Восстание в подземелье

ВЕЩЕВОЙ МЕШОК

Да будет нам позволено заглянуть в вещевой мешок рядового нашего взвода Семёна Дайна. Вообще-то рыться в чужих вещах не полагается, но Семён Дайн – наш давнишний друг, он не обидится, тем более что мы и не думаем его проверять. Просто нам хочется знать, что же такое хранится в его мешке. Очень уж это интересно.

Что, собственно, можно найти в солдатском вещевом мешке? Ну, скажем, запасные портянки, пару нижнего белья, лишний ремень, припрятанный на всякий случай, новенькие обмотки или аккуратно сложенный носовой платок – немудрый подарок, напоминающий солдату о ком-то близком и милом… Не надо обладать пылкой фантазией, чтобы представить себе содержимое солдатского вещевого мешка!

А вот по поводу вещевого мешка Семёна Дайна можно строить самые невероятные предположения. Всё равно мы будем далеки от истины. Одно совершенно бесспорно: вещевой мешок Семёна Дайна не имеет дна. Это волшебный мешок, сказочный мешок! Что бы ни потребовалось солдатам, какая бы ни случилась нужда в нашем отделении (да разве только в отделении?), обратитесь к Семёну Дайну, и он, порывшись в своём мешке, непременно найдет то, что надо.

Куда уж дальше? Недавно вышел досадный случай с нашим ротным санитаром дядей Костей: то ли на поле боя, то ли по дороге в санчасть, куда он полз, таща на спине раненого, – одним словом, неизвестно где, – дядя Костя потерял ножницы. Санитар крепко переживал потерю. Да и было отчего. На привале дядя Костя поведал солдатам о причине своих огорчений, которая вкратце сводилась к следующему. Дело в том, что ножницы можно получить только у инструктора медсанбата, а этот инструктор имеет привычку являться именно тогда, когда он не нужен. Кто его знает, когда он теперь наведается? Пока он эти ножницы выпишет, пока их получит да доставит в роту – хоть войну останавливай!

– Санитар без ножниц, – это, к примеру, то же, что солдат без рук, – продолжал дядя Костя. – Много ли тут навоюешь? Ползёшь ты, скажем, к раненому. Ну, приполз. Что положено делать санитару? Спервоначалу надо обнажить то место, куда человек ранен. А ты попробуй голыми руками порвать солдатскую гимнастёрку. Чёрта с два! Без рук останешься, до того она, сатана, крепкая. Совсем другое дело, когда в руках у тебя ножницы! Тут уж аккуратно режешь гимнастёрку где нужно… А потом марля. Вот я, скажем, открыл пакет и завязываю рану. Надо мне отрезать остаток марли, а как это сделать без ножниц? К тому же случится, скажем, мороз, пальцы зайдутся… Нет, без ножниц какой это санитар!

– Если ножницы такая важная штука, то у Дайна они обязательно должны быть, – сказал наш товарищ, пожилой солдат Савелий Голубчик, и мы чуть ли не всем отделением отправились к Семёну Дайну.

Семён лежал на траве, согнув ноги, задрав кверху колени, и смотрел в небо.

– Дайн! – ещё издали окликнул его Савелий Голубчик. – Тут у нас беда – дядя Костя ножницы потерял. Экстренно требуется найти другие. Уважь, загляни в свой мешок, авось найдёшь?

Всё, что я тут рассказываю, – сущая правда. Было при этом человек восемь бойцов, не считая санитара дяди Кости; спросите хоть их, они не дадут соврать!

Надо было видеть, как поразевали рты наши солдаты, когда Семён медленно поднялся, не спеша, по-деловому развязал свой вещмешок и достал оттуда ножницы. Правда, они были небольшие и совсем не новые, но всё же ножницы, настоящие ножницы! Ребята ахнули и потянулись к ним, чтобы потрогать, а дядя Костя чуть не подпрыгнул от радости.

Поднялся галдёж:

– Да у него там незнамо что есть!

– Гляди-ка! Вот мешок так мешок!

– Вот это да!

– А ну, Дайн, достань ещё что-нибудь!

По натуре очень молчаливый, Семён Дайн не любил, чтобы о нём зря говорили или приставали с пустыми вопросами. Его друг Савелий Голубчик давно это знал и велел солдатам оставить человека в покое.

Помнится, был ещё случай с бритвой. Погиб в бою наш ротный парикмахер. Некому брить солдат. Было бы время – солдат и сам побреется. За чем же дело стало? Да за бритвой. А тут случилось так, что нашего командира роты, старшего лейтенанта Миронова, вызвали в штаб батальона на семнадцать ноль-ноль. Надобно, стало быть, срочно побриться, а парикмахера нет! Выходит, не иначе придётся бежать в комендантский взвод, там есть парикмахер. А до комендантского взвода – пять километров. Узнал об этом Дайн, порылся в своём мешке – и достал бритву!

Ну, что вы на это скажете?!

Дивились вначале солдаты бездонному мешку Семёна Дайна, да понемногу и привыкли. Известно, на фронте и у бездонного мешка дно сыщется. Война-то тянулась не день и не месяц!

Но случилась однажды в походе такая история. Привёз наш ротный старшина туго набитый мешок с махоркой и стал раздавать бойцам. Курева досталось нам тогда порядком: ПФС выдал долг за три дня да вперед – тоже на три дня. Кури в своё удовольствие! Да не тут-то было… Табаку, как я уже сказал, дали вволю, огонька тоже не занимать – у каждого в кармане своя «катюша», а вот бумаги…

Бумаги-то и не оказалось, – где её возьмёшь в лесу?

Правда, вначале Семён Дайн, хоть и нехотя, а снабжал нас старыми газетами. Спасибо всё тому же волшебному вещмешку. Ну, тогда мы курили. А потом и мешок отказал. Кончилась бумажка. Дайн заявил об этом решительно, а раз он сказал, значит, так оно и есть.

Савелий Голубчик набрал жменьку махорки, положил её на открытую ладонь и подсел к другу. С минуту посидел молча: совестно было просить, потом всё же не выдержал:

– Загляни, Дайн, того… в мешок! Кто знает, вдруг где завалялась бумажка. Ну хоть самый пустяшный клочок…

– Не загляну! – отрезал Дайн и хмуро глянул на солдат.

А те стояли вокруг него тесным кольцом и молчали. Савелий Голубчик скривился, как от боли, и грустно вздохнул.

– Что же делать? Как закурить? – спрашивал он нараспев неизвестно кого, разглядывая махорку на своей ладони.

И каждый солдат по очереди вторил ему:

– Что же делать?

А Дайн? Ему-то что – он некурящий. Семён лежал хмурый, сердитый – не приведи господь! И наконец не выдержал.

– Беда мне с вами! – заорал он вдруг с такой злостью, будто его невесть как обидели.

Молодой солдат Пашка Прохоров заметил, что Семён потянулся к вещевому мешку, и мигнул бойцам: дескать, погодите чуток, сейчас закурим!

И правда, Дайн сунул в мешок свою широкую руку, немного покопался в нём и извлек на свет божий пакетик. Сразу же все как есть заметили, что пакетик этот сделан из большой газеты, из целой газеты! Поднялся шум.

– Да такой газеты на всю роту хватит! – уверял кто-то.

– Будь у меня такая газетина, я бы горя не знал! – вздыхал Пашка Прохоров.

Семён стал осторожно развязывать верёвочку. Когда газета с веселым шуршанием развернулась и Широко раскинулась на траве, бойцы увидели на ней ворох пшеничных колосьев. Из пересохших, лопнувших по бокам соломенных сумочек выглядывали тяжелые золотистые зерна.

– Вот уже больше года, как я их с собой ношу! – не без досады за причинённые хлопоты объяснял Семён Дайн, с величайшей осторожностью отрывая от газеты полоску, чтобы хоть как-нибудь уважить просьбу товарищей.

– Важные колосья! – сказал Савелий Голубчик, стоя на коленях и разглядывая пшеничные зерна, рассыпанные на бумаге.

– Вот какая пшеничка растет в донских степях! – Дайн ласково расправлял на своей широченной ладони колючие, жесткие колосья. – В прошлом году, когда мы отступали, довелось нам ночевать в степи, ну, а там хлеб стоял неубранный… Так, говоришь, хороша?

Бойцы сидели на влажной, тёплой земле – каждый с понятным только курильщикам удовольствием затягивался дымом – и слушали скупой рассказ Семёна Дайна.

Вот я и взял тогда эти колосья! – чуть помедлив, продолжал тот. – Подожду, пока война кончится, и обязательно выведу у нас в колхозе такую пшеничку. Вы поглядите какова! А? Чистых полтораста пудов с гектара снять можно, а то и больше!

Чудак ты, Дайн! – прервал его Пашка. – Разве можно такие колоски держать в бумаге? Пока война кончится, она у тебя в труху превратится, растеряешь все… Такие колосья надо аккуратно держать, чтобы… Вот я покажу, как надо.

Он быстро развязал свой вещмешок, достал оттуда пару новеньких фланелевых портянок и протянул их Дайну:

– На, возьми! Из них уж ничего не просыплется. Каждое зернышко будет цело, сколько бы ни шла война. Понял?

Савелий Голубчик взял в руки колосья с таким трепетом, будто принимал из колыбели крошечного ребенка, нежного, горячо любимого… Осторожно переложив их на фланелевую подстилку, он принялся делать новый, несомненно, более крепкий и надёжный свёрток. Бойцы внимательно следили за каждым его движением и не скупились на советы.

– Вот так! – сказал наконец Савелий, передавая свёрток Дайну., – Теперь всё будет в сохранности.

А газета тут же разошлась по рукам. Каждому бойцу нашего отделения досталось по порядочному клочку, и это было очень кстати, потому что махорку выдали, а бумаги ни у кого не оказалось. Попробуй поищи её в лесу!

ВОССТАНИЕ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ

М., «Советский писатель», 1962, 296 стр.

Редактор Г. А. НЕРСЕСЯН

Художник Е. Е. ЛАНСЕРЕ

Техн. редактор И. М. МИНСКАЯ

Корректор Ф. Л. ЭЛЬШТЕИН

Сдано в набор 17/Х 1961 г.

Подписано к печати 6/11 1962 г. А03016.

Бумага 70Х108 1/32. Печ. л. 9 1/4 (12.67). Уч.-изд л. 11,41.

Тираж 30 000 экз. Заказ № 1435.

Цена 40 коп.

Издательство «Советский писатель»,

Москва К-9. Б. Гнездниковский пер., 10,

Тип. Москва, ул. Фр. Энгельса, 46.

ИЗДАТЕЛЬСТВО ПРОСИТ ЧИТАТЕЛЯ дать отзыв как о содержании книги, так и об оформлении её, указав свой точный адрес, профессию и возраст.

БИБЛИОТЕЧНЫХ РАБОТНИКОВ издательство просит организовать учёт спроса на книгу и сбор читательских отзывов.

Все материалы направлять по адресу: Москва К-9, Б. Гнездниковский пер., 10, издательство «Советский писатель».

Хаим Зильберман (6 июня 1907, Рашков Ольгопольского уезда Подольской губернии – 30 мая 1975, Москва) – еврейский писатель. Писал на идише.

Хаим Айзикович Зильберман родился в местечке Рашков Подольской губернии (впоследствии Каменского района Молдавии), расположенном на левом берегу Днестра. Дебютировал рассказами в харьковской газете «Дэр Штэрн» (Звезда) в конце 1920-х годов. В 1929 году опубликовал в журнале «Ди Ройтэ Вэлт» (Красный мир) повесть «Ишевникэс» (Евреи-сельчане); на протяжении 1930-х годов много печатался в различных советских периодических изданиях на идише. Первый сборник рассказов «Бройт Гезалцнс» (Хлеб солёный) – о коллективизации – вышел в 1932 году. В 1934 году в Одесском Государственном Еврейском театре (Одесский ГОСЕТ) ставилась его пьеса «Черепаникер Мэнчн» (Люди из Черепаника). В годы Великой Отечественной войны – на фронте, был редактором армейских газет, писал фронтовые репортажи для московской газеты «Эйникайт» (Единство), органа Еврейского Антифашистского Комитета. Рассказы военных лет вышли отдельной книгой «Ви Ланг Из Дос Гевэн» (Как долго это длилось) в московском издательстве «Дэр Эмэс» (Правда). 26 апреля 1951 года – арестован и осуждён на 7 лет исправительно-трудовых лагерей. После реабилитации жил в Москве, в 1960-70-х годах регулярно сотрудничал с журналом «Советиш Геймланд» (Советская Родина) под редакцией Арона Вергелиса. Последняя книга – роман «Ди Кометэ» (Комета, 1972), об одесской театральной жизни в первые послереволюционные годы, вышла уже после смерти Зильбермана в 1975 году в московском издательстве «Советский писатель».

Бройт гезалцнс (Хлеб солёный), рассказы, 1932.

Ви ланг из дос гевэн (Как долго это было), фронтовые рассказы, Дэр Эмэс: Москва, 1946.

Ди кометэ (Комета), роман, Советский писатель: Москва, 1975.