пр.

Несколько замечаний, сделанных Ильичем по сравнительно мелким вопросам, осветили для меня новые перспективы организационной борьбы. Внимательное отношение Ильича к мельчайшим извилинкам нашей организационной борьбы, к самому незначительному проявлению мысли и борьбы рабочего в России показало мне уже тогда, как умеет Ильич строить – на действительном знании движения рабочих, на знании малейших поворотов в развитии этого движения.

В Женеве, куда все мы съехались, мне пришлось оставаться недолго. Меня вместе с С.И. Гусевым направили в Брюссель для подготовки к съезду. Но те несколько совещаний, на которых Ильич излагал программу работ съезда, рисовали фактически картину возможного раскола. Мы жили это короткое время как в лихорадке, отдавая себе ясный отчет в важности для партии этого съезда. Линия, намечавшаяся в рядах наших будущих противников, вызывала величайшие опасения, заставляла Ильича с особенной, ему только одному свойственной энергией организовывать, разъяснять и убеждать, анализировать положение, намечать перспективы будущей борьбы.

Я была направлена для приема делегатов в Брюссель, где мы собирались созвать съезд и откуда нас выслали к границе, как только собралось человек 50. Переезд через границу был связан с большими трудностями. Поэтому довольно значительная группа прожила в Брюсселе дней 20, дожидаясь остальных. Среди делегатов шло оживленное обсуждение вопросов, стоявших на съезде. И драка началась уже до съезда. Еще до съезда определились некоторые фигуры «твердокаменных», оппортунистов, «болота». В Лондон многие приехали, уже изрядно перессорившись между собой.

Я помню, какое впечатление производили на противников речи Ильича на II съезде. Вялость их ответов на нападки Ильича говорила о той оцепенелости мысли, которую они испытывали от железной и ничем не опровержимой логики Ильича. Мне говорили бундовцы и меньшевики на II съезде, позже другие наши противники, что после речи Ильича, ясной и простой, нужно некоторое время, чтобы собрать свои растерянные мысли. Впечатление от ясности его речи остается такое, что каждому начинает казаться, что Ильич высказал его мысль.

Оформившиеся на съезде разногласия казались многим, и в первую очередь «болоту», созданными на почве дрязг и склоки. Наши противники считали, что разногласия создались из-за пустяков…

Весной 1904 г. раскол в партии назрел настолько, что стал ясен для широких партийных масс. Ряд членов ЦК растерялся из-за боязни полного разрыва с меньшевиками перед началом решительной борьбы. ЦК в России взял линию примиренчества.

Примиренчество на всех этапах жизни партии неизбежно приводило к оппортунизму.

В августе или сентябре 1904 г. в Женеве состоялась конференция 22 большевиков, на которую я была вызвана Владимиром Ильичем и которая фактически положила начало подготовке к III съезду большевиков. Эта конференция, помню, наполнила нас радостью и придала исключительную энергию. Ленин на конференции был особенно радостен. Кончался период мелких дрязг, кружковщины, тяжелой, утомительной борьбы по мелочам с нечестными вылазками меньшевиков и примиренцев.

Ильич правильно учел настроение организаций. Совещание (конференция 22-х) было посвящено исключительно выяснению сил и организации Бюро комитетов большинства. Через несколько дней, несмотря на крайнее утомление от пережитых волнений и трудного переезда, мы мчались обратно в Россию, окрыленные ясностью линии, решимостью и верой в победу, которую так крепко вдохнул в нас Ильич. Мне лично по поручению организации удалось тогда объездить с резолюцией конференции 13 комитетов: Рижский, Московский, Петербургский, Тверской, Тульский, Бакинский, Батумский, Тифлисский, Кутаисский, Екатеринбургский, Пермский, Ярославский и Вятский.

Хорошо помню, что была в Риге, где организовали собрания с Папашей (Литвиновым), в Баку, где останавливалась у Красина, в Тифлисе (устраивал собрание Миха Цхакая), Екатеринбурге, где организовала собрание Кирсанова. Объездила Тверь, Тулу и ряд других комитетов. Большинство резолюций, принятых по моему докладу этими комитетами, вошли в сборник «Как рождалась партия большевиков». В Баку мне сообщили, что Дубровинский (Иннокентий) успел уже побывать до меня с примиренческой резолюцией. Но это не остановило меня, и, кажется, через три дня после принятия его резолюции Кавказский комитет принял резолюцию, высказавшуюся за созыв III съезда.

Несмотря на то, что до моего объезда эти же комитеты объехали примиренцы, комитеты один за другим присоединились к резолюции «22-х». Ожесточенная была борьба в Петербурге, но и там вскоре сдались под давлением рабочих масс.

В декабре на Северной и Южной конференциях было выбрано Бюро комитетов большинства (БКБ). Какое значение Ленин придавал конференциям большинства и выбранному на них Бюро комитетов большинства, можно видеть из трех выдержек из его письма ко мне от 26 декабря 1904 г.:

«Такая конференция (Северная. – Ред.) – труднейшее дело при русских условиях, удалась она, видимо, отлично. Значение ее громадно…» И дальше: «Теперь задача такова: 1) как можно скорее выступить в России с печатным листком о Бюро Комитетов Большинства. Ради бога не откладывайте этого ни на неделю. Это важно чорт знает как». И еще дальше: «Скорее извещение публичное о бюро и непременно с перечнем всех 13-ти комитетов. Скорее и скорее и скорее!»[88]

Ленин торопился прочно сорганизовать большевистскую партию, чтобы к моменту массовых боев иметь подлинно революционную партию и твердо повести пролетариат в бой.

«Мелкие дрязги» и «пустяки», внутренняя склока, как определяла тогда некоторая часть партии внутрипартийную борьбу, на самом деле была борьбой за крепость рядов партии, за ее монолитность, за железную дисциплину, за четкую программу и устав партии. Непримиримая борьба с оппортунистическими элементами всех оттенков закаляла и организовывала. «Твердокаменный» большевик не упал с неба. Он выковывался в этой повседневной борьбе.

Теперь, когда оглядываешься назад, на три десятка лет, мы можем лишний раз с уверенностью подчеркнуть, что величайшие победы, одержанные нашей партией сегодня, являются результатом победы, одержанной Лениным на II съезде, и той упорной борьбы за чистоту рядов партии, за ее единство, которую со всей непримиримостью ведет партия.