Восточные узоры

Прогулки по Багдаду

Столица любого государства является воротами для каждого путешественника, приезжающего в эту страну. Через столичный аэродром, построенный в начале 70-х годов в районе Абу Грейб, и его трехзальный аэровокзал, отделанный с вызывающей восточной роскошью, ежедневно проходит несколько тысяч пассажиров. Война с Ираном и ирако-кувейтский конфликт, естественно, отразились на потоке туристов и любителей месопотамских древностей. Но количество деловых людей и иностранных специалистов и рабочих, приглашенных иракским правительством для осуществления различных проектов, надолго никогда не прекращалось. Нефтяные доходы делают иракский динар одной из самых твердых конвертируемых валют, что является важным обстоятельством в мире бизнеса.

В конце 60-х годов я работал в Ираке, а в 1987 году у меня была короткая поездка в Багдад. В 80-х годах столица Ирака насчитывала 3,8 млн. жителей. Большинство новых районов Багдада состоит, по традиции, из жилых массивов малой этажности, и город занимает 850 квадратных километров. Он раскинулся по обе стороны реки Тигр, которая разделяет его на две части: правобережную — Кярх и левобережную — Расафа. Быстрый рост Багдада создает немалые трудности для городского хозяйства, осложняет решение транспортных проблем. Девять мостов через Тигр забиты автомашинами. Муниципальный автобусный транспорт переполнен. Но планы реализуются, и в городе уже строится первая линия метро, которая лишь частично пройдет над землей. Разработаны проекты создания скоростных автострад, окружной автомобильной дороги, расширения сети подземных пешеходных и автомобильных тоннелей и строительства новых мостов. Современный ритм жизни захлестывает жителей столицы, и, находясь среди них, невольно забываешь о возрасте иракской-столицы и удивительной истории ее основания.

Багдад был заложен в западной части сегодняшнего города халифом Абу Джафаром Мансуром (754–775) из семьи Аббаса — дяди основателя ислама пророка Мухаммеда. Аббасиды пришли к власти в обширном государстве, созданном в завоеванных мусульманами странах Ближнего и Среднего Востока и Северной Африки.

Противники Аббасидов из династии Омейядов не смирились с поражением и, умело используя недовольство населения покоренных стран и религиозные противоречия, поднимали восстания против новых правителей обширной империи. Постоянные мятежи угрожали даже резиденции халифа, и именно в это время вошло в правило держать в конюшне оседланную лошадь, чтобы в случае опасности халиф мог мгновенно скрыться.

Халиф Мансур совершил несколько поездок по Месопотамии в поисках места для новой столицы. Он считал, что столица должна стоять на судоходной реке, вдали от больших городов, в центре империи. И такое место было найдено.

На берегу Тигра, у несторианского монастыря, около двух небольших, но судоходных речек, которые связывали Тигр с Евфратом, посланные Мансуром гонцы наткнулись на деревню по имени Багдад. Она была известна еще до завоевания Ирака арабами как место больших конных ярмарок. Ряд ученых считают, что название деревни „Багдад” означает на одном из иранских языков ”Богом данный”. По другой версии, ”Багдад” следует переводить с древнеперсидского как ”сад Дада”, где Дад — имя собственное. Берега Тигра издревле были плотно заселены, и здесь было возделано множество садов, поэтому второе объяснение тоже имеет право на существование.

По приказу Мансура план нового города был нанесен пеплом прямо на земле, затем эти линии выложили пропитанными нефтью семенами хлопчатника, которые подожгли. Мансур, осмотрев огненный план своей будущей столицы, отдал приказ начинать строительство и сам заложил первый камень города. Это случилось 1 августа 762 года. Халиф Мансур назвал свою столицу Мадинат ас-салям (Город мира), желая, по-видимому, подчеркнуть, что в этом городе будут господствовать мир и спокойствие.

Новый город имел форму правильного круга диаметром 2638 метров. Его внешние стены из необожженного кирпича достигали высоты 18 метров, над ним еще на 3 метра возвышались башни. Из обожженных кирпичей строились только своды, арки и перекрытия. На расстоянии 30. метров от внешней стены, окруженной глубоким рвом, поднималась вторая, внутренняя стена с четырьмя воротами (”баб”): от Баб аш-Шам шла дорога в Сирию; от Баб аль-Басра — на юго-восток, к морю; от Баб аль-Куфа — к первой столице мусульман в Ираке, городу Куфа; караваны из Персии попадали в Багдад через Баб аль-Хорасан. Между воротами было построено по 28 башен, и над каждыми воротами — огромное, перекрытое купольным сводом помещение. Каждые ворога охранялись тысячью стражников. Они располагались на галерее, ведущей от ворот в центральную, дворцовую часть города, и любой путник мог попасть в центр лишь по охраняемой галерее.

В центре города, на большой площади, стояли дворец халифа, дома его сыновей, мечеть и здания правительственных учреждений. Дворец халифа известен в истории Багдада под двумя названиями: ”аль-Кубба аль-Хадра” (”Зеленый купол”) и ”Баб аз-Захаб” (”Золотые ворота”). Оба названия отражали архитектурные особенности этого гигантского сооружения.

Постройка города была завершена в 766 году и стоила 38385 килограммов чистого золота. На строительстве работали 100 тыс. человек. Мусульманский мир внимательно следил за сооружением новой столицы халифата. Город Васит, бывший некоторое время резиденцией мусульманских наместников Ирака, прислал Мансуру свои знаменитые ворота, сработанные, согласно легенде, демонами по заказу библейского царя Соломона. Бывшая столица халифата Дамаск и первая столица мусульман в Ираке Куфа также подарили часть своих городских ворот.

Время не оставило нам даже развалин грандиозного сооружения Мансура. В 941 году рухнул купол дворца, а его стены простояли до середины XII века. Городские стены и здания из необожженного кирпича под влиянием дождей и наводнений скоро разрушились, и ныне найти место, где когда-то стоял круглый город халифа Мансура, практически невозможно. Лишь труды средневековых географов и историков дают нам возможность ознакомиться с ”Городом мира”, быстро построенным и быстро исчезнувшим. И надо иметь богатое воображение, чтобы среди многоэтажных домов, в потоках автомашин, двухэтажных автобусов, горожан, одетых в европейские костюмы, увидеть Багдад, о котором столько написано увлекательных сказок и зловещих рассказов.

В первый раз я приехал в Багдад в феврале 1965 года. На центральной улице Рашида, названной в честь Харуна ар-Рашида, пятого халифа из династии Аббасидов, — расцвеченные яркой неоновой рекламой большие магазины, государственные учреждения и конторы адвокатов. На этой же улице, перед большой площадью, уставленной автомашинами чуть ли не всех марок мира, находилась гостиница ”Синдбад”, с которой и началось мое знакомство с Ираком. Она построена еще до второй мировой войны. Это чувствуется и по архитектуре трехэтажного здания, и по обстановке комнат: ванные по величине равны жилым помещениям, в номерах — выточенные из мрамора люстры в виде глубоких тарелок, огромные скрипучие кровати.

Окна и двери моего номера, затянутые от комаров и москитов тонкой металлической сеткой, выходя? на широкую веранду, идущую вдоль всего здания. С нее открывается вид на реку Тигр, или Диджла, как называют ее арабы. По темно-желтым из-за зимних дождей водам этой реки вниз по течению днем плыли большие серые чайки. Иногда, потревоженные лодкой или катером, они с резкими, полными негодования криками взмывали в небо и, сделав несколько кругов, вновь садились на поверхность реки.

На правой стороне реки находятся аэродром и железнодорожная станция. Сейчас это военный аэродром, а раньше он был центральным аэродромом иракской столицы и использовался гражданской авиацией. Воздух взрывался от грозного рева реактивных двигателей. После взлета тяжелой пассажирской машины в застывшей тишине еще явственнее были слышны жалобные пересвисты маневровых паровозиков. Самолеты, ревя, уходили в небе, паровозы перекликались друг с другом, потревоженные чайки галдели на реке, уже тысячелетия катившей свои воды к морю. В сумерки на телевизионной башне зажигался красный сигнальный фонарь. Он мигал через равные промежутки времени, и мне казалось, что это глаз злого ифрита, с которым боролись герои сказок ”Тысячи и одной ночи”.

Февральским утром я вышел на свою первую прогулку по городу. Было довольно свежо, чего я совсем не ожидал. Наслышанный о жарком климате Ирака, я не мог представить себе, что зимой в Багдаде следует надевать демисезонное пальто.

По одну сторону от главного входа в гостиницу — широкой двери между двумя голубыми колоннами — расположился торговец почтовыми и поздравительными открытками — высокий араб в пиджаке, надетом на длинную, до пят, темную рубаху (”дишдаша”). Его голова плотно укутана квадратным клетчатым платком. Несколько сот цветных открыток с изображением французских и американских актрис, пухлых младенцев и счастливых целующихся пар раскинуты цветным ковром на двух огромных щитах. Когда наступала ночь, он затаскивал эти щиты куда-то во двор гостиницы, а утром вновь появлялся с ними на прежнем месте. Я видел, как у щита остановился солдат в шерстяных темно-зеленых штанах и куртке, а вот подошла женщина в длинном шелковом покрывале (”аба”), оставляющем открытым только лицо. Солдат купил полуобнаженных актрис, женщина — пухлых розовых младенцев. По другую сторону от входных дверей гостиницы тоже араб торговал домоткаными коврами из козьей шерсти. Дело у него шло гораздо хуже, чем у его соседа, бойко продававшего за гроши отражение чужого счастья.

Последний раз я был в Багдаде в середине сентября 1987 года. Нестерпимая жара еще держалась, и выходить на улицу днем можно было только в случае крайней необходимости. Однажды вечером, когда жара немного спала, я отправился по старому адресу и… не нашел гостиницы ”Синдбад”. На этом месте в улицу Рашида врезался новый мост через Тигр, который заканчивался двумя полукруглыми развязками. Но живописная улица Рашида осталась такой же. Первые этажи зданий заняты небольшими магазинами с затянутыми металлической решеткой витринами. На вторых этажах разместились адвокатские конторы и кабинеты врачей — об этом сообщают многочисленные вывески, не забывающие сообщить, где и какие дипломы получили их владельцы. И везде — пестрая говорливая толпа, разнокалиберные автомашины, красные автобусы.

Новый мост у бывшей гостиницы ”Синдбад” — одно из многих архитектурных сооружений, которые недавно украсили сегодняшний Багдад. Среди них — новые комплексы современных высотных домов, построенных с учетом национальных традиций и климатических условий, впечатляющий комплекс памятника Неизвестному солдату, новые здания дорогих гостиниц. Можно назвать, например, гостиницу ”Рашид”, построенную для делегаций VIII конференции Движения неприсоединения, так и не состоявшейся по причине ирако-иранской войны, гостиницы ”Мансур Меллия”, ”Бабель”, ”Фалистин”. Да и сам художественный центр на другом берегу Тигра, носящий имя президента Саддама Хусейна, куда я отправился по новому мосту, расположен в квартале новых суперсовременных, несколько громоздких, на мой взгляд, железобетонных конструкций серого цвета, оживляемых оставшимися двухэтажными зданиями 30-х годов в английском колониальном стиле и небольшими фонтанами, декоративными бассейнами и бронзовыми скульптурами.

Центром современного Багдада является площадь Тахрир (”Освобождение”). Сюда выходят четыре главные магистрали: улицы Джумхурия (”Республика”), Рашида, Саадуна и набережная Абу Нуваса. На улице аль-Джумхурия, проложенной через старые кварталы, находятся здания министерств, муниципалитета Багдада и другие государственные учреждения. На улице Рашида, которая застраивалась в период между двумя мировыми войнами, все здания несут на себе отпечаток архитектурных стилей той эпохи. Здесь немало домов построено в соответствии с местными архитектурными традициями. Сухой и жаркий климат вызвал необходимость устройства нависающих балконов, затянутых деревянной решеткой и называемых ”шанашиль”. Улица Саадуна названа в честь поэта и государственного деятеля Ирака 30-х годов Абд аль-Мохсена ас-Саадуна, которому поставлен памятник еще до революции 1958 года на собранные народом деньги. После революции все памятники монархическим деятелям и английским генералам в Багдаде были сброшены с пьедесталов. Остался лишь один — Абд аль-Мохсену ас-Саадуну. Этот человек известен тем, что выступал против английского диктата, за национальные чаяния иракского народа и, потерпев поражение в этой неравной борьбе и даже подписав кабальный договор с Англией, покончил жизнь самоубийством. В середине улицы Саадуна в 1959 году был сооружен памятник Неизвестному солдату (проект иракского архитектора аль-Чадарачи), однако затем он был перенесен в другое место. Набережная Абу Нуваса, названная в честь знаменитого средневекового арабского поэта, протянулась на несколько километров. В последнее время и она подверглась существенной реконструкции: мелкие ресторанчики и малоэтажные дома были снесены, а на их месте построены высотные здания гостиниц, государственных учреждений, различных компаний.

На всех важнейших перекрестках столицы — и площадь Тахрир не исключение — устроены разворотные круги, которые иракцы называют забавным словом ”филька”. Филька на площади — самая большая в городе. Под ней проходит четырехрядный путепровод для автомашин. По обе стороны этого путепровода разбиты зеленые лужайки с зигзагообразными тротуарами. А над филькой по периметру сделан бетонный на столбах козырек, под который спрятались парикмахерские, магазины сувениров, книжные и др. Потоки машин и автобусов движутся вокруг фильки в три-четыре ряда против часовой стрелки, ловко перестраиваясь на ходу в нужном направлении. За все время пребывания в Ираке мне ни разу не приходилось видеть, чтобы машины столкнулись у разворотного круга. Багдадские «шоферы, небрежно выставив в открытое окно левую руку, виртуозно маневрируют среди огромного скопления транспорта.

У фильки разбит Парк нации. Это громкое наименование носит небольшая площадь, мощенная каменными плитами. Здесь устроен бассейн с фонтаном и высажены деревья. Широкий вход в парк увенчан Монументом свободы — 50-метровым скульптурным фризом с отлитыми в бронзе фигурами. Монумент выполнен в 1960 году по эскизам выдающегося иракского скульптора Джавада Салима. Простые и строгие формы фриза, облицованного травертином и поднятого над землей на специальных опорах, и его 14 бронзовых рельефов, объединенных единым смысловым замыслом, производят сильное эмоциональное впечатление. Согбенный в смертельных муках человек, сидящий за решеткой темницы, и оплакивающие его женщины символизируют Ирак до июльской революции 1958 года. Революцию олицетворяет солдат, ломающий решетки ненавистной темницы, над которой восходит солнце свободы. Последняя часть этого монумента — улыбающийся рабочий с молотом в руке, мать и дети со стеблями растений — символизирует мирную жизнь. В центре небольшого зеленого пятачка парка — фигура женщины в развевающейся абае, олицетворяющая иракский народ, стремящийся к свободе. Она выполнена из мрамора в 1961 году иракским скульптором Халедом Рахилем.

В Парке нации всегда многолюдно. Много гуляющих мужчин, женщин и детей. В несколько рядов сидят чистильщики ботинок с набором разноцветных кремов и паст. Около них пристроился продавец духов и благовоний. На откидной крышке его короба лежат благовонные палочки — ”бухур”, сделанные в Индии и дающие при горении голубой, приторно пахнущий дымок, десятки крошечных пузырьков с розовым маслом, настойками амбры, кристалликами душистой соли.

— Хистави! Хистави! Хистави! — кричит мужчина в коричневой дишдаше. На нем поверх рубахи надет европейский пиджак. На голове у него — сложное сооружение, называемое в Багдаде ”чарравия”. Его носят обычно только коренные багдадцы. Состоит он из шапочки, именуемой ”аракчин”, плотно обернутой платком — ”яшмаг”. Перед продавцом лежит ”джумар” — очищенное, сочащееся сладким соком корневище молодой пальмы сорта хистави, которым в Ираке лакомятся и взрослые, и дети.

В проезде, ведущем к летнему кинотеатру, ребятишки продают на улице газету, резиновые шарики, сигареты, жевательную резинку. Солидные коробейники разложили на широких деревянных щитах ремешки к часам, зажигалки, лезвия для бритв, помазки, замочки, ручки, зеленоватые флакончики дешевых духов.

— Хаджа бид-дерхем! Хаджа бид-дерхем! — слышатся разноголосые крики. Эти возгласы можно перевести так: ”Любая вещь на лотке продается за серебряную монетку дерхем достоинством 50 филсов!”. Покупатели то и дело подходят, торгуются, покупают разные мелочи.

После революции 1958 года в столице была открыта Академия художеств, а в следующем году был создан Национальный музей современного искусства. Значительно возросло число ежегодных выставок, проводимых внутри и за пределами страны. На общем фоне становления национальной школы иракского искусства особенно значительной была деятельность мастеров, сыгравших роль зачинателей современного художественного движения в стране. Среди тех, кто стремился в своих произведениях к синтезу отечественных и зарубежных изобразительных тенденций, следует прежде всего назвать Джавада Салима — автора Монумента свободы в Парке нации.

В Ираке немало талантливых художников, скульпторов и архитекторов, объединенных в различные творческие группы. Но больше всего скульпторов и керамистов. Умение работать с глиной и любовь к ней — в крови у иракцев, и многие иракские интеллигенты украшают свои дома оригинальными самобытными произведениями местных керамистов и скульпторов, которые работают в своих небольших мастерских. Полихромные керамические панно украшают фасады зданий на улицах Джумхурия и Саадуна, витрины магазинов и вывески различных компаний и учреждений.

Во время своей работы в Ираке я любил ходить на выставки, организуемые в Национальном музее современного искусства, примыкающем к Парку нации. Его затянутые в бетонную решетку стены двухэтажного вытянутого здания видны издалека. Музей построен на средства фонда Гульбенкяна. Этот человек известен под именем ”господин пяти процентов”. В начале этого века Гульбенкян, ныне уже покойный, оказал большую услугу нефтяным компаниям, добивавшимся подписания соглашения на концессию в Ираке у турецкого султана, и за это получил часть акций созданной впоследствии ”Ирак Петролеум К⁰”. Компания несколько раз реорганизовывалась, но Гульбенкян неизменно сохранял свои 5 % акций, приносивших ему огромные доходы. Эти миллионы и дали ему возможность заниматься благотворительностью, собирать картины и произведения искусства. Кстати, он приложил руку и к скупке коллекций нашего Эрмитажа, распродаваемых за рубежом в 20-30-х годах. Фонд Гульбенкяна, обосновавшийся в Португалии, продолжает и сегодня свою благотворительную и коллекционную деятельность.

Во время моего последнего посещения Багдада Национальный музей современного искусства был закрыт, и мне посоветовали посетить выставку в Центре искусств Саддама Хусейна на другом берегу Тигра.

Эта выставка официально открывалась на следующий день, и в некоторых залах картины, керамические изделия и скульптуры были разложены прямо на полу, а служащие и сами художники сновали между ними, примеряя, как бы получше расположить их на обтянутых серым полотном стенах. Но часть экспонатов уже заняли свои места.

Выставка представляла живопись, керамику и скульптуру последних десяти лет. Немало работ было выполнено в реалистической манере. Большинство же из них несли на себе печать символизма, кубизма и примитивизма, но, пожалуй, чувство меры и какой-то внутренней сдержанности всегда присутствовало.

Многие керамические панно были выполнены в броской манере яркими синими и зелеными красками. Искусство керамики уходит корнями в глубокую древность: Ирак — наследник культуры древнего Шумера, Вавилона, Ассирии и Аббасидского халифата, где обработка глины была традиционно на высоком уровне.

Война с Ираном нашла отражение в работах иракских художников. Здесь и коллаж из обожженной солдатской формы, и большое панно ”Героическая Басра” с рваным и прожженным полотном, и картина, изображающая идущего на фронт солдата. Вместе с тем много полотен на бытовые темы, немало городских пейзажей, есть обнаженные натуры, что довольно неожиданно для мусульманской страны. Среди картин с обнаженными фигурами выделяется одна, которая привлекает меня, как этнографа. Это автопортрет художника Махуда Ахмеда. Молодой улыбающийся художник с короткой бородкой сидит в центре в окружении шести обнаженных женщин. Одна из них сидит к зрителю спиной, повернув голову вправо*" таким образом, что виден ее профиль. На щеке женщины татуировка — две точки и два полуовала. На спине, в том месте, где поясница переходит в ягодицы, как бы обрамляя крестец и позвонки, вытатуирован также овал с разрывами вверх и вниз. Скорее всего, она — бедуинка; это дает основание предполагать, что татуировка у женщин иракских племен даже в интимных местах вполне допустима. Меня несколько поразила смелость художника, рискнувшего на такое откровенное изображение обнаженного женского тела в стране, где появление женщины без черной хламиды, оставляющей открытым только лицо, несколько лет назад считалось вызовом общественному мнению.

Но жизнь течет, и все меняется. Сегодня Багдад — крупный научный и культурный центр арабского мира. Здесь работают три университета, Академия наук, Национальный театр, около трех десятков кинотеатров.

В городе — семь музеев, среди которых выделяется Национальный музей Ирака, где собраны имеющие мировое значение коллекции памятников материальной культуры древности. В окрестностях столицы сохраняются развалины древнего Вавилона и других старинных городов. Сюда же можно отнести находящиеся в различных районах Багдада памятники средневековой архитектуры: университет Мустансирия, дворец Аббасидов, постоялый двор Хан-Марджан и др. В Багдаде в годы республиканского строя сооружены памятники основателю города халифу Абу Джаафару Мансуру, вавилонскому царю Хаммурапи и скульптурные композиции из бронзы на темы сказок ”Тысячи и одной ночи” — литературного памятника арабского средневековья.

Приход арабов в Ирак в VII веке открыл новый период в его культуре, богатой традициями древних цивилизаций. Завоевав страну, арабы не стали уничтожать ее культурное наследство, а умело воспользовались творчеством покоренных народов Ирака. Арабы-кочевники, стоявшие на более низком уровне, чем завоеванные ими народы Месопотамии, обогатили собственную культуру достижениями оседлой цивилизации.

Современный исследователь иракского искусства А.А.Богданов в своей книге ”Современное искусство Ирака” (Л., 1982, с. 7–8) приводит на этот счет мнение западных специалистов по мусульманскому средневековью У.-М.Уотта и П.Какиа: ”Для исследователя культуры одной из самых интересных черт мусульманского общества центральных земель представляется способность мусульман-арабов через посредство своей религии и языка поглощать большую часть культурного наследия народов… Арабы вышли из пустыни или из городов, тесно связанных с пустыней, — следовательно, уровень их материальной культуры был весьма низок, хотя они достигли, как можно утверждать, высокой степени совершенства человеческой личности и человеческих отношений. Народы, которые они покорили в Ираке, Сирии и Египте, веками поддерживали высокий уровень материальной и духовной культуры; последняя включала в себя и греческую философию, и основанную на ней христианскую теологию. И все же именно культура арабов стала матрицей для новой мусульманской цивилизации, ассимилировав все, что было лучшим в более древних и более высоких культурах”.

Мне всегда нравилось бродить по старым кварталам Багдада и знакомиться вблизи, накоротке с жизнью иракцев, их обычаями и нравами. Иракцы считаются довольно сложными по характеру людьми. Поначалу они показались мне несколько жесткими и скрытными, но это впечатление рассеялось, как только они почувствовали мое расположение и искреннее желание их понять. Поэтому с первой встречи откровенная беседа вряд ли получится. Вторая, а более вероятно, третья встреча, если она будет проходить в ненавязчиво доброжелательном духе, даст возможность ближе узнать своего собеседника. Вы услышите много интересного, например, как проходит свадьба в его родной деревне и какие обряды при этом выполняются. Но здесь нужно быть особо осторожным и не задавать вопросы, скажем, о положении женщин. Эмансипация женщин пока не стала доминирующим явлением в арабских странах, в том числе в Ираке. Поэтому повышенный интерес к женской половине иракской семьи, попытки вмешательства в распорядок праздника, на который вас пригласили (”Ну пусть ваша жена посидит с нами”, ”Почему вы ее прячете?.. ” и другие подобные высказывания), воспринимаются негативно и могут навсегда испортить ваши отношения.

Все мои рассказы об арабских странах, в частности об Ираке, несут на себе отпечаток этого моего специфического интереса к духовной жизни, нравам и обычаям арабов. Но этот интерес оправдан, и каждому, кто может бросить мне упрек, я могу ответить: прежде чем изучать политические и экономические структуры той или иной страны, нужно познать духовную жизнь населяющего ее народа, его религиозные представления и национальный характер. Именно последнее поможет лучше узнать и политические и экономические структуры, которые выросли на специфической, национальной почве.

Свои прогулки по Багдаду я всегда завершал на улице Саадуна и набережной Абу Нуваса.

Плетеные пирожные, пряники с лимонами, марципаны, пастила и халва всевозможных видов горами лежали на огромных блюдах, выставленных в витринах багдадских кондитерских на улице Саадуна. В народных ресторанчиках подавали вкусное мясное блюдо ”газ”. В Сирии это блюдо называют ”шаурма”. Даже в Каире, славящемся своей кухней и поварами, его готовят сирийцы. Но иракцы оказались хорошими учениками, и приготовленный в Багдаде газ не уступает дамасской шаурме.

Для газа берут куски мяса молодого барашка разной величины и насаживают их на толстый вертел. Высокий конус венчают большие куски жира. Повар постепенно поворачивает вертел, с тем чтобы все стороны равномерно поджаривались на жаровне либо с углями, либо с толстыми спиралями электрической плитки. Когда мясо готово, он начинает срезать его огромным ножом в закрытый сверху совок.

— Нафар газ, — кричит официант, и повар выбрасывает на тарелочку одну порцию мяса и достает из ящика продолговатую белую лепешку ”самун”. К газу подают на блюдечке маринованные репу, редиску, мосульский чеснок, огурцы, лук и стручковый перец, называемые единым словом ”турши”. Нередко эту еду запивают ”лябаном” — кислым овечьим молоком, разбавленным водой и немного присоленным.

У порога ресторанчика на улице Саадуна, возле площади Тахрир, где делали хороший газ, иракец готовил крепкий ароматный чай. Его называют тюркским словом ”чайчи”. Чайчи подавал чай в небольших стопках, называемых в Ираке стаканами. Поэтому выражение ”стакан чаю” можно нередко услышать и в Багдаде.

Через короткий переулок с улицы Саадуна можно попасть на набережную Абу Нуваса. Здесь, на пологом левом берегу Тигра, в небольших ресторанах вечером готовили знаменитое рыбное блюдо ”маскуф”. Каждый посетитель в небольшом бассейне выбирал живую рыбу, которую повара тут же чистили, потрошили, насаживали на рожны и пододвигали к пылающему хворосту. Минут через пятнадцать рыбу укладывали на угли и затем на блюде подавали к столу вместе со свежими или запеченными помидорами либо с луком.

На Абу Нувас, на улицах Рашида и Саадуна нередко можно было увидеть большой зал или лужайку под пальмами, украшенную разноцветными лампочками. Здесь на сколоченных из досок скамьях сидели за столами мужчины. Они играли в домино, нарды, курили булькающий кальян, пили кофе, чай или просто смотрели на улицу, мирно перебирая четки. Это — арабские кофейни. В них встречал я иракцев в фетровых пилотках — ”сидра”. Этот традиционный иракский головной убор называют иногда ”фейсалия”, по имени иракского короля Фейсала I, надевшего его впервые. В начале 20-х годов сидру носили образованные люди, занимавшие привилегированное положение в обществе»

Сейчас сидра символизирует косность, верность старым обычаям и представлениям, и ни один молодой человек ее не наденет. В кофейнях, посещаемых простым людом, скамьи застелены тонкими пальмовыми циновками. В других кофейнях лавки лучше и убраны коврами. В них можно снять обувь и забраться на лавку с ногами, сложив их по-турецки. Когда-то к подлокотникам лавок приделывали гладкие деревянные шары — ”румман” (в пер. с араб, ”плод граната”), за которые обычно держались сидящие люди. Один мой знакомый утверждал, что, держась рукой за румман, человек лучше отдыхает, его поза более величественна и благородна.

Раньше в кофейне считалось неприличным громко разговаривать, а сегодня в большинстве из них ревет радиоприемник или телевизор, азартно спорят игроки в домино, раздаются крики посетителей, подзывающих официантов или ”кахвачи”, который бесплатно угощает гостей арабским кофе. Этот вид тонизирующего напитка неизвестен у нас. Его готовят в большом носатом кофейнике ”далля” без цикория, но с различными специями, в пропорциях, известных только самому кахвачи. В кофейне такой кахвачи, хорошо знакомый завсегдатаям, умело лавирует меж лавок, позванивая маленькими фарфоровыми пиалами. По первому вашему знаку он подходит и ловко выплескивает на донышко пиалы несколько глотков мутной желтоватой жидкости. Можно выпить один раз, второй и третий и затем отдать чашечку мальчишке, который идет следом за кахвачи и их моет. Просить кофе после трех раз считается неприличным. Хороший кахвачи и его отменный арабский кофе, за который платит хозяин кофейни, иногда привлекает посетителей больше, чем дорогие ковры на лавках или полированные нарды. Бесплатное угощение кофе в арабских странах восходит к древним традициям кочевых племен Аравийского полуострова.

Женщины в кофейни не заходят. Если мужчине, идущему с женой, необходимо зайти в кофейню и перекинуться словом-другим с приятелем, жена останавливается в сторонке и терпеливо ждет его возвращения» В прошлом даже ожидание мужа в подобной ситуации считалось предосудительным.

Хозяин кофейни, как правило, человек весьма уважаемый. Он обычно в курсе всех событий, происходящих в округе, первый советчик в семейных и деловых вопросах. Лучше его никто не знает, где живет пригожая невеста с хорошим приданым или обеспеченный жених. В сельской местности хозяин кофейни и сегодня является лицом более авторитетным, чем деревенский староста.

Раньше в Багдаде кофейня была оплотом стариков, и визит 30-летнего мужчины расценивался как неуважение к традициям и обычаям. После вечерней молитвы, к восьми часам, большинство кофеен закрывалось и работали лишь те, где либо выступали певцы, либо организовывались петушиные бои — ”аль-кисар”. Кофейня ”Батш” была самым известным местом, где устраивались такие бои. В кофейнях ”Аззави” и ”аш-Шатт” в 20-х годах выступали ”икяры” — певцы, аккомпанирующие себе на ”раббабе” — однострунном смычковом инструменте. Сейчас багдадские кофейни захлестнул ритм жизни современного большого города. Их посещают преимущественно молодые люди, допоздна стучат костяшки домино, на всю мощность работает радиоприемник или телевизор, кричат азартные игроки, давая старикам лишний повод поговорить о забвении хороших обычаев своей молодости.

В Багдаде несколько крытых рынков, но самый старый и известный — ”Сук ас-сарай”, расположенный в старом квартале города на левом берегу Тигра. Под его многокупольной крышей вот уже несколько веков шумит пестрая толпа, разбиваясь на ручейки, разливаясь по многочисленным переулкам, тупикам, лавкам. Чтобы попасть на рынок, лучше всего перейти реку по Мосту павших героев. Слева от моста находится ансамбль административных зданий, построенных еще турками. Эти здания называются по-турецки ”сарай”, т. е. ”дворец”. Они-то и дали название соседнему рынку (араб. ”сук”).

Сук ас-сарай состоит из нескольких рядов: обувщиков, продавцов тканей, торговцев местными коврами, медников и жестянщиков, торговцев готовым платьем и др. В специально отведенных местах сидят менялы со своими стеклянными ящиками, где аккуратными стопками сложены иракские динары и другая валюта. На центральной линии, называемой ”сук аль-хардават”, что можно условно перевести как ”рынок тысячи мелочей”, продаются пуговицы, духи, зеркальца, нитки, ленты, тесьма, расчески, мочалки из пенькового волокна, мыльницы и другие мелочи.

…Лавируя в живописной толпе, я пробираюсь в глубь рынка. Навстречу идут иракские женщины. Одной рукой они поддерживают спадающую черную абаю, закрывающую европейское платье и модные туфли, а другой — выразительно объясняют друг другу достоинства и недостатки только что приобретенной вещи. Жесты в Багдаде весьма красноречивы, ими можно сказать многое. Я был свидетелем, как сидевший за рулем шофер идущей впереди автомашины, выставив в открытое окно левую руку, одними жестами отругал нашего водителя, пытавшегося обогнать его в недозволенном месте.

Горластые мальчишки, снующие по всему рынку, продают расчески, вешалки, бельевые защепки, одеколон. Гору солнечных апельсинов, уложенных на широкую тележку с весами, толкает перед собой невозмутимый крестьянин. Его трехколесная тележка широка, ее края задевают прохожих, и торговцу вслед летят проклятия и ругательства. Медленно переваливаясь, бредут по проходам носильщики с огромными ящиками и тюками на спинах. Они появляются откуда-то из боковых проходов, ведущих в многочисленные, скрытые от глаз торговые склады — ”ханат”.

Носильщиками на багдадских базарах, как правило, работали курды, одетые в специальные войлочные стеганые куртки (”мандар”) с плотной подушкой на спине. Согнутые в три погибели, они лишь выдыхали: ”Тарик! Тарик!” (”Дорогу! Дорогу!”). Некоторые ноши были настолько велики и тяжелы, что, кажется, подогнись ноги — и огромный ящик раздавит носильщика в лепешку.

Под сводами крытого рынка горят голубоватые неоновые лампы, и все предметы, освещенные ими, меняют свои тона. В воздухе стоит крепкий запах кожи, кошм и восточных благовоний. В некоторых лавках курятся голубоватым удушливым дымком тонкие черные палочки бухура.

Сразу же за обувным рядом находится небольшая площадка — ”сук аль-харадж”, где периодически устраиваются аукционы по распродаже подержанных вещей. Во время аукциона стоит страшный шум и галдеж. Сук аль-харадж уже стало понятием нарицательным — так теперь в Багдаде называют все шумные места.

Несколько ступенек ведут с этой площадки вниз, к широким воротам некогда знаменитой духовной школы, построенной халифом Мустансиром в пер» вой половине XIII века. Этот аббасидский правитель, славившийся любовью к искусству и наукам, пожертвовал, по свидетельству историков, 700 тыс. золотых динаров на строительство школы. Иракцы не без основания считают это учебное заведение первым в мире университетом, ибо здесь кроме духовных дисциплин изучали арабскую филологию, философию, грамматику, стихосложение, арифметику, алгебру, механику и медицину. В библиотеке школы Мустансира насчитывалось 80 тыс. томов рукописных книг, привезенных в Багдад со всех концов Аббасидского халифата. В период расцвета школы Мустансира в ней насчитывалось 150 обучающихся.

Монгольские завоеватели, разграбившие Багдад в 1258 году, пощадили известную школу и даже способствовали ее дальнейшему расцвету, привозя в кандалах из всех завоеванных стран мусульманских проповедников и ученых. Однако Тамерлан, взявший Багдад в 1392 году, нанес первый удар по его духовным сокровищам. Сменявшие друг друга династии и завоеватели, озабоченные борьбой с соперниками и народными восстаниями, не только не уделяли внимания школе, но считали за доблесть спалить уцелевшие рукописи и переплетенные в кожу фолианты. Только в 1925 году министерство вакфных земель обратилось к правительству королевского Ирака с просьбой выделить необходимые суммы на восстановление и ремонт школы. В то время в ней находились торговые склады и таможня, а внешняя стена, выходившая на берег Тигра, была занята прилепившимися к ней кофейнями и лавочками. На стенах темных харчевен над огромными кастрюлями с остро пахнущим супом из требухи и бараньих ножек, называемым ”пача”, выделялись изречения из Корана, выложенные кирпичом еще в период основания школы. Денег у королевских властей Ирака не хватало, и восстановление школы Мустансира затянулось на несколько десятилетий. Только в 1962 году, в связи с 1200-й годовщиной со дня основания Багдада, Управление археологических памятников открыло ее для обозрения посетителей.

Внутри, за высокой стеной находится небольшой дворик с бассейном. На каждой стороне прямоугольного здания встроена высокая стрельчатая ниша (айван) с роскошным сталактитовым сводом и фасадом в форме сломанной в центре арки, украшенной геометрическим орнаментом. Этот архитектурный тип четырехайванной мечети, классическим образцом которого считается школа Мустан-сира, сложился на основе традиций ирано-сасанидского зодчества. По обе стороны от каждого айвана на уровне первого и второго этажей расположены ученические кельи. На верхнем этаже они выходят на балкон, протянувшийся вокруг всего здания, а внизу — прямо во дворик или в узкие проходы с высокими стрельчатыми потолками. Вход в кельи первого этажа, сделанный в виде арки, украшен геометрическим орнаментом, который выполнен по алебастровой штукатурке и производит впечатление замысловатого узора.

В помещении школы (во время моего первого пребывания в Багдаде) был устроен небольшой музей. В одном зале, посвященном развитию средневековой медицины, экспонировались инструменты, которые применяли когда-то лекари во время операций, и различные растительные препараты и минералы, служившие исходным материалом для изготовления лекарств. Один из макетов показывал основанную в Багдаде в 792 году аптеку.

На стене другого зала висела большая таблица, показывающая развитие арабской письменности. От алфавита арамейцев, живших в Сирии и северной части Аравийского полуострова, произошли квадратное письмо иврит, тадморская, персидская и набатейская письменности. Из последней впоследствии развилась древнеарабская письменность, а уже в Куфе было изобретено ломаное куфическое письмо. Следующим этапом явилось его упрощение и превращение в письменность насихи, развившуюся в современный арабский алфавит. Сейчас в арабском языке существуют семь видов написания букв, которые настолько отличаются друг от друга, что не всякий человек, знающий арабский язык, сразу прочитает написанное. В старых школах арабская каллиграфия выделялась в специальный предмет. Но даже и сейчас в Ираке человек, умеющий красиво писать, уважительно называется ”хаттат” — ”каллиграф”.

В соседнем зале под стеклом были выставлены навигационные приборы древних арабских путешественников: астролябия, компас, глобус, квадранты и несколько географических карт земного шара. Первая из них, датированная 951 годом, сделана в виде круга, на который нанесены Индия, Китай, Египет и Персия. Несколько карт Ирака висело на стене. Они довольно точно передавали две реки и отходящие от них оросительные каналы. Одна из карт выполнена известным географом Макдиси, жившим в конце X века. В своей книге этот ученый писал, что познакомился со всеми известными библиотеками, слушал всех выдающихся проповедников своего времени. Другой арабский историк, географ и путешественник, Масуди из Багдада, живший также в X столетии, провел в путешествиях 27 лет. Он посетил Персию, Индию, Азербайджан, Армению, Северную Африку, остров Цейлон, жил в Сирии и Египте и оставил нам свыше 20 сочинений о посещенных им странах. В одном из своих сочинений Масуди привел семь городов, основанных мусульманами, с указанием даты их основания: Басра (около 635 года) и Куфа; Фустат (Старый Каир; около 640 года); Камла в Палестине и Васит в Ираке (начало VIII века); Багдад (около 762 года); Самарра (около 835 года). Он же — автор знаменитого труда ”Промывальни золота и россыпи алмазов”.

Багдадские купцы, водившие караваны в Египет, Индию и Китай, были не только торговцами, но и любознательными путешественниками. Они способствовали распространению многих географических и торговых понятий, таких, как ”зенит”, ”роза ветров”, ”тариф”, ”карат” и др. Популярное изречение багдадских купцов раннего средневековья гласило: ”Кто отправляется в путешествие ради знаний, тому Бог облегчит дорогу в рай!”.

Самым посещаемым иностранцами рядом в Сук ас-сарай был ряд медников и жестянщиков. На неширокой улице, затянутой в жаркое время рваными и прокопченными полотнищами, около порога своих лавок сидели медники, жестянщики и кузнецы. Дробный перезвон молотков слышался издалека. Одни мастера расправляли большие листы оцинкованного железа, с тем чтобы сделать из него большой бак для воды, другие — большими ножницами, прикрепленными к тяжелой колоде, резали по только им видимой черте полосы жести для изготовления большого таза для стирки, третьи стригли четырехгранные проволоки, затачивали концы и делали шампуры для приготовления шашлыка.

Под закопченными полотнищами крепко пахло гарью. В лучах солнца, проникавших через рваные навесы, зеленоватыми струйками вился дымок. Солнечные зайчики танцевали на полированных боках уже готовых медных казанов и кастрюль (”джудрия”), на огромных тарелках для риса (”сыния”) и пузатых самоварах.

Рынок медников в Багдаде, или ”сук ас-сафафир”, называли иногда ”Баб аль-Ага” — ”Врата правителя”. Раньше здесь в многочисленных подвалах вместе с медниками работали пекари, и сюда за теплым пышным хлебом приезжали со всех концов города. С тех далеках времен выражение ”хлеб из Баб аль-Ага” стало синонимом хлеба высшего качества. Если вы хотите сделать комплимент своему знакомому, предлагавшему вам угощение, скажите ему, что все его кушанья хороши и вкусны, как хлеб из Баб аль-Ага.

Ремесленники на рынке медников работали обычно семьями. Десятилетние мальчишки и бородатые отцы семейства, перемазанные сажей, сидели по-турецки перед открытыми дверьми своих лавок, осторожно отбивали на поставленных меж согнутых ног наковальнях кувшины с широким кружевным сливом, кофейники с большим носиком, начинающимся прямо от донышка, припаивали ручки к кувшинам для воды, в которых иракские женщины носят воду от источников к дому, мастерили небольшие медные кувшинчики и тазики, употребляемые для мытья рук перед едой.

Багдадские медники и жестянщики не только изготовляют, но и торгуют. Предмет продажи — свои изделия, а также импортный товар. Здесь можно купить как дореволюционный тульский самовар, так и современную кастрюлю-сковородку, сделанную во Франции.

Тут же продаются огромные баки для воды, устанавливаемые на крышах домов, медные и жестяные тазы для стирки белья, гвозди, проволока, замки, дверные ручки, петли.

В антикварных лавках Сук ас-сарая можно было купить старые кинжалы, турецкие пистолеты, персидские ковры и предметы национальной одежды. Я часто посещал этот ряд и с некоторыми из торговцев завязал знакомство. Хозяином одной из таких лавок был Хусейн — старый багдадец, седобородый, с морщинистым загорелым лицом доброго джинна из сказок ”Тысячи и одной ночи”.

— Алла биль хир, — проговорил он, когда я сел на стул в его лавке, устроенной в подвале старого дома на сук ас-сафафир.

— Алла биль хир, — ответил я, привстав со стула.

Эту форму приветствия я встречал только в Багдаде, и ее можно перевести как любезную просьбу к Аллаху сделать ваше сидение приятным. Первыми произносят ее те, кто уже сидит на стульях или топчанах. Вновь вошедший и севший на стул, услышав это приветствие, повторяет его каждому.

С Хусейном я был знаком давно. Он совершил паломничество в Мекку и Медину — города, где соответственно родился, проповедовал и умер пророк Мухаммед, и прибавил к своему имени приставку ”хаджи”, что давало ему право на особое уважение своих родственников и соседей. Обычно он сидел в своей лавке, лениво перебирая четки и время от времени пригубляя из стаканчика чай. Горячий сухой воздух, смешанный с запахами окалины и углекислого газа, стоял в Баб аль-Ага, а в полуподвальном помещении было прохладно и немного пахло пылью и сыростью. Хозяин сидел на деревянном стульчике, и на его лице с большим и гладким пятном пендинки на щеке было разлито блаженство. Пендинская язва, распространенная и у нас в Средней Азии, в Ираке встречается преимущественно в Багдаде. Пендинкой обычно заболевают в детстве и, переболев, получают стойкий иммунитет к этой болезни на всю жизнь. У редкого багдадца нет на лице круглого шрама от этой язвы.

Пендинская язва — одна из форм кожного заболевания, вызываемого одноклеточными паразитами и передающегося через кровососущих насекомых (москитов и др.). Это заболевание имеет несколько названий: алеппская (от сирийского города Алеппо) пустула (пузырь, прыщ, гнойничок), алеппский веред (слово ”веред” — от ”вредить” — означает ”нарыв”, ”чирей”), годичная язва, багдадская язва.

В первый раз я купил у хаджи Хусейна иракский кривой кинжал с костяной рукояткой в ножнах, затянутых темной кожей с тисненым орнаментом. Хусейн, как настоящий специалист по средневековому оружию, мог долго рассказывать о том, каково происхождение того или иного кинжала, как и где он его достал. Однажды я спросил его:

— Что нового приготовил для меня хаджи Хусейн?

Он молча встал со стульчика, и, спустившись по крутой лесенке еще глубже, во второй подвал, где у него^были свалены ждущие ремонта кувшины и турецкие пищали, вынес инкрустированную перламутром шкатулку и царственным жестом выбросил из нее на неглубокое чеканное блюдо десятка два-три потемневших серебряных монет,

— Динары Харуна ар-Рашида!

Беру в руки тонкие потемневшие от времени серебряные монеты, на которых с трудом можно разобрать по краю слова: ”Выбито в Городе мира в 179 году хиджры” и в центре: ”Рашид”.

Всего в Багдаде правили 39 аббасидских халифов, которые чеканили свои монеты. Из всех аббасидских халифов самый известный, конечно, Харун ар-Рашид, правивший Аббасидским халифатом с 786 по 809 год. Увлекательные сказки ”Тысячи и одной ночи”, в которых он всегда — изображался как мудрый, добрый и щедрый правитель, способствовали тому, что этот жестокий деспот и тиран в жизни был окружен после своей смерти ореолом незаслуженной славы. Отец Харуна ар-Рашида, халиф Махди, завещал власть старшему сыну Хади. Но мать предпочла младшего — Харуна, прозванного Рашидом — Правосудным. Ее рабыни задушили подушками Хади, а министр двора — визирь — приказал провозгласить халифом Харуна. Став правителем, Харун, как свидетельствуют историки, не оценил поступка своего визиря и приказал казнить его после 17 лет безупречной службы. Во время правления Харуна ар-Рашида впервые на пирах стал присутствовать палач с кожаной подушкой, на которой он по легкому кивку халифа прямо на пиру сносил голову с плеч неугодному вельможе.

Вместе с хаджи Хусейном я как-то отправился в соседний переулок познакомиться с работой мастеров, делающих декоративные тарелки. В лавке Хасана Джафара Абу Тураба вся стена сплошь увешана такими тарелками всевозможных размеров. Большинство орнаментов сделано по персидским мотивам. Здесь и тонконогие газели, пасущиеся в зарослях фантастических кустов, и журавли в камышах, и полуобнаженные с миндалевидными глазами красавицы, возлежащие на подушках, и мусульманские рыцари в чалмах со страусиными перьями. В тесном подвале старинного дома на деревянном чурбане мастера выбивают на листе меди рельефные узоры. Каждая тарелка непохожа на другую, так как мастер при работе импровизирует, не имея заранее заготовленного трафарета. Тарелки делают из латуни или красной меди, закупаемой за границей, иногда — из жести. В последнем случае тарелки покрывают в гальванической ванне тонким слоем меди.

Выйдя на улицу из лавки Хасана, я оказался прямо перед кофейней, слева увидел голубой купол Мирджан-хана — постоялый двор, построенный во второй половине XIV века, справа от меня шла улица халифа Мустансира, представлявшая собой сплошной ряд магазинов, где продавали косметику, кружева, предметы женского туалета. Поэтому иногда в обиходе ее называли ”леди стрит”, т. е. ”женская улица”. Метров через сто на моем пути встретилась турецкая баня. На пороге ее дверей, из* которых тянуло сыростью, сидел толстый банщик — ”далляк”. Этой профессией обычно не гордятся, поскольку по традиции специальности банщика и мясника считаются нечистыми.

В Ираке есть турецкие и арабские бани. Они мало отличаются друг от друга, только в первых несколько жарче. Посетители бани обычно надевают на чресла в мыльном отделении небольшой, принесенный из дому или взятый в бане напрокат платок (”паштамаль”) и башмаки на деревянной подошве (”кубкаб”). В турецкой бане, прежде чем попасть в руки далляка, посетители сидят на горячем каменном кругу, выступающем на полметра от пола. Это своего рода парная. В средние века в багдадских банях вместо мыла употребляли бобовую муку, а листья лотоса служили мочалкой. Сейчас почти во всех магазинах можно купить мыло любых сортов и отличные мочалки, сплетенные из пенькового волокна в форме груши. После бани багдадцы пьют крепкий чай, заваренный с порошком корицы.

Столица Ирака хороша во все времена года. В начале марта в Багдаде начинают распускаться розы и апельсиновые деревья, выпускают клейкие листочки смоковницы, из зонтиков пальм показываются кремовые стебли с цветами. Но тополя стоят еще голые. На их длинных гибких ветвях прыгают крупные синицы и качаются воркующие дикие голуби, называемые иракцами ”фухтая”. В саду дома, где я жил (район Каррадат Марьям), невысокие апельсиновые деревья были усеяны желтыми тычинками и длинными пестиками. Редко кто из нашего дома, проходя мимо, не пригнет ветку, чтобы вдохнуть их крепкий, жасминный запах.

Весной с каждым днем лето набирает силу. В апреле температура достигает 35° в тени, а во второй половине мая устанавливается постоянная сухая жара с дневной температурой 45–47°. В первой половине августа градусник термометра иногда подскакивает до 52°. В это время город кажется вымершим. Все сидят дома у вентиляторов, кондиционеров и кулеров. Можно только посочувствовать тем, кому приходится в это время ходить по улице или ездить по раскаленному полуденным солнцем городу на автомашине.

Осень в Ираке проходит незаметно. Начиная со второй половины сентября температура падает с каждым днем, по утрам и вечерам становится прохладно. В это время года случаются песчаные бури. Небо заволакивает серо-желтой пеленой, за которой не видно даже солнца, на столах, на книгах появляется тонкий слой мелкой пыли, автомашины ходят в городе с зажженными фарами.

Зимой в Багдаде идут дожди, и температура опускается до 10–15° тепла. Состоятельные иракцы надевают демисезонные пальто, бедняки стараются поплотнее закутать голову в теплый платок. В Сирийской пустыне дуют прохладные ветры, и пастухи надевают тяжелые тулупы, сшитые из овечьих шкур. На севере Ирака в горах выпадает снег. Из-за обильных дождей вода в Тигре поднимается и затапливает отмели левого берега. Зимой в бетонных коробках домов холодно. Центральное отопление есть только в домах современной постройки. В Багдаде в некоторых домах топят камины и керосиновые печки. Дрова покупают на вес в специально отведенных муниципалитетом местах городских рынков.

Проходит зима, и вновь наступает весна, которая по праву считается здесь самым лучшим временем года. В знаменитых сказках ”Тысячи и одной ночи” Багдад предстает во всей своей красе только весной: ”Вот Багдад… зима ушла от него с ее холодом, и пришло к нему время весны с ее розами, и деревья в нем зацвели, и каналы в нем побежали”.

Древний Вавилон в конце XX столетия

Мне представилась возможность совершить большое путешествие по южным районам Ирака. Программа поездки включала посещение развалин древних городов — Вавилона, Борсиццы и Ура. Эти центры древней цивилизации до военных действий последних лет привлекали в Ирак тысячи туристов.

Хорошая асфальтированная дорога. Первые километры пути из Багдада на юг. По обочинам дороги мелькают большие сады, огороженные глинобитными заборами с тяжелыми металлическими воротами. Сейчас конец февраля, и в садах уже цветут абрикосовые деревья. Белые и бледно-фиолетовые нежные цветы покрывают безлистые ветки, поднимающиеся над серыми глинобитными стенами.

Серебристая лента шоссейной дороги теряется где-то у горизонта. Плоская сероватая равнина покрыта пожухлой прошлогодней травой. Однообразие пейзажа нарушается лишь темными дымками кирпичных заводов, производящих желтые по цвету кирпичи, из которых построено большинство домов Багдада и городов Южного Ирака. На высоких призматических трубах заводов, напоминающих по форме морской корабль, цветными кирпичами выложены имена Аллаха, пророка Мухаммеда, халифа Али и его сыновей Хусейна и Хасана. Изредка попадаются рощи финиковых пальм и небольшие, спрятавшиеся в их тени деревушки. Дома этих деревень сооружают из плотных циновок, сплетенных из пальмовых листьев, и обмазывают толстым слоем глины. В таких домах, называемых ”сарифами”, живут большинство крестьян Южного Ирака.

На 90-м километре от дороги Багдад-Хилла есть съезд вправо, к развалинам Вавилона. Примерно через километр я останавливаюсь перед воротами богини Иштар, ведущими в южную часть древнего города. Эта богиня любви и плодородия, богиня воительница, олицетворение планеты Венеры, весьма почитаема на Древнем Востоке, где она известна под разными именами. Сама Иштар, или Истар, — богиня ассиро-вавилонской мифологии. Нередко ее называют также по имени древнесемитского божества Астарта. Уже в более позднее время Иштар-Астарта отождествлялась с карфагенской Таннит, греческой Афродитой и римской Юноной. Любимыми песнопениями богини Иштар были гимны: ”Я — Истар, богиня вечера. Я — Истар, богиня утра. Я — Истар, отверзающая засов сияющего неба в моем великолепии. Небеса сокрушаю я, землю поражаю, горы низвергаю. Я — великая мать гор, их предел”. Так поется в одном из гимнов, нанесенном на клинописные таблички, находящиеся в Берлинском музее с 1886 года.

Греческий географ и историк Геродот посетил Вавилон в V веке до нашей эры и был потрясен его размерами и величием. Он назвал его самым прекрасным из всех виденных им городов. Именно этому великому греку мы обязаны детальным описанием Вавилона.

Вавилон первых веков до нашей эры, каким застал его Геродот, был крупнейшим торговым, политическим и культурным центром Передней Азии. Он стоял на пересечении важнейших торговых путей. С севера на юг в круглых, сплетенных из ивовых прутьев корзинах, затянутых овечьей кожей и обмазанных битумом, к морю сплавляли свои продукты народы, населявшие Армянское нагорье. С запада на восток через Вавилон проходила царская дорога Персидской державы. Она начиналась на Эгейском побережье Малой Азии и, проходя через верховья Евфрата и далее вдоль побережья Тигра, кончалась у Суз — столицы Элама — древнего государства, в VI веке до нашей эры завоеванного персами. 1400 километров дороги, отдельные участки которой сохранили свое каменистое покрытие до наших дней, караваны проходили за три месяца.

Основу хозяйства Вавилонии составляло орошаемое земледелие, которое сложилось еще в IV тысячелетии до нашей эры. Главными продуктами, производимыми в южной Месопотамии, были зерно и финики, а также продукты развитого скотоводства — кожа и шерсть. О масштабах орошаемого земледелия говорит такой факт, что еще в IV–III тысячелетиях до нашей эры вдоль всей долины Тигра и на протяжении большей части долины Евфрата работали оросительные установки, поднимавшие воду на поля и в сады. Некоторые оросительные каналы были снабжены шлюзами и настолько широки и глубоки, что могли использоваться в качестве судоходных каналов.

Вавилон располагался по обе стороны Евфрата и тянулся вдоль реки узкой полосой на 22 километра. Город был окружен глубоким рвом со скатами, обложенными кирпичами с асфальтовой прокладкой, и рядами высоких кирпичных стен, увенчанных башнями. Стены первой линии укреплений были особенно мощны: их высота достигала 7 метров, ширина — 15 метров. Они имели 100 ворот из кованой меди. Во время весеннего половодья отдельные участки стен близ Евфрата играли роль дамб и поэтому сооружались особенно тщательно.

Улицы города были расположены по четкому плану: одни шли параллельно реке, другие пересекали их под прямым углом. В тех местах, где улицы выходили к Евфрату, они заканчивались медными воротами. Вавилоняне застраивали улицы трех- и четырехэтажными домами. В северной части города на левом берегу реки возвышался большой дворец, построенный Навуходоносором в VI веке до нашей эры, а на другом берегу — четырехугольный храм главного бога вавилонян Мардука, достигавший высоты современного восьмиэтажного дома. В основании храм представлял собой квадрат со стороной 3,5 километра, в центре квадрата стояла ступенчатая башня, где находилось святилище с жертвенником. Башня имела семь ярусов из сырцового кирпича, соединявшихся лестницами и пандусами. Такое сооружение и сегодня называется зиккурат.

Вавилон поражал воображение иноземцев и своей архитектурой. Висячие сады, сооруженные в Вавилоне, Геродот относил к одному из семи чудес света древнего мира. Первый этаж висячих садов представлял собой помещение с толстыми перекрытиями из обожженного кирпича, над которым уступами поднимались второй и третий этажи. На этих искусственных террасах была насыпана земля и высажены деревья. Они орошались при помощи специально созданных сложных ирригационных сооружений. За садами Вавилона прочно закрепилось название ”висячие сады Семирамиды”. Эта вавилонская царица не имеет к ним никакого отношения. Сады построил Навуходоносор для своей жены — мидийской принцессы Амитас, которая очень страдала от душного климата Месопотамии, вдали от родных гор и лесов. Навуходоносор построил также хитрую систему дамб и сооружений, которые собирали паводковую воду и через шлюзы могли выпустить ее, затопив огромную территорию, над которой Вавилон возвышался как неприступный остров. Сам царь, искусный полководец, был также и строителем: вместе со своими сыновьями он не гнушался носить в корзинах кирпичи для возведения храма Мардука и своего дворца.

Вавилонская царица Нитокрида также снискала себе славу благодаря строительству плотин, оросительных каналов и большого разводного моста, соединявшего две части столицы. Мост был сложен из больших необтесанных камней, скрепленных специальным раствором и свинцом. Его средняя часть, сделанная из бревен, на ночь разбиралась. Царица Нитокрида соорудила себе гробницу в верхней части ворот, через которые чаще всего въезжали в Вавилон, и приказала написать на ней фразу: ”Если кто из следующих за мной царей будет нуждаться в деньгах, пусть откроет гробницу и возьмет оттуда денег столько, столько захочет. Если же он не будет нуждаться, то ни под каким предлогом не должен вскрывать гробницу, ибо пользы ему от этого не будет!” Мавзолей Нитокриды оставался нетронутым до времен царствования Дария. Этот персидский царь посчитал нелепым не воспользоваться деньгами, оставленными Нитокридой, а заодно и перенести ее прах в другое место: проезжать под воротами, зная, что над головой находится усыпальница, ему было неприятно. Дарий открыл гробницу, но денег в ней не нашел. Обозленному монарху показали обнаруженную в усыпальнице клинописную табличку: ”Если бы ты не был столь ненасытен к деньгам и не преисполнен низкой алчности, но не открывал бы гробницу мертвеца”.

О величии древнего города свидетельствует и то обстоятельство, что Александр Македонский, взявший Вавилон в 331 году до нашей эры, намеревался сделать его столицей своей империи. Греческий полководец основал близ Вавилона один из 70 городов, названных его именем. Иракская Александрия существует и по сей день. Здесь при содействии советских специалистов построен и успешно работает завод сельскохозяйственных машин и металлоконструкций. Но честолюбивым планам великого полководца не суждено было сбыться. Александр умер в 323 году до нашей эры в Вавилоне. Его тело положили в мед и в течение двух недель везли в Грецию, чтобы предать земле.

Навуходоносор, которого библейский пророк Даниил, находившийся в плену в Вавилоне, назвал ”золотой головой” и ”царем царей”, разукрасил ворота богини Иштар цветными барельефами животных из глазурованного кирпича.

Я стою у этих ворот и рассматриваю животных, призванных внушить страх и благоговение всем проходящим под ними. Вот фантастический дракон с когтистыми лапами орла и хвостом в виде змеи. Его тело покрыто чешуей, небольшая плоская голова увенчана завитым в спираль рогом, из сомкнутой пасти высовывается раздвоенный язык. На гигантских воротах с двумя выдающимися вперед башнями я насчитал несколько десятков фантастических животных.

Минуя небольшой музей, пристроенный к внутренней стороне ворот, поднимаюсь по каменной насыпи на Дорогу процессий, построенную также Навуходоносором для торжественных религиозных шествий в честь бога Мардука и протянувшуюся почти параллельно Евфрату. Некогда она была вымощена квадратными известняковыми плитами, положенными не кирпичную основу, залитую асфальтом. Зазоры между плитами были также заделаны асфальтом, высохшие кусочки которого сегодня рассыпаны по обе стороны широкой дороги, сжатой с обеих сторон высокими стенами. На этих стенах цветными глазурованными кирпичами были выложены 120 львов с развевающимися гривами и открытыми в немой ярости пастями. Дорога процессий представляла собой часть городского укрепления, и пытавшийся прорваться в город неприятель неминуемо оказывался в каменном мешке, часто становившемся его могилой. Но сейчас все это выглядит совсем по-иному. Лишь на отдельных отрезках Дороги процессий сохранились мостовая из гигантских плит и части серых стен с поблекшими изображениями страшных львов.

Продолжая путь дальше, я выхожу на холм, где стоит скульптура льва, подмявшего под себя человека. По одной версии, это символ силы и власти царей Вавилона, подмявших под себя своих врагов, по другой — лев как бы взял под свою защиту человека, олицетворяющего народ Вавилона. Существуют и другие версии.

Еще несколько минут брожу по холмам, усыпанным битыми кирпичами, в сопровождении полицейских в темной суконной форме с тяжелыми винтовками. Они служат в туристической полиции. В ее обязанность входит охранять памятники от чересчур охочих до сувениров посетителей и назойливых местных мальчишек, предлагающих посетителям ”древние”, а на самом деле изготовленные в соседних деревнях глиняные фигурки.

И вот я снова в пути. Проезжаю Хиллу — центр одной из иракских провинций. Сейчас эту провинцию называют ”Вавилон”, но в народе она продолжает сохранять свое старое название ”Хилла”. Когда иракцы говорят о Хилле, они всегда добавляют слово ”фейха” — ”зеленая”. Хилла раскинулась по обе стороны одного из рукавов Евфрата, а много километров вокруг занимают массивы финиковых пальм и фруктовых садов. По плотности населения эта провинция уступает только столичной провинции Багдад.

Рис. 1. Саудовская Аравия. Окрестности Мекки во время хаджа

Рис. 2. Молодой саудовец в национальном костюме

Рис. 3. Саудовская Аравия. Австралийская исследовательница Хизе Росс перед входом в традиционный дом

Рис. 4. Йемен. Город Сана. Баб аль-Йемен

Рис. 5. Йемен. Сана

Рис. 6. На улице Саны

Рис. 7. Йемен. Город Аден. Памятник борцам за свободу

Рис. 8. Балкон традиционного йеменского дома

Рис. 9. Ирак. Город Хатра. Колонны эллинистического храма

Рис. 10. Вавилон. Ворота Иштар

Рис. 11. На улице Багдада

Рис. 12. Ирак. Мечеть имама Хусейна в Кербеле

Рис. 13. Иерусалим. Русские паломники перед отъездом на родину

Рис. 14. Иерусалим. Русские паломники в общей палате Сергиевского подворья

По сторонам дороги мелькают аккуратные двухэтажные домики, окруженные небольшими садиками. Вот просторный городской стадион, башня с часами, три высоких цилиндра нового элеватора, сооруженного по проекту советских специалистов.

На крыше здания муниципалитета в самом центре города аист свил огромное гнездо. Эту мирную птицу иракцы очень любят и ласково называют ”лак-лак”, подражая звуку, который, закинув голову, издает аист своим клювом. В аистином гнезде среди кучи крупных сучьев и палок свили гнезда вездесущие воробьи. Эти нахальные квартиранты, потеряв всякое уважение к хозяину, важно обозревающему с высоты шумящий внизу город, чирикали и дрались у аиста под ногами. Путешествуя по Ираку, я не раз встречал аистиные гнезда в самых неожиданных местах: на высоких минаретах мечетей, куполах христианских церквей, на высокой арке древнего Ктесифона, на 100-метровой мачте радиостанции под Багдадом.

Хилла считается самой развитой в сельскохозяйственном отношении провинцией Ирака. Здесь распахано более 65 % земель, с которых можно получить два-три урожая в год при искусственном орошении. Проблем с орошением не существует: могучая река и отходящие от нее каналы делают орошение практически возможным в любой точке этой провинции. Хилла может служить примером сложившегося в Ираке севооборота. Большая часть земли здесь занята под ”зимние культуры” (ячмень, пшеница, чечевица), которые высевают в октябре-ноябре и убирают в апреле-мае. ”Летние культуры” (просо, кукуруза, рис) высеваются в апреле-июне и убираются соответственно в июле-сентябре. В промежутках между посевами крестьяне, как правило, выращивают кормовые травы. Среди зерновых продовольственных культур в районах Центрального Ирака продолжает преобладать ячмень, который считается солеустойчивой культурой, произрастающей на почвах, либо уже засоленных, либо находящихся под угрозой засоления.

Развалины современника Вавилона — города Борсиппы — лежат в 15 километрах к югу от него. Борсиппа всегда входила в состав Вавилонии и фактически составляла пригород его столицы. С Вавилоном ее соединял судоходный канал, а в самой Борсиппе был храм Набу, где хранились магические тексты, пользовавшиеся большим спросом как у коронованных особ, так и у простого народа. Бог Набу, сын главного бога Мардука, считался покровителем Борсиппы, и его храм был шедевром древневосточного зодчества. В пантеоне вавилонских богов он был богом писцового искусства и мудрости. Затем, особенно в Вавилоне, его стали почитать как бога, определяющего жизнь человека, пишущего ”таблицы судеб” людей. Поэтому все магические церемонии и манипуляции в древнем Вавилоне были связаны с Набу и его ролью в жизни человека.

За Хиллой дорога раздваивается: одна идет на Эн-Неджеф, вторая — к Дивании.

Держу путь на Эн-Неджеф и, проехав километров десять, у покосившегося указателя сворачиваю в пустыню. У обочины дороги стоит несколько печей для обжига кирпича. Я вижу, как загружают сырые кирпичи внутрь усеченной пирамиды печи, в которой затем разведут огонь. После этих печей можно ехать без всяких указателей: вдалеке на холме уже виден высокий столб. Это и есть развалины древней Борсиппы. Это хорошо, что здесь есть обжиговые печи и что возле них работают люди. Ведь развалины Вавилона и Борсиппы еще недавно служили своего рода каменоломнями, где наши современники добывали кирпичи для строительства зданий в Хилле и близлежащих деревнях. Поэтому чем больше новых кирпичей будет сделано, тем меньше их будет выломано в остающихся без присмотра древних сооружениях.

На холме высотой около 100 метров, усыпанном битым кирпичом и черепками, стоит 20-метровая кирпичная колонна разрушенной башни. С холма открывается вид на простирающуюся внизу равнину. У подножия легко угадывается планировка погибшего города, очертания его улиц, фундаменты больших строений. Вдалеке темнеют купы финиковых пальм, блестят зеркальца небольших болотцев, поднимается белесый дымок цементного завода у плотины аль-Хиндия. Пестрые соколы, возбужденно клекоча, парят на одном уровне с вершиной колонны. В многочисленных щелях и трещинах многометрового остова они устраивают свои гнезда и выводят птенцов.

К востоку от холма, на маленьком пригорке, на том месте, где, по преданию, родился библейский пророк Авраам, построена невзрачная глинобитная мечеть. Она не имеет минарета и скорее напоминает мавзолей с куполом, который ставят над могилами мусульманских святых. Кстати, Авраам, именуемый арабами Ибрахим аль-Халиль, почитается мусульманами как один из шести главных пророков.

В Ираке много мест, которые связаны с библейскими легендами. Самым любопытным из них, на мой взгляд, является небольшой городок Эль-Кур-на. Здесь, где, сливаясь, Тигр и Евфрат образуют полноводный Шатт-аль-Араб, находился библейский рай. Об этом свидетельствует даже соответствующая табличка. ”На этом священном месте, где Тигр сливается с Евфратом, растет священное дерево нашего праотца Адама, символизирующее сады Эдема на земле. Здесь две тысячи лет до нашей эры молился Авраам” — эти слова написаны белой краской на черном щите, прикрепленном к металлическому столбу. Он стоит у ветвистого с колючками дерева, покрывающегося два раза в год золотистыми, величиной с вишню плодами — ”набук”. Яблоки в Южном Ираке не растут, и набук, вероятно, и был тем самым плодом с древа познания, который вкусил Адам по настоянию Евы. Дерево, символизирующее райские кущи, огорожено невысокой оградой с калиткой из металлической решетки. На белых стенах ограды в некоторых местах видны бурые отпечатки ладоней, выкрашенных хной. Это — местный обычай, связанный с почитанием святых мест.

Вообще-то нет ничего удивительного в том, что именно здесь, в Месопотамии, где Тигр сливается с Евфратом, у древних было место райских кущ. Теплый климат, плодородная земля, обилие воды, реки и озера, богатые рыбой! Круглый год можно обходиться без теплого платья и добывать себе пропитание, не боясь пасть жертвой дикого зверя. Ну чем не райское место!

Но вернемся в Борсиппу. Я осмотрел скромную мечеть, стены которой украшены вмазанными в глину осколками зеркала и теми же отпечатками ладоней. Мечеть весьма популярна. Во время свадьбы сюда привозят невест. Это они оставляют отпечатки своих выкрашенных, согласно традиции, хной ладоней. В пятницу из окрестных деревень сюда приезжают крестьяне и их жены со звонкими серебряными браслетами на ногах. Они спускаются вниз, в темный подвал, где бьют поклоны, читают положенные молитвы и, высказав все свои обиды и горести, поднимаются наверх. Здесь, у мечети, торгуясь с заезжим коробейником, они покупают белые конфеты с мятным привкусом и другие сладости.

Борсиппа пользуется особым уважением у археологов-любителей. Я говорю о том времени, когда я там был. Здесь чаще, чем в других местах Ирака, можно найти обломок кирпича с черточками клинописных знаков. Во время обильных зимних дождей верхний слой земли с холма смывается, и на поверхности можно обнаружить зеленый кружочек превратившейся в окись медной сасанидской монеты или осколок витого стеклянного браслета.

Выйдя из мечети и следуя наставлениям более опытных ”археологов”, осторожно спускаюсь с холма, внимательно глядя под ноги на валяющиеся осколки кирпича. Некоторые из них переворачиваю носком ботинка в надежде обнаружить клинописные надписи. Стоп! Кажется, клинопись! Поднимаю два спекшихся кирпича. От пожара, уничтожившего когда-то весь город, они потрескались; их покрыли мелкие морщинки и бороздки, которые можно принять за нанесенную тростниковой палочкой клинопись.

Иду дальше и через несколько минут оказываюсь у подножия холма. Пока ничего обнаружить не удалось. Начинаю карабкаться наверх уже в другом месте. Аккуратно переворачиваю засыпанные землей кирпичи. От яркого солнца и сильной жары, постоянного напряжения из-за пристального вглядывания в груды обломков, из-за чередующихся спусков и подъемов на крутой склон холма начинает рябить в глазах. Скоро я настолько устаю, что решаю поскорее добраться до вершины и отдохнуть в тени монолита. И как будто для того, чтобы подстегнуть меня на моем тернистом пути, попадается неправильной формы осколок кирпича с почти стершимся клинописным текстом. Его верхний конец закопчен, а в нижнем углу — небольшая трещина. От древнего текста, нанесенного вдоль кирпича полосой сантиметров в пять, осталась лишь центральная часть. Полустертая надпись особенно хорошо различима при боковом освещении.

Конечно, я совсем не тешу себя надеждой, что мне удалось найти документ какой-то особой важности. Это обычный строительный кирпич, помеченный цилиндрической печатью с текстом, в котором, по-видимому, говорится, что такой-то правитель, сын такого-то царя, приказал воздвигнуть храм, дворец или крепость. В Вавилонии любой владыка, затевавший более или менее значительное строительство, помечал такой печатью один из 100 либо один из 1000 кирпичей. Такие кирпичи можно найти в стенах Вавилона, Ура и других городов. Но они там вмурованы в стены, а в Борсиппе попадаются их осколки, валяющиеся среди обломков. Нужно будет, думаю, обратиться к специалистам за расшифровкой своей находки, а пока что продолжаю поиски. Часа через полтора мне снова улыбнулось счастье: я нашел еще один осколок кирпича с клинописным текстом, а затем внизу, в рыхлой серой пыли — кусочки стеклянных браслетов и три медных окислившихся кружочка сасанидских монет.

Солнце стоит в зените, в пустыне появляются миражи, и я, уставший и обливающийся потом, прячусь на несколько минут в тень разрушенного зиккурата. Меня подбадривает мысль о моих трофеях: два кирпичных обломка с клинописью, кусочки стеклянных браслетов и три медных кружочка.

Через два часа после отъезда из Борсиппы подъезжаю к городу Дивания. Это — центр второй по площади и третьей по численности населения провинции Ирака. Здесь распахано около трети пригодной к обработке земли. В открытых павильонах продаются тракторы, плуги, насосы и трубы; в небольших мастерских, где стоят токарные станки с ременными приводами, судя по броским объявлениям, ремонтируют сельскохозяйственные орудия и изготовляют коленчатые валы. В восточном пригороде Дивании построена государственная прокатная станция сельскохозяйственного оборудования.

Город делится на две части одним из рукавов Евфрата — Шатт-эд-Дивания, через который перекинуты ажурный мост и понтонная переправа. На правом берегу, рядом с резиденцией губернатора — квадратным зданием с высокими окнами — находится один из двух городских кинотеатров. Я видел как служащие кинотеатра носили по городу большие щиты, оклеенные рекламными плакатами, зазывали прохожих и тут же продавали билеты. На другом берегу реки расположено здание городской библиотеки, построенной в 1961 году. При ней находится небольшой кинотеатр, где демонстрируются научно-популярные фильмы.

В городе есть спортивный клуб, клуб государственных служащих с кинозалом и теннисными кортами и клуб офицеров иракской армии. В двух учительских колледжах готовят учителей для начальных школ. Рядом с линией железной дороги, идущей на Басру, в 1961 году построена красивая гостиница Управления туризма.

После продолжительной прогулки по городу решаю передохнуть в местном кафе. В одном из них я заказываю стакан чаю и принимаюсь рассматривать посетителей.

Напротив меня в распахнутой коричневой накидке, отделанной по краям золотистым кантом, сидит высокий араб. Под ней надета темно-серая длинная дишдаша с глубокими разрезами по бокам, через которые видны белые длинные штаны — ”либас”. На голове у него большой серый в крапинку платок, придерживаемый лихо сдвинутыми набекрень двумя черными жгутами. Тяжелые зимние ботинки моего соседа измазаны липкой глиной. Видно, ему пришлось немало побродить по окрестностям, прежде чем попасть на асфальтированную центральную улицу города. Черные усики придают незнакомцу несколько надменный вид. Ему приносят маленький стакан чая. С минуту он неподвижно сидит, затем берет двумя пальцами стакан и шумно отхлебывает несколько глотков. На его носу и подбородке — голубые точки татуировки. Эти точки наносятся в детстве. В народной медицине татуировка считается не только украшением, но и одним из действенных средств лечения. Ушибленное место обычно натирают сажей и покалывают иглой. Если заболел глаз, те же действия проделывают на виске.

Днем в забегаловке немного посетителей. Один из них — с толстым мясистым носом и живыми карими глазами — олицетворяет собой связь между населением древней Месопотамии и современного Ирака. Одет он так же, как и первый, только поверх дишдаши накинут пиджак. Его отличает от первого, кроме ярко выраженных черт арменоидного типа, пожалуй, еще и то, что он не так гордо держится и не так манерно отхлебывает из стаканчика душистый сладкий чай.

В 34 километрах от Дивании, близ небольшого города Афак, находятся развалины религиозного центра древнего Шумера — города-государства Ниппур. Здесь более 20 лет работали американские археологи. Полевые работы, к которым привлекались местные крестьяне и специалисты по раскопкам из Мосула, проводились только в зимний сезон. Все найденные памятники подвергались камеральной обработке, описывались, а сведения о них публиковались в научных археологических журналах.

Я попал к развалинам Ниппура в неудачное время. Раскопки не велись, а единственный американский археолог уехал в Ур. Моим гидом стал местный сторож. Мы облазили с ним все холмы когда-то огромного города. Дома и стены его сложены из крупного сырцового кирпича. Ниппур, так же как и лежавшие к юго-востоку от него вдоль Шатт-эд-Даггара (другой рукав Евфрата) древние города Аббад, Киссора и Телль-Урка, возник за четыре тысячи лет до нашей эры.

Возвращаюсь в Диванию вечером. Вдоль дороги босиком идут иракские крестьяне в накинутых на плечи пиджаках. Бедность населения этих мест в прошлом отмечена народной поговоркой: „Приехал сапожник в Афак чинить обувь, а там все ходят босиком”. Но сейчас не только сапожнику, но и портному в Афаке, окруженном новыми рощами финиковых пальм, нашлась бы работа.

Дорога от Дивании до лежащего южнее города Эн-Насирия идет через обширный сельскохозяйственный район. Асфальт кончился, и я еду по укатанной десятками тяжелых грузовиков дороге пролеска, по обочинам которого построены невысокие дамбы. Приходится часто останавливаться и медленно проезжать участки, где идут ремонтные работы: крестьяне в подоткнутых за пояс рубахах, ловко орудуя тяжелыми мотыгами с короткими ручками., ремонтируют широкие закрытые водоводы, пересекающие полотно дороги. Параллельно проселку идет железная дорога, сооруженная при содействии советских специалистов.

К Эн-Насирии приближаюсь уже ночью. На окраине города в черных шерстяных шатрах раздаются звуки бубна и заунывное пение. Это местные цыгане, называемые ”кавалия”. Они — певцы и музыканты, и послушать их приезжают из города состоятельные люди.

В городах, расположенных близ значительных памятников старины, Управление туризма Иракской Республики имеет свои недорогие удобные гостиницы на 16–20 мест с небольшими ресторанами и стоянками для автомашин. В Эн-Насирии я поселился в такой гостинице, построенной около большого красивого моста через Евфрат.

Утром, направляясь к развалинам Ура, встречаю иракских рыбаков. Один из них ловит рыбу квадратной сетью со свинцовыми грузилами по. краям. Собрав сеть в руку, он несколько раз размахивает ею над головой и затем метров на Мять бросает ее вперед так, что она раскрывается в воздухе и быстро погружается в мутную воду, накрывая не успевшую ускользнуть рыбу. К центру сети привязана бечевка, за которую рыбак вытаскивает ее из воды. При мне он выбрал из сети трех-четырех небольших, похожих на пескарей серебристых рыбок. На берегу уже лежали два крупных сома. Большинство иракцев, исповедующих мусульманскую религию, не употребляют сома в пищу.

Ур находится в 15 километрах от Эн-Насирии и в 2 километрах от железной дороги. Между железной дорогой и Евфратом встречаются участки обработанных полей. На них еще не начались сельскохозяйственные работы, многие поля затоплены водой недавно прошедшего дождя. За железной дорогой простирается серая голая пустыня, где даже непривередливый араб-кочевник не разбивает свой заплатанный черный шатер. Над голой пустыней поднимается несколько холмов, на которых стоял древний Ур. Самый большой из них называется Телль-эль-Мукайир (Смоляной холм). Этот холм представляет собой остатки огромного зиккурата, который построили жители Месопотамии. Древние шумеры пришли на плоскую равнину Месопотамии с гор, и поэтому для своих богов они возводили искусственные горы из обожженного кирпича, вершины которых венчал храм. Главным божеством шумеры считали бога Луны — Нанна, и в его честь царь Урнамму построил в XXIII веке до нашей эры огромный зиккурат. Вавилонская башня, о которой нам известно из библейской легенды, была точной копией более древнего зиккурата в У ре.

Первые раскопки в Уре для Британского музея провел в 1854 году английский консул в Басре Тейлор. Он раскопал часть Смоляного холма и обнаружил надписи, которые впервые подтвердили, что эти развалины и есть Ур, упоминаемый в Библии как ”Ур халдеев”. Халдеи — народ семитского происхождения, вышедший из Аравии, — завладели в XI веке до нашей эры значительной частью Вавилонии, создав на ее территории свои княжества. Наиболее крупным было княжество Бит Якин (Страна моря), правители которого неоднократно принимали участие в войнах на стороне Ассирии или Вавилона. Халдеи сильно вавилонизировались и не раз занимали вавилонский трой.

В 1918 году К.Томсон, сотрудник Британского музея, провел в Уре пробные раскопки. В 1922 году Университетский музей в Пенсильвании (США) и Британский музей договорились организовать совместную археологическую экспедицию в Ур, которую возглавил известный английский археолог Леонард Вулли. Вместе с Вулли работал другой английский археолог, женой которого была ставшая впоследствии знаменитой писательницей Агата Кристи. Не случайно, что действия некоторых ее романов разворачиваются в Месопотамии. Раскопки проводились в течёние 12 лет (1922–1934) с исключительной тщательностью. Все, что нам известно сейчас об Уре, — в основном заслуга этой экспедиции.

Медленно поднимаюсь по широкой, реставрированной 100-ступенчатой лестнице на первый этаж зиккурата, имеющего форму трехступенчатой пирамиды. Этот нижний, единственно хорошо сохранившийся этаж высотой 15 метров представляет собой в основание прямоугольник со сторонами 60 х 45 метров. С фасадной, северо-восточной стороны зиккурата идут еще две боковые лестницы, каждая по 100 ступеней. Все три лестницы сходились у больших ворот на высоте между первой и второй террасами, откуда уже главная лестница вела на следующую террасу.

Со 100-метровой высоты зиккурата открывается вид на бесплодные серые пески, простирающиеся вокруг. На юго-западе, у линии горизонта, в ясную погоду можно увидеть развалины башен более древнего, чем Ур, города шумеров — священного Эриду, а на северо-западе — невысокие холмы города Эль-Обейда, где была обнаружена стоянка человека позднего неолита. У подножия зиккурата видны реставрированные фундаменты древних сооружений, далее — широкий котлован раскопанного Вулли царского кладбища. Это все, что оставило безжалостное время от некогда цветущего города, населенного ”черноголовым народом”, как называли себя шумеры. Разливы Евфрата, выходящего из своих низких берегов во время дождей, нашествие чужеземцев, дожди и солнце превратили в прах стены города, сложенные из сырцового, рассыпавшегося со временем в порошок кирпича.

В древнем Шумере, расположенном в южной части современного Ирака, не было ни полезных ископаемых, ни строительного камня, ни обширных лесов. Лишь гигантские заросли тростника на болотах колыхались от дуновения жаркого ветра, а вокруг простиралась необозримая серая равнина. Но люди, населявшие эту страну, сумели добиться замечательных достижений. Шумеры создали сложную систему каналов, плотин, запруд, освоили искусство земельной съемки, изготавливали нивелировочные и измерительные инструменты. Из глины, единственного материала, имевшегося в изобилии под рукой, они делали горшки, тарелки, кувшины и даже серпы. Обломки таких серпов нашел Вулли во время раскопок в Уре. Они строили дома из тростника и циновок, обмазанных глиной. В подобных домах живут и сейчас крестьяне Южного Ирака. Позднее шумеры изобрели гончарный круг, колесо, плуг-сеялку со сменными лемехами, впервые в истории архитектуры стали возводить арки, купола и сводчатые перекрытия, наконец, изобрели письменность, позволившую человеку тех отдаленных веков записывать тростниковыми палочками на табличках из сырой глины свои мысли, историю своего народа и наставления потомкам.

Брожу по развалинам Ура в сопровождении сторожа — надрывно кашляющего старика, гордящегося тем, что он работал еще с Вулли. Выходим к восточной части древнего города — к царскому кладбищу, где были обнаружены самые значительные находки. Я спрыгиваю в открытую узкую яму царской гробницы и по крутым ступенькам спускаюсь в подземелье. Лестница, ведущая на глубину 10 метров, имеет два пролета, крутой наклон и высокие ступеньки. Площадка, где оканчивается первый пролет, находится на уровне свода гробницы, сделанного в виде конусообразной ступенчатой арки. Спускаюсь еще ниже и осторожно подхожу к двери в усыпальницу — каменный склеп под кирпичным сводом. Из 16 царских усыпальниц, которые раскопал Вулли, только 2 были не тронуты грабителями, искавшими золото и ценные украшения в могилах царей. Но эти 2 усыпальницы и более 2 тыс. могил, исследованных археологом, дали науке бесценный материал о жизни древних шумеров.

Самой значительной находкой в Уре считается штандарт, инкрустированный перламутром и ракушками на синем фоне из ляпис-лазури. Он невелик по размеру — две деревянные прямоугольные пластины длиной 55 сантиметров и шириной 22,5 сантиметра, но в его мозаичных изображениях нашли отражение многие сцены из жизни древних шумеров. Мы видим царя с семьей во время праздничного пира. Родственники царя и люди из его ближайшего окружения, обнаженные до пояса, в коротких юбках из тростника, сидят на креслах, перед ними играет арфист, а певица, прижав руки к груди, поет под его аккомпанемент. На другой части штандарта представлена тема войны: царь окружен свитой, его боевая колесница запряжена двумя ослами, перед ним проходят пленные, они обнажены, руки их связаны; другая сцена изображает врагов, спасающихся бегством под натиском вооруженных воинов в плащах. Все сцены переданы древними художниками с исключительной реалистичностью и динамизмом.

При раскопках усыпальницы царицы Шубад, захороненной в У ре около 2500 года до нашей эры, были найдены золотые сосуды, серебряная и золотая лодки, головной убор царицы, украшенный ляпис-лазурью и сердоликом. Золотые кольца, золотые буковые и ивовые листья и золотые цветы придают этому наряду пышность и торжественность.

Среди находок царского кладбища в Уре были и другие предметы из золота, свидетельствовавшие о высоком искусстве обработки металлов. Кинжал с золотым лезвием, рукояткой из лазурита и золотыми рисунчатыми ножнами, воспроизводящими травяную плетенку, золотой стакан с орнаментом, набор золотых туалетных принадлежностей, золотые граненые сосуды с тонкими филигранными рисунками, шлем царя — все эти и другие предметы были настолько искусно выполнены, что многие эксперты ошибочно принимали их за изделия арабских средневековых мастеров.

Обойдя царское кладбище, мы со сторожем, возвращаясь к западной стене зиккурата, проходим мимо глубокого котлована, где в культурном слое с различными следами хозяйственной деятельности человека Вулли обнаружил двухметровый слой аллювиальной чистой глины. Этому открытию было единственное объяснение: когда-то в древнем Шумере произошло невиданное наводнение, принесшее гибель и разрушение цветущим городам. И, видимо, этот исторически достоверный факт послужил основанием для библейских рассказов о потопе, во время которого, согласно легенде, сумел спастись только Ной. Впрочем, в шумерском эпосе о Гильгамеше есть даже имя местного Ноя — Утнапиштим. Так еще одна библейская легенда получила свое историческое подтверждение на земле древнего Шумера.

Закончив экскурсию, мы со стариком садимся на нижней ступеньке длинной лестницы зиккурата. Он болен, сильно кашляет, прижимая руки к впалой груди. Старик рассказывает, что перепробовал все средства от простуды, которые ему предписывала местная знахарка. Ему ставили на спину банки, присыпали воспаленные миндалины толченой кожурой граната, давали пить отвар эвкалиптового листа с сахаром и даже делали глубокое прогревание, обложив грудь и спину горячим, замешанным на масле тестом и овечьей шерстью. Остается сделать последнее — обратиться к врачу в городе. К этому пребегают лишь отчаявшиеся вылечиться домашними средствами простые иракцы: визит к частному врачу и лекарства могут стоить очень дорого.

Перед отъездом я еще долго смотрю вслед старику, который отправился отдыхать в свою сторожку, и вспоминаю шумерские рецепты, изложенные на глиняной табличке, найденной в Ниппуре и датированные III тысячелетием до нашей эры. Изготовлявшиеся шумерами лекарства весьма напоминали снадобья местной знахарки.

Мосул — город хлебный

Мне предстоит многодневное путешествие.

Мой путь лежит из Багдада на север Ирака по бурой глинистой равнине в Самарру, одну из столиц Аббасидского халифата, затем через Тикрит в город Мосул.

Дорога на Самарру идет через северный пригород Багдада, Эль-Казимайн, и далее следует по правому берегу Тигра. На левом, низком берегу, известном под названием Акаркуфской впадины, видны возделанные поля и плантации финиковой пальмы. Поскольку берег низкий, вода свободно поступает из реки в многочисленные каналы и орошает большие поля, засаженные ячменем и пшеницей. Сейчас урожай уже созрел, и кое-где я вижу жнецов с серпами. Поля небольшие, и использовать сельскохозяйственную технику здесь нельзя. Сразу же за Багдадом начинается район кирпичных заводов: четырехугольные трубы коптят бледно-голубое, выцветшее на солнце небо, клубы дыма стелются над серой землей, полями и глинобитными сарифами (небольшими домиками с плоской крышей).

Первые километры пути — это шоссе, обсаженное кудрявыми эвкалиптами. Автомашина бежит легко и плавно, словно заглатывая черную шуршащую асфальтовую ленту. Параллельно автомобильной идет железная дорога, соединяющая Босфор с Персидским заливом и связывающая столицу Ирака через Сирию и Турцию с Европой. Это та самая Багдадская железная дорога, за право строить которую в начале этого века не раз скрещивали шпаги английские, французские и германские капиталисты. Именно по ней ходил восточный экспресс, ставший знаменитым благодаря роману Агаты Кристи.

Самарра показывается на левом берегу реки через полтора часа. Сначала в дымке угадываются золотой купол мечети Аскари и башня большого спирального минарета от разрушенной мечети, затем появляется плотина, которая перегородила Тигр в двух местах и по гребню которой идет шоссейная дорога в город.

„Сурра мин раа” — так звучит по-арабски полное название этого небольшого городка, лежащего в 120 километрах от Багдада. В переводе это означает „радуется тот, кто ее видит”. Столь замысловатое название города связано с бурными событиями середины IX века, когда здесь была заложена столица Багдадского (Аббасидского) халифата.

Восьмой аббасидский халиф Мутасим (833–842), напуганный выступлениями жителей Багдада против его тюркской гвардии, в 835 году перенес сюда свою столицу. Здесь в то время находилось лишь небольшое ассирийское поселение Самарра, название которого халиф и перевел по-своему. Для благоустройства новой столицы Мутасим не пожалел средств. Он привлек лучших архитекторов и ремесленников со всех концов халифата. Его наместники выломали и доставили сюда мрамор и колонны из христианских церквей египетской Александрии и бронзовые врата из захваченного у византийцев фригийского города Амориум. Семь последующих халифов продолжали благоустраивать Самарру: возводили дворцы, мечети и общественные здания, сооружали и совершенствовали систему оросительных каналов. Этот город в период своего расцвета раскинулся почти на 35 километров вдоль реки Тигр. Здесь были широкие улицы, мечети и огромный зоопарк с 2 тыс. животных.

56 лет Самарра была столицей могущественной абасидской державы. Сегодня о периоде ее расцвета напоминают лишь развалины дворцовых ворот Баб аль-Амма и двух мечетей с редкими по форме, спиральными минаретами.

Мечеть в Самарре, от которой остались только мощные крепостные стены, выделяется среди других своими размерами и минаретом своеобразной формы. Минарет сложен из кирпича и представляет собой усеченный конус на квадратном цоколе. Его высота достигает 52 метров. Вокруг минарета идет спиральный пандус шириной около 1,5 метра, и поэтому его часто называют сокращенно ”мальвия” — ”спираль”.

С верхней, смотровой площадки этого сооружения я увидел то, что оставило время от столицы могущественного халифата. Небольшие холмики, поросшие травой, — это остатки домов; длинные продолговатые насыпи, разорванные в некоторых местах обвалами, — в прошлом крепостные стены; длинные узкие полоски рвов, петляющие между холмами, — окопы, вырытые уже значительно позже, во время первой мировой войны, в 1917 году, когда под Самаррой проходили бои между отступающими турецкими частями и английским авангардом, наступавшим в направлении Мосула. От халифского дворцового комплекса ”Джаусак аль-хакани” (3амок властителя) время оставило только одни трехстворчатые ворота Баб аль-Амма.

Этот дворец поражал современников своим величественным внешним видом и богатым внутренним убранством. Собранные со всех частей халифата мастера украсили дворцовые стены панелями с интересным, выполненным по алебастровой штукатурке растительным и геометрическим орнаментом, в котором смешались элементы месопотамского и иранского искусства. Часть помещений халифского замка и некоторые частные дома Самарры были украшены росписью, остатки которой позволяют судить о большом совершенстве прикладного искусства того времени. В росписях бани при дворцовом гареме очень красивы изображения танцовщиц, льющих благовония из стеклянных сосудов с длинными горлышками в бассейн, изображения фигур всадников и охотников, загоняющих зверя.

Гуляя по развалинам замка, под сводами арки Баб аль-Амма, я вдруг заметил человека, который сидел на корточках в углу. Его коричневая тонкая накидка сливалась с кирпичной стеной, и выделялась только голова в черно-белом платке, оставлявшем открытыми блестящие в лучиках морщинок глаза. Внезапно ветер заставил укрыться его под аркой дворцовых ворот. Послеполуденные ветры в этих местах поднимают с почвы, не закрепленной растительным покровом, тонкую пыль, которая бывает настолько плотной, что машины идут по дороге днем с включенными фарами, а путники, боясь сбиться с пути и захлебнуться пылью, спешат в укрытия.

Иракец выпростал из-под накидки тонкую коричневую руку и царственным жестом пригласил меня присесть рядом. Так состоялось наше знакомство. Он оказался преподавателем духовной школы в Самарре, а сейчас возвращался с развалин мечети Абу Дулафа, расположенной в нескольких километрах от города. Моя догадка была правильной: песчаная буря застала моего собеседника в пути, и он поспешил укрыться под аркой ворот дворца. По одежде его можно было принять за крестьянина. Только большие карманные золотые часы на массивной цепи да холеные руки с тонкими и длинными пальцами говорили о том, что этот человек никогда не брал в руки тяжелой мотыги.

Тихим, вкрадчивым голосом, привыкшим убеждать слушателей, Абу Джафар рассказал об историческом прошлом своего города. Он говорил о расчистке при халифе Мутасиме русла старого притока Тигра, который орошал плодородные земли левого берега, о строительстве халифом Мутаваккилем на правом, высоком берегу канала, наполняющегося только в период паводков, о недостатке воды, вызвавшем быстрое опустение Самарры.

— Мечеть Али аль-Хади аль-Аскари и его сына Хасана построена в XII веке, — продолжал старик. — Главный ее купол раньше был покрыт листовым золотом, а сейчас он облицован 72 тыс. кирпичей с золотым покрытием. К этой святыне приезжают многие тысячи паломников ежегодно.

К его словам можно добавить, что в те годы число паломников достигало около 250 тыс., что к этой шиитской святыне в Самарре приезжали мусульмане также из Ирана, Пакистана, Индии и Азербайджана и что в последние годы поток паломников практически прекратился из-за ирако-иранской войны и ирако-кувейтского вооруженного конфликта.

Ветер стал стихать, небо просветлело, и впереди уже можно было различить несколько пальм, затопленных осенней паводковой водой. Я предложил Абу Джафару отвезти его в Самарру, но он отказался. Поднявшись, он вытащил свои золотые часы и сверил время, чтобы не пропустить послеобеденную молитву.

Проезжая по узкой улочке местного базара, окружающего мечеть, я на минуту задержался у открытых золотых ворот мечети, через которые видны двери усыпальницы, обитые золотыми пластинками. Эти двери были сделаны в Иране на деньги, собранные среди верующих, и доставлены в Самарру в качестве дара.

Городской музей расположен метрах в двухстах от золотых ворот. В маленьком доме аккуратно собраны фотографии памятников старины, образцы панелей с характерными орнаментами и макет дворцового комплекса с его укреплениями, крепостными стенами, зеркальными прудами, изумрудными лужайками и садами. В Самарре до первой мировой войны раскопки проводил немецкий археолог Герцфельд, и наиболее ценные экспонаты оказались в музеях Берлина.

Примерно в X веке Самарра была оставлена жителями из-за нехватки воды. Это трудно себе представить, зная, что на территории Ирака протекают две самые большие реки Передней Азии. Но это правда. Арабы смогли подвести воду только к левому, низкому берегу, где были разбиты фруктовые сады и бахчи. Правый берег практически ими не был освоен, хотя попытки оросить его предпринимались в прошлом неоднократно. Сегодня город, как и прежде, лежит на левом берегу и славится своими сладкими дынями, выращиваемыми в окрестных деревнях. Постоянные разливы Тигра угрожали полям и нынешней столице Ирака Багдаду, и в 1956 году были построены две плотины и 60-километровый канал, по которому в период весеннего, наиболее сильного паводка излишки воды сбрасываются во впадину Тартар. Это искусственное пресное озеро раскинулось среди серой равнины. Его берега заросли камышом и осокой. В конце 1976 года советские специалисты, построившие в Самарре завод антибиотиков и лекарственных препаратов, завершили сооружение канала, соединившего Тартар с Евфратом. Есть реальная идея построить канал Тартар-Тигр.

Город Тикрит, прижавшийся к шоссе, я проезжаю, не останавливаясь. Здесь нет памятников старины, да и к тому же следует спешить: впереди еще добрых 200 километров пути.

Весна в Мосуле, лежащем в 400 километрах к северу от Багдада, — самое лучшее время года. Город находится на высоте 223 километров над уровнем моря в холмистой плодородной степи, недалеко от горных хребтов Сефин-Даг, Захо-Даг и Дже-бель-Синджар. Весной пахнущий снегом восточный ветер с виднеющихся на горизонте белых гор гонит по небу кучевые облака, ходит волнами по зеленой щетине всходов пшеницы и ячменя, а мягкое солнце придает шоколадный оттенок бурному Тигру, несущему свои мутные воды через город. Зеленая холмистая степь с пьянящим запахом весенних цветов и трав манит людей из надоевшего за зиму города с его сутолокой и шумом, с ядовитым запахом отработанных газов, стоящих голубым облаком в узких туннелях серых, закопченных улиц. В Мосуле выпадает ежедневно 400 миллиметров осадков, т. е. в два с лишним раза больше, чем в Багдаде, и весной здесь почти каждую ночь идет дождь. Черный ячмень и пшеница, выращенные в Мосуле, пользуются большим спросом на мировом рынке. Ячмень вывозится в страны Западной Европы, где он идет на приготовление лучшего пива.

Первый раз я попал в Мосул осенью. Опали листья в фисташковых садах и городском парке, урожай на полях и огородах был собран, и овощной рынок играл всеми цветами радуги. То и дело набегавшая грозная туча, обгоняемая сполохами молний, терпкий запах увядающей травы, пустые поля, ломящиеся от овощей и фруктов лавки — все говорило об окончании лета и наступлении осени. Мосульцы считают прохладную осень таким же, как и весна, благодатным сезоном и любовно называют свой город ”Умм аррабийан”, что в переводе с арабского означает ”Мать двух весен”.

На северо-восточной окраине Мосула находятся развалины Ниневии — последней столицы Ассирийской империи. Возвышение города, обязанного своим названием великой богине древнего Двуречья — Иннин (Инана), связано с именем царя Синаххериба (705–681 годы до нашей эры), сделавшего его своей столицей. В то время Ассирия была одной из могущественных держав Востока. Ее воины стояли под стенами Иерусалима и иудейских крепостей, воевали в Сирии, Армении и Северном Ираке. Военные суда ассирийцев спускались по Тигру, грабили Персию, сеяли смерть и разрушения. Кровавые деяния ассирийских правителей и сегодня поражают своим размахом, масштабом насилия и изощренной жестокостью.

В 689 году до нашей эры ассирийцы приступом взяли Вавилон, перебили его жителей, разрушили дворцы и храмы, дамбы, завалили каналы. Погрузив на корабли несколько тонн вавилонской земли, они отвезли ее к острову Бахрейн в Персидском заливе и там развеяли по ветру, символизируя тем самым духовное уничтожение своего извечного соперника. Место, на котором стоял Вавилон, было проклято на 70 лет.

Но ассирийского царя Синаххериба волновали не только военные походы. Этот одаренный и способный полководец с неуравновешенным, вспыльчивым характером сделал все, чтобы его новая столица Ниневия затмила славу прежних. Строительная горячка охватила царя и его придворных. Они сносили целые кварталы старых построек, чтобы освободить место для своих гигантских дворцов, площадей и улиц. В западной части города был построен дворец, описать который у древних авторов не хватило слов. По дворцовому парку, засаженному деревьями редких пород и кустарниками, разгуливали диковинные животные и птицы, привезенные царем из дальних походов. Ниневия была и крупнейшим торговым центром. Как писал один древний автор, в городе ”купцов было больше, чем звезд на небе”. Весь этот город, разбогатевший на крови покоренных народов и стран, окружала 25-метровая стена, которая ”своим ужасным сиянием отбрасывала врагов”. Согласно Библии, Синаххериба убили в храме собственные сыновья.

Внук Синаххериба Ашшур-банапли, или Ашшур-банапал (669–631 Или 629 годы до нашей эры) старался следовать примеру своего деда. В памяти древних греков, а через них и других народов он оставался кровожадным деспотом, погрязшим в отвратительных пороках и разврате. Но история знает и другого Ашшурбанапала. Смелый воин и ловкий наездник, он выходил один против льва и побеждал царя зверей. Тонкий ценитель культуры, он создал в Ниневии большую библиотеку клинописных глиняных табличек, которая и по сей день служит важным источником для изучения событий давно минувших дней далекой Месопотамии. (Чуть подробнее я расскажу об этой библиотеке в следующем разделе.)

Ашшурбанапал продолжал строительство столицы. Согнанные сюда из покоренных стран ремесленники возводили новые здания и рынки, украшали барельефами царские дворцы. Городские стены Ниневии постоянно обновлялись и укреплялись. Их протяженность составляла по периметру 12 километров. У восточных ворот Ниневии, за дворцом Синаххериба, в клетках сидели плененные Ашшурбанапалом местные цари и правители и толкли в каменных ступах вырытые из могил кости своих предков. Некоторые башни столицы были покрыты кожей, содранной ассирийскими воинами с врагов, а на рынке пленными арабами и их верблюдами, захваченными в Южной Месопотамии (в Приморье, или Стране моря), расплачивались за кирпичи, вино или работу поденщиков. Выросшая на крови и страданиях Ниневия и ее владыки вызывали ненависть покоренных народов, жаждущих отмщения. И этот миг наступил.

Объединенная армия мидийского царя Киаксара и вавилонского царя Набопаласара в 612 году до нашей эры подошла к Ниневии и после трехмесячной осады взяла ее штурмом. Мидийцы и вавилоняне поступили с городом так же, как в свое время ассирийцы поступали с покоренными странами. Дворцы Ниневии и ее стены были разрушены, а богатства, свезенные со всех покоренных стран, разделены между победителями. Уцелевшие жители перебрались на холм (современное название — Куюнджик), где находился дворец Ашшурбанапала, и возвели разрушенные стены. Пророчество о разрушении Ассирии, приводимое в Библии, свершилось. ”И прострет Он руку Свою на север, и уничтожит Ассура, и обратит Ниневию в развалины, в место сухое, как пустыня. И покоиться будут среди нее стада и всякого рода животные; пеликан и еж будут ночевать в резных украшениях ее…”

В Мосуле я познакомился с Саидом, преподавателем истории в одной из мосульских средних школ. В теплый осенний день мы сидели с ним на поросшем травой продолговатом холме, мягкие очертания которого терялись где-то вдали. Здесь была стена древней Ниневии. Она не отбросила врагов, пришедших к ассирийской столице, чтобы отомстить за разбой и унижения. Деревня, лежащая у подножия холма, носит название Ниневия в память об огромном городе, шумевшем на берегах Тигра более 25 веков назад.

Открытие ассирийских древностей в окрестностях Мосула связано с именем француза Поля Эмиля Ботта. Как и многие образованные люди начала XIX столетия, Ботта был одновременно путешественником, врачом и натуралистом, политическим деятелем и дипломатом. Еще юношей он совершил кругосветное путешествие, затем служил у египетского паши Мухаммеда Али, посетил Аравийский полуостров, был французским консулом в Александрии. В 1840 году Ботта получил назначение на должность французского консула в Мосуле и прибыл в этот город с горячим желанием продолжить свои путешествия и коллекционирование насекомых.

На мосульской улице, идущей вдоль полотна железной дороги, примерно в том месте, где начинается пологий спуск к гостинице ”Рафидейн”, и сейчас стоит четырехэтажное кирпичной кладки строение, похожее на угловую башню средневекового замка. Узкие бойницы-окна начинаются только на уровне второго этажа, а крыша с флагштоком сделана в виде зубчатой стены. В этом здании размещалось французское консульство, где с 1840 года в течение нескольких лет работал Ботта. Окончив скучную работу и закрыв свой кабинет, он верхом выезжал за город для прогулок по зеленым холмам в окрестностях Мосула или отправлялся бродить по лавкам местного базара и лачугам, где покупал у мосульцев старинные изделия и ломал голову над их происхождением. Чаще всего ему попадались кирпичи с неизвестными черточками, которые создавали впечатление, будто по сырой глине пробежало несколько птичек, оставивших отпечатки лапок, и черепки с непонятным, явно немусульманским орнаментом. Его не раз вводили в заблуждение тем, что указывали на то или иное место, где якобы были найдены эти кирпичи с непонятными значками и черепки. Как-то на свой страх и риск Ботта начал раскапывать один из холмов, прилегающих к Куюнджику, и нашел несколько таких же кирпичей и осколков алебастровой посуды, так и не обнаружив лежащих под слоем земли развалин Ниневии. И вот однажды в его кабинете появился араб и сказал, что может показать Ботта место, где видимо-невидимо кирпичей, испещренных непонятными знаками. Француз отнесся недоверчиво к этому сообщению, но все же послал с арабом своих людей. Маленькой экспедиции суждено было обнаружить древнейшую цивилизацию, существовавшую более двух С половиной тысячелетий назад, и это сделало имя Поля Эмиля Ботта бессмертным.

Я посетил холмы Хорсабада, куда араб привел помощников Ботта. Слева от дороги, ведущей в город Айн-Сифни, лежит маленькая арабская деревушка. Здесь, наверно, и живут потомки того араба, который рассказывал Ботта, что именно из камней с клинописью, которые ищет француз, и он и его односельчане сооружали очаги в своих домах.

Нужно было иметь большое воображение, чтобы под зелеными холмами разглядеть очертания столицы ассирийского царя Саргона II и его великолепного дворца, сооруженного в 709 году до нашей эры. В 1843–1846 годах Ботта раскопал его гигантские стены, испещренные изображениями диковинных животных, барельефами бородатых царей и крылатых богов, его помещения с изумительными по форме вазами и предметами из алебастра, от прикосновения, рассыпавшимися в порошок. Раскопки подтвердили, что Арам Нахараим — ”Сирия между двумя реками” (так называется Верхнее Двуречье в Ветхом завете) действительно существовала со своими ужасными царями, несшими смерть и разрушения соседям. Открытия Ботта положили начало ассирологии как одной из ветвей археологической науки. Но увиденная мной жалкая траншея с двумя десятками гранитных глыб и камней, разбросанных вдоль дороги, — это все, что оставил здесь любознательный француз.

С пологого холма — здесь мы сидим вместе с Саидом — открывается вид на зеленые поля, где под порывами ветра ходят большие зеленые волны. Слева от нас — ворота Нергала, которые вели в древний город. Они были обнаружены при раскопках в 1956 году. Здесь сейчас устроен небольшой' музей и поставлены два стража — крылатые быки. Над воротами — старинная роспись, подходы вымощены большими плитами. Сзади нас поднимается холм Куюнджик, куда после разрушения ассирийской столицы перебрались уцелевшие жители. Невдалеке виден другой холм, сплошь застроенный домами. Среди его строений выделяется мечеть у могилы наби Юнеса (пророка Ионы) с куполом в виде ребристого колпака и невысоким скромным минаретом.

Саид стар. У него седая борода, загорелое морщинистое лицо с уже поблекшими голубыми глазами, коричневые, в толстых узлах вен руки. Обращаясь ко мне, он называет меня ”аджи” (мальчик, паренек). Мягкое произношение Саида выдает в нем коренного мосульца. Одна из фонетических особенностей мосульского говора — это легкое грассирование. Кроме того, в конце каждого существительного мосульцы произносят долгое ”и”.

— ”Мосул” в переводе с арабского означает ”мост” ”проход”, - говорит Саид. — Наш город издревле считали торговым мостом между Востоком и Западом. Именно торговле он обязан своим возрождением из маленькой, всеми обижаемой деревушки до большого, современного города почти с миллионным населением.

Действительно, место, где сегодня раскинулся Мосул, хорошо известно историкам. В V веке до нашей эры город назывался Машбалу, что в переводе с арамейского языка означает ”низкое место” и отражает географическую особенность города. Живущие здесь издавна христиане прежде именовали Мосул ”Хусн урбайа”, что в переводе означает ”Крепость на переправе”. Название ”Мосул” впервые появляется в 636 году, накануне мусульманского завоевания.

Мусульмане захватили Мосул в 640 году и превратили его в хорошо укрепленную крепость, откуда совершали походы в Армению и Азербайджан. Уже с III века на севере Ирака жили арабские племена теглиб, айяд, бакр, аль-нимр бен касем, а после мусульманского завоевания здесь можно было встретить и представителей племен тай, аль-азд, абд кейс, кинда, аль-хазрадж, шибан, сулюль и др. Все перечисленные Саидом племена и сегодня живут на севере Ирака. Большинство членов племен уже давно осели и превратились в земледельцев часть продолжает совмещать отгонное скотоводство с земледелием.

Наибольшего расцвета Мосул достиг в XII и XIII веках во время правления атабеков (титул главы ближневосточного феодального княжества). Из провинции Мосул вывозили пшеницу, ячмень, фрукты, мед, соль, знаменитые ткани и изделия местных ремесленников, а ввозили ковры и золото из Армении и Ирана, стекло и сахар из Сирии, шелк и фарфор из Китая, меха, клинки и кинжалы из Северной Африки. Средневековый историк Якуб аль-Хамави назвал этот город караванной станцией, откуда можно добраться в любую страну. Он писал, что Мосул — двери Ирана и ключ Хорасана. И далее: есть три великих города: Нишпур, ибо он — дверь на Восток, Дамаск, ибо он — дверь на Запад, и Мосул, ибо любой путешественник, чтобы попасть в первые два города, его не минует. В этом городе можно найти все, чего нет в других.

Мосул и сегодня остается крупным транспортным узлом Ирака. Он связан железной дорогой с Багдадом, а шоссейными дорогами — с другими городами страны. Рельеф территории, в первую очередь наличие меридиональных долин Тигра и Евфрата, определили направление развития транспортной системы Ирака. Основная часть грузопотоков направляется с севера на юг и обратно, по линии Мосул-Басра. В южном направлении перевозится продукция сельского хозяйства. Из Басры, через которую проходит подавляющая часть импорта страны, на север направляются машины, оборудование и другие изделия обрабатывающей промышленности.

Мне на память приходят сказки из ”Тысячи и одной ночи”, в которых женщины ”с волосами черными, как ночь расставания, и станом гибче кипарисовой ветви” при выходе на улицу закрывались от нескромных взглядов в шелковый мосульский изар (шаль). В средневековой Европе тончайшая ткань, выработанная в Мосуле и называемая поэтому ”муслин”, пользовалась огромным спросом. В Мосуле производили ткани из хлопчатобумажной пряжи с добавлением шелковой нити, ткани с золотым и серебряным шитьем, которыми восхищался Марко Поло, проезжавший Мосул, тяжелую золототканую парчу, шедшую на изготовление церковных облачений христианских патриархов. Мосул и сегодня славится своим текстильным производством. Здесь построены государственный завод по производству носков и чулок и несколько частных фабрик, вырабатывающих добротные хлопчатобумажные ткани из выращиваемого в южных районах хлопчатника. Но и сейчас наряду с фабричным производством в окрестных деревнях можно встретить местных кустарей, которые выделывают прочные ткани, идущие на изготовление одежды и других предметов домашнего обихода.

В Мосуле есть ”сук аль-газаль” — специальный рынок для продажи пряжи, шерсти, хлопка и прочих изделий ткачей. Это настолько известное в городе место, что когда хотят сказать о чем-то само собой разумеющемся, то говорят: ”Это же ясно, как тропинка на сук аль-газаль”. На рынке не только идет торговля — здесь еще и работают ремесленники. Громко торгуются женщины, в небольших лавчонках трещат веретена, стучат ткацкие станки — от всего этого шум ужасный.

В Мосуле работают цементный и сахарный заводы, в окрестностях ведется добыча нефти и асфальта. Но все же город продолжает считаться центром сельскохозяйственного производства. Летом, когда в степях и полупустынях южных районов страны трава выгорает, в верхней Месопотамии зеленеют сочные луга, на которые выгоняют многочисленные стада. Это наиболее благоприятный район для разведения скота, особенно мелкого рогатого. На долю северного экономического района Ирака, центр которого — Мосул, приходится более половины общего поголовья коз и почти треть овец. В растениеводстве, основанном на богарном земледелии, преобладает возделывание твердых сортов пшеницы и ячменя; выращивают также табак, миндаль, грецкий орех.

Саид рассказал мне, что лето в Мосуле жаркое. Ветерок вечером приносит в город запах сероводорода от сернистого источника, который находится у развалин старой турецкой крепости Баштоба на берегу Тигра. В окрестностях Мосула есть еще несколько минеральных источников. К югу от города находятся горячие источники Хаммам аль-Алиль и Айн ас-Сафра. К Хаммам аль-Алиль в выходной день часто приезжают на отдых мосульцы, разбивают палатки или строят шалаши из циновок, где спасаются от солнца.

Летом Тигр в Мосуле мелеет. На его песчаных берегах ставят шалаши, в которых бедный люд отдыхает, пьет чай со сладостями. Буйволы вброд переходят обмелевшую реку. Мосульцы ведут на веревочках послушных овец к реке, чтобы искупать их. Этих животных на мосульском диалекте называют ”габаит” (от слова ”рабата”, произносимое здесь ”габата”), т. е. ”привязывать”, ”связывать”. Обычно мосульцы весной покупают ягнят, держат их на привязи во внутренних двориках своих домов все лето и режут с наступлением зимы, чтобы из нежного мяса сделать бастурму.

В июле жители города выбираются вместе со своими спальными принадлежностями на крыши домов из душных, жарких комнат. Большинство домов здесь построены из камня. Стены нагреваются за день и только к полуночи становятся прохладными. Поэтому летом многие мосульцы не ложатся рано спать, а предпочитают допоздна сидеть с друзьями и приятелями за столиками кафе или на берегу Тигра. Рано утром женщины выходят на стирку к реке. Раньше они использовали речной ил вместо мыла и деревянную скалку, которой отбивали набухшее от воды белье. До строительства водопровода на заре весь левый берег Тигра буквально был усеян стирающими женщинами.

В каждом старом мосульском доме устроены два летних помещения: первое — на крыше, где спят ночью, и второе — в подвале, углубленном на метр и более от поверхности земли, отделанном серым мосульским мрамором; здесь проводят послеобеденный отдых. Часто в доме есть еще и другие подвалы, но они уже используются как кладовые. Здесь свалены старая мебель, дрова и уголь на зиму. Раньше в подвалах многих мосульских домов хранились и самодельные ткацкие станки.

Обязательная принадлежность старого дома — это колодец. Иногда в доме два колодца: главный — во внутреннем, мощенном камнем, мрамором или плиткой дворике, куда выходят двери всех комнат, и второй — в подвале. Вода домашних колодцев не употребляется для питья, приготовления пищи и даже стирки. Для этих целей используют речную воду. В колодцы же опускают на веревках бутылки с речной водой, чтобы она охладилась, да колодезной водой моют посуду. Речную воду развозят водоносы на ослах и ломовых лошадях в бурдюках различной величины. В каждом доме есть один-два бассейна, которые выдалбливают из целого куска камня, вмещающего до полутора кубов воды. Водонос на стене дома ставит черту за каждый привезенный бурдюк воды и в конце недели отправляется по домам собирать деньги.

Мосул — город хлебный. Вокруг города раскинулись обширные поля. Сюда осенью выходят комбайны и жнецы. „Провинция Мосул может прокормить весь Ирак”, - говорят мосульцы, и в общем они недалеки от истины. Изобилие зерновых и определило, что основные, так называемые фирменные блюда в Мосуле готовят из белой пшеничной муки и крупы.

Самой главной задачей любой мосульской семьи летом считается заготовка пшеничной крупы, называемой ”бургуль” или ”хинта бургуль”. Первый шаг в этом деле — варка закупленной в деревне пшеницы в огромном, взятом напрокат медном котле. Котлы достигают гигантских размеров — метр, полтора и более в диаметре. Видеть такой котел, установленный на камнях, с бушующим под ним огнем — зрелище весьма необычное. Зерно, прежде чем положить в котел, тщательно моют в тазах, отбрасывают кусочки земли, камни и колоски. Несмотря на повсеместное распространение нефтепродуктов, под котлом разжигают дрова и навозные лепешки — очень распространенное топливо в безлесном Ираке. Как только вода закипит, вокруг котла собираются взрослые и дети, которые требуют дать попробовать вареного зерна. Когда зерно готово, воду сливают, отброшенную пшеницу высыпают на крышу, где она сушится несколько дней. После просушки зерно везут на своеобразную крупорушку. Основание этой крупорушки представляет собой большой камень, по которому катается на оси тяжелое каменное колесо, приводимое в движение ослом или мулом. Полученную крупу иногда еще больше измельчают на специальной ручной мельнице. Затем начинается не менее важный процесс просеивания и калибровки. Сита бывают трех видов, и соответственно получаются три сорта бургуля. Крупный бургуль идет на приготовление каши, средний — ”куббы”, фирменного мосульского блюда, и тонкий — на выпечку хлеба и лепешек.

Кубба — распространенное в арабских странах блюдо, приготовляемое из бургуля с мясом. Кубба бывает разных размеров и форм, но самая известная — кубба Мосул — похожа на лепешку, в середину которой помещают наперченный и сдобренный специями по рецепту хозяйки дома фарш или рубленое мясо. Кубба может быть вареная и жареная. В домах своих мосульских друзей я не раз ел куббы, но все они были разные не только по размеру, но и по вкусу. Вообще сделать хорошую куббу считается искусством, и мосульская женщина прилагает все свое умение, чтобы приготовленное ею блюдо было вкуснее, чем у соседки.

Другим распространенным мосульским угощением считается сладкий жесткий пирожок, называемый ”кляча”. Пирожки эти выпекают по-разному, начинкой могут быть и финики, и орехи, и мед, и другие сласти. Но обязательна для всех обильная приправа теста специями: кардамоном, мускатным орехом, имбирем и др. Специи тщательно толкут в медной ступке. Этим занимаются женщины. В это время они обычно напевают различные мелодии, да так громко, что все соседи узнают о том, что в доме стряпают клячу.

Тесто готовят из тонкой пшеничной муки, обязательно смолотой на мельнице с каменными жерновами. Мука из-под механической мельницы считается непригодной, и даже сегодня мосульцы, следующие традициям, ездят в дальние деревни, где еще сохранились мельницы с каменными жерновами. На приготовление пирожка идет масло, полученное из овечьих сливок. Лишь в бедных семьях используют более дешевый курдючный или нутряной бараний жир. В муку, рассыпанную ровным слоем, кладут масло, добавляют молоко, розовую воду и толченые пряности. Затем замешивают тесто и дают ему ”отдохнуть”. Теперь начинается формовка. Каждая женщина избирает особую форму и начинку. Здесь и круглые пирожки с медом или сахаром, и ”узелки”, с финиками, прожаренными в масле, и ”коровьи глаза” с орехами, фисташками, или миндалем, и ”розовые бутоны”, и ”косынки” и др. Девочки помогают взрослым женщинам, перенимают у них умение готовить. Слепленный пирожок еще нужно украсить каким-нибудь орнаментом, и тогда в ход идет баранья косточка, нож или гребень.

Готовые пирожки складывают на большие, плетенные из ветвей тамариска блюда, которые привозят с гор, и затапливают большую, укрепленную в земле круглую печь — ”таннура”, где обычно пекут хлеб. Дрова прогорают, и, как только угли немного подернутся пеплом, хозяйка приступает к работе. Смазав пирожок яйцом, она прикрепляет его к внутренней стороне горячей печи. Вот теперь-то, пожалуй, и наступает самый ответственный момент… Готовые пирожки складывают в комнате остывать до следующего дня, когда начнется дегустация. Хозяйка дома угощает всех домочадцев, дети набивают пирожками карманы. Если у хозяйки сыновья женаты, она посылает, своим снохам пирожки, причем любимой снохе — хорошо поджаренные и вкусные, а нелюбимой — похуже. В праздничные дни молодые мосульские женщины по полученным от свекрови гостинцам могут узнать об ее к ним отношении.

Конец лета в Мосуле приходится на 14 сентября — большой праздник. Собственно, это христианский праздник, но его отмечают все мосульцы независимо от вероисповедания. Гвоздем программы становятся большой фейерверк и огромные костры, которые жгут в окрестностях города в ночь с 13 на 14 сентября. Это связано с рассказом, по которому византийская императрица Елена, мать Константина, отправилась в Иерусалим, где в результате поисков на Голгофе обнаружила крест, на котором был распят Христос. Спеша сообщить христианскому миру эту новость, она приказала разжечь огромный костер, пламя которого было бы видно издалека. Византийские солдаты, находящиеся в нескольких десятках километров от Иерусалима, завидев пламя, зажгли свой костер и т. д. Так император Константин на берегах Босфора в своей столице узнал о находке креста всего за несколько часов.

Зима в Мосуле дождливая, сырая. В большинстве домов нет центрального отопления, и для обогрева употребляются большие керосиновые лампы. Однако коренные мосульцы, особенно живущие в собственных домах, продолжают заготавливать древесный уголь. Этим делом занимается хозяйка дома. Уголь делится на три сорта: крупный, средний и мелкий. Иногда покупают угольную пыль; из нее делают большие шары, которые сжигают при наступлении слабых холодов. Во время же сильного холода хозяйка заправляет печь крупным углем. Чаще всего это делают в марте, когда зимняя сырость пропитывает стены дома. На этот счет даже существуют свои пословицы и поговорки.

Напомню, что в Мосуле я был осенью. Осень здесь, как в любом городе, связанном с периодом сельскохозяйственных работ, — время многочисленных свадеб. Свадебные обычаи здесь несколько отличаются от уже описанных мной, и это объясняется прежде всего тем, что в Мосуле живут лица различных национальностей и вероисповеданий. В 30 лет мужчина здесь считается созревшим для вступления в брак, и к этому возрасту родственники, и близкие друзья часто задают ему многозначительный вопрос: ”Когда же ты полностью исполнишь предписания твоей веры?” В Коране есть фраза: ”Зиввадж — нысф дин”, т. е. ”Брак — половина религии”, и поэтому вопрос совсем не праздный, поскольку брак — не прихоть, а долг и религиозная обязанность каждого мужчины. Иногда этот же смысл вкладывается в вопрос: ”Когда обрадуешь нас, сынок?” Как правило, сынок уклоняется от прямого ответа, но не молчит, так как молчание расценивается как согласие.

В одну из своих самых продолжительных прогулок по Мосулу я побывал у главной башни крепости Баштоба, сооруженной турками на левом берегу Тигра в средние века. Затем, пропетляв по узким улицам, я вышел к центральной площади и но построенному в 1958 году мосту через Тигр перешел на правый берег реки. Солнце медленно опускалось к горизонту, и кофейни, многие из которых расположены на плоских крышах домов, постепенно заполнялись народом. На фоне розового заката отчетливо виднелся 50-метровый ”падающий” минарет мечети — одна из достопримечательностей города. Через несколько минут я добрался пешком до второго моста, построенного в 1934 году, и вернулся обратно к башне. У здания мосульского отделения банка ”Рафидейн”, отделанного местным серым мрамором, городские власти пробили новую улицу, снеся обветшалые лачуги. Слева от него проходит улица Ниневии, застроенная ровными двухэтажными домами. В конце прогулки на шарабане я отправился к железнодорожному вокзалу, в одну из гостиниц города, где и заснул под пересвист паровозов и протяжный гудок восточного экспресса, следовавшего из Багдада через Анкару в Белград.

В черном шатре бедуина

Старая дорога из Мосула на Эрбиль сначала тянется вдоль Тигра, а затем все больше и больше отклоняется на восток. Вдоль реки расположены самые плодородные участки, затопляемые рекой в паводок. Земля здесь дает фантастические урожаи. Километрах в десяти от Мосула вниз по течению Тигра находится деревня Салями, где выращивают арбузы, побившие сразу два рекорда — по своим размерам и по времени сохранности. Мне рассказывали, что местные историки зафиксировали следующий факт: в Салями был выращен арбуз такой величины, что даже осел не смог увезти его. Возможно, это и преувеличение, но я лично видел в Багдаде длинный, похожий на бледно-зеленый гигантский огурец мосульский арбуз весом 36 килограммов. В прохладном подвале арбуз может храниться около полугода. В этом и заключается причина того, что арбузы, выращенные в Мосуле, получили известность еще в средние века далеко за пределами Багдадского халифата. Крестьяне сеют арбузы в мае, после того как сойдет паводок, прямо во влажную землю, и уже через два месяца можно собирать первый урожай.

Тигр — самая беспокойная река Ирака. Выходя из берегов, он затопляет большие площади плодородных земель, прилегающих к его берегам, размывает глинобитные лачуги, уничтожает скот. Сообщения об уровне воды в период весеннего паводка напоминают лаконичные и строгие сводки с полей сражения. Но за каждым их словом или цифрой скрывается многое: будут ли крестьяне снимать урожай или, перебравшись на высокое место, будут наблюдать, как бешеная река уносит выращенные с большим трудом посевы, смогут ли они спокойно лечь спать или, застигнутые стихией, будут сидеть на грозящей рухнуть, крыше дома и искать воспаленными от напряжения глазами лодку своих спасителей.

Для защиты от наводнений на Тигре построены две плотины: одна — близ Самарры, защищающая Багдад, переживший в 1954 году разрушительное наводнение, другая — в городе Куте. ”Кут” в переводе с арабского означает ”крепость”, ”центр”. Иногда этот город называют Кут-эль-Амара по имени племени, центром которого он был в прошлом. В районе Эски Мосул планируется строительство третьей плотины на Тигре. Как-то весной, направляясь от Кута к Эн-Наамании, я проехал по проселочной дороге по правому берегу Тигра. Река на протяжении почти 50 километров течет в своеобразном ложе с высокими, искусственно поднятыми берегами. 15 млн. тонн наносов, которые несет ежегодно Тигр, частично осаждаются на дно реки, меняют ее ложе и вынуждают постоянно поднимать дамбы, ограждающие ее берега. Уровень воды в некоторых местах находится метра на два выше уровня земли поэтому прорыв дамбы грозит затоплением огромной площади. Недаром библейский миф о всемирном потопе родился в Месопотамии, которая являлась единственным районом Передней Азии, страдавшим больше от избытка воды, чем от ее недостатка.

На 30-м километре от Мосула по дороге на Эрбиль есть поворот на восток, к небольшой арабской деревне Нимруд, расположенной у высокого, явно искусственного холма с ровно срезанной вершиной. За ним виднеется еще несколько холмов меньших размеров. Под грудами серой земли здесь погребены развалины столицы Ассирийского царства — Кальку (Калаха), открытого и раскопанного английским путешественником Лэйярдом.

Как и многие его современники, Лэйярд считал Верхнюю Месопотамию колыбелью мудрости Запада. В 1839 году он оказался, на пустынных берегах Тигра, близ Нимруда, горя желанием познакомиться с местом, о котором говорится в Библии. Он обнаружил кучи нагроможденной земли, где попадались осколки мрамора, алебастра, и интригующий пирамидальный холм. Рассказы местных жителей о фигурах из черного камня и особенно созвучие названия деревни с именем правнука библейского Ноя, Нимрода, получившего в десятой главе Первой книги Моисея лестную аттестацию ”сильного зверолова пред Господом”, заставили Лэйярда всерьез задуматься о раскопках. В 1845 году он начинает свою работу и в течение трех лет делает открытия, поставившие его имя в один ряд с именами величайших археологов XIX столетия.

Вот теперь и я стою перед фасадом дворца Ашшурнацира-апала II (883–858 годы до нашей эры). Это он построил новую великолепную столицу Кальху. Справа, за моей спиной, — пирамидальный холм, некогда привлекший внимание английского исследователя своей необычной формой, слева — небольшая, сложенная из желтого кирпича хижина сторожу этих раскопок. На раскопках нет гида — и сторож, невысокого роста араб в белом головном платке, взялся рассказать мне все, что узнал за десять лет своей работы в Нимруде.

С расстояния десяти метров можно охватить взглядом весь фасад дворца ассирийского царя с двумя порталами, ведущими в тронный зал. Они охраняются скульптурными изображениями богов Мардука и Нергала. Скульптура Мардука сделана из серовато-зеленого с белыми вкраплениями мосульского мрамора, доставленного сюда на плотах с верховьев Тигра. Я отчетливо вижу покрытое змеиной чешуей брюхо, мощные ноги и человеческую голову главного бога народов древней Месопотамии, его крупный нос мягко очерчен, прямая борода заплетена в косицы, а усы лихо закручены. В некоторых местах потемневшие металлические скобы скрепляют треснувшую скульптуру.

Две фигуры бога Нергала, крылатого льва с человеческим лицом, стоят анфас. Они сделаны из того же материала, что и Мардук, но меньше по размеру и достают Мардуку лишь до подбородка. Одно изображение Нергала держит в руке ягненка, другое — сосуд с вином или маслом. Бог Нергал в мифологии народов Месопотамии считался владыкой преисподней, куда он попал, силой подчинив себе свою супругу, древнюю богиню подземного царства Эрешкигаль.

У восточного, лучше сохранившегося портала к стене между Мардуком и Нергалом приставлена каменная плита с барельефом бога Набу. Здесь он изображен в виде крылатого человека со свирепым лицом: крючковатый нос нависает над плотно сомкнутыми губами, застывшими в злой усмешке, брони нахмурены. В правой руке, согнутой в локте под прямым углом, Набу держит какой-то круглый, похожий на лимон предмет, по-видимому, шишку пинии — символ плодородия. К мочке его уха прикреплена длинная, напоминающая ключ серьга.

На сохранившихся вдоль стены фасада барельефах можно найти изображение и четвертого бога — Нинурты. Этот бог имеет вид орла, а по размеру его фигура составляет лишь четверть массивного Мардука. Бог Нинурта в ассирийской мифологии — покровитель плодородия и растительности, животноводства и рыболовства. Эти черты Нинурты наиболее древние. Впоследствии он становится богом войны - отсюда его изображение в виде орла. Но он сражается только с горными народами и никогда не поднимает руку на города соседней Вавилонии. В одном из шумерских эпосов говорится о войне (юга Нинурты со злым демоном — обитателем подземного царства. Нинурта одновременно являлся героем-первопредком: он соорудил плотину-насыпь из груды камней, чтобы отгородить Шумер от вод первозданного океана, которые разлились в результате смерти врага — злого демона, а воды, затопившие поля, отвел в Тигр.

Любой посетитель, некогда вступавший в тронный зал, будь то покоренный правитель другого государства или местный жрец, царский придворный или посол соседней державы, неминуемо проходил через эти порталы и мимо каменных плит, на которых искусный мастер изобразил сцены, рассказывающие о смелости и храбрости царя в бою и его ловкости на охоте. Фигуры богов должны были внушать благоговение, подчеркивать силу и могущество ассирийской державы и ее владыки, сидевшего на троне в южном конце тронного зала.

Лэйярд писал в своей книге: ”Целыми часами я рассматривал эти таинственные символические изображения и размышлял об их назначении и истории… Какие более возвышенные изображения могли быть заимствованы у природы людьми, которые пытались найти воплощение своих представлений о мудрости, силе и вездесущности высших существ?! Что могло лучше олицетворять ум и знания, чем голова человека, силу — чем туловище льва, вездесущность — чем крылья птицы?!” (эта и следующая ниже цитата приводятся по изд.: Керам. Боги, гробницы, ученые. М., 1960, с. 240–241).

Прохожу через восточный портал. Большими пустыми глазами без зрачков смотрит перед собой Мардук, равнодушно отвернулся свирепый Набу, два близнеца, олицетворяющих Нергала, смотрят поверх моей головы на запад, на затянутые тучами горы. Примерно 25 столетий отделяют меня от тех дней, когда здесь кипела жизнь, благодаря искусству древнего камнереза застывшая сегодня на уцелевших барельефах и каменных плитах тронного зала.

Лэйярд был не только удачливым археологом, но и талантливым рассказчиком. Он оставил описания многих барельефов, в которых точно, по свежим следам раскопок, давал оценки найденным предметам. Вот одно из его писаний: ”На нем (барельефе. — О.Г.) изображена батальная сцена; во весь опор мчатся две колесницы; в каждой колеснице — по три воина; старший из них, безбородый (вероятно, евнух), облачен в доспехи из металлических пластинок, на голове его — остроконечный шлем, напоминающий старинные нормандские шлемы. Левой рукой он крепко держит лук, а правой чуть ли не до плеча оттягивает тетиву с наложенной на нее стрелой. Меч его покоится в ножнах, нижний конец которых украшен фигурками двух львов. Рядом с ним стоит возничий, с помощью поводьев и кнута он направляет бег, коней; щитоносец отбивает круглым, возможно чеканного золота, щитом вражеские стрелы и копья. С удивлением отмечал я изящество и богатство отделки, точное и в то же время тонкое изображение как людей, так и коней. Знание законов изобразительного искусства нашло здесь свое выражение в группировке фигур и общей композиции”.

Но сейчас тронный зал пуст. Отодранные от стен барельефы вместе с изображениями богов были погружены Лэйярдом на плоты, спущены вниз по Тигру и отправлены в Лондон. Испещренную клинописными знаками гранитную плиту, на которой стоял трон ассирийских монархов, я видел в Мосульском музее, куда она была перевезена. Стены тронного зала аккуратно оштукатурены и обмазаны цементом. Только в нескольких местах на скрепленных известью осколках барельефов, не вывезенных лишь потому, что они могли бы рассыпаться в дороге, видны изображения шагающих воинов, части боевых колесниц да когтистая лапа раненного на охоте зверя, царапающего в предсмертной агонии землю.

В ассирийском зале Национального музея в Багдаде экспонируются копии барельефов, вывезенных в Лондон. Это статуи царя Салманасара III (858–824). Последняя статуя производит на меня особо сильное впечатление. Поза царя спокойна и величественна; сильные, с напряженными мышцами руки сложены в молитвенном жесте и прижаты к груди. На голове царя — высокая тиара с бычьими рогами. Здесь же, в этом зале, находится плита-пьедестал с рельефами, на которой стоял трон Салманасара III. Рельефы изображают идущих друг за другом данников ассирийского царя, нагруженных различными дарами природы. На центральной части пьедестала — фигура Салманасара, протягивающего руку вавилонскому царю.

Этот жест ассирийского царя на его троне не случаен. На всем протяжении существования Ассирии и Вавилона правители этих двух стран не раз сходились в смертельных схватках. Но, одержав победу и уничтожив своих политических противников, посетитель постепенно стремился восстановить прежние отношения, поскольку именно в объединении усилий ассирийцев и вавилонян — этих двух братских народов, связанных общностью происхождения, исторических судеб, религии, культуры и обычаев, говоривших на близких диалектах аккадского языка и писавших одной клинописью и живших на территории одного географического региона, в междуречье Тигра и Евфрата, — было спасение от окружавших и теснивших их врагов.

Вавилон был священным городом и для ассирийцев. Ослепленный гневом ассирийский царь Синах-хериб, как уже говорилось, в 689 году до нашей эры до основания разрушил Вавилон и проклял место, где он находился, на 70 лет. Самым кощунственным было то, что статуи Мардука, бога-покровителя города, были вывезены в Ассирию. Однако сын Синаххериба от вавилонянки Асархаддон (наследник престола) уже в 678 году до нашей эры приказал начать восстановление города, объявив, что Мардук пожелал вернуться в Вавилон, и лично заложил первый камень в фундамент городского храма. Но через 25 лет Вавилон вновь подвергся нападению Ассирии. В 652 году до нашей эры Ашшурбанапал предпринял военный поход против сил мятежной коалиции. Главным организатором этого союза был Шамаш-шумукин, брат Ашшурбанапала и номинальный царь Вавилонии. Ему удалось привлечь на свою сторону Египет, сирийских и палестинских царей, шейхов арабских племен, мидян, Элам (к востоку от Вавилонии) и Приморье — всех, кого объединяла ненависть к Ассирии и желание сбросить ее господство. Вавилон очутился в блокаде, эламское войско было разбито еще в дороге. Приморье подверглось жестокому разгрому, а все прочие участники коалиции, кроме арабов, не смогли оказать Вавилону существенной помощи. После трехлетней осады и ужасающего голода Вавилон пал. Это было в 648 году до нашей эры. Шамаш-шумукин велел поджечь свой дворец и бросился в пламя.

И только в 612 году до нашей эры (я уже писал об этом выше) союзные войска вавилонского царя Набопаласара и мидийского царя Киаксара поднялись против Ассирии, взяли и разрушили дотла столицу Ниневию. Но это была победа, которой Вавилон совсем не гордился. Вот как пишет об этом В.А.Белявский в книге ”Вавилон легендарный и Вавилон исторический” (М., 1971, с. 69): ”Набопаласар лишь глухо упоминает о победе над Субарумом — так… называлась Северная Месопотамия”, а вавилонский царь Набонид ”прямо утверждал, вопреки истине, что вавилоняне не принимали никакого участия в разгроме ассирийских городов, что все это было делом рук одних скифов. Набопаласар же… лишь молился богам и в знак печали спал не на ложе, а на земле”-

Я следую по пятам за сторожем, который ведет меня по хорошо утрамбованной тропинке, петляющей среди поросших травой раскопок.

— Здесь хранилась царская казна, — говорит мой гид и показывает на глубокую яму, над которой проложены рельсы для вагонеток, используемых археологами для вывоза земли. В яме находится несколько вертикально поставленных каменных плит с аккуратно нанесенным клинописью текстом. Наверно, это перечень налоговых ставок или опись царской казны.

— А здесь была приемная царя, — продолжает он, останавливаясь у следующей ямы. Вертикальные каменные плиты с клинописными значками торчат из земли. По-видимому, это тексты законов или договоров с соседними государствами.

— Вот царская баня, куда можно пройти прямо из приемной, — сообщает мой спутник, и я вижу квадратный раскоп, в центре которого угадываются очертания круглого бассейна.

Осмотр закончен. Выхожу на поросший травой и засохшими цветами высокий бруствер, упирающийся на востоке в пирамидальный холм. Это все, что осталось от городской стены. Впереди расстилается поле, по которому, чихая сизым дымом, ползут два трактора. За ними темнеют фисташковые деревья, а еще дальше, за рекой, в городе Хаммам-эль-Алиль, поднимается белесый дымок цементного завода. Начинает накрапывать дождь, и скоро его серая пелена скрывает работающие тракторы, сад и белую дымку завода. Прощаюсь со сторожем и только сейчас замечаю, что его лицо удивительно похоже на изображение бога Мардука.

После открытия Кальху Лэйярд взялся за раскопки Ниневии, которую до этого безуспешно раскапывал Ботта. Умудренный опытом трехлетних археологических изысканий в Нимруде, он пробил в Куюнджикском холме вертикальную штольню и на глубине 20 метров наткнулся на слой кирпичей. Еще несколько недель ушло на устройство горизонтальных галерей, после чего Лэйярд объявил миру, что нашел дворец одного из ассирийских царей. Этот дворец, как было подтверждено впоследствии, принадлежал царю Синаххерибу. Однако самой значительной находкой Лэйярда в Куюнджике стала библиотека Ашшурбанапала — более 20 тыс. хорошо систематизированных и классифицированных табличек с царскими указами, дворцовыми записями, религиозными текстами и магическими заговорами, эпическими повествованиями, песнями и гимнами, текстами, содержащими сведения о медицине, астрономии и других науках. Ашшурбанапал постоянно заботился о пополнении своей библиотеки, сам отбирал для нее тексты. Он был автором ряда стихотворных молитв, а возможно, принимал участие в составлении анналов.

Всем, что мы знаем сегодня о древней Ассирии и ее культуре, мы обязаны расшифровке материалов этой библиотеки. Здесь, в частности, были обнаружены таблички с одним из величайших произведений мировой литературы, аккадским героическим эпосом о великом Гильгамеше, бывшем ”на две трети богом и на одну треть человеком”. Гильгамеш являлся самым популярным героем эпических сказаний древней Месопотамии. Подобно греческому Гераклу он совершал героические подвиги: победил небесного бога-чудовище, насланного на шумерский город Урук богиней Инаной (Иннин), убил исполинскую птицу и волшебную змею, на этот раз по просьбе той же богини Инаны, так как птица и змея поселились на посаженном ею дереве в саду, боролся со львом и др. Лейтмотив эпоса — невозможность человека достичь участи богов и получить бессмертие. Единственное доступное человеку бессмертие — это память о его славных делах. Имеется несколько версий этого эпоса, которые обогащались народной традицией и локальными подробностями. Опубликованный эпос о Гильгамеше пролил свет на происхождение многих библейских легенд и мифов. Многочисленные переработки этого эпоса привели к тому, что Гильгамеш стал современником Авраама и других бессмертных персонажей.

По дороге на Эрбиль расположено несколько христианских селений. Провинция Мосул — единственное место в Ираке, где христиане — православные, католики, протестанты, несториане (по этническому происхождению — ассирийцы), яковиты (сироправославные), армяно-григориане — составляют до трети всего населения провинции. Здесь находятся католическая духовная семинария, где преподают доминиканцы (члены религиозного нищенствующего ордена, основанного в начале XIII века), и около десятка стареньких церквей. Некоторые из них построены еще до турецкого завоевания и настолько ветхи, что, кажется, могут развалиться от сильного ветра. Когда-то христиане представляли в стране большую силу. Их монастыри, затерявшиеся в горах и степях Северного Ирака, владели обширными участками земель и могли достойно содержать свои усадьбы и церкви. Но сейчас положение изменилось. Мусульмане постепенно вытесняют христианское население из городов. С весны 1966 года в Мосуле работает отделение министерства внутренних дел Ирака, выдающее паспорта желающим выехать за границу. Большую часть паспортов получают иракцы-христиане, отправляющиеся искать счастья в другие страны. Только еще в деревнях мирно уживаются и трудятся рядом мусульмане и христиане.

На 35-м километре от Мосула на старой эрбильской дороге стоит христианский монастырь. Он построен в XII веке в небольшой впадине близ деревни Эль-Хадер. Поэтому его называют либо так же, как деревню, ”Эль-Хадер”, либо ”аль-Джубб”, т. е. ”У впадины”.

Община яковитов (сиро-православных, или сиро-яковитов), признающих лишь божественную сущность Христа, поглотившую человеческое начало в нем, возникла в VI веке. В XVII веке от нее откололась униатская сиро-католическая община. Яковитскую церковь возглавлял яковитский патриарх Антиохий с местопребыванием близ Мосула (язык богослужения — сирийский); римский папа возвел главу новой церкви, отколовшейся от якобитской, в сан сириякского патриарха Антиохии в 1783 году (язык богослужения - сирийский и арабский).

Создание монастыря христианские богословы связывают с именем принца Бехнама — одного из сыновей Синаххериба, который по совету ангела отправился к монаху Мар Матта, жившему недалеко на высокой горе. Монах излечил Сару, сестру Бехнама, от эпилепсии. Это произвело на молодого принца такое большое впечатление, что он стал его Последователем. Разгневанный отец потребовал у Бехнама и Сары отречения от новой религии и поклонения идолам. Они отказались и пошли искать убежища у Мар Матта, но были настигнуты солдатами, убиты и сброшены в яму. Впоследствии Синаххериб, скорбя о детях, приказал построить небольшой мавзолей над их могилой.

Эта трагедия разыгралась на месте теперешнего монастыря в декабре, когда после зимних дождей на полях стали пробиваться первые зеленые всходы. Вероятно, название деревни Эль-Хадер, что значит ”делающий зеленым”, связано с этой легендой. Кстати, аль-Хадер — довольно известный персонаж религиозных мифов и сказаний народов Ближнего Востока. Арабы-христиане называют этим именем пророка Илью, а мусульмане — святого Георгия, убившего дьявола в обличье дракона. От аббата Пьера Шито, который сопровождал меня во время осмотра монастыря, я узнал, что Бехнам известен в Египте, Монголии и Синьцзяне, а в 1295 году монгольский хан Байду сделал богатые подарки монастырю и просил покровительства Бехнама.

Строительство же монастыря связывают и с именем перса-христианина Исаака. Он направлялся в Иерусалим с больным слугой. Исаак любил слугу, как сына, и, когда после молитвы у могилы детей Синаххериба слуга излечился от болезни, благодарный перс решил построить здесь монастырь. Что осталось от этого древнего сооружения, неизвестно. Из надписи на сирийском языке в церкви можно узнать, что монастырь был реставрирован умельцами из Тикрита.

Знаменитый монастырь включает две постройки: церковь с внутренним двориком и жилые помещения для монахов и прислуги. Обращает на себя внимание искусная работа резчиков по камню и алебастровой штукатурке, украшающая многочисленные и разновеликие двери. И это понятно: на Востоке дверь и связанные с нею церемонии имеют большое символическое значение. Многие двери в монастыре украшены над притолокой изображением головы льва. Это — эмблема атабеков, в период правления которых (ХII-ХIII столетия) Мосул достиг большого расцвета. Тогда же и было построено основное здание монастыря — церковь. У алтаря находятся два сильно попорченных временем рельефных изображения Бехнама и Сары. Бехнам верхом на коне топчет поверженного сатану с раздвоенным языком змеи. Барельеф, изображающий Сару в ассирийских одеждах, очень плохо сохранился и вряд ли может быть восстановлен.

Могила Бехнама и Сары расположена уже за пределами монастыря, к юго-востоку от него. Над могилой построена небольшая часовня, в круглом зале которой, в нише, под камнем, находится их прах. У купола часовни сохранились любопытные надписи. Три из них, исполненные рельефным шрифтом, на арабском и сирийском языках, приводят имена каменщиков, которые приложили руку и умение для украшения часовни. Четвертая надпись, сделанная уйгурским шрифтом, гласит: ”Пусть мир Хадера-Элиаса, друга Бога, снизойдет на хана, его вельмож и жен”. Эта надпись принадлежит хану Байду.

Самое интересное место этого разрушающегося монастыря — библиотека, расположенная в небольшом помещении рядом с опустевшими кельями монахов. По словам аббата Шито, здесь собрано около 500 рукописных трудов, в том числе Евангелие XII века, Библия XVII века, несколько сотен томов хадисов (преданий) о пророке Мухаммеде, книги XII и XVII веков о церковных обрядах яковитов и сирийских католиков и др. Некоторые из них писаны на пергаменте, другие, относящиеся к более позднему времени, — на бумаге. Для письма использовались расщепленная палочка и специальный раствор, приготовленный из чернильного ореха авс. Большинство книг находится в плохом состоянии, и мне, привыкшему к бережному обращению с древними книгами и документами, было как-то не по себе листать готовые вот-вот рассыпаться на кусочки страницы почерневших древних книг с угловатыми арамейскими письменами.

Монастырь, конечно, не имеет средств для поддержания библиотеки. В монастырской школе в то время училось всего 12 мальчиков и девочек. Срок обучения — два года. Родители школьников, думаю, не столь богаты, чтобы выделить средства на содержание монастыря, его служителей и библиотеки.

Близкое соседство мусульман и христиан в северных провинциях определило и сходство их некоторых обычаев. Так, свадебные церемонии христианских общин в Мосуле и его окрестностях в целом похожи на церемонии мусульман, хотя и имеют некоторые отличия, которые объясняются прежде всего религиозными предписаниями. Для христиан характерна большая простота, поскольку здесь нет строгих ограничений Корана.

После того как девушка найдена и ее имущественное положение признано удовлетворительным и подходящим, в ее дом посылается женщина, которая знает девушку, поскольку не раз мыла ее в общественной бане или Дома. Ее так и называют ”гассаля”, т. е. ”банщица”, моющая в бане. Как только она сообщает родителям юноши, что их выбор не будет отклонен, к родителям невесты посылается один из уважаемых членов семьи или священник. Это называется ”малый запрос”. Если положительный ответ получен и на этот раз, начинается ”большой запрос”, включающий сложное согласование приданого невесты, ее украшений. В прошлом мосульцы-христиане были в основном ремесленниками, поэтому родители девушки предпочитали, чтобы жених был ”человеком ремесленным, а не тем, который живет в долг и много говорит”. Что касается девушки, то она должна быть ”белой телом” и хорошего поведения.

Подписание брачного соглашения у христиан происходит в доме невесты в присутствии родственников жениха и специальных свидетелей, которые не должны быть связаны с молодыми людьми узами близкого родства. Обручальные кольца на руки молодых надевает мать жениха. Девушка целует руки своим родителям, сестрам, теткам и просит у них благословения, перед тем как покинуть свой дом. Так же как и у мусульман, христиане торжественно переносят приданое невесты. В это время у дверей дома жениха стоит гассаля, которая впускает в дом лишь после того, как ей вручат подарок, В воскресенье молодые идут в церковь, где оформленный брак освящает священник. Обычно в этот день супруги зажигают огромную свадебную свечку, которую потом хранят до глубокой старости как воспоминание о самом памятном событии в их жизни. После первой брачной ночи молодая женщина принимает подарки от родителей и родственников. Спустя 15 дней она наносит визит своей матери, и жизнь всех родственников входит в обычную колею. Сама свадьба у христиан справляется с не меньшей пышностью, чем у мусульман. Однако христиане вопросам приданого, выкупа и другим связанным с бракосочетанием имущественным отношениям придают меньшее значение, чем мусульмане.

Христианское население в Мосуле и больших деревнях (Телькер, Тельсокаф, Бакуфа, Эль-Куш, Бартала, Каракош) с большим размахом справляет праздник Рождества. Это торжество отмечают и мусульмане, причем не менее пышно. Рождество празднуют три дня. Люди наряжаются, ходят друг к другу в гости, устраивают игрища. Но вот кончается праздник, и все с облегчением говорят: ”Кончились праздник и связанные с ним заботы”.

В 90 километрах от Мосула я посетил развалины древнего арабского города Хатры (Эль-Хадр). Этот город был не только транзитной станцией на пути караванов, следующих из Сирии в Северный Ирак и далее в Иран, но и важным центром богатого сельскохозяйственного района. Архитектура Хатры, лежавшей на перекрестке дорог, сочетала в себе элементы греческой и римской культур, а также культурного наследия Месопотамии. В храмах города, окруженного двумя рядами стен, каждый путешественник или караванщик мог найти бога, которому он привык поклоняться на родине: здесь были греческие Афина и Дионис, ассирийские Ашшур и Нергал, арабская ал-Лат.

Хатра лежит у сухого русла Эт-Тартара, которая начинается в горах Синджара, идет прямо на юг и теряется в одноименной впадине, наполненной сегодня пресной водой. Эта впадина, по мнению геологов, карстового происхождения, образовалась в результате резкого опускания суши. Поэтому выражение ”провалиться в тартарары” имеет прямое отношение к Тартару и происшедшей много веков назад катастрофе. Сейчас меж зеленых холмистых берегов бежит мелкий ручеек Эт-Тартар.

Первый раз я попал в Хатру в мае. Зеленые холмы были покрыты белой кашкой, желтой сурепкой, персидской ромашкой, терпко пахнущими белыми и лиловатыми цветами. Иногда в Низине как огоньки вспыхивали головки алых маков. Воздух в степи был удивительно свеж, и я невольно вспомнил слова о чистоте воздуха в степи, ”где дышит лишь мышь”, воздуха, напоминающего по чистоте морской.

Хатра в период своего расцвета была опоясана двумя кольцами стен, стоявшими на расстоянии 400 метров друг от друга. В город вели четверо ворот, ориентированных по сторонам света. В центре города находился, дворец, а близ него — дворцовое святилище. Остальные храмы лежали к юго-западу от дворца.

Сейчас сохранились внутренняя стена, защищавшая центральную площадь, и дворец с прилегающими к нему постройками. Снаружи стены находится портик эллинистического храма II века до нашей эры — самого старого сооружения, открытого на территории Хатры. Все здания построены из крупнозернистого песчаника и известняка, добытых в районе вади Эт-Тартар. Этот строительный материал довольно хрупок, поэтому многие горельефы, украшающие фасады здания, статуи царей и знатных людей города разбиты и разрушены дождем и ветром. Некоторые скульптуры сделаны из серого с белыми вкраплениями мосульского мрамора. Они сохранились несколько лучше. За железным мостом через вади я видел несколько карьеров, где кирка каменотеса последний раз звучала примерно 16 веков назад.

Для статуй, изображающих царей и знатных людей Хатры в островерхих шапках, расшитых камзолах, отороченных мехом, и в ниспадающих свободными складками широких шароварах, характерна одна деталь: правая рука поднята к плечу в знак благословения и мира, а левая либо лежит на рукоятке меча, либо держит жезл — символ царской власти. Арабские цари Хатры, находившейся под влиянием парфян, охраняли караванные пути, приветствовали тех, кто шел к ним с миром, и подымались против тех, кто шел на них войной. Символом Хатры был орел. Его изображения украшали знамена и фасад храма города, чеканились на памятных медалях и украшениях. В амуниции царей и на их боевых знаменах всегда присутствовало изображение этого защитника и покровителя степного города-крепости.

Но это не спасло Хатру от разрушения. В 237 году сын и наследник сасанидского царя — Шапур I (243–273), командовавший персидской армией в походе против римлян, овладел Хатрой. Большие запасы продовольствия и воды, поступающей по керамическим трубам из вади Эт-Тартар, сильный, хорошо вооруженный гарнизон во главе с царем Дайзаном, укрытый за двумя кольцами ”заговоренных” колдунами стен, давали надежду жителям если и не добиться победы, то по крайней мере заключить почетное перемирие. Но город был захвачен завоевателями, проникшими через разрушенные стены якобы из-за предательства дочери Дайзана — принцессы Нусейры, которая влюбилась в сасанидского царя и хотела заслужить его благосклонность.

Средневековый историк аль-Казвини приводит рассказ о покорении Хатры: ”Дочь Дайзана Нусейра поднялась на крышу, увидела Сапора (т. е. Шапура. — О.Г.)… Она послала к нему гонца с просьбой узнать, что она получит, если укажет царю, как взять город? „Возьму тебя для самого себя и возвышу над всеми женщинами”, - ответил Сапор. Тогда Нусейра открыла тайну заколдованных стен Хатры: ”Возьми кровь голубки, и смешай ее с менструальной кровью голубоглазой женщины, и напиши заклинание той смесью на шее голубя, и выпусти его. Как только голубь сядет на стену, она разрушится”. Сапрр сделал так, как его научила Нусейра. Стена рухнула, и он вошел в город, где убил десять тысяч человек, и в том числе и Дайзана”. А пышная свадьба Шапура и Нусейры, по свидетельству аль-Казвини, была сыграна в местечке Айн-т-Тимр. ”В первую ночь Нусейре не спалось, она ворочалась на царском ложе, которое показалось ей необыкновенно жестким только потому, что на него попал листочек мирты. На вопрос Сапора, чем не угодили ей ее родители, Нусейра не смогла ответить. Ведь они ее холили, нежили. „Ты не была верной дочерью, — сказал Сапор, — ты не можешь быть и верной женой”. Он приказал поднять ее на высокое здание и сказал: „Не обещал ли я, что возвышу тебя над моими женщинами?” — „Да”, - ответила Нусейра. Затем Сапор приказал двум красивым всадникам привязать ее к хвостам своих коней и разорвать на части”.

Эта легенда, записанная аль-Казвини, одним из корифеев средневековой арабской историографии, распространена в странах Ближнего Востока в различных вариантах, но с одним обязательным концом: дочь, которая предала своих родителей и помогла Шапуру взять Хатру, в конце концов понесла наказание от его же рук. Неверная дочь не может быть и верной супругой — по этому поводу у арабов нет никаких сомнений.

В середине апреля 1968 года в Хатре я был гостем-шейха племени шаммар Машаана ибн Фейсала. Племя шаммар, пришедшее в средние века в Междуречье из Северной Аравии, постепенно оседало на этих землях. В Ираке шаммары живут в северных районах на границе с Сирией и насчитывали в тот период около 600 тыс. семей, в Сирии их примерно 30 тыс., а в северной части Аравийского полуострова, основном районе племени, — 200 тыс. семей. В Сирии и Ираке шаммары главным образом занимаются земледелием; весной они покидают свои деревни и выгоняют скот в степь, как это делают их сородичи в Северной Аравии.

Население Ирака складывалось под влиянием различных этнических групп и народов. Жившие в Нижнем Междуречье (Двуречье) древние шумеры, о происхождении которых до настоящего времени спорят историки и этнографы, начиная с середины III тысячелетия до нашей эры постепенно были завоеваны и ассимилированы семитами-аккадцами. Север Ирака в III тысячелетии заселили ассирийцы, создавшие впоследствии одну из самых могущественных держав древнего мира. В начале II Тысячелетия до нашей эры возникло крупное государство Вавилония. Находясь на стыке караванных путей, соединяющих побережье Средиземного моря и районы Внутренней Азии, земледельческая Месопотамия становилась жертвой то одного, то другого завоевателя. Сюда приходили амореи (семитические племена, выходцы из Аравии), касситы (горные племена, обитавшие на территории современного Западного Ирана), другие племена, а также мидяне (населявшие территорию к северо-востоку от Месопотамии) и персы. В XI веке в Двуречье вторглись турки-сельджуки, в XIII столетии ее правители подчинились монгольским завоевателям, в XIV веке полчища Тимура ворвались на ее равнины и захватили Багдад. Однако арабский элемент был господствующим при формировании иракского народа.

В первые века новой эры сюда из Йемена переселились несколько больших южноаравийских племен. В районе Мосула, как мне говорил шейх шаммаров, живет один из родов племени зубейд, пришедший в Ирак из Аравии, куда, в свою очередь, он переселился из вади Забид в Тихаме (прибрежная равнина на юго-западе Аравийского полуострова). Выходцы йеменского племени бени танук, поселившиеся в Нижней Месопотамии также в первых веках нашей эры, были настолько многочисленны, что создали свое княжество Лахмидов, успешно воевавшее на стороне Сасанидов против извечного противника Персии — Византии.

Бывшая столица Лахмидов, небольшой город Хира, находится в 50 километрах на запад от Дивании. Путь туда лежит по проселочной дороге, проложенной по заболоченным местам до города Эш-Шамия, где выращивают самый лучший в Ираке рис. Из Эш-Шамии, лежащей на одном из рукавов Евфрата, я продолжил путь до города Абу-Сухайра, раскинувшегося на основном русле реки, и через Евфрат по разводной понтонной переправе добрался до Хиры.

Чистый городок Хира не сохранил следов своей былой славы. Ничто здесь не говорило о том, что он был когда-то центром процветающего княжества. Обращает на себя внимание лишь своеобразная кладка стен некоторых домов. Они построены из тонкого квадратного кирпича, положенного таким образом, что стена получается как бы сложенной из ромбов. Я проехал тысячи километров по Ираку, но нигде не встретил такой кладки. Нечто подобное я видел лишь в йеменском городе Забиде, где я бывал, когда работал в Северном Йемене.

Процесс арабизации населения Ирака особенно усилился с началом мусульманских завоеваний. Под зеленым знаменем новой религии племена Аравийского полуострова вторглись на юг Месопотамии, сокрушили разложившуюся империю Сасанидов и подчинили ее вассалов. Они быстро смешались с местным населением, говорившим на родственных арабам языках, и частично восприняли его культуру. Переселение арабских кочевых племен в Ирак происходило и сравнительно недавно. Представители этих племен в XVII–XIX веках постепенно продвигались на север, в плодородную Месопотамию, оседали и, превозмогая характерную для пустынной вольницы неприязнь к земледельческому труду, постепенно, с годами становились искусными землепашцами. Недаром старинная арабская пословица называет Ирак ”могилой арабских племен”, имея в виду бедуинские племена Аравийского полуострова и их переход на оседлое земледелие.

… Мы сидим с шейхом Машааном и его богатыми соплеменниками в большом черном бедуинском шатре. Он сегодня специально разбит здесь для именитых иностранных гостей, но они не приехали из-за дождливой погоды, и я сегодня здесь единственный иностранец.

Сейчас апрель, и тонкая травка лишь пробивается на бурых холмах. Вижу, как стада овец в поисках травы живой серой лентой тянутся с холма на холм.

— Скоро будем стричь овец, — говорит Машаан, указывая глазами на сваленные в углу несколько пар больших ножниц. — В апреле этого делать нельзя: пастбища плохие и будет мало молока. В Хатре стригут овец один раз, а в других местах, где есть постоянные пастбища, их стригут дважды, хотя этого можно и не делать, так как на второй раз шерсть короткая — всего 4 сантиметра.

— Садов у нас не разводят, — отвечая на мой вопрос, говорит шейх, — из-за горькой воды в колодцах…

Пол шатра, где мы сидим, застлан домоткаными коврами с пестрыми красно-зелеными узорами. Черный полог, закрывающий вход, спускается до пола. В интерьер входит и камышовая циновка, украшенная разноцветными шерстяными нитками. Каждая тростинка-трубочка обмотана ниткой какого-нибудь одного цвета, и, когда тростинки сложены в циновку, получился красивый узор.

Полосы шерстяной ткани, из которых сшивается полог бедуинского шатра в Ираке, ткут на самодельном станке из ниток, приготовленных из черной необезжиренной овечьей шерсти. Это — зимнее жилище, и во время дождя ткань набухает, не пропуская воду. Для вентиляции открывают нижний край полога. Мне говорили, что летом палат-к и ставят из простой серой парусины. Вход в палатку, которая, естественно, меньше нагревается, чем черный зимний шатер, обкладывают толстым слоим сухой верблюжьей колючки и обильно поливают водой. Проходящий через этот заслон воздух несколько охлаждается и увлажняется, создавая в палатке свой микроклимат.

Очень большой шатер, где я ночую, разгорожен на две части: первая, устланная новыми коврами, служит гостиной, вторая убранная поскромнее, — жилой комнатой. Иногда, в случае непогоды, часть шатра отводится под овец. Вдруг около палатки раздается заливистый собачий лай. К одному чем-го встревоженному псу присоединяются другие, и весь этот разноголосый хор, постепенно затихая, удаляется куда-то в пустыню. Очевидно, собаки почуяли близко подходящего к кочевью шакала или волка. Выхожу из шатра. Глубокое темное небо безоблачно. Прямо над головой ярко мерцают крупные звезды Большой Медведицы. Они непривычно близко, и кажется, что их можно достать рукой.

Шейх Машаан и другие шейхи шаммаров — влиятельные и уважаемые люди в Сирии, Ираке и, тем более, в Саудовской Аравии и Кувейте. В последнем шаммары составляют большинство солдат, в в Саудовской Аравии они находятся в родстве с правящей семьей ас-Сауд. Более того, люди племени шаммар, равно как и племени инназа, считаются в Аравии аристократами пустыни, хотя и не все арабские племена с этим согласны. В настоящее время дети шейхов племен учатся в университетах и уже пренебрежительно оглядывают шатры своих отцов. Их автомашины — спортивные ”мустанги” и ”мерседесы”, купленные на отцовские деньги от проданного скота и пшеницы, — стоят у палаток.

Шейх Машаан, грузный мужчина, с крупными чертами лица, сидит на ковре перед тлеющими углями. Сейчас полдень. На очаге стоит большой кофейник. Главной трапезе предстоит церемония угощения кофе.

Угостить кофе — в большинстве арабских стран признак почета и уважения к гостю. В Египте, на севере Аравии, в городах Сирии и Ирака кофе с пенкой, с гущей и немного подслащенный подают в полных до краев маленьких чашечках с блюдцами. Все они стоят, как правило, на подносе, и гость берет чашку сам или перед ним ее ставят. Этот напиток везде известен как кофе по-турецки. Приготовление же арабского кофе — совсем другое дело. Арабский кофе подается в небольшой чашечке без ручки и ни в коем случае не подслащивается. Это довольно горький отвар. Хозяин наливает его отдельно каждому гостю сам, наливает чуть-чуть, чтобы закрыть донышко чашки. Кофе выпивается двумя-тремя глотками. Хозяин держит кофейник в левой руке — самое главное и непременное условие — и с тремя-четырьмя чашками в правой обходит сидящих гостей и, начиная со старшего, наливает каждому маленькую порцию. Хорошие манеры не позволяют гостю пить больше трех чашек; возвращая пустую чашку и желая показать, что он больше не хочет кофе, гость должен покачать чашечку из стороны в сторону. В противном случае вам нальют еще.

”Гость — от Аллаха, и шаммары всегда готовы его принять”. Так сказал Машаан, и закипела работа. За пологом палатки резали маленьких барашков, затем их варили в огромных котлах, после чего складывали на большие блюда с рисом. Рис был обильно приправлен жиром, изюмом, миндалем, а также куркумовым корнем, отчего баранина и рис приобретают не только пряный вкус, но и желтый цвет.

Первыми к готовому блюду подходят гости и хозяин. Мы присаживаемся на корточки правым боком к огромному медному блюду с пятью засыпанными рисом баранами. Есть полагается правой рукой, щепоткой, запрокидывая голову и стряхивая в рот рис и кусочки мяса. Не дай Бог коснуться еды левой рукой: сразу покроешь себя позором. Ведь левой рукой совершают омовение. Вдруг следует команда: "Ювазза!” (”Раздавай!”), и один из шейхов, отделив баранью голову, начинает распределять ее мясо среди наиболее почетных гостей. Одному достается глаз, второму — ухо, третьему — язык. Гости ловко рвут мясо крепкими белыми зубами и жуют рис. Вокруг блюда стоит несколько кувшинов с ”лябаном” — кислым, разбавленным водой овечьим молоком. По легкому кивку слуга бросается к гостю с кувшином, наливает в его стакан лябан, который тут же громко выпивается. Иногда рядом с лябаном ставят еще и финики, лучше всего свежие, называемые ”ратаб”, что означает ”сырой”, ”влажный”. Но сейчас их нет, поэтому мы обходимся без десерта.

После трапезы гости благодарят хозяина, а затем, выйдя из шатра, моют с мылом руки и рот. Я также моюсь и, улучив момент, произношу, обращаясь к шейху Машаану, распространенные среди бедуинов формы благодарности за угощение: ”Да вознаградит тебя Аллах!”, ”Да увеличит Аллах твое добро и богатство!”.

Теперь к блюду подсаживаются дружина шейха и личные слуги. Когда же остается немного риса и сильно зажаренного, твердого мяса, к блюду подходят несколько слуг и, что-то громко крича, хватают его за края. Выкрикивая непонятные мне слова, они тащат его ко входу другого шатра. За ним и бросаются откуда-то появившиеся женщины и собаки.

Итак, теперь, когда все нормы бедуинского гостеприимства соблюдены, шейх Машаан и его свита собираются в путь. Он садится в небольшой грузовичок рядом с шофером, а в кузов, как дрова, складываются винтовки. Туда же прыгает его босоногая дружина. Остальные шейхи рассаживаются по своим машинам, а их дети — в спортивные автомобили. Отправляюсь в путь и я.

Еду на север, к Мосулу. Завидев издалека машину, на обочину выскакивают ребятишки. Они предлагают купить черные трюфели — съедобные подземные грибы, которых особенно много весной в этом районе. Трюфели собирают в степи ребята с помощью дрессированных собак и продают их пассажирам автобусов и автомашин, курсирующих по трассе Багдад-Мосул.

По Иракскому Курдистану

Мой путь лежит на северо-восток, в курдские районы Ирака. Выезжаю в Эрбиль из Мосула ранним утром. Дорога идет по новому мосту через Тигр, минует дом местного богача, построенный почему-то в форме индийской пагоды, затем мечеть наби (пророка) Юнеса и рассекает деревню Ниневию, раскинувшуюся на месте столицы ассирийской державы. В Ниневию я въехал через ворота, которые реставрировали иракские археологи. Проехав их уже в обратном направлении, я останавливаю машину, оглядываюсь назад и вижу небольшой пролом, в котором с трудом разминутся две повозки. Насколько наши представления о величии не совпадают с представлениями древних!

Дорога идет на юго-восток, через селения, где рядом с мечетями соседствуют церкви. Но кроме христиан и мусульман в этом районе Ирака живут представители таинственной секты езидов.

В своих религиозных представлениях езиды соединили различные элементы зороастризма, распространенного в древнем Иране, иудаизма, несторианства, ислама и других вероучений. Верование езидов исходит из идеи двух начал при сотворении мира — добра и зла, света и тьмы. Они верят в бога, носителя добра, и в сатану, ”дух отрицания”, называемый Мелек-Тауза. Последний выступает в образе павлина и ревностно следит за выполнением предписанных норм поведения. Бог добр, и поэтому, считают езиды, следует добиваться благосклонности сатаны. Они поклоняются изображению павлина, во время религиозных процессий носят его медную статуэтку, курят перед ним благо он жертвуют золотые и серебряные вещи и монеты, но не произносят вслух его имени, слова ”шайтан” или иного созвучного слова. Они никогда не назовут реку ”шатт”, а спички ”шихата”, как это принято и Ираке. После ритуальных шествий медная фигурка павлина передается на сохранение тому езиду, который во время торжественной процессии сделал самое большое пожертвование.

Езиды не едят мясо петуха, ибо он похож на павлина, рыбу, чтобы ”не разгневать Соломона”, салат, под каждый листок которого ”навсегда проник дьявол”, свинину, мясо газели. Синий цвет, по их мнению, приносит несчастье, поэтому они предпочитают не носить одежду этого цвета. Езиды отпускают длинные волосы, которые заплетают в косицы, а на голову надевают войлочные конусообразные колпаки. Они совершают паломничество к могилам своих святых шейхов, постятся только три дня и декабре. Женщины у езидов пользуются большими, чем у мусульман, правами. Девушки свободны в выборе женихов, и невеста может отказать юноше, который претендует на ее руку. Женщине разрешается вторично выйти замуж, если ее супруг отсутствовал в течение года.

О происхождении названия этой секты существует несколько мнений. Езиды называют себя ”дасини”, что созвучно турецкому названию горы Хаккари — Дасен, находящейся на турецкой территории, на стыке границ Ирака, Ирана и Турции. Они говорят на курдском языке, но среди езидов встречаются различные этнические типы. Некоторые считают, что название секты происходит от слова ”яздан”, что на персидском и некоторых диалектах курдского языка означает ”бог”. Кроме того, существует версия, по которой это название связывают с исторической иранской провинцией Язд. Впервые о езидах писали арабские историки XII века, которые сообщили, что ранее эта секта называлась ”адавия” по имени ее основателя шейха Ади ибн Мусафира, умершего в 1161 году. Другие ученые полагают, что происхождение названия секты связано с именем омейядского халифа Язида ибн Муавии, по приказу которого в районе Кербелы был окружен и уничтожен отряд имама Хусейна. Этим объясняется неприязнь шиитов к езидам, которая сохранилась до настоящего времени.

О происхождении и жизни шейха Ади нет достаточных сведений, хотя иракские езиды, с которыми я говорил, знают о нем. По некоторым арабским источникам, шейх Ади — потомок аристократической мекканской семьи Омейя, члены которой занимали халифский трон в Дамаске в раннее средневековье. Датский путешественник Нибур, странствовавший по Северному Ираку, писал, основываясь, по-видимому, на устных рассказах езидов, что шейх Ади был арабом и выходцем из семьи аш-Шамра ибн зиаль-Джавшана, который принимал участие в убийстве имама Хусейна и стал организатором религиозных гонений на сторонников имама во. времена халифа Язида. Езиды, по словам Нибура, почитают аш-Шамра. Существует также мнение, что шейх Ади — был курдом и исповедовал зороастризм, прежде чем создал свое синкретическое верование, По-моему, и те и другие исследователи могут быть правы. Ведь уже доказано, что некоторые шейхи курдских племен ведут свое происхождение от семьи омейядских халифов, члены которой после захвата халифского престола Аббасидами бежали в неприступные горы Северного Ирака, где и получили приют у курдских племен. Поэтому основатель секты езидов вполне мог быть курдским агой с примесью аристократической арабской крови.

Общая численность езидов — около 150 тыс. В основном они живут в Ираке и Турции. Иракские езиды населяют отдаленные горные районы провинции Мосул, Один из центров, вокруг которых группируется их деревни, — гора Маклуб. Здесь, в Айн-Сифни, живет их духовный глава. Неподалеку от Айн-Сифни, в 12 километрах, находится могила шейха Ади и его первых последователей. Районом концентрации езидов считаются также горы Синджар на северо-западе Ирака, близ сирийской границы.

Как и окрестности Айн-Сифни, район гор Синджар славится своими садами и обилием родников. Средневековый арабский историк Казвини посвятил несколько восторженных строк баням в Синджаре, чище, просторнее и красивее которых он нигде не встречал. Другой корифей арабской средневековой истории, Ахмед аль-Хамдани, писал, что судно Ноя пристало к Джебель-Синджар после шести месяцев и восьми дней плавания. Ной был доволен. Узнав, что вода стала спадать, он сказал: "Да будет благословенна эта земля!”

Тот факт, что езиды забрались далеко в горы, не вызывает удивления. Их преследовали аббасидские халифы, притесняли турки, не разрешавшие езидам выполнять свои религиозные обряды, поскольку они не относились к ”ахль аль-китаб”, т. е. не были, как мусульмане, христиане или иудеи, последователями религиозного учения, в основе которого лежит признаваемое другими святое писание.

Могила шейха Ади находится в горной долине, покрытой деревьями. Долина очень красива и известна под названиями Лалиш и Лилаш. Езиды совершают паломничество к этому месту раз в год, во время своего праздника, приходящегося на 13 октября. Паломничество начинается за десять дней до торжества. Сам мавзолей шейха, видимо недавней постройки, представляет собой небольшую, пустую внутри часовню без украшений, с двумя ребристыми, конусообразной формы куполами. Над ее дверью — изображения двух павлинов и двух львов на мраморной треугольной плите. С правой стороны от входа — закопченное изображение змеи с опущенной головой и вздернутым к небу хвостом.

Воспроизведение змеи связано с известной легендой, распространенной среди езидов. По их преданию, ковчег Ноя неудачно пристал к Джебель-Синджар и получил пробоину. Вода хлынула в судно, и растерянный Ной попросил змею закрыть отверстие своим телом. ”Хорошо, — ответила змея. — Я сделаю это при условии, что ты разрешишь мне кусать людей”. Ной был вынужден согласиться, но вскоре весьма сожалел об этом, так как потоп прекратился, а змеи, расплодившись, стали жалить людей. Разгневанный Ной бросил змею в огонь, и из пепла родились вши, которые пьют человеческую кровь.

В мавзолее, прямо за порогом, стоит большой кувшин с водой; здесь же, в четырех углах, приспособлены места для отдыха. Против входа расположено большое, выложенное мрамором отверстие, в глубине которого покоится прах шейха Ади. Проходя во внутреннее помещение, следует почтительно переступить порог, не коснувшись его ногой. Порог священен: на него кладут монетку в качестве подношения.

К мавзолею шейха Ади примыкает квадратная комната, где находится могила шейха Хасана — последователя и ближайшего родственника основателя секты, известного глубокими теологическими познаниями. Из комнаты шейха Хасана можно подняться в другое, конусообразное и более просторное помещение, украшенное золотым полумесяцем. Несколько помещений приспособлены для религиозных обрядов. В стене полуподвала, например, сделано специальное хранилище для оливкового масла, которое езиды используют для освещения. В строгом, без украшений, прямоугольном зале полуподвала езиды, обратившись лицом к югу, творят свою молитву. Площадка вокруг мавзолея с плотно утрамбованным грунтом служит местом, где собираются паломники. В одном углу площадки — комнатка служителя, в другом — открытый бассейн с родником, который езиды называют ”каниясы”, т. е. ”белый родник”. Здесь совершаются ритуальные омовения; родниковой водой смывают с новорожденных ”родовую скверну”. Нибур писал, что в этот бассейн езиды бросают золотые и серебримые монеты в память об основателе своей секты.

В горах много пещер с родниками, которые также почитаются езидами. В целом вокруг Айн-Сифни расположено около 150 таких мест (”айн” — ”источник”).

В деревнях езидов в первую пятницу нового года устраиваются религиозные игрища — ”таввафи”. И них принимают участие и мусульмане, и христиане. Таввафи продолжаются целый месяц. Подробно об их игрищах мне рассказал мой мосульский друг Саид.

Накануне праздника, в четверг вечером, мужчины и женщины, старики и дети собираются на площади. Ночью они выполняют какие-то свои обряды, а утром встают и едят пшеничную кашу с мясом и жиром (”гариса”), сваренную в отличие от мусульманской без желтого куркумового корня. Гарису парят в огромных котлах и раздают всем желающим.

В пятницу утром собираются музыканты. Они играют на тонких деревянных дудках, называемых ”заная” и изготовляемых езидами, на бубнах и барабанах. Чтобы взбодрить музыкантов, им дают деньги, а разносчики в неглубоких медных пиалах подносят им анисовую водку ”арак”. Езиды не бреются, и, когда они пьют, их длинные усы и бороды мокнут в пахучей водке.

Музыканты стоят в центре круга, а мужчины, обернув головы красными платками, в строченых белых шапочках, в расширяющихся книзу шароварах и войлочных жилетках танцуют с женщинами, маявшись за руки. Женщины езидов очень красивы у стройные, гибкие, красочно одетые. Они закутываются в белую тонкую ткань, украшенную нашитыми бусинками, и в танце похожи на запеленатых стройных кукол, плавно двигающихся по кругу. Танцы продолжаются около трех часов, затем мужчины вскакивают на коней и, стреляя в воздух из ружей, открывают скачки. Потом вновь начинаются танцы, на которых присутствуют члены семьи духовного главы езидов, в том числе обязательно — его жена.

За размышлениями о секте езидов время летит незаметно. Пересекаю мутный приток Большого Заба, и, когда уже разбитая, взбегающая с холма на холм дорога меня настолько укачала, что я готов остановиться и передохнуть, передо мной открывается город Эрбиль — центр одной из северных провинций Ирака. Провинция Эрбиль вместе с провинциями Дахок (Дахук) и Сулеймания входит в Курдский автономный район.

Эрбиль — древняя Арбела, — пожалуй, единственный на севере Ирака город, название которого сохранилось до наших дней. Он упоминается как Урбилим или Арбилим в клинописных табличках правителя "Царства Шумера и Аккада" (2093–2046 годы до нашей эры). В более поздних, вавилонских и ассирийских, памятниках его называют Арба-Илу (Город четырех богов). В эти времена главным божеством города была, грозная богиня войны, плотской любви и плодородия Иштар Арбельская, в честь которой здесь возводились храмы. Это одна из ипостасей ассирийской богини; существовала еще Иштар Ниневийская. В старой крепости, поднявшейся на развалинах древнего города Арбелы, были найдены клинописные таблички с упоминанием имен богини Иштар и ассирийского царя Ашшурбанапала. Ассирийцы считали Арбелу одним из важных стратегических пунктов. По приказу Саргона в городе была сооружена оросительная система, по своим масштабам напоминавшая оросительную систему Ниневии. Уже в более поздние времена через Арбелу прошли войска Александра Македонского. Именно в этих местах в 331 году до нашей эры персидский владыка Дарий III потерпел жестокое поражение от Александра, который после этой победы дошел до резиденции персидских царей Персеполя, как называли ее греки, и в одну из бурных ночей, возбужденный обильными возлияниями и подстрекаемый гетерой Таис, швырнул во дворец горящий факел в отмщение за разрушение персами Афин.

Арбела стала столицей одного из владений Парфянского царства. Здесь похоронены парфянские цари, которые успешно отбивались от Селевкидов. В 1 веке до нашей эры город попал в руки армянского царя Тиграна II Великого, но вскоре вновь перешел к парфянам, заручившимся на короткое время поддержкой римских легионеров. Но со временем союзники стали врагами, и римские императоры Септимий Север (193–211) и затем Каракалин (211–217) захватили Арбелу, но не могли удержать ее под натиском персов. Во времена персов на севере Ирака получило распространение несторианство, и город в самом начале VI столетия стал духовным центром сторонников этого учения, по догматам близких к сиро-православным (яковитам). В период арабских завоеваний Арбела превратилась в рядовой арабский город Эрбиль.

В XII веке правитель Эрбиля Музаффар воздвигнув мечеть, от которой остался лишь минарет, украшенный резьбой по алебастровой штукатурке и похожий по своему декору на ”падающий” минарет в Мосуле. Это — самый значительный памятник средневековья. Аль-Казвини пишет, что тот же Музаффар построил в городе целый квартал, где жили 200 странствующих проповедников-мистиков (суфиев). Они ели и танцевали каждую пятничную ночь. Правитель хорошо принимал всех приходивших в Орбиль суфиев, а отпуская их, давал каждому по динару.

В городе, по свидетельству того же автора, возвышалась мечеть, в стене которой был камень с отпечатком человеческой ладони, что служило поводом для бесконечных пересудов. Сейчас этой мечети нет, не сохранился и квартал проповедников.

Сегодня в Эрбиле среди 150 тыс. его жителей преобладает курдское население, и мне интересно знать, чем отличается он от других иракских городов. Развитие городского строительства нивелирует национальный стиль в архитектуре, и в любом городе Ирака, будь то Мосул или Басра, Эрбиль или Киркук, вы встретите многоэтажные здания из железобетона, построенные в деловом центре, и одинаковые двухэтажные особняки, где живет состоятельный араб или курд, туркмен или армянин. И лишь восточный рынок сохранил национальный колорит. Только здесь вы найдете самые разнообразные изделия местных ремесленников, которые не производят ловкие промышленники Японии и Гонконга.

Крытые ряды скорняков, обувщиков, торговцев овощами, зерном и т. д. расходятся веером во всех направлениях, как рукава большой реки. Немного поплутав по темным переулкам, пахнущим неповторимым букетом пряных запахов восточного базара, я выхожу в ряды, где торгуют тканями местного производства.

Курдский костюм состоит из широких штанов и короткой куртки с поясом. На голове курды носят небольшую шапочку, а поверх нее чалмой завязывают платок определенного цвета. Например, чалма, называемая ”джамадани”, у представителей курдского племени барзан сворачивается из белого платка в красную крапинку. Опытный человек по чалме, обуви, по манере завязывать пояс и белый платок на правой руке без труда определит, к какому племени или району принадлежит тот или иной курд.

Костюм шьют из специальной ткани, выделываемой на ручных станках. Станки узки, поэтому ширина материала не более полуметра. Темно-фиолетовый материал изготовляется из хлопчатобумажной пряжи с добавлением козьего пуха, а полосатый — целиком из козьего пуха. Последний считается очень дорогой тканью. Чтобы показать мне эту ткань, купец вытащил ее из сейфа и тут же спрятал вновь, когда понял, что я не собираюсь ее покупать.

Рядом с торговцами тканей расположены лавки обувщиков. Курдская национальная обувь называется ”клоши” (может быть, наше слово ”галоши” произошло от этого курдского слова?!) и весьма разнообразна по форме и материалу. Близ города Сулеймания изготовляют лучшие клоши. Они имеют из хлопчатобумажных ниток верх и подошву из витых тряпок. На самый носок и на каблук набиваются куски высохшей бычьей жилы, которая служит своеобразной подковой. Торговец, у которого я купил такую обувь, гарантировал, что она будет носиться два года, если, конечно, меня не угораздит пройтись в ней по лужам после дождя. Тряпичные клоши — это летняя обувь. Для ненастной погоды делают клоши с тряпичным вязанным верхом и подметкой из автомобильной шины. На крутых глинистых склонах гор я не раз обнаруживал отпечатки автомобильных шин, оставленные курдскими пастухами, обутыми в зимние клоши. В лавке продавались также клоши, сделанные целиком из кожи. Они не пользуются большим спросом, видимо потому, что в них трудно ходить и зимой, и летом: кожаная подметка сильно скользит на горных склонах, обрывающихся в глубокие ущелья.

Курдские умельцы славятся своими деревянными изделиями. Большие ложки, мундштуки и трубки, огромные гребни для расчесывания шерсти, прялки и веретена, разукрашенные во все цвета радуги, висели по стенкам лавки курда-ремесленника, служившей ему одновременно и мастерской. Большие ложки, которыми мешают кислое молоко, делаются из дерева, растущего высоко в горах. Срубленное дерево сушат три-четыре дня, распиливают на чурбаки нужного размера, а уже из них вырезают ложки. Основным инструментом служит нож в виде небольшого серпа с отточенной внешней стороной. Вырезанная ложка должна быть красивой. Обычным ножом наносится геометрический или цветочный орнамент. Затем изделие натирают соком незрелого грецкого ореха. Сок впитывается в мягкое дерево и высыхает. Красивый темно-коричневый узор остается надолго. Этим же ножом делают небольшую ложку, которой едят рис и разливают подливку. Из дерева курды вырезают также глубокие миски для супа или кислого молока.

Я проехал сотни километров по курдским районам Ирака, и везде, где бы ни останавливался, мне, прежде чем задать деловой вопрос, подносили ковш разведенного на воде кислого овечьего молока. Этот национальный напиток хорошо освежает в жару, утоляет жажду и подкрепляет уставшего и голодного человека. В горах глиняные кувшины с кислым молоком для охлаждения ставят в родник.

Северные районы славятся своим душистым табаком. Может быть, поэтому курды — заядлые курильщики. Я видел курящих курдских женщин, хотя на мусульманском Востоке это считается сугубо мужским занятием, а также курящих 10–11 летних детей. При этом ни женщины, ни дети не прятались от посторонних, а открыто и с наслаждением затягивались крепким самосадом из трубок и самокруток. Хороший мундштук — предмет гордости курильщика, и его вместе с кисетом и обязательным ножом курды носят за широким поясом. Самым ценным считается мундштук из янтаря. Но те, кому такая роскошь не по карману, довольствуются деревянным. Из дерева курды делают не только мундштуки всевозможных размеров и видов, но и целые трубки. Иногда сама трубка изготавливается из камня, а мундштук — из дерева.

Близость гор в Эрбиле чувствуется по порывам холодного ветра, приносящего издалека запахи горьковатого дыма и снега. Это маша первая с товарищем поездка по курдским районам, и вполне естественны и небольшое волнение, и суетливость, с которыми мы собирали свой нехитрый скарб, обменивались репликами по поводу того, что нам предстояло скоро увидеть и услышать.

У нашей гостиницы, лихо затормозив, останавливается английский вездеход ”лендровер” с двумя курдами в национальных костюмах. С этого момента они — наши сопровождающие, которым поручено провезти нас по курдским районам и доставить обратно в Эрбиль. Обращаясь друг к другу и к нам, они употребляют слово ”кака” — ”брат”. Мы убираемся в ”лендровер” трогаемся в путь по горам и зеленым долинам Северного Ирака. Нам предстоит проехать через знаменитые иракские курорты. До первого из них, городка Салах-эд-Дина, примерно час езды.

Дорога идет через невысокие холмы Ханазад, пересекает долину Бастора, где Синаххериб построил водопровод для Арбелы, и, взбежав на холм, называемый на старокурдском языке Бирман или Вирмам, приводит нас к знаменитому курорту. До революции 1958 года иракские короли и дворцовая знать проводили здесь самые жаркие летние месяцы, наслаждаясь прохладой и свежестью зеленых холмов. В период военных столкновений между иракской армией и курдскими повстанцами северные районы Ирака практически были недоступны туристам, которые стали выезжать на отдых в Ливан. Туда же потянулись и кувейтцы, хотя ранее они предпочитали северные районы Ирака, не уступающие по своей красоте и климатическим условиям курортам ливанских гор. В мою бытность в Ираке его северные курорты были запущены из-за военных столкновений между курдами и арабами. Особенно это чувствовалось в Салах-эд-Дине: облупившаяся штукатурка зданий кинотеатра и почты, безлюдные улицы, закрытая бензоколонка. Признание национальных прав курдов и установление мира в курдских районах даст возможность вновь открыть эти курорты для иракцев и иностранцев.

Часа через полтора после Салах-эд-Дина прибываем в Шаклаву — второй крупный курортный район. Дорога, ведущая в город, сбегает в долину гор Сифин-Даг, покрытых стройными тополями, яблоневыми, абрикосовыми, сливовыми и ореховыми деревьями. Местные жители строят в садах шалаши и сдают их в аренду на лето отдыхающим. Название курорта, как считают многие, происходит от наименования деревни Шаклабаз. Средневековые историки упоминают эту деревню как место, знаменитое своими родниками и садами.

Мы проезжаем районы, расположенные к северу Эрбиля. Они известны своими древними памятниками. Не доезжая Шаклавы. справа от дороги, в пещерах гор Сифин-Даг, обнаружены предметы, относящиеся к каменному веку. Минуем Шаклаву. На плодородной равнине Харир под невысокими холмами погребены остатки древних городов и селений. На расстоянии 2 километров от одноименной с равниной деревни Харир на скале на высоте примерно 50 метров видим барельеф человека в остроконечной шапке с пером и в широких шальварах. Некоторые историки полагают, что эта фигура воина в персидском одеянии была выбита в средние века.

Дорога петляет по горному массиву Сабилак. Вдалеке видны большие развесистые дубы. Постепенно спускаясь с гор, мы через некоторое время оказываемся у входа в узкое ущелье Гали-Али-бек. Почти вертикальные стены 10-километрового ущелья сложены из гранита и твердых пород. По дну, перекатываясь с камня на камень, несется бурный приток Большого Заба, который образуется из трех небольших речек: Халифан, Равандуз и Дияна. Сам горный массив не имеет единого названия. Южные отроги называются горами Равандуз, по-видимому, по самому большому лежащему здесь населенному пункту Равандуз, а северные отроги — горами Барадост. Ущелье покрыто кустами и деревьями. Вдоль петляющей дороги — много родников, куда для охлаждения сметливые продавцы поставили бутылки с пепси-колой. Это ущелье со знаменитым водопадом справедливо считается одним из самых замечательных мест на севере Ирака, и сюда стремятся приехать многие любители красоты и экзотики.

Едем уже по чисто курдским районам. Из ущелья путь лежит через небольшую долину реки Дияны. Налево уходят дороги на Килашин и Табзау, направо — на Равандуз. В окрестностях Килашина и Табшу возвышаются холмы, под которыми погребены урартские города.

Равандуз в древности справедливо считался неприступной крепостью: его цитадель расположена на высокой скале, омываемой небольшой рекой; да и в название города входит слово ”дуз”, на старокурдском языке означающее ”крепость”. ”Раман” — наименование курдского племени. Равандуз упоминается в ассирийских хрониках. Он был подвластен царям Урарту и не раз становился предметом спора между иранскими и турецкими монархами.

Дорога идет вдоль речки Раят. Отроги гор Хандрин кое-где покрыты растительностью. Небольшие долины, образованные шумными ручейками, темными зелеными языками сбегают вниз, к каменным обвалам. Видны распаханные поля. На некоторых участках уже колосится пшеница, на других — только зеленеют всходы. Сильный ветер приносит запахи жилья.

Здесь существует интересный обычай: зиму курды проводят в деревнях, на берегу речек, а летом уходят в горы, где строят из тополиных веток шалаши, перетаскивают сюда ульи, необходимый домашний скарб, перегоняют скот и живут до осенних заморозков. Скот пасется на альпийских лугах, но на ночь его загоняют в ограду из тополиных столбиков: в горах водятся хищники — волки, шакалы и даже барсы.

Везде — вдоль речек и ручьев, в горах, деревнях — рощи стройных тополей. Тополя быстро вырастают, и уже через три года крестьянин срубает длинное дерево, а обрезанную верхушку втыкает в землю.

Минуем небольшую деревушку Барселини, в окрестностях которой обнаружена пещера Кусбай-Саб со следами стоянки древнего человека, затем проезжаем Галалу, лежащую у подножия горы Хоркурда. Еще несколько километров — и мы уже видим Сакри-Сакран, покрытую вечным снегом. У подошвы этой горы, на стрелке двух речек — Сакри-Сакран, образующейся из тающих снегов, и Балакати — стоит деревушка Наупердан, что в переводе с местного диалекта курдского языка означает „стрелка”, „место между двумя реками”.

Я сижу на большом валуне и смотрю на гору Сакри-Сакран. Иногда курды называют ее Хассар („холодный”) и добавляют „качал” („лысый”). Передо мной поднимается скалистый утес, освещенный последними лучами солнца. На лысом Хассаре лежит серый снег. Скалы с одной стороны горы темнеют, тень постепенно покрывает подножие, затем вершину, над которой розовые перистые облака плывут к одинокому дереву, наконец все скалы погружаются во мрак. Только гора Хассар еще розовеет в лучах заходящего солнца.

Слева от меня — узкий мостик через ручей. Ручей завален красноватыми и серыми валунами. Зацепившись в воде, нервно бьется тополиная ветка. По камням прыгают трясогузки и синицы с темными спинками и короткими хвостами. На самой стрелке бьет родник. Его обложили камнями и забрали в трубу. Вода холодная, до ломоты в зубах, но очень вкусная. Сюда с пустыми жестяными банками тянется детвора: девочки в цветастых платьях, с мелко заплетенными косичками и мальчики в широких, суживающихся к щиколоткам шароварах. Устроившись на валуне, ребята ловко голышами разбивают еще незрелые грецкие орехи. Орехов очень много — вся долина сплошь заросла ореховыми деревьями.

Во время своей остановки мы познакомились с кака Шлеймоном. Он провожает нас в отведенный шалаш, выдает два толстых ватных одеяла, так как ночью будет холодно. Сквозь крышу шалаша видны крупные звезды, тянет прелью, по сухим листьям шумно шлепает лягушка. Спать не хочется, и я пытаюсь разговориться со Шлеймоном. Этот голубоглазый курд пришел сюда из-под Мосула. Знакомясь со мной, он так и назвал себя — ”кака Шлеймон”.

Прежде чем лечь спать, мы поужинали пшеничными лепешками и кислым овечьим молоком, налитым из охлажденного в роднике глиняного кувшина. На завтрак, по словам Шлеймона, нам также дадут лепешку, масло, варенье из винограда или инжира и, возможно, мед. Обычно обед курдов состоит из чечевичной похлебки с помидорами, куска баранины или курицы. В праздничные дни угощают ”саваром” или рисом. Савар — сухая каша из толченой пшеницы, подобная мосульскому бургулю. Пшеницу отваривают, сушат на солнце, затем толкут в ступе или везут на мельницу. У курдского риса большое и толстое зерно. Рис варят в котле, затем его отбрасывают, а воду сливают. На дно того же котла кладут лепешку и на нее высыпают сваренный рис. Теперь в котел льют кипящее масло или баранье сало, плотно закрывают его крышкой, закапывают котел в горячие угли, и через полчаса блюдо готово.

Шлеймон отказывается от сигареты: он курил с 7 лет, но недавно бросил. Зато он большой знаток табака. Табак по-курдски называется ”тютен” и бывает нескольких сортов. В районе Сулеймании выращивают желтый ароматный сорт ”шавер”, а в районах, где находимся мы, — сорт ”бондар”, тоже ароматный, но коричневого цвета. Как только сходит снег, отведенный для табака участок вспахивают, засевают и закрывают ветками, спасая семена от воробьев. Через месяц появляются ростки. Участок обильно поливают и делают на нем полосы, которые равномерно засаживают выращенной на этом же поле рассадой. В течение трех-четырех дней поле поливают утром и вечером, а затем — один раз в неделю. К осени табак вымахивает на метр с лишним, и тогда приходит время сбора. В Дахоке и Захо (Заху), севернее Мосула, табак рубят под корень вместе с черенками и подвешивают на веревке для просушки. В районе Наупердана собирают только листья. Их пачками складывают на крыше и сверху накрывают ветками, чтобы они лишь не много привяли. Через два-три дня листья нанизывают на нитки и развешивают для просушки. Измельченный табак продается в лавках. Самокрутку обязательно вставляют в мундштук. Даже самый последний бедняк может смастерить себе мундштук из дерева, и если у него нет мундштука, то это первое доказательство его нерадивости и лени.

На следующий день мы отправляемся в окрестности Наупердана. Я впервые вижу, как курдские крестьяне убирают сено. Мужчины и женщины серпами и косами срезают траву и аккуратно разбрасывают ее для просушки. Зима в этом районе, лежащем на высоте 4 тыс. метров над уровнем моря, снежная и холодная, и нужно заботиться о корме для скота. Плоские крыши домов укатывают тяжолым катком. Это тоже необходимо сделать летом, чтобы холодные осенние дожди не проникли внутрь жилища.

Дорога идет вдоль реки Балакатин, несколько раз пересекает ее и карабкается в гору.

Остановку в Хадж-Омране я использую для то го, чтобы осмотреть ульи. Хозяин пасеки кака Амин, старик в большой чалме, с кинжалом за широким поясом, показывает мне ульи, сплетенные из топалиных веток и обмазанные снаружи навозом. Эти длинные, величиной с толстое полено ульи положены друг на друга, как дрова. Рядом стоит плетеная конусообразная корзинка на длинной палке которой снимают с дерева вылетевший из улья новый рой. Заходим в дом, мазанку с плоской крышей и присаживаемся отдохнуть. В комнате для гостей — диван-хана, пол вдоль стен застлан коврами, в центре — войлочная кошма. В левом углу стоит самовар на стене висят три винтовки. Вот и все убранство дома. Кака Амин объясняет, что ковры — из овечьей шерсти, их ткут женщины, но кошму делают мужчины. Перед стрижкой овец моют в реке. Шерсть треплют и складывают толстым слоем на кусок ткани, постеленной на землю. Шерсть скатывают в рулон и катают руками несколько дней, пока она не сваляется в войлок. Кошму окрашивают в краснокирпичный либо в желтый цвет, или делают ее полосатой. Для окраски используются корни различных растений.

Кака Амин ведет меня к сараю, где его дочь и соседские женщины треплют шерсть. Курдское трепало похоже на русскую прялку. Комок шерсти насаживают на большой деревянный гребень, быстро двумя руками вытягивают ее на обе стороны и бросают в домотканый мешок. Затем начинается прядение. На изготовление ковров идет толстая нить, поэтому между двумя столбами натягивают несколько ниток, которые затем плотно скручивают руками.

Я благодарю кака Амина и прощаюсь. Он несколько расстроен, так как самовар, стоящий в углу, уже шумит. Чай здесь пьют три-четыре раза в день с колотым сахаром, и хороший самовар — вещь абсолютно необходимая в домашнем хозяйстве. О русских самоварах знают, но о них можно лишь мечтать, ибо они стали антикварной вещью. Простые самовары поставляли из Ирана, тем более что до иранской границы всего 2 километра.

Мы усаживаемся в ”лендровер”, чтобы возвратиться в Эрбиль. И снова мелькают по сторонам голые горы, зеленые тополиные рощи, стога сена и ручьи. Сильный ветер с запада качает тонкие ветки тополей, шелестящие листвой вслед нашему Лендроверу.

Из Эрбиля мы направляемся в южном направлении, в Киркук. За два часа изматывающей дороги, с горы на гору, как с волны на волну, пересекаем плодородную Эрбильскую впадину. Это единственное место, где до недавнего времени оставалось несколько небольших кочевых курдских племен. Киркук открывается внезапно: с холма видны горящие факелы нефтеперегонного завода и стелющийся жирный дым, серебряные шашечки нефтехранилищ и городская цитадель.

Поездки по Ираку, встречи и беседы с его жителями, знакомство с планами экономического развития еще раз убеждают, что благополучие Ирака зависит в значительной степени от эксплуатации его богатейших нефтяных месторождений. История открытия и добычи нефти в Ираке, борьба иностранных монополий за обладание ее источниками, национализация нефтяных промыслов — все эти проблемы полны драматизма и сложных политических интриг. Как говорят сами иракцы, кроме Тигра и Евфрата в Месопотамии есть еще- третья река — река нефти.

В северных районах Ирака местное население еще в глубокой древности добывало нефть и битум из открытых колодцев и широко использовало их в строительстве, для освещения и отопления домов, при изготовлении лодок. В этой связи изучение перспектив нефтеносности Северного Ирака и организация здесь добычи нефти не представляли большого труда, и поэтому входивший в состав Османской империи Ирак в конце XIX века стал объектом ожесточенной борьбы между иностранными компаниями, добивавшимися нефтяной концессии.

Созданная с участием английского и французского капитала ”Теркиш Петролеум К⁰” в конце 1925 года приступила к разведочным работам в горах юго-восточного Курдистана и в западной части пустыни Ирака. Результатом геологопоисковых и буровых работ было открытие крупного месторождения близ Киркука. В апреле 1927 года в районе Баба-Гургур, в 11 километрах на северо-восток от Киркука, было начато бурение скважин. Через шесть месяцев работы из скважины ударил мощный фонтан нефти, достигший высоты 25 метров. Восемь дней скважину не могли укротить, и в окрестностях образовалось большое нефтяное озеро.

В конце октября 1927 года на заседании совета министров Ирака была оглашена следующая телеграмма, полученная из Киркука: ”Работы по бурению нескольких скважин в районе Баба-Гургур продолжались, когда одна из скважин внезапно выбросила маслянистую жидкость, бившую с большой силой из глубины с дебитом в 29 тыс. баррелей в сутки. Рабочие при бурении этой скважины достигли глубины 1521 фута. Фонтан открылся в 3 часа утра в четверг 13 октября 1927 г. и явился причиной распространения зловонного запаха, нанесшего ущерб здоровью рабочих, техников и местных жителей окрестных населенных пунктов. Во время фонтанирования погибли три американских инженера и двое иракских рабочих. Рабочие смогли закрыть скважину только в 4 часа утра 23-го дня сего месяца после того, как нефть заполнила все окрестные сухие русла рек. Неимущие лица брали нефть для своих нужд и с удивлением созерцали случившееся”.

В последние годы нефтедобычу в Ираке ведут национальная компания Ирака и иностранные фирмы. Разрабатываются южные месторождения, но северные нефтепромыслы, в частности Баба-Гургур, Джамбур, Бай-Хассан, продолжают давать значительную часть нефти, перекачиваемую по нефтепроводам в порты Средиземного моря и Персидского залива. Часть нефти перерабатывается на заводах в Киркуке и Мосуле. Помимо нефти здесь добывают битум и серу. Нефтеносные пласты залегают на небольшой глубине, а в некоторых местах нефть и газ выходят на поверхность в виде небольших родников и колодцев. Здесь некогда стояли храмы огнепоклонников, почитавших голубой огонь. Кстати, в Баба Гургур и сейчас горит газ, поднимающийся по трещиноватой породе из-под земли на поверхность.

Киркук является вторым по экономическому значению городом в Северном Ираке. Здесь кроме нефтеперегонного завода работают фабрики шерстяных и хлопчатобумажных тканей, кустарные предприятия по выделке кожи, производству обуви и др.

Однако Киркук известен не только своими нефтяными месторождениями, но и тем, что здесь живет большая колония туркманов. Как они оказались здесь, за тысячу километров от районов, населенных тюркскими народами? Существует несколько версий, но, на мой взгляд, наиболее достоверна точка зрения относительно их переселения сюда из Анатолии в средние века. Османские султаны, воевавшие с Персией, построили на всем протяжении своей границы военные поселения, которые заселили тюркскими колонистами, вменив им в обязанность защиту своих восточных рубежей. Если посмотреть на карту Ирака, то деревни и города с преимущественно тюркским населением протянулись широкой полосой между курдскими и арабскими поселениями. Если курды выступали на стороне Персии, то туркманы выступали на стороне османских султанов.

В Киркуке я бывал много раз, исходил его шумные базары и узкие кривые улочки городской цитадели, построенной на развалинах дворца Навуходоносора. Здесь, в центре цитадели, в маленькой затрапезной мечети в числе прочих похоронен иудейский пророк Даниил. Тот самый Даниил, который, согласно библейской легенде, был брошен в Вавилоне в ров с голодными львами. Но бог Яхве послал ангела своего, и тот спас Даниила. Мечеть так и называется — Джами наби Даниэль (”джами” — мечеть). Сняв обувь, можно зайти в низкий маленький зал, где находятся могилы. Они закрыты зеленой тканью, а рядом с ними на металлических решетках подслеповатых окон навешаны сотни замков разных калибров и систем. Мечеть бедна, но очень почитаема. Сюда на поклонение библейским пророкам тянутся и христиане, и мусульмане, и иудеи.

Я перебираю свои дневники, где сделаны записи об обычаях киркукских туркманов. Оказавшись в чужой стране, они, как и всякое национальное меньшинство, старательно сохраняют свои обычаи и верования. Их суеверные представления часто совпадают с арабскими, а иногда напоминают и русские приметы. Разбитое зеркало принесет несчастье хозяину. Если ребенок будет часто смотреться в зеркало, он может лишиться разума. Если у женщины вдруг рассыпалась прическа и волосы упали на лицо — быть в доме гостю. Смотреться в зеркало ночью — к скорой дороге, а подметать ночью дом — придется скоро его оставить. Чешется ладонь — к деньгам, а чихнуть при объяснении какого-либо дела — значит сделать ваше объяснение достоверным и неоспоримым. Как везде, женщины в Киркуке более суеверны, чем мужчины. Если женщина хочет стать матерью, она дает обет и после исполнения своего желания обязана его выполнить, например носить траур десять дней в месяце мухаррам по имаму Хусейну или лишь на седьмом году жизни ребенка купить ему новую одежду. Когда в доме неизлечимый больной и ему не помогают никакие лекарства, женщина надевает абаю, чтобы не быть узнанной, и отправляется к ”семи дверям” просить милостыню. На ее стук открывают дверь и, видя закутанную в покрывало женщину с протянутой рукой, подают ой без всяких расспросов символическую милостыню. Беременная, на сносях, женщина не пойдет в гости к другой, находящейся в таком же положении, чтобы не накликать беду на своего и чужого ребенка. Но если все же такого посещения не избежать, нужно послать хозяйке иголку. Белый цвет приносит несчастье, поэтому в молоко бросают кусочек угля, а на куриные яйца наносят черные полосы.

Постоянное соседство с арабами и курдами приводит ко все большему заимствованию туркманами многих обычаев и обрядов этих народов. Одежда туркмана уже не отличается от одежды багдадца, вся разница лишь в названии. Повитуха в Киркуке выполняет роль свахи и вместе с матерью парня ходит по домам, подыскивая ему подходящую невесту. Хну для невесты готовят в доме жениха и бросают туда золотую монетку. Сначала хной красят большие пальцы рук жениха, а затем таз с хной относят в дом невесты. Невеста лишь вылавливает левой рукой из зеленой кашицы золотую монетку и хранит ее у себя. Если эту монетку отдать другой женщине, то она может стать бесплодной.

От Киркука до Багдада немногим более 200 километров, но я намеренно отправляюсь кружным путем — через Сулейманию. В этом городе сегодня проживают 100 тыс. человек, а в самой провинции — более 750 тыс. человек (данные за 1987 год). Это одна из густонаселенных провинций Ирака.

Сулеймания расположена на отрогах горной цепи Азмор. Современный город, хотя и находится в районе с богатыми историческими памятниками, очень молод, и его основание датируется 1781 годом. В этот год курдский феодал Махмуд — паша Бабан, объединивший под своей властью курдские племена джаф, пишдар, хамаванд, азиз, чинкани и др., построил в деревне Мальканди феодальный замок. Последующие правители активно пристраивали базары, бани, мечети, дома для челяди и дружин. К 1784 году этот конгломерат служебных и жилых зданий оформился в шумное городское поселение, куда из Джавлана была перенесена столица эмирата Бабанов. Город нарекли Сулейманией в честь тогдашнего турецкого наместника Багдада Сулейман-паши. По другой версии, город был назван Сулейманией Ибрагим-пашой в честь своего деда Сулейман-паши — одного из эмиров Бабанов. В 1851 году развалившийся в результате феодальных междоусобиц эмират перестал существовать. Турки направили сюда своего представителя в качестве правителя.

Курдские племена этого района всегда отличались непокорностью. Пока крепкая рука эмира сдерживала курдскую вольницу, турки могли быть спокойны. Но в условиях феодальных междоусобиц на курдов вряд ли можно было положиться. Племя джаф, например, всегда выступало зачинщиком нападения на турок и другие племена. Джаф делилось на несколько кланов, причем не все из них одобряли неуживчивость членов своего племени. Иракский историк Махмуд Амин Заки утверждал, что некоторые кланы, такие, как фабади, бабаджани, валядбаги, имами и дарвиши, откололись от джаф и даже ушли в другие страны. Время и условия их переселения неизвестны, но достоверно, что представители курдского племени джаф живут в соседней Сирии и даже в далеком Йемене.

После того как эмират Бабанов перестал существовать, их столица постепенно превращалась в захолустный провинциальный городишко. Сегодняшняя Сулеймания не отличалась бы от других иракских городов, если бы не горный ландшафт, живописные одежды курдов да их отличная от арабской речь. В конце 60-х годов курды получили автономию в рамках Ирака, и здесь, в Сулеймании, создан курдский национальный университет. Это вполне обоснованно. Многолетнее существование эмирата Бабанов в известной степени закрепило культурные традиции, создало предпосылки для развития национальной курдской поэзии, диалекта курдского языка. В Сулеймании жили многие известные курдские поэты. В XIV веке здесь творил Салех Эфенди, а в начале нашего столетия — Ахмед Мухтарбек, известный своими касыдами о Курдистане и его красотах.

В Сулеймании и ее окрестностях существуют два влиятельных мусульманских суфийских, или дервишских, ордена. ”Дервиш” (”нищий”, ”бедняк”) — термин для обозначения члена религиозно-мистического братства. Один из них, кадирия, основан Абд аль-Кадиром аль-Джилани в XII веке. Он родился на южном побережье Каспийского моря, в Гиляне, где в то время жили родственные курдам племена дулейм. Центром ордена является Сулеймания; здесь устраиваются соответствующие религиозные мистерии. Основной обряд этого и многих других суфийских орденов — ”зикр” (”(упоминание”, ”память”) — духовное упражнение с целью ощутить в себе божественное присутствие. Он состоит в поминании имен Бога, ритмично повторяющемся до бесконечности то вслух, то мысленно, часто сопровождающемся определенными движениями. Вероятно, зикр способствовал распространению ношения четок, состоящих из 100 зерен по числу имен Аллаха. В братствах существовали две традиции зикра: индивидуальный, или личный, отправляемый уединенно, с покрытой головой, громким голосом, шепотом или про себя; коллективный, отправляемый громко вслух на совместном собрании общины (обычно в ночь на пятницу) или во время радений. Цель обоих зикров — вызвать у суфия состояние экстатического транса. В результате в некоторых братствах появилась практика стимуляторов (кофе, алкоголь, наркотики). Каждым орденом руководит главный настоятель (пир, шейх), который обладает неограниченной властью над членами братства: они в его руках, ”как труп в руках обмывальщика”. Суфийское братство кадирия знаменито ритуалом отправления коллективных радений, индивидуального, тихого зикра и громкого, общего. Члены группы кадирия в Курдистане носят длинные волосы, но бреют бороды и усы.

Второй орден, накшбандия, более популярен на равнине Шахрзор. Его основателем, вернее, одним из его основателей был Баха-ад-Дин Мухаммед ан-Накшбанди, таджик по происхождению. Он родился в 1318 году в небольшой деревушке, расположенной в 3 километрах от Бухары, в семье ремесленника (”накшбанд” — ”чеканщик”). Это селение называлось ”Касри хиндуван” (”Замок любви”). Впоследствии в честь Баха ад-Дина оно было переименовано в ”Касри арифан” (”Замок ученых”). Почти всю жизнь ан-Накшбанди провел в Бухаре и окрестных селениях: здесь он учился, здесь он проповедовал свое учение, здесь же он умер. Похоронен Баки ад-Дин в Бавадине — местечке недалеко от Бухары, где и сейчас стоит его мавзолей — место паломничества в Средней Азии. Члены ордена готовы были терпеть превратности на ”пути” мистической жизни без показных обрядов, руководствуясь рассуждением ”внешнее — для мира, а внутреннее — для Бога”. Ан-Накшбанди отвергал показную набожность и обрядность, уводящие в сторону истинного мистика: 40-дневные посты, бродяжничество, нищенство, публичные радения с музыкой, пением и танцами, громкий зикр. Основой пути он считал страстное влечение к истине и тихий зикр (”Выбей, вырежи в своем сердце поминание имени божьего”). Тихий зикр, по его учению, может быть и коллективным.

Когда учение бухарского проповедника впервые проникло в Курдистан, точно не установлено. Но известно, что некий шейх Халед в период правления Махмуд-паши Бабана призывал на базарах Сулеймании громко прославлять Аллаха и упоминать его имя в соответствии с указанием шейха ан-Накшбанди. Бабаны же, больше симпатизируя ордену кадирия, выслали шейха Халеда в Багдад, а затем в Сирию. Надо сказать, что кроме Средней Азии и Курдистана орден получил распространение в Малой Азии, на Кавказе и на юге Индии, но так и не обрел популярности в арабском мире.

Наша поездка по Курдистану подходит к концу. Еще раз прохожу по улицам города Сулеймании, на каждом шагу замечаю приметы нашего времени: курдские крестьяне везут шерсть и табак на ковровую и сигаретную фабрики, вдали поднимается дымок цементного завода, на базаре продают рыбу, выловленную в водохранилище Докан, которое образовано плотиной на Малом Забе. Эта плотина была построена в 1958 году, а позднее на ее базе с помощью СССР была создана небольшая гидроэлектростанция. Прощаемся с городом и возвращаемся в Багдад.