Когда во времена корсаров отчаянные банды морских головорезов лихим налетом захватывали торговые суда, то и тогда судно-приз, попавшее в руки победителей, не выглядело хуже, чем наша «Св. Анна».
К разрушениям, причиненным бурей, прибавились разбитые во время боя стекла окон, еще одна сломанная дверь, пятна крови на палубе. Звеня пригоршнями патронов в широких карманах, с винтовками за плечами, расхаживали по палубе матросы и кочегары. Вышедшие, наконец, на свободу арестованные собрали вокруг себя толпу любопытных. Со всех сторон сыпались вопросы, и освобожденные узники едва успевали отвечать. Человек, убивший капитана, по фамилии Гринблат, играл роль вожака всей тройки. Он подошел к Андрею и сказал:
— Первым делом надо поставить людей на вахту и послать кочегаров в машинное. Смотрите, мы пляшем по волнам, как лоханка.
— А почему я? — спросил, внезапно изумившись, Андрей. — Почему я должен распоряжаться?
— Не торгуйтесь, товарищ, — сказал арестованный. — Вас послушают, а это главное. Я ведь знаю, — отвел он еще не сорвавшееся с уст Андрея возражение. — А затем пойдемте в кают-компанию и решим совместно, кому командовать.
— Ну, ладно! — сказал Андрей и, обернувшись к команде, громким голосом заявил: — Загурняк, ты пока за боцмана. Гони народ на вахту. Домой пойдем, — чтобы никто вола не вертел. Яковчук, возьмись-ка за машинное. Кочегаров к топкам поставь да посмотри, что за народ там в машинном оставался. Может, кого надо заарестовать, так ты их в каюту арестованных отправь. — Тут Андрей спохватился и, словно извиняясь, посмотрел на Гринблата. — Фу, черт, привыкли мы вас арестованными величать. Давай знакомиться! Как вас всех зовут?
— Ну, со мной вы уже немного знакомы, — с усмешкой сказал Гринблат. — Разве для других. Меня зовут Моисей Гринблат, а этого, — указал он на хромого, — Андрей Горленко, рабочий-металлист, а это товарищ Пруст. Он студент-медик, родом из Литвы.
— Ну, ладно, а то всё арестованные да арестованные. Так вот, ребята, — продолжал Андрей, — теперь давайте приведем корабль в порядок. Давайте возьмемся все скопом, а затем вечерком посовещаемся, как нам быть дальше.
— Товарищ, — сказал Гринблат, — дайте распоряжение, чтобы радиотелеграфист пересмотрел, ну хотя бы со мною, все радиотелеграммы капитана. Я думаю, нам надо знать, о чем он говорил с сушей. Мало ли что может быть!
— Верно, товарищ. Эй, товарищ Рогачев, займись-ка с товарищем Гринблатом по этой части.
Работа на палубе «Св. Анны» закипела. Все, начиная с Андрея и кончая юнгой, занялись делом. Мы с Кованым отправились в капитанскую каюту. Вооружившись секстантом, определили место «Св. Анны», перенесли его на карту и, рассчитав расстояние до ближайших портов и запасы угля, дали рулевому курс на порт Сан-Винцент на островах Зеленого Мыса, то есть туда, куда вел «Св. Анну» капитан. Пока продолжалась осада кубрика, судно ушло далеко на юг, и Мадейра оказалась теперь так далеко на севере, что у нас действительно не хватило бы угля до нее добраться.
Это решение было сообщено команде, Андрею и Гринблату. Разумеется, никто не возражал против такого решения. Затем мы приступили к осмотру книг и бумаг капитана, но сначала пересчитали кассу и передали все деньги и ценные бумаги Гринблату. К нашему удовольствию, мы нашли в железной шкатулке, ввинченной в стену над койкой капитана, наличных и чеков на солидные банки на сумму свыше тридцати тысяч рублей золотом. Это давало нам возможность закупить уголь и провиант не только до Марселя, но и до любого, самого отдаленного порта Средиземного моря.
Дружная работа всей команды в течение нескольких часов привела палубу в порядок. К этому времени помощник кока приготовил обед, имевший невиданный успех у голодной братвы.
Сам кок лежал теперь в капитанской каюте и больше всего горевал о том, что не может принять участие в общей работе. За ним усердно ухаживал медик Пруст. Он перевязал больному рану, к счастью, оказавшуюся легкой. У кока была навылет прострелена нога, но кость осталась целой, и Пруст обещал, что еще в Средиземном море кок начнет ходить по палубе.
После обеда состоялось совещание в кают-компании. На нем присутствовали мы с Кованько, Андрей, Яковчук, Кас, Загурняк, Гринблат с товарищами и все свободные члены команды.
— Ребята, сначала надо выбрать капитана, — сказал Андрей. — Мы еще не дома. Когда доберемся, — дело темное. Без порядка, без дисциплины дело наше картофельной шелухи не стоит. Называй, ребята, кого хотите в капитаны.
— Андрея! — закричал кто-то во всю ширь матросской глотки.
— Верно! — подхватили другие.
— А я за Николая Львовича, — робея, возразил Кованько. — Все-таки нужно знать...
— Андрея! — орали другие.
— Товарищи, минутку, — поднял руку Гринблат. — Мне кажется, что товарищ Кованько прав. Нам нужен капитан, знающий навигацию, способный вести судно и быть на месте во время стоянок в иностранных портах. Ведь нам придется еще иметь дело и с французами, и с англичанами, и с морской полицией, и еще мало ли с кем. Тут надо быть начеку. Я тоже за Николая Львовича. Он доказал нам свое хорошее отношение к команде, а чтобы он не чувствовал себя неловко, мы поступим так, как это делается в Красной Армии. Мы дадим ему комиссара, и комиссаром будет Андрей. Верно?
— Верно! — закричали матросы. — Вот ловко придумал!
— Ты, Андрей, будешь самым южным комиссаром на свете, — смеясь, сказал Кованько и хлопнул Андрея по плечу. — Почти у самого экватора. Вот это номер!
— Так-так-так, — сказал весело Андрей. — Как, ребята, возражений нет?
— Нет. Припечатано! — заорали матросы, поднимая руки. — Крой дальше!
— Ну, дальше легче! Предлагаю старшим помощником — товарища Кованько. Боцманом — Загурняка. Есть возражения? Нет. Ну, и ладно. Остальные все на своих местах. Только чур, ребята, это не в шутку. Кто забузит, взгреем, и не хуже, чем рыжий черт.
— Ты не пугай, комиссар, а то разжалуем, — смеясь, сказал Вороненко. — Еще, гляди, зазнаешься.
Андреи смеялся, обнажая большие белые зубы.
— Нет уж, брат, поздно, не разжалуешь. На, выкуси. — Он протянул ему выразительную комбинацию из нескольких пальцев.
— Скажите, товарищ Гринблат, — спросил Кованько. — Как это вы узнали обо всем, что у нас происходило? Ведь вы же сидели взаперти.
— Хм, — усмехнулся Гринблат, — взаперти-то взаперти, но где есть наш брат-революционер, там есть и конспирация и осведомленность. Сначала мы сидели в полной изоляции, совсем как в тюрьме. Тесно, грязно. Ну, в бурю мы едва не погибли. Но уже в пути, когда мы были в Норвегии и капитан жил на берегу, к нам по ночам стал пробираться Андрей. Он спускал нам сверху на веревочке пищу, табак и записки. Мы принимали все это через иллюминатор и отвечали ему записками. Так установилась у нас связь с командой. Потом стали мы разговаривать с солдатами из охраны. Ребята славные. Но с ними мы откровенничать боялись. Кашин держался враждебно. Старый служака, тупая голова и к тому же кулак-партизан. Из таких формировались самые стойкие кадры белых. А когда после бури на судне началось брожение, к нам стал заходить якобы с поручениями от капитана Сычев. Он и с солдатами вел какие-то переговоры и с нами говорил. Теперь-то мы знаем, что ему удалось сагитировать их, и они сначала не приняли участия в бою против нас, а затем даже примкнули к нам. Но какой-то он странный был, этот Сычев. Неразговорчивый. Удивляло нас, что он оказался не на стороне команды, и мы боялись провокации. Но он завоевал наше доверие решительным образом. Однажды ночью он принес нам в каюту сверток. В нем оказались два револьвера с запасными обоймами. При револьверах была записка: «Готовьтесь к бою!» Ну, тут уж сомневаться не приходилось — мы сообразили, что он прикинулся сторонником капитана только для того, чтобы помочь своим, матросам. Вот мы и приняли участие в бою. Да, бой был горячий. Революция на пароходе в океане.
— Вот так штука! — протянул удивленно Кованько. — Какие, оказывается, тут дела делались. А мы, как слепые котята, ходили. Но какой же все-таки прохвост был наш капитан!
— Вы, Сергей Иванович, еще не все-то знаете, — сказал Андрей.
— Как не знаю? Мы ведь с Николай Львовичем прошлись по его бумагам обстоятельно. Там такие перлы нашли. Настоящий авантюрист.
— Вот что? Вы бы нам завтра рассказали обо всем. Все, что разыскали в бумагах. Да перед всей бы командой. Пусть знают!
— Кстати, и новый капитан пусть сообщит, куда идти намерен и что делать со «Святой Анной» будем, — подхватил Гринблат.
— Верно, ребята. Давай завтра устроим еще одно собрание. А?
— Что ж, я согласен, — сказал я. — Пусть и Андрей тоже выступит.
— Да мы вместе, Николай Львович. А как вы думаете, когда мы в Сан-Винценте будем?
— Думаю, завтра к вечеру или послезавтра утром.
Там — суток двое, да и дальше. Я думаю, в Сан-Винценте угля много не брать, лишь бы добраться до Гибралтара, а там уж погрузим на весь путь, куда идти решим.
— Ну, ладно, — сказал Андрей, — пока за работу. Судно-то все еще — как разбитая баржа. Надо малость приукраситься. Пошли, ребята!
Сигнал, созывавший команду на общее собрание, звучал весело и задорно. В кубриках и каютах не осталось никого, отсутствовали только вахтенные да раненый кок. Тут же были и кочегары Степанов и Ионин. Оказалось, что они бессменно работали в машинном под угрозой расстрела все время, пока продолжалась осада матросского кубрика. Они с радостью присоединились к восставшим. На баке установили стол, натянули над ним тент, и команда расселась на чистых досках палубы, на подостланных брезентах. Некоторые примостились у лебедки. На длинной скамье, принесенной из кубрика, у небольшого стола уселись Андрей, Гринблат, Кованько, старший механик и я. Кованько выглядел именинником.
Всю долгую ночь накануне мы сидели с ним над бумагами капитана. Расстегнув воротники рубах и наполняя пепельницы горами окурков, мы рылись по всем ящикам капитанских столов и шкафов, уничтожали ненужный хлам, личные письма, непонятные записки и отбирали в сторону все, что проливало свет на деятельность капитана, его планы и тайные замыслы, — словом, все, что так или иначе имело отношение к судьбе «Св. Анны» и ее команды. Сначала мы изумлялись каждой новой мелочи, читали друг другу вслух записки, телеграммы, счета, заметки, возмущались, кричали, но потом попривыкли и, деловито разбирая ворохи корреспонденции, мало-помалу восстановили ясную картину всех подвигов капитана.
Больше всего помог нам дневник капитана. Это была тетрадь с лаконическими сухими записями. Можно было без труда усмотреть в этих немногих размашисто написанных строках, что тетрадь появилась на свет с исключительной целью держать в порядке все личные и служебные дела, иметь под рукой даты всех примечательных событий, личные обязательства, чужие обещания, долги и т. п. Несмотря на это, дневник сослужил нам немалую службу, — он был схемой всех событий, имевших место на «Св. Анне».
Под утро мы уговорились с Кованько, что доклад о деятельности капитана и о нынешнем положении «Св. Анны» будет делать он. Я не люблю и не умею выступать перед большими собраниями. У меня нет ораторского таланта, и самую интересную, волнующую мысль я передаю вслух сухо и беспомощно. Мне не пришлось долго уговаривать Кованько. Он согласился без колебаний. Мало того, я чувствовал, что он рад этой неожиданной обязанности. Ему льстило, что он первый растолкует всей нашей команде всю сложную историю скитаний белого русского корабля с красной командой и авантюристом-капитаном.
Кованько деловито разложил на столе все свои записки, капитанский дневник, пачку телеграмм и документов и один из первых занял место у стола.
— Ребята, товарищи! — начал Андрей, открывая собрание. — Вот мы теперь на своем, отвоеванном у белых корабле. Сейчас от штурмана Кованько вы услышите обо всем, что вытворял наш капитан. Вот вы не верили мне. Теперь полюбуйтесь сами!
— Товарищи, — неожиданно робким, почти замирающим голосом начал Кованько. — Сколько лет я живу...
— Много? — усмехнулся кто-то из матросов. — Годков, поди, семьдесят!..
Кованько смутился еще больше. Андрей строго посмотрел на смеявшегося.
— Ну, пусть немного, но все равно... Никогда я не видал такой подлости, такого предателя, как наш капитан! Теперь нам в руки попали все его документы и даже дневники, и мы можем с его собственных слов узнать обо всем, что он затевал и что сорвалось только случайно.
— Не совсем случайно, — сказал Гринблат. — Так и должно было случиться.
— Ну, пусть так. Не умею я говорить, ребята! Вы уж лучше меня не перебивайте.
— Ну, ладно, ладно! Не будем, — сконфузился и Гринблат. — Валяйте, Сергей Иванович!
— Так вот, я постараюсь рассказать вам обо всем по порядку. Начну я с нашего прихода из Архангельска в Норвегию. Уже в Тромсе капитан получает одну за другой три телеграммы от марсельской конторы с категорическим приказанием идти немедленно в Марсель и оттуда дальше в Крым. По-видимому, наше оружие хотели переслать Врангелю. Капитан отвечает на эти телеграммы сообщением о том, что у нас во время ледяного похода сломалась лопасть винта, поврежден руль и имеются пробоины в бортах, а потому мы вынуждены, кое-как починившись в Тромсе, идти в Берген или в Гамбург и там стать в док для большого ремонта. На ремонт он требует у хозяев крупную сумму денег. В качестве доказательства аварии он посылает марсельской конторе какой-то подложный акт осмотра судна в Тромсе. Сначала в деньгах ему отказывают, но потом высылают 30, затем еще 70 тысяч рублей в иностранной валюте. Вот почему он так бегал в Тромсе на почту и в банк, чуть ли не ежедневно, не доверяя никому получения денег и всей своей корреспонденции. Одновременно он ведет переговоры с местными торговцами и берет по очень низкой цене фрахты на перевозку грузов между норвежскими портами. Цены были такие низкие, что никто конкурировать с ним не мог. Это ведь и понятно. Судно было чужое, жалованье команде он не платил и не нес почти никаких расходов. Уголь был куплен еще правительством Северной области, и в кассе капитана лежали 100 тысяч рублей наличными. Так! Затем добрались мы до Бергена. До этого времени, если верить записям капитана, он только мечтает заработать на фрахтах и сэкономить на ремонте. Затем, по-видимому, в Бергене, ему приходит в голову мысль сбежать в Гамбурге со 100 тысячами рублей, присланными марсельской конторой. Он уже готовится к бегству, но случайно встречает в этом огромном порту приятелей — морских капитанов и торговцев, с которыми он был знаком еще со времени довоенных рейсов на различных русских пароходах, и эти друзья внушают ему мысль, что он легко может получить выгодный фрахт в Южную Америку и там, в какой-нибудь второстепенной республике, вроде Уругвая, продать «Святую Анну» со всем ее грузом, а деньги присвоить себе. В Южной Америке легко сговориться с властями при помощи взятки. После этого нетрудно будет ссадить команду на берег и заменить ее американскими моряками. На такой груз, каким были заполнены трюмы «Святой Анны», в любой южноамериканской республике найдутся любители. Английские и французские винтовки легко найдут себе применение в Парагвае или Чили. План — дерзкий, но ставка была соблазнительной, и капитан решился. Он заплатил команде часть денег, погрузил на «Святую Анну» грузы на Южную Америку и двинулся в Атлантику. Когда мы были в Гамбурге, ему казалось, что возбуждение на корабле затихает, что Андрей теряет авторитет и от него со временем можно будет избавиться. Тогда же он решил не платить всех следуемых матросам денег.
Но уже в Северном море и в Ла-Манше он понял, что просчитался. Тогда он решил, что лучше заплатить побольше некоторым из матросов, чтобы не платить всем. Он наблюдает за командой день за днем, заносит в свою книжку фамилии матросов и кочегаров, внушающих ему доверие. Записывает, потом вычеркивает, потом опять записывает. Наконец в Ла-Манше ночью он посылает Глазова за Шатовым, Сычевым, Фоминым, Жиговым и другими и таинственно у себя в каюте разговаривает с ними, стараясь окончательно установить, можно ли их подкупить или нет. С Жиговым у него дело не вышло. Ничего не подозревавший Жигов говорил с капитаном прямодушно, начистоту, и капитан немедленно вычеркнул его из списков своих сторонников. Зато в других случаях клюнуло: Шатову, Сычеву и другим он сразу заплатил сполна жалованье за три месяца и за три месяца вперед. Через несколько дней, убедившись в правильности своего выбора, капитан делает своим сторонникам предложение участвовать в захвате судна, сулит часть добычи при дележе. Мы видели, что капитанский отбор оказался удачным. Рыжий черт попал в точку и ожегся только на Сычеве. Сычев сразу согласился на капитанское предложение, но про себя затаил далеко не дружественные капитану намерения. Из командного состава капитан решил привлечь в свою компанию одного Чеховского. Нам с Николаем Львовичем он не доверял чуть ли не с самого начала. О нас в его дневнике имеются самые недоброжелательные и даже ругательные записи. В одном месте он пишет, что намерен отдать нас, как бунтовщиков и красных, под суд по приходе в какой-нибудь английский или французский порт. Сначала он не открывает заговорщикам все свои замыслы. Когда же команда «Святой Анны» опять начинает бузить, угрожая отказом в повиновении, он готовит свою партию к настоящему бою. Он вооружает всех своих сторонников револьверами и обещает продать судно в Южной Америке и поделить деньги между всеми участниками заговора. Ему без труда удалось получить согласие от всех компаньонов. Но, как видно из дневника, бурной ночью, во время плавания у берегов Англии, перед выходом в Бискайю, он договорился с Чеховским и Сычевым, что на самом деле дележ будет произведен только между тремя, остальным же, то есть Шатову, Глазову, Фомину, можно будет дать по шапке.
Когда началась буря, капитан уже на третий или четвертый день приказал радисту дать сигнал бедствия и сообщить в Англию и Францию о неизбежности гибели «Святой Анны». Этим он хотел заставить марсельскую контору вычеркнуть «Святую Анну» из списков и тем облегчить ему продажу корабля в Южной Америке и все дальнейшие шаги уже в роли новоявленного капиталиста. Вероятно, нас уже занесли в число погибших, и это, может быть, поможет и нам в дальнейшем.
Из всего этого видно, что капитан был человеком беспринципным, заботившимся только о личных и притом грубо корыстных интересах. Разумеется, ни родина, ни белое движение не были ему дороги. Красных он ненавидел, а от белого движения, как и большинство его сознательных участников, ждал только личных выгод. Больше всех из команды он ненавидел Андрея Быстрова. В записках то и дело попадаются строки, в которых он клянется сжить Андрея со света, обещает выдать его военным властям, собирается оклеветать его и подвести под смертную казнь. Не было у него доверия и к прочим членам команды «Святой Анны». Это был одинокий матерой волк, приглядевший себе крупную поживу, которую он никому не хотел уступить. Ну что ж, — закончил свой доклад Кованько, — волчий план провалился, и вот мы теперь плывем на завоеванном нами корабле.
— Здорово заверчено, — сказал среди общего молчания Загурняк, закручивая «собачью ножку».
— А Сычев-то наш! Кто бы сказал? — задумчиво поддержал Жигов. — Думали — человек кремень, не отколоть от капитана. А он поди-ка. И ловкость показал и нашего брата не продал.
— А кок, ребята! — крикнул Павло Вороненке. — Чем не герой?
— Ну вот что, товарищи герои, — сказал Гринблат. — Доклад товарища Кованько нам остается только принять к сведению. Многим это будет хорошая наука на всю жизнь. Ну, а теперь давайте поговорим о том, что делать дальше. Думается мне, что перед нами нелегкая задача.
— Гринблат дело говорит, — подхватил Андрей. — Вали, ребята. Кто имеет предложение?
— Какие предложения? — сказал один из кочегаров. — Вы уже, наверное, удумали, что делать, — так и валяйте ваши предложения, нечего народу голову вертеть.
— Никто ничего не удумал, — ответил Яковчук. — Не до этого было. Утро, мол, вечера мудренее. Ну вот утро и есть, — ну и думать пора. Я, ребята, думаю, что в Америку нам идти все-таки не рука.
— К черту Америку! На кой она леший? Сколько лет домов не видали, — заголосило большинство.
— А как же груз, ребята? — заикнулся старший механик.
— А пусть его кто хочет, тот и везет. В крайности деньги вернуть, — предложил Загурняк.
— Ну, а ты скажи, куда идти-то, голова! — толкнул его в бок Жигов.
— Куда? Известно, — в Марсель. Там капитана расшифруем и опять в море или еще куда.
— Так, может быть, все-таки в Америку с пересадкой в Марселе? — спросил, ехидно улыбаясь, Андрей.
— Зачем в Америку, ближе есть места.
— В Австралию, что ли? — еще ехиднее перебил Андрей.
— Да ты что зубы скалишь, комиссар горячий? Ты что хочешь? Если не в Марсель, так куда же?
— А вот куда — в Россию!
— В Россию?! — удивленным хором раздались голоса. — Куда в Россию, в Архангельск?
— Зачем в Архангельск? В Одессу, к красным...
— Андрюша, что ты, спятил, что ли? — спросил Кованько. — Кто ж тебя пустит? А Босфор? А Дарданеллы? Или ты собираешься дунуть по воздуху?
— Постойте, постойте, товарищ Кованько, — перебил Гринблат. — Это не так глупо. Я сам об этом думал и полагаю, что ничего невозможного тут нет. Придем мы в Гибралтар. Заявим властям, что воскресли из мертвых, починимся и айда как будто на Марсель. А сами пойдем вдоль африканского берега, мимо Алжира, Туниса, через Мальту, на Зею и на Стамбул. Единственная настоящая трудность — это миновать Дарданеллы и Босфор. Ну что ж, в Гибралтаре получим газеты и ориентируемся в положении вещей. Я полагаю, что особых перемен со времени нашего ухода из Гамбурга не случилось. Ну, а если так, то, значит, Крым в руках Врангеля. Вот мы и повезем ему оружие, якобы по приказу марсельской конторы. У нас и телеграфные приказы об этом есть. Мы можем предъявить их в константинопольском российском генеральном консульстве. Консул нам во всем этом деле и поможет. Кто же откажется от груза оружия!
— Но ведь и в Гибралтаре и в Константинополе будут проверять наши бумаги, — вскипятился Кованько. — Что же мы скажем? Где капитан, где боцман, где старший? Разве дело так оставят?
— Да, неладно, товарищи, — усомнился Жигов.
— Пустяки, — спокойно ответил Андрей и посмотрел на Гринблата. Тот сочувственно кивнул ему головой. — Мы же ведь бурю какую вынесли. Судно погибало, — капитан сам радио об этом дал. Могло ведь погибнуть несколько человек. Ну, составят акт, а мы все, как один, одно и покажем. Верно, ребята? Сговоримся и покажем. Вышвырнем одну шлюпку. Скажем, капитана волна смыла, а боцман с матросами и старшим спасали упавшего капитана и сами погибли. Дело? Ведь не плохо придумано.
— И о том, что капитан прохвост был, так никто и не узнает? — с сожалением заметил Жигов.
— Никто, товарищ! Деткам своим расскажешь, — усмехнулся Андрей. — Чувствительный вы, как я вижу, народ, ребята. И груз куда денется, и что о капитане говорить будут? Да черт с ним, со всем этим. А вот когда мы вместо Крыма в Одессу пароход с винтовками, патронами да снарядами доставим под носом у Антанты проклятой, вот это дело будет, вот это пуля! А, ребята?!
— Верно! — закричал Загурняк.
— Верно, товарищи, верно! — смеялся в бородку Гринблат.
— Ну, капитан, твое слово, — сказал довольный Андрей.
Я встал. Я не думал, что и мне придется говорить. Помнится, я так отвечал ребятам:
— Что ж, товарищи, пойдем в Россию. Жена и сын мой в Ревеле, — значит, за границей. Но вас я не оставлю. Корабль вести надо умело, иначе можно и не дойти, да и подозрение легко возбудить. Я доведу «Святую Анну» до Одессы. Только уж порядок, товарищи, держите. В портах спиртного ни-ни! Проболтаетесь — всем будет плохо. А я с вами, товарищи. Все силы приложу...
Вот тут и поднялась заваруха. Повскакали наши матросы и кочегары со своих мест, подхватили меня, качать стали. Так подбрасывали, что жутко было. Кричали, поздравляли, шумели.
Весело прошел этот день на «Св. Анне».