Война Братьев

Глава 1 Токасия

Аргивский археолог сняла очки и потерла уставшие глаза. Песок здесь был повсюду, особенно его было много, когда из сердца пустыни дул западный ветер. Пустынный бриз был едва ли прохладнее, чем жар от углей в кузнечном горне, но Токасия радовалась и этому. Без ветра на раскопках было совсем душно и жарко.

Пожилая исследовательница сидела за резным столом, этаким деревянным чудовищем с толстыми изогнутыми ножками и массивной столешницей, инкрустированной перламутром. Это был дар одной благородной аргивской фамилии, наградой археологу за «наставление на путь истинный» ее юного представителя. В личных покоях Токасии — палатке из бледно-серого томакулского брезента, установленной на открытом всем ветрам песчаном холме, — бывшая семейная реликвия выглядела просто смешно.

Подарок был щедрый, и Токасия могла лишь предполагать, во сколько обошлась дарителю его доставка сюда. Пустыня сыграла с подарком злую шутку. Лак был почти полностью уничтожен ветром — поднимаемый в воздух мелкий песок действовал не хуже наждачной бумаги, — а дерево растрескалось, так как жара вытопила из него всю влагу. В кабинете какого-нибудь высокопоставленного аргивского чиновника этот предмет мебели чувствовал бы себя отлично, пустыня же показала себя куда менее гостеприимной. И все же это был стол, абсолютно ровный стол — то, чего так не хватало Токасии.

В данный момент перламутровая инкрустация была скрыта от глаз свитками в футлярах и обзорными картами, придавленными разнообразными ржавыми железками. Легкий ветерок теребил свисающие со стола бумаги. Токасия же пристально разглядывала лежащий перед ней предмет из синеватого металла и пыталась разрешить заключенную в нем загадку.

Предмет выглядел как пародия на человеческий череп — с лицом летучей мыши и холодными бесстрастными глазами из цветных кристаллов, вставленных в корпус из неизвестного сплава. Синеватый металл выглядел ковким и мягким, как медь, его можно было гнуть и мять, но едва аргивянка отнимала руки, как он моментально восстанавливался и принимал исходную форму. На внутренней стороне черепа ученая обнаружила транские значки, которые Токасия прочитала как «су-чи». В том, что читаются они именно так, Токасия была уверена, но значение самого слова оставалось для нее тайной. Это могло быть что угодно — название существа, имя его владельца или клеймо создателя.

Похожая на волчью клыкастая нижняя челюсть выдавалась вперед. Съемная верхняя часть черепа скрывала паутину синих металлических проводов, между которыми красовался большой, цвета старого стекла драгоценный камень с длинной продольной трещиной.

Токасия вздохнула. Даже если землекопы отыщут остальные детали этой транской машины, она едва ли будет работать. Повреждения слишком велики: даже если удастся собрать ее заново, все равно останется проблема — разбитый драгоценный камень, источник ее силы. Из подобных камней, найденных за время раскопок, целыми и сохранившими работоспособность оказалась лишь пара пригоршней. Эти камни сияли всеми цветами радуги, от них работали старинные транские устройства. Самые большие кристаллы ученая отсылала домой в Аргив для дальнейшего изучения и в качестве платы за разного рода услуги, прежде всего за поставки припасов и инструментов.

На угол стола легла тень, и Токасия подскочила от неожиданности. Она была настолько увлечена камнем, что не заметила, как в палатку кто-то вошел. Археолог подняла глаза и увидела Лоран. Токасия подумала, сколько же времени девушка простояла здесь, ожидая, пока на нее обратят внимание.

Лоран была из знатной семьи, и Токасия считала ее своей лучшей ученицей: правда, учитывая нынешний уровень ее учеников, это была не бог весть какая похвала. В самом начале своей карьеры Токасия была вынуждена обратиться за финансовой поддержкой к благородным семействам Пенрегона; те были только рады предоставить помощь — в обмен на возможность отправлять к Токасии своих упрямых и своевольных детей. В пустыне археолог вручала им в руки лопаты и отправляла в раскоп, где на палящем полуденном солнце из юных голов без остатка выветривалась вся блажь, еще недавно доводившая их родителей до исступления.

«По правде сказать, — думала Токасия, — большинство отправляемых ко мне девушек и молодых людей провинились лишь в том, что вели себя именно так, как это свойственно девушкам и молодым людям их возраста». Родители чаще всего просто искали предлог отослать их подальше от дома. Как только дети попадали в раскоп, выяснялось, что их интерес к прошлому варьируется от минимального до нулевого. Но они и сами были рады оказаться вдали от пронафталиненных и обнесенных каменными стенами особняков Пенрегона, его мелочных интриг, составлявших основное занятие столичной знати, и, самое главное, от родителей. Токасия поручала им дела сообразно их способностям. Одни надзирали за землекопами-фалладжи, другие помогали очищать и заносить в каталог устройства, которые те выкапывали, третьи дежурили у катапульт с картечью, которые защищали лагерь от пустынных кочевников и птиц рух. Молодые люди и девушки приезжали, какое-то время работали, а затем отправлялись домой, увозя с собой достаточно историй, чтобы произвести впечатление на друзей, и достаточно зрелости, чтобы успокоить родителей.

Лишь немногим, таким как Лоран, хватало ума, мудрости и смелости вернуться к Токасии еще раз. Девушка работала на раскопках уже третий сезон, за это время она порядком повзрослела и расцвела женственностью и красотой. Токасия знала — недалек тот день, когда бальные наряды и приемы станут интересовать ее гораздо больше, нежели транские машины, но пока Лоран была с ней. Токасия радовалась, что по крайней мере этим летом она помогает ей вести учет, организовывать работу и командовать землекопами.

Токасия моргнула, нацепила на нос очки и вопросительна подняла бровь. Лоран никогда не заговаривала первой, Токасия всячески пыталась отучить ее от этой привычки.

Выдержав паузу, гостья тихо сказала:

— Прибыл караван из Аргива.

Токасия кивнула. С самого утра ученая заметила приближающееся с востока облако пыли, но она думала, что повозки Блая доберутся до лагеря никак не раньше середины дня. Похоже, старый караванщик наконец-то разорился на новых животных, так как его старые зубры, судя по всему, передохли. Слова Лоран означали, что торговец въехал в ворота, и Токасии следовало его встретить, дабы защитить своих учеников от обычного в случае ее отсутствия потока брани и оскорблений.

Лоран не двигалась с места. Токасия сказала:

— Я буду, как только освобожусь. И мне плевать, если Блаю это не понравится.

Лоран сжала губы, кивнула и вышла. Токасия снова вздохнула. Через два-три года торговцы вроде Блая будут вытягиваться по струнке от одного взгляда Лоран, но сейчас она, как и большинство учеников, боялась пустынного караванщика как огня.

Токасия проводила Лоран взглядом. На той была рабочая рубаха кремового цвета, в каких ходили все ученицы, но волосы девушка отпустила длиннее, чем полагалось по столичной моде. У нее были темные и густые волосы, что большинству ее соотечественников казалось необычным. «Печать пустыни», — говорила аргивская знать, вовсе не желая сделать комплимент, — это был скорее тонкий намек на то, что где-то в корнях фамильного древа скрывается пустынный варвар. Может быть, потому-то Лоран и возвращалась сюда каждое лето — навряд ли ее принуждали к этому родители. Когда Токасия в последний раз была в Пенрегоне, мать Лоран вполне недвусмысленно заявила, что ее дочери пора прекратить заниматься глупостями вроде раскапывания всяких металлических штук, погребенных в песке.

Токасия оглядела лагерь и грубую стену, окружающую гряду холмов. Эти низкие, пологие холмы, изрезанные пересохшими руслами, оказались крайне богатыми на транские машины. Укрепление скорее отмечало границы территории, нежели служило настоящей защитой, впрочем, для отражения нападений мелких грабителей его вполне хватало. Стены представляли собой каменный вал, на противоположных концах которого были установлены две заряженные мелким гравием катапульты, предназначенные для того, чтобы отгонять птиц рух. Из-за жары работа внутри стен обычно продвигалась медленно. Один из курганов, тот, где откопали череп су-чи, казался особенно любопытным, поэтому его разметили для дальнейших исследований — он был весь истыкан столбиками с натянутыми веревками. Неторопливые онулеты медленно двигались навстречу повозкам, ими правили будущие главы знатных родов, которые пока забавлялись тем, что хлестали огромных белокожих зверей кнутами.

Когда ворота захлопнулись за последней повозкой, с передней соскочила необъятная человеческая фигура с воздетыми к небу руками. Блай, казалось, получал удовольствие от того, что наводит на учеников страх — в Пенрегоне все было иначе: перед их родителями ему приходилось кланяться, и порой ниже, чем хотелось.

Токасия улыбнулась, представив Блая в аргивской столице. Шляпа в руке, слегка наклоненная голова, сбивчивая речь — еще бы, ведь ему нужно объяснить, что он хочет, не прибегая к грязным ругательствам. Видимо, он тоже был из тех, кто лучше всего чувствует себя в пустыне.

Археолог пригладила руками свои короткие седеющие волосы, машинально пытаясь расчесать несуществующие колтуны. В юности у нее были длинные волосы, почти такие же темные и пышные, как у Лоран. Может, и среди ее предков затесался какой-нибудь варвар из пустыни. Впрочем, в старости все похожи, независимо от происхождения, и теперь, когда Токасия жила в пустыне, короткие волосы казались ей благом — за ними было легче ухаживать.

Археолог нежно похлопала по черепу из синего металла, поднялась со складного кресла и протянула руку к своей трости — обломку какого-то неизвестного транского механизма из дерева и блестящей стали. Токасия именовала этот предмет тростью — инструментом, просто облегчающим передвижение по пересеченной местности, а не костылем, без которого и шагу нельзя ступить. Однако боль в суставах, посещавшая ее каждое утро — а утра в пустыне ранние и прохладные, — свидетельствовала скорее об обратном.

Спускаясь со своего «насеста», Токасия передвигала ноги подчеркнуто медленно. Блай, конечно, будет бушевать и ворчать, но плохое настроение еще ни разу не помешало ему торговаться. Транские машины и другое добро, ожидавшие его здесь, стоили сил и времени, потраченных на долгое и трудное путешествие по пескам.

Поэтому когда Токасия добралась до повозок, ее совершенно не удивило, что вокруг караванщика собралась плотная толпа учеников и надсмотрщиков. Удивило ее поведение самого Блая — перед ним стояли два незнакомых ей юноши, совсем еще мальчики, и торговец поносил их на чем свет стоит.

Первый был темноволос и коренаст. Всякий раз, когда Блай разражался воплями, он вздрагивал, едва выглядывая из-за спины второго паренька, светловолосого и худого. Он стоял гордо, широко расправив плечи, и принимал ярость купца на себя.

— Обманщики! Мошенники! Лжецы! — ревел Блай.

«Ребятам лет по десять, — решила Токасия. — Максимум по двенадцать». Именно в этом возрасте знатные семьи обычно впервые посылают своих детей в лагерь Токасии. Но это были не ее ученики, а до следующего сезона новобранцев не ожидалось. Сбоку, чуть поодаль, стояла Лоран. На ее лице одновременно отражались ужас перед происходящим и радость, оттого что Блай решил выместить свое недовольство не на ней, а на ком-то другом.

— Меня не обманешь! А ну быстро на разгрузку, щенки! — прошипел купец.

Темноволосый мальчик сжал кулаки и шагнул вперед. Не сводя глаз с караванщика, светловолосый протянул руку и удержал друга,

— Сударь, — спокойно, но громко, так, чтобы все слышали, сказал он, — у нас был уговор. Мы отрабатываем проезд сюда. Мы уже здесь, так что мы не намерены больше работать на вас.

Лицо торговца побагровело.

— Уговор был работать до конца поездки. Поездка не окончена: нам еще ехать обратно в Пенрегон.

— Но тогда нам придется возвращаться сюда самим! — взорвался коренастый, рванувшись вперед.

— Блай, что здесь происходит? — спросила Токасия.

Купец мгновенно повернулся к археологу и, прищурившись, уставился на нее, как будто только что ее заметил.

— Личные дела, госпожа Токасия. Ничего больше.

Тощий шагнул вперед:

— Вы учительница Токасия?

— Мы не закончили, — начал Блай, но Токасия подняла руку и ответила:

— Да, это я.

— Меня зовут Урза, — сказал мальчик. — А это мой брат, Мишра.

Тот, что покрепче, кивнул, а худой вытащил из-под рубахи помятый конверт. Печать — знакомый оттиск герба известного благородного семейства — была в целости и сохранности, но письмо, похоже, проделало весь путь у мальчика на груди. При виде письма Блай аж присвистнул. Было ясно, что ничего подобного он не ожидал и что такой поворот событий совершенно не входит в его планы.

Токасия пристально посмотрела на ребят, потом смерила подозрительным взглядом караванщика. Сорвав сургуч, она вскрыла письмо. Незнакомый почерк был четким и аккуратным — работа писца, но подпись, пусть сделанную нетвердой рукой, Токасия узнала сразу.

Никто не решался нарушить тишину, пока археолог читала письмо, только купец и мальчик, которого только что назвали Мишрой, нетерпеливо переминались с ноги на ногу, ожидая первой же возможности снова начать спор. Юный Урза стоял неподвижно, как каменное изваяние, скрестив руки на груди.

Токасия сложила письмо и задумчиво произнесла:

— Вот оно что. — Затем она обратилась к мальчикам: — Берите свои вещи. Лоран проводит вас в ваш новый дом. — На удивленный взгляд Блая археолог ответила: — Эти двое остаются со мной. Отныне они мои ученики.

— Но они должны отработать, — завелся торговец, — дорогу обратно! Ты хочешь сказать, что я должен позволить этим молокососам нарушить уговор, и все из-за какого-то вшивого письма!

Токасия не стала прерывать купца. Меж тем мальчики вынули из повозки пару небольших мешков и размашистым шагом направились следом за хрупкой Лоран. Дождавшись, пока они пройдут сквозь толпу, а та, в свою очередь, разделится на группы и займется разгрузкой каравана, археолог прервала бурную речь Блая:

— Уговор был о том, что они отрабатывают дорогу, — резко и твердо сказала она. — Как только они въехали в ворота, дорога закончилась. Они останутся здесь. Ты хорошо меня понял?

В ее голосе звенел металл, а Блай знал, что, если Токасия говорит таким тоном, давить на нее бесполезно. Отчаявшись, он сделал глубокий вдох и усилием воли заставил себя успокоиться.

Токасия сунула ему в лицо письмо:

— Э то от их отца. От него уже много лет не было вестей. Что тебе о нем известно?

Заикаясь, Блай пробормотал:

— Е-ему с-совсем плохо. Он недавно снова женился, на какой-то мегере. Сущая ведьма, из благородной семьи, у нее свои дети. Месяц назад он серьезно заболел, мы еще были в Пенрегоне. Кто его знает, может, он уже умер.

— Верно, может быть, он уже умер, — мрачно сказала Токасия, — а может быть, попросту слишком болен, чтобы позаботиться о сыновьях. Ты не знал о письме?

Купец замялся и опустил глаза.

— Нет, ты не знал, — продолжала Токасия. — Если бы ты знал, то не пытался бы столько запросить с детей. «Дорога туда и обратно», ничего не скажешь! Я-то тебя хорошо знаю, готова поклясться, что эти двое трудились до седьмого пота, под стать твоим зубрам, и не поручусь, что им не пришлось еще хуже. А все потому, что ты знал — раз письма нет, они могут говорить мне что угодно, я все равно не поверю!

— Их мачеха, она сущий зверь, — смущенно принялся объяснять Блай. — Хотела от них избавиться, но не дала с собой ни гроша. Не хотела тратить семейные деньги, ведь они скорее всего уже у нее кармане.

— Поэтому ты нанял мальчиков за стол и проезд, заставлял их гнуть спину, как рабов, а потом попытался оставить их у себя, зная, что о них теперь некому позаботиться, — сказала Токасия. — Это отвратительно! Забудь о несчастных детях, займись-ка разгрузкой и не сомневайся — я все проверю по списку, будь спокоен. А потом мы загрузим твои повозки. Несмотря на то что ты известный скандалист, я приготовила тебе пару вещей, за которые ты выручишь неплохие деньги.

Токасия собиралась еще прочитать Блаю нотацию, но тут прибежала Лоран:

— Госпожа Токасия, новые мальчики!

Токасия кинула на ученицу хмурый взгляд. Девушка заговорила с ней первой — судя по всему, дело серьезное.

— Что случилось?

— Они подрались, — сказала Лорана. — С Рихло и парой других ребят.

Токасия что-то тихо пробормотала. Блай фыркнул.

— Если хотите, я заберу их обратно, ваше высокоученое превосходительство, — сказал он.

Ученая смерила караванщика испепеляющим взглядом. Обернувшись к Лоран, она сказала:

— Возьми Ахмаля и пару землекопов, пусть разнимут их. А потом отведи их ко мне в палатку. — Лоран застыла в нерешительности, и Токасия едва удержалась, чтобы не топнуть ногой. — Живо!

Девушка со всех ног побежала прочь. Глядя ей вслед, Блай сказал:

— Прошу прощения, госпожа, но мне кажется, что с этой парочкой будет масса хлопот. Готов поклясться, от них будет больше убытков, чем прибыли.

— Сдается мне, так оно и будет, — проворчала ученая. — С их отцом тоже было ой как непросто.

— Значит, вы все-таки оставляете их? — спросил караванщик, удрученно качая головой.

Токасия вздохнула:

— Да. У меня старый долг перед их отцом.

— Немалый должок, как я погляжу, — сказал Блай. — Что же он вам подарил?

— Всего лишь свободу, — сказала Токасия и, не дожидаясь ответа, направилась к себе в палатку.

Блай смотрел в спину Токасии, пока та взбиралась на холм. Может, ему и почудилось, но теперь она выглядела еще более старой и хрупкой, чем несколько мгновений назад. Тут он услышал лошадиное ржание у повозок, и эта мысль мигом вылетела у него из головы.

— Негодяй! — заорал он на погонщика, с головой погрузившись в привычную работу. — Ты что, никогда товаров не возил? Это же хрупкие вещи! Держи их как новорожденного ребенка твоей сестры, иначе нам не заплатят!

Холм показался Токасии круче, чем на пути вниз. Когда она добралась до вершины, мальчики уже ждали ее вместе с Ахмалем и Лоран.

Предводитель землекопов кивнул Токасии. На фалладжи — так назывался язык жителей пустыни — он произнес:

— За меньшим нужен глаз да глаз. Мы его еле оттащили. Дрался, будто у него сотня зубов и две дюжины кулаков. Такой маленький, а сколько ярости. А старший разбил Рихло нос, но ничего не сломал.

Токасия ответила на том же языке:

— Рихло заслужил свой разбитый нос. Скажи ему, что до конца месяца он отправляется дежурить на кухню. И перенеси вещи ребят в бараки Хавака.

Ахмаль кивнул и вышел из палатки. Лоран не собиралась уходить, но Токасия отослала ее присмотреть за Блаем.

Археолог обошла вокруг стола и поставила трость в цилиндрической формы футляр — когда-то он был передней конечностью онулета. Ученая оперлась руками о столешницу и посмотрела на мальчиков. После драки от их парадных рубах остались лохмотья, а Урзе кто-то оторвал карманы. У Мишры под глазом красовался синяк, лица обоих были в ссадинах.

Токасия вздохнула и опустилась на стул. Мальчики в смущении переминались с ноги на ногу.

— Пятнадцать минут, — сказала пожилая женщина. — Пятнадцать минут, а вы уже подрались. Новый рекорд.

Оба мальчика в один голос принялись извиняться. Урза начал размеренно:

— Я хотел бы принести извинения за всех, кто был замешан в…

Мишра забубнил:

— Прощу прощения, но мы тут ни при чем, это все…

— Тихо! — Токасия так сильно стукнула по столу, что череп су-чи подпрыгнул, а инкрустированная столешница лишилась еще одной полированной раковины. Мальчики сразу же замолчали и продолжили переминаться с ноги на ногу.

Токасия откинулась на спинку складного стула.

— Что случилось?

Братья переглянулись, словно каждый хотел предоставить другому возможность давать объяснения. Наконец Урза заговорил:

— Один из старших мальчиков толкнул моего брата. Я остановил его, — твердо, с уверенностью в голосе сказал он. — Большой мальчик с рыжими волосами и веснушками.

— Это я уже знаю, — сказала Токасия и обратилась к Мишре: — А почему Рихло полез к тебе?

— Просто так, — сказал Мишра. Урза раскрыл было рот, но Токасия подняла руку, и тот не сказал ни слова. Немного помявшись, Мишра продолжил: — Он сказал, что я сижу на его кровати.

— А ты сидел? — спросила ученая. Мишра пожал плечами:

— Наверное. — Сглотнув, он обиженно выпалил: — Нечего ему было меня обзывать!

— Рихло обзывается и дразнится при каждом удобном случае. Вам следует привыкнуть к этому, если вы хотите здесь остаться, — сказала Токасия и повернулась к Урзе: — Ты старший брат, не так ли?

— Да, — решительно сказал Урза. Мишра со значением кашлянул, на что Урза скорчил недовольную гримасу и добавил: — Ну, на самом деле мы с Мишрой родились в один год, я в первый, а Мишра в последний день. Так что я старше его во все дни года, кроме последнего.

— В последний день года мы равны! — пропел Мишра, ужасно довольный тем, что старший брат сказал все как надо.

Токасия вынула из кармана письмо.

— Ты понимаешь, что это означает?

Братья снова переглянулись. Токасия чувствовала, что они общаются на каком-то тайном языке, доступном лишь им одним.

— Не совсем, — наконец ответил Урза.

— Ваш отец — мой большой давний друг, я многим ему обязана, — сказала Токасия. — Он хочет, чтобы я за вами приглядывала и заботилась о вас — на тот случай, если с ним что-нибудь приключится. Это означает, что на некоторое, возможно, длительное время вы останетесь здесь. Кроме того, вы будете работать вместе со мной и моими учениками. Если вас это не устраивает, я могу отослать вас обратно с Блаем, но, честно говоря, не знаю, какой прием ждет вас в Пенрегоне.

Братья переглянулись снова, и на этот раз первым заговорил Мишра:

— Чем вы занимаетесь?

— Я копаю, — сказала Токасия. — Точнее, я надзираю за теми, кто копает. Мы здесь ищем машины, ископаемые машины. Вы знаете, что это такое?

— Останки прошлого, — сказал Урза. — Следы цивилизации, которая жила здесь задолго до аргивян и других народов Терисиара. Реликвии былых времен.

— Совершенно верно, — сказала Токасия, — эти самые машины мы и раскапываем. Иной раз попадаются просто игрушки, а иной раз и огромные, такие, что могут выполнять работу целого отряда людей.

— Вроде этих больших белых штук, похожих на быков? — едва слышно спросил Мишра.

Токасия удивленно подняла бровь и пристально поглядела на младшего брата.

— Совершенно верно. Онулеты, которых мы используем как вьючных животных, — на самом деле машины. Я создала их, основываясь на собранных нами по кусочкам чертежах, оставшихся от транов. Траны — так звали создателей этих машин. Онулеты — сильные, послушные, но безмозглые машины, неутомимые работники. Они не нуждаются ни в пище, ни в воде, а когда они в конце концов приходят в негодность, мы делаем из жидкости, которой наполнены их шарниры, крепкий напиток и продаем его пустынным кочевникам, а они взамен дают нам другие машины или рассказывают, где такие машины можно откопать.

— Похоже, эти онулеты очень полезны, — сказал Урза.

Токасия откинулась на спинку стула.

— Правду сказать, Мишра, я поражена. Каркас покрыт попоной из шкур, чтобы защитить механизмы от песка. Один мой ученик отлично умел шить. Обычно новички думают, что онулеты — живые, ведь они так похожи на зубров. — Археолог помолчала. — У Рихло и его друзей есть любимая шутка — отправлять вновь прибывших кормить онулетов, приказав им не возвращаться, пока не накормят зверей досыта. Как вы догадались, что это машины?

Мишра моргнул, затем нахмурил брови:

— Я не гадал. Я просто знал.

Урза засопел и сказал:

— У них слишком неестественная походка. Когда онулет делает шаг, то резко дергает головой. Живое существо двигалось бы более плавно. — Он посмотрел на Токасию и пожал плечами. — Я тоже это знал, но решил, что и так ясно, об этом не стоит и говорить. Траны, должно быть, были удивительными людьми, раз они сумели создать такие машины.

Токасия спросила:

— А что ты знаешь о транах, юный Урза?

Парень с песочного цвета волосами расставил ноги на ширину плеч и заложил руки за спину — классическая поза для ответа учителю. Токасия помнила, как ее саму учили так говорить со старшими.

— Траны — это древний народ, который жил на наших землях много тысяч лет назад. Они создали разнообразные невиданные механизмы, но лишь немногие из них сохранились до наших дней. Говорят, что огромные часы Большого Дворца Пенрегона — транская машина.

Токасия сделала усилие, чтобы не улыбнуться: устройство в сердце этих часов было одной из ее первых находок.

— Но кем они были? — спросила она. — Кем были траны? Людьми?

Урза тряхнул головой, словно вопрос показался ему странным.

— Конечно. Кем же еще?

— Какие ты можешь представить доказательства? — спросила Токасия.

Урза немного подумал, и Токасия заметила, что он слегка наклонил голову, словно груз мыслей был слишком тяжел для его тонкой шеи.

— Не припоминаю, чтобы хоть в одной книге говорилось, что траны — не люди. Поэтому я предполагаю, что они такие же, как и мы.

— Так считает большинство, — сказала ученая. — Но истина заключается в том, что мы не знаем, кем они были на самом деле. Может быть, это и вправду были люди. А вот Ахмаль — он из фалладжи — может рассказать вам немало историй, в которых траны предстают могущественными богами, которые привели людей в этот мир. Впрочем, эти рассказы не слишком подробны. Мы знаем о транах очень мало, они могли быть кем угодно: минотаврами, эльфами, гномами, даже гоблинами.

— Я так хочу, чтобы они были минотаврами! — сказал Мишра. — Минотавры такие замечательные!

Урза глубоко вздохнул и сухо сказал:

— Когда мы были поменьше, в Пенрегоне устраивали карнавалы. На них-то Мишра и узнал про минотавров.

— Так или иначе, вам следует знать факты, а факты таковы — мы не знаем, кем были траны, — продолжала Токасия. — Вот поэтому мы копаем, изучаем и пытаемся собрать вместе кусочки мозаики прошлого. Благодаря полученным знаниям мы смогли создать онулетов. В меньшей степени эти знания помогли нам в создании картечных катапульт, которые защищают лагерь. Мы знаем, что большинство транских устройств работает на энергии, содержащейся в особых кристаллах. Мы называем их силовыми камнями. Никто не знает, как их называли сами траны. Мы имеем весьма приблизительное представление об их языке, так как сохранилось очень мало надписей. Нам не попадались ни статуи, ни керамика, ни другие предметы искусства — мы не нашли ничего, что позволило бы нам оценить их творческие способности. Мы точно знаем, что они полностью разорили эту землю, выжали из нее все, но не знаем, что их погубило — междоусобная война, голод или чума. — Она вздохнула. — Мы даже не представляем, как они выглядели. Может быть, они походили на нас, а может быть — вот на этого приятеля. — Она положила перед братьями череп су-чи и погладила его.

Мишра потянулся вперед и схватил череп. Токасию удивило его проворство — так быстро двигаются только пустынные хищники и маленькие дети. Археолог не успела и моргнуть, а младший брат уже вертел его в руках.

— Перестань… — начала Токасия. Она хотела сказать: «Перестань и положи обратно», — но ее опередил Урза. Он набросился на Мишру, как коршун.

— Положи! — резко сказал старший. — Это может быть опасно!

— Ничего не опасно, — рявкнул в ответ младший. — Если бы это было опасно, она бы хранила его в таком месте, где мы не смогли бы его потрогать!

— Значит, он хрупкий! — крикнул Урза. — Ты его сломаешь!

— Если и сломаю, то только из-за тебя! — бросил Мишра.

В тот же миг братья сплелись в сплошной клубок, в центре которого мелькал череп су-чи.

— Отдай! — кричал Урза.

— Нет! — рычал Мишра.

— Хватит! — громовым голосом велела Токасия и обеими руками ударила по столу.

Мальчики тут же чинно встали рядом друг с другом. Череп мирно покоился на перламутровой столешнице, где и лежал минуту назад.

Токасия сердито посмотрела на мальчиков.

— У вас неплохо подвешен язык, и энергии для работы хоть отбавляй. Что ж, для начала сойдет. Остаток месяца вы проведете на кухне — это у нас школа для начинающих. И напарником у вас будет Рихло, так что я настоятельно рекомендую вам научиться с ним ладить. Если у меня с вами возникнут новые проблемы, отправитесь обратно с Блаем. — Она посмотрела на них. — Я ясно выразилась?

Братья кивнули.

— Хорошо. — Токасия поудобнее устроилась на стуле. — А теперь марш в столовую — готовится большое угощение для каравана. Очень надеюсь, что ваша драка с Рихло была последней.

Мальчики снова кивнули. Токасия махнула рукой, чтобы они удалились, и ребята мигом выскочили из палатки. Казалось, с холма спускаются два облака пыли.

Сама того не желая, Токасия улыбнулась. Они были практически одного возраста, но все же один родился раньше другого, и на этом строились их отношения. Урзе было всего десять лет, но он вел себя так, словно намного старше и несет ответственность за младшего брата. Мишре было почти десять, но он вел себя по-детски и был куда более заводным. Наверное, он с большой охотой станет пробовать все новое, думала Токасия, поскольку знает, что старший брат всегда рядом.

Тем не менее, решила она, надо будет сказать пару слов Рихло — дать ему понять, что ей очень не понравится, если ей скажут, что он пристает к братьям. Это, конечно, настроит против мальчиков других столичных гостей, от которых не укроется, что новички сразу стали любимчиками, но ничего. В конце сезона юные аристократы отправятся обратно в Пенрегон, а их место займут другие, и к тому времени ребята вполне научатся себя вести. А если нет — что же, в таком случае им придется уехать.

Улыбка исчезла с лица Токасии, едва она взяла в руки су-чи. Внимательно осмотрев его — археолог опасалась, не повредили ли мальчики череп во время борьбы, — она увидела, что драчуны каким-то образом соединили вместе две половинки силового кристалла. Продольная трещина исчезла, камень снова стал единым целым. Более того, в его недрах затеплился мерцающий свет, совсем слабый, но было ясно, что камень сохранил часть своей энергии.

Токасия смотрела на череп и его кристаллическое сердце до тех пор, пока не появилась Лоран — звать ученую ужинать с учениками, погонщиками и их хозяином Блаем. Но и за столом ее мысли то и дело возвращались к двум маленьким мальчикам, поселившимся этим утром в ее лагере.

Глава 2 Орнитоптер

Прошел год, а Токасия так и не отправила мальчиков обратно в Пенрегон. За ним прошел еще один, затем другой, третий, четвертый и пятый. Урза помирился с Рихло, а Мишра научился обходить чужие кровати стороной. Лоран, напротив, покинула раскопки на долгие пять лет. У Блая пало очередное стадо зубров, и он безуспешно пытался уговорить Токасию продать ему онулетов. Археолог же продолжала раскопки, попутно воспитывая ребят, оставленных на ее попечение.

Поначалу она считала Урзу и Мишру двумя половинками единого целого — еще бы, они всякий раз переглядывались, прежде чем ответить на вопрос. Но на самом деле мальчики были очень разными, и пустыня резко подчеркивала несходство их характеров.

Урза от месяца к месяцу становился все более усердным и прилежным, старательно изучая любые обрывки информации о транах, собранные Токасией. Он разбирал списки машин, откопанных в предыдущие сезоны, копался даже в материале, выброшенном за ненадобностью. И надо сказать, что в этих отбросах он обнаружил немало ценного, а именно — детали к механизмам, найденным в раскопе позднее самих этих деталей, которые и выбросили как мусор потому, что было неясно, к чему их приложить.

Очень скоро Токасия поняла, что Урзу больше всего увлекает сам процесс выяснения того, как работает та или иная древняя машина. В двенадцать лет он разобрал передние конечности онулета, и Токасия пригрозила вывезти его в пустыню и оставить там на произвол судьбы, если он не починит машину. Братья за одну ночь полностью перебрали неуклюжее чудовище, да так, что новая конструкция перестала дергать головой при движений вперед — мальчики устранили тот самый дефект, благодаря которому опознали в онулете машину в первый день пребывания в лагере.

Под лучами жаркого солнца старший брат становился все стройнее и жилистее. Его волосы выгорели и стали похожи на сноп соломы, и Урза теперь собирал их на затылке в конский хвост. Его знания были всеобъемлющими, а интуиция — превосходной.

Сухой пустынный воздух шел на пользу и Мишре. Пока Урза с головой зарывался в изорванные свитки и карты, Мишра зарывался в землю, учась копать и просеивать. Младший проводил в поле больше времени, чем старший, он облазил все окрестные холмы и пересохшие русла. Вскоре он мог с одного взгляда оценить, насколько глубоко придется вскрыть тот или иной курган, прежде чем в песке обнаружатся останки транских машин. И чаще всего оказывался прав.

Токасия заметила, что Мишра проводит с другими учениками и с землекопами Ахмаля значительно больше времени, чем его брат. После ужина, пока Урза бился над тайной сочленений скелета очередной машины, Мишра сидел у костров в лагере фалладжи и развесив уши слушал сказки и легенды пустынников: те рассказывали о набегах, героях, джиннах, о том, как колдуны заточали огромные города в бутылки и превращали провинившихся людей в ослов. Как и Урза, Мишра многое узнал о транах — но о тех транах, которые жили в памяти народов пустыни, — о полубогах, которые с помощью своих таинственных машин создавали удивительные города, наводившие на всех ужас.

Токасия подозревала, что землекопы заодно научили Мишру пить набиз — крепкое вино, приправленное корицей, которое фалладжи так любили, — но решила, что не стоит пытаться вывести младшего на чистую воду. Она считала, что чем быстрее Мишра перестанет нуждаться в опеке старшего брата, тем лучше. А Урза, казалось, настолько погрузился в свои занятия, что уже и не замечал, что его брат проводит большую часть времени с другими.

Тяжелая работа под палящим солнцем закалила Мишру. Он стал мускулистее и отлично загорел, так что теперь его кожа была почти черной. Его темные волосы развевались на ветру словно знамя — Мишра вплетал в них разноцветные ленты на манер пустынников. Он раздался в плечах, окреп и в любой драке мог отныне спокойно сам постоять за себя.

Оба мальчика работали без устали, и Токасия поняла, почему Блай так хотел оставить их при себе. Она тоже очень привязалась к ним, но вовсе не из-за их трудолюбия. Дело в том, что каждый из братьев относился к своим занятиям с огромным, подчас заразительным энтузиазмом. Токасия давно перестала обращаться с ними как с детьми, говорила как со взрослыми и доверяла им. Братья отвечали ей тем же.

Вскоре мальчиков стали воспринимать всерьез, как и саму Токасию. Два года спустя новоприбывшие ученики из Пенрегона были уже одногодками Урзы и Мишры, но братья превосходили их по опыту и хорошо знали местные законы. Поэтому, помня о своем собственном первом дне на раскопе, парочка в два счета находила в группе новичков потенциальных возмутителей спокойствия и быстро давала им понять, что не потерпит никаких подначек и издевательств над слабыми. А еще два года спустя братья фактически считались главными среди учеников, так что Токасия смогла передать им бразды ежедневного правления раскопками и стала больше времени уделять собственным исследованиям машин и силовых камней.

Урза и Мишра встречали свою вторую осень в лагере Токасии, когда с новым караваном Блая в лагерь пришла весть о том, что после долгой болезни скончался их отец. Мачеха соблаговолила лично черкнуть пару строчек. В записке ничего не говорилось о наследстве, и Токасия полагала, что и в будущем речь о нем не зайдет.

Археолог решила, что первым сообщит печальную новость Урзе. Он работал в ее палатке, очищая от пыли устройство с пружинным механизмом, которое нашли в тот день. Токасия полагала, что это всего лишь часы, но юноша обнаружил на пружине значки, которые совпадали с некоторыми известными им транскими символами. Когда она сказала ему об отце, Урза отложил инструменты в сторону и долго напряженно смотрел на инкрустированную перламутром столешницу. Потом он вытер глаза, поблагодарил Токасию и снова взялся за работу, словно решил во что бы то ни стало сегодня же раскрыть секрет устройства.

Мишра отреагировал совсем по-другому. Он бросил лопату, одним прыжком выскочил из раскопа и мигом взбежал на самый верх скалистого склона холма, возвышавшегося над лагерем Токасии. Археолог хотела пойти за ним, но Ахмаль отговорил ее. «Ему надо было побыть наедине со своими чувствами», — сказал фалладжи. После обеда Токасия заметила, как на скалу карабкается Урза. До самой ночи Токасия видела на вершине холма фигуры братьев; они неподвижно сидели рядом, глядя, как над пустыней восходит Мерцающая луна. Ни Мишра, ни Урза больше никогда не вспоминали при ней об отце, и Токасия не уставала задаваться вопросом: что же они говорили друг другу на холме в тот день.

Пошел шестой год жизни братьев в пустыне. Весной вернулась Лоран — уже в качестве официального представителя своего рода, а не какой-то простой ученицей. Она выросла и стала благородной дамой, за которой, как рассказывал Токасии Блай, то и дело подмигивая и подталкивая ее локтем, увивалась целая толпа поклонников, претендующих на ее руку и приданое. Официально Лоран прибыла для осмотра экспедиции и оценки достигнутых результатов; по окончании путешествия она должна была представить главе рода доклад о том, следует ли увеличивать финансирование лагеря Токасии. На самом деле семейство Лоран вполне могло принять решение и без этой поездки: не один десяток знатных пенрегонских семей посылали к археологу своих отпрысков, и светлые воспоминания последних о работе на раскопках не раз служили ключом к тугим родительским кошелькам. Аргивскую корону работа Токасии не интересовала, и археолог это знала, но в нынешние времена власть Короны ослабла, и августейшие особы относились к лагерю в пустыне так же, как и ко всему, что их не интересовало, — вели себя так, словно его не существует в природе.

Лоран, конечно, проделала долгое и трудное путешествие вовсе не затем, чтобы изучать состояние и без того известного ей лагеря, а затем, чтобы снова увидеть Токасию, и та это знала. Изысканные манеры и притворная томность, свойственные любой юной особе из высшего общества, были забыты к концу первого же вечера, а на следующий день Лоран уже переползала на коленях из раскопа в раскоп вслед за своей учительницей.

Токасии было что ей показать. За месяц до приезда Лоран прошел очень сильный ливень, обрушились несколько раскопов. Рахуд, один из землекопов Ахмаля, слышал от семьи кочевников, что на севере дождь был еще сильнее — он наполнил старое русло реки. Когда оно снова высохло, то обнажилось нечто похожее на транскую машину. Рахуд рассказал об этом Мишре, тот доложил Токасии, и археологи тут же направились на север.

Из земли в самом деле торчал остов машины транского происхождения. На первый взгляд она напоминала корабль, что было очень странно — посреди пустыни, в стольких милях от побережья. К борту были приделаны длинные шесты из древнего свечного дерева, а на них висело что-то вроде парусов. Урза исследовал найденный агрегат и, к изумлению Токасии, с уверенностью заявил, что это — летательная машина. О подобных вещах говорилось лишь в старинных сказаниях, ничего подобного в небесах Терисиара никто никогда не видел.

Всю следующую неделю экспедиция провела на новом месте, пытаясь высвободить из грунта похожую на птицу летательную машину и перевезти ее в главный лагерь. Землекопам приходилось работать не покладая рук — нужно было побыстрее оттуда убраться, поскольку фалладжи очень не любили, когда в этих местах появлялись чужаки. Кроме того, под открытым небом люди не были защищены от хищных птиц рух.

Через несколько дней устройство извлекли из земли, и стало ясно, что Урза был прав. То, что Токасия приняла за обрывки парусов и обломки рей, на самом деле было крыльями. По виду конструкция напоминала птицу, и Токасия окрестила машину орнитоптером. Оба крыла машины сохранились в целости, но хвост был раздавлен. В сердце устройства лежал мертвый силовой камень, опутанный паутиной каких-то трубок и проводов.

Археологи доставили орнитоптер в лагерь за два дня до прибытия Лоран, и Токасия не без удовольствия отметила восхищение, отразившееся на липе юной аристократки при виде находки. Рядовой аргивянин увидел бы просто кучу изломанных шестов, помятого металла и обрывков древней ткани, но для бывшей ученицы Токасии это было самое настоящее сокровище. Много лет Токасия и ее ученики с кисточками в руках раскапывали мелкие обломки крошечных машин, и вот наконец им попалось что-то настоящее, большое. Все были просто счастливы.

Токасия отметила, что Лоран стала вести себя увереннее. Она больше не стеснялась заводить разговор первой, не жалась все время к учительнице. Наоборот, первые несколько дней она только и делала, что вертелась вокруг Урзы — ему удалось извлечь из машины блок силового камня, и вместе с Лоран он занялся его разборкой и чисткой. Затем гостья неожиданно переключила свое внимание на Мишру, который занимался восстановлением остова машины. Токасия не знала, почему ученица вдруг сменила старшего брата на младшего. Сами же молодые люди не заговаривали с ней о Лоран, тем более что через некоторое время она покинула лагерь, отправившись обратно в Пенрегон. Лоран увозила с собой заказ на парусину и обещание уговорить своих родителей увеличить субсидии. Братья вернулись к работе.

Мишра сумел восстановить основной корпус орнитоптера, но устройство хвоста ему не далось. Тогда по молчаливому согласию к работе над машиной приступил Урза.

Он занялся изучением того, какие тросы куда идут и как должны вести себя в полете крылья. Именно он выяснил, что в парусиновые крылья должны быть вставлены легкие распорки из свечного дерева, иначе те не смогут держать форму в воздухе. Мишра подтвердил его вывод, найдя в раскопе тонкие деревянные дуги — сломанные ребра жесткости — и мотки изношенной веревки, из которой когда-то были сделаны тяги. Урза решил, что для контроля формы крыльев лучше делать тяги из проволоки, и археологи отправили с Блаем новый заказ. Двое юношей часами сидели вместе, обдумывая конструкцию и пытаясь определить, как же должно выглядеть хвостовое оперение.

На восстановление орнитоптера ушло восемь долгих месяцев. Когда все было собрано, археологи сомневались лишь в одном — будет ли работать блок с проводами, источник энергии летательного аппарата. Ни Урза, ни Мишра, ни даже Токасия не могли объяснить себе, как такой маленький силовой камень может питать большой орнитоптер. Впрочем, они точно знали, что все транские машины работают именно от таких камней. Старый камень рассыпался, и Урза вставил в восстановленный им блок кристалл из черепа су-чи. Светился он очень слабо, но других силовых камней у них не было.

Наконец аппарат был готов. Наступил последний день года, день рождения Мишры. Он был на удивление теплым, из пустыни дул ветер. Зашел спор о том, кому выпадет честь осуществить первый пробный полет.

— Лететь следует мне, — сказал Урза. — В конце концов, только я понимаю, как работает блок с силовым кристаллом.

— Лететь следует мне, — парировал Мишра. — Рычаги, управляющие крыльями, очень тугие, с ними справится только сильная рука.

— Я легче, — сказал Урза.

— Я сильнее, — выпалил Мишра.

— Я отлично сумею управиться с рычагами, — сказал Урза.

— Я не хуже тебя разбираюсь в силовых кристалллах, — не отступал Мишра.

— Я старше, — чопорно сказал Урза.

— Сегодня у меня день рождения! — крикнул, побагровев, Мишра. — Так что мы равны.

Токасия посмотрела на юношей и глубоко вздохнула. Братья редко ссорились, но, когда это все-таки случалось, каждый отдавался спору с такой страстью, что порой археологу становилось жутко. Не желая тратить время на препирательства, Токасия сказала:

— Если вы не можете решить, то придется рискнуть мне.

Урза и Мишра удивленно взглянули на ученую, затем посмотрели друг на друга. В следующий миг старший указал рукой на младшего, а младший на старшего.

— Лететь должен он, — хором сказали братья.

В конце концов решили бросить монетку. Выиграл Урза. Мишра поморщился, но повел себя так, будто был вполне доволен исходом. Орнитоптер установили перед воротами лагеря, расчистив широкую ровную площадку. Светловолосый юноша забрался в кабину на носу летательного аппарата и медленно опустил вниз два главных рычага, соединив тем самым контакты машины и контакты коробки, в которой скрывались шестерни, колесики и сам таинственный кристалл — все, что он с такой любовью восстанавливал. Закрутились лебедки, туго натянулись тросы, ведущие к крыльям, и орнитоптер задрожал. Через несколько мгновений машина уже махала крыльями, похожими на два больших паруса.

Один взмах, затем другой. На третьем взмахе орнитоптер слегка подпрыгнул, и Токасия увидела, как вздрогнул Мишра. Он ничего не сказал, он был весь внимание. Токасия не могла понять, чего он боится больше — что пострадает его брат или что машина сломается, и тогда он не сможет испробовать ее сам.

Аппарат продолжал подпрыгивать, раз за разом все выше поднимаясь над площадкой. Пыль летела во все стороны, ученики отошли подальше, прикрывая глаза. Еще одна попытка — и машина уже не опустилась на землю.

Орнитоптер завис в воздухе, бодро размахивая крыльями, наполненными теплым ветром. Токасия и ученики слышали, как звенят туго натянутые тросы. Маленький аппарат, словно птенец птицы рух, впервые покидающий гнездо, медленно набирал высоту. Поднявшись повыше, Урза включил запорный механизм. Раздался резкий хлопок, и крылья зафиксировались в горизонтальной плоскости — для планирования.

Урза пробыл в воздухе десять минут и успел дважды облететь вокруг лагеря. В какой-то момент машина резко потеряла футов десять высоты, и стоявшие на земле зрители замерли в ужасе, но пилот почти сразу поднял машину. Сделав последний круг, Урза посадил орнитоптер на песчаную площадку. Перед самым приземлением он разблокировал крылья, чтобы сбросить скорость. Ребра из свечного дерева заскрипели от неожиданной нагрузки, но выдержали, аппарат мягко коснулся земли и замер.

Урза выбрался из кабины.

— Пролетел через столб холодного воздуха, — не ожидая вопроса, сказал он Токасии. — Судя по всему, его способность держаться на лету зависит от температуры.

— Дай мне попробовать, — сказал Мишра. Урза продолжал стоять, у машины.

— Надо проверить все соединения и тяги, — сказал он, по-прежнему обращаясь только к Токасии. — И распорки — вдруг появились трещины? И силовой камень, не треснул ли.

Мишра повернулся к Токасии. На него было страшно смотреть.

— Урза, — ровным голосом сказала ученая, — дай брату опробовать орнитоптер.

Урза открыл было рот, чтобы возразить, затем посмотрел на Мишру и, не говоря ни слова, отошел в сторону. Мишра, не мешкая, залез в кабину.

Урза оперся руками на корпус аппарата:

— Правый рычаг заклинивает, на него нужно давить посильнее.

В ответ Мишра оскалился и громко крикнул:

— Всем отойти! — Затем с силой нажал на рычаги и включил аппарат.

Урза едва успел увернуться. Огромные крылья с такой силой били по воздуху, что, казалось, началась буря.

Орнитоптер поднялся в воздух практически с одного прыжка. По всему лагерю разносился скрип распорок из свечного дерева и пронзительный вой тросов, скользящих по петлям и блокам. Урза скривился, как будто звук причинял ему физическую боль.

— Надо было проверить машину перед вторым полетом, — сказал он сквозь зубы. — Надежность — самое главное.

— Есть вещи поважнее надежности. И одна из них — мудрость, — укоризненно возразила пожилая женщина.

Мишра поднялся над землей на добрую сотню футов, заблокировал крылья и почти спикировал на лагерь. Овцы и козы истошно заблеяли в своих стойлах — Мишра пролетел всего в нескольких футах над ними. Затем он снова дернул за рычаги, освободил крылья, и аппарат опять пошел набирать высоту.

— Что скажешь? Аппарату действительно нужен пилот полегче? — спросила Токасия.

Урза пожал плечами:

— Сказать по правде, мне кажется, что подъемной силы крыльев вполне достаточно, чтобы нести троих или даже четверых одновременно. Надо только сделать кабину повместительнее.

— А ведь перед первым полетом ты убеждал всех, что лететь следует тебе, потому что ты легче. Согласись, твой довод оказался неубедительным, — с улыбкой сказала археолог.

Урза недовольно поморщился, но ничего не сказал.

Мишра, как и Урза, облетел вокруг лагеря два раза. Токасия подумала, что парень ищет поток холодного воздуха, чтобы уронить и удержать машину на лету так же, как и его брат. К тому же она заметила, что если Урза прилагал все усилия к тому, чтобы удерживать аппарат на одной высоте, то Мишра, наоборот, постоянно опускался и поднимался, накреняясь то в одну сторону, то в другую.

И тут Мишра, пролетев над лагерем, развернул орнитоптер на запад, вглубь пустыни, и улетел.

Орнитоптер сначала стал кляксой, потом просто пятнышком на горизонте. Токасия и Урза переглянулись.

— Может быть, порвалась тяга, — предположила Токасия.

— Нет, маленький дурачок просто решил залететь подальше, — проворчал Урза и побежал на холм, чтобы лучше видеть, куда направился Мишра.

Старший брат не проделал и половины пути, когда звук хлопающих крыльев возвестил о возвращении младшего. Пилот еще раз дважды облетел вокруг лагеря и приземлился прямо у ворот укрепления. Когда он выбрался из кабины, его уже ждал Урза, возмущению которого не было предела.

— Ты понимаешь, что делаешь? — закричал он. — Эти твои рывки! Наверняка повреждены блоки! И ладно бы только это! Как тебе только в голову пришло так далеко улетать от лагеря! На тебя же могли напасть птицы рух! А если бы ты разбился в пустыне?! Где бы мы тогда тебя искали?!

Пропустив тираду брата мимо ушей, Мишра, как ни в чем не бывало, сказал:

— Я видел рисунки. А ты?

Урза запнулся на полуслове и озадаченно посмотрел на брата.

Темноволосый мальчик повернулся к Токасии.

— В пустыне есть рисунки. Полоски из темной земли, их хорошо видно на фоне светлого песка. Мы много раз проходили рядом с ними и не обращали внимания. Но сверху видно, что это — рисунки! Там есть драконы, джинны, птицы рух, даже минотавры. — Он повернулся к брату. — Ты их тоже видел, а ну признавайся.

Урза оторопело смотрел на брата. Собравшись с духом, он осторожно ответил:

— Я больше беспокоился о том, как бы не потерять управление.

Мишра и бровью не повел.

— Рисунки расположены вокруг большого холма. Держу пари, что если мы осмотрим его, то найдем транский лагерь.

— Может быть, это святое место фалладжи, — начал Урза, но Мишра отмахнулся.

— Нет, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Насколько я знаю, фалладжи никогда не селились в этих землях. Мне кажется, что это транский курган, и нам нужно его исследовать.

— Нам нужно выяснить, не повредили ли мы орнитоптер, — сказал себе под нос Урза. Он уже ощупывал крылья и распорки, проверял, нет ли в парусине дырок.

Токасия широко развела руки, словно обнимая обоих братьев.

— Что нам нужно, так это отпраздновать первый полет, — сказала она. — А завтра у нас будет достаточно времени, чтобы все проверить.

В тот вечер ученики и землекопы сложили в лагере большой костер. Все были возбуждены. Новенькие радовались — теперь им будет о чем рассказать по возвращении в столицу. Еще бы, они своими глазами видели, как Урза впервые поднял орнитоптер в воздух, а Мишра нашел в пустыне гигантские рисунки. Многие месяцы они просто рылись в каких-то траншеях и полировали неведомые старинные металлические детали, и вот наконец случилось что-то в самом деле примечательное. Тут было чем гордиться. Звучали песни, лился набиз, Рахуд учил аристократов традиционным танцам фалладжи. Ритм был слишком сложный, но поскольку требовалось не только двигаться, но и размахивать во все стороны заостренными палками, новички пустились в пляс. Во всем этом был дух настоящего приключения. Мишра снова и снова рассказывал, как летал вглубь пустыни, и Токасия знала, что не пройдет и пары дней, как буквально все в лагере будут из кожи вон лезть, только бы им разрешили полетать.

Меж тем Урза молча сидел у костра. Он не танцевал и ничего не пил.

Заметив это, Токасия подошла к нему.

— Тебе грустно? — спросила ученая.

— Нет, что вы, — ответил юноша. — Мне просто кажется, что надо проверить оснастку — не порвалось ли что-нибудь, не треснуло ли. А если уж мы решили сделать кабину побольше, то надо…

— Завтра, — твердо сказала пожилая женщина. — Ты так молод, у тебя вся жизнь впереди. А сегодня вечером надо веселиться.

— Я веселюсь, когда работаю с машинами, — сказал Урза, глядя, как по другую сторону костра Мишру со всех сторон обступили ученики и землекопы, чтобы еще раз услышать его историю. Токасии казалось, что с каждым новым пересказом она делается все длиннее и увлекательнее.

— Есть в жизни и другие радости, — сказала Токасия, проследив за взглядом Урзы. — Твой брат, похоже, уже сделал это открытие,

Немного помолчав, Урза ответил:

— Я вовсе не был против, чтобы Мишра полетал на орнитоптере.

— Я и не говорила, что ты был против, — сказала Токасия.

— Просто когда машину первый раз запускают, ее детали испытывают большие нагрузки, — продолжал, поднявшись на ноги, старший брат. — Надо было сначала все проверить, а потом пускай бы он летел, куда вздумается..

— Конечно, — спокойно сказала Токасия.

— Даже если забыть о его безрассудстве — он ведь мог пострадать из-за какой-нибудь технической неисправности, — сказал Урза.

— Верно, верно, — согласилась Токасия. И, выдержав паузу, продолжила: — Но попробуй объяснить это мальчишке, у которого одно желание — доказать всем, что он ни в чем не уступает старшему брату.

— Когда имеешь дело с машинами, главное — соблюдать все меры предосторожности. Я говорю только о благоразумии.

— А если бы спор выиграл он, а не ты? Стал бы ты тогда настаивать на соблюдении всех мер предосторожности? — спросила Токасия.

Урза не ответил. Он просто стоял и молча смотрел на своего брата сквозь языки пламени.

Глава 3 Койлос

Мишра был прав — западнее их лагеря среди песков были огромные рисунки. Кто-то насыпал в пустыне небольшие валы из сухой земли, более темной, чем окружающий их песок. Заметить их можно было только с воздуха — Токасия и раньше отправляла экспедиции в этот район, еще до того, как организовала лагерь на нынешнем месте, но она даже не догадывалась о существовании рисунков.

Последние представляли собой странную смесь. Здесь были изображения людей, точнее, существ, более или менее похожих на людей. Любое из них могло оказаться портретом трана. Изображения животных — оленей, слонов и верблюдов — соседствовали с геометрическими фигурами — кривыми, спиралями и многоугольниками, стороны которых по многу раз пересекали скопления фигур, разделяя некоторые из них на части, другие же оставались нетронутыми. «В общем, совершенно бессмысленные детские рисунки, — подумала Токасия, — созданные ради забавы расой пустынных титанов».

Мишра верно определил и происхождение рисунков — их авторами, вне всякого сомнения, были траны. Рисунки располагались плотно и опоясывали огромный курган, который оказался исключительно богатым на находки: в частности, там обнаружили целый скелет су-чи. Мечта Токасии собрать полностью одно из этих таинственных существ наконец исполнилась. Лежали в кургане и остатки нескольких орнитоптеров, но даже они не шли ни в какое сравнение с целой россыпью силовых кристаллов, обнаруженных в самом сердце разрытого холма. Многие кристаллы потрескались и больше не светились, но археологи добыли более чем достаточное количество целых камней, ярко сверкающих всеми цветами радуги. Их было столько, что хватило бы и на дальнейшие исследования в лагере, и на отправку в Пенрегон — другим ученым и многочисленным дворянам — благодетелям Токасии. Прибытие в столицу находок подстегнуло интерес знати к раскопкам, и вскоре этот интерес воплотился в нечто материальное — второй постоянный лагерь на месте обнаруженного Мишрой кургана.

Но это было только начало. Орнитоптер дал археологам уникальную возможность изучать пустыню с воздуха, и за первым открытием последовали новые. За год полетов братья обнаружили около двадцати аналогичных полей рисунков, хотя все они были меньше первого и хуже сохранились. Поля образовывали гигантскую дугу, на которую как бы опирались Керские горы. В одних полях имелись рисунки известных науке людей, в других они отсутствовали, но геометрические узоры присутствовали обязательно. И в центре каждого поля располагался курган, в котором при раскопках обнаруживались разрушенные машины и силовые камни.

Впрочем, несмотря на эти успехи, некоторые вопросы оставались без ответа. Токасии и братьям так и не удалось найти ни скелетов самих транов, ни их произведений искусства. Археологи не узнали ничего нового и о транском языке, они сумели лишь идентифицировать несколько названий предметов и ряд символов, служивших транам цифрами. Вопрос о том, кто же такие траны, стал излюбленной темой застольных бесед для Токасии, Урзы, Мишры и нескольких старших учеников.

— Все-таки это были люди, — сказал во время одного такого разговора Урза. — Среди найденных нами предметов не было ни одного, которым не могли бы пользоваться человекообразные существа. Возможно, траны были расой, родственной современным фалладжи, но у них была хорошо развита наука, и они сумели возвыситься над остальными. Поэтому потомки их не столь удачливых собратьев и возвели их в ранг богов.

— Да, их инструменты нам подходят. Ну и что с того? — не согласился Мишра. — Их могли бы использовать и гномы, и эльфы, и даже орки. Да и минотавры тоже.

— Нет, минотавры слишком большие, — сказал Урза. — У них такие огромные руки, что обращаться с большей частью найденных нами предметов им было бы неудобно.

— Минотавры могли просто всеми командовать, — парировал Мишра. Токасия давно подметила, что Мишра не желал уступать брату даже в мелочах. — Только представьте, — продолжал он, — минотавры, то есть траны, правят, а люди у них в подчинении. Как у орков — они сильнее всех и поэтому держат власть, а бедные маленькие гоблины выполняют всю тяжелую работу.

— Братишка, ведь мы не нашли останков минотавров, — невозмутимо возразил Урза.

— Братишка, человеческих останков мы тоже не нашли, — сказал Мишра, поднимая бокал с набизом, словно провозглашая шутливый тост за логику мысли.

Токасия откинулась на спинку недавно привезенного из столицы кресла с подушками и перестала прислушиваться к беседе братьев. Это был старый спор, он возобновлялся по крайней мере раз в месяц и всегда заканчивался одинаково — братья приходили к выводу, что слишком мало знают. Это ужасно их раздражало.

За годы, проведенные в лагере, оба брата изменились. Урза стал еще стройнее и наконец-то сравнялся с братом по ширине плеч. Он демонстрировал теперь стоическое самообладание и очень этим гордился, а его лицо, благородное и изящное, как нельзя лучше оттеняло характер. Мишра, напротив, остался таким же вспыльчивым, как в первый день знакомства с Токасией. Самой заметной переменой в облике младшего брата была короткая черная бородка, с недавних пор обрамлявшая его улыбающееся лицо.

Старшие ученики сидели за столом и следили за спором, не собираясь принимать в нем участия. Урза и Мишра были старше их, и Токасия знала, что через несколько лет новички будут принимать их за взрослых. Кроме того, ученики на собственном опыте узнали, что всякий, кто высказывает свое мнение в разгар спора между братьями, рискует навлечь на себя гнев обоих сразу.

Токасия гордилась мальчиками и их достижениями, а они, в свою очередь, были ей преданы. Но ребята никак не могли разрешить ключевой вопрос о природе происхождения транов. Он волновал их до такой степени, что они и спорить ни о чем другом не могли.

Молодые люди перешли почти на крик. Токасия решила вступить в дискуссию и предложить братьям новую тему для обсуждения.

— А почему мы не нашли никаких останков? — вмешалась она.

Братья, прищурившись, посмотрели на старую ученую, и та повторила:

— Почему мы не нашли никаких останков — ни человеческих, ни других?

— Их съели стервятники и шакалы, — немедленно ответил Мишра.

Урза возмущенно фыркнул.

— Отлично, а почему мы тогда не нашли останков стервятников? — насмешливо спросил он. — В курганах вообще нет останков животных. Это просто невероятно, они должны были там оказаться хотя бы случайно.

— Я так понимаю, братишка, ты знаешь, как это объяснить, — бросил в ответ Мишра.

— Чума, — убежденно сказал Урза. — Какая-то болезнь, которая не только убила транов, но и уничтожила их останки. Это объясняло бы и то, почему обломки машин разбросаны по такой обширной территории.

Мишра покачал головой.

— Нет, не чума. Отсутствие произведений искусства чумой не объяснишь. А вот войной — пожалуйста. Те, кто победил транов, сожгли все, что осталось от их противников — картины, книги, тела и все остальное.И обрати внимание — мы неоднократно находили ямы с пеплом, в самых разных местах.

— Это отходы производства, а не следы пожарищ, — возразил Урза. — Ну да ладно, допустим, ты прав. Но что же стало с победителями?

— А вот они стали шакалами, пожирателями падали, — остроумно ответил Мишра, опуская стакан на стол. — Это же очень просто. Была раса рабов-людей, она уничтожила своих хозяев-минотавров, а затем погибла сама, поскольку не умела обращаться с машинами минотавров.

— Отличное рассуждение, — выплюнул Урза. — Каждый довод основан на другом спорном доводе, так что в конце концов тебе просто приходится поверить в то, что ты пытаешься доказать. И поэтому у меня есть к тебе вопрос, братишка: объясни мне, отчего это выжившие шакалы не создали после войны ни одного произведения искусства?

Мишра наморщил лоб и задумался.

— Они не достигли того уровня культуры, когда появляется искусство, — наконец сказал он. — Поэтому у нас и нет произведений искусства, дошедших с тех времен.

— Если не считать рисунков в пустыне, — сказал Урза.

— Если не считать рисунков в пустыне, — согласился Мишра.

— А их и не надо считать, — сказал, улыбаясь, Урза. Мишра бросил на брата удивленный взгляд.

— Что ты хочешь сказать? Эти рисунки — однозначно не естественного происхожде…

— Это не рисунки, не произведения искусства, — прервал его Урза. — Хорошо, человекообразные фигуры, возможно, и рисунки, может, это изображения людей, которых встречали траны. Но все эти зигзаги, многоугольники и кривые не имеют отношения к искусству. Это дорожные знаки.

Теперь и Токасия с удивлением посмотрела на Урзу. Что он открыл на этот раз?

Не говоря ни слова, старший брат поднялся из-за стола и покинул палатку. Он вернулся с большой картой окрестных земель и расстелил ее на столе — ученики едва успели убрать блюда с жареным зайцем и дынями. На карте была прочерчена дуга обнаруженных ими полей с рисунками.

— Перед нами транские курганы, которые мы нашли, — сказал Урза, по очереди ткнув пальцем в каждый. — Вокруг каждого кургана нарисованы многоугольники и зигзаги. Видно, что это как бы стрелки и все они указывают в одном определенном направлении — на север. Однако каждая группа стрелок немного отклоняется от севера в сторону. Так, стрелки во втором лагере немного отклонены на запад.

Достав карандаш, светловолосый ученик обозначил на карте указанное направление.

— Большая часть стрелок у следующего кургана, который расположен западнее, указывает в том же направлении, но отклоняется на запад немного меньше, чем стрелки первого кургана, — продолжил он, проводя еще одну толстую линию со стрелкой на конце. — Стрелки следующего указывают почти прямо на север; а стрелки четвертого кургана — он западнее третьего — отклоняются уже на восток. Следующие тоже отклонены на восток, но немного больше, и так далее. — Карандаш прочертил еще несколько линий.

Урза отошел от карты, чтобы дать посмотреть остальным. Все присутствующие знали, что курганы образуют дугу, но только Урза догадался изучить направления, заданные узорами. Проведенные Урзой линии вели примерно в одно место — в центр круга, частью которого и была образованная курганами дуга.

— Траны ни черта не смыслили в искусстве, — глядя на своего брата, сказал Урза. — С чего им оставлять в пустыне картины? Ответ — ни с чего. To, что они оставили, — вовсе не картины, а дорожные указатели. Они указывают путь к крупным транским поселениям. Мы больше обращали внимание на человекообразные фигуры, потому что они были нам знакомы, и проигнорировали стрелки и геометрические фигуры, потому что не поняли, что они могут означать. А на самом деле они намного важнее.

Мишра склонился над картой и нахмурился.

— Линии на бумаге, — фыркнул он. — Ты увидел дугу и рассчитал, где находится центр, а затем нашел в геометрических узорах линии, которые указывают в нужном тебе направлении.

— Ты не согласен с моими доводами, брат? — тихо спросил Урза.

Мишра улыбнулся, его снежно-белые зубы блеснули на фоне черной бороды.

— Да я просто в восторге от них, братишка! Твои доводы поразительны. Каждое новое положение основано на другом, тоже спорном, и в конце концов тебе приходится поверить в то, что ты сам пытаешься доказать! Так что доводы мне нравятся! Но вот выводы, я думаю, ошибочны.

Урза медленно скатал карту.

— Значит ли это, что, когда я завтра отправлюсь в пустыню проверять свою гипотезу, ты останешься здесь?

Мишра вздрогнул, а Токасия круглыми глазами уставилась на старшего брата.

— С вашего разрешения, госпожа, я хотел бы взять орнитоптер и все проверить, — сказал Урза. — А поскольку мой брат не желает составить мне компанию, я вполне смогу обойтись одним из тех, что поменьше…

— Кто сказал, что я не желаю? — резко оборвал его Мишра. — Наоборот, мне кажется, что я просто обязан отправиться с тобой — хотя бы для того, чтобы ты случайно не увидел в центре круга транские развалины, которых там нет.

Урза довольно кивнул и выскользнул из палатки, шагнув в надвигающиеся сумерки.

— Раз так, я должен все продумать, — бросил он через плечо. — Всем спокойной ночи!

Когда Урза ушел, за столом стало тихо. Никто из учеников не захотел обсуждать его теории, а Токасии требовалось время, чтобы переварить сказанное.

Беседа за столом приняла менее взрывоопасный характер. Один из учеников сообщил, что нашел в раскопе несколько интересных дисков с транскими цифрами. Другой пожаловался, что ему жутко мешает работать один юный ученик, который каждый поднятый с земли кусок камня считает транской машиной. Все рассмеялись, а Токасия рассказала, как несколько лет назад одна ученица с пеной у рта убеждала ее, что раскопки следует вести на горных вершинах, а главный ее аргумент звучал так: если бы она была траном, она бы прятала самые ценные предметы именно там.

Мишра тихо сидел у очага и теребил бородку. Несколько минут спустя он извинился перед остальными и вышел, но направился не в свою палатку, которую делил с Урзой, а вниз, туда, где раскинулся лагерь землекопов-фалладжи. Токасия заметила, что младший брат чем-то встревожен, но не придала этому значения.

Вечером того же дня Токасия сидела за своим столом и изучала конструкцию ноги су-чи. Оказалось, что строение ног у обнаруженного ими почти целого образца отличалось от того, что они с Урзой предполагали — колени машины были вывернуты назад. «Интересно, — подумала Токасия, — это хитрое конструкторское решение, или же у транов колени сгибались в обратную сторону и изобретатель просто взял за модель машины самого себя?»

Вдруг на стол легла тень. Подняв голову, Токасия встретилась глазами с Ахмалем. Молодежь называла его теперь «старик Ахмаль», — седые волосы украшали его голову, да к тому же он и сам в последнее время то и дело жаловался, что достиг преклонного возраста и уже не так бодр, как когда-то. Токасия знала, что у него давно есть внуки и что вскоре он собирается покинуть лагерь. Пожилая женщина подумала, что ей будет его не хватать — особенно потому, что он воплощал в себе все лучшее, что есть у фалладжи. Он был прям, честен и искренен.

По суровому выражению его лица Токасия поняла, что разговор будет не из приятных.

— Говорят, твоя молодежь завтра полетит в горы, — сказал он с сильным акцентом. Несмотря на то что последние несколько десятилетий Ахмаль провел в обществе аргивян, их язык так и остался для него чужим.

— Откуда ты… — начала было Токасия, но сразу же поняла, откуда Ахмаль узнал новость. Мишра наверняка рассказал землекопу о том, что его брат разглядел в цепи курганов дугу, рассчитал центр и решил туда слетать, и спросил, что он по этому поводу думает. Судя по всему, пожилой фалладжи не думал по этому поводу ничего хорошего. Кивнув, ученая указала вошедшему на стул. Старик опустился на него так аккуратно и осторожно, словно боялся, как бы что-нибудь не сломалось — то ли стул, то ли он сам.

— Урза думает, что там находятся развалины большого транского поселения, — сказала Токасия.

Ахмаль внимательно разглядывал старый вытертый ковер.

— Не нравится мне эта затея. Фалладжи посмотрят на это очень неодобрительно.

Токасия удивилась. Она впервые слышала, что у фалладжи есть запретные для чужестранцев земли. Более того, в большинстве поселений, где ей случалось бывать, местные с гордостью показывали ей найденные ими останки транских машин, а иные даже предлагали их купить.

— Не все фалладжи, — продолжал Ахмаль, словно прочитав ее мысли. — Мы, в общем, не такие уж отсталые, большинству хватает ума понять, что в горах нет ничего такого, чего не было бы в пустыне. Но есть и такие, кто боится тревожить духов давно умерших транов, кто боится трогать их сердце. Говорят, что у них есть тайное сердце, оно находится в горах, и поэтому мы, фалладжи, держимся от них подальше.

— Ахмаль, — сказала Токасия, — ты никогда раньше не говорил мне ничего подобного. Где бы мы ни копали, ты ни разу ни словом не обмолвился, что, мол, тут-то или там-то землю трогать нельзя.

— Это потому, что мы копали в пустыне, а пустыня принадлежит всем, кто способен вынести ее тяготы, — сказал Ахмаль. — Фалладжи считают эти земли своей собственностью, но готовы делиться ими со всеми, кто их уважает. Напротив же, высокие горы, те, что расположены в самом сердце нашей земли, считаются местом опасным, и не только потому, что там живут огромные птицы рух. Мы говорим, что горы — наша земля, но сами туда ни ногой. Да и другим там нечего делать.

Токасия хорошо знала, что эти земли считал своими и Аргив, но предпочла не упоминать об этом. В самом деле, большинство аргивян жили на побережье, а гигантские территории, помеченные на картах как аргивские, принадлежали столичной знати лишь номинально.

— Если мы нарушаем какое-то табу… — начала она.

Ахмаль понял руку:

— Не совсем табу, госпожа. Тут скорее просто традиция, древняя, из глубин веков идущая тревога. Большинство моих землекопов не верят в истории своих бабушек, но некоторые верят, и из-за них все осложняется. Вот мой помощник Хаджар, так он верит и в джиннов, и в упырей, и в огромных драконов — у нас их называют «мак фава», — которые вылезают ночью из-под земли.

— Ахмаль, — улыбаясь, сказала Токасия, — ты же знаешь — если Урза с Мишрой решили что-то сделать, то отговорить их не проще, чем заставить ветер дуть вспять Они все равно туда полетят. Конечно, раз ты говоришь, что фалладжи считают горы опасным местом, я сама отправлюсь с ними. Но меня вот что интересует — если мы там что-нибудь найдем и захотим провести раскопки, ты будешь нам помогать?

Ахмаль подскочил как ужаленный. Токасия точно подобрала слова — не обвинив старика в трусости прямо, она поставила вопрос так, что уйти от ответа тот не мог. На миг он зарделся, но затем снова посуровел.

— Я пойду за тобой куда угодно, — холодно сказал он. — Благодаря тебе я узнал о древних временах столько, сколько не узнал бы за всю жизнь, кочуй я просто так по пустыне. Мы с тобой перевернули слишком много земли, чтобы ссориться из-за каких-то бабкиных сказок.

Токасия тихо усмехнулась и взглянула старику в глаза.

— Тогда иди и выясни у своих землекопов, кто из них верит в бабкины сказки, а кто нет. Узнай, кто готов отправиться с нами, а кто нет. Только, будь добр, постарайся, чтобы твои слова не прозвучали вызовом их гордости и храбрости, потому что в этом случае в горы пойдут даже те, кто считает это святотатством, а я не хочу, чтобы из-за меня кто-то чувствовал себя преступником.

Ахмаль кивнул и поднялся на ноги.

— Я знал, Токасия, что нет такого вызова, который бы ты побоялась принять. В этом ты очень похожа на мужчину.

В знак уважения Токасия тоже поднялась.

— А я знала, что ты никогда не станешь скрывать от меня то, что мне следует знать. Спасибо.

Ахмаль поклонился и вышел. Глядя, как в сумерках исчезает его тень, Токасия покачала головой. «Ты похожа на мужчину», — сказал он, и сказал совершенно искренне. Такие вот у них в пустыне комплименты. Даже после стольких лет работы с ней он остался типичным фалладжи. И все же он не желал идти на поводу у тех, кто верит в сказки. Несмотря ни на что, он решил предупредить ее.

Токасия еще раз покачала головой и вернулась к изучению строения коленей су-чи.

Они отправились в путь на следующее утро, взяв с собой провизии на полтора дня. Ни один из братьев не стал возражать против того, чтобы Токасия летела с ними. На время своего отсутствия ученая назначила старшим Кантара, одного из самых многообещающих учеников, наказав ему ни в чем не перечить Ахмалю и Хаджару и не принимать никаких важных решений до ее возвращения.

Путешественники полетели на том самом орнитоптере, остов которого нашли в пересохшем русле несколько лет назад. На носу красовалась новая большая деревянная кабина, в которой было достаточно места для троих исследователей и припасов. Рычаги управления располагались в центре кабины, так что любой из юношей мог ими управлять. В силовом камне, казалось, была заключена неистощимая энергия, и машина не демонстрировала признаков усталости, в отличие от человека — один брат сменял другого у рычагов каждые четыре часа.

С земли границы Великой пустыни казались просто рядом низких пыльных холмов, изредка перемежающихся скальными выходами. Земля была бесплодна, то одна, то другая прибрежная страна — в зависимости от политической ситуации — объявляла ее своей. Фалладжи же считали эти земли своей собственностью, хотя вспоминали об этом лишь тогда, когда им был нужен законный повод потрясти проезжающих купцов или исследователей на предмет чего-нибудь ценного. Горы были негостеприимны и безжизненны.

С высоты все выглядело по-другому. Скалистые пики превратились в грозных часовых, чьи тени отмечали неумолимый ход времени. Глубокие непроходимые ущелья сияли радугой цветного гранита и песчаника. Сухие озера казались сверкающими соляными заплатками. Пустынный ветер теребил тяги крыльев орнитоптера, как струны арфы.

Когда орнитоптером управлял Урза, они плыли прямо по небу, четко следуя заданному старшим братом курсу. Изредка он подзывал Мишру, чтобы тот уточнил координаты. Младший сверялся с компасом и картой, проверял положение солнца и неизменно говорил, что все в порядке. Урза кивал в ответ, словно ничего другого и не ожидал.

Когда пилотировал Мишра, они гораздо больше блуждали, сохраняя в целом направление на север. Если на горизонте появлялось что-то интересное, Мишра немедленно поворачивал машину к новому объекту и летел туда, пока Урза не напоминал ему, что они отклонились в сторону. Мишра тяжело вздыхал и возвращал аппарат на курс. Время от времени им приходилось включать крылья, чтобы снова набрать нужную высоту, и всякий раз после этого Урза трижды все перепроверял, чтобы точно установить их местонахождение.

Ближе к вечеру они увидели внизу поле, испещренное линиями, похожими на рисунки вокруг транских курганов. Здесь не было человекообразных фигур, лишь перекрещивающиеся друг с другом спирали и стрелки. Мишра облетел вокруг обнаруженного места несколько раз, чтобы старший брат мог зарисовать увиденное. Стрелки указывали именно в том направлении, куда они летели.

В конце первого дня полета путешественники приземлились на высокой плоской горе. Они не стали разбивать лагерь и разжигать костер, а переночевали в кабине орнитоптера. Хотя Токасия и не управляла рычагами во время полета, она устала от непрерывного движения. От металлического звона тяг и воя ветра у нее раскалывалась голова. В ту ночь она спала без сновидений. Проснувшись, она обнаружила, что молодые люди уже встали, Урза потягивался, а Мишра приседал. После холодного завтрака они снова отправились в путь.

Главное поселение транов, которое Ахмаль назвал «тайным сердцем», нельзя было не заметить с воздуха, хотя по земле добраться до него было непросто. Оно располагалось в конце длинного извилистого каньона, древнего русла давно пересохшей реки, которая когда-то размыла низкие горы и создала место для города, от которого теперь оставались только развалины.

Это в самом деле были развалины города — длинный ряд полуразрушенных фундаментов зданий и осыпавшихся стен. Некоторые развалины напоминали аргивские особняки, другие походили на знаменитые своими крышами-луковицами храмы далекого Томакула. Были находки и вовсе ни на что не похожие — сломанные металлические каркасы, груды металлических пластин с зубчатыми краями размером с человека, мотки проволоки, похожей на свернувшихся в клубок синих червей. У дальней стены каньона возвышалось нечто напоминавшее разоренное паучье гнездо, только пауки были из бронзы. Развалины покрывал толстый слой песка, принесенного ветром из пустыни.

— Ты и теперь сомневаешься в верности моих расчетов, братишка? — с улыбкой спросил Урза.

— Только дурак сомневается в том, что видит своими глазами. Отличная работа, братишка, — ответил Мишра, улыбаясь еще шире.

— Тайное сердце транов, — прошептала Токасия. От этой фразы Мишра слегка вздрогнул, но Урза лишь кивнул.

— На древнеаргивском слово «тайна» звучит как «койлос», — сказал Урза. — Пусть найденная нами тайная страна так и называется. Братишка, давай-ка облетим ее. С воздуха нам удобнее будет ее разглядеть.

Мишра кивнул и уже было собрался взяться за рычаги, когда над орнитоптером пронеслась тень. Это могло быть облако, если бы небо пустыни не было чистым как стеклышко.

Токасия сразу поняла, в чем дело. Она вскрикнула, и в тот же миг Мишра отправил летающую машину в пике. Маневр застал Урзу врасплох, он больно ударился о стену кабины и громко выругался.

Птица рух пролетела именно там, где несколько секунд назад находился орнитоптер. Особь была очень крупной даже для своей породы — если верить древним легендам, птицы рух таскали себе на завтрак слонов с равнины. Она была почти в три раза больше орнитоптера, ветер от ее крыльев едва не перевернул машину.

Упустив добычу, птица снова начала набирать высоту, чтобы спикировать на орнитоптер еще раз.

— Почему она нападает? — крикнул Урза.

— Мы большие, и мы движемся! — ответила Токасия, пытаясь перекричать ветер. — Она, наверное, думает что мы тоже птица.

Мишра выругался и до упора оттянул на себя оба рычага.

— Боюсь, мы не сможем подняться выше ее! Она быстрее нас!

Птица рух снова зависла над ними, готовясь броситься вниз. Мишра бросил аппарат вправо, но хищница была к этому готова. Она взмахнула крыльями, и справа раздался громкий треск. Прямо на глазах Токасии один из тросов, державших крыло, лопнул и теперь болтался в воздухе. «Хоть крыло не оторвала», — подумала Токасия. Однако орнитоптер резко потерял в скорости.

— Мы не сможем улететь от нее! — завопил Мишра. — Я постараюсь посадить машину.

— Туда! — крикнул Урза, указывая на гнездо металлических пауков. — Мне кажется, что в стене утеса есть дыра.

— У нас не получится! — крикнул Мишра, потянув сначала за один рычаг, затем за другой, пытаясь сбросить хищницу с хвоста.

— Это потому, что ты летишь как птица! — резко сказал Урза, отталкивая брата в сторону и хватая рычаги управления. — Лети как машина, и у нас все получится.

Под контролем Урзы аппарат перестал мотаться по небу и стрелой полетел вперед над руинами Койлоса. Птица рух рассчитывала, что аппарат будет вести себя как птица: либо начнет уворачиваться, либо развернется и полетит прямо на нее, стараясь пронырнуть под ее телом. Пока охотница выжидала, она лишь потеряла драгоценное время. И людям его вполне хватило.

Урза решил таранить стену каньона. Мишра закричал в панике, а Токасия неожиданно для себя забормотала слова молитвы, которую еще ребенком выучила в храмовой школе — тогда в Аргиве была мода на религию. Стена стремительно приближалась к ним.

Внезапно Урза заложил вираж и задрал нос аппарата вверх. Он разблокировал крылья, и те автоматически начали складываться. Аппарат больше не мог держаться в воздухе и начал падать. Птица рух снова пронеслась в том месте, где мгновение назад находился аппарат. Урза бросил машину вниз примерно на пятьдесят футов, а затем снова заблокировал рычаги. Крылья мгновенно расправились, поймали пустынный ветер и замедлили падение. Орнитоптер ударился о песок. У Токасии не было сомнений в том, что, приземлись они на скалы, они переломали бы все деревянные детали машины, не говоря уже о собственных костях.

Урза освободил рычаги, и крылья снова сложились. Лопнувшая тяга лежала на земле. Токасия высунула голову из кабины и поглядела вверх. В небе было пусто.

— Она вернется, — сказала ученая. — Надо убраться отсюда побыстрее.

— В любом случае не стоит улетать немедленно, — сказал Урза. — Может быть, птица рух спряталась в скалах и ждет, когда мы покажем нос. Да и тягу нужно починить. Давайте лучше войдем в ту пещеру. Братишка, с тобой все в порядке?

— Ишь, заботливый какой! — в гневе бросил Мишра, когда Токасия повернулась в его сторону, решив, что юноша ранен. — Я все делал как надо! Нечего было меня отталкивать!

Урза прищурился и нахмурился, тревога за брата сменилась раздражением.

— Ты играл по ее правилам, летел, как летают птицы. И разумеется, в этой игре хищница легко бы нас догнала. Мы сумели оторваться лишь потому, что я…

— Давайте сначала спрячемся, а ругаться будем потом, — резко оборвала его Токасия. — Возьмите факелы и воду. Мы просидим там до темноты.

Братья сразу замолчали, не смея спорить с археологом. Едва все трое вскарабкались на песчаный холм, как над ними опять пронеслась тень птицы рух. Пожилая женщина и мальчики опрометью рванулись к пещере.

Токасия добежала до входа первой, повернулась и снова осмотрела небо. Птица рух описывала круги над ущельем, полном сломанных машин и разрушенных строений.

— В следующий раз придется взять с собой катапульты, — сказала она.

— И найти способ установить их на орнитоптер, — добавил Мишра.

— Так или иначе, мы обречены оставаться здесь некоторое время, — сказал Урза. — Может, посмотрим, куда ведет этот проход?

Пещера была, так сказать, прихожей. Первые футов десять стены были скалой, а затем песчаник уступал место гладкому отполированному граниту. Токасия пробежала пальцами по стене. Она была выложена отдельными, невидимыми для глаза блоками или плитами, заметить которые можно было только на ощупь. Археолог тихо присвистнула. Никогда прежде она не видела такой аккуратной работы. За ее спиной Мишра зажег факелы из свечного дерева. Дрожащее пламя дымило, но это было лучше, чем идти в полной темноте.

— Нам повезло, что ты заприметил этот проход, — сказала Урзе Токасия.

— Это было очевидно, — ответил он, принимая из рук брата факел. — Между развалинами зданий были ясно видны дороги, и все они расходились из этой точки. Так что мы сейчас в самом центре транского «тайного сердца».

— Сердце сердца, — сказала Токасия.

Они разговаривали шепотом, словно боялись пробудить громкими голосами давно умерших духов. Токасия попыталась заставить себя говорить как обычно, но не сумела противостоять огромному мрачному пространству, которое давило на нее.

Мишра осветил уходящий во тьму проход.

— Здесь никто не живет. Посмотрите на пыль. Нет никаких следов, кроме наших.

Урза поднял свой факел, свет заплясал на стенах.

— И летучих мышей нет. Здесь очень давно никого не было.

Братья посмотрели на Токасию.

— Тогда вперед, — наконец сказала она. — Вперед, пошли. Но держимся вместе и идем только по главному проходу.

Опасаться было нечего, несколько проходов по обеим сторонам оказались просто нишами, сама же пещера уходила глубоко внутрь холма. Они спустились и поднялись по нескольким лестницам, прошли через пару больших комнат, но не обнаружили ничего, что могло бы пролить свет на историю жизни обитателей этого места, нынешних или прежних. Потолок был выложен хрустальными панелями, но они не светились, а только отражали факельное пламя.

Первые ниши были пустыми, но в тех, что располагались дальше, лежали обломки су-чи — ржавые останки, сохранившиеся немногим лучше тех, что они откопали раньше. От нескольких остались только нижние части торсов, верхние были разрушены временем или украдены расхитителями могил. Ученая заметила, что колени у них действительно были вывернуты назад.

Путешественники добрались до очередной лестницы, которая вела вниз, и в этот миг они услышали, скорее почувствовали что-то. Стены вокруг них словно пульсировали, казалось, сама земля напевает под нос какую-то песенку. Токасия и молодые люди переглянулись. Археолог припомнила, что братья умеют понимать друг друга без слов. Мальчики перевели взгляды на Токасию и кивнули.

И все трое двинулись вниз на шум.

Впереди горел свет. Сначала в темноте появилось едва заметное пятно, потом оно начало расти и становилось больше с каждым пройденным ярдом. В коридоре не было ниш, только ровные стены. Дорога вела прямо к цели.

Они вошли в зал, такой же большой, как и те, мимо которых они прошли. Стены и потолок были из натурального камня, но древние строители укрепили их сталью и подперли колоннами из таких же гранитных блоков, которыми были выложены стены коридоров. По углам стояли машины. Их явно создали траны, хотя они несколько отличались от тех образцов, которые встречались путешественникам раньше. Казалось, что все они в рабочем состоянии. Шестерни были смазаны, поверхности отполированы и сияли, как зеркала. «Можно подумать, — поймала себя на мысли Токасия, — что траны были здесь несколько минут назад».

Зал был освещен — потолочные панели, такие же как в коридорах, теперь, излучали собственный свет. По блестящим поверхностям машин бегали солнечные зайчики, но ничто не могло сравниться с сиянием огромного кристалла в центре зала.

Это был силовой камень размером с два человеческих кулака, целый и невредимый, не испорченный временем, с ровными гранями и настолько острыми краями, что казалось, они разрезают воздух. Токасия подумала, что он похож на два сердца, бьющихся в одном ритме. Камень переливался всеми цветами радуги, в нем пульсировала жизнь.

Он помещался на низкой платформе, окруженный зеркалами, которые, в свою очередь, соединялись проводами с машинами по периметру зала. Токасия не поняла, питает ли этот силовой камень только освещение или является частью большой машины, предназначенной для чего-то еще.

Перед пьедесталом, на котором стоял силовой камень, располагался металлический стол со столешницей в форме гигантской открытой книги. Страницы сделаны из стекла и металла, в стекле отражался мерцающий свет камня, и казалось, что это мерцание не предвещает ничего хорошего. Токасия впервые видела такую искусную вещь. Она подумала, что это устройство, возможно, и есть венец творения транов, то, к созданию чего они стремились на протяжении всей своей истории. И вероятно, все то, что они, люди, раскапывают теперь столь бережно, представляет собой лишь мусор, отбросы, ненужные создателям-транам. Она неподвижно стояла и смотрела на кристалл, братья же двинулись вперед, привлеченные его ярким светом. Они подошли поближе и встали у самой книги; рядом с ней они казались карликами, подавленными великолепием древней машины. Братья заговорили, и их голоса гулко зазвучали под сводами пещеры, отражаясь от стен и усиливаясь.

— Она прекрасна, — сказал Мишра. — Посмотри, как она сияет.

— Она совершенно целая, — сказал Урза. — Подумай, сколько мы сможем всего узнать.

— Эти значки, — сказал Мишра, протягивая руку к высеченным на металле буквам. — Они очень похожи на транские, которые мы видели раньше, только эти более отчетливы. Наверное, это поздняя стадия развития письменности.

— Ничего не трогай! — грубо крикнул Урза, хватая брата за руку. — Мы не знаем, для чего они предназначены!

Потом Токасия так и не смогла решить, кто же из братьев виноват в том, что произошло. Она не видела, кто именно прикоснулся к книге, и даже не была уверена, что кто-то из них вообще успел до нее дотронуться. Сами же братья ни в чем не желали признаваться, каждый считал причиной несчастья другого.

Все, что Токасия помнила, — это то, что, когда Урза попробовал схватить своего брата за руку, сияние резко усилилось и на него стало больно смотреть. А затем произошел взрыв — странный взрыв, без шума и грохота, но Токасия чувствовала, что это был именно взрыв, и огромный силовой камень, сердце Тайного сердца, вспыхнул дождем огненных искр и раскололся пополам.

Глава 4 Видения

Вот что увидела Токасия. Силовой камень в центре комнаты внезапно ярко засиял, будто сгорая в собственном свете, словно это был не камень, а кусочек солнца. Токасия инстинктивно подняла руки, чтобы прикрыть глаза: теперь оба брата были лишь неясными силуэтами на фоне блеска камня. Она позвала их, но грохот взрыва заглушил ее голос.

Это действительно был взрыв, но такой, что человек не мог услышать его. Раскаты грома сотрясли каждый камень в пещере, каждую клетку в теле ученой.

Затем что-то надавило на нее, будто чья-то гигантская рука легла ей на голову, прошла сквозь нее и исчезла в каменном полу.

Потом стало очень жарко, словно Токасию неожиданно поместили в плавильную печь. Затем жар тоже пропал.

И наконец в спину Токасии задул ветер, словно мир пытался заполнить воздухом пустоту, возникшую в пещере. Это был самый настоящий ураган — археолог не удержалась на ногах и упала на колени. Через миг ветер стих.

Она медленно поднялась: суставы ломило, в глазах все еще стояло зарево пожара, в котором сгорел силовой камень. На пьедестале было пусто, стены пещеры перестали звенеть.

Токасия моргнула. К ней постепенно возвращалось зрение. На глаза навернулись слезы, а когда они высохли, ученая смогла наконец рассмотреть, что же произошло.

Силовой камень исчез.

Братья лежали на полу, но они уже пришли в себя. Судя по всему, никто из них не пострадал, однако мальчики пытались встать на ноги так, как это делают старики — следя за каждым движением, словно опасаясь, что в следующий миг у них может лопнуть сухожилие или сломаться кость.

И тут Токасия поняла, что силовой камень не исчез. Он треснул пополам, и его половинки были зажаты у каждого из братьев в левой руке.

Вдруг в пещере стало светлее, и ученая услышала топот металлических ног, бегущих по каменному полу.

Вот что увидел Урза.

Он пытался остановить Мишру, но не успел. Камень ослепительно вспыхнул, залив светом их обоих. В последний миг он глянул на брата — тот был чем-то ужасно удивлен и стоял с открытым ртом. Может быть, он кричал «Назад!»? А может быть, он просто выругался? Так или иначе, Урза не расслышал слов брата, а затем его ослепила вспышка.

Раскрыв глаза, он понял, что оказался в каком-то месте, совершенно ему незнакомом.

Он плыл по небу над невиданной страной. Поверхность земли выстилали ржавые металлические тросы, переплетенные настолько плотно, что сквозь этот ковер невозможно было ничего разглядеть. Тут и там в металлической равнине зияли дыры, в которых медленно крутились гигантские шестерни, наматывая на себя соседние тросы. Урзе показалось, что по ковру ползают медные змеи, но затем он понял, что это тоже были тросы — они передвигались внутри ковра, вслепую отыскивая дорогу в лабиринте переплетенной проволоки. Некоторые шестерни вращались в вертикальной плоскости, некото-рые были наклонены, каждая была покрыта толстым слоем ржавчины. Они были поистине огромны — если такую шестерню положить плоскостью на землю, то Урза, став рядом и подняв руки вверх, не смог бы дотянуться до верхнего края зубцов.

Старший брат заметил, что от вращения шестерен вся поверхность слегка колышется, как море. Тут и там возникали стальные холмы, они медленно двигались и постепенно перемещали ржавые шестерни в одном направлении — вправо от Урзы. Там, на западе, — ему показалось, что это был запад, хотя определить стороны света в этом движущемся мире было затруднительно, — полыхало темно-красное зарево.

Урза уселся на ближайшую шестерню, и та понесла его вперед. Вокруг него, на почтительном расстоянии, змеился ковер из медных тросов. Казалось, он плывет в большом котле, в котором варится суп из металлических змей.

Впереди бушевала буря, на темном небе неведомая рука возводила бастионы чернильно-черных облаков. Между тучами сверкали молнии, резко очерчивая их края.

Над Урзой прошла стена дождя, у воды был маслянистый вкус. Вскоре дождь прекратился — передвигающиеся холмы несли Урзу вперед. Из-под тросов сочился теплый пар.

На миг раздался странный скрип, и перед Урзой, разорвав металлические канаты и разбросав шестерни в стороны, выросла огромная башня. Она был сделана из тяжелых, испещренных странными значками металлических плит, скрепленных болтами в рост человека. Шестерня, на которой сидел Урза, поднялась повыше и облетела башню, пока та поднималась над колышущимися холмами. Затем башня столь же стремительно погрузилась обратно в землю, и вздыбленное стальное море понесло Урзу дальше.

Вдруг послышался резкий стрекочущий звук, словно Урза заплыл в гигантский пчелиный рой. От треска у юноши едва не лопнули барабанные перепонки, но источник звука оставался невидимым. Затем треск неожиданно прекратился.

И тут Урза заметил, что у него появились спутники. Неподалеку плыла еще одна шестерня, большего размера, чем у него, и на ней стояли какие-то живые существа. Они были целиком поглощены сборкой чего-то. По виду это были люди, с головы до ног укутанные в сияющие белые мантии. Их лица закрывали белые маски и белые капюшоны. Урза прищурил глаза, но ничего не смог разглядеть. Он только лишний раз убедился, что облаченные в белое существа что-то собирают.

Только сейчас Урза понял, что видит сон. Он вспомнил, что должен находиться в пещере вместе со своим братом и госпожой Токасией. Вытянув руки, он пересчитал пальцы — он слыхал, что так следует поступать, если хочешь понять, не спишь ли ты. Пальцев было ровно столько, сколько надо (по крайней мере ему так показалось), но вот его плоть оказалась полупрозрачной. Юный археолог счел эксперимент неудачным.

Фигуры в белом стали двигаться быстрее, и Урза, приглядевшись, увидел, что они собирают какой-то огромный бронзовый механизм. Он был похож на одного из тех больших пауков, рядом с которыми Урза оставил орнитоптер там, в реальном мире. Но это устройство было явно в рабочем состоянии. Рядом с ним белые фигуры выглядели карликами, и Урза прикинул, что если этот паук был такого же размера, как те останки, что он видел в реальности, то строители были не намного ниже среднего роста.

Гигантский паук был сделан из толстых металлических плит бронзового цвета. Суставы машины искрились сине-белыми молниями и держались на болтах толщиной с предплечье Урзы. У устройства не было головы, но из середины его спины торчал выступ, увенчанный цилиндром. Урза почему-то вспомнил о катапультах из своего родного мира и понял, что цилиндр представляет собой оружие.

Рассматривая паука, Урза видел не только его форму, но и каким-то неведомым образом понимал, как он работает. Взглянув на столбообразные лапы, он сразу сообразил, как они скреплены и как будут двигаться. Он увиделвыступ на спине существа и моментально понял, как он крепится к корпусу: такое крепление позволяет ему вращаться вокруг своей оси. Он мгновенно оценил массу перекрывающихся плит, составлявших доспехи существа, и мог точно сказать, какая потребуется мощность, чтобы сдвинуть паука с места.

Тут Урза заметил, что белые фигуры разговаривают друг с другом. Они заметили пришельца, но не решили, что с ним делать. Затем Урза почувствовал, что в его груди что-то пульсирует, словно у него неожиданно появилось второе сердце. Он опустил глаза. Вся его плоть стала прозрачной. Повинуясь неясному инстинкту, он проник пальцами внутрь себя и извлек наружу огромный драгоценный камень, сверкающий зеленым, синим, красным, белым и черным цветами. Цвета сменяли один другой, казалось, что это просто воплощения чего-то единого.

Края камня были неровными, и Урза почему-то сразу понял, что у него в руках не целый камень, а лишь его половинка. Он поднял камень над головой и показал его фигурам в белом. Этого оказалось достаточно — те немедленно забыли о нем и вернулись к своей работе.

Красное зарево на западе полыхало все ярче — плавучая шестерня неумолимо двигалась к своей цели. Оглядевшись по сторонам, Урза увидел, что рядом плывут другие шестерни, на каждой стоят маленькие фигурки в белых мантиях и собирают какие-то устройства. На одних шестернях собирали пауков, на других — колоссальные статуи, на третьих — огромных слонов или быков. Все машины были сделаны из тяжелых металлических пластин красновато-золотого цвета, и вооружены они были так же, как и первый замеченный Урзой паук.

Посмотрев вперед, Урза увидел, что зарево на горизонте — это пламя огромной плавильной печи или кузницы, в каких куют мечи и подковы. Печь была сделана из грубого железа и походила на уродливую голову неведомого существа, чей приоткрытый рот был полон языков мерцающего огня. Урза почему-то знал, что находится в полумиле от этого места, но жар печи ощущался уже здесь. Он также понял, что если бы у него была настоящая плоть, то он сгорел бы в единый миг — так тут было жарко. Прямо в рот уродливой печи вел огромный пандус из красного металла.

Шестерни остановились у входа на пандус, и все собранные фигурами в белом создания — пауки, слоны, быки и титаны — выстроились в два ряда по двум сторонам пандуса и, шатаясь, двинулись вперед, приводимые в движение скрытыми в своих стальных телах двигателями. Из их сочленений валил пар и сыпались искры.

Вслед за ними двинулись и белые фигуры, строители этих могущественных машин. Они шли по пандусу медленно, как бы нехотя. За их шествием чутко следили цилиндры на спинах красновато-золотых машин.

Ближайшая к Урзе фигура застыла на месте, задумавшись, а затем повернула обратно. Точнее, попыталась повернуть. Рядом с ней стояла машина, золотой паук, тот, которого Урза увидел первым и которого собирала эта самая фигура. Машина привела в действие свое оружие. Из вершины цилиндра вырвался луч раскаленного света и сразил убегающего. Урза увидел, как фигура в белом превратилась в кучу желтоватых костей, которые медленно покатились к подножию пандуса.

Другие не обратили на наказанного дезертира никакого внимания. Они сосредоточенно продолжили шагать вниз по пандусу, направляясь прямо в жерло печи под прицелом орудий золотых машин. Урза хотел сказать им, что в печи их ждет смерть, но из его рта вырвался лишь свист паровой машины и звон кузнечного молота.

Одни фигуры плавились, другие вспыхивали ярким пламенем. В конце концов вся группа собралась у самого рта уродливой печи.

И, как один человек, бросилась вниз.

Урза закричал. Его крики, казалось, отбросили его от огненной пасти, вырвали из мира золотых змей, двигающихся холмов и вооруженных машин. Он долго бежал спиной вперед, и, когда устье печи превратилось в маленькую красноватую точку, он почувствовал позади что-то теплое. Он развернулся и…

… очнулся на полу пещеры, сжимая в левой руке половинку силового камня. Издали он услышал топот металлических ног, бегущих по каменному полу.

Вот что увидел Мишра.

Урза рванулся вперед, Мишра обернулся к нему, но в тот же миг их обоих накрыл поток яркого белого света, и младший брат успел заметить лишь сердитое лицо старшего. Когда белый свет погас, младший понял, что оказался в каком-то месте, совершенно ему незнакомом.

Он стоял посреди длинного коридора. Его стены, черные и мягкие, словно сработанные из кожи ящерицы, были совсем непохожи на гладкие своды пещеры, где он был еще несколько мгновений назад. Мишра коснулся одной из стен, и та отпрянула. Тут он заметил, что весь проход покрылся рябью. Воздух был густым и влажным. Коридор уходил в бесконечность. Мишра обернулся. В другую сторону коридор тоже уходил в бесконечность. Он обернулся еще раз. Коридор по-прежнему уходил в бесконечность. Он обернулся снова и пошел вниз по бесконечному коридору.

Под ногой что-то хрустнуло, и он сделал шаг назад. На полу лежала маленькая золотая игрушка. Это была кукла в виде человеческой фигуры, и Мишра почему-то подумал: «А где же Урза? И Токасия тоже?» Младший брат вспомнил, что мгновение назад она была рядом. Он посмотрел на куклу — он никогда прежде такого не видел. По неосторожности он наступил на нее и сломал ей руку, на ее лице отражалось нечеловеческое страдание.

Пол впереди был весь усыпан маленькими кричащими куклами. В основном это были фигурки людей, но попадались и эльфы, орки, гномы и даже минотавры. Сначала Мишра пробовал идти вперед, не наступая на них, но их было слишком много. Затем он присмотрелся и заметил, что даже у тех кукол, на которые он не наступал, открыты рты, как будто они истошно кричат от боли. Это уверило Мишру, что он не причиняет куклам никакого вреда, и он смело зашагал дальше, расшвыривая игрушки направо и налево, подумав, что скорее всего эти куклы не живые.

Вскоре с обеих сторон в стенах стали появляться ниши, и в каждой висело темное зеркало. Мишра остановился у первого и увидел человека. Нет, голое человекоподобное существо. Оно словно кривлялось, превращаясь в представителя то одной расы, то другой, то третьей. Это была статуя из какого-то темного камня, которая, однако, могла менять форму. Дойдя до конца ряда доступных ей превращений, она начала все сначала.

Мишра подошел ко второму зеркалу и увидел другую фигуру. На ней были доспехи или что-то на них похожее, и она тоже меняла форму. Мишра понял, что доспехи не надеты на статую, а составляют часть ее самой, а может быть, и часть существа, которое она изображала.

Мишра почувствовал, как его охватывает небывалое возбуждение. Он вдруг понял, для чего нужны машины в найденной им с братом и Токасией пещере. Они могли менять форму всего, что сделано из плоти и камня. Они могли самосовершенствоваться. Они могли создавать новые предметы. Он рванулся к следующему зеркалу, совсем забыв о рассыпанных по полу золотых игрушках.

Там находилась еще одна меняющая облик статуя, на ней было больше доспехов, чем на предыдущей. Кроме того, у нее были рога, они росли назад, как у антилопы, а не вперед, как у минотавра. Она меняла свой облик медленнее, и Мишра увидел, что ее плоть становится кожистой, как стены коридора. Из нее, словно острые иглы, налитые энергией, торчали наружу черные кости.

Мишра перешел к следующему зеркалу и увидел еще одну фигуру, которая уже не меняла свой облик. У нее была черная, как у ящерицы, кожа, и из нее, как из предыдущей, наружу торчали кости. Узкое лицо, похожее на волчью морду, открытый рот полон острых как бритва зубов. Глаза закрыты, а на макушке пара немыслимой длины рогов, отогнутых назад, как у антилопы. Вокруг рогов змеились черные провода, похожие на червей. Спутанные в клубок, они кудрями вырастали из черепа и врастали в него обратно.

Мишра долго и пристально смотрел сквозь темное зеркало на это существо, ожидая, что оно сменит форму. Но оно оставалось самим собой, неподвижной статуей из черного камня.

Затем она открыла глаза, и Мишра попятился.

Глаза были живыми — мягкими, влажными, из их уголков сочилась кровь. Глаза моргнули, и лоб существа покрылся морщинами.

Неожиданно Мишра осознал, что перед ним не изображение в зеркале, а настоящее живое существо. Хуже того, существо пристально его разглядывало.

Создание подняло руку и коснулось своей груди. Мишра повторил этот жест, и его пальцы сомкнулись на чем-то гладком. Он опустил глаза и увидел, что в его грудь был вправлен огромный драгоценный камень, переливавшийся всеми цветами радуги. Забыв на миг о существе, он вытащил драгоценный камень из груди. На ощупь он был теплым, Мишра ощутил, как благодаря этому теплу ему становится хорошо. С одной стороны камень был искусно огранен, а с другой была неровная, грубая поверхность, оставшаяся после того, как целый камень раскололи пополам.

Существо потянулось и коснулось зеркала со своей стороны. Мишра почувствовал, что он, сам того не желая, поднимает собственную руку в ответном жесте, словно теперь он был копией, а существо — оригиналом. Он почти коснулся стекла. Демон из металла, кости и кожи улыбнулся.

И тут кто-то позвал его по имени. Он был уверен в этом. Кто-то звал его. Мишра повернулся спиной к зеркалу и скрытому в нем черному существу, и в тот же миг его ослепил поток яркого белого света, и он…

… очнулся на полу пещеры, сжимая в левой руке половинку силового камня. Издали он услышал топот металлических ног, бегущих по каменному полу.

Токасия заковыляла к братьям, которые медленно поднимались на ноги. Что они сделали — непонятно, но огромный силовой камень треснул пополам, и каждый из братьев держал в руке по его половинке. Токасии случалось находить при раскопках треснувшие камни, и всякий раз это были потухшие кристаллы. Зажатые в руках братьев осколки, напротив, не погасли, продолжая мерцать от переполнявшей их силы. Они переливались всеми цветами радуги, но камень Урзы чаще светился красным, а камень Мишры — зеленым.

Токасия моргнула и заметила, что в пещере стало светлее. Панели на потолке теперь горели ярче, а металлические стены вспыхивали чаще.

Урза склонился над Мишрой. Младший брат оттолкнул старшего и поднялся самостоятельно. Он слегка качался, словно ребенок, который учится ходить.

Урза был бледен как полотно, меняющийся свет камня окрашивал его лицо в разные цвета.

— Что случилось? — выдавил он.

Токасия посмотрела на братьев. Они были целы и невредимы, хотя выглядели, как пьяные.

— Силовой камень взорвался, — сказала она. — Вам достались две его половинки.

Мишра ткнул пальцем в брата:

— Это он виноват!

— Я пытался тебя остановить! — огрызнулся Урза.

— Молчать! — крикнула Токасия, ее голос эхом отразился от стен. — Слушайте!

Молодые люди захлопнули рты и сразу же услышали медленную ритмичную поступь, тяжкий звон металла о камень. К ним неумолимо приближались неведомые, но явно многочисленные обладатели тяжелых металлических ног.

У дальнего края пещеры появились фигуры. Токасия не помнила, чтобы до взрыва там была дверь, может, ее там и не было. Теперь в дальней стене зияла дыра, и сквозь нее вошло с полдюжины огромных фигур.

Это были су-чи, транские стражи, с волчьими лицами и развернутыми назад коленями. При всей своей неуклюжести они передвигались на удивление быстро. Не мешкая, они направились прямо к братьям и Токасии.

— Бежим! — закричала Токасия.

— Нет, — сказал Урза. — Я думаю, что смогу их удержать. — При этих словах его камень, казалось, загорелся ярче, и юноша протянул вперед руку. Из камня вырвался узкий красный луч и залил шестерых нападающих. Те застыли, впитывая свечение, а затем снова двинулись вперед.

— Они стали быстрее! — закричала Токасия. — Ты добавил им силы.

— Ладно, бежим, — сказал Урза.

Мишра поднял было свой камень, но Урза ударил брата по руке.

— Мы попробовали, это не сработало. Как бы не стало хуже. — Он ринулся за Токасией, Мишра помчался за ним.

Ступени, по которым они спускались, казались теперь утесами, на которые едва можно было вскарабкаться. Токасия чувствовала, как ее мускулы устают все больше, ноги сделались как каменные. Токасия оперлась на плечо Урзы. Су-чи преодолевали ступени медленнее, но зато за каждый шаг поднимались сразу на две. Кроме того, беглецы знали — машины не устают.

Токасия обернулась. Су-чи догоняли их.

Добравшись до вершины лестницы, Мишра остановился, пытаясь перевести дух. Урза выглядел не лучше, а Токасия чувствовала, что еще немного, и она упадет.

— Надо… найти что-нибудь… и столкнуть вниз. Перекрыть им… дорогу, — прохрипел Урза.

Мишра снова поднял свой камень. Урза через силу покачал головой.

— Не работает. Делает их… сильнее. Пытался.

Задыхающийся Мишра выпалил в ответ

— Ты пытался… твоим… камнем. Дай мне попробовать… мой.

Урза закричал, надеясь остановить его, но младший брат опередил его. Он поднял камень перед собой, и зеленые лучи залили ступени. Они были не прямые, как красные лучи камня Урзы, а изогнутые.

Зеленая волна накрыла переднего су-чи в тот миг, когда он заносил ногу для очередного шага. Машина, еще мгновение назад сильная и крепкая, осела, словно ее лишили источника энергии, и наклонилась назад. Та, что шла позади, была захвачена врасплох и поскользнулась, обрушив в падении еще две другие Три металлических человека скатились на несколько ступеней вниз, и один из них остался лежать без движения. Двое других снова поднялись и продолжили погоню.

— Их не остановишь, — выдохнул Урза. — Я же говорил.

— Я их замедлил, — огрызнулся Мишра.

— После подеретесь, — рявкнула Токасия, держась за грудь. — А сейчас бежим.

Все тело Токасии горело от боли, пока они летели назад по коридорам. Боковых проходов не было, поэтому у них не было возможности спрятаться. Хрустальные панели на потолке горели ярким светом, Токасия подумала, что это часть старинной транской охранной системы. Когда в пещеры приходили непрошеные гости и включали машины, загорался свет, и стражи су-чи пробуждались ото сна.

Токасия обратила внимание на скрытые в нишах другие транские машины. Они тоже пытались ожить и напасть на исследователей, но века, прошедшие с тех времен, когда их здесь установили, взяли свое. Из одной ниши поднялась в немом протесте металлическая рука, из другой на них зашипела волчья голова из темно-синего металла, из третьей выскочила нижняя часть туловища су-чи с коленями, повернутыми назад. Урза заслонил собой Токасию, а Мишра поднял свой камень. Из него вырвался желтовато-зеленый луч, и машина без головы взорвалась. Во все стороны полетели металлические детали, и беглецы помчались вперед к выходу. Токасия с сожалением подумала, что у них нет времени изучить разрушенную машину более внимательно.

Преследовавшие их су-чи пропали из виду, но ученая хорошо слышала грохот их шагов, шум шестерен у них в груди и лязг суставов. В конце коридора снова затеплился свет — на этот раз свет солнца. Значит, они добрались до выхода, они спасены.

Бежавший впереди всех Урза встал посреди коридора и расставил руки, поймав и Токасию, и Мишру, который тихо выругался. Старший брат повернулся и указал на выход из пещеры.

По песку двигалась тень. Их поджидали.

Токасия села на пол спиной к выходу, наблюдая, не появятся ли су-чи, а братья прокрались вперед. Прямо над входом сидела птица рух, словно сова, которая ждет, когда из норы выскочит мышь. Урза выругался,

— Дай мне попробовать, — сказал Мишра, вынимая из кармана камень. На этот раз Урза не стал возражать.

Мишра прислонился к стене и сделал шаг вперед, чтобы точнее попасть лучом из своего камня в хищницу. Урза стоял у него за спиной. Мишра поднял камень вверх, и зеленоватая дуга, видимая даже при дневном свете, устремилась к птице. Та издала ужасный крик, поднялась в воздух, но отлетела лишь на сотню ярдов, до большого каменистого уступа, где снова приземлилась. Зеленые лучи следовали за ней, но не причиняли особого ущерба.

— Падай! Да падай же! — бормотал Мишра сквозь сжатые зубы.

— Ты ее ослабил, — сказал Урза, — но эта птица слишком большая, слишком крепкая. Она не упадет.

— У нас гости, — коротко сказала Токасия. Из глубины пещеры донесся лязг ног приближающихся су-чи.

— Между пустыней и глубоким соленым морем, — произнес Мишра старинную фалладжийскую поговорку.

Урза кинул взгляд на останки металлического паука у подножия горы.

— Мишра, Токасия, бегите к орнитоптеру. Не останавливайтесь, пока не доберетесь туда.

— Но птица рух… — начал Мишра.

— Предоставь ее мне, — сказал Урза и вышел на солнечный свет.

Токасия начала было протестовать, но Мишра схватил ее за руку и потащил за собой. Пальцы младшего брата держали ее словно тиски, и у нее не было особого выбора. За их спинами свет потолочных панелей уже отражался на синем металле черепов су-чи.

Как только Урза выскочил из пещеры, хищница поднялась в воздух и мигом оказалась на своем насесте над входом в пещеру. Гигантский клюв метнулся вниз, но Урза был проворнее. Во мгновение ока он оказался среди останков бронзового паука, разбросанных у подножия скалы.

Мишра не то вел, не то тащил Токасию к орнитоптеру. На полдороге они укрылись за большим камнем. Две пары глаз выглядывали из-за края валуна, ожидая знака от Урзы.

— Что этот дурачок делает? — прошептал Мишра.

Они видели, как Урза устремился к засыпанным песком останкам паука, а затем исчез из виду.

Токасия схватилась за грудь, пытаясь отдышаться. Она видела, как Урза прыгает среди бронзовых пауков. Его половина камня, похоже, работала не так, как камень Мишры.

— Он собирается… — Она запнулась, ее рот был словно деревянный. — Он собирается запустить одного из этих пауков. Но почему?..

От подножия горы донесся ужасающий гул и заглушил конец фразы. Один из красно-золотых пауков выбрался из своей могилы. Песок дождем сыпался с него на землю, и Токасия увидела, что в полудюжине мест у него повреждена броня, а большинство передних ног не сгибаются. Сквозь щели в отошедших боковых пластинах ученая разглядела, как Урза неистово дергает за рычаги и нажимает на кнопки. Вокруг него разливалось красноватое сияние, окрашивая пар, валивший у чудовища изо всех дыр. Казалось, из паука брызжут фонтаны крови.

— Он управляет им с помощью камня, — сказал Мишра. — Он вставил свой камень в машину. Кажется, его камень делает машины сильнее.

— Нет, он держит камень в руке, — поправила Токасия. — Но ты прав. Он пытается с помощью камня добавить машине мощи.

— Это уже не важно, — проворчал Мишра, показывая на вход. — Его время истекло. Глядите!

У входа в пещеру на солнце появились оставшиеся су-чи.

Башенка на спине паука заскрежетала, провернулась в заполненном песком пазу и выпустила наружу длинный цилиндр. Токасия сразу поняла, что это оружие.

Птица рух заклекотала и ринулась вперед, думая вырвать этот лакомый кусочек из его раковины подобно тому, как чайки поедают крабовое мясо. Токасия услышала, как Урза что-то прокричал, и в тот же миг из выпущенного башней цилиндра вырвалось пламя. Звук выстрела эхом загрохотал в каньоне Койлоса.

Огненный шар угодил птице рух прямо в грудь. Ее перья и все тело вспыхнули, огромное крылатое чудовище яростно захлопало крыльями, пытаясь погасить огонь, но предательский пожар было не остановить. Через мгновение птица рух превратилась в объятого пламенем феникса из фалладжийских легенд. Но вместо того чтобы воскреснуть, небесная охотница камнем упала наземь — прямо перед входом в пещеру.

Там стояли ослабленные Мишрой су-чи. Несчастные машины только и успели взглянуть наверх. Токасия услышала резкий металлический свист, который можно было принять за визг, а затем на транских стражей обрушилось гигантское тело птицы рух и погребло их под собой.

Снова раздался металлический скрежет, еще более резкий и высокий. Его издал ржавый металлический паук, с помощью которого Урза сокрушил своих врагов. Из сочленений машины вместо белого пара повалил черный дым, туловище лизали языки пламени, на землю падали снопы искр. Урза выскочил из кабины и со всех ног побежал прочь. Токасия заметила, что к груди он прижимает светящийся красным камень.

Паук заскрежетал еще громче, у Токасии едва не лопнули барабанные перепонки. В следующий миг гигантская машина взорвалась. Чудовищный грохот взрыва отразился от склонов утеса. По каньону поплыло тяжелое гулкое эхо.

Шатаясь, Урза доковылял до спрятавшихся за валуном зрителей. Токасия кинула взгляд на выход из пещеры, но увидела лишь дымящиеся останки птицы рух.

— Вот наши противники и победили друг друга, — сказал Урза. Его лицо и волосы были перепачканы в саже, от него несло горелой кожей.

— Тебе повезло, — хмуро сказал Мишра.

— Нам всем повезло, — сказала Токасия. — Повезло, что мы нашли это место, повезло, что спаслись от птицы рух. Повезло, что выбрались из пещеры. Повезло, что выжили. Давайте-ка теперь постараемся, чтобы нам повезло еще немного и мы вернулись домой целыми и невредимыми.

— Тебе повезло, — упрямо повторил Мишра.

— И вовсе мне не повезло, — ответил Урза с недовольной ноткой в голосе. — Мне казалось, я знаю, как работают эти пауки, и у меня была энергия, чтобы все сделать. Я все рассчитал, просто сделал это очень быстро. Так что везение тут ни при чем.

— Ничего ты не рассчитал, — настаивал Мишра. — Ты просто случайно применил камень и увидел, что стражи делаются сильнее.

— Человек учится на своих ошибках, — пожал плечами Урза. — Я, по крайней мере, учусь. А вот ты все время совершаешь новые ошибки.

— Мальчики, — сурово сказала Токасия, — сейчас не время для этого.

— Я победил су-чи с помощью своего камня! — рявкнул Мишра.

— Сначала ты сломал камень! — нашелся. Урза.

— Ничего подобного! Я вообще ни до чего не дотрагивался! — закричал Мишра. — Это все ты!

— А ну перестаньте! — топнула ногой археолог и встала между братьями. — Мы поговорим обо всем, когда поднимемся в воздух. Нам нужно срочно починить орнитоптер и лететь назад. — Она кивнула в сторону дымящихся останков гигантской хищницы. — Мы не знаем, одна она была или они живут семьями.

Токасия повернулась к парочке спиной и принялась осматривать землю, надеясь найти среди развалин что-нибудь, что можно использовать как трость — свою она выронила на бегу и теперь чувствовала, как от нагрузки мышцы ног сводят судороги. Она уже мечтала, как хорошенько выспится по возвращении.

За ее спиной братья и не думали двигаться с места. Токасия снова поглядела на них и сказала:

— Немедленно, будьте так добры.

Лица братьев были такие красные, что, казалось, в следующий миг у них из ушей повалит дым.

— Погодите немного, — сказал наконец Урза. — Дай сюда. — Он протянул правую руку. Его левая рука сжимала сиявший красным камень.

— Что? — спросил Мишра, прижимая свой камень к груди.

— Камень, — ответил Урза. — Дай мне его. Может быть, мы сможем снова соединить куски.

Мишра еще сильнее прижал камень к груди, и, Токасия готова была поклясться, тот замерцал желто-зеленым цветом, как кошачьи глаза.

— Нет, — твердо сказал он. Он был очень сердит.

— Мы же можем его восстановить, — недовольно сказал Урза.

— Отлично, — огрызнулся Мишра. — Дай мне свой. У Урзы вытянулось лицо.

— Я не могу. Ты его сломаешь.

— Ничего не сломаю! Я вообще ничего не ломаю! — с жаром сказал Мишра. Его голос был пронзительным. Токасии показалось, что еще немного, и он сорвется, как это неоднократно уже случалось. — Ты считаешь, будто знаешь все, — продолжал он, — а меня только ругаешь! Но не такой ты умный, как тебе кажется. И это все знают!

— Я все знаю лучше, потому что я старше, — холодно сказал Урза.

— Тогда ты знаешь, что я не хочу отдавать тебе свой камень, — бросил в ответ Мишра. — Если ты хочешь соединить половинки, отдай мне свою, о Великий и Могучий Господин, Бесконечно Умный Среди Нас, Болванов! Докажи мне, что ты в самом деле мудр, братишка! Отдай мне камень!

— Ты хочешь, чтобы я дал его тебе? — прорычал Урза. — Отлично! На, бери! Вечно ты берешь то, что тебе не принадлежит!

Токасия закричала, но было слишком поздно. Урза резко протянул вперед руку, в которой был крепко зажат камень. В этот же миг Мишра шагнул ему навстречу, прямо под удар. Камень попал младшему брату по лбу. Мишра рухнул на песок как подкошенный.

Урза бросился вперед и склонился над братом.

— Мишра, прости меня. Я не хотел тебя ударить.

Мишра приподнялся на локтях и оттолкнул брата.

— Убирайся, черт тебя побери!

Токасия тронула Урзу за плечо.

— Вставай. Как тебе не стыдно! — едва сдерживаясь, укоризненно произнесла ученая. — Ты всегда говорил, что ты старше и умнее. А теперь посмотри, что ты наделал.

Урза начал было говорить, затем глянул на брата. Камень порезал Мишре лицо, из раны на виске лилась кровь.

Урза снова посмотрел на Токасию.

— Я… я прошу прощения, — пробормотал он. Он протянул Мишре пустую руку. — Я не хотел. Прошу прощения.

Мишра с силой оттолкнул его.

— Пошел вон! Не нужна мне твоя помощь!

Токасия начала:

— Мишра, твой брат просто хотел…

— Нечего мне объяснять, что он хотел, а чего не хотел, — оборвал ее Мишра. — Со мной все будет в порядке. — Он повернулся к брату. — Теперь этот камень — мой. А у тебя есть твой, и делай с ним, что хочешь.

Токасия чувствовала, как закипает от злости. Братья вели себя как глупые, упрямые ослы. У нее не было на это времени. Она сделала глубокий вдох и лишь колоссальным усилием воли овладела собой.

— Отлично, — произнесла она. — Урза, ты займешься тягой орнитоптера. Мишра, проверь останки птицы рух — выжил ли кто-то из стражей су-чи. Если выжил, крикни. — Братья не двинулись с места, и Токасия повторила: — Немедленно, мальчики! — В ее голосе звенел металл.

Оба отправились выполнять приказ, но Токасия заметила, что братья то и дело поглядывают друг на друга, словно бешеные псы.

По дороге домой настроение у всех троих было хуже некуда. Путешественники все больше молчали. Ни один из братьев не произнес и пары слов, обращаясь к другому. Общение ограничивалось практическими вопросами — управление поврежденным крылом, погода и курс орнитоптера. Никто ни разу не заговорил ни о тайном сердце транов, ни о птице рух, ни о происшедшей драке.

Токасия поняла, что в этот день распался на части не только силовой камень.

Глава 5 Разлука

После Койлоса жизнь в лагере пошла совсем по-другому. От месяца к месяцу настроение экспедиции делалось все мрачнее.

Когда трое исследователей вернулись в лагерь, Урза скрылся в комнатах, которые делил с братом, и с тех пор покидал их, только идя на завтрак, обед и ужин. Вскоре после этого Мишра переехал к землекопам и поставил себе палатку. Он мог бы поселиться и под настоящей крышей — в доме для учеников, но Токасия чувствовала, что молодой человек пытается что-то доказать — и брату, и ей.

Юноши отныне пикировались друг с другом практически ежедневно. Как-то раз Урза сказал при всех, что Мишра заставляет учеников копать глубже, чем нужно. На это Мишра ответил, что это Урза требует в свою команду по очистке найденных машин учеников больше, чем нужно.

Столовая стала для братьев полем боя. Споры теперь не были обменом шутками и идеями. В голосах юношей звенела сталь. Вопросы превратились в зазубренные копья, а ответы представляли собой угрозы и вызовы. Несколько раз Мишре удалось довести брата до исступления, и в конце концов Урза окончательно перестал посещать общие обеды. Затем выяснилось, что Урза захватил половину комнаты, принадлежавшей Мишре, и устроил там дополнительную мастерскую, что вызвало сильнейшее недовольство его брата. В течение месяца после этого Мишра еще появлялся в столовой, но не говорил никому ни слова и с мрачным видом о чем-то размышлял. А потом стал обедать в лагере землекопов.

Ни один из братьев не заговаривал на личные темы ни с Токасией, ни с кем-либо еще. Со старой ученой они вели себя вежливо и старались обсуждать или ход раскопок (Мишра), или последние восстановленные чудеса (Урза). Если всплывала тема посещения пещеры, оба брата становились неразговорчивыми и отвечали на вопросы односложно.

Токасия чувствовала, что отношения братьев испортились именно из-за камней. Урза сделал для своего золотую оправу и носил на шее на цепочке. Мишра тоже носил свой камень на шее, но в маленьком кожаном мешочке на ремешке — подобно тому, как фалладжи носят обереги. Токасия не могла понять, что именно сделал силовой камень: превратил двух ее лучших учеников во врагов или же просто вытащил на поверхность зависть и ненависть, которые братья испытывали друг к другу уже долгие годы, но которым прежде умели противостоять?

Через некоторое время после полета в Койлос она подошла по очереди к каждому и попросила разрешения исследовать камни.

Урза отказался дать свой камень. Лучше он будет исследовать его самостоятельно, сказал старший брат. Ведь Токасия хорошо знает, что он вполне способен провести качественное и всестороннее исследование. Но Токасия без слов поняла, что на самом деле он боится, что она отдаст его камень брату. Он опасался, что Мишра сыграет на чувствах старой ученой — ведь он младший — и таким образом получит обе половинки камня.

Мишра тоже не захотел давать свой камень.

— Если Урза не дал вам свою половину камня, — высокомерно сказал он, — то я последую его примеру.

Но и здесь Токасия ясно поняла то, что осталось невысказанным, — на самом деле Мишра боялся, что она отдаст его камень Урзе, ведь тот станет взывать к ее логике и убедит ее. Урза старший, и поэтому Токасия, конечно, не сможет не дать ему возможности исследовать обе половинки камня.

У археолога опустились руки. Ни один из братьев не собирался делать первый шаг, каждый лишь выжидал, пока это сделает другой; каждый подозревал ее в симпатиях к другому и опасался дать ей своей камень для исследования. Удрученная, Токасия занялась другими камнями: и мерцающими осколками, еще хранившими энергию, и тусклыми сломанными стекляшками, неспособными более питать машины.

Ей ничего не удалось выяснить. Ни в одном другом камне она не нашла той мощи, как в камнях братьев, ни один другой камень не продемонстрировал сходных возможностей. Камень Мишры, казалось, ослаблял атакованные его лучами объекты — и живые, и искусственные. Камень Урзы, наоборот, явным образом усиливал облученные предметы, вплоть до того, что лишенные источников питания механизмы, и сломанные, и восстановленные, оживали. Наконец, ни один другой камень, что отмечала Токасия, не вызывал у своих владельцев жадности или ненависти.

Природа энергии, заключенной в камнях, по-прежнему оставалась для Токасии тайной. Она знала, что эта энергия существует и что на ней работают раскопанные ими транские устройства. Но раскрыть саму природу этой энергии археолог не могла. Что она собой представляет, каким образом возникает? Накапливается она в кристаллах естественным путем или это траны закачали ее в силовые камни? Ни на один из этих вопросов не находилось ответа, и неспособность самой решить эту задачу портила Токасии настроение.

По правде сказать, ответственность за плохое настроение в лагере лежала не только на братьях. По крайней мере, непосредственная. Гораздо большее число фалладжи, чем предполагал Ахмаль, выразили свое недовольство тем, что археолог и ее ученики побывали в тайном сердце транов. Землекопы десятками покидали лагерь. Старик Ахмаль был весьма обеспокоен таким поворотом событий, ведь он уверял Токасию, что лишь немногие из его людей верят в эти жуткие легенды. Кроме того, едва весть об открытии Койлоса разнеслась по пустыне, как почти сразу полноводный в предыдущие годы поток артефактов из фалладжийских поселений превратился в тоненький ручеек.

Впрочем, у этой засухи была и другая причина — участились набеги. Многие племена, в частности сувварди, которые на протяжении десятилетий жили в мире с соседями, неожиданно резко активизировались. Они стали чаще нападать на купеческие караваны и совершали рейды даже в Аргив. Лагерь оставался в безопасности лишь благодаря группе верных Токасии фалладжи, но она чувствовала, что нападение на экспедицию было лишь вопросом времени.

Ахмаль соглашался. «Фалладжи разделены на огромное число семей, племен и кланов», — сказал он ей однажды вечером, спустя десять месяцев после событий в Койлосе. Старики сидели у входа в палатку Токасии и попивали набиз. Большая часть лагеря уже отошла ко сну. Лампы горели только у Урзы, да и то еле-еле. Между Токасией и Ахмалем стоял мангал с тихо потрескивающими углями.

Пожилой кочевник загибал пальцы, перечисляя названия племен.

— Есть богатеи муахарины, есть могущественные в прошлом гестосы, есть и мое племя — таладины, — говорил он. — Есть и другие, например томакулы, у них даже есть город — единственный на всю пустыню. Томакулы заявляют, что они выше всех остальных и они правят в пустыне. Но на самом деле и они не могут считаться настоящими повелителями нашей земли. Кланы всегда следуют за сильными лидерами. Поколение назад все следовали за племенем гестос, поскольку у них был мудрый вождь. Затем сильный вождь, настоящий воин, появился у муахаринов, и все стали следовать за ними.

— А теперь народ пустыни следует за новым племенем, — горько сказала Токасия, сделав глоток набиза. Она пила его горячим, как принято у кочевников, но никогда не добавляла корицы.

— Да, за сувварди, — кивнул Ахмаль. — Когда я был еще ребенком, они пришли в пустыню с юго-запада, из районов, граничащих со страной под названием Иотия. У них есть кадир, он их вождь, у него много союзников. Он только и делает, что говорит о былых временах, когда перед фалладжи все стояли на коленях. Он сеет ненависть к прибрежным странам, особенно к тем, которые постепенно захватывают земли фалладжи.

— И эти сувварди — ваши нынешние вожди? — спросила Токасия.

Ахмаль пожал плечами.

— Ну не так, как ваши короли, воеводы или знать. Мой народ придает большое значение уважению. Другие племена уважают сувварди за то, чего они сумели достичь, и потому прислушиваются к их словам. Многим не нравится, что прибрежные народы наступают на наши исконные земли. Многим не нравится, что мы тут копаем.

— Наши открытия идут на пользу каждому, — решительно возразила Токасия.

— Я-то с этим согласен, — ответил Ахмаль. — И, думаю, многие другие тоже. Но люди видят, что машины и их останки, которые нам продают, да и те, что мы сами раскапываем, отправляются на восток в Аргив, на юго-восток в Корлис и на юг в Иотию. Им не нравится, что великие, удивительные вещи покидают нашу страну.

— А сувварди играют на их страхах, — закончила за землекопа Токасия. — Они набирают силу, объединяя племена перед лицом внешней угрозы — пусть даже воображаемой.

Ахмаль кивнул и сухо сказал:

— Вижу, тебе такие вещи не в новинку. Токасия рассмеялась и отпила набиза.

— Старинная аргивская политика. Уже многие столетия короли Аргива выживают именно благодаря этому принципу, играя на стороне одних против других. В Пенрегоне делают такое, что голова идет кругом. Фалладжи, по крайней мере, если выбирают кого-то себе во враги, то делают это от чистого сердца и идут до конца.

— Вот поэтому-то нам и не стоит переносить базовый лагерь в Койлос, — сказал Ахмаль.

— Единственная дорога в каньон, где мы нашли пещеры, ведет через пустыню… — начала Токасия.

— Удаленные области пустыни находятся под жестким контролем сувварди и их союзников. Они во всеуслышание заявили, что всякий чужестранец, который ступает на те земли, должен уважать собственность сувварди. Иначе с ним покончат.

Токасия развела руками и побарабанила пальцами по деревянной столешнице. Пустыня выиграла сражение с аргивским столом. Он уже шатался, а остатки перламутра капитулировали перед перепадами температуры и ветром. Скоро придется пустить его на дрова. Токасия не хотела даже думать, как ей будет не хватать стола, служившего ей и рабочим местом, и памятью о далеком Пенрегоне.

Интересно, были бы у них эти проблемы с кочевниками, если бы Урза не оказался столь точен в расчетах, а Мишра не слушал так внимательно сказки землекопов? Токасия покачала головой. Прошлое ушло в прошлое, изменить его было не проще, чем сдвинуть горы, из которых она и ее сподвижники извлекали транские машины, или расплавить металл, из которого они были сделаны.

Было очень тихо, только гудели угли в жаровне.

— Ты думаешь не о пустынных племенах и раскопках, — нарушил молчание Ахмаль. — Ты думаешь о двух братьях.

Токасия ответила не сразу.

— Они снова ссорятся, — сказала она наконец.

— С тех пор как вы побывали в Тайном сердце Древних, — сказал Ахмаль, — они ссорятся каждый день.

Токасия бросила взгляд на предводителя землекопов, но он поднял руку:

— Нет, они не рассказывали мне, что у вас там произошло. Никто ничего не говорил старому землекопу. Но и мне, и всем остальным ясно как день — произошла крупная ссора. Своего рода поединок, от которого братья не оправились. На прошлой неделе они едва не подрались у раскопа. — Он искоса посмотрел на нее. — Ты знаешь об этом?

Токасия кивнула:

— Урза пенял Мишре, что тот зарылся глубже, чем нужно, только чтобы отыскать какие-либо детали онулета. А когда землекопы в самом деле извлекли из-под земли эти детали, Урза лишь чудом сдержался и не обвинил Мишру прилюдно в том, что тот своими руками закопал найденные им предметы в том месте, где их нашли.

— Мишра, конечно, ничего такого не делал, — сказал Ахмаль. — Но намек брата он распознал и на следующий день погнал землекопов на работу в полдень. У него был вид человека, который не остановится, пока из раскопа не вынут целого онулета в рабочем состоянии. И все это лишь для того, чтобы доказать: старший брат не прав.

Токасия кивнула:

— С каждым днем они ведут себя все хуже и хуже, ни один не хочет поговорить с другим, разобраться, в чем дело, и помириться. Едва они сходятся в одном месте, как начинается спор. Потом каждый из них по очереди бегает за мной и доказывает, что другой был не прав. А если я пытаюсь возразить, показать, что и он сам не прав, он сразу обвиняет меня в том, что я просто приняла сторону другого. За все годы, что я их знаю, мне никогда не было с ними так трудно, как сейчас.

Ахмаль наклонился вперед.

— Фалладжи верят, что человек сделан из камня, огня, воздуха и воды. В совершенном человеке эти элементы находятся в равновесии. В тот день, когда я впервые увидел младшего брата, в нем было куда больше огня, нежели следует, и с тех пор мало что изменилось. В старшем же брате преобладает камень — холодный и твердый. Кончится тем, что он или треснет, или сотрется в пыль.

— Аргивяне верили когда-то в нечто подобное, хотя в нынешние дни мало кто про это помнит, — сказала Токасия. — Есть мир реальности, а есть мир мечты, снов. Старики священники из аргивских храмов сказали бы, что братья живут в своих мечтах или снах и забывают о реальности.

Ахмаль хмыкнул:

— Урза не рассказывал тебе, что ему снится? Токасия покачала головой:

— Урза больше никому ничего не рассказывает. Ни мне, ни брату. — Она подняла глаза на предводителя землекопов. — А Мишра?

Ахмаль кивнул:

— Мне он тоже ничего не рассказывал, но вот Хаджару, одному из моих молодых помощников, кое-что говорил. Тот ему ближе по возрасту и характеру, его тоже пожирает огонь, он мечтает стать великим воином. Боюсь, еще немного — и он уйдет от нас к сувварди. Короче, Мишра говорил с Хаджаром, а тот говорил со мной, а я говорю с тобой. Так вот, Мишра видит сны.

— И что ему снится? — спросила Токасия, наливая себе еще набиза.

— Тьма, — сказал Ахмаль и протянул руки к жаровне, пытаясь согреть ладони. — Ему снится, что вокруг него тьма, она зовет его и пытается затянуть, тащит его, как шакал, вцепившийся в ногу добыче. И он ее боится.

— Он прямо так и говорил? — удивленно спросила Токасия.

Ахмаль пожал плечами:

— Мишра говорил с Хаджаром. Хаджар говорил со мной. Я говорю с тобой. Все говорят друг с другом, что-то добавляется, что-то забывается. Может быть, тебе самой следует у него спросить. Скорее всего он не сказал прямо: «Знаешь, Хаджар, мне снится тьма и я ее боюсь». Однако Мишра ночует в лагере землекопов, и все знают, что иногда он просыпается среди ночи и кричит, будто отбивается от каких-то врагов, которых никто, кроме него, не видит.

Токасия немного помолчала. Она не могла сказать, случалось ли это с Мишрой до Койлоса, когда Мишра и Урза жили вместе. Урза никогда ни о чем подобном не говорил. Впрочем, Урза и о своих снах ей не рассказывал, даже если они ему снились.

— Ты знаешь, что каждый из них унес кое-что из Койлоса? — осведомилась Токасия.

— Силовые камни, — ответил Ахмаль. — Они похожи на те, которые, как ты говоришь, питают машины Древних. У каждого из молодых господ есть по одному. И каждый из них все время держит камень при себе.

— Могут ли камни быть причиной всего этого? — спросила землекопа Токасия. — Может ли их энергия заставлять братьев так себя вести?

Ахмаль пожал плечами, и Токасия продолжила:

— Ты знаешь, на что способны эти камни?

— Мишра не рассказывал мне, что было в Койлосе, — решительно ответил Ахмаль. — Может быть, Хаджару, но…

Некоторое время в темноте был слышен лишь треск горящих угольев.

— Камень Урзы делает машины мощнее, — нарушила тишину ученая. — Поэтому он называет его Камень Силы. Камень Мишры, по всей видимости, обладает противоположным свойством. Урза назвал его Камнем Слабости.

Ахмаль фыркнул:

— Может быть, младшему обидно, что у него более слабый камень.

— Так и есть, — сказала Токасия. — Поэтому Урза и повторяет эти названия Мишре в лицо.

— А как их называет Мишра? — спросил Ахмаль. Токасия на мгновение задумалась.

— Я ни разу не слышала, чтобы он говорил о них как о самостоятельных предметах. Один камень — «его», Мишры, а другой камень — тоже «его», Урзы.

— Это похоже на правду, — заметил Ахмаль. — Старший брат всегда имел склонность называть вещи и определять их. Думаю, он таким образом как бы присваивает их, делает их своей собственностью.

Токасия вздохнула.

— Сколько лет они живут с нами, — сказала она, — а остались такой же загадкой, как и энергия внутри силовых кристаллов. Как траны.

— Что до транов, Древних, то мы с тобой в конечном счете поймем, кто они и что они, — сказал Ахмаль. — У них хватает здравого смысла оставаться мертвыми. Вот живые — те не перестают меняться. Коня на скаку оседлать труднее.

— Это у фалладжи такая поговорка? — Токасия подняла свою чашу.

— Не знаю, как у фалладжи, а у землекопов — точно, — сказал Ахмаль, поднимая в ответ свою. — Особенно вот у этого старого землекопа.

Заговорили о другом — о пласте твердого песчаника, на который натолкнулись во втором раскопе, о том, когда Блаю понадобятся дополнительные охранники и сколько он за них запросит с Токасии. Наконец Ахмаль попрощался и покинул палатку. Ночь была приятной, и Токасия знала, что, может быть, так и заснет прямо в походном кресле, укутавшись в мягкую шкуру из гномьей страны Сардии.

Ахмаль медленно шел через лагерь. Костры и светильники были погашены. Темно было даже в комнатах Урзы, где обычно до самой поздней ночи горел свет.

Старый землекоп стоял в центре лагеря и смотрел на звезды. Луна еще не взошла, и над головой фалладжи сияло усыпанное звездами небо. Ахмаль попробовал представить себе, может ли небо в далеких прибрежных городах быть таким красивым, и решил, что нет. Там ночь напролет жгут костры, сквозь их дым ничего не видно. Это у городских так принято.

Вдруг слева от него что-то зашевелилось, раздался скрип сандалий по песку. Ахмаль медленно повернулся на звук: не опуская головы, он пристально разглядывал тени. Безлунная ночь была темной, но для острых глаз фалладжи темнота была не помеха.

У стены одного из ученических бараков раздался шорох, а затем тихое, приглушенное покашливание.

— Кто идет? — крикнул Ахмаль, глядя на тень. — Покажись, или я подниму весь лагерь!

Навстречу землекопу вышел худой, жилистый человек, одетый в темную льняную рубаху. Ахмаль сразу узнал Хаджара, своего старшего помощника. Молодой фалладжи виновато улыбнулся. У него было узкое лицо с крупным, полным зубов ртом.

— Такая прекрасная ночь, а я не могу уснуть, — сказал он. — Я подумал, а не пойти ли прогуляться.

Ахмаль улыбнулся.

— Да, ночь хоть куда, я и сам решил прогуляться, — сказал он. — Но уже поздно, так что давай-ка вместе прогуляемся обратно. — Старый землекоп собрался уходить, но Хаджар не сдвинулся с места. — Ты идешь? — спросил Ахмаль и улыбнулся. — Или ты не один? — Обращаясь к тени, появившейся у Хаджара за спиной, он произнес: — Эй, ты, а ну-ка покажись.

Ахмаль ожидал увидеть одну из благородных учениц, порученных заботам Токасии. К подобным вещам относились с неодобрением, но тем не менее они были обычным делом. Ахмаль еще не забыл свою юность и наизусть помнил все оправдания, которые юные особы придумывали в таких случаях. Кончалось все обычно нравоучительной беседой с пристрастием и просьбой к Токасии не спускать глаз с аргивской девушки.

Поэтому Ахмаль весьма удивился, когда вышедшая из тени фигура оказалась не будущей светской дамой, а широкоплечим великаном Мишрой. Ахмаль почуял неладное и произнес:

— Добрый вечер, молодой господин. Ты тоже решил прогуляться?

Мишра улыбнулся, и даже при неверном свете звезд Ахмаль разглядел, что это была натянутая, неестественная улыбка.

— Мне нужно забрать кое-что из комнат Урзы — из моих старых комнат, — сказал он. — Я попросил Хаджара помочь мне.

— Я вижу, — осторожно подбирая слова, продолжил Ахмаль, — все настолько важно, что тебе необходимо забрать это кое-что прямо сейчас, глубокой ночью, когда спит даже твой брат?

— Так и есть, — сказал Мишра и замолчал, словно взвешивая сказанные им слова. Затем он, видимо решив, что получилось не так уж и плохо, выпрямил спину и повторил: — Так и есть. Кое-что важное. Ты что, не веришь мне?

Ахмаль подошел к парочке поближе. Он ясно чувствовал исходящий от молодых людей запах вина. От них пахло даже сильнее, чем от него самого.

— Как можно, молодой господин Мишра, — сказал Ахмаль. — И что же, это кое-что настолько тяжелое, что нести его надо вдвоем, а то и втроем?

— Да, — кивнул Мишра, но, решив, что это уже чересчур, поправился: — Нет. Не совсем. Просто с Хаджаром не так скучно.

— А-а, — сказал Ахмаль. — Ну хорошо. Знаешь, у меня для Хаджара есть дело. Сможешь обойтись без него?

Мишра нахмурился, а Ахмаль задумался: пойдет парень дальше в одиночестве или бросит свою затею? Было очевидно, что он идет к брату, и Ахмаль понимал, что скорее всего младший брат собирается поговорить с Урзой о чем-то серьезном. Очевидно, младший решил прежде набраться храбрости посредством фляги с вином» что и объясняло его решение осуществить задуманное так поздно.

Мишра снова неестественно улыбнулся:

— Конечно. Раз ты говоришь, что тебе нужен Хаджар, я спокойно обойдусь без него.

— Да, есть у меня для Хаджара одно дело, — сказал Ахмаль, — Мне нужна его помощь. Но я повторяю, мне кажется, что твой брат уже спит. У него не горит свет.

Мишра покачал головой:

— Мой брат частенько лежит ночью без сна, все размышляет. Я удивлюсь, если он действительно спит.

Ахмаль поднял руки, притворяясь, что сдается.

— Как скажешь. Ты знаешь его лучше, чем я. Пойдем, Хаджар, у меня есть к тебе дело.

Худой фалладжи подошел к Ахмалю, и старик повернулся к Мишре спиной. Пара отправилась обратно в лагерь землекопов.

Ахмаль оглянулся. Удостоверившись, что Мишра ушел, он обратился к помощнику:

— Хаджар, что вы задумали?

Узколицый молодой человек хмуро посмотрел в небо.

— Не знаю, могу ли я тебе сказать.

— Мы фалладжи, — сказал старик. — Если бы у меня было время, я бы перечислил всех твоих и своих родственников, и оказалось бы, что твоя мать и моя мать происходят от одной и той же матери. Так что говори. Куда это вы шли, распространяя на весь лагерь запах набиза, куда вы крались во тьме, словно шакалы?

Молодой фалладжи остановился, словно ему было трудно одновременно передвигать ноги и решать, как кодекс чести пустыни предписывает поступать в таких случаях. Ахмаль ждал. В конце концов юноша сказал:

— Молодой господин Мишра был зол.

— Зол на Урзу? — спросил Ахмаль. Тень кивнула в темнота

— На то, что господин Урза все время его дразнит. Все время хочет выставить его дураком. Все время ищет, как бы обманом отобрать у него камень.

— И вот господин Мишра выпил достаточно набиза и достаточно разозлился, чтобы пойти к Урзе и решить это дело раз и навсегда, — закончил за юношу Ахмаль.

Тень пожала плечами.

«Да, так и есть», — подумал Ахмаль. Отличная идея — разбудить брата среди ночи только для того, чтобы разрешить спор, начатый тремя днями раньше.

Если только он и вправду рассчитывал застать Урзу бодрствующим. Перед глазами Ахмаля возникла весьма мрачная картина. Похоже, младший брат действительно собирался кое-что себе вернуть.

От этой мысли старый землекоп похолодел.

— Быстро, — сказал он Хаджару. — Теперь у меня и вправду есть для тебя дело. Беги в палатку Токасии. Она спит в кресле. Разбуди ее. Расскажи ей то, что рассказал мне, и скажи, что я жду ее в комнатах бра… в комнатах господина Урзы.

Хаджар заколебался.

— Я не думаю… — начал он.

Ахмаль зашипел:

— Парнишка, ты столько выпил, что думать уже в самом деле не можешь! Я сказал тебе привести госпожу Токасию, и ты ее приведешь! Или мигом отправишься копать не транские машины, а выгребные ямы! А ну марш!

Угроза стрелой пронзила пьяный мозг Хаджара. Он тут же пришел в себя и со всех ног помчался на скалу, где стояла палатка Токасии.

Ахмаль покачал головой и зашагал в сторону хижины Урзы и Мишры. Грузное приземистое здание из грубо отесанных бревен с крышей из шифера. Крепкая дверь и окна из вощеной бумаги защищали от пустынного ветра. «Одному там уютно, — подумал Ахмаль, — двум мальчишкам — нормально, а вот двум юношам уже тесно. А если они еще и злы друг на друга, то и вовсе невыносимо».

В окнах горел свет, так что если Мишра и думал украсть что-то незаметно для брата, то его затея провалилась. Снаружи было очень хорошо слышно, что внутри ссорятся. Мишра, как того и следовало ожидать, что-то бубнил пьяным голосом, Урза же, напротив, говорил отрывисто и резко.

У порога Ахмаль остановился. «Пока, — решил он, — лучше подождать. По крайней мере до прихода госпожи Токасии».

Голоса стали громче, со стороны бараков других учеников приближались огоньки. «Ага, — подумал Ахмаль, — если молодой господин Мишра в самом деле надеялся побеседовать с братом наедине, то и эта его затея провалилась». Урза перешел на крик, но Ахмаль смог разобрать только слова «вор!» и «ложь!».

Из темноты появились Хаджар и Токасия. Молодой фалладжи сразу сообразил, что к чему, и тут же исчез, отправившись обратно к палаткам землекопов. Он, несомненно, расскажет всем, что братья наконец решили выяснить отношения.

Токасия была немного не в себе, она еще не до конца проснулась. Приглаживая пальцами короткие седеющие волосы, она спросила Ахмаля:

— Почему ты их не остановил?

— Потому что, насколько я мог расслышать, мебель они пока не ломают, — ответил старик. — Все равно нам следует еще немного подождать. Драка зрела несколько месяцев кряду, так что надо дать им возможность выплеснуть из себя эту ерунду.

Донесся звук бьющегося стекла. Токасия сделала шаг ко входу, но Ахмаль удержал ее за руку.

— Каждый раз, когда мальчишки дрались, кто-нибудь вмешивался, — сказал он. — Так что пусть теперь продолжают. Да, они заработают несколько синяков и порезов, но это ничего — главное, чтобы они разобрались друг с другом самостоятельно, без посторонней помощи.

Крики стали совсем неразборчивыми, казалось, из комнаты слышен лай диких собак, а не человеческие голоса. Затем раздался звук, свидетельствовавший, что в комнате еще что-то расколотили, что-то большое и тяжелое. У дверей собрались почти все ученики и несколько землекопов, приведенных Хаджаром.

И тут в окнах зажегся очень яркий свет. Золотой лучик свечи исчез на фоне пламени двух костров — зеленого и красного.

Ахмаль опустил руку. Он никогда не видел, чтобы свечи или лампы давали такой свет. Он подумал, не опрокинули ли братья масляную лампу на пол и не начался ли пожар. Мысль дать братьям возможность разобраться друг с другом собственными кулаками внезапно перестала казаться столь разумной.

— Это камни, — сказала Токасия, ее голос дрожал от страха. — Они применили друг против друга камни.

— Транские камни? — спросил Ахмаль, но собеседница уже не расслышала вопроса, со всех ног ринувшись к двери. Спустя мгновение Ахмаль последовал за ней, жестом приказав остальным не двигаться.

Токасия распахнула дверь и влетела внутрь, Ахмаль дышал ей в спину. Фалладжи почувствовал запах дыма и заметил, что мебель и пол комнаты обожжены, хотя нигде не было видно открытого огня.

Братья стояли в противоположных углах комнаты. Каждый из них сжимал в руке камень. Камень Урзы вспыхивал красными огненными стрелами, а камень Мишры испускал изогнутые зеленоватые копья. Копья сталкивались со стрелами в середине комнаты, и казалось, что там сошлись в схватке разноцветные руки, пытающиеся побороть друг друга.

С каждым мгновением оба брата слабели. Мишра был похож на загнанную лошадь, у него шла кровь из носа. Лицо Урзы исказилось от боли, у него тоже из носа шла кровь. Мишра почти сидел на корточках, а его брат стоял величественно и прямо. Каждый сжимал силовой камень обеими руками.

Даже комната пострадала от стрел силы и слабости. Внутри было очень жарко, воздух дрожал от наполнявшей его энергии, пульсирующий звон с каждым мигом становился все громче. Ни один из братьев не желал сдаваться, воздух между ними вспыхивал все ярче.

Токасия подняла руки и что-то крикнула, но Ахмаль не разобрал слов. Братья не обратили на ученую ни малейшего внимания, настолько они были захвачены дуэлью. Токасия снова закричала и сделала шаг вперед, встав точно посередине между юношами, там, где сталкивались красные и зеленые лучи. Ее руки были подняты, словно она хотела силой остановить мальчиков и их камни,

Ахмаль подхватил ее крик и рванулся вперед, но было поздно. Рубиново-зеленый, нефритово-красный луч разорвался, оба брата уставились на ученую. В удивлении они на мгновение забыли о том, что должны контролировать свои камни, и лучи того и другого внезапно брызнули во все стороны…

Комната взорвалась.

Ахмаль почувствовал, как ударная волна подняла его в воздух и отбросила назад, туда, где должна была находиться дверь. Неистовая сила опрокинула все четыре стены и снесла большую часть крыши, осыпав наблюдателей обломками шифера и горящими кусками дерева.

Когда Ахмаль очнулся, первое, что он увидел, были звезды. Они нежно кружились перед его глазами. Он медленно поднялся на ноги, чувствуя ужасную боль в левом колене. Старый землекоп сжал зубы и огляделся.

Вокруг него стонали раненые зрители, кто-то кричал. До этого Ахмаль не слышал шума и подумал, не оглох ли он от взрыва. Затем он увидел, что вокруг стоят люди с горящими факелами, кто-то разжег костер. Ахмаль с трудом заставил себя посмотреть в сторону, где должно было быть здание.

Оно было разрушено почти полностью, остался лишь один угол. Остатки стен дымились. Посреди бывшей комнаты стояли двое, склоняясь над кем-то третьим.

Ахмаль дохромал до развалин здания. Токасия лежала у Урзы на руках, Мишра на коленях стоял рядом. Ученая походила на сломанную куклу — голова была свернута на сторону. Мишра прикоснулся к шее пожилой женщины, затем взглянул на Ахмаля и покачал головой.

Урза поднял глаза, глядя прямо на младшего брата. Его взгляд был полон ненависти, в нем бушевало пламя, от жара которого, казалось, испаряются катящиеся по его щекам слезы. Ахмаль не мог припомнить, чтобы Урза плакал хотя бы раз за все время своей жизни в лагере. Но слезы не могли защитить младшего брата от ярости, кипевшей в глазах старшего.

Тот не двинулся с места, не произнес ни единого слова, но Мишра отшатнулся, словно брат ударил его наотмашь. Он встал и отошел от тела Токасии на несколько шагов. Урза, казалось, не обратил на это внимания — он лишь продолжал, не моргая, глядеть на Мишру. Тот сделал еще шаг назад, затем еще один, а потом повернулся ко всем спиной и что было сил побежал в ночь, прочь от разрушенного дома.

Никто не подумал остановить его.

Ахмаль возложил на могилу последний камень. Ученики и землекопы отдали последние почести ученой, а Хаджар вызвался сделать поминальный камень, чтобы отметить место ее упокоения. Вокруг было вырыто немало ям и канав, но для Токасии выдолбили отдельную могилу — в скале, где стояла ее палатка.

Пока Токасию обряжали и читали молитвы — и старинные аргивские, и пустынные фалладжийские, — Урза не отходил от нее ни на миг, сделав первый шаг в сторону лишь тогда, когда могилу начали засыпать камнями. Где Мишра, никто не знал, все полагали, что больше никогда его не увидят.

За несколько дней, прошедших с трагической ночи, Урза сильно похудел и осунулся, Ахмаль даже подумал, что молодой человек теперь выглядит старше, чем сама Токасия. Стоя у могилы, землекоп хотел что-то сказатьему, но юноша поднял руку, прося оставить его в покое. Ахмаль кивнул и отошел прихрамывая — у него действительно было повреждено колено, и фалладжи был вынужден теперь ходить, опираясь на посох, принадлежавший некогда покойной ученой.

На рассвете второго дня после похорон Ахмаль отправился искать Урзу. Он нашел его у могилы, в той же позе, что и за день до того, словно молодой человек сам превратился в надгробный камень.

— Господин Урза, нам надо поговорить, — тихо сказал Ахмаль.

Урза кивнул:

— Я понимаю. У нас много дел. Надо, чтобы работала школа, продолжались раскопки. Надо извлекать на свет то, что лежит под землей. — Последние слова он произнес вяло, без выражения, словно бы это было последнее дело, которым он хотел сейчас заниматься.

— Ну да, ну да, — сказал Ахмаль. — Во-первых, я хотел сказать, большинство учеников и землекопов в порядке, хотя несколько человек пострадали от взрыва. В общем, ничего серьезного.

Урза кивнул, и Ахмалю показалось, что юноша вовсе не задумывался о том, как себя чувствуют другие. Ему не было дела ни до собственных ран — царапины и ожоги на его лице и руках уже зажили, превратившись в едва заметные шрамы, — ни до здоровья учеников и землекопов.

Ахмаль покачал головой и выдавил из себя:

— Во-вторых, мне кажется, надо как можно скорее отправить учеников обратно в Пенрегон.

Урза удивленно посмотрел на Ахмаля. У юноши был такой вид, будто он спал, а теперь проснулся.

— Т-то есть как? Н-нам нужно п-продолжать работу, начатую Токасией, — заикаясь, произнес молодой человек. — Н-нам нужно д-двигаться вперед.

Ахмаль сделал глубокий вдох.

— Понимаешь, фалладжи следуют за людьми, а не за идеями. Фалладжи уважали Токасию и поэтому следовали за ней. Они могли бы последовать за твоим братом, поскольку он жил среди них и знал их нравы. Но тебя они не знают. Ты не говорил с ними, не интересовался их жизнью. Они не останутся.

— Мы можем набрать других землекопов, — запротестовал Урза. — В конце концов есть же и ученики, мы можем использовать их.

— Если здесь не будет фалладжи, на лагерь будут нападать кочевники, — сказал Ахмаль. — День ото дня недовольство фалладжи аргивянами растет. Многим фалладжи не нравится, что аргивяне считают их землю своей. Так что тебе придется привести сюда много людей из самого Аргива — солдат, землекопов. Ученикам здесь больше не место.

Урза сжал губы:

— Понятно. — Он о чем-то задумался. Впрочем, все было ясно, Ахмаль читал мысли юноши как открытую книгу. — Скажи мне, — наконец произнес молодой человек, — я здесь в безопасности?

Ахмаль посмотрел на курган из камней. Однажды он уже сказал Токасии, что все в порядке, и оказался не прав. Он не мог позволить себе ошибиться еще раз.

— Мне так не кажется. Другим ученикам, пожалуй, ничто не угрожает, а вот тебе… Среди моего народа есть люди, которые считают, что это ты виноват в смерти Токасии. Что это из-за тебя сбежал Мишра.

Урза опустил глаза.

— Я не знаю, где он, — тихо сказал он и добавил: — Я хотел бы, чтобы он вернулся.

Ахмаль кивнул:

— Я тоже.

Он положил руку на плечо молодого человека. Урза вздрогнул от непривычного прикосновения и отшатнулся. Землекоп опустил руку и оставил молодого человека одного у кургана.

О трагедии сообщили в Пенрегон, отправив туда орнитоптер. Когда машина вернулась назад, из кабины вышли Лоран и, к удивлению Ахмаля, Рихло. Первая прибыла для того, чтобы подготовить находки и записи Токасии к отправке в столицу, а второй — чтобы проконтролировать работы по сворачиванию лагеря и эвакуации учеников. Узнав, что теперь любой дикий кочевник пустыни может напасть на лагерь и перебить беззащитных детей, встревоженные родители срочно отправили из Пенрегона караван.

К моменту прибытия этого каравана Урзы уже не было в лагере. Два дня он помогал Лоран приводить в порядок записи Токасии, а затем ушел на юг вместе с другим караваном. Молодой человек сказал Лоран, что у него нет желания возвращаться в Пенрегон. Ахмалю он дал понять, что не хочет видеть, как люди покидают его любимый лагерь.

Мишру так и не нашли, хотя Рихло разослал во все концы воздушные патрули. Если он и возвращался в лагерь, то никто его не видел или не признавался, что видел.

Один только Ахмаль решил проводить Урзу. Больше никто из фалладжи не хотел его видеть, а поскольку работы больше не было, землекопы постепенно покидали лагерь. Многолюдное некогда место превратилось в город призраков — в нем еще оставались жители, но его тайное сердце было навсегда утрачено. Оно умерло вместе с Токасией.

Стоя у могилы Токасии, Ахмаль провожал глазами караван «дружественных» фалладжи. Урза шел пешком, опираясь на один из старинных посохов своей покойной наставницы. Кроме него он взял с собой лишь несколько силовых камней. «Вот и все, что молодой человек уносит с собой, — подумал землекоп фалладжи, — посох, горстка безжизненных стекляшек и накопленные за годы знания».

Урза обернулся и посмотрел туда, где стоял Ахмаль. «Нет, — поправил себя старик. — Он смотрел туда, где лежала Токасия». Караван уже отошел на значительное расстояние, и Ахмаль не мог разглядеть лицо юноши, но он видел, что тот идет понуро, сгорбившись от скорби.

Ахмаль решил, что понимает его чувства. В одну ночь Урза потерял все — свою наставницу, свой дом и своего брата.

Ахмаль не понял одного — ему понадобятся годы, чтобы понять это: какая из трех потерь была для молодого человека самой тяжелой.