Война в Берлине не сильно пока что ощущалась. Да, продукты были по талонам, вынужденно ограничили нормы потребления, но не такие уж и зверские, с нормами блокадного Ленинграда не сравнить. Правда, балтийская рыба исчезла из рационов, но это постарались наши польские «друзья», вилы им в бок и триста чертей в их жадные глотки! Следы боев, которые в городе оказались не такими уж и масштабными, давно прибрали. Да, патрули встречались если не на каждом шагу, так на каждом перекрёстке точно, чуть более чем обычно, но немцы никакого недовольства этим не проявляли — орднунг, так его! Документы проверялись у подозрительных особ, но опять-таки, никакого шума и возмущения: проверяют, значит имеют на то основания. Сразу поле Нового года Гинденбург развернул всё-таки ожидаемое наступление на Любек. Были раздавлены последние очаги сопротивления в Гамбурге. Так что освободились силы, которые можно уже использовать для наступления. И это отборные войска, которые смогли наскрести со всей округи. Костяк наступавших составляли ударные части — несколько офицерских батальонов, все, как один, ветераны Империалистической. И, самое главное, были у них и бронеавтомобили — хотя и сделаны в пожарном порядке в мастерских флота в Киле, тем не менее, эти блиндированные автомобили имели пулемет, а некоторые даже пушки. Смешные двадцатимиллиметровые скорострелки, пушки Беккера. Впрочем, этот предшественник знаменитого Эрликона неплохо проявил себя да и имелись они на складах флота в достаточном количестве. После войны патенты на это орудие переданы в швейцарскую фирму SEMAG, которая успела не так давно разориться и сейчас улучшенный вариант этой скорострелки под новый патрон производила уже фирма «Эрликон». Но тут представлены настоящие раритеты прошлой войны. И всё равно они доставляли массу неудобств обороняющимся войскам. Командовал обороной Любека полковник Рихтер (он же Кирилл Афанасьевич Мерецков), начальником штаба у него был полковник Брехт (он же Матвей Васильевич Захаров). И в их распоряжении кроме полицейских частей, ставших красной гвардией и ополчения Любека была придана 2-я интербригада, которая состояла из немецких коммунистов, но командные должности там занимали советские военспецы и работники Коминтерна, прошедшие подготовку на военных курсах в СССР. И в эту бригаду была откомандирована и Лина. Моя Лина. Впрочем, тут ее звали Полина (Полли) Полански. У кого-то из работников Коминтерна своеобразное чувство юмора. Я, конечно же, расставаться с ней не хотел, знал, что Лина девушка увлекающаяся, может попасть в переплёт, потому что осторожность — это не ее лучшая черта[16].
Мне же пришлось задержаться в Берлине. Потому что стал назревать конфликт с Радеком. Во-первых, Карлуша явно завидовал моей журналистской славе. Он считал себя звездой первой величины, а тут приезжает Кольцов и его материалами начинают в морду руководителю делегацией тыкать, а когда оказалось, что у меня полномочий чуть поболее, чем у него будет… Тут вылезли и во-вторых, и в-третьих. Не даром Радек считался близким соратником Троцкого. И, как его, ушедший слишком рано в небытие патрон, терпеть не мог конкурентов. Тем более. что он считал, что за его плечами вся мощь Коминтерна, а эта организация по своему статусу котировалась выше ВКП(б). Пока что выше. Конечно, реально ситуация была уже немного иной, но в международном коммунистическом движении традиционно иллюзия Коминтерновской мощи сохранялась, хотя бы для того, чтобы не допустить создания троцкистского Интернационала. Правда, без настолько харизматичного лидера, это было и весьма проблематично, но… Бережёного Карл Маркс бережёт.
Если вы думаете, что я не пытался поговорить с Карлушей, так это неправда. Пытался. Но ничего хорошего из этой попытки не получилось. Как раз тот случай, когда попытка — пытка. Если присмотреться, то Радек годился на звание Демона революции куда больше, чем Троцкий. И внешность у него подходила для подобной репутации, да и как человек он был несомненно талантливой, яркой, но и безмерно подлой личностью. Об его любви к интригам и манипуляциям знали все, а весьма острое перо еще и придавало лоск интеллектуала, которым он, несомненно, и являлся. Вот только интеллект его весьма и весма своеобразный. В нём соединялись весьма трезвые рассуждения и какая-то звериная жестокость. Он настаивал на введении красного террора на территориях, контролируемой республиканским правительством. И наплевать на то, что это оттолкнёт народные массы от правительства — в светлое будущее людей надо было подталкивать штыком и прикладом, а сомневающихся оставлять на обочине в виде хладных трупов. И Радек сумел увлечь своими идеями значительную часть левых. Его политическая позиция была простой: коммунисты должны захватить власть через диктатуру пролетариата, тем более что процент рабочих в стране намного больший, чем в той же отсталой России, но у нас получилось ТАМ, значит, должно получиться и ЗДЕСЬ. У вождей мировой революции имелась одна общая черта, которая мне настоятельно не нравилась — это презрение к человеческим жизням. Всего лишь как к восполняемому ресурсу. По итогам нашего разговора Радек написал про меня статью, обвинив в пораженчестве и примиренчестве. Пришлось напрягаться, ответить памфлетом «Мрачный карлик Мировой революции».
Вот когда я серьезно пожалел, что не отзывается Кольцов. Но напрягаться, так напрягаться. Получилось жестоко и хлёстко. Тринадцатого января Радека отозвали в Москву. Он накануне выступал на митинге в Дрездене перед бойцами Республиканской армии. В этот день он казался всем особо взвинченым, требовал жестоко и принципиально беспощадно бороться с контрреволюцией, которая готова уничтожить Веймарскую республику и вернуть в Германию прогнившую монархию. Как оратор, он во многом уступал своему товарищу Троцкому, чувствовал это, и еще более этим фактом раздражался. Рано утром недалеко от Мерзебурга его машина попала под обстрел разведывательного отряда белогвардейцев. Карл Бернгардович Радек получил тяжёлые ранения и скончался от ран двадцать девятого января тридцать четвертого года. Могу сказать абсолютно точно, что никто из наших к этому руки не приложил: случайность, на которые богата любая война, тем более, гражданская.
Теперь пришлось писать статью — эпитафию. Но, как говориться, о мертвых или хорошо, или никак. Но это не в данном случае. Пришлось подчеркнуть и его положительные черты, заслуги перед Революцией, но и пройтись по троцкистским идеям, подчеркивая при этом, что в рамках внутрипартийной демократии он, как любой рядовой партиец, имел право на свое мнение и мог его отстаивать. Конечно, если бы его позиция была официально осуждена партией, то получился бы другой коленкор, но пока так. Говорили, что эта статья не понравилась очень многим на самом верху, но кто-то ее воспринял очень хорошо, как и предыдущую. И я подозреваю, что хорошо знаю, кому она пришлась по нраву.
А четырнадцатого января я выехал в Любек. Надо было самому на месте посмотреть, что там происходит и чем можно помочь. Дело было в подавляющем преимуществе белых в артиллерии — в первую очередь, за счет морских пушек. В мастерских Киля белые соорудили два бронепоезда, на которые поставили морские 105-мм орудия (подобные стояли на легких крейсерах и некоторых эсминцах). И эти два панцера доставляли нам массу неприятностей. А еще флот. Правда, он обстреливал город всего один раз, но канонерские лодки, имеющие небольшую осадку и мощную артиллерию постоянно работали по приморским позициям 3-ей республиканской армии, которая обороняла Любек. Надо сказать, что Мерецков подготовился к обороне города, при строительстве укреплений создавались мощные рубежи обороны. Учитывая опыт Империалистической и зная о наличии у противника мощной артиллерии, бойцы и добровольцы из местного населения вырыли километры окопов в полный профиль с блиндажами и запасными позициями. И таких линий сделали три. К двенадцатому числу две из них были заняты противником. Фактически, бои уже шли неподалеку от границ города.
Когда я прибыл в Любек, обстановка в городе оставалсь крайне напряженной. Больницы забиты ранеными, правда, хаоса не было — чувствовался военный порядок. Но вот нормы продовольствия заметно урезали даже по сравнению с остальной страной — сказывалось большое количество военных. Город патрулировали отряды ополченцев. Пока я добрался до штаба, трижды проверяли документы, в самом штабе такую же процедуру прошел два раза.
Кирилл Афанасьевич Мерецков принял меня сразу же, вот, не поверите, я его сразу и не узнал — как-то привык к другим изображениям, а тут он молод и свеж, да и прическа непривычная — короткая стрижка, вообще он мне показался слишком молоденьким и, не знаю, готов ли он был к этой работе. Но, во-первых, он проходил обучение в Германии и знает, как думают и действуют немецкие командиры, во-вторых, был начальником штаба целого округа (Белорусского), а ему начштабом дали проверенного специалиста — Захарова. Пусть тот еще таких высот не достиг, но человеком оказался целеустремленным и мужественным.
При этом важно, что они оба последнее время работали в Белорусском военном округе, знали друг друга, то есть были небольшим сработанным коллективом, правда, должность Мерецкова была побольше, фактически, Захаров — его подчиненный, эта же ситуация оставалась и в 3-ей армии.
— С чем прибыли, товарищ Мартинес? — поинтересовался Мерецков, когда я зашел в его кабинет. Надо сказать, что он был обставлен по-спартански лаконично: стол, несколько стульев, карты и шкаф с бумагами. Да, еще массивный сейф. На столе лампа под зеленым абажуром и письменный прибор.
— Мне поручено организовать вывоз в Росток промышленного оборудования и специалистов местных предприятий. Планируется отправка каравана из Ростока в Ленинград в апреле месяце. Но в связи со сложной ситуацией в городе решено поторопиться с эвакуацией.
— И что вас интересует в первую очередь?
— Оборудование завода «Orenstein Koppel».
— Да, тут получается не очень хорошо. Мы на нем наладили производство бронеавтомобилей для нужд фронта. Без ножа нас режете.
— Я мог бы сказать, что это приказ. Но не буду. Предлагаю посмотреть, что необходимо вам оставить, я так понимаю, что сами автомобили вы тут не делаете, а только их блиндируете и оснащаете оружием.
— Верно.
— Тогда у нас есть два варианта — использовать для этого портовые мастерские, а завод вывозить. Они производят очень важное оборудование — и для железных дорог, и строительное. Есть договоренность с его владельцем, что мы размещаем производство у нас в СССР и они получают там паевое участие плюс мы им компенсируем его стоимость. Это было непросто, но они согласились. Поэтому никаких препятствий для вывоза нет, тем более, что есть согласие и на привлечение рабочих и инженерных кадров для налаживания производства.
— Хорошо, окажем содействие, правда, учтите, у нас с людьми напряженка, вам придется привлекать для этого рабочие руки самостоятельно.
— Потом меня интересует завод «Hochofenwerk Lübeck» — но оттуда мы ничего не позаимствуем, кроме специалистов, так же и с верфью «Flender-Werke», тоже только квалифицированных рабочих и инженеров попытаемся привлечь ля работы в нашей стране. А вот оборудование компании «Drägerwerk» надо будет аккуратно вывезти. Там с хозяевами не договорились, а это производство медицинской техники, которая у нас в дефиците.
— Ну, тут я точно не специалист, это ведь надо как-то замаскировать, операция получается противозаконная.
— И последнее — это производство оборудования для пищевой промышленности, в том числе для переработки рыбы. Сами знаете, насколько важно решить вопросы продовольственной безопасности страны, а возможность за короткое время построить несколько консервных заводов — это дорогого стоит.
— А с этим как? — поинтересовался будущий маршал.
— Тут есть договоренности — всё будет оплачено по факту поставки на склад порта Росток. Учитывая войну, мы покупаем это оборудование чуть дороже цены металлолома. Хозяева боятся, что их имущество будет просто уничтожено, ведь на военные действия страховка не распространяется, это форс-мажор.
В общем, переговорили. Мерецков мне понравился — он вел себя совершенно спокойно, был вежлив, вообще, не высказал неудовольствия, что его отвлекают от важных дел, в целом оставил очень положительное впечатление. Чуть больше мне пришлось общаться с Захаровым, который решал основные организационные вопросы — через него шло обеспечение транспортом, то есть вся логистика. И без его помощи у меня ничего бы не получилось.
Решив самые важные организационные вопросы, я нашел Лину. Она была в штабе 2-й интербригады имени Парижской коммуны. И она была ранена. Нет, ничего серьезного, но ведь не сообщила мне про ранение шальным осколком, не хотела расстраивать. Ну, у неё получилось. Я был расстроен. Клялась, что не будет лезть в самое пекло, но я ей не поверил. Но зато с ее помощью решил разобраться с оборудованием. У супруги тут есть несколько боевых товарищей, с которыми она ходила за весьма условную линию фронта — они, оказывается, произвели несколько подрывов на железной дороге, сумели даже один бронепоезд повредить. Нет, под откос его полностью не пустили, но эту подвижную батарею перетащили в Киль ремонтировать. На отходе Лина получила пулю в плечо, та прошла по касательной, фактически, царапина, но… звоночек неприятный. В общем, в этом ее небольшом коллективе было несколько саперов, а это было как раз то, что мне нужно.
Восемнадцатого в восемь утра началась артиллерийская канонада — очередное наступление на город. Завод «Drägerwerk» находился на окраине города, правда, там до фронта не очень-то и близко. Но рабочих на нём не было, только немногочисленная охрана. В четверть девятого наши саперы подорвали два заряда — один недалеко от проходной, второй разворотил одну из стен довольно высокого забора. На заводе началась паника, через три минуты еще один заряд взорвался совсем недалеко от проходной. Этого оказалось достаточным — охрана быстро покинула предприятие. Еще через четверть часа к проходной подъехала небольшая колонна — грузовики и несколько кранов, погрузчик. Группа товарищей, бойцов интербригады (среди них было несколько бывших работников этого завода) оперативно занялись демонтажем оборудования, благо, оно было не настолько массивным, как могло бы быть. Я в это время с товарищем Рамоном (он же Михаил Волков) посетил заводоуправление, где мой коллега взломал сейф и вытащил комплект технической документации.
Банальный грабёж? Ну да, банальный. Вот только потом саперы заложили под стены еще несколько зарядов и обрушили их. В обломках осталась пару станков, которые неудачно сорвали с креплений, так что была видимость, что тут просто разнесли здание артиллерией. Надеюсь. Никто экспертизы проводить не будет.
Мне нужно было, чтобы Любек держался. И он держался! Двадцатого в устье реки Траве вошел крейсер «Берлин», эта старая посудина времен Империалистической использовалось как учебное пособие, но на его вооружении было десять 105-мм скорострельных орудий, так что это было очень и очень серьезно. За крейсером шел караван с десантом. Замысел был весьма простой — взять город при помощи десанта, а орудия «Берлина» должны были навести шороху в городе и порту, заставив его революционный гарнизон или капитулировать, или отступить.
Но… не получилось. Командование Рейхсмарине знало, что в окрестностях Любека береговых батарей нет. Но у республиканцев на складе нашлись две 135-мм полевых пушки К09. В свое время их было сделано всего четыре штуки. Посчитали их избыточно мощными и выпуск прекратили. Одна досталась в качестве трофея бельгийцам. А вот эти две поставили в устье реки так, чтобы они контролировали Любекскую бухту. «Берлин» был легким бронепалубным крейсером. А артиллеристы на берегу оказались более чем квалифицированными.
После короткого жаркого боя «Берлин» получил такие повреждения, что вынужден был убраться восвояси. Одно орудие моряки смогли накрыть своим огнем, но второе сумело не только добиться двух попаданий в крейсер, но и дважды попало по передовому транспорту, который стал быстро тонуть. Из четырехсот десантников, попытавшихся достичь берега, в плен попало девяносто шесть человек, которые были тут же расстреляны. Гражданская война избыточно жестока, что тут поделать? Белые тоже с красными не церемонились. В Ольденбурге республиканцев расстреливали пачками.
К концу января ситуация под Любеком нормализовалась — сюда перебросили всю авиацию республиканцев (в том числе переделанные под бомбардировщики гражданские самолеты) и это позволило удержать позиции и даже заставить монархистов откатиться назад. Я оставил Лину в городе, но уже с заданием проконтролировать вывоз оплаченного оборудования и эвакуацию ценных специалистов. Чтобы не лезла снова за линию фронта. А мне пора было в Берлин — пришла пора решать золотой вопрос.