Первый публичный выход короля Карлоса II был обставлен как торжество общенационального значения. Несмотря на сопротивление части испанской знати, не признающей английского регента, державшегося у власти на французских штыках, событие привлекло внимание всей верхушки страны.
В сопровождении охраны из драгун и полиции, организованных по парижскому образцу, юный король выехал верхом на белом пони из резиденции Габсбургов. Дворец был отремонтирован после пожара, устроенного Сартаковым, а в его устройство внесены необходимые изменения для поддержания гигиены.
Колонна двигалась среди восторженной толпы. Нельзя сказать, что горожане ощутили какие-либо притеснения от смены власти. Наоборот, уровень налогов снизился до французского, выросла свобода торговли, исчезли таможенные рубежи с обоими соседними государствами, появились новые рабочие места. Но испанцы, особенно знатные, еще слишком хорошо помнили золотой для своей страны XVI век, когда австрийские и местные Габсбурги доминировали в Европе, а колонии были самыми крупными и богатыми. Комплекс великой державы рассасывался медленно и болезненно. Поэтому знак того, что вскоре власть возьмет «родной» и вполне здоровый правитель, пришелся по сердцу разным социальным слоям: верхушка надеялась на возвращение прежнего легитимного уклада, а средние и низшие слои рассчитывали на сохранение позитивных экономических перемен.
У собора Святого Исидро король спешился, подошел к оцеплению, сдерживающему ликующих мадридцев, поприветствовал их взмахом рук, а затем раздал несколько золотых монеток тем, кто выглядел наиболее бедно. Карлос выглядел вполне достойно и ничем не напоминал уродливого имбицила с вечным слюнявым «ва-ва-ва». Восторг не знал границ.
После торжественного богослужения монарх пешком дошел до храма Единого, здание которого в добровольно-принудительном порядке изъяли у католиков, там выстоял еще одну, на этот раз короткую службу. Затем силы оставили его, охрана подхватила августейшего ребенка и посадила в карету. Несколько смазанный конец никак не сказался на пропагандистском эффекте. На улицы Мадрида вынесли столы, казна оплатила полсотни бочек вина. Народ от души радовался выздоровлению своего господина, звучали здравицы в его честь. Люди благодарили Христа и периодически упоминали Единого, который, как известно, тоже приложил руку к доброму делу.
Службы прошли и в региональных городах, где вознесли хвалу Господу за исцеление короля. Пусть на периферии торжества не сопровождались столь шумным ликованием, шансы на успех для оппонентов регента, и без того невысокие, скатились к нулю.
В соседней Португалии, полтора месяца назад без особого шума утратившей суверенитет, жизнь била ключом. Французы, принудительно вошедшие в пятидесятипроцентную долю в Вест-Индской компании, владевшей Бразилией, развили кипучую деятельность. Они объявили, что подымут цену акций остальных пайщиков до прежнего уровня за счет перевооружения компании на парусно-паровые корабли. С мая вокруг бухты Мар де Палья расчищались площадки для закладки баркентин. В город приехали Раджа и консультанты-судостроители из Роттердама.
На окраине холдинг «Ван Нааген» приступил к возведению металлургического завода. В городе образовывались десятки новых предприятий с национальным, французским и голландским капиталом. Хозяева существовавших ранее фирм прикидывали барыши от ликвидации импортных пошлин во Франции, Испании и Провинциях. В Лиссабоне и Порту открылись отделения банка Голдберга.
Французские драгунские батальоны, патрулировавшие столицу, нервировали местное население. Но заодно перевооружалась и реорганизовывалась местная армия. Нарезное стрелковое оружие получили три полка, построенные по новому образцу, их обучение взяли на себя французские инструкторы.
Ущемленными себя чувствовали лишь кортесы, понимавшие, что политическая власть начала быстро перетекать от них к странному союзу Педру II и республиканцев. Но ни их благосостояние, ни общий уровень жизни никак не уменьшались. Так как Португалия формально сохраняла независимость, протестных настроений было немного даже у верхушки. Единственное, что омрачало горизонт, так это заявленный курс на постепенную ликвидацию работорговли. Французы уже запретили рабство в метрополии, но португальцы не понимали, как можно жить, отказавшись от этого обильного и стабильного источника доходов.
Лиссабонский храм Единого еще не мог похвастать большой паствой, но она постепенно росла. Филиал парижской Сорбонны готовился к началу занятий с 1 сентября. Открылась первая городская баня, посещаемая преимущественно французами и голландцами. Самая западная столица материка начала медленное движение к стандартам, которые задавала Миссия. Но никто из ее жителей не подозревал, что все проводимые социальные и экономические реформы подчинены одной цели — созданию особо убойного оружия для войны в другое время и в другой вселенной.