Воспоминания о народном ополчении

СОЗДАНИЕ 6-ой ДИВИЗИИ НАРОДНОГО ОПОЛЧЕНИЯ ДЗЕРЖИНСКОГО РАЙОНА ГОРОДА МОСКВЫ

22 июня 1941 года было воскресенье. После дождливой ночи настало ясное летнее утро, которое дышало свежестью и, казалось, мирным покоем. Это особенно чувствовалось за городом, где мы вместе с женой обрабатывали наш первый огород. И вдруг до нашего дома долетела страшная весть - утром немецкие самолеты бомбили Киев, Минск, Севастополь, немецкая армия, нарушив мирный договор, начала военные действия на всем протяжении наших западных границ. Эту весть, изменившую всю нашу жизнь, принесла нам самая обыкновенная женщина, одна из тех, что так часто проходила по улице вдоль нашего забора. Но сказала она это взволнованным голосом, в котором слышались слезы, тревога, негодование. Мирное, тихое утро превратилось в первый день Великой Отечественной войны.

Скорей в Москву! Там уже, наверное, есть повестка в военкомат... На станции много народа, лица взволнованные, у репродукторов в молчании стоят люди, все ждут известий: что будет дальше, как развернутся события, что будет делать страна, какова судьба каждого ближнего и твоя собственная судьба.

То тут, то там слышны возгласы возмущения вероломным поступком гитлеровской Германии, но теперь это уже факт. Теперь больше думают о том, что делать, как отбить нападение, как наказать зарвавшегося врага.

Москва уже совсем другая, что-то изменилось в ней. Еще все одеты в праздничные платья, еще все напоминает мир, но что-то отделило всех людей от мира.

Вот институт, такой же как вчера, вот сад, булочная, вот вчерашняя мирная газета, но чувствуется, что это все прошло, теперь другая жизнь, мира нет, есть война. Мы не слышим грохота орудий, взрывов бомб, но каждый представляет, что мира нет, что есть война, и от этого люди стали серьезнее, напряженнее взгляды, порывистее движения. Как огромный океанский пароход отчаливает от берега, чтобы пуститься в плавание по безбрежному водному простору, так наша страна отошла от "берега" мира и вверглась в пучину войны, и там, где лежала черта между миром и войной, было это летнее утро 22 июня 1941 года.

Каждый день приносит тревожные вести: враг перешел государственную границу, враг бомбит наши мирные города и села, наши войска с боями оставили Бессарабию, враг вошел на украинскую землю. Все живут известиями с фронта, радио не выключается весь день, у газет на улице по утрам собираются люди. В армию призывается 13 возрастов. Многие уже в армии и уехали на фронт. На заводах кипит напряженная работа, люди по суткам не уходят от станков, на предприятиях происходят митинги протеста и возмущения против вероломного нападения гитлеровской Германии. Организована противовоздушная оборона, в каждом доме созданы команды местной противовоздушной обороны. Я записан в пожарную команду вместе с И.И. Савиным, соседом по дому. Мы дежурим ночью на чердаке нашего дома.

Каждую ночь воздушные тревоги, гремят зенитные орудия, свистят осколки зенитных снарядов, прожекторы разрезают небо яркими полосами - они ищут самолеты врага. Население во время воздушных тревог уходит в бомбоубежища: у нас бомбоубежища в институте и в подвале Химического корпуса.

Но мне не пришлось побывать в бомбоубежище, мое место по расписанию дежурства команд - чердак нашего дома. Оттуда, с крыши дома видна Москва, но она теперь совсем другая, не такая, как пять дней назад: светомаскировка сделала ее неузнаваемой, она погружена во тьму. Мы следим за светомаскировкой: на лестничных клетках - синие лампы, на окнах - шторы, на улицах фонари не горят. Мостовую кое-где приходится красить белыми полосами, чтобы видели машины. Фары не включают, машины идут без огней. Окна домов оклеены полосами бумаги: говорят, что это помогает - стекла становятся крепче, и больше вероятности, что стекла не выбьет взрывной волной от авиабомбы.

На чердаках заготовлены ящики с песком. Чтобы песок можно было бросать на зажигательную бомбу издали, его насыпают в чулки.

Кругом работают курсы ПВО, санитарные курсы. Моя мать обучает прямо во дворе нашу санитарную дружину по оказанию первой помощи, отец является начальником ПВО нашего двора.

Днем наша жизнь кажется такой же, как и раньше, если так может казаться в этой обстановке; я хожу заниматься в аспирантуру, сдаю экзамен по философии на "отлично". Экзаменатор тов. Савельев поздравляет с полученной отметкой. Папа ходит в институт, заканчивает экзамены, готовит кафедру математики к новому учебному году, мама ездит на работу в институт Обуха, но она теперь приезжает обычно поздно. Моя жена ездит в свой институт Маркса, Энгельса, Ленина, где она работает младшим научным сотрудником в секторе Маркса. Я иногда заезжаю за ней, и мы идем домой пешком. Мы говорим всегда о войне, о том, что наши основные части еще, наверное, не вступили в бой с врагом, считаем, сколько у немцев сбито самолетов, и сколько они потеряли танков; мы ждем перелома в ходе войны в нашу пользу, но вести с фронтов не утешают нас, враг продолжает продвигаться на нашу территорию, бомбит наши города, и мы утешаемся тем, что наши самолеты авиации дальнего радиуса действия бомбят столицу Германии - Берлин.

В условиях войны наша жизнь продолжает идти как бы по- старому, только больше забот, только редко приходится спать ночью, только не покидает нас чувство тревоги. Вся жизнь как бы в тумане, как бы во сне, от которого надо вернуться к реальности. Хочется каких-то особенных дел; все, что было до войны, кажется не тем, что должно быть теперь, во время войны.

Ночь третьего июля сменилась утром. Темный город, исчезавший во мгле ночи, стал виден в первых лучах зари; не гасли огни города в свете утренней зари, не гасли потому, что их не было. Дневной свет заполнил просторы между домами, стали видны ближайшие дома, все четче вырисовывались очертания театра ЦДКА, затем стали видны башни Кремля, и весь город теперь такой же, как обычно, предстал перед нашими глазами. Утро чудесное, тихое летнее утро, город, подернутый розоватой дымкой, дымкой утренней зари. Все было таким же, как 10 дней назад.

Но вот низко с бешеной скоростью пролетел над нами красавец-истребитель. Это один из патрульных самолетов, которые теперь находятся в воздухе над Москвой на случай налета фашистских бомбардировщиков. Нет, теперь совсем другое; вот и мы с Иваном Савиным стоим на крыше нашего дома и встречаем утреннюю зарю. Наше дежурство окончено, мы спускаемся на землю по пожарной лестнице, обходим дом и Химический корпус, подходим к крыльцу, хотим прощаться, но вдруг слышим из открытого окна позывные: "...Широка страна моя родная...". Знакомая мелодия заставляет нас насторожиться, мы подходим к окну и слушаем. Голос диктора говорит: "...Сейчас перед микрофоном будет выступать председатель комитета обороны тов. Сталин”. Трудно передать то волнение, которое охватило нас при этих словах. Мы знали, что речь, которую мы сейчас услышим, будет исключительно важной, может быть, решающей в судьбе нашей Родины. Я побежал домой, чтобы сказать всем, что у микрофона будет выступать Сталин. Молча, с величайшим вниманием выслушали мы всю речь Сталина 3 июля 1941 года. Речь эта хорошо известна, и я не буду пересказывать ее, но и сейчас помнится многое: "Братья и сестры... враг хочет поработить нашу Родину... отступая, надо угонять скот, сжигать дома... наш народ поднялся на Великую Отечественную войну... в ряде городов организуется народное ополчение... в бой вступают главные полевые силы Красной Армии... не верьте распространителям всяких ложных слухов... враг будет разбит, победа будет за нами".

Сегодня все говорят о речи Сталина, о Великой Отечественной войне, говорят о том, что теперь противник получит достойный отпор.

На кафедре мостов МИИТа мы составляем атлас по временному и краткосрочному восстановлению мостов, составляем проекты восстановления мостов какой-то дороги, уже захваченной немцами. Мы задаемся разрушением, мы сами "бережно" разрушаем мосты: то у моста подорвана средняя опора, то перебито пролетное строение посередине.

Как мы были далеки в наших предположениях от истины! Ведь фашисты разрушали мосты так, что от них не оставалось ничего, что можно было бы использовать при восстановлении.

Но ведь мы не знали еще, что такое война и что такое гитлеровская армия.

Насколько помню, 4 июля в нашем институте стала организовываться дивизия Народного ополчения, а седьмого числа я, как и многие профессора, преподаватели, рабочие и служащие института, вступил в 6-ю дивизию Народного ополчения Дзержинского района Москвы.

Записал меня в ополчение секретарь парткома института мой преподаватель строительной механики Тихон Георгиевич Фролов. С этого дня я - ополченец, командир саперного взвода 4-го запасного полка дивизии.

Состав самого взвода необычен: в нем 11 преподавателей нашего института, работники Министерства Внутренних дел, плотники, приехавшие к нам из Орехова-Зуева.

Помнятся мне следующие товарищи по саперному взводу: Калганов, до ополчения работник Гушосдора НКВД СССР. Он был помкомвзвода и парторгом и выполнял во взводе не только функции помощника командира взвода, но и политрука, хотя, конечно, такой должности во взводе не было. Помню преподавателей МИИТа, которые были в саперном взводе: доценты, кандидаты наук Смирнов А.Ф.[1], Дарков А.В., Осокин А.В., Гудков В.П., Лидерс Г.В., Успенский М.П., Моргунов И.C., Дьяконов П.В., профессор, доктор технических наук Урбан И.В., преподаватель МЭМИИТа Левин А.П..

Другая часть взвода была укомплектована плотниками, приехавшими к нам из Орехова-Зуева; их фамилии, к сожалению, не сохранились у меня в памяти, за исключением фамилии ополченца Соленова, уже пожилого человека, участника империалистической и гражданской войн. Соленов захватил в ополчение топор - лучшего своего друга и помощника.

Дивизия комплектовалась очень быстро: с 4-го по 7-е июля она была полностью укомплектована людским составом.

7-го июля командиром дивизии был назначен полковник Шундеев Алексей Иванович (С 4-го по 7-е июля командиром дивизии был генерал-майор Н.Д. Дрейер), комиссаром дивизии - преподаватель философии Савельев Михаил Никитич, начальником штаба - полковник Лебедев М.В. Помню я еще (по встречам в дивизии народного ополчения) ополченцев, которые вступили в дивизию из МИИТа: Костюка АИ, Бармашева А.А., Ледовского В.И., Запорожеца Г.И., Никитина В.В., Руднева Г.В., Волкова С.С. (доцент кафедры сопротивления материалов), Хапанцева, Барибана А.Л., Минорина Г.А., Никольского Н.И., Богдановича А.Ф., дочь доцента Лобандиевского - Надю Лобандиевскую, Женю Ильина (аспиранта), Карпова (преподаватель военной кафедры), Шебунина А.А., Мостовского А.Ф. (доцента кафедры теоретической механики), Саухина (монтера института) и преподавателя физкультуры - Румянцева С.И., столяра Прокофьева В.И., Щепетильникова В.А., Носко К.Л., аспирантку Маньковскую Н.. Многие из них погибли или в боях в октябре 1941 года, или в немецком плену, а некоторые и сейчас работают в МИИТе и в других учебных заведениях.

С 7-го июля мы переведены на казарменное положение, наш взвод разместился на 5-м этаже главного здания МИИТа в аудитории 508. Парты частично сдвинуты в угол, частично убраны в коридор. Мы располагаемся прямо на полу, положив под головы свои рюкзаки, в которых собрано все наше добро. У меня рюкзак довольно полный: в нем две смены белья, полотенце, мыло, сахар, сухари, колбаса, 10 книг по саперному делу и по восстановлению мостов, которые я взял из библиотеки.

Одеты мы в свою гражданскую одежду. Отец купил мне сапоги, в которых будет удобно в полевых условиях.

Утром 8-го числа мы идем на фабрику-кухню МИИТа, где нас кормят завтраком, там же мы получаем обед и ужин. Наш день занят до предела: после завтрака - строевая подготовка, мы маршируем по улицам, больше занимаемся в Институтском переулке. После обеда в Александровском общежитии получаем матрацы, которые переносим в 508 аудиторию. Теперь у нас будут сносные кровати. После этого мы занимаемся чтением военных уставов, изучаем винтовку. Вечером, когда взвод уже отдыхает, надо заняться списками, выбрать командиров отделений, а потом хочется сходить домой, ведь моя семья находится в этом же дворе.

Девятого наш взвод перевели из здания МИИТа в помещение маленькой школы, которая находилась позади нашего Вышеславского общежития. В этой маленькой школе, выложенной из красного кирпича, мы прожили 9 и 10 июля 1941 года.

Дни наши заполнены учебой, маршировкой, медицинским осмотром, особенно тех, кто жаловался на состояние здоровья; из нашего взвода в Москве было уволено 2 человека по состоянию здоровья. Помнится такой эпизод тех дней. Иду я по коридору института, вдруг слышу голос: "Голубчик!". Я обернулся и вижу генерал-майора Савченко - заведующего военной кафедрой МИИТа, под руководством которого я, как многие мои товарищи, прошел высшую вневойсковую подготовку (В.В.П.) и получил звание младшего лейтенанта запаса. "Голубчик,- говорит мне Савченко,- слыхал я, что ты командир саперного взвода, возьми у меня носимые пехотинские лопатки, они вам пригодятся, а здесь они зря проваляются". Он открыл склад, и я взял у него 14 новеньких в кожаных чехлах лопаток. Эти лопатки пригодились нам позднее.

Девятого вечером я в последний раз сходил с женой в парк ЦДКА. Мы ходили по аллеям парка и говорили о нашей жизни, думали о будущем. Мы чувствовали, что вскоре нам придется расстаться, вскоре, но никто из нас не знал, что это будет послезавтра, а срок разлуки будет измеряться 2,5 годами войны.

Десятого нам выдали обмундирование. Мы получили черные гимнастерки и брюки галифе, такие, какие бывают у военизированной охраны складов, кроме того выдали нижнее белье и обмотки, пилотки. Обувь и шинели нам выдали только в середине августа.

Мы с Калгановым занимались выдачей и подгонкой этого обмундирования, старались получить обмундирование, которое по размерам подходило бы людям нашего взвода. Некоторые остались в своей верхней одежде.

Днем 9 или 10 числа дивизия была выстроена на дворе института для проверки личного состава. Это была полнокровная дивизия, в которой был порядок, которая могла действовать и управляться.

Командир дивизии А.И. Шундеев обошел подразделения и принял рапорты от командиров полков и отдельных рот и батальонов.

Мы стояли против своего родного института, недавние его работники, мы стали его бойцами. Теперь началась та другая, настоящая жизнь, жизнь, которую я ждал с первых дней войны, о которой мы слыхали от участников гражданской войны, жизнь, которой мы завидовали еще с детских лет.

В дивизию народного ополчения вошли представители многих предприятий Дзержинского района, но больше всего здесь чувствовались коллективы МИИТа, МЭМИИТа, Министерства внутренних дел, Министерства иностранных дел, заводов "Борец", "Станколит". Состав дивизии был самый разнообразный: тут были совсем молодые рабочие и студенты, начиная от 17 лет, и уже совсем старые люди, которым было за пятьдесят лет (людей старше 55 лет в ополчение не записывали). Столь же разнообразен был состав людей по специальностям: тут были и дипломаты из Министерства иностранных дел, профессора МИИТа и МЭМИИТа, кадровые военные, которые возглавляли некоторые подразделения дивизии, рабочие промышленных предприятий, строительные рабочие, студенты, даже школьники 10-х классов. Были в дивизии и женщины, но их число было невелико, они составляли санитарный батальон и были в штабах дивизии и некоторых ее подразделениях.

Дивизия состояла из людей, которые обладали большим военным опытом, и из людей, которые даже никогда не служили в армии. В общем, дивизия народного ополчения была по составу такой же, как и население нашего Дзержинского района.

Нас всех соединяло одно желание - как можно скорее разгромить гитлеровскую армию, наказать зарвавшегося врага, освободить нашу землю от немецко-фашистских захватчиков. И, глядя на многотысячные ряды нашей дивизии, мы чувствовали великую силу нашего народа, чувствовали, что народ наш поднялся на справедливую и благородную борьбу. Каждый из нас был горд тем, что ему пришлось участвовать в этих событиях.

За те несколько дней, которые прошли с момента начала организации нашей дивизии, была проделана огромная работа. Были укомплектованы личным составом все части и подразделения дивизии, был назначен командный состав, который уже руководил жизнью дивизии, познакомился с подчиненными и успел проделать большую работу по освоению строевой подготовки, изучению уставов армии и изучению оружия.

Надо сказать, что часть командиров была из кадровых, но большая часть командного состава была из партийных работников учреждений и предприятий, много было командиров из числа командиров запаса. Большинство командиров и политработников имели опыт службы в Красной Армии, а некоторые являлись участниками войны 1914-18г.г. и гражданской войны 1918-21г.г.. Опыт, которым обладал командный состав, наряду с большой помощью в деле организации дивизии со стороны партийных и советских органов, сделали возможным создание дивизии в течении 3-4 дней. Она была способна действовать, обладала дисциплиной и могла быть использована командованием для выполнения заданий по борьбе с немецко-фашистской армией.

В эти дни нас еще не снабдили оружием, вернее оружие было дано дивизии в очень малом количестве. В саперном взводе была 10 июля только одна винтовка системы СВТ. В некоторых частях дивизии оружия было больше, но вообще число винтовок в каждом взводе не превышало нескольких штук.

Но нас не смущал недостаток оружия: мы понимали, что оружие мы получим, когда это станет необходимым, и что мы можем быть использованы в качестве помощников кадровым частям по постройке оборонных сооружений, на рытье окопов, противотанковых рвов, на устройстве минных полей и на других работах.

День 11 июля начался так же, как и все последние дни: утром я проводил зарядку во дворе школы, затем взвод ходил завтракать. После завтрака занимались строевой подготовкой, после обеда изучали устройство окопов, наблюдательных пунктов, готовились к деятельности саперов.

День был жаркий, жара сохранилась и до самого вечера. Когда после ужина мы стали располагаться на отдых, пришел вестовой от командира полка и приказал мне вести взвод в полной походной выкладке, т.е. со всеми вещами, к зданию института. Он сказал также, что нас повезут для строительства оборонительных сооружений на ближних подступах к Москве. Гудков попросился домой отнести свою шинель. Он жил совсем недалеко от школы: в доме МИИТа на Сущевской 22. Я его отпустил и попросил взять также и мою шинель. В этот жаркий вечер она казалась мне совсем лишней. Гудков взял шинели и через пять минут вернулся без них. Мы потом очень жалели, что совершили этот опрометчивый шаг.

В темноте ночи (было уже около 10 часов) наш взвод отправился на Бахметьевскую улицу (сейчас улица Образцова). Как только мы стали подходить к улице, то увидели, что здесь происходит что-то необыкновенное: вся улица была заполнена автобусами, их было несколько сотен. Некоторые машины стояли неподвижно, другие куда-то перемещались, воздух был наполнен бензиновой гарью. Около машин двигались люди. Нашему взводу было указано место за воротами напротив институтского сада. Было приказано подготовиться к посадке, предупредили, что уходить никому нельзя.

Как хотелось сходить домой! Ведь дом был совсем рядом. Как хотелось проститься с родителями, с женой, проститься с местом, в котором прошла почти вся моя жизнь, но уйти нельзя, тем более, что надо размещать взвод.

А вот и наши автобусы! Мы садимся в два автобуса: в первом - три отделения, во втором - одно отделение нашего взвода и люди другого взвода. Во втором автобусе за старшего едет Калганов. Несколько минут ожидания в автобусах... Но вот слышен рокот моторов, и машины одна за одной трогаются.

Длинная вереница новых пассажирских автобусов растянулась по улицам Москвы. Спит город или только кажется, что спит: огней не видно, улицы пустынны, а по ним едет дивизия народного ополчения. Притихли бойцы. Они смотрят на знакомые улицы, смотрят на знакомую Москву и прощаются с ней. Все понимают, что для них началась военная дорога.

Вот уже наши машины идут по Можайскому шоссе. Мимо проходят бесконечными лентами новые огромные дома. Кое-где блеснет луч прожектора, пролетит где-то вдали одинокая ракета, покажутся знакомые силуэты зданий. При этом что-то шевельнется в сердце - будто увидел родного человека. В тиши знойной летней ночи, в ее обаянии, в этой сердечной тоске было что-то запоминающееся навсегда.

Так Москва прощалась со своими сыновьями, провожая их в далекий неведомый путь.

Вот уже миновали последние окраины Москвы. Мы проехали 10, 20, 30 километров, а машины все несутся вперед. Вот уже Можайск ! Кто-то говорит, что мы уже в 102 километрах от Москвы, а машины все мчатся и мчатся вперед.

Утром нас привозят в Вязьму. Здесь автобусы заправляются бензином на каком-то складе горючего около железнодорожной линии. В это время, когда наши машины находятся на заправке, над станцией пролетают немецкие бомбардировщики, объявляется воздушная тревога. Из соседнего состава выскакивают люди. Оказывается, что это эшелон с ранеными. Самолеты сбрасывают несколько бомб, они падают где-то далеко за станцией, не причинив никому никакого вреда, а мы начинаем спешить.

Скоро мы в машинах и едем дальше на запад. Теперь уже никто не говорит о близких подступах к Москве. Автобусы сворачивают с шоссе на проселочные грунтовые дороги, скорость машин резко снижается. Теперь мы едем довольно медленно. Временами автобусы не могут ехать из-за песчаной дороги, мы вылезаем и идем пешком, а иной раз помогаем машинам пройти наиболее трудные участки пути.

Кончился и этот день. Мы подъехали к Дорогобужу. Ночью мы еще продвигались вперед, но проехали очень мало - машины то и дело застревали в песке.

Утром нас высадили где-то между Дорогобужем и Ельней. Вскоре подъехала машина с 4-ым отделением, и саперный взвод опять соединился. Командование полка приказало расположиться в районе небольшого леска, находящегося недалеко от дороги, по которой уехали в Москву привезшие нас автобусы. Москва теперь была очень далеко, между ней и нами было более 300 километров.