Воспоминания о России (1900-1932)

Глава тринадцатая Отъезд

17 июня я заболела. Пришлось лечь в постель. Ближе к часу, когда я лежала и дремала, а Ика возилась на кухне, я услышала шаги Ники, и вот он уже в моей комнате. Страшная мысль мелькнула у меня в голове. Неужели я так плоха, что Ники пришел среди дня, чтобы взглянуть на меня? У него на работе было очень строго, и отлучиться можно было, только если случалось что-нибудь действительно серьезное.

«По-видимому, мне осталось не долго жить, и он пришел повидать меня», — подумала я. Я сказала ему, что мне пришло в голову, но он только спросил, как я себя сейчас чувствую. Потом сообщил, что мы едем за границу.

— Вчера вечером я получил повестку из ГПУ, но ничего не сказал тебе, чтобы не волновать. Утром вместо работы отправился в это ужасное место. Меня приняли очень вежливо, называли князем, усадили и предложили сигарету. Потом один из них спросил: «Князь, вы бы хотели уехать за границу?» Не колеблясь, я ответил: «Да, мне хотелось бы уехать за границу». — «Ладно, мы можем это устроить для вас и для вашей семьи. Нам будет приятно помочь вам чем-то. Теперь вы знаете о наших добрых намерениях по отношению к вам. Я советую пойти и обсудить всё с женой. Вы можете начать с того, что поедете в Москву, естественно, мы оплатим все расходы, так что вы можете не беспокоиться относительно этого. Вы можете выбирать лучшие гостиницы. Забудьте обо всех беспокойствах и трудностях. Живите и развлекайтесь, как хотите. Всё нами будет оплачено, мы позаботимся о вашей жене и семействе.

Если ей что-то понадобится, пусть приходит к нам, мы поможем. Тем временем мы приготовим для вас визы, паспорта и все остальное, это займет время, как вы понимаете. Потом вы сможете отправиться».

Услышав это, я встала с постели, я была здорова, я моментально поправилась. Все недомогание исчезло. Когда Ика вошла в комнату и увидела меня, она воскликнула:

— Что ты делаешь? Разве ты не знаешь, как ты больна? Как ты могла встать?

Я только и могла ей ответить, что всё в порядке, что я хорошо себя чувствую и мы отправляемся за границу. Я думаю, что этот день был счастливейшим в моей жизни. Богоматерь исполнила вторую мою просьбу.

Мы совершенно не знали, откуда пришло наше спасение. Большевики держали это в секрете от нас. Они дали нам понять, что сами организуют наш отъезд. Они также рекомендовали помалкивать об этом, так чтобы не могли распространиться слухи. Итак, Ники уехал в Москву. Он полагал, что через десять дней вернется, а ГПУ будет держать меня в курсе его дел.

Прошло три недели, отпуск сестры закончился, и ей пришлось вернуться в Москву. Прошло еще две недели, никаких известий о возвращении Ники. В ГПУ мне всегда говорили одно и то же:

— С ним всё в порядке, наслаждается жизнью, ходит в театры и тому подобное.

Наконец он вернулся. Он жил в первоклассном отеле. Еда была прекрасной, ванна каждый день, он мог делать, что хочет, видеться с друзьями при желании. Но каждый день в определенный час он должен был встречаться с определенным человеком, который спрашивал его, как он проводил время и что он делал. Человек был всегда вежлив, шутил и даже советовал, куда Ники стоит пойти и чем себя развлечь. Недели проходили, и Ники начинал думать, что что-то надо делать. По приезде он сразу же запросил визы и паспорта, но время шло, а ничто не двигалось с места. Прошло уже шесть недель, а всё оставалось по-прежнему.

И, наконец, он прозрел: всё это был трюк, потому что в один прекрасный день этот человек предложил Ники крупную сумму денег, если он останется в России.

— Вот вы сейчас развлекаетесь, а жизнь беженца в чужой стране ужасна.

Ники отказался и решил, что наступила пора действовать.

К тому времени из завуалированных намеков в письмах из Лондона, из намеков на учителя немецкого языка, учившего Ники и его брата в юности, мой муж понял, что наше освобождение имеет какое-то отношение к главе германского правительства. На следующее же утро он узнал, где находится германское посольство, повидался с послом, объяснил ситуацию и выяснил, что тот очень хочет помочь нам. Когда позже, в тот же день он сказал об этом своему «посетителю», тот стал бледнее бумаги, а Ники получил распоряжение собираться и немедленно покинуть Москву.

Так Ники вернулся домой.

— Что мы будем делать? — спросила я, — что с нами случится?

— Ничего, — ответил он, — посол знает о нас, и они не посмеют нас тронуть. Мы сами должны готовиться к отъезду. Нам придется продать вещи. Этот жуткий человек сказал, что теперь они не помогут нам ни копейкой и мы должны справляться сами.

Трудно передать, что мы чувствовали в этот опасный период нашей жизни. Но внутренний голос говорил, чтобы мы были готовы, собраны, спокойны и действовали, держа себя в руках и не оглядываясь по сторонам, и, укрепившись духом, шли прямо к цели. Но нас подстерегали опасности, и мы не знали, в чьих руках находимся. На другой день после возвращения Ники, я решила нанести визит в ГПУ.

Я вошла так, как будто ничего не произошло, и прошла прямо в обычную комнату. Мой гэпэушник был на месте, но с какой холодностью он меня встретил, с каким равнодушием, будто говорил: «Я не понимаю, зачем вы пришли».

Я пыталась завязать разговор, но безрезультатно. Я попросила муки, поскольку у меня вся вышла. Ответ был:

— Мы не можем снабжать вас больше, ваш счет закрыт.

— Но с какого времени?

— Нам это неизвестно, но он закрыт, и это окончательно.

— Но когда мы уезжаем? Присланы ли паспорта?

— Нам это неизвестно, — был ответ.

Было ясно, что больше я ничего не узнаю. И я ушла.

Мы продали свои пожитки: зимнюю одежду, пальто, посуду, кухонные принадлежности, лишнюю одежду, даже примус и большой самовар, но не выручили много. Правда, мы выговорили себе право пользоваться ими, пока не уедем. Но главное, что следовало продать — нашу двухкомнатную квартиру. В них была большая нужда, так что было не трудно найти людей, желавших купить нашу. Итак, мы продали квартиру с условием пользоваться гостиной, пока не сможем уехать. Но каждый раз, как я ходила в ГПУ узнать, не прибыли ли наши паспорта, ответ был прежним:

— Никаких новостей, и вы не можете уехать, не поставив нас в известность.

Дни тянулись, мы продали всё, что имели, и не могли уехать. Однажды мы сидели дома в скверном настроении, вдруг раздался стук в окно, заставивший нас поднять головы, и нам была вручена большая кастрюля горячего борща. Какой праздник был у всех нас в этот день! Я никогда не пробовала ничего подобного, — настолько он был вкусен. Мы почувствовали себя лучше и решили снова действовать.

— Почему бы не уехать, например, завтра, — предложила я, — чего мы ждем? Мы продали всё, даже квартиру, и новые жильцы начинают проявлять нетерпение, квартира принадлежит им, а мы всё еще тут. Пойдемте на старое кладбище, попросим отслужить молебен и отправимся.

Ники согласился, и мы все — малютка, дети и мы — пошли в церковь на старом кладбище. Вечерняя служба кончалась. Несмотря на то, что это был канун Успения Богоматери и церковь была полна народа, мы не могли найти священника, чтобы отслужить молебен. Мы вернулись домой, чувствуя, что нам пока ехать нельзя.

Мы всё обсудили и решили, что надо найти надежного человека, который мог бы поехать в Москву нашим курьером. Мы оплатили бы ему дорогу туда и обратно и дали бы письмо к тете Нине, объясняющее нашу ситуацию, с просьбой связаться с германским посольством. Наши новые хозяева были очень добрыми людьми, и к тому же в их интересах было, чтобы мы скорее уехали. Они нашли для нас молодого человека, который согласился проделать то, что мы хотели.

Через несколько дней он вернулся, сказав, что тетя Нина отказалась пойти для нас в посольство.

— Они не должны валять дурака, а собрать вещи и сами приехать в Москву. Это всё, что я могу сказать. До свиданья.

Мы были ошеломлены. Две мысли мучили нас: то ли последовать совету тети Нины, то ли искать другой путь.

— Она не отдает себе отчета, в какой ужасной ситуации мы находимся. Мы как мыши в ловушке, — сказала я.

Мой муж помолчал некоторое время, а потом сказал:

— Давай соберемся и отправимся как можно скорее. Ожидание ничего не даст. Этот узел надо разрубить так или иначе.

— Мы должны пойти в церковь, — сказала я, — мы не можем уехать без молебна.

На этот раз всё было совершенно по-другому. Мы сразу нашли священника, он отслужил молебен, благословил и пожелал всего хорошего. Ники пошел сообщить ближайшим друзьям о нашем решении, а потом мы в деталях разработали план действий. Мы решили, что на следующее утро Ники должен пойти на станцию и купить билеты и организовать перевозку нашего большого сундука. Мы точно знали, когда отбывает поезд. Мы должны были покинуть дом в три очереди. Сначала выйдет Ники, совершенно один. Потом подруга, которой можно было доверять полностью, возьмет Булю, а последней выйду из дома я с малюткой на руках и с Мимой. Нам нужно было еще написать открытку и отослать ее этим же вечером, но не тете Нине, а нашим друзьям, которые дадут ей знать, если что-то с нами случится. Текст открытки был следующим:

Рано утром подъехала большая телега и забрала наш большой сундук и несколько вещей меньшего размера. Ники вышел, как было запланировано, а вскоре наша подруга забрала Булю. Потом вышла я с двумя младшими детьми, но вместо того, чтобы сразу пойти на станцию, я свернула в сторону и постучала в дверь священника. Матушка открыла дверь и впустила нас.

Услышав, что мы уезжаем, она спросила, есть ли у меня еда для детей. Я ответила, что у меня ничего нет. Она отрезала большой ломоть хлеба, завернула и вручила его мне.

— Путь длинный, вам он понадобится.

Я попросила ее благословить нас, поцеловала ее руку, и мы вышли. Отец Леонид был опять в тюрьме.

Утро было сереньким, и слегка моросило. По пути мы встретили женщину, которая стирала наше белье. Увидев меня, она спросила:

— Вышли погулять?

Немножко пройтись, — ответила я.

На вокзале Пермь-1 наша маленькая группа воссоединилась. Поезд был уже подан. Появились два ближайших друга — крестная мать малютки и девушка, которая носила нам воду из колодца. Мы попрощались с ними и вошли в вагон. Ники сел у окна. Между ним и мной мы поставили корзинку с ребенком. Двое детей сели напротив. Внезапно дверь открылась, и вошла группа людей в форме с револьверами в руках. Они посмотрели вокруг, уставились на нас, а затем один из них сказал:

— Мы должны искать с начала поезда.

Они вышли, оставив дверь открытой. Один из пассажиров заметил:

— Они ищут кого-то.

Мы не произнесли ни слова. Я сидела и молилась. Кого еще они могли искать — конечно, нас… Ужасные мгновенья, их невозможно забыть… Но наконец паровоз засвистел, и поезд тронулся. На станции Пермь-2 поезд стоял двадцать минут. Мы сидели и ждали, не смея произнести ни слова, потом опять гудки, и поезд начал двигаться. Он шел быстрее и быстрее и скоро пересек Каму.

После этого Ники сказал:

— Теперь, думаю, всё обошлось.

Я не была так уверена, но ничего не сказала, надеясь на лучшее. Чем дальше мы ехали, тем лучше себя чувствовали. Это было долгое путешествие. Мы могли покупать еду на некоторых станциях, но были очень рады большому куску хлеба. Ехали весь этот день, ночь, весь следующий день и всю следующую ночь, а в девять часов утра 10 сентября поезд остановился у московского перрона.

Мы взяли извозчика и приехали в дом тети Нины. По счастью, моя сестра Елизавета была как раз там. Мы были так счастливы оттого, что наконец оказались все вместе. Тетя Нина могла нам предложить только маленькую комнату, так что Ники нужно было устраиваться в другом месте. У него когда-то был доходный дом, который он продал незадолго до революции, но дворник там остался прежним и предложил приютить его. Так что после приятного обеда Ники сразу ушел. Нужно было много всего сделать, самое главное выяснить вопрос относительно паспортов и виз. У тети мы устроились очень удобно. Я спала на большой постели моей бабушки вместе с Мимой. Бабушка скончалась за два месяца до нашего приезда. Ники дважды в день приходил к трапезам. Он был очень занят, организуя всё для нашего дальнейшего путешествия.

Все шло замечательно. Через день после того, как мы прибыли в Москву, паспорта были готовы, а вскоре и визы. Нам стало ясно, что ГПУ не старается препятствовать нам, но пыталось запугать, чтобы мы сами отказались от поездки. Они сделали последнюю попытку, когда мы покидали Пермь, сделав вид, что обыскивают поезд. Когда же мы уехали из Перми, они сдались.

Наши десять дней пребывания в Москве были очень приятными. На второй день мы все пошли на кладбище Александра Невского, где покоились моя дорогая бабушка Татищева и тетя Тун. Узнав о нашем приезде, многие наши друзья приходили повидать нас. Детей баловали и восхищались ими. Тем было интересно в новой обстановке. Даже спустить воду в уборной было очень любопытно. Они шептались и постоянно пробегали по коридору, чтобы дернуть за цепочку, до тех пор пока не вмешалась тетя Нина. Поскольку всё шло так хорошо с нашим отъездом, мы несколько успокоились и чувствовали себя лучше физически и морально.

Наконец, когда все приготовления были закончены. Ники решил пойти купить билеты. Это было самое последнее, что осталось сделать, и к тому же самое простое, потому что очень немногим разрешалось ехать за границу и билетов покупалось мало. Ники ушел, как всегда, и мы ожидали его на следующее утро с билетами в руках. Когда я открыла дверь, его лицо было серьезным, а не улыбающимся, как обычно. Я посмотрела на него и спросила, что случилось, получил ли он билеты.

Он ответил, что не смог достать никаких билетов.

— Но почему? — спросила я, начиная паниковать.

— Я не знаю, — ответил он, — у них нет, или они не хотят продать их.

Как молния пронзила меня мысль: «Я не поблагодарила Матерь Божию за избавление, не сделала ни малейшей попытки, не сделала и шага по направлению к церкви». Тетя Нина говорила мне, что большевики закрыли маленькую кирпичную церковь у Кремля и что икона Пресвятой Богородицы, перед которой я молилась о нашем спасении, перенесена в церковь совсем недалеко от того места, где мы жили. Я легкомысленно полагала подождать с благодарностями, пока мы не доберемся до Берлина.

Я не стала говорить об этом, мы провели вечер тихо, и, уходя от нас, Ники сказал, что завтра утром он опять попытается купить билеты.

На следующее утро тети Нины не было дома, она давала уроки. Я одела двух детей, оставив малютку на попечении Маши, преданной прислуги, которая ухаживала за моей бабушкой, и мы направились прямо в церковь. К тому времени, как мы пришли, Литургия подошла к концу, и люди постепенно расходились. Я подошла к столу, где продавались свечи, купила одну и подошла вместе с детьми к чудотворной иконе Пресвятой Богородицы «Нечаянная Радость». Людей вокруг было немного. Мы преклонили колени и поцеловали икону, и я поблагодарила Пресвятую Деву за ее великую милость к нам. Потом мы тихонько вышли из церкви и пошли домой. Вскоре появился Ники, я поспешила ему навстречу и спросила о билетах. Он улыбался, ответа не требовалось.

Следующий день, 16 сентября 1932 года, был днем нашего отъезда. Поезд отходил в 11 вечера. Мы решили, что нас будет провожать только сестра, для тети Нины это было бы слишком тяжело. Она выглядела грустной, когда мы расставались. Она знала, что последний раз видит нас на этом свете. Разлучаясь так, люди делают это не ради удовольствия, не для того, чтобы увидеть другие страны или составить себе состояние; они вынуждены покидать свою страну, чтобы избежать участи быть раздавленными. В этом, быть может, заключалось некоторое утешение.

На вокзале мы окончательно попрощались. Ика плакала и перецеловала нас всех. Поезд тронулся. Горечь расставания перемешивалась с огромным облегчением и радостью при мысли, что наши страдания подходят к концу.

На следующее утро мы доехали до последней остановки перед границей. Это был день, когда Православная Церковь празднует исход из Египта по дну Красного моря. Нам нужно было пересесть в другой поезд и пришлось вытащить все наши вещи и сундук на станцию. Там мы ждали два часа, пока все вещи подвергались тщательному досмотру. Они, видимо, пытались найти драгоценности, золотые и серебряные вещи, но их не было. То немногое, что у нас было — иконы и немного бриллиантов, доверенных нам немецкой гувернанткой Катей Мансуровой, — находились в надежном месте — немецком консульстве. Их должны были передать нам по прибытии в Германию. Пока шел досмотр, мы пережили два часа волнений. Мы знали случаи, когда людей возвращали обратно прямо с границы.

Наконец досмотр был закончен, и нам пришлось упаковывать вещи заново. Мы погрузились в поезд, который шел на Берлин через Польшу. Паровоз заработал, мы медленно отъехали от станции. Поезд шел всё быстрее и быстрее, но вот мы подъехали к границе, и он слегка замедлил ход.

Ники сказал:

— Красный флаг, посмотри на него в последний раз. Мы смотрели на него, пока он не исчез из виду. После этого мы перекрестились.