Война Братьев

Глава 17 Мастерская Мишры

С тех пор как Ашнод посетила императорский дворец в последний раз, он сильно изменился, что не удивило подмастерье. За год, прошедший со дня взятия Кроога, она покидала двор и возвращалась обратно с полдюжины раз, и при каждом возвращении перед ее глазами представали или новый корпус, или новая мастерская, или новая площадка для экспериментов. Дворец нового кадира фалладжи рос не по дням, а по часам.

Мишра возвел свой дворец на северо-западном отроге Керских гор, откуда открывался потрясающий вид на засушливые земли к западу от хребта. Впрочем, роза ветров и особенности климата позволяли горам получать значительное количество влаги, благодаря чему здесь росли мощные деревья, — казалось, их посадили еще траны. Это был особый вид дуба, с толстыми, тяжелыми стволами и очень длинными ветвями. Некоторые помещения дворца и лаборатории располагались прямо среди этих ветвей. «Когда Мишра стал кадиром, — размышляла Ашнод, — он, наверное, решил, что пора осесть и пустить корни». Возможно, поэтому он и выбрал эти леса, где корни были видны невооруженным глазом. Впервые побывав здесь, Ашнод с трудом заставила себя поверить, что глаза ее не обманывают, — эти гигантские деревья действительно произрастают в стране, которая — по большей части — бесплодный песок.

Впрочем, деревья вокруг рощи гигантов и ниже были спилены — а там тоже росли большие дубы и клены. Частично вырубки предназначались для сельскохозяйственных угодий, но в основном отводились под строительство небольших литейных мастерских и кузниц. Следы деятельности этих мастерских уже были видны на склонах и в стекающих с горы ручьях — повсюду был шлак, несмываемая грязь и отходы производства.

Последняя постройка представляла собой большой амбар, самое массивное сооружение в этой части комплекса. Каркас был сделан из полукруглых металлических ободов, между которыми натянули ткань. Но рабы уже выкладывали первый уровень каменных стен по периметру здания.

Ашнод оставила лошадь рабу-конюху и направилась в сторону мастерской. Когда-то здесь росло гигантское дерево, теперь остался лишь гигантский пень высотой около шестидесяти футов и диаметром вдвое больше того. Мишра приказал выдолбить пень и превратил его в личную мастерскую, которой могла бы позавидовать и уничтоженная кроогская «голубятня». И вот теперь эта мастерская мерцала освещенными изнутри окнами, прорубленными в коре. Форма окон была необычной — ее скорее диктовала фактура древесины, чем реальные потребности Мишры. Ашнод казалось, что окна похожи на недобрые, моргающие глаза.

Комнаты внутри мастерской были под стать ее виду снаружи — странные, причудливой формы полы и потолки, порой напоминающие капли. Пол обычно был неровным, слегка поднимался от центра пня к краю, иногда в комнате делали несколько террас, на каждой располагались машины. Ашнод не сомневалась, что со времени ее последнего визита в мастерской появились еще комнаты и помещения. Владения нового кадира разрастались день ото дня.

Что не изменилось, так это груды добра, сложенные в проходах, — остатки добычи, взятой еще в Крооге. Тут и там лежали золотые блюда, битые хрустальные бокалы, стояли треснувшие от неправильного обращения деревянные ящики, из которых вываливались на пол драгоценности, редкие вазы, покрытые белой и синей глазурью и испещренные трещинами. Все это было собрано здесь лишь для того, чтобы показать любому посетителю, сколь богат и могуществен Раки Народа Сувварди, новый Кадир-По-Всеобщему-Согласию Империи Фалладжи, непревзойденный и великолепный Мишра.

Одну из комнат специально расчистили, чтобы дипломаты, просители, придворные и прочие паразиты могли дожидаться — порой по многу часов — аудиенции у кадира. Ашнод, разумеется, не нужно было стоять в этой очереди, она пролетела мимо рядов этих несчастных. Она чувствовала, что они сверлят ее глазами, и улыбнулась. Подмастерье любила эти взгляды — это была одна из основных радостей ее возвращения в мастерскую Мишры.

Мастерская была поделена на шесть частей: в двух располагалась библиотека, в двух — собственно мастерская, а в оставшихся — тронный зал. В зале водрузили массивный дубовый трон, укрытый потрясающим, подлинно королевским пурпурным ковром, когда-то украшавшим кроогский дворец, и горой подушек.

По обе стороны от трона лежали книги. Часть из них была взята в Иотии, часть привезена из Зегона и Томакула — толстые тома и маленькие личные дневники, свитки и пластины, записные книжки всех видов и сортов, переплетенные в кожу как современных, так и ископаемых животных. Ашнод уже не в первый раз отметила, что многие из книг покрыты тонким слоем пыли, их явно ни разу не открывали с тех пор, как они заняли это место.

Ашнод невольно вспомнила о «голубятне» Урзы. Разумеется, ее почистили и привели в порядок перед их посещением, но и это не помогло устранить дух беспорядка и хаоса, царивших там. Но это был «рабочий» беспорядок и организованный хаос, все постоянно пребывало в движении, ничто не простаивало. А в мастерской Мишры книгами пользовались так редко, что, исчезни однажды с их страниц все знаки, никто бы этого и не заметил.

Сейчас трон был пуст. Мишра стоял перед огромной аспидно-черной доской — еще одним трофеем, — которая висела у изогнутой деревянной стены. У Мишры было много разноцветных мелков, и в изображенной на доске радуге — изобретатель постоянно что-то стирал и дописывал — были видны очертания головы механического дракона, испещренные со всех сторон странными, неразборчивыми надписями.

Хаджар, все тот же верный Хаджар объявил о появлении Ашнод. «Это большая удача, — подумала посетительница, — так как иначе Мишра едва ли оторвался бы от доски».

Мишра пристально поглядел на Ашнод, и ей показалось, что она чувствует беспокойство учителя, чувствует его напряженность. Он провел еще пару линий, бросил мел в коробку и зашагал к трону.

— Докладывай, — пробурчал он, устраиваясь среди подушек. С каждым ее визитом Мишра вел себя все резче, все грубее. Оказавшись на вершине власти и ощущая ежедневно бремя ответственности правителя гигантской империи, Мишра изменился — ему некогда любезничать, у него нет на это времени.

— Добыча из иотийских провинций, — сказала Ашнод, передавая Хаджару список. Она выпрямилась, сложила руки на груди и начала перечислять: — Четыре тысячи фунтов золота, шесть тысяч фунтов серебра, из них две тысячи в слитках, семнадцать ваз в хорошем состоянии, наполненных алмазами приблизительной стоимостью…

Мишра нетерпеливо махнул рукой и спросил:

— Книги?

Ашнод вздохнула. Учитель Мишра с каждым днем становился все раздражительнее.

— Пять новых томов по алхимии, которых нет в вашей коллекции. Три тома по оптике. Два тома по гидравлике, скорее всего это крайне важная находка, один том по иотийской металлургии, который, судя по всему, просто бесценен. Еще книга о часах, впрочем, ее автор в основном занят самовосхвалением. Записи по огранке алмазов, работе с оловом и архитектуре. Стандартный набор дневников и записных книжек — как всегда, понять, есть ли в них что-то ценное, можно будет лишь прочтя их целиком. Много карт, в основном карт корлисийских торговых путей.

Мишра кивнул, сложил руки перед собой и побарабанил пальцами одной руки по пальцам другой.

— Полезные трофеи.

— Захвачены три новые шахты, так что теперь их у нас семнадцать, — продолжила Ашнод. — Было бы восемнадцать, но в последней иотийские повстанцы разрушили несущие конструкции — решили, что лучше они замуруют себя в шахте, нежели сдадутся на нашу милость. Демонтированы четыре литейные мастерские, оборудование везут сюда, через два месяца они начнут снова работать. На Полосе сувварди обустраиваются новые кузни. В северной Иотии продолжаются работы по заготовке леса, но лесорубов приходится охранять.

Мишра снова кивнул и произнес:

— Новости.

— Все те же, — ответила Ашнод. — Иотийские города на побережье выражают желание платить дань и клянутся в верности, по крайней мере на словах. Однако к югу от Полосы сувварди бандитские вылазки и восстания участились. Вследствие этого сроки доставки материалов из Иотии могут быть сорваны. Впрочем, мы захватили достаточно городов и берем в плен достаточно повстанцев, чтобы поток рабов не иссякал.

Ашнод приукрашивала действительность. Впервые в своей истории фалладжи контролировали чужеродные территории, обитатели которых не имели идущих из глубины веков родовых связей с кадиром. В Иотии для контроля над людьми и охраны «добычи» требовалось постоянное военное присутствие. Это привязывало каждый отдельный гарнизон к месту его дислокации, а фалладжи терпеть не могли быть привязанными к чему бы то ни было.

Мишра не стал интересоваться подробностями беспорядков в своих свежезавоеванных провинциях. Он просто спросил:

— А как поживает мой братец?

— Судя по всему, он до сих пор находится по ту сторону Керских гор, — сказала Ашнод. Доклад всегда заканчивался именно этим простым вопросом и именно этим же простым ответом. Добыча, ресурсы, наука — все это не имело никакого значения, кадира интересовали только новости о его брате.

— Насколько тебе известно? — уточнил Мишра. Ашнод вздохнула, стараясь скрыть раздражение. С тех пор как Мишра стал командовать фалладжи, его характер изменился не в лучшую сторону.

— Насколько нам известно. Орнитоптеры видели над всеми перевалами к востоку. В то же время иотийцы не оказывают ничего похожего на организованное сопротивление. Говорят, Урза обосновался в Аргиве, близ границы с Корлисом, но Корлис твердо придерживается нейтралитета — в обмен на доступ к фалладжийским рынкам.

Хаджар недовольно фыркнул. Большинство фалладжи считали, что корлисианцы ничуть не лучше иотийцев — только и знают, что кормят всех сдобренной медом ложью да выторговывают себе условия получше. Если бы торговцы Корлиса в самом деле хотели потрафить фалладжи, они бы схватили Урзу, едва тот пересек их границу.

— Чего он ждет? — спросил Мишра, продолжая барабанить пальцами о пальцы. — Ведь уже целый год прошел.

— Потеря Кроога и северной Иотии оказалась для него тяжелым ударом, — ответила Ашнод. — Возможно, он просто прячется.

— Он никогда не прячется, — зло сказал Мишра. — Он замышляет. Он планирует. Он поддерживает связь с иотийскими городами, я совершенно в этом уверен, а повстанцы действуют по его указке. Он выжидает удобный момент. Момент слабости, момент невнимательности. И когда этот момент настанет…

Мишра высоко поднял обе руки, показывая, какие масштабы примет воображаемая месть брата Ашнод прикусила губу, затем сказала:

— Если это так, то нам, пожалуй, надо захватить оставшиеся иотийские города и вывезти оттуда все ценное, чтобы у него не было лишних ресурсов. В самом деле, наши враги давненько не видели механических драконов в действии.

Мишра произнес что-то нечленораздельное и соскользнул с трона. Жестом он приказал Ашнод следовать за ним, а сам открыл потайную дверь. Ашнод не заставила себя ждать, за ней следом двинулся Хаджар.

Потайная дверь вела на винтовую лестницу, ступени которой были вырублены прямо в дереве. Лестница заканчивалась дверью, черным ходом в массивном пне. Он вел в новый амбар, и Мишра шагнул вперед, ведя за собой любопытную Ашнод и непроницаемого Хаджара. Пара рабов, занятых каменной кладкой, оглянулись, за что тут же получили от надсмотрщиков порцию палочных ударов.

Новое помещение было занято двумя огромными механизмами. По ним муравьями ползали человечки, ученые из Зегона и Томакула и личные ученики Мишры, самые умные среди всех фалладжи.

Первая из машин выглядела как скелет, обглоданный муравьями. Это был механический дракон, он лежал на боку. Нижние гусеницы были демонтированы, а пластины на брюхе отогнуты. Под ними сплеталась паутина кабелей — распутанные, они лежали рядом подобно вспоротым кишкам, а за ними виднелись насосы и сервомоторы — самое сердце зверя. Внутри посверкивали небольшие алмазы.

Рядом стоял другой механический дракон, абсолютно не похожий на первого. Пластины соединялись под неестественно острыми углами, казалось, его сознательно корежили и гнули, и на фоне соседнего существа, хоть и полуразобранного, этот выглядел особенно уродливо. Вместо мускулов использовались не шланги с маслом, а грубо выкованные металлические прутья, скрепленные заклепками и сваркой.

На самом деле они присутствовали при сборке мотора нового механического дракона, и прямо на глазах Ашнод работавшие над зверем ученые сумели заставить его поднять переднюю лапу. Да, эта машина работала, но она меньше походила на живое существо, чем его полуразобранный собрат.

— Тот, что лежит на боку, получил повреждения в Крооге, — сказал Мишра. В его голосе слышалась почти физическая боль. — Проклятые мстители моего братца! Битву он пережил, но вскоре у него одна за другой начали отказывать системы. Сначала он захромал, потом его парализовало на левый бок, потом он ослеп. Оставалось только следить за его агонией. Об этом никто не знает — только те, кто работает здесь. Ашнод пожала плечами:

— У нас есть другие механические драконы.

— С ними может случиться то же самое! — Мишра почти кричал. — Я же не знаю, какие там штучки понавыдумывал мой братец, и не поручусь, что он их не выдумывает все больше и больше. Только подумай, что может произойти, если такой вот дракон будет повержен на поле боя на глазах всей армии? Что произойдет, если враг поймет, что нас, оказывается, можно побеждать?

Ашнод представила себе эту сцену и кивнула.

— А уж что я знаю точно, так это что братец может победить моих драконов, — сказал Мишра. — Если бы я только остался с ним, но нет, я решил последовать за другим драконом в бессмысленную погоню за орнитоптером — думал, смогу захватить важных заложников. С моей стороны ошибка несерьезна, но для этого дракона она оказалась фатальной. Если бы только я остался в Крооге! Этот зверь до сих пор был бы как новенький.

«Если бы ты остался в Крооге, то, вероятно, не был бы сейчас кадиром», — подумала Ашнод. Впрочем, Мишра ничего об этом не знает, не знает он и о ее роли в спасении Тавноса и королевы. Рыжеволосая женщина кивнула.

Мишра махнул рукой в сторону второго монстра.

— А этот — всего лишь тень первого. Так, игрушка. По мощи они более или менее равны, но изящества у нового дракона ни на грош. И разума первого у него нет. Он и не живой, как этот. В этом умирающем теле заключены тайны, ужасные тайны, которые мы не в силах раскрыть. Мы не в силах скопировать этого дракона. Вот Урза… — Мишра запнулся, но тут же заговорил снова, теперь в его голосе звучал металл: — Урза мог бы раскрыть эти тайны, поэтому-то мы и должны готовить новых драконов, изобретать новые механизмы, иначе мы не сможем противостоять ему. Ашнод сказала:

— Учитель, мне кажется, я могу помочь с этим. Мишра повернулся к ней.

— Ты можешь восстановить этого дракона? Ашнод еще раз окинула взглядом любимого дракона

Мишры. Он был похож на падаль. Она отрицательно покачала головой:

— Нет, здесь вы должны работать сами. Но позвольте мне вернуться к моим изысканиям, и я смогу дать вам оружие, с помощью которого вы победите своего брата.

— Ты нужна мне для надзора за сбором дани в Иотии, — сказал Мишра. — Ты одна знаешь, что ценно, а что нет.

Ашнод снова отрицательно покачала головой:

— Большую часть того, что было ценного в Иотии, мы уже захватили, в крайнем случае мы можем истребовать это в виде дани. А кое-что украли корлисианцы. Господин, ни к чему вам делать из меня падальщика. Вам нужен мой мозг, мои мысли. Я должна помогать вам созидать.

Мишра задумался, а Ашнод продолжала:

— У меня было время подумать о планах на будущее — и пока я вынужденно пребывала почетным гостем в Крооге, и пока собирала для вас книги и информацию. Мне кажется, я сумею создать на основе живого существа машину. Мне кажется, я смогу слить воедино живое и неживое. Я могу дать вам армию, которая победит Урзу.

Мишра в задумчивости молчал, затем тряхнул головой:

— Мне нужны твои глаза и уши — за пределами этих стен. Мне многое нужно сделать, а у меня мало людей, которым я могу доверять так, как тебе и Хаджару.

Ашнод склонила голову к правому плечу и сказала:

— Жаль. А вот Урза доверил бы Тавносу такое дело. И кстати, именно ученик Тавнос обманул вас, отвлек ваше внимание тем самым орнитоптером — потому что учитель Урза хорошо его учил. Неужели вы хотите сказать, что Урза — лучший учитель, нежели вы?

На лице Мишры появилась такая гримаса ярости, что Ашнод решила, что она перестаралась. Но Мишра сделал глубокий вдох и немного остыл. Затем он резко бросил:

— Что тебе нужно, чтобы создать такую армию?

Ашнод, казалось, ждала этого вопроса.

— Мастерская, где я могла бы работать самостоятельно, одна, вдали от любопытных глаз. — Она нарочито вежливо кивнула в сторону Хаджара. — Все книги по биологии и анатомии, добытые из иотийских библиотек. Часть средств и материалов, поступающих в виде дани. Хирургические инструменты из Зегона. И рабы, обученные — кузнецы и стеклодувы, и те, об исчезновении которых никто не будет жалеть.

Мишра ненадолго замолчал.

— Преступники подойдут?

Ашнод решительно кивнула:

— Преступники, предатели, повстанцы, дезертиры, все, о ком никто не будет плакать. От того, что я собираюсь сделать, некоторых может вывернуть наизнанку, — она снова кивнула в сторону Хаджара, — но это необходимо, если мы хотим иметь армию, которая может победить вашего брата. Именно поэтому я хочу, чтобы моя мастерская была секретной.

Мишра снова ненадолго замолчал, затем произнес:

— Хорошо, приступай.

— Я не обещаю, что результаты будут немедленно, — быстро добавила Ашнод. — Но по мере развития моих исследований и ваших успехов с ремонтом драконов мы научимся побеждать армии вашего брата и в конце концов поймаем и уничтожим его, где бы он ни прятался.

— Мой брат нигде, не пря… — начал было Мишра, но оборвал сам себя и просто кивнул. — Бери все, что требуется. Шли мне отчеты. Я хочу знать, что ты делаешь и как продвигается дело. И поторопись. Мой братец не будет ждать вечно.

Ашнод добавила:

— Я думаю, вы знаете, что я намерена сделать. Это, скажем так, дело неделикатное.

Мишра ответил:

— Наше время тоже неделикатное. Да и сами мы люди неделикатные. Делай что хочешь, но дай мне это оружие. Оно мне очень нужно.

Ашнод низко поклонилась, Мишра развернулся на пятках и отправился вверх по холму в свою древесную мастерскую. Хаджар, как тень, последовал за ним. «Когда они окажутся за закрытыми дверьми, — подумала Ашнод, — советник-фалладжи станет отговаривать своего кадира, умолять его не верить этой рыжей бестии. А может быть, наоборот, он похвалит мудрость кадира, довольный тем, что эта рыжая бестия больше не будет частым гостем при дворе».

Что бы там Хаджар ни говорил Мишре, Ашнод было на это плевать. Она подождала, пока фигуры не скрылись из виду, и только тогда позволила себе улыбнуться. Она получила, что хотела — собственную мастерскую и свободу реализовать свои идеи.

К тому же она узнала кое-что новое. Что бы там Мишра ни чувствовал, главное его чувство — страх. Он боялся. Боялся собственного брата, боялся понести наказание за то, что соблазнил его женщину, что уничтожил его дом, что сломал его игрушки. Теперь Ашнод знала, как ей вести себя с новым кадиром. Впрочем, с новым оружием следовало обращаться аккуратно, чтобы оно не затупилось от слишком частого использования.

«Скажи волшебное слово, и ворота в пещеру с сокровищами распахнутся сами собой, — сказала она себе, вспомнив старую фалладжийскую сказку. — В нашем случае волшебное слово — „Урза“».

Некоторое время она стояла неподвижно, наблюдая, как люди ползают по скелетам двух драконов, раздирая на части один, чтобы дать жизнь другому. А потом отправилась к себе — ей дали карт-бланш, а значит, пришло время заняться своими планами всерьез.

Глава 18 Башня Урзы

Лишь спустя три года после падения Кроога Тавносу удалось найти Урзу; тот скрывался в одной из юго-восточных аргивских провинций. Это были непростые три года, и пережитые тяготы навсегда оставили след на лице подмастерья. Три года, проведенные в бегах. Три года страха и терпения, три года работ, начатых и брошенных.

С ним была Кайла и ее сын Харбин, родившийся в разгар сезона дождей на побережье близ Джорилина. Ему было уже два с половиной года. Их сопровождали два глиняных защитника, изготовленные Тавносом в самую ужасную из пережитых ими зим — вторую, когда, спасаясь от фалладжийских работорговых патрулей, они забрались в Керские горы.

В конце концов они добрались до Корлиса, но и там не чувствовали себя в полной безопасности. Корлисианцы все так же торговали с фалладжи, и хотя они одновременно вели переговоры с аргивянами о военном союзе для защиты от набегов из пустыни, Кайла опасалась, что правительство вдруг решит передать беженцев Мишре — в знак доброй воли.

Они передвигались тайно, в основном ночью, не раскрывая своих настоящих имен, хотя иногда попадались люди — особенно в прибрежных иотийских городах, — узнававшие Кайлу и предлагавшие помощь. То, что королеву узнавали, внушало им беспокойство, поэтому Кайла решила, что нужно продолжить путь на северо-восток, в Аргив, где никто не посмеет посягнуть на их жизнь. И когда до них дошли слухи, что Урза и вправду находится в Аргиве — близ корлисийской границы, троица в сопровождении двух искусственных защитников направилась к Башне Урзы.

Решиться на это было легче, чем исполнить. Урза выбрал для своей новой лаборатории место вдали от городов и деревень, в непосредственной близости от отрогов Керских хребтов. Долина, где стояла его башня, была постоянно затянута туманом — столько в ней было ручьев и водопадов. Случайно попавший туда путешественник решил бы, что это просто обычная тенистая горная долина, каких на восточной границе Корлиса и Аргива сотни. Но эта долина шла с легким изгибом на север глубже других, и именно в этом северном кармане, закрытом от посторонних глаз туманом, Урза и построил свое убежище.

Сквозь туман сейчас двигались неясные фигуры — мужчина на лошади, женщина с ребенком на крепком пони и две молчаливые статуи, без труда поспевавшие за четвероногими животными.

Башня из белого камня была увенчана золотым куполом. Она казалась слишком изящной и хрупкой среди горных стен. Кайла отметила, что нет никаких признаков жизни. Вслух она сказала, что это место кажется ей давно заброшенным.

Тавнос согласился. В прежние времена, в Иотии, над таким важным сооружением в небе постоянно кружили бы патрули на орнитоптерах. В самом деле, если бы не информация от верного королеве иотийца, которого они встретили пару дней назад в близлежащем городе, они бы просто не нашли нужную долину.

Малыш Харбин радостно запищал и завертелся у матери на руках. Ему нравился туман, и он изо всех сил старался схватить рукой немного этой воздушной ваты. Тавнос стал объяснять ему, что воздух не поймать, по крайней мере его нельзя схватить рукой. Малыш внимательно, с недовольным лицом выслушал наставника, кивнул и, едва Тавнос повернулся к нему спиной, продолжил свои попытки.

Тавнос остановил лошадь в сотне шагов от башни. Вокруг стояла мертвая тишина. Где же защитные механизмы? Может быть, Урза в самом деле давно оставил эту башню, а может, их давно заметили? Но если их заметили, почему никто не выходит навстречу?

Краем глаза Тавнос заметил, что справа от него что-то движется. Он резко повернул лошадь. Из тумана неожиданно появился отраженный какой-то металлической поверхностью свет. Раздался странный низкий звук.

Через пару мгновений Тавнос разглядел, что к ним приближаются какие-то фигуры. Они походили на гибрид человека и насекомого: длинные головы, похожие на муравьиные, посаженные на длинные вращающиеся шеи. Казалось, что они одеты в металлические доспехи, покрытые пятнами ржавчины. Но Тавнос понял, что доспехи служили для машин внешним скелетом. Он увидел, что под пластинами крутятся кривошипы и работают шатуны, благодаря чему существа и двигаются. Колени существ выгибались назад, как у мстителей, а ростом механические люди едва доставали Тавносу до плеча.

В руках они держали тяжелые топоры на длинной рукояти, которыми и потрясали перед путешественниками. Странный низкий звук издавали трущиеся друг о друга детали механизмов.

Тавнос услышал сдавленный крик и оглянулся на Кайлу. С ее стороны дороги к ним двигалась еще одна группа таких же механических людей.

Тавнос отдал своим машинам команду — они понимали лишь пять команд — и пришпорил коня, крикнув Кайле, чтобы она следовала за ним. Лошадь, потрепанная старая кляча, недовольно заржала и нехотя пошла вперед.

Защитники Тавноса медленно двинулись навстречу нападающим. Каждый умел распознавать оружие и был обучен атаковать всякого, кто это оружие держит в py ках. Число нападающих, казалось, озадачило защитников, но затем каждый выбрал свою цель.

Сражение произошло в тишине, без боевых кличей и криков. Защитники были вооружены лишь кулаками, но кулаками массивными и тяжелыми. Металлические люди оказались попроворнее, длинные топоры позволяли им атаковать с дальней дистанции. Механические создания танцевали своеобразный смертельный танец, ритм которого задавали кулачные удары по металлу и хлюпанье топоров.

Один из нападавших подошел к защитникам слишком близко, за что был вознагражден парой мощных ударов по голове. Вертящаяся шея надломилась, и голова повисла у механического человека за спиной, удерживаясь лишь на проводах. Впрочем, тело поврежденного существа, казалось, не заметило утраты головы и продолжало охаживать топором противника.

Удары были глубокие, но глина закрывалась сразу же, как только враг выдергивал топор — так восстанавливается мягкое тесто, когда в него втыкают хлебный нож. Один из топоров застрял в липкой глине. Защитник протянул руки и схватил нападавшего за голову, В следующий миг он раздавил металлическую голову противника, детали начинки навсегда застряли у него в ладонях.

Двое из нападающих отступили, а затем снова поочередно атаковали. Глиняный человек поднял руку, чтобы отразить удар, и нападающие атаковали одновременно. Статуя подняла раненую руку: глина стекла, обнажив хрупкую тонкую сеть металлических трубок.

В это время Тавнос и Кайла скакали к башне. Если там был Урза, то нападавшие, несомненно, подчинялись ему, и он мог их остановить. Если же его здесь не было, они могли бы укрыться в башне, пока глиняные защитники не одержат победу.

Тавнос крикнул. За зубцами показался какой-то человек, довольно высокий. Его облик показался им знакомым. Он что-то поднес к губам.

Раздались три коротких свистка, и Тавнос заметил, что нападающие опустили топоры и остановились. К несчастью, глиняные люди все еще продолжали битву, и один из них успел оторвать у механического человека голову прежде, чем Тавнос отдал им команду остановиться. Глиняные люди застыли на месте, а один так и замер с занесенной рукой.

Тавнос снова посмотрел на стену, но их спаситель уже исчез. Спустя некоторое время открылась главная дверь, и появился еще один человек.

Это был не Урза, но кто-то столь же худой, и Тавнос подумал, что ошибся, приняв человека со свистком за Урзу. Вышедший был одет в форму иотийского офицера, пилота орнитоптера в звании лейтенанта.

Человек опустился перед всадниками на одно колено.

— Ваше величество, — обратился он к королеве. — Господин Тавнос. Главный изобретатель приветствует вас в своей башне и приглашает войти. Он не ждал вас, поэтому не сразу отозвал охранников. Меня зовут Шараман. Пожалуйста, входите и устраивайтесь поудобнее.

Бывший лейтенант направился к лошади Кайлы, чтобы помочь ей сойти, но вместо монаршей руки получил малыша Харбина. Лицо военного исказилось, словно он взял в руки мешок с живыми змеями. Шараман быстро, но осторожно опустил светловолосого парнишку на землю. Кайла сама слезла с пони.

Мальчишка, не обращая внимания на лейтенанта, задрал голову вверх и принялся разглядывать башню. Тавнос последовал его примеру и заметил, как знакомая фигура Главного изобретателя отступила в тень балкона, а затем исчезла.

Тавнос спрыгнул с коня. Шараман продолжал:

— Прошу вас следовать за мной. Мне приказано встретить вас и проводить к господину изобретателю.

Кайла сказала:

— Отлично. Шараман замялся:

— Ваше величество, я вынужден извиниться. Мне было приказано встретить вас обоих, но к господину изобретателю отвести одного лишь господина Тавноса. Надеюсь, вы не станете возражать.

Кайла и Тавнос удивленно переглянулись. Тавнос был совершенно уверен, что после стольких лет разлуки Урза первым делом захочет увидеть жену. Королева плотно сжала губы и кивнула.

Шараман усадил королеву и Харбина в кресла в зале на первом этаже и сказал, что скоро вернется с вином и, если королева позволит, сахарными вафлями. Этим он тут же завоевал симпатии Харбина, который, едва Кайла позволила, радостно запрыгал. Бывший лейтенант повел Тавноса вверх по лестницам.

— Как он? — спросил подмастерье по дороге.

— Жив, — коротко ответил Шараман. — Ему многое пришлось вытерпеть.

«Как и нам всем», — подумал Тавнос, но вслух не сказал. Шараман как раз открыл дверь на последней площадке лестницы и отошел в сторону, пропуская Тавноса.

Подмастерье вошел в комнату, и Шараман тихо закрыл за ним дверь. Комната была обставлена изящно, но аскетично. Тонкий ковер частично закрывал деревянный пол, у окон стояли доски для письма, они были испещрены чертежами различных устройств. На рабочем столе лежала открытая книга, заложенная деревянным шаровым суставом.

Урза стоял на балконе и смотрел в даль туманной долины, где лежали останки погибших в недавней битве механических людей. Его руки были сложены за спиной. Тавнос молчал. Наконец Урза глубоко вздохнул и повернулся к нему.

— Я думал, вы сначала пошлете мне весточку, — сказал он.

Тавнос отметил, что на лице у Урзы появились морщины, особенно в уголках глаз. Казалось, и сами глаза стали глубже, словно утонули в глазницах, а волосы изобретателя приобрели цвет белого золота. На нем была рабочая одежда, впрочем вычищенная и выглаженная.

Тавнос ответил:

— Весточку можно перехватить, мой господин. Пока мы не перешли границу с Аргивом, мы точно не знали вашего местонахождения.

Урза небрежно кивнул и еще раз глубоко вздохнул. Затем натужно улыбнулся:

— Рад, что ты жив. Я беспокоился. Никаких вестей.

— Мы задержались в Иотии дольше, чем следовало бы, — ответил Тавнос.

— Да, — сказал Урза, медленно потирая руки. — Полагаю, у вас были причины, Не хочешь взглянуть на мой рабочий стол? Там лежит одна книга.

Тавнос подошел к столу и долго смотрел на книгу.

— Книга Джалума, — сказал он наконец.

— Верно, книга Джалума, — повторил Урза. — Ты победил, Тавнос. Все, что ты погрузил на орнитоптер, — все сохранилось, Рендалл долетел до Аргива, и, когда я добрался до Пенрегона, все ждало меня там. Почти вся моя работа, почти все наши бумаги. Кое-что пропало, но ничего, что нельзя было бы восстановить. Правда, положили случайно список белья в стирку, решили, наверное, что это что-то важное. Но в тех условиях ты принял просто блестящее решение. — Урза взглянул Тавносу в глаза. — Спасибо.

— Это моя работа, — ответил Тавнос, поклонившись.

— Работа, исполненная блестяще, — сказала Урза. — Эти люди, что ты привел. Выглядят внушительно.

— Глина на скелете из стали и прутьев, — ответил Тавнос.

— Это ведь не просто глина, — возразил Урза. — Мне казалось, она отлично демпфировала удары моих стражей.

— Совершенно верно, мой господин, — сказал Тавнос, не понимая, почему они говорят обо всем этом, когда Кайла ждет внизу. — Я взял ее из особого месторождения, которое нашел, когда мы — ее величество и я — скрывались в горах. У нее особые свойства — она текучая и слипается, если попробовать ее разрезать. Сначала я думал, что она содержит что-то вроде транских камней, но теперь я не уверен. Если бы я мог установить происхождение этой глины, мы могли бы создавать удивительные вещи.

— Верно, — сказал Урза и вдруг показал пальцем в угол комнаты. — Там сундук. Загляни в него.

Тавнос вопросительно посмотрел на изобретателя, но последовал его совету. Открыв крышку, Тавнос едва не ослеп — лежащие внутри камни полыхали огнем.

— Силовые камни, — сказал он.

— Так точно, — сказал Урза с гордостью.

— Никогда в жизни не видел так много камней сразу, — заметил подмастерье.

— Верно, верно, — повторил Урза. — Пока мы в Крооге довольствовались крохами, аргивские дворяне их собирали, а до них — их отцы и деды. Сорок лет коллекционирования силовых камней. Их полно, хватит, чтобы запустить столько устройств, сколько мы захотим. Вот иотийские солдаты на них работают.

— Иотийские? — переспросил Тавнос с болью в голосе.

Урза поднял руки.

— Мне захотелось их так назвать. Это мои стражи. Они поменьше, чем мстители, их легче изготавливать. Я назвал их иотийскими солдатами, потому что, надеюсь, они уберегут Аргив и Корлис от той судьбы, что постигла Иотию. Один старый друг как-то сказал мне, что в именах заключена сила. И может быть… — Урза замолчал.

— Может быть, они вернут Иотию королеве, — закончил за него Тавнос,

— Всему иотийскому народу, — быстро поправил его Урза. — Людям, которые верили мне и которых я оставил на милость своего брата.

— Верно, теперь их жизнь зависит от его милости, — сказал Тавнос. Урза не ответил. — Насколько я понимаю, теперь он предводитель фалладжи.

Урза кивнул:

— Мир меняется. Иотия пала. Мой брат во главе фалладжи. В Аргиве у короля почти не осталось власти — он всегда думал, что пустынных кочевников держит в узде Иотия, а теперь Иотии нет. В Пенрегоне вся власть в руках дворян, и они очень, очень обеспокоены тем, что фалладжи постоянно переходят границу и нападают на людей.

— А вы? — спросил Тавнос. — Вы обеспокоены этим?

Урза очертил руками круг, как бы охватывая и комнату, и башню.

— Все, что ты видишь вокруг, я сделал, чтобы избавиться от этого беспокойства, Тавнос! — сказал он. — Я могу построить точную копию этой башни за пять дней при наличии средств. Я работаю над тем, чтобы обучить иотийских солдат самих ее строить. Только представь себе линию таких укреплений с гарнизоном солдат, которые не нуждаются во сне. Они защитят от фалладжи и Аргив, и Корлис. Защитят их от моего брата.

Тавнос кивнул:

— Я удивился, не увидев орнитоптеров. Урза покачал головой:

— Они нужны на севере — патрулируют перевалы. Кроме того, орнитоптер в воздухе — это верный способ подсказать ему, где ты сейчас находишься. Это еще одна ошибка, за которую я так дорого заплатил. Но урок в результате выучил. — Урза застыл на время в неподвижности. — Я не сказал тебе, я открыл новую школу, на этот раз в Пенрегоне. Там и Рендалл, и его брат Санвелл. Ему удалось выжить, и еще нескольким. Школой управляет мой старый друг, Рихло. Я не рассказывал тебе о Рихло?

— Урза, — тихо сказал Тавнос.

— Едва ли, — продолжил изобретатель. — Не важно, там сейчас целая толпа молодых дворян — ну уже не молодых, конечно, это люди, которые когда-то работали с Токасией, они понимают, что такое машины и механизмы, они все это ценят и помогают мне в моих исследованиях.

— Урза, — повторил Тавнос.

— И они не просто дают мне силовые камни. Они дают мне людей, помогают их обучить, помогают ресурсами. Аргив — богатая страна.

— Урза! — в третий раз повторил Тавнос, громко и резко.

— В чем дело? — недовольно спросил Урза,

— Со мной прибыла Кайла, — сказал Тавнос.

— Я знаю, — сказал изобретатель и надолго замолчал. Затем он повторил: — Я знаю.

И снова воцарилась тишина. Прервал ее Тавнос:

— Тебе нужно спуститься и поздороваться с ней, — сказал он. — И со своим сыном.

— Он что, действительно?.. — сказал Урза, возмущенно повысив голос

— У него твои волосы, — сказал Тавнос.

— Это волосы моего отца, — горько бросил изобретатель и снова отвернулся к окну. — Лучше бы ты их не приводил сюда, — сказал он через некоторое время.

— Во имя всех богов Иотии! — воскликнул в гневе Тавнос, и от неожиданности Урза вздрогнул. — Мы спасались, прячась от врагов целых три года. Я привез тебе твоего сына, да, не кого-нибудь, а твоего собственного сына, спас его от верной гибели. Я привел их обоих сюда, прошел с ними весь этот путь, и теперь ты не желаешь их видеть? Ты до сих пор так ее ненавидишь?

Урза побледнел, и Тавнос испугался, что изобретатель попытается уйти от ответа, еще глубже забиться в раковину души.

— Нет, — сказал он после долгого молчания, — дело не в этом. Не только в этом. Просто я проиграл. Я не сумел предсказать, что произойдет. Я не сумел предугадать, как поступит мой брат. Я не оправдал ее доверия, не оправдал доверия ее народа.

— И я, — со всей серьезностью сказал Тавнос — И она тоже. Каждый шаг бегства из Кроога отягощен нашей виной, каждый оставленный нами на земле след — печать этой вины. Так в этом все дело, Урза? Тебе стыдно, что тебе столь же свойственно ошибаться, как и нам, простым смертным?

В комнате надолго воцарилась тишина. Наконец Урза вздохнул и сказал:

— Я буревестник, Тавнос. Птица, приносящая беду. За мной по пятам следуют несчастья, а я больше не хочу причинять ей боль. Не хочу больше никому причинять боль. Только дурак пойдет теперь со мной одной дорогой.

— Хорошо, значит, я дурак, — сказал Тавнос. — Я бы хотел снова стать твоим подмастерьем. А Кайла хотела бы снова стать твоей женой.

Урза отвернулся, и Тавнос увидел, как он поднес к лицу руку, возможно, чтобы смахнуть слезу. Но когда изобретатель снова взглянул подмастерью в лицо, он был спокоен и собран, его глаза сияли. Он улыбался.

— Мне не нужен подмастерье. А то, как ты сработал эти статуи, доказывает, что ты уже мастер-изобретатель.

— Что ж, если тебе не нужен подмастерье, то тебе нужен кто-то, кто будет стоять у тебя за спиной и понукать тебя в случае необходимости, — сказал Тавнос. — Это я тоже могу делать неплохо.

— И в самом деле делаешь неплохо, — сказал Урза. — Мне нужен друг, и ты был мне другом» И мне, и королеве. И наши надежды ты оправдал в полной мере.

— Ты ошибаешься, — возразил Тавнос, — но об этом мы можем поговорить как-нибудь в другой раз.

— Верно, — сказал Урза и кивнул. — А теперь давай спустимся вниз и поглядим на мою жену. И на сына.

Они медленно спускались по ступеням. Однажды Урза остановился, собираясь обратить внимание Тавноса на какую-то особенность башни, но затем покачал головой и поспешил вниз. «Он, — подумал Тавнос, — просто пытается оттянуть неотвратимый момент».

Они спустились вниз. Тавнос остался у двери. Шараман поставил на стол поднос с сахарными вафлями и тоже вышел в коридор, прикрыв дверь.

Кайла поднялась, и Урза подошел к ней. Они обнялись, но это был лишь жест вежливости. Тавнос видел, как из глаз Кайлы катятся слезы.

— Я рад… — начал было Урза и запнулся. Прокашлявшись, он закончил: — Я рад снова видеть тебя.

Кайла что-то сказала в ответ, но Тавнос не расслышал, что именно.

— Эй! — сказал запутавшийся в ногах родителей Харбин. Он дернул Урзу за халат, и изобретатель взглянул на малыша.

Харбин в ответ взглянул на Урзу и, собрав в кулак все свое двух-с-половиной-годовалое мужество, сказал:

— Дядя Тавнос говорит, ты мой папа. Это правда?

Урза поглядел на Кайлу, затем поглядел в глаза малышу. А потом присел на корточки и взял мальчишечью руку в свою.

— Похоже, так оно и есть, — сказал он. — Прошло столько лет, и вот наконец ты здесь. Я очень рад видеть тебя.

Глава 19 Обмен информацией

Демон по имени Джикс в абсолютной тишине слушал доклад одного из своих монахов. Священник не открывал рта — он стоял на коленях подле сколоченного из подручных материалов трона демона, в то время как вытянутый металлический палец последнего сначала коснулся темени монаха, а затем выпустил коготь и пронзил кожу. Монах испустил легкий стон, демон же установил контакт с его нервной системой.

Джиксу было трудно, он устал, и его немного тошнило. Эти создания из плоти и крови битком набиты ощущениями. Даже монахи, которые, как понял Джикс, вели иной образ жизни и их ощущения сильно отличались от ощущений других представителей их же народа, представляли собой жуткий конгломерат эмоций и противоречащих друг другу желаний, цунами заключенных в их головах чувств грозило накрыть самого демона с головой. Электрический импульс от соприкосновения с этими чувствами, даже самого поверхностного, действовал на Джикса как короткое замыкание.

Демон не хотел признаваться в этом, но переживаемый им в такие моменты опыт не походил решительно ни на что, в его родной Фирексии близко не было ничего подобного. Это было… сладострастно. Совершенно верно, именно так. Прикосновение к нервам монаха было исполнено сладострастия.

Затем эмоции — страх, ярость, страсть, счастье — отступали, и Джикс мог наконец изучить сознание монаха. Монахи очень гордились организационной стороной своего братства, они считали, что работают как часы, но в их головах Джикс обнаруживал ужасающий клубок мыслей, полный хаос, противоречащие друг другу утверждения — пробраться через все это было сложнее, чем через джунгли родной демону Фирексии. Поэтому Джикс постепенно устанавливал в мозгу монаха власть собственного сознания, и таким образом ему удавалось подчинить себе бушующую стихию мозга слуги и извлечь наконец из его черепа ответы на свои вопросы.

Некоторые из монахов воспротивились этой нежной и ласковой процедуре; они лежали, погребенные под песками вокруг пещеры, бок о бок со слабыми, теми, кто при первом же прикосновении сознания демона навсегда утратил разум. Только сильным, только тем, кто искренне желал служить, было дозволено остаться при Джиксе — а именно так, с его точки зрения, и должно было быть.

Он многое узнал от монахов про этот мир. И мир этот очень сильно отличался от его мира: упорядоченность и размеренность жизни этого мира походила на упорядоченность и размеренность жизни муравьев в подожженном муравейнике — собственно, и слова-то эти ему пришлось позаимствовать из лексикона монахов. Джикс понял, что чистый, девственный хаос этого мира ни в коей степени не соприкасался с тем, как шла жизнь под нефтяными небесами его родной Фирексии.

В этом мире царили шайки негодяев, у которых не было даже начальников, достойных называться таковыми. Наверное, когда-то в прошлом в этом мире были настоящие правители, настоящие хозяева, но они, видимо, умерли или покинули его, оставив после себя детей-болванов. Когда-то здесь жил народ, именовавшийся траны. Кажется, они-то и были хозяевами. Но их давно уже нет, от них остались лишь их игрушки — простые, глупые машины, в которых не было и намека на настоящее мышление; и вот теперь некоторые из болванов сумели откопать транские игрушки и начали с их помощью играть в опасные игры.

Один из болванов сумел найти дорогу в саму Фирексию, где он украл новые игрушки — у того, кто был бесконечно сильнее его. Но он не знал, что подлинный хозяин не забудет о них и придет за ними. Потому что хозяина звали Джикс.

Этот болван — Мишра, говорило сознание монаха. Он был предводителем фалладжи, грубого и жестокого народа, проживавшего в засушливых землях. Титула «предводитель» он, конечно, не заслуживал — он ведь не командовал ими, а просто в силу обстоятельств сумел оседлать стихийную волну страсти, исходящую из их животной, звериной природы. Люди, которых он якобы вел за собой, беспорядочно и радостно нападали на группы других существ. Этот Мишра, судя по всему, был в такой же степени мозгом этого народа, в какой мозгом Джикса являлась изящная металлическая шпора на его ноге.

У Мишры был подчиненный с рыжими волосами, но в сознании Джикса его образ отпечатался не так четко, как образ Мишры. Мишра — вот кто был настоящий вор, именно его сознание касалось сознания Джикса все эти годы. Мишра снился ему. «Кстати, — подумал Джикс, — а снились ли мне сны до того, как я встретил Мишру?» Кажется, нет, Джикс не припоминал ничего подобного. Мишра вторгся в Фирексию и украл механических драконов, мак фава, существ первого круга.

За это Мишра должен понести наказание.

Но Мишра был не один. В тот первый момент соприкосновения сознаний, много лет назад, рядом с ним был еще один человек, какая-то туманная фигура. Сначала Джикс решил, что это еще один подручный, вроде того, которого звали Ашнод. Но потом Джикс понял, что этот человек — другой, что он таков же как Мишра, он был сделан из тех же базовых элементов и по тому же проекту. Это брат Мишры, говорило сознание монаха, хотя в этом случае у данного слова был совсем другой вкус и ощущение, нежели когда сознание монаха употребляло его в отношении других священников.

Значит, этот другой назывался братом и тоже носил имя — Урза. Он тоже был повелителем племени, другого племени, столь же дикого и жестокого. «Где же конец, когда же закончатся эти варвары, потомки доисторических ископаемых властителей?» — спросил себя Джикс. Но едва демон узнал о существовании Урзы, как его образ ясно возник в его сознании — он был сделан из того же материала, что Мишра, он был равен ему во всем. И, похоже, разум этих двух братьев (кажется, так нужно их называть) организован и структурирован, по крайней мере значительно более организован и структурирован, чем разум остальных живых существ, с которыми Джиксу довелось сталкиваться.

И у каждого брата, оказывается, была часть наследия древних, этих самых транов. Это были половинки расколовшегося камня, и в каждой из них осталась память о том, каким был прежний целый камень. В то же время каждая из половинок претерпела некоторые изменения, чтобы суметь сплавиться с тем органическим существом, с которым она вынуждена была находиться с момента раскола. Джикс даже чувствовал кристаллическое притяжение этих половинок, страсть, которую они испытывали друг к другу, тоску друг по другу, но он чувствовал и их взаимную ненависть и отторжение.

Камни в сознании Джикса стали чем-то вроде маяков, он чувствовал их силу даже без помощи сознания монаха. Эти маяки, магниты, за последние несколько лет практически не меняли своего местоположения. Один находился на западе, путь к нему лежал через горную страну. Другой находился на юге, путь к нему лежал через горную цепь. Камни звали его. Они умоляли его забрать их обратно в Фирексию, домой, где их могли использовать как подобает, где они могли по-настоящему реализовать свою сущность.

Когда Джикс; впервые вошел в этот плотский мир, он думал, что просто убьет вора и вернется домой, отобрав у мерзавца похищенных механических драконов. Он слышал и их зов, хотя за последние несколько лет голос одного из них ослаб, а теперь и вообще пропал.

Джикс оплакал его и уже собирался отправиться вершить месть.

Но теперь цель его миссии изменилась. Пока демон пребывал в Фирексии, он мог внедряться в сны вора, но в этом мире Джикс лишился этой возможности — сны Мишры и сны Урзы стали ему недоступны. Казалось, что в этом мире они наглухо закрыты, защищены от его нечистых лап, не подвержены насылаемым им искушениям. Какая сила отвечала за это, сила камней или природа этого мира? Казалось, что от камней в этом мире зависит многое. Должен ли Джикс — наряду с драконами — вернуть в Фирексию и эти камни? И еще — не представляют ли эти два органических создания опасности для Фирексии? Если они смогли пройти сквозь все преграды, то почему этого не смогут повторить другие?

Когда дело доходило до подобных вопросов, Джикс был четок — для службы ему требовались лишь железная логика и стальные факты, ничего больше. Поэтому он и послал своих монахов собирать информацию. А когда монахи возвращались к нему с собранной информацией, демон сладострастно высасывал ее из их сознания и составлял план действий.

Обработав поступившие данные, Джикс передал новый приказ, уложив его в голову монаха. Тот снова издал приглушенный стон — еще бы, в этот миг старая информация вытеснялась из его мозга новой, а органические сети перенастраивались для понимания сути нового приказа. Теперь Джикс все делал аккуратно — благодаря знаниям, полученным в рамках серии экспериментов, окончившихся для подопытных трагически, демон научился понимать, какие части органических схем мозга монахов отвечают за исполнение базовых функций их корпуса (нет, у них это называется тело), и впредь эти области не трогал.

Джикс извлек когти из плоти и нервов монаха и отнял руку. Монах рухнул было на пол, но докладчика поймали стоявшие наготове братья (братья в меньшей степени, нежели Мишра и Урза). Ничего страшного — монаха вылечат и приведут в порядок, а когда его сознание придет в себя, он передаст послание бога своим товарищам.

В послании же говорилось, что братья должны отправиться к этим Урзе и Мишре. Им надо стать частью, деталью их грубой, жестокой организации, превратиться в — как это? — придворных при правителях того и другого племени. Они должны наблюдать и обо всем доносить демону. А когда наступит нужный момент, они должны воззвать к Джиксу, и тогда он восстанет со своего трона в Койлосе и накажет братьев за их преступления против машин. За преступления против Фирексии.

Тогда-то он и отберет у них камни, подумал Джикс, сгибая и разгибая металлические пальцы руки. Капельки монашьей крови были разбрызганы по животу демона: падая, они шипели и испарялись, оставляя пятна.

Да, решил демон. Камни принадлежат ему по праву завоевателя. Он вернет их домой, в Фирексию.

Глава 20 Мутанты

В течение последних месяцев от Ашнод регулярно поступали краткие отчеты, пара слов о том, как движется работа, очередная коррекция сроков, список необходимых ресурсов: песок для производства стекла, сталь, ткань того или иного вида и, разумеется, рабы. Чем больше рабов, тем лучше.

В рабах у Мишры не было недостатка, но с другими ресурсами дела обстояли куда хуже. Большая часть Иотии была уже несколько раз обобрана до нитки, а в те немногие шахты, в которых еще оставалась руда, золото или другие полезные ископаемые, сгоняли на работу целые деревни. Караваны из Томакула и Зегона приходили все реже, а качество дани становилось все ниже. Работать с корлисианцами становилось все сложнее. Мишра был совершенно убежден, что в их караванах прятались аргивские шпионы, доносившие все, что видели, его ненавистному брату.

Мишра обнаружил, что эксперименты Ашнод послужили на пользу укреплению дисциплины и верности его войск — ежедневно проходили слухи, что очередного вора или дезертира отправили к Ашнод и что его больше никто никогда не видел.

Наконец, спустя почти год, Ашнод представила Мишре рабочий прототип будущего изделия. Создание не могло стоять прямо — перекосившись на левый бок, оно лишь чудом удерживалось в вертикальном положении. При ходьбе оно едва волочило ноги. Запястья, щиколотки, колени и локти были проколоты гигантскими металлическими прутами, а в шею были вправлены металлические пластины для поддержки головы, на которой не было ни единого волоса. Во рту не было ни одного зуба, изо рта текли слюни, а вместо глаз были грязные черные дыры. Кожа монстра напоминала потрескавшуюся на жаре синюю глину, покрытую воском. Говорить существо не могло, только тихо хныкало. К тому же от него безбожно воняло.

Когда Ашнод дала ему команду, оно обезоружило и едва не убило трех солдат из личного элитного гарнизона Мишры и полностью игнорировало боль, когда четвертый сумел как-то извернуться и пригвоздить его к полу копьем. Монстр изо всех сил пытался проползти вверх по копью и оторвать солдату голову, но в конце концов его органы отказали, и существо испустило дух.

Мишра был очень доволен и позволил Ашнод завершить работу над этими «мутантами», которые когда-то были живыми существами, но теперь представляли собой не более чем машины из плоти и крови, подчиняющиеся слову хозяйки. Он выделил подмастерью все необходимые ресурсы.

Существо выволокли из зала, Ашнод вышла вслед за ним. Если она и обратила внимание на лица фалладжи, выражавшие животный ужас и нечеловеческое отвращение, она не показала виду. А северян-монахов, одетых в черные одежды и оживленно, если не восхищенно переговаривавшихся в углу тронного зала, она просто не заметила.

Несмотря на относительную удачу с первым прототипом, Ашнод потребовался еще год на отработку технологического процесса и достижения более чем пятидесятипроцентного успеха при изготовлении мутантов, а следующий ушел на то, чтобы превратить армию мутантов из бездумной толпы в нечто отдаленно напоминающее организованные вооруженные отряды.

Методы рыжеволосой женщины были просты и безжалостны. Она ломала и уничтожала сознание и волю своих пленников, заживо дубила на них кожу, в результате чего они делались крепкими, жилистыми и безмозглыми. Впрочем, остатки интеллекта сохранялись — ровно в том объеме, чтобы мутанты могли повиноваться командам. Но от личности не оставалось и следа. С точки зрения Ашнод, особой удачей было то, что в процессе производства уродовалась не только психика, но и тело — никто не мог бы предсказать, как повели бы себя фалладжи, если бы они узнавали в рядах ее солдат своих пропавших родственников-дезертиров…

Наконец отряд мутантов был готов поступить под командование Мишры. Все складывалось как нельзя лучше: кадир принял окончательное решение объявить корлисианцев предателями и примерно наказать их. Аргивяне удерживали северные перевалы, но если армии кадира прорвут фронт на юге, близ самой Корлинды, то у фалладжи появится важная база на другой стороне гор.

Мишра послал Ашнод приказ подготовить новое войско к выступлению. Изобретательница ответила, что хотела бы сама возглавить наступление. Когда послание было зачитано в тронном зале, возмущенные командиры бросились кадиру в ноги. Как можно доверять женщине командовать войском, спрашивали они. Настоящий мужчина никогда не согласится идти за женщиной! Тем более у нее рыжие волосы — это дурной знак.

Мишра хорошенько обдумал слова командиров и ответил Ашнод, что ее помощь в организации наступления весьма желательна, но он ни словом не обмолвился о том, что передает ей командование. Ашнод смекнула, что к чему, и написала ответ, в котором в недвусмысленных выражениях говорилось, что если ей не доверят командование всей армией, она не сможет гарантировать успешное выступление созданных ею войск.

Мишра официально объявил, что на время кампании Ашнод назначается временным командующим, ей в подчинение передаются все войска, а их командиры должны выполнять ее приказы.

Для осмотра войск и последней беседы с командирами Мишра лично отправился на Полосу мечей, откуда собиралась выступать его армия. Некоторые вожди, включая и старика Джарина из племени гестос, получили последнюю возможность выразить свое недовольство тем, что командующим назначена Ашнод.

— Она женщина, — снова сказал Джарин на совете. Ашнод, занятая подготовкой мутантов к длинному переходу, отсутствовала. — Легкомысленная, взбалмошная, бессердечная женщина, — добавил старик.

— Она мой помощник, — ответил Мишра. — Я доверяю ей во всем.

— Неужели вы доверяете своим военным меньше, чем ей, о мудрейший из мудрых? — спросил Джарин.

— Я совершенно убежден, что все вы способны выполнить свой долг перед народом фалладжи, — ответил Мишра.

— Она не фалладжи! — вскричал Джарин. Другие командиры беспокойно переглянулись. — Она занимается такими вещами, что люди боятся об этом говорить! Ее чудовища пугают лошадей и не дают солдатам спокойно спать. Она использует чужеземное колдовство!

Мишра побагровел:

— Если ты забыл, мерзкий раб, то я напомню — я тоже не фалладжи! Ты хочешь сказать, что мое чужеземное колдовство тебе не нужно?

Джарин пробормотал в ответ что-то невнятное и замолчал. Последовало долгое, напряженное молчание, никто не решился поддержать старика. Даже на лице Хаджара, как обычно сопровождавшего своего хозяина, ничего нельзя было прочесть.

В конце концов вождь племени гестос преклонил перед кадиром колено и сказал:

— Я счастлив возможностью донести до вас, о величайший из людей, мое беспокойство, и я преклоняюсь перед мудростью вашего всемогущего суда.

Разговор перешел на другие темы, но Джарин больше не произнес ни слова. Другие командиры также не решились возразить кадиру, хотя были полностью согласны со стариком.

Утром состоялся большой парад. Мишра и его советники, включая Хаджара, собрались под навесом и наблюдали, как мимо них маршируют войска. В толпе зрителей были и иотийцы, чувствовавшие себя неуютно среди жителей пустыни.

Войска были одеты в лучшую форму и начищенные до блеска парадные доспехи. Все это будет упаковано и погружено на обозы, и войска снова наденут их только в том случае, если возьмут столицу Корлиса. Прошли три эскадрона кавалерии в легких красных плащах, которые развевались по воздуху, словно языки пламени. Несмотря на вчерашнюю речь, Джарина оставили командовать гестосской кавалерией — он ехал впереди с мрачным лицом.

Солнце пылало на широких медных шлемах подошедшей к шатру кадира пехоты. За ней маршировали стрелки, молодые и менее вымуштрованные, — это были младшие сыновья фалладжи, только-только вступившие в армию. Затем на легконогих лошадях проехали разведчики, демонстрируя кадиру навыки в джигитовке. Каждый отряд фалладжи приветствовали восторженными криками, и даже присутствующие иотийцы не могли удержаться и не указать друг другу на могущество этих воинов, а равно и выразить удовлетворение, что все эти войска направляются воевать не в Иотию, а куда-то еще.

Наконец подошла Ашнод с отрядом мутантов. В нем было около трех сотен существ, все они маршировали стройными рядами. Нет, нельзя было сказать, что они шли как обычные вымуштрованные воины — они шли в ногу лишь потому, что их контролировал один-единственный разум. Когда они делали новый шаг, казалось, что они вот-вот упадут, но, несмотря ни на что, мутанты маршировали, и было ясно, что это единый отряд. Из одежды на чудищах были только грубые накидки из темной иотийской ткани.

Возглавляла отряд Ашнод. Она ехала на огромном черном боевом коне, на ней был шлем в тон ее волосам и богато украшенные черно-рыжие доспехи с шипами, сделанные, по слухам, на заказ в Зегоне.

По мере того как она приближалась к шатру, восторженные крики становились все тише. Советники Мишры неподвижно сидели рядом с кадиром. Кадир поднял руку, благословляя Ашнод, она отдала честь. Ни тот, ни другая как будто не замечали, что народ затих.

Последними прошествовали новые механические драконы, четыре штуки. Управляли ими команды, сидевшие внутри чудовищ и изо всех сил поддававшие жара с помощью мехов, так как иначе давления пара не хватало, чтобы дракон мог двигаться. Когда драконы приблизились к шатру, народ снова стал кричать и хлопать в ладоши, глядя на громадины. Но на восток с Ашнод должны были отправиться только два дракона. Другие два направлялись на юг вдоль Керских хребтов — их задачей было обратить на себя внимание корлисианцев и заставить тех отправить войска на юг, тем самым оголяя направление, в котором должна была ударить армия фалладжи.

Проход драконов значительно поднял боевой дух армии и настроение собравшихся, а когда парад закончился, кадир дал пир. На пиру Ашнод сидела по правую руку от Мишры, так что никто не посмел сомневаться в том, что правитель полностью доверяет своему генералу. Джарин сидел на другом конце дастархана, но многие фалладжи — в том числе и Хаджар — подходили к старику и подбадривали его добрым словом.

Утром армия свернула лагерь и выступила на восток, в горы, в направлении Корлиса.

Они шли тем же путем, которым много лет назад пришли в Корлинду Ашнод и Мишра Но в этот раз путешествие проходило не так гладко, как рассчитывала рыжеволосая изобретательница. Для начала выяснилось, что новые механические драконы передвигались довольно медленно, а для маневров им требовалось больше пространства. К тому же от них было много шума — отовсюду свистел пар, громыхало железо. Гиганты на гусеницах не давали покоя кавалерии, и Ашнод поняла, что нападение будет начисто лишено элемента внезапности.

Мутанты тоже проявили себя не лучшим образом: они шли медленнее всех, даже драконы их обгоняли.

Впрочем, они не ведали усталости. Каждое утро обычные пешие солдаты уходили далеко вперед, оставляя полуживых увальней позади. Но к вечеру живые машины входили в лагерь. Ашнод постоянно была с ними.

К концу десятого дня марша конный авангард заметил в небе орнитоптер. Судя по всему, пилот их тоже заметил, так как сразу развернулся и улетел обратно за перевал.

Вечером того же дня состоялся военный совет. Чтобы покинуть горы, им потребуется еще два дня — раньше прибыть на более или менее равнинные земли верхних пределов долины реки Кор армия не сможет, так что корлисианцы и их аргивские союзники встретят их прежде, чем они покинут холмы. Битва в узкой долине окажется фатальной для мобильной фалладжийской кавалерии.

— Увы! — сказал Джарин, воздев руки, — я думаю, наше предприятие закончилось неудачей. Ибо уже сейчас наемники проклятых торговцев штурмуют перевал, надеясь удержать его и не дать нам пройти! Мы же не имеем права повернуть назад, не пролив хотя бы капли крови. Идти вперед — безумие, а отступить — позор!

— Должен быть какой-то выход, — пробормотала Ашнод, словно говоря сама с собой.

— Если он есть, — ответил Джарин, — то, я не сомневаюсь, вы сможете его найти. Ведь наш кадир, да будет благословен его разум, поставил вас командовать нами именно потому, что знал: в такой ситуации вы нас не подведете.

Ашнод взглянула Джарину прямо в глаза, ожидая увидеть в них хотя бы намек на неискренность, и была разочарована. На миг она задумалась, а затем сказала:

— Мы обязаны спуститься с перевала прежде, чем корлисийские войска преградят нам путь.

— Верно, но мы слишком медленно двигаемся, — возразил Джарин. — Если бы у наших драконов были крылья, то мы могли бы прибыть на место вовремя, но крыльев-то у них нет.

Ашнод с силой сжала ладони и сказала:

— Что же, придется нам идти вперед без драконов. На лицах собравшихся отразился ужас. Одни командиры говорили, что драконы в битве незаменимы. Другие напоминали, что драконы способны служить передвижными крепостями, вокруг которых могут группироваться сражающиеся. Наконец, третьи считали, что драконы защищают пехоту и кавалерию от орнитоптеров — аргивские пилоты на собственной шкуре выучили, что от них надо держаться подальше.

На лице Джарина заиграла улыбка, но он промолчал.

— Драконы слишком медленно передвигаются, — сказала Ашнод тоном, завершающим обсуждение. — Придется нам использовать в центре строя моих мутантов.

— Ваши чудовища передвигаются не быстрее драконов, — заметил Джарин.

— Верно, поэтому они выступают немедленно, — постановила Ашнод. — Они будут ждать основную армию у подножия перевала. — Она повернулась к старику. — Разумеется, если вы можете предложить лучший план… — добавила она сладким голосом.

Тишина была ей ответом. Совет завершился, и Ашнод снова исчезла, — возглавив отряд своих неуклюжих созданий, она повела их вперед, приказав экипажам драконов следовать за армией с максимальной скоростью.

Фалладжи добрались до верхних пределов долины реки Кор раньше, чем корлисианцы успели организовать оборону. Несмотря на это, разведчики донесли Ашнод, что по долине им навстречу идет многочисленный отряд, сопровождаемый орнитоптерами. Последнее служило доказательством, что торговцы вступили в союз с Урзой и аргивянами. По оценкам разведчиков, на следующее утро войско корлисианцев вплотную сблизится с отрядами фалладжи.

Что же, у Ашнод было достаточно времени, чтобы устроить ловушку.

План был прост. Пешие солдаты должны были стать строем посреди долины, на обоих флангах располагалась кавалерия. В центре строя — мутанты, скрытые за двумя рядами обычных солдат. Лучники начинают стрельбу по авангарду врага, вынуждая его вступить в ближний бой. Когда же враг подойдет, строй разбежится и откроет ряды мутантов, в этот же момент по сигналу Ашнод кавалерия атакует фланги и уничтожит нападающих, зажатых в клещи между конницей и мутантами.

Джарин отметил, что кавалерия фалладжи создана для быстрых коротких атак, она предназначена не для уничтожения крупных сил противника, а лишь для того, чтобы сеять панику и наносить незначительные потери.

— Что же, мы применим старое оружие на новый лад, — ответила Ашнод. Общение с вождем племени гестос ее порядком утомило. Терпение ее было на исходе.

— А что если корлисианцы не клюнут на нашу приманку? — спросил Джарин. — Что если они станут лагерем и будут дожидаться подкрепления?

— В таком случае к нам подойдут драконы, — резко оборвала его Ашнод. — Меня давно интересует, командир, отчего это вы столь последовательно и с таким рвением подвергаете сомнению мудрость кадира и не желаете исполнять его приказы?

Старый вояка едва сдержался; сжав зубы, он ответил:

— Я всегда выполняю приказы кадира. А кадир приказал мне выполнять ваши приказы. И я говорю — есть! Мы займем позиции на флангах и будем ждать вашего сигнала.

Наутро подошли корлисианцы. По численности войск армии были примерно равны. Подлетели два орнитоптера, впрочем, один из них почти сразу направился на восток, едва заметив фалладжи. «Наверное, полетел с докладом к Урзе и Тавносу», — решила Ашнод. Разумеется, ни тот ни другой не решатся сами выступить на поле битвы. Боевых машин в составе армии противника видно не было, да и орнитоптеры больше не появлялись.

Лучники и пращники открыли стрельбу по передовой колонне корлисианцев. Несколько отрядов врага ринулись было в атаку, но командиры удержали их, и противник выстроил регулярные боевые порядки. Ашнод знала, что значительную часть корлисийской армии составляли наемники, стало быть, решила она, у врага более дисциплинированная армия, чем у иотийцев, с которыми они сражались раньше. Впрочем, возможно, среди наемников есть иотийские беженцы, а это значит, что враг может напасть, не успев как следует подготовиться.

Вражеский строй медленно двинулся вперед. Центр маршировал единой линией благодаря строгой дисциплине воинов, но фланговые отряды почти сразу вырвались вперед и теперь занимали идеальную позицию для того, чтобы Ашнод атаковала их, отрезала от основного строя и уничтожила.

Глядя на приближающегося врага, Ашнод улыбалась. Мутанты четко заняли свое место за двумя рядами обычных воинов. Краем глаза она заметила, что на правый фланг выдвинулась кавалерия, готовая по сигналу ринуться в бой.

Обе армии столкнулись, словно два ископаемых чудовища, и битва началась. Медные шапки копьями удерживали натиск наемников, а мечники вступили в ближний бой.

Ашнод издала условный боевой клич, и два передних ряда расступились. Она снова крикнула, мутанты подняли мечи и двинулись на врага.

И тут в строю противника что-то произошло. Центр строя, где по правилам должны были располагаться элитные части, тоже расступился, обнаружив за собой отряд необычных существ, которых Ашнод прежде не видела: люди, одетые в доспехи, похожие на панцири насекомых, и странные приземистые уродцы, с которых, казалось, содрали кожу.

Через миг Ашнод поняла, что панцири — это корпуса машин, а оголенные мышцы уродцев — какая-то особая глина. Получалось, что корлисианцы приготовили ей сюрприз, скрыв его за спинами обычных воинов.

Два строя машин сошлись. Ашнод выругалась. Мутанты с легкостью смели бы строй обычных солдат, но с ними сражались отнюдь не обычные солдаты. Человекообразные металлические насекомые работали как часы, ритмично поднимая и опуская отточенные как бритва мечи. Не отставали и глиняные люди, разбивая вдребезги черепа мутантов гигантскими кулаками.

Мутанты не могли ни отступить, ни перегруппироваться. Ашнод не обучила их таким командам. Но, так или иначе, было ясно, что силы противника превосходят силы ее армии. Это было ясно не только ей самой, но и сражавшимся поблизости мечникам, копейщикам и лучникам. Они постепенно отходили назад, до отступления оставалось совсем немного. Отряд Ашнод мало-помалу окружали корлисийские ряды — с трех сторон на нее давили наемники и машины.

Ашнод отдала приказ, и глашатаи подняли флаг, давая знак кавалерии атаковать. Неожиданная атака с фланга нарушит строй корлисианской армии и даст время ее отряду перегруппироваться и снова перейти в атаку.

Но кавалерия не сдвинулась с места. Не веря своим глазам, Ашнод уставилась на фланги: там ничего не происходило, конница не двигалась. Прямо перед ней занял позицию отряд корлисийских лучников, но эскадроны не шли вперед.

Ашнод снова выругалась и прикрикнула на герольда. Тог с удвоенным усердием замахал флагом.

Кавалерия осталась на прежнем месте.

Ашнод огляделась. Левый фланг уже был опрокинут, фалладжийские пехотинцы побросали копья и отступали. Мечи металлических насекомых рубили ее мутантов в куски. Прямо на ее глазах глиняная фигура схватила мутанта, подняла его над головой и разорвала на части. Внутренности мутанта градом просыпались на статую, не нанеся ей никакого ущерба — раны мгновенно затягивались. С железными насекомыми дела у мутантов шли получше — на земле валялись изуродованные обломки машин.

Ашнод снова взглянула на правый фланг, где располагалась кавалерия. К этому моменту она уже пришла в движение.

Но двигалась кавалерия назад. Ашнод вышла из себя. Мерзавцы отступают перед какими-то лучниками!

Вид отступающей кавалерии подтолкнул правый фланг к бегству. Солдаты развернулись и побежали. В результате фалладжийская армия лишилась флангов, а центр продолжали удерживать лишь мутанты Ашнод.

Ашнод развернула своего коня. Ее сердце было разбито — она вынуждена бросить свои создания на произвол судьбы. Впрочем, они в любом случае были обречены. Вокруг не было никого, кто мог бы им помочь.

Изобретательница пришпорила коня и покинула поле битвы, надеясь лишь на то, что мутанты задержат врага и что фалладжи успеют добежать до механических драконов и оказаться в безопасности.

Надежды Ашнод оправдались — мутанты выполнили свою работу на отлично: после битвы с ними наступление корлисийской армии полностью остановилось. Возможно, врагу был нанесен больший урон, чем полагала Ашнод, возможно, враг просто ждал подхода подкреплений. А может быть, командиры корлисианцев боялись, что попадут в засаду.

Как бы то ни было, корлисианцы не стали их преследовать, лишь орнитоптер следил за ними с воздуха, пока беглецы не воссоединились с механическими драконами. Неожиданный удар нанести не удалось, армия была разбита, мутанты погибли все до одного; уцелевшие войска вместе с драконами отошли в центр удерживаемой фалладжи территории.

Спустя полмесяца Ашнод стояла перед Мишрой в его мастерской. Она была вне себя от ярости.

— Предательство! — кричала она. — Я отдала прямой приказ, а Джарин не выполнил его! Из-за него мы отступили!

— О величайший из великих, — спокойно сказал Джарин, — мы не увидели сигнала к атаке. Наш командир приказал нам ждать, пока он не даст сигнал. Когда мы увидели, что дело плохо, мы отошли, чтобы защитить отступающие войска. Если бы мы этого не сделали, наши потери были бы гораздо более серьезными.

— Мы потерпели поражение потому, что он проигнорировал сигнал! — орала Ашнод.

— Я не видел сигнала, — как ни в чем не бывало сказал Джарин. — Другие командиры подтвердят мои слова — они тоже не видели сигнала.

Мишра сложил руки на груди.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что мой подмастерье лжет?

— Ни в коем случае, о мудрейший из мудрых, — не медля ответил Джарин, — я говорю лишь, что я не видел сигнала. Что ж, это война. Смелый план часто рушится из-за мелочи. — Тут он бросил взгляд на Ашнод и добавил: — Или из-за ошибочных действий.

Ашнод зло посмотрела на вождя гестосов, но смолчала. Джарин продолжал:

— Мы отступили по всем законам. Большая часть кавалерии сохранилась, механические драконы не повреждены. Тем не менее среди пехотинцев тяжелые потери, кроме того, мы полностью потеряли… э-э… специальные части, находившиеся под командованием предводителя армии.

— Какая неожиданность, — пробормотала Ашнод. Мишра не обратил на ее слова внимания и отпустил

Джарина.

— Неужели ты ему веришь? — закричала рыжеволосая женщина, едва за Джарином закрылась дверь.

Взгляд Мишры тут же стал напряженным и озабоченным.

— Я надеялся, что возглавляемая тобой кампания будет успешной. Успех открывает новому дорогу в будущее. Если бы ты сумела дойти до Корлиса, если бы твои создания отвоевали кусок земли на побережье, то даже Джарин постарался бы прославить твои подвиги и уверял бы меня, что он ни на миг не сомневался в твоей победе. Что и говорить, сейчас у него нет ни малейшего повода поддерживать тебя.

— Все это ложь, — ответила Ашнод. — Они меня боятся. Они и тебя боятся, они боятся того, что мы можем. Они боятся наших созданий. Поле битвы не принадлежит людям. Это давно доказали механические драконы. Это доказали мои мутанты.

— Нет. Поле битвы по-прежнему принадлежит людям, — сказал Мишра. Он говорил спокойно, без эмоций. — Их мечи преуспели там, где твои болваны отступили. Ты поставила меня в трудное положение. Дело в том, что кое-кто из племенных вождей считает, что я чрезмерно доверяю тебе, что я переоценил твои способности, безосновательно доверился тебе, продемонстрировав тем самым собственную слабость.

— Ничего себе слабость! — крикнула Ашнод. — Хотела бы я посмотреть, как они без меня поведут армию в бой.

— Я тоже хотел бы на это посмотреть, — сказал Мишра. — Поэтому я отправляю тебя в Саринт.

Последовала длительная пауза.

— Саринт на другом конце империи, — произнесла наконец Ашнод.

— Верно, на самом берегу озера Роном, — согласился Мишра. — Там живет богатый народ, у них много полезных ископаемых и дерева. Все это нужно нам. Я хочу, чтобы ты заставила тамошних вождей заключить с нами союз.

— Ты хочешь избавиться от меня, — обвинительным тоном сказала Ашнод.

Мишра развел руками:

— Из всех моих слуг я доверяю только тебе. Я опасаюсь за твою жизнь, пока ты здесь.

— Тебе следует опасаться за их жизнь, — сплюнула Ашнод.

— За их жизнь я тоже опасаюсь, — сказал Мишра. — И это лишний повод послать тебя в Саринт. Так что возьми с собой небольшой отряд, отбери тех, кто тебе верен. И добейся, чтобы Саринт был с нами заодно.

— А если Саринт этого не захочет? — горько спросила Ашнод.

— Тогда я пошлю туда армию, — сказал Мишра, — и поставлю во главе ее настоящего воина.

Ашнод побагровела от злости, но промолчала. Мишра удивленно поднял брови, и его лицо приняло выражение, которого Ашнод давненько не видела, — выражение снисходительной доброты, понимания и поддержки.

— Ученик мой, — сказал он, — ты многое умеешь делать лучше мужчин, во многом с тобой не сравнится ни один подданный в моей империи. Но ты — часть этой империи и должна поступать так, как велит тебе кадир.

Ашнод покорно поклонилась кадиру, как того требовал обычай.

— Я с радостью подчиняюсь твоей воле, о мудрейший из мудрых, — без выражения сказала подмастерье. — Позволь мне немедленно приступить к подготовке.

Мишра улыбнулся и сказал:

— Я не закончил.

Ашнод остановилась в шаге от двери и обернулась к нему.

— С головы Джарина не должен упасть ни один волос, — сказал кадир. — После того что произошло в этом зале, мне, если вдруг в ближайшее время с ним случится какая-нибудь неприятность, будет очень… сложно… убедить моих слуг, что ты тут ни при чем.

Ашнод сжала зубы, но взяла себя в руки и столь же покорно кивнула.

Когда за ней закрылась дверь, Мишра облегченно вздохнул. Затем он сошел с трона, подошел к доске и начал чертить проект новой конструкции лап механического дракона.

Глава 21 Башни из слоновой кости

Аргивянка Лоран прибыла в город Терисию в самом начале лета пятого года со дня падения Иотии. Путешествие было долгим. Сначала она добралась из Пенрегона до Корлиса, затем долго плыла на запад через знаменитое своими ураганами Защищенное море, затем опять на север до Томакула, а оттуда опять на запад — через пустыню. И вот она стояла у ворот города-государства.

Лоран думала, что, знай она, сколь длинным окажется путешествие от Аргива до Терисии, то осталась бы дома. Друзья и так ее отговаривали. Но оставаться в Пенрегоне она больше не могла. Военная лихорадка охватила дворянство: судя по всему, эта болезнь влияла на ум, иначе чем объяснить всенародную веру в то, что Урза может спасти Аргив от бешеных орд своего брата?

Лоран сильно в этом сомневалась. Но в салонах и тронных залах Пенрегона ее сомнения встречали презрительным молчанием — в лучшем случае, а в худшем — насмешками. Уже много лет она состояла в переписке с архимандритом, и когда аргивский ученый пригласил ее приехать, она ответила согласием. И вот спустя много месяцев над ее головой высились стены города из слоновой кости.

Терисия стояла посреди бескрайних плодородных полей, ее было видно за многие мили. Город походил на самоцвет, вправленный в гигантское кольцо из белого камня. Крыши домов из стекла и хрусталя рассеивали и разлагали солнечный свет как призмы, улицы были окрашены во все цвета радуги. А когда шел дождь, весь город звенел, как тысячи колокольчиков, — по крайней мере в этом ее уверял проводник.

Городские стены были сработаны из белого камня, привезенного гномами и их рабами-великанами из каменоломен, расположенных на севере, в далеких Колегканских горах. Из того же камня были возведены и многочисленные величавые башни. Они казались Лоран шахматными фигурками. Все башни были украшены барельефами с изображениями мифических зверей, крылатых львов и слонов.

В одной из таких башен Лоран должна была встретиться с главой «Ордена башен из слоновой кости», архимандритом Терисии, ученой, первой среди равных. Лоран понятия не имела, в какой из башен живет архимандрит, поэтому спросила об этом стража городских ворот. Она намеревалась послать властительнице известие о своем приезде, а самой пока устроиться в таверне.

У ворот стоял широкоплечий бородатый человек с посохом в руках. Когда Лоран обратилась к стражам, человек снял широкополую шляпу и вытер лоб платком.

— Вы ищете Повелительницу Башен? — спросил он. — Тогда я вас провожу, мне тоже туда,

И он неторопливо двинулся по дороге, опираясь на железный посох. Лоран заметила, что он хромает. Вскоре он остановился и оглянулся на отстающую женщину.

— Из Аргива, судя по акценту, — отметил он. Лоран с удивлением посмотрела на спутника и кивнула.

— Значит, вы Лоран из Пенрегона?

— Верно, — ответила Лоран. — Извините, я не поспеваю за вами.

Мужчина направился к ней.

— Меня зовут Фелдон, — сказал он, склонившись над протянутой рукой аргивянки. — Я ученый, и я сразу понял, кто вы.

Лоран задумалась.

— Полагаю, здесь, на западе, аргивяне — редкие гости.

Фелдон кивнул, и Лоран заметила, что длинные волосы ученого просто откинуты назад, а не перевязаны шнурком. С него градом катил пот.

Он продолжил:

— Вас ждали. Пойдемте к Повелительнице вместе. Лоран кивнула в сторону своего проводника, неподвижно стоявшего рядом с верблюдом.

— Мне нужно где-то остановиться.

— Ах вот оно что. Позвольте мне, — сказал Фелдон и подошел к проводнику. Он что-то быстро заговорил на фалладжи, но с таким акцентом, что Лоран не разобрала ни слова. Проводник, к ее удивлению, ответил ему с тем же акцентом, после чего Фелдон выудил из плаща монетку и кинул ее пустыннику. Тот ловко подхватил ее, улыбнулся и кивнул.

— Все, теперь мы с вами живем в одной таверне, — сказал мужчина, оборачиваясь к аргивянке. — О вещах не беспокойтесь. Вашему проводнику можно доверять, иначе вы бы сюда не добрались. Идемте же. — С этими словами он неспешно пошел вперед.

Приглядевшись к Фелдону повнимательнее, Лоран поняла, что он напоминает ей медведя, большого медведя, который случайно оказался в городе. Она рассмеялась про себя и поспешила за ним. Каждые несколько шагов он останавливался, вытирал пот со лба и возносил небу жалобы на жару.

— Вы ведь тоже не из Терисии, — начала Лоран.

— С северного нагорья, оттуда, где ледники, — ответил Фелдон. — Пришел сюда ознакомиться с библиотеками. Кстати, библиотеки — штука совершенно бесполезная. Ни в одной не нашел таких же рун.

— Таких же рун? — переспросила Лоран.

— Вот, смотрите, — сказал Фелдон, поднося к ее глазам железный посох. Верхняя его часть была хитро изогнута.

— Вижу, посох, — сказала Лоран.

— А теперь взгляните-ка сюда.

Лоран провела рукой по посоху. На его поверхность были нанесены знаки — тонкие, едва заметные надрезы.

— Это не транское письмо, — сказала она, рассмотрев надпись повнимательнее.

— Верно, а равно не гномье и не гоблинское. В общем, кому бы я эту надпись ни показывал, никто не знает, что это такое, — сказал Фелдон. — Нашел посох в леднике. Я его изучал.

— Посох? — спросила Лоран.

— Ледник! — расхохотался Фелдон. — Самый большой ледник, около озера Роном. Ледники — это просто замерзшие реки, и они движутся, да-да, ледники движутся. Кажется, что они неподвижны, но они медленно-медленно спускаются с гор, уничтожая все на своем пути. Этот посох я нашел у подножия ледника, а внутри ледяных глыб разглядел еще несколько.

Фелдон говорил всю дорогу, рассказывая Лоран о ледниках. Они прошли мимо одной их башен, а у следующей Фелдон остановился и что-то пробурчал, обратившись к стражнице, стоявшей у дверей. На этот раз Лоран даже не разобрала, на каком языке он говорит. Вооруженная женщина поклонилась и отступила, пропуская Лоран и Фелдона.

— Сумифский, — не дожидаясь вопроса Лоран, сказал северянин. — Они произносят гласные звуки в разной тональности, поэтому объясняться с ними крайне затруднительно. Значение слова меняется в зависимости от тональности, в которой оно произнесено.

— Вы изучаете языки? — спросила Лоран.

— В свободное время, — ответил Фелдон, хитро улыбнувшись. — На самом деле я выучил множество языков лишь для того, чтобы больше узнать о ледниках: мне то и дело попадались свитки, которые я не мог прочесть, или хотелось послушать какую-нибудь старинную легенду на чужеродном языке. Так что я изучал языки по ходу дела. А вы занимаетесь машинами, верно?

— Старинными транскими механизмами, — уточнила Лоран.

— Как прославленные братья, — буркнул Фелдон. — Мишра и Как-Его-Там.

— Урза, — подсказала Лоран.

— Опасная это штука, машины, — сказал Фелдон, и что-то в его голосе заставило Лоран насторожиться. Но прежде чем она успела хорошенько обдумать, что именно и почему ее насторожило, двери приемной распахнулись, и они вошли в главные башенные покои.

Зал был просторным. Вопреки ожиданиям Лоран, большую его часть занимал огромный стол из покрытого лаком дуба. Вдоль стен теснились книжные шкафы со стеклянными дверцами, хранящие многочисленные и разнообразные свитки, фолианты и рукописи. Навстречу гостям вышла сама Повелительница.

Казалось, одетая в серебристое платье женщина с бледным и тонким лицом не идет, а скользит по каменному полу, едва касаясь его. Ее длинные черные волосы волнами ниспадали вдоль спины. Лоран вспомнила, что и она сама — еще девочкой — носила такую же прическу, когда жила в лагере у Токасии. Казалось, это было много веков назад.

— Фелдон, друг мой, — произнесла архимандрит. Голос звучал ласково и твердо одновременно. Лоран поняла, что правительница привыкла к тому, что когда она говорит, другие молчат.

Ученый с видимым усилием поклонился еще раз, затем, не разгибаясь, повернулся к Лоран.

— О милостивая Повелительница, позвольте мне представить Лоран из Аргива, знатока транских машин. Осмелюсь заметить, она женщина достойная — ни разу не оборвала меня, пока я нес бесконечную чепуху про ледники.

Повелительница сделала изящный книксен, Лоран ответила тем же.

— Рада, что вы благополучно добрались, — сказала женщина. — Позвольте представить вас моим гостям.

У дальнего конца стола сидели мужчина и женщина — оба абсолютно лысые. Мужчина, упитанный невысокий человек, поднялся. Лоран протянула ему руку, но мужчина не обратил на это внимания. Он хлопнул себя руками по животу, затем прикоснулся большими пальцами к груди. Лоран решила, что так принято здороваться у него на родине, и опустила руку. Фелдон улыбнулся, а архимандрит вела себя так, словно ничего не заметила.

— Драфна, основатель лат-намского колледжа, — сказал лысый мужчина.

Женщина недовольно кашлянула. Драфна повторил:

— Один из основателей лат-намского колледжа. Женщина снова кашлянула, и Драфна был вынужден представиться в третий раз:

— Один из основателей лат-намского колледжа в его нынешнем состоянии. — Он со значением посмотрел на женщину, и она молча улыбнулась. — Моя жена и второй основатель колледжа, Хуркиль.

Лоран сделала книксен, а Хуркиль повторила приветствие мужа. Ее движения были более изящными и осторожными. Лоран внимательно оглядела лысую женщину: на лице выделялись красивые миндалевидные глаза, обнаженные плечи покрывали татуировки в виде хитросплетенных узоров.

Архимандрит предложила Лоран присесть, Фелдон же, не дожидаясь приглашения, подтянул к себе большой стул из темного дуба, повесил шляпу на край высокой спинки и медленно опустился на сиденье, тяжело опираясь на посох.

— Благодарю за приглашение, о Повелительница Башен, — произнесла Лоран. — Позвольте мне уведомить вас, что я прибыла сюда с ведома Главного изобретателя Аргива, но то же время я не являюсь его представителем или посланником.

— А, это этот, Как-Его-Там, — сказал Фелдон.

— Урза, — спокойным тоном произнесла архимандрит и сделала жест слугам. Только сейчас Лоран увидела, что правительница значительно ее старше: изящество движений свидетельствовало не о молодости, а о многолетней практике.

Слуга-сумифец подал кофе. Напиток издавал аромат меда и был не таким густым и сладким, как кофе фалладжи.

— Несмотря на отсутствие официальных посольских полномочий, — продолжила Лоран, — я привезла записи о транских машинах, которые много лет собирали аргивяне. Самые ценные из них — записки самой Токасии. — Она повернулась к Фелдону: — Всем, что я знаю о машинах, я обязана Токасии. Она же учила Урзу и Мишру. — Затем она снова обратилась к Повелительнице: — К сожалению, Урза не позволил мне взять с собой документы на механизмы, которые он создал сам. Мне предстоял долгий путь по территориям, контролируемым его братом, а для Урзы невыносима сама мысль о том, что информация о его работе попадет в руки врага.

— Что ж, его можно понять, — сказала архимандрит, и по ее тону Лоран поняла, что все, что так или иначе касается Урзы, сегодня обсуждаться не будет, по крайней мере на этой встрече. — Но вы обладаете и другими знаниями, которые могут оказаться весьма ценными для нас, — продолжила Повелительница. — Ведь вы знали братьев-изобретателей еще детьми.

— Да, это так, — сказала Лоран, — правда, я сама была совсем юной.

— Они уже тогда ненавидели друг друга? — спросила Повелительница Башен.

Лоран задумалась:

— Нет. Полагаю, они видели соперника друг в друге. У мальчиков всегда так. Урза был умнее или, точнее, прилежнее. Мишра был приветливее. Он лучше ладил с другими.

— Не тот ли это Мишра, который стер Кроог с лица земли? — спросил Фелдон с нотками иронии в голосе.

Архимандрит сделала вид, что не расслышала северянина, и продолжила:

— Итак, в те времена, когда вы их знали, ненависти между ними не было?

— Нет. — Лоран повернулась к Фелдону. — Но с тех пор они изменились. Я не видела Мишру со дня смерти нашего учителя, Токасии. Говорят, что он стал жестоким тираном, демоном пустыни, смертельным врагом и аргивян, и корлисианцев.

— Вы уверены в этом? — спросил Драфна. Лоран покачала головой:

— Нет, не уверена. Я вообще не знаю, ни что он за человек, ни как стал таким. Я, признаться, до сих пор не могу осознать до конца, что юноша, который рассказывал нам сказки ночью у костра, и Кроогский Мясник — один и тот же человек.

— Время меняет людей, — сказала архимандрит. — Но что вы скажете о его брате, об Урзе?

Лоран снова покачала головой:

— Боль Урзы велика, ему нанесли глубокую, очень глубокую рану. Кажется, он замкнулся в себе. Я говорила с ним лишь однажды, когда сообщила, что собираюсь отправиться к вам. Он был… не то чтобы холоден, но как-то отрешен, словно мир вокруг — загадка и он должен найти к ней ключ.

Архимандрит наклонилась вперед.

— Значит, вы полагаете, что братья не смогут договориться и войны между ними неизбежны?

— Да, — просто ответила Лоран. — Я полагаю, они не смогут договориться. В Аргиве, когда я покидала страну, полным ходом шло строительство дозорных башен вдоль границы, с гарнизонами из механических солдат, изобретенных Урзой. На внутренних территориях строят новые шахты, а на реках ставят запруды — для получения дополнительной энергии. А в Томакуле и Зегоне я видела на каждом углу портреты Мишры. Люди всерьез говорили мне, что он ведет их к светлому и великому будущему. Нет, война неизбежна.

— Ну, что я говорил? — укоризненно спросил Фелдон. Архимандрит нахмурилась.

— Какое нам дело до двух переростков, воюющих друг с другом на другом конце континента? — грубо вступил Драфна. — Нас это не касается. Пусть они воюют, а нам надо заниматься своими делами. Что с того, что им хочется драться, а не учиться? При чем здесь мы?

— Это не просто драка двух мальчишек, — сказал Фелдон. — Войны вроде той, что они ведут, обычно захватывают все большие и большие территории. Все началось с войны иотийцев и фалладжи. Теперь они воюют с аргивянами и корлисианцами. Сколько у нас осталось времени до того, как нам придется делать выбор — на чьей мы стороне?

— Кадир фалладжи и его войска смотрят на восток. А мы на западе. О нас он даже не задумывается, — сказал Драфна.

— Да ну? — Фелдон ударил ладонью по столу. — Сегодня утром я говорил с одним купцом из Саринта. Так вот, по слухам, в Саринте побывала ученица Мишры, Бессердечная Ашнод, при одном имени которой у людей кровь стынет в жилах. Она вела переговоры о поставках древесины и полезных ископаемых в империю своего хозяина. Судя по всему, переданное саринтцам предложение Мишры звучало так: или они отдают свое добро фалладжи добровольно, или те приходят и отбирают его силой.

— Хотел бы я видеть, как они это сделают, — отмахнулся Драфна.

— Зегонцы когда-то тоже так говорили, — холодно ответил Фелдон. — А теперь Зегон — провинция фалладжи, опустошенная и разграбленная. Да ведь и с иотийцами приключилось то же самое.

— Представители кадира обращались с просьбой о помощи и к городскому совету Терисии, — мягко добавила архимандрит. — Мы вежливо отказали. Но что будет, если они приведут под стены города своих механических драконов?

— А потом приведут их под стены твоего города, Драфна? — продолжил Фелдон.

Один из основателей лат-намского колледжа в его «нынешнем виде» издал гортанный звук.

— Терисия — древний город, — сказала архимандрит, обращаясь к Лоран. — В нем много защитных сооружений. Большие белые башни, опоясывающие центральную часть города, — лишь одно из них. Но, с другой стороны, все защитные сооружения были возведены давным-давно, и может статься, их мощи не хватит, чтобы противостоять нападению. Наш народ живет в мире давно, никто уже не помнит, когда была последняя война, и нас не прельщает перспектива нападения.

— Когда надвигается война, — сказал Драфна, — бессмысленно обсуждать, прельщает нас эта перспектива или нет.

— Вот именно! — громовым голосом возгласил Фелдон. — Поэтому нам нужно готовиться! Иначе нам ничто не поможет — нас всех перебьют.

— Вы можете заключить союз с Урзой, — сказала Лоран. — Ведь главная опасность исходит от Мишры.

Архимандрит и Фелдон переглянулись, затем оба посмотрели на Лоран.

— Как-его-там, возможно, ничуть не лучше Мишры, — сказал Фелдон. — Его успехи в организации обороны Иотии не слишком впечатляют.

— И какой смысл искать спасения от одного тирана под игом другого, — сказала архимандрит мягко, но весомо.

Лоран оценила ответ Повелительницы.

— Вы правы, — сказала она. — Мне грустно об этом говорить, но теперешний Корлис — не более чем аргивская провинция. Решения в основном принимает Пенрегон, а корлисианцы — под предлогом координации усилий по обороне — вынуждены их исполнять.

— Вот именно, — снова сказал Фелдон. — Нам нужно другое решение.

Архимандрит чуть подалась вперед:

— В этих стенах нашли свой дом многие ученые, но мы прекрасно знаем, сколько их еще скитается по землям западной части континента. Я предлагаю собрать их всех здесь и заключить союз, союз ученых, чтобы собрать воедино знания, которые помогут нам противостоять машинам братьев.

— Я лично знаком с несколькими саринтскими учеными, которые бросились в панике собирать вещи, едва только Ашнод постучала в ворота их столицы, — сказал Фелдон. — Я знаю несколько шаманов и колдуний из ледниковых районов, они тоже могли бы нам помочь.

— Знаменитые певцы-колдуны из Сумифы тоже присоединятся к нам, равно как и астрологи и предсказатели из Зегона, — добавила Повелительница.

— Нет, — сказал Драфна. Все уставились на лысого коротышку. — Нет, — уверенно повторил он. — Ни к чему все это. Лат-Нам достаточно далеко отсюда, у нас нет повода беспокоиться. Мы не будем участвовать в этой затее.

Раздалось едва слышное покашливание. Драфна обернулся к своей жене, которая снова кашлянула. Фелдон удивленно приподнял бровь, архимандрит сохраняла на лице бесстрастно-невозмутимое выражение. Драфна нахмурился.

— Я хотел сказать, мы подумаем, — произнес он, бросив испепеляющий взгляд на жену-коллегу из Лат-Нама. — Лично я против, но тем не менее мы готовы предоставить в ваше распоряжение наши знания и наши ресурсы. — Он перевел дух и сложил руки на живота В конце концов, может, мы и сами чему-нибудь научимся.

Повелительница обратилась к Лоран:

— А вы, Лоран из Пенрегона, вы вступите в наш союз?

Лоран задумалась. Она пришла сюда в поисках знаний, но думала ли она, что ее станут уговаривать обрести знания, которые могут повредить обоим братьям? Урза и Мишра — разве они заслужили это? Неужели она предаст их и отдаст записки Токасии людям, которые — пусть даже ради самозащиты — будут искать в них средство уничтожения братьев?

Она вспомнила и о непрекращающемся строительстве шахт и фабрик, заполонивших ее родину, и о представителях благородных семейств, которые были готовы объявить Урзу святым, божественным защитником их страны. Она задумалась о фалладжи, которые, кажется, уже объявили Мишру богом на земле. Думала ли Токасия, что ее ученики, повзрослев, используют полученные от нее знания так, как они это сделали?

Лоран сделала глубокий вдох.

— Да, — сказала она. — Я с вами.

Глава 22 Новая шапка Урзы

— Как можно носить эти жуткие воротники? — Тавнос тщетно пытался справиться с жестким накрахмаленным ошейником.

— А никак, — ответил Урза. — Когда я был маленький, я ненавидел все эти обычаи из-за того, что нужно было надевать парадную одежду. Мне кажется, одна из причин более чем прохладного отношения дворян к религии — требование носить слишком неудобную одежду.

На обоих были жесткие рубашки из хлопка и тяжелые шерстяные пиджаки, к которым полагались тяжеленные шерстяные брюки. Одежда была тщательно отглажена, так что складки казались острей ножа. Новые кожаные сапоги, начищенные до немыслимого блеска, соперничали по неудобству с брюками и пиджаками. Тавнос предположил, что свинцовые кандалы удобнее и легче новых сапог. Но тем не менее церемониальное одеяние пришлось надевать — аргивяне придавали исключительно важное значение предстоящему ритуалу. Тавнос предложил остаться, а вместо себя и Урзы послать на церемонию их парадные одежды.

По зрелом размышлении Тавнос пришел к выводу, что им с Урзой повезло. Некоторые дворяне были одеты в костюмы, которые делали их похожими на корабль под парусами — столько на них было лент, шнуров, перевязей и медалей. Но, к счастью, в Аргиве никогда не было должностей Верховного Лорда-изобретателя и Защитника отечества, не знала история и должности Главного ученого. Поэтому оба претендента на новые должности были избавлены от помпезных церемоний, сопровождавших назначения на старые добрые традиционные должности.

Тавнос знал, что аргивяне считаются людьми серьезными и педантичными. Это утверждение в полной мере подтвердилось и ходом церемонии празднования, и ее организацией. Никогда он не видел такого количества людей, вынужденных решать сложную задачу — они должны постоянно радоваться. Они исключительно серьезно, с сознанием неотвратимости и какой-то холодной яростью собирались веселиться. События прошедшего месяца показали это в полной мере. В Пенрегоне чуть ли не каждый день проходили праздники. Сначала отмечали бракосочетание юного кронпринца и правнучки грозной повелительницы Корлиса. Затем отмечали отречение от престола уважаемого (хотя и лишенного реальной власти) короля в пользу кронпринца и его молодой жены. Затем отмечали создание Соединенного королевства Аргива и Корлиса (хотя фактически Корлис не имел политического веса). Наконец настало время отпраздновать главное событие: присвоение Урзе титулов Верховного Лорда-изобретателя и Защитника только что созданного Соединенного королевства.

Инициатором и вдохновителем всех торжеств явилось аргивское дворянство. Благородные семейства давно вели интриги против короны. Король (которого теперь называли король-отец) проводил политику умиротворения и сдерживания в отношении пустынных племен. Эта политика была погребена под руинами дворца Кроога, там же покоилась королевская власть. Дворяне и корлисийские купцы устроили брак между принцем Аргива и наследницей Корлиса. Не без их помощи отрекся от престола и король-отец. Что же касается Урзы — Тавнос точно знал это — дворяне потратили немало сил и времени, уговаривая его принять скипетр и митру Защитника отечества.

Тавнос, правда, не понимал причин, побудивших Урзу согласиться на их уговоры. Тавнос спросил его об этом, но ответ Урзы показался ему странным и невразумительным.

— В Иотии, — сказал Урза, — вождь позволил мне строить машины, но я не мог контролировать их использование. К тому же мне всегда не хватало средств и материалов, чтобы довести изобретения до ума, хотя я и носил титул Главного изобретателя. Теперь же, будучи Защитником отечества, я полностью контролирую распределение и использование машин и в моих руках сосредоточены необходимые мне средства,

— Не уверен, что ты действительно контролируешь все, — ответил Тавнос. — Насколько мне известно, вождям иногда приходится мириться с некоторыми событиями, ибо они не в силах на них повлиять. Например, им неподвластна воля масс. То и дело в столице раздаются призывы отвоевать Иотию.

— Что ж, так, возможно, и будет, — ответил Урза, — но это произойдет тогда, когда у нас будет механизированная армия, укомплектованная мстителями, механическими солдатами и новыми стражами, которых мы с тобой разрабатываем.

— Возможно, это произойдет прежде, чем мы сможем закончить работу, — усомнился Тавнос, — Кстати, твое новое положение, после принятия титула, как раз может вынудить тебя уступить давлению и объявить поход на Иотию.

Урза сжал ладони и задумался. Затем он пожал плечами:

— Возможно, мой бывший ученик, ты прав.

— Так зачем же ты согласился принять митру и скипетр? — повторил свой вопрос Тавнос.

— Есть причина, — ответил Урза таким тоном, что было ясно: больше он обсуждать этот вопрос не намерен.

Тавнос хотел продолжить разговор и выяснить, в чем дело, но в этот момент дверь комнаты распахнулась и в нее влетела маленькая железная птица, а за ней — ее преследователь, малыш Харбин. Семилетний мальчуган, весело хохоча, пытался схватить птицу, но та без труда уворачивалась от его ручонок и летала кругами по комнате.

Тавнос просвистел какую-то мелодию, и птица тут же села на каминную полку. Замолчал и мальчик, внезапно заметив, что в комнате кто-то есть.

— Дядя Тавнос, — сказал он с улыбкой, Затем его лицо стало серьезным. — Отец, прошу прощения, что прервал ваш разговор.

Урза весело улыбнулся в ответ и сказал:

— Ничего страшного, мы как раз закончили. — Взглянув на птицу, он спросил Тавноса: — Твоя работа?

Тот пожал плечами:

— Так, развлечение, решил опробовать пару идей, над которыми работал. Птице удается уворачиваться от ладошек мальчика благодаря тому, что она распознает движение воздуха, которое тот создает руками. Если бы Харбин двигался медленно и осторожно, он бы поймал ее, но у мальчишек его возраста не хватает терпения.

Урза кивнул:

— У иотийцев, возможно, в самом деле много душ, но в глубине каждой из них ты по-прежнему игрушечных дел мастер.

Тут в комнату вошла Кайла, королева Иотии в изгнании, за ней по пятам следовал слуга с ее плащом, но он не осмелился переступить порог.

— Харбин! Ты же знаешь, что не должен мешать отцу и Тавносу!

Урза улыбнулся еще раз и повторил:

— Ничего страшного. В такой день все равно не удастся сделать ничего полезного. Так что давайте лучше выпьем за удачу.

Тавнос взял со стола большую бутыль красного вина — подарок аргивской знати. Аргивяне любили красное терпкое вино. Урза принес два бокала для гостей и свой кубок, изготовленный собственноручно из какой-то детали последнего из онулетов Токасии. В Аргиве эти животные уже считались легендой, как птицы рух и минотавры.

Тавнос налил немного себе и Кайле, а кубок Урзы наполнил почти до краев.

Урза поднял тост:

— Последние годы мы шли сквозь огонь, и он закалил нас. Сейчас огонь разгорается все ярче, но и мы с каждым часом становимся сильнее, и мы победим этот огонь. За Аргив и за Корлис!

— За память об Иотии! — сказала Кайла.

— За нового Верховного Лорда-изобретателя и Защитника отечества! — сказал Тавнос.

— За нового Главного ученого! — ответил Урза, и они чокнулись, по комнате разнесся звон металла. Урза осушил кубок и продолжил: — Пора идти. Если мы опоздаем, аргивяне обязательно введут опоздания в традицию и до конца дней мы будем вынуждены опаздывать!

Урза направился было к двери, но остановился и просвистел ту же мелодию, что и Тавнос несколько минут назад. Металлическая птица расправила крылья и поднялась с каминной полки. Харбин замахнулся на нее рукой, но та увернулась и снова стала летать кругами по комнате, увлекая за собой мальчугана.

Церемония была обставлена в лучших аргивских традициях — чем длиннее и скучнее, тем лучше. Тавнос едва выдержал королевскую свадьбу месяц назад, но нынешнее празднество превзошло все ожидания — теперь виновниками торжества были он сам и Урза и, стало быть, у них не было ни малейшей возможности незаметно улизнуть.

Большой церемониальный зал когда-то был собором, посвященным давно забытому богу. Толпы аргивской знати, разодетой в пух и прах, толклись в ожидании начала церемонии. В соборе обильно курили фимиам, но его перебивал аромат духов, которыми щедро облились благородные дамы (и некоторые из господ). Тавнос подумал, удастся ли ему чихнуть — так тесен его парадный наряд, и на глаза у него навернулись слезы.

Тавнос с опаской относился к аргивянам, а к аргивской знати особенно. Даже в Крооге он, мальчишка из прибрежной провинции, чувствовал себя неуютно. Но там он все-таки был своим среди своих. А здесь, в Аргиве, большинство людей почему-то полагали, что иотийцам с трудом даются иностранные языки, и все, с кем Тавносу случалось говорить, считали необходимым обращаться к нему очень громко, а слова произносить очень медленно.

Многие аргивяне вообще считали его подмастерьем Урзы, мальчиком на побегушках, а потому они позволяли себе — в присутствии Верховного Лорда-изобретателя — просто не замечать его. Когда же Урза специально обращал внимание этих людей на изобретения Тавноса, например трискелион — передвижную крепость, глаза их устремлялись в неведомое, а взор затуманивался. Тавносу казалось, что они предпочитают ничего не знать и не слышать о нем.

«Но хуже всего, — решил Тавнос, — это жесткие воротники». Он собрался было поправить свой, но вовремя сдержался: если заметят, его примут за деревенщину — кому еще придет в голову поправлять воротник во время церемонии?

Церемония казалась бесконечной. Сначала перечислили титулы королевских особ, затем обратились с речью к иностранным делегациям, затем поименно назвали присутствующих на церемонии знатных особ, что, по сути дела, оказалось всеобщей перекличкой, затем с речью, продолжительности которой могли позавидовать легендарные аргивские проповеди, выступил королевский казначей. Затем глашатай огласил список торжеств, случившихся за последнее время благодаря усилиям Урзы и его верного помощника Тавноса (среди перечисленных были и такие, к которым ни Урза, ни Тавнос не имели ни малейшего отношения).

Темноволосый виновник торжества стоял на возвышении, что позволяло ему видеть всех гостей. В переднем ряду он заметил Кайлу и Харбина. Королева, казалось, стояла с трудом, но все же она внимательно слушала бесконечные речи, а мальчуган уже давно подписал с полномочным представителем превосходящих сил скуки акт о безоговорочной капитуляции и теперь от души лупил ногой по деревянной скамье собора. Потом Тавнос отыскал учеников под предводительством Рихло и старших учеников Рендалла и Санвелла. Недалеко от них обнаружился Шараман — при всех регалиях и в блестящей униформе, он, казалось, единственный получал удовольствие от происходящего.

Взгляд Тавноса скользил по толпе: вот аргивские дворяне в роскошных камзолах, юные придворные, не уступающие им в богатстве нарядов, богатые корлисийские купцы в более скромных, но тем не менее роскошных одеяниях, послы от гномов из Сардских гор — небольшая группа коротышек с суровыми лицами, — аргивяне на их фоне выглядели людьми беспечными и жизнерадостными. В недрах гномьих гор покоились необходимые Урзе природные ископаемые, а их хозяева были готовы обменивать их на золото — металл, который Урза считал второстепенным, непригодным для, нужд армии.

Были в толпе и простые иотийцы — беженцы, добравшиеся до Аргива после захвата врагом их родной страны; на родине они принадлежали к самым влиятельным семьям, но здесь, рядом с аргивянами, смотрелись бедными родственниками на пиру у столичной знати.

Среди гостей оказались и люди, чье происхождение Тавнос не мог определить наверняка: группа одетых в меха варваров из Мальпири и несколько священников, облаченных в черные рясы. На шее они носили цепочки, на которых висели непонятные маленькие механизмы. Их называли джиксийцами, жили они в каком-то монастыре на северо-западе страны. Монахи предложили Урзе помощь в работе, но Тавноса испугал фанатизм монахов в поклонении машинам и механизмам. С орнитоптерами они обращались так, словно те были живыми существами. В их обществе Тавнос чувствовал себя неспокойно, он старался их избегать, как и большинство местного населения, которое слишком дорожило своим временем, чтобы тратить его на каких-то богов.

Наконец речь казначея подошла к концу, и на его место заступила повелительница Корлиса. Ее голос звучал гораздо приятнее, но его грозная обладательница решила, судя по всему, потягаться с аргивянами в красноречии. Она напомнила собравшимся о последних событиях — успехах в строительстве защитных башен на границах Корлиса и Аргива и регулярных вылетах патрульных эскадрилий орнитоптеров, что, подчеркнула она, позволило народам Соединенного королевства чувствовать себя в безопасности от набегов проклятых фалладжи.

Тавнос, впрочем, придерживался иного мнения, он полагал, что в данный момент безопасность королевства гарантируют не только и не столько изобретения Урзы. До Пенрегона дошли вести, что Мишра практически опустошил Иотию и Зегон и что теперь он отчаянно ищет новые источники ресурсов. Судя по всему, его попытки приручить Саринт пошли прахом, так как он — опять же по слухам — отрядил значительные воинские контингенты на осаду главных городов этого государства. Но вместо того чтобы заполучить необходимое, Мишра открыл второй фронт. И если он будет продолжать в том же духе, то скоро окажется окружен врагами со всех сторон.

Разумеется, аргивская знать тут же сообразила, какие открываются перспективы, и не замедлила поделиться новостью с корлисийскими купцами, которые грезили только одним — обновить заброшенные торговые пути. Именно сейчас, говорили в народе, настал момент воспользоваться преимуществом и отвоевать Иотию. Именно сейчас пришло время поставить Мишру на место.

Урза удивил Тавноса тем, как он отреагировал на требования знати. В Иотии он носу не казал из «голубятни», предоставляя другим заниматься политикой и вести переговоры. Теперь же он всякую свободную минуту беседовал с дворянами и купцами и никогда не отказывал себе в удовольствии показать им новое устройство или способ его применения. Они же, со своей стороны, распахивали перед ним двери кладовых и открывали сундуки, предоставляя в его распоряжение силовые камни, земли, средства и материалы — только бы он не останавливался, только бы строил, строил и строил.

Тавносу казалось, что он понимает Урзу. Изобретатель намеревался продолжать строительство новых мстителей, орнитоптеров, стражей и механических солдат до той поры, пока мощь его армии не возрастет настолько, что перед ней не устоит ни один дракон. И тогда он выступит против своего брата.

Тавнос всем сердцем надеялся, что развитие событий позволит Урзе воплотить этот план в жизнь. Но, хорошо зная нетерпеливость аргивян и жадность корлисианцев, он сомневался, что это время у Урзы будет.

Повелительница Корлиса наконец покинула трибуну, и его юное величество приступил к присвоению титулов. Урза встал на одно колено (что само по себе было подвигом, учитывая неудобство церемониальной одежды), и новоиспеченный король возложил на голову Урзы митру Верховного Лорда-изобретателя. Затем он вручил Урзе скипетр Защитника отечества. Толпа взорвалась аплодисментами, Урза в ответ поклонился гостям в знак признательности.

Тавноса собравшиеся приветствовали менее восторженно. Ему вручили тяжелую бархатную мантию (специально подогнанную под его рост) Главного ученого. Он тоже опустился на одно колено, и король возложил на его голову золотой венец. Тавнос был настолько выше короля — даже коленопреклоненный, — что тому пришлось вставать на цыпочки.

Затем следовала церемония благословения, и Тавнос готов был поклясться, что все собравшиеся вздрогнули при появлении королевского казначея, который снова завел длиннющую речь, призывая на головы проклятых фалладжи все мыслимые кары. «Вот кого не хватает», — сообразил наконец Тавнос. Среди собравшихся не было фалладжи, по крайней мере не было тех из фалладжи, кто открыто признавал бы свое происхождение. Казначей объявил Урзу Защитником отечества и всех прочих земель, не захваченных фалладжи и их союзниками.

Иными словами, всех земель, где не властвует Мишра

Наконец церемония завершилась, и люди направились на торжественный банкет, основным блюдом которого оказались еще более длинные речи. Каждый из присутствующих, невзирая на его сословие, считал своим долгом встать и известить собравшихся, что он думает по поводу происшедшего.

Тавнос больше не мог слушать все это.

Вернувшись в свои покои, Урза рассмеялся и снял с головы митру — она была тяжеленной и Тавнос всю церемонию боялся, как бы его учитель не упал под ее весом.

Урза взял митру обеими руками, его лицо светилось счастьем. Наконец Тавнос нашелся:

— Я помню, как тебя славили в Крооге — ты ни разу не радовался так, как сегодня. Это потому, что сегодня тебя славили твои соплеменники?

Урза поднял глаза в удивлении. Затем он широко улыбнулся:

— Ты так думаешь? Ты полагаешь, я превратился в старого павлина, которому нужно поклонение толпы? Тогда вот что, о бывший мой ученик, — загляни-ка в мой новый головной убор. Сразу поймешь, в чем дело.

Тавнос подошел поближе и заглянул в перевернутую, необычно высокую митру. Вся подкладка была вышита бриллиантами. Вот почему она такая тяжелая!

«Нет, это не бриллианты, — понял Тавнос. — Это силовые камни, чистые, без единого изъяна».

Тавнос посмотрел в глаза Урзе, и Защитник Отечества ответил ему лучезарной улыбкой. Так вот почему он согласился на эту помпезную церемонию! Вот почему он покорно ждал, пока закончатся речи, вот почему ластился к знати и согласился — при всей своей скромности! — принять титул Верховного Лорда-изобретателя.

Для того, чтобы получить больше источников энергии. Для того, чтобы получить больше средств.

Урза оставил Тавноса с митрой в руках и отправился за кубком. Тавнос покачал головой. Выходит, его учитель совершенно не изменился. В центре его мира по-прежнему лишь создаваемые им машины.

Но одного Тавнос так и не мог понять — радует его это или печалит.

Глава 23 Кольца обороны

Братство Джикса собралось в мастерской Мишры и воззвало к своему богу. Священники собрались лишь потому, что Мишра, изобретатель и кадир фалладжи, собирался в ближайшее время покинуть свой лагерь и надолго перебраться на запад — в город караванов Томакул. Столкновения на саринтском фронте переросли в полномасштабную войну, поэтому требовалось присутствие Мишры ближе к месту ведения боевых действий. Войска выводились из оккупированной Иотии и направлялись на север и на запад, к лесистым берегам далекого озера Роном. Джиксийцы все это отлично знали, ибо сумели внедриться в персонал мастерской на всех уровнях — никто не мог совершить ни шага, чтобы монахи об этом не пронюхали. За последние несколько лет они завоевали прочное место при дворе кадира и даже заставили себя уважать. В любом случае с их присутствием мирились, и это смирение монахи сумели обратить в средство добычи информации. Мало какие из новостей приходили в лагерь Мишры без ведома джиксийцев, а они сразу же извещали обо всем своего истинного господина.

Из Иотии сообщалось, что шахты практически полностью выработаны, рудокопам приходилось буквально сносить целые горы, чтобы добыть хоть какие-то ископаемые. Пересыхал ручеек дани и из Зегона. Далекий

Алмааз сумел выкупить свою временную независимость за счет певцов-колдунов, но теперь Мишре потребовалось начать в этой стране добычу древесины и железной руды.

Главные же новости приходили из Саринта. Официальные отчеты командиров сообщали, что в лесах водятся странные драконовидные змеи, которые участвуют вместе с партизанами в засадах. Сам город Саринт многие годы подвергался регулярным набегам со стороны северных соседей из Юмока, укрепления там были отличные, и взять город оказалось не проще, чем расколоть стальной орех.

Были и другие отчеты из Саринта. Их писала Ашнод, и джиксийцам было сложнее получить к ним доступ, хотя зачастую им удавалось и это. Написаны они были доброжелательно и легко, но их автор никогда не упускала возможности подробно расписать проблемы, с которыми сталкивался командующий фалладжийской армией, и рассказать о том, что угрожает операции в целом, если военное командование не будет немедленно передано в руки рыжеволосой женщины. Мишра, однако, был непоколебим: командование Ашнод не передавал, но в то же время не выражал желания отозвать ее обратно ко двору. Джиксийцы прилагали все силы, чтобы Мишра оставался тверд как гранит и не менял своего мнения.

Наконец, приходили новости и с востока, с перевалов Керских гор, ведущих в Аргив и Корлис. Война на восточном фронте шла медленно и неторопливо — два титана не спеша наносили друг другу удар за ударом. Урза работал не покладая рук, в этом не могло быть никаких сомнений, он рвал на части аргивские земли и скармливал вырванные куски своим машинам. Обе страны отгородились от пустыни цепью башен, которые росли как грибы, в каждой базировался гарнизон машин, обеспечивавших ее защиту. По лагерю то и дело проходили слухи, что аргивяне собираются перейти через горы и атаковать пустыню, а затем и Иотию. В итоге Мишра был вынужден перевести свой двор в Томакул, поближе к центру империи и осажденному Саринту и подальше от плохо защищенной границы с Иотией.

И эта последняя новость стала для Братства Джикса основной. Переезд двора наносил болезненный удар по их организации, работу которой они успели довести почти до полного автоматизма. Поэтому они не мешкая собрались в штабе (расположенном близ свалки отходов литейных мастерских) и вознесли молитву своему богу.

Их песнь была четкой и ясной, движения отточенными, как у роботов. Они назубок знали, что, как и в какой последовательности нужно сделать, чтобы Джикс услышал их зов, — демон обучил их этому ритуалу еще в Койлосе, внушив им и условия, при которых они имели право прибегнуть к его помощи. И сейчас, под крышей штаба, скрытые ото всех — в стенах здания не было окон, — двадцать четыре брата тщательно выпевали нужные ноты и слова, выполняя положенные движения, будто вырезали в воздухе таинственные символы.

В ответ на их старания воздух задрожал, закипел, породил столб черного дыма, наполнил все вокруг зловонным запахом горящей нефти. Раздался скрежет гигантских шестерен и из колыхающейся черноты явился сам господин, Джикс, великолепный в своих живых доспехах. Змееподобные завитки, произраставшие на его голове, ритмично скручивались в клубки и затем снова распрямлялись.

— Вы звали меня, — сказал Джикс. — Надеюсь, на то были веские причины.

Джикс, никем не замеченный, шагал сквозь тьму пустынной ночи по земле, которая была скрыта от небес пеленой дыма, исторгаемого горнами и печами, которые не переставая работали круглые сутки.

Гигантские деревья, на которых когда-то располагались заводы, были давно мертвы, их спилили и пустили древесину на катапульты и тараны, на механических драконов и другие боевые машины. Оставшиеся пни выдолбили и превратили в казармы или заводы, обив тонкими листами меди. До сих пор здесь были люди — воины, рабы, но большую часть работы теперь выполняли машины — гигантские клацающие монстры, которые по приказу хозяина делали дело, завершали его и переходили к другому.

Конечно, до Фирексии этому миру было еще далеко, но первые — и блестящие — шаги уже были сделаны.

Монахи не подвели его. Все было так, как они сказали. Как только Мишра покинет этот командный пункт, к нему будет гораздо сложнее подобраться. Хуже того, ему могут потребоваться годы, чтобы довести Томакул до того же уровня цивилизации, что достигнут здесь.

Удар следует наносить немедленно, решил демон, иначе будет поздно.

Джикс бестелесным духом пронесся по пустым коридорам мимо автоматизированных литейных заводов. Своих детей-монахов он оставил там, откуда они, вызвали его. В награду за труды он погрузил их в сон и подарил им видение Фирексии, поэтому сейчас монахи лежали в ступоре, переживая неземное наслаждение картиной механического рая. Джиксу было легче действовать в одиночку.

Джикс знал, что, если его обнаружат, ему достаточно подумать о Койлосе и он мигом перенесется туда. За многие годы он слился с пещерами в сердце пустыни и теперь мог попасть туда в любой момент — ему стоило лишь захотеть этого. Чтобы отправиться в другие места, ему требовалась помощь монахов, но вернуться домой он мог самостоятельно.

Джикс позволил себе улыбнуться. Не может быть — он стал считать Койлос своим домом. Койлос, а не Фирексию, куда он сейчас не мог вернуться, по крайней мере не мог вернуться, не наказав прежде вора, не вырвав из рук святотатца драгоценный силовой камень.

Лишь одно препятствие встретилось Джиксу на пути к мастерской Мишры — машина с одной из фабрик. Видимо, она почувствовала что-то странное и преградила демону путь, угрожающе жужжа. Джикс не понял, увидела ли машина в нем чужака благодаря рудиментарному интеллекту или просто автоматически подавала сигнал тревоги.

За прошедшие годы демон научился неплохо разбираться в этих простеньких машинах, созданных руками неуклюжих смертных. Он вступил в мысленный контакт с машиной, беззвучно произнес несколько слов, чтобы приласкать ее, — так человек пытается приласкать раненое животное. Оно, конечно, не поняло бы ни слова, но намерение, ими выраженное, было бы ясно. В родном Койлосе священники восстанавливали разрушенных су-чи, и Джикс хорошо знал эти машины, а та, что преградила ему дорогу, была похожа на них как две капли воды,

В миг, когда сознание Джикса прикоснулось к осколку силового камня, служившего машине и сердцем, и мозгом, та неприветливо поежилась. Но демон, не теряя времени, внес небольшие, едва заметные изменения в кристаллическую решетку камня, внушив тем самым машине, что ничего необычного не происходит и нет причин поднимать тревогу. Машина прекратила жужжать и отправилась восвояси.

Джикс вошел в мастерскую, незаметно проскользнув мимо полусонных стражей. Он бесшумно вплыл по воздуху в палаты вора, где — клялись его слуги — Джикса ожидала добыча.

Спящая добыча и в самом деле ожидала его, откинувшись на спинку рабочего кресла с куском мела в руках. Механические глаза Джикса оглядели комнату — доска перед креслом Мишры, книги, сваленные по обе стороны от доски и разбросанные по полу (некоторые были покрыты солидным слоем пыли), тяжелый деревянный трон, располагающийся в дальнем конце зала, столь же мирно спящий в нем телохранитель-фалладжи.

Джикс довольно кивнул — ему придется убивать на одного меньше. Он решительно двинулся к мирно спящему Мишре.

Во сне человек выглядел совершенно безмятежным. Его бороду уже украсила седина, волосы на голове были коротко острижены. Со времен своего вторжения в Фирексию Мишра здорово растолстел, живот складками нависал поверх перетянутых поясом брюк. В уголках глаз и на лбу змеились морщины, которые не скрыла тяжелая императорская корона.

Джикс ощутил, что этот человек даже во сне бдителен и активен. Его мозг неустанно работал, ему снились новые машины, он строил планы. Он спал, но, казалось, даже воздух вокруг него движется. Демон понял, что ему придется действовать очень осторожно.

Изначально Джикс предполагал вскрыть вору череп и не торопясь вычерпать ложкой мозги, — чтобы Мишра перед смертью успел понять, что происходит. Теперь же, видя, что его враг мыслит даже во сне, демон решил попросту перерезать ему горло своими острыми когтями и забрать силовой камень.

Да, силовой камень. Джикс уже чувствовал его, как он чувствовал самого Мишру и сердце встретившей его машины — он висел у вора на шее в небольшом мешочке. Второй человек, лежащий на троне в другом конце комнаты, казался просто деревянным чурбаном в сравнении с Мишрой и его камнем. Они же буквально сочились силой, Джиксу казалось, что он чувствует ее вкус.

Демон вытянул вперед палец, и из последней фаланги выдвинулся телескопический коготь, острый как бритва. Он наклонился вперед — один удар, один надрез вдоль основания нижней челюсти, от уха до уха, и преступник будет наказан.

И тут раздался звук, тихое гудение, настолько тихое, что расслышал его только Джикс. Скрытый за складками плаща Мишры, укутанный в ткань своего мешочка, камень начал светиться всеми цветами радуги, ожив по своей собственной воле. Сквозь щели в мешочке и плаще его свет пролился наружу и окутал хозяина сиянием,

Джикс замер — и дело было не только в неожиданности случившегося, но и в воле камня. Демон понял, что тот почувствовал его присутствие и теперь может помешать ему претворить план в жизнь, точнее, в смерть. Бог северных монахов приказал своей руке двинуться вперед, к горлу вора, но с каждым дюймом металлический коготь встречал все большее сопротивление, пока наконец, так и не достигнув цели, не уперся в заслон — словно из кованого железа, — твердый и непробиваемый.

От удивления Джикс покачал головой. Из того что он знал о силовых камнях, никак не следовало, что камень будет защищать своего обладателя. И все же вор был недосягаем для демона, Джикс не мог лишить его жизни.

Хорошо, решил он. Сначала он захватит камень и лишь потом убьет этого человека за нанесенное Фирексии оскорбление.

Но едва Джикс протянул лапу к мешочку, камень, поняв его намерения, ярко вспыхнул. Джикс отдернул руку и злобно зашипел. Проклятие! Камень, казалось, окатил его не светом, а кислотой — обожженные металлические пальцы дымились.

На другом конце комнаты спящий на троне заворочался. Джикс зажал раненую руку под мышкой, цокая от боли металлическим языком.

Бросив взгляд на Мишру, демон снова глухо зашипел. Вот оно как, оказывается! Камень защищает не только своего владельца, но и себя. По крайней мере существ, подобных Джиксу, гостей из Фирексии, камень не собирался подпускать к себе — едва только демон приблизился к нему, как тот отбросил его назад, желая уничтожить.

«Ан нет, не уничтожить», — подумал демон. Камень пытался узнать, кто он такой, и подчинить его себе, как ранее он подчинил себе механических драконов. Камень, не имея собственного интеллекта, тем не менее распознал в Джиксе существо, обладающее сознанием, опасным для него, и потому отверг демона. Жжение и боль в механической руке гостя из Фирексии были просто знаком, подтверждающим это.

Джикс присел на край стола. Думай, сказал он себе. Камень защищает человека. Камень защищает самого себя, пока находится в руках у этого человека. Так-так. Некоторое время Джикс пребывал в раздумьях, затем расплылся в улыбке.

Он нашел решение. Ему нужно изменить природу камня. Или изменить природу человека.

Камень был лишь половинкой целого, возможно, его защитные свойства коренились именно в этом. «Наверное, камень ищет свою вторую половину», — подумал Джикс. И видимо, камень решил, что его вторая половина — это Мишра. Если это так, то нет ничего удивительного в том, что камень гнал фирексийца прочь.

Если соединить половинки, то снова получится исходный, целый камень. А целый камень Джикс сможет вернуть на родину.

Но что же делать с человеком? Джикс бросил взгляд на спящего Мишру. Возможно, его самого можно изменить, превратив в слугу Джикса и его господ. Чем убивать его в назидание будущим поколениям, лучше оставить в живых и сделать рабом, марионеткой для Фирексии.

Да, именно так и следует поступить. Потребуется время, но Джикс знал, что это время у него есть. Уже сейчас между Мишрой и его собратьями-людьми зияла гигантская пропасть — ведь он обладал умом, положением и властью. Почему бы, в таком случае, Джиксу не попробовать заставить их — и Мишру, и его братца — поработать на благо его механической родины?

Разве это не будет более изощренным наказанием, чем просто насильственная смерть?

Джикс снова расплылся в улыбке. О да, способов убить живое существо множество, и лишение жизни — лишь один из них. Порой же достаточно просто дать такому существу то, чего оно хочет.

Джикс поднял глаза к потолку и произнес фразу, состоявшую в основном из цоканий и свиста. Что-то в его теле произошло, что-то изменилось, и он воззвал к машинам, пребывавшим в пещерах Койлоса. Они ответили на его зов и распростерли жаркие объятия. Через миг он исчез.

В оставленной демоном мастерской Мишры проснулся Хаджар. Мысленно он отчитал себя за то, что заснул, — подготовка к переезду в Томакул утомила его не меньше, чем господина Мишру.

Хаджар подошел к креслу, где спал кадир. Плащ Сполз у него с плеч, теперь любой мог увидеть мешочек с талисманом на груди. Хаджар улыбнулся и закутал повелителя в плащ, скрыв под его складками драгоценный талисман.

Затем телохранитель потянул носом, принюхиваясь, и тряхнул головой. В зале пахло чем-то странным, какой-то смесью тлеющих углей и машинного масла; наверное, переменился ветер и в сторону мастерской потянуло фабричным дымом.

Хаджар решил не обращать внимания на запах. Уж он-то по крайней мере рад покинуть это место и снова оказаться под бескрайними небесами пустыни. Он проверил, заперты ли двери. Он были заперты, страж вернулся на трон и снова заснул. Ему снилась пустыня.

Спало и Братство Джикса, им снились дарованные хозяином сны. Сны говорили, что ситуация изменилась, что им придется служить при дворе Мишры дольше, чем планировалось. Но если они преуспеют в своих трудах, то их ждет великая награда.

Таким образом, той ночью в лагере Мишры все видели добрые сны.

Глава 24 Третий путь

Лоран двигалась по извилистым коридорам башни с уверенностью опытного человека. В течение первого года жизни в городе башен из слоновой кости она регулярно терялась в лабиринте ходов и переходов — они шли не прямо, а изгибались в соответствии с внешней формой башни. Постепенно она перестала ориентироваться по частям света и стала определять свое местонахождение в башне по расстоянию от центра и углам от входа. Как только она к этому привыкла, башни перестали быть для нее загадкой.

Архимандрит, конечно, не преминула отметить ее растущую уверенность — казалось, владыка отмечает все — и поздравила ее с успехами.

— Драфна до сих пор встает из-за стола и направляется к двери, ведущей вовсе не туда, куда ему надо, — сказала она.

Многое и в самом деле представлялось Драфне неразрешимой загадкой, но в машинах он научился разбираться, как никто. Ему было достаточно пары строчек описания и обрывка рисунка, чтобы представить себе конкретную машину в мельчайших деталях. В этом он редко ошибался. Лоран не раз наблюдала, как он роется в заметках Токасии; в эти моменты он напоминал ей юных Урзу и Мишру — настолько он был сосредоточен в желании понять природу какого-нибудь устройства.

В повседневной же жизни общаться с Драфной было, мягко говоря, трудно. Он взял привычку не соглашаться ни с чем, что принималось большинством. Если бы не Хуркиль, он бы давным-давно покинул союз.

Но Хуркиль держала его в ежовых рукавицах, и вскоре Лоран убедилась, что многие из открытий Драфны на самом деле были сделаны его женой, а лысый ученый служил лишь толмачом, передатчиком. Хуркиль была женщиной робкой, застенчивой и старалась вести себя незаметно. За три года, проведенные Лоран в Терисии, аргивянка лишь трижды была свидетельницей того, как Хуркиль произнесла целое предложение. Во многом женщина из Лат-Нама напоминала ей саму себя в молодости.

Городская жизнь, казалось, нравилась Хуркиль. Судя по всему, и она, и ее муж, и их ученики в Лат-Наме брили головы только потому, что их школа располагалась под землей и таким образом им было легче бороться со вшами. После переезда в Терисию Хуркиль отпустила волосы и стала носить толстые, длинные, роскошные косы, которые отражали свет, словно нити из обсидиана. Драфна несколько раз возвращался в Лат-Нам, Хуркиль же никогда не покидала города из слоновой кости. Возглавляла союз архимандрит, но истинным лидером группы была Хуркиль. То же самое можно было сказать и о Фелдоне, и даже о Драфне, хотя он вряд ли согласился бы с этим.

В конце концов Лоран пришлось признать, что и без нее их союз не состоялся бы.

Залы в башнях заполняли толпы писцов и младших ученых, и если Лоран направлялась в личные покои Фелдона, ей приходилось прокладывать путь через эту толпу. Город постепенно становился основным убежищем для всех ученых, жизни и работе которых, как им самим казалось, на родине угрожает опасность. Большинство гостей прибыли из земель, граничащих с империей фалладжи, но многие были родом из Зегона, Томакула и других городов под властью Мишры. К удивлению Лоран, здесь оказались и люди из Корлиса и Иотии, и даже гномы из Сардских гор, с недоверием относившиеся к Урзе и аргивянам.

Разумеется, прибывало и огромное количество шарлатанов, обманщиков) ловкачей и прочих господ подобного сорта. Но даже у этих пройдох — у каждого третьего из них — оказывался с собой или старинный свиток, или ценный прибор, или что-то еще, служившее приумножению знаний, накапливавшихся в башнях. Лоран — будь ее воля — взашей выгнала бы большинство гостей, но слово владыки было законом, и на них было распространено терисийское гостеприимство. Союз от этого только выиграл.

Были в городе и монахи из Братства Джикса. Они поклонялись какому-то механическому божеству и, по логике, должны были оказать неоценимую помощь в работе с машинами. Но их любовь к механизмам была столь сильна, что отличить ее от фетишизма было крайне трудно. Они не переставали критически оценивать и машины, и людей, ими пользующихся— Тем, кто решался затеять с ними беседу, они открывали, что считают и Урзу, и Мишру недостойными тех великих машин, которые они же и изготовили, и что веруют они в неотвратимое наказание, которое ждет обоих братьев за святотатство. Монахи недвусмысленно намекали, что о Драфне и Лоран они придерживаются такого же мнения. Кроме того, складывалось ощущение, что монахи чего-то недоговаривают, что-то скрывают; они тщательно прислушивались к тому, что говорят другие, от них же слышали только молитвы во славу механизмов.

Фелдон привел с собой провидцев из Саринта и шаманов и колдунов из Юмока, горной страны, располагавшейся на северных берегах континента. Эти крепко сбитые люди с кожей землистого цвета носили одежду и шапки из кожи тюленей и постоянно обильно потели. Лоран казалось, что именно это и сроднило их с Фелдоном — и он, и шаманы чувствовали себя в Терисии очень неуютно.

Архимандрит со своей стороны предоставила в помощь городских ученых и библиотеки. Представители науки и представители библиотек обладали весьма разными знаниями и сильно отличались друг от друга по темпераменту — от библиофилов-энтузиастов до закоснелых хранителей. Последние были готовы скорее умереть, чем позволить чужакам прикоснуться к их драгоценным фолиантам и распространить содержащуюся там информацию. Впрочем, ласковые речи и стальная воля архимандрита дали союзу возможность прочесть и эти книги.

Лишь в одном союз познал горечь поражения. Певцы-колдуны из Сумифы отказались помогать терисийцам. Вместо этого они присоединились к Мишре, обратив свои знания ему на службу.

— Не вижу ничего страшного, — сказал Драфна, узнав об этом. — Даже лучшие из этих сумифцев — да чего уж там, все алмаазцы — ужасно назойливые люди. Язык их состоит из трелей и щебета, когда они говорят, невозможно понять ни слова.

— Однако они хранят древнее знание, — спокойно возразила архимандрит. — В их песнях заключена некая сила, благодаря ей они могут успокаивать и даже управлять дикими животными.

— Это все брехня, — фыркнул Драфна.

— Возможно, — ответила Лоран, — но они могут использовать неизвестный нам природный эффект. Мы могли бы у них поучиться.

— Если в их учении и есть что-то дельное, — парировал Драфна, — то оно скрыто под таким слоем чуши и жульничества, что не стоит тратить время на его поиски. Все это столь же бесполезно, как бесполезен этот джиксийский машинный бог. Вот уж уроды: опасные фанатики, бесконечно зудящие о своей механической утопии. У них точно не все дома. — Для пущей убедительности ученый постучал себе кулаком по лысине.

Обычно, едва Драфна открывал рот, Фелдон начинал хмуриться. На этот раз он ударил ладонью по столу.

— Нечего возводить напраслину на сумифских магов, ничего не проверив. Если мы чего-то не понимаем, это не значит, что это глупость.

Драфна ответил ледяным тоном:

— Я просто хочу сказать, что мне с трудом верится, что песнями можно успокаивать диких животных, только и всего.

— А мне с трудом верилось, что люди могут летать на транских машинах, — отрезал Фелдон. — С еще большим трудом мне верилось, что существуют механические драконы. Тем не менее их существование — факт, и факт признанный, поэтому я бы хотел быть готов к их появлению под этими стенами.

Этот разговор всплыл в памяти Лоран на пороге покоев Фелдона. Он и Драфна теперь постоянно спорили во время советов. Не поэтому ли Фелдон позвал ее к себе, не желая выносить новые предложения на общий совет?

Лоран постучала, глухой голос пригласил ее войти.

Покои Фелдона были обставлены более чем скромно — низкий стол, обычно заваленный книгами, несколько стульев, небольшая доска на стене. Фелдон сидел за столом, на котором на сей раз возвышался один-единственный предмет.

— Вы уже слышали новости? — спросила Лоран, входя.

Фелдон поднял на нее усталый взгляд.

— Про Иотию? Мне рассказал за завтраком Драфна. Это уже древняя история.

Лоран кивнула. Из фалладжийской пустыни даже слухи доходили с большим опозданием. И вот вчера прибыли беженцы из Зегона — оказывается, Урза перешел границу Корлиса и Иотии и начал освобождать город за городом. Превосходство в воинской силе у аргивян было столь велико, что фалладжи практически не сопротивлялись.

— Да, древняя история, — сказал Фелдон. — Новости дошли до нас только сейчас, так что я не поручусь, что пару дней назад под ударами Как-Его-Там не пал Томакул.

— Или, наоборот, фалладжи организовали контрнаступление и отбросили его войска назад, — заметила Лоран. — Но, полагаю, вы пригласили меня не затем, чтобы обсуждать вести с фронтов. Что-то случилось?

— Что вы скажете вот об этом? — спросил в ответ хромой ученый, жестом приглашая Лоран подойти поближе к столу. — Эту штуку нашли в своих сетях юмокские рыбаки — те самые, что год назад привезли нам коралловый шлем.

Предмет, на который указывал Фелдон, представлял собой невысокую широкую чашу с двумя ручками на тяжеловесной подставке. Материал напоминал медь, но Лоран была готова поклясться, что подобной меди она никогда раньше не видела. Предмет походил на жертвенные чаши, использовавшиеся в древних аргивских культах.

— Называется силекс, — сказал Фелдон, не отрывая глаз от чаши. — По крайней мере, так на ней написано. И пришла она к нам от [ в этом месте явно должно быть какое-то название, но в книге его не было — видимо, опечатка. прим. Vened'а ] или из Голгота. Оба названия я прочел впервые.

— Вы знаете, что это такое? — спросила Лоран.

Фелдон наклонил чашу в сторону аргивянки. Внутренняя поверхность чаши была испещрена изображениями маленьких фигурок, расположенных цепью и по спирали сходившихся от края чаши к центру.

— Эти значки — текст, рассказывающий о предназначении этой штуки, — сказал Фелдон.

Лоран сузила глаза.

— Вот эта спираль содержит транские знаки, — сказала она наконец.

Фелдон кивнул.

— Верно, но я не знаю их языка, — сказал он, затем показал на другую цепочку знаков. — А вот это — фалладжийские буквы, и хотя графика очень древняя, я смог их разобрать. А вот эти значки похожи на те, что используют для записи своих песней сумифцы, а эти совпадают с рунами на моем посохе. А вот эти, — Фелдон показал на другую спираль, — я вижу впервые. Нет ли у вас предположения, что они могут означать?

— Наверное, это ключ к транской графике, — ответила Лоран. — Ключ, позволяющий владельцу предмета научиться читать надписи на древних языках.

Фелдон улыбнулся:

— В самом деле. К сожалению, у этих надписей довольно мрачное содержание.

Лоран подняла бровь:

— А именно?

Фелдон заглянул внутрь чаши.

— Я еще не все понял, но основную идею уловил. Итак, как я сказал, предмет называется силекс, он из [ опять та же самая опечатка. прим Vened'а ] или от Голгота. Из текста непонятно, что или кто такой этот Голгот — страна, король или мастер, сработавший чашу. И судя по всему, этот предмет предвещает конец света.

Лоран безмолвно уставилась на Фелдона. Фелдон покачал головой:

— Я знаю, что вы сейчас думаете — что это все чушь, сказки и шарлатанство. Поэтому-то я и не решился показать эту вещь всем остальным. Драфна давно утвердился во мнении, что еще немного, и я начну расхаживать по башне с зажженным кадилом и крутить молитвенные колеса. И все же выслушайте меня — вот перевод с древнефалладжийского: «Сотри все с лица земли, очисти ее. По твоей воле наступит конец. Уничтожь империи и начни все сначала». И вот еще фраза: «Имей силу решиться — и наступит конец. Наполни меня воспоминаниями о земле». Звучит довольно недвусмысленно.

— «Наполни меня воспоминаниями», — повторила Лоран. — Звучит как болтовня шарлатанов. Как в старинных сказках, где для заклинаний требовались шепот умирающего солнца и улыбка кошки. Кажется, у фалладжи была такая сказка про город, который заключили в бутылку и он спасся, а весь мир был уничтожен?

Фелдон поднял глаза:

— Значит, вас это не убеждает? Лоран отрицательно покачала головой:

— Я думаю, что эта находка поможет нам раскрыть многие тайны. Возможно, здесь записано какое-то предостережение, сделанное в древние времена. Но слова про конец света не кажутся мне убедительными.

— Ладно. А теперь возьмите чашу в руки, — сказал Фелдон, откидываясь на спинку кресла. — Не бойтесь, возьмите ее.

Лоран взялась за ручки и подняла чашу со стола. Едва она прикоснулась к металлу, ее охватило какое-то необъяснимое беспокойство — такое чувство возникает, когда полуденное солнце вдруг скрылось и над всем миром простерлась тень. Лоран огляделась вокруг, и ей показалось, что в комнате и вправду стало темнее. Ей почудилось, что из проникшей в комнату тьмы раздался крик, печальный плач ребенка, такой тихий, что Лоран едва расслышала его.

Аргивянка поставила чашу на стол и отпустила ручки. В тот же миг тьма исчезла и все стало как прежде. Как будто солнце снова вышло из-за туч, и плач ребенка затих.

— Вижу, вы тоже это почувствовали, — сказал Фелдон. Лоран кивнула и присела напротив Фелдона, так что силекс оказался точно между ними.

— Тут что-то есть.

— Что-то такое, чего мы еще не понимаем, — согласился Фелдон. — Что это? Предупреждение? Оружие?

— Но что это вообще значит? — спросила Лоран. — «Наполни меня воспоминаниями»…

— Разве Хуркиль не обучала вас технике медитации? — поинтересовался Фелдон.

— Она обучила архимандрита, а та кое-чему научила меня, — ответила Лоран. — Но существует очень много техник медитации, у разных ученых они разные, например у певцов-колдунов из Сумифы…

Фелдон оборвал ее жестом:

— Я спрашиваю о той технике, которой пользуется наша молчаливая подруга Хуркиль.

— Архимандрит говорит, что она усаживается поудобнее и думает о своем родном Лат-Наме, о лазурных волнах, покрытых белыми барашками, о том, как они разбиваются о берег, на миг зависая в воздухе. Я думаю, что мысли о родине позволяют ей достичь покоя, — сказала Лоран. — Пока они живы в ее памяти, ей нет нужды возвращаться на свой родной остров.

— И это все? — спросил Фелдон.

Лоран пожала плечами:

— Была пара странных случаев, — сказала она. — Архимандрит говорила, что после медитаций Хуркиль в ее комнатах становилось чище, как будто в них убирали. Книги сами собой оказывались на полках, а перья — в футляре. И конечно, никто не признавался, что это сделал он.

— И вы верите в это? — прорычал ее собеседник.

— Мне кажется, нам нужно глубже в это вникнуть, — ответила Лоран. — Если бы речь шла не о Хуркиль, Драфна заявил бы, что все это сказки и бредни.

— Верно, — кивнул Фелдон. — Но пытались ли вы попробовать сами? Пытались ли вы сосредоточенно вспоминать свою родину?

Лоран снова пожала плечами:

— Я не слишком хочу думать о том, что сейчас делается в Аргиве.

— Да, пожалуй, — сказал ученый. — А я попробую-таки выучиться медитации. Кажется, есть нечто общее между искусством медитации и идеей наполнить некий сосуд воспоминаниями о земле.

Лоран не ответила, а поглядела на чашу. Она протянула руку, но не решилась вновь прикоснуться к медному предмету.

Тишину нарушил Фелдон:

— Если это оружие, может ли им воспользоваться кто-то из братьев?

Лоран отрицательно покачала головой:

— Не думаю. Это же не механизм, нет ни тросов, ни противовесов, ни шестеренок, ни источника энергии. Есть предупреждение, да и чувство опасности возникает, когда касаешься ее.

Фелдон кивнул:

— Согласен. И все же почему мне так не хочется никому об этом рассказывать?

Лоран задумалась.

— Во всяком случае, надо рассказать архимандриту, — сказала она. — И надо обязательно переписать эти значки на пергамент. Несомненно, переводы помогут нам в работе. А потом спрятать чашу в надежное место, чтобы ее не выкрали. Просто на всякий случай — а вдруг эта чаша в самом деле может то, что на ней написано.

Фелдон еще раз кивнул, не отрывая глаз от силекса.

— В этом есть некое искушение, не правда ли? В том, чтобы стереть все с лица земли и начать все сначала?

Лоран поднялась с кресла, но задержалась у двери.

— Да, — согласилась она, — но в таком случае скорее всего ваши ледники расплавятся. Что же вы будете изучать?

Фелдон грустно улыбнулся:

— Разумно. Что бы там ни происходило между Мишрой и Как-Его-Там, дела еще не так плохи.

Лоран улыбнулась в ответ и оставила Фелдона наедине с его вопросами. Оказавшись в коридоре, она потерла ладони. Пальцы едва повиновались: только сейчас, спустя примерно полчаса с момента, как она взяла в руки чашу, они начали постепенно оживать. Она несколько раз сжала и разжала кулаки, пытаясь вернуть пальцам чувствительность.

«Да что это я, — подумала Лоран. — Ведь правда, дела идут совсем неплохо».

Пока.

Глава 25 Дыба

Тавнос лежал в темнице. Его запястья были закованы в кандалы, ноги были точно так же скованы футовой цепью. Цепи соединялись друг с другом третьей, совсем короткой, к ней. была прикована четвертая цепь, длиннее прочих, а она в свою очередь была прикована к большому железному кольцу в полу. Все было сделано с тем расчетом, чтобы узник не только передвигаться, но и просто встать практически не мог.

Впрочем, темница была такая маленькая, что передвигаться было некуда. Из мебели была лишь единственная табуретка. Через решетку в потолке пробивался скудный свет, решетка в полу предназначалась для мусора. Входом в темницу служила железная дверь с глазком. В углу валялся человеческий череп, напоминая о том, что Тавнос не первый гость здесь. Больше в темнице не было ничего — если не считать самого Тавноса и его цепей.

«Жаль, конечно, что так вышло, — думал Тавнос, — тем более что до сих пор нам сопутствовал успех».

Мишра слишком распылил свои силы, и Соединенное королевство Аргива и Корлиса решило воспользоваться моментом. Северные перевалы Мишра держал крепко, но на юге, на перевалах, ведущих в Иотию, защитников почти не было. Поэтому через них отряды Соединенного королевства совершали регулярные набеги на территорию врага. Кончилось это тем, что группа корлисийских добровольцев попала в засаду и была полностью уничтожена.

Мученики Корлиса были люди неординарные. Во-первых, они были молоды, во-вторых, им никто не платил за их усилия, они были не наемниками, они были настоящими патриотами, сыновьями и дочерьми богатых купцов. Их гибель вызвала негодование у жителей южной половины королевства, и король не мог отказать своим подданным в желании немедленно перейти к решительным действиям.

Все случилось именно так, как предсказывал Тавнос. Урза не был готов к войне, хотя непоправимое случилось позже, чем Тавнос предполагал. У Защитника отечества все же было достаточно войск, чтобы нанести удар на юге, не ослабив контроль за севером. А учитывая, что, по всем данным, основные силы Мишры находились на западе близ Саринта, нападение на Аргив казалось совершенно невероятным.

Нет, мелкие нападения происходили постоянно, но для их отражения всегда хватала сил обороны на местах. Аргивяне и патриотически настроенные корлисианцы отправили на юг армию, придав ей для поддержки орнитоптеры, иотийских солдат, мстителей различных моделей, трискелионов и странные летающие машины, прозванные в народе тетравусами — из-за четырех составляющих конструкции. Соединенные легионы легко перешли границу и вторглись в оккупированную Иотию.

Пограничные гарнизоны фалладжи были достаточно немногочисленны, чтобы остановить прорыв, но их сил вполне хватило на то, чтобы организовать серьезное сопротивление и предотвратить молниеносное развертывание операции. Они даже сумели перегруппироваться и отступить с минимальными потерями, а в течение следующего года они оставляли одну провинцию, но тут же наносили удар по другой. Земли, которые фалладжи не рассчитывали вернуть, они превращали в пожарища:

К осени первого года новой кампании иотийские области к югу от развалин Кроога, в частности Джорилин и другие прибрежные города, были освобождены от власти фалладжи, но набеги изредка случались. К концу второго года фалладжи были изгнаны из большей части Иотии, им удалось сохранить контроль только над землями за Мардуном и над Полосой мечей. В ходе кампании были уничтожены семь вражеских механических драконов, хотя сражения с ними были тяжелыми — машины Урзы едва справились с чудовищами.

Страна лежала в руинах — постарались и отступающие фалладжи, и воины-освободители, но все же наконец-то Иотия вернула свободу и власть исконного народа. Когда Тавнос во главе войск въезжал в очередной освобожденный город, народ приветствовал его радостными криками. Некоторые, впрочем, иногда интересовались, что, например, делала их королева в Пенрегоне, тогда как они подвергались насилию и издевательствам со стороны фалладжи.

Вскоре они получили ответ — Иотию присоединили к королевству Корлиса и Аргива, даже не спросив мнения ее вновь освобожденного народа. Королева, как было объявлено, не вернется на родину, Иотия станет вассальным государством, провинцией Соединенного королевства.

Итак, по окончании десятилетней войны Иотия избавилась от одного хозяина лишь для того, чтобы попасть в руки другого.

Тавнос понимал — такова тактическая необходимость; нет иного способа заставить аргивское дворянство и корлисианских купцов кормить и восстанавливать разоренную страну, выжженную отступающим врагом. Но иотийская часть его души противилась присоединению, и Тавнос был не одинок в своих чувствах.

Недовольство вызвал и следующий шаг Защитника отечества. Люди надеялись, что Урза отвоюет оставшиеся провинции и завершит освобождение Иотии. Он же, напротив, не стал атаковать Полосу мечей, возлюбленную землю своего покойного тестя, а форсировал Мардун — его армия направлялась на штурм самого Томакула.

Иотийцы ворчали, недовольные жадностью корлисийских купцов, которые спали и видели, как их караваны снова идут по старинным торговым путям в Томакул и дальше на запад. Но Тавнос знал подлинную причину штурма — разведка доносила, что Мишра перенес свою столицу в Томакул. Для Урзы существовала лишь одна цель — его брат.

Армия продвигалась медленно, но методично и безжалостно. Ежедневно войска проходили ровно тридцать миль, хотя некоторые машины вполне были способны преодолевать за день и большие расстояния. Каждый вечер ставили лагерь, в котором возводилась защитная башня по стандартному проекту Урзы, снабженная огромными зеркалами и сигнальными огнями, позволявшими осуществлять связь с соседними башнями. К башне прикомандировывался постоянный гарнизон из людей и машин, а утром армия собирала лагерь и двигалась дальше.

Чем глубже войска продвигались внутрь территории врага, тем сильнее становилось сопротивление, тем больше сил требовалось. Не покидая штаба в Пенрегоне, Урза в конце концов вынужден был снять часть войск с северных перевалов для поддержки основного наступления. Кроме того, Защитник отечества подготовил дополнительно части наемников, которым было выдано официальное разрешение разграбить Томакул после того, как он будет взят. Сначала купцы выразили недовольство этим решением, но потом вспомнили, что основные силы наемников составляют сами же корлисианцы.

Практически армией командовал Тавнос, хотя официально он был лишь советником при генерале Шарамане. Тавнос знал возможности своих машин, а генерал вполне доверял мнению Тавноса и без труда превращал советы Главного ученого в воинские приказы.

Уже появились на горизонте золотые купола Тома-кула, когда все рухнуло как карточный домик.

Фалладжийская кавалерия нанесла ряд ударов, вызвавших перебои в снабжении армии, и захватила несколько башен, так что аргивянам пришлось отступить и восстановить целостность захваченной территории. Но атаки продолжались, став практически ежедневными. По размышлении, Тавнос пришел к выводу, что их поражение во многом определилось этими атаками, точнее — их регулярностью. Аргивяне настолько привыкли к ним, что не заметили, как стиль и почерк атак постепенно изменились.

Тавнос понял и то, что к поражению привела и плохая организация обмена разведданными. Армия шла на запад, когда пала столица Саринта, но никто не потрудился известить об этом аргивский экспедиционный корпус. Большая часть государства Саринт была охвачена партизанской войной, но тем не менее древняя столица пала, и фалладжийские силы, несколько лет подряд осаждавшие город, сразу же повернули на восток и на юг — против Тавноса.

Урза слишком долго шел к Томакулу — Мишра сумел воспользоваться этим и подготовил достойную встречу.

Во-первых, аргивян встретили механические драконы. Мишра направил в бой дюжину новых машин, но вели их за собой те два дракона, что сровняли с землей Кроог. Они двигались мощно и безжалостно, неся с собой смерть и разрушения. Появилась и новая модель машин. Они умели летать, и справиться с ними у орнитоптеров было не больше шансов, чем у воробьев перед ястребом.

Во-вторых, ряды фалладжи были усилены мутантами, этакими зомби, которые когда-то были людьми, а теперь стали неуклюжими машинами-убийцами. Они грудой наваливались на нападающих и уничтожали глиняных воинов Тавноса отрядами: мутантов обучили сдирать с воинов глиняную защиту. Как полчища муравьев очищают скелет добычи, так мутанты оголяли скелеты колоссов, и раны в глине не успевали затягиваться.

Аргивская армия не смогла вовремя перегруппироваться — ей приходилось постоянно возвращаться назад, снова наступать, затем опять отступать. Пришло донесение, что подходит подкрепление — отряды корлисийских наемников, а с ними машины из восточных башен.

Вместо подкрепления аргивяне столкнулись с кавалерией Мишры, которая захватила очередную башню и бросила на остатки армии Шарамана те самые машины, которые призваны были обеспечить прочные тылы.

Бой был кровавым. Над полем сражения разносились крики воюющих и стоны раненых. Тавнос с его отрядом глиняных воинов некоторое время удерживал позицию: защищающиеся аргивяне, со всех сторон окруженные живыми и механическими врагами, заняли круговую оборону. В небе шел бой смертоносных машин.

Затем раздался взрыв, и все погрузилось во тьму.

Когда Тавнос очнулся, вокруг не было видно ни зги. Он был весь в ссадинах, особенно болело лицо, но в остальном он почти не пострадал. Насколько он мог судить, со дня битвы прошла, как минимум, неделя. В темницу никто не заходил, кроме стражника, который пару раз приносил ему плошку с жидкой кашей.

Но однажды раздался металлический звук — кто-то отодвинул крышку, закрывавшую глазок. Сквозь отверстие Тавнос увидел черные глаза, затем крышка снова закрылась.

Дверь распахнулась, и Тавнос зажмурился — от света заболели глаза. В проеме стояли несколько человек — черные силуэты на фоне струящегося света.

Одна из фигур сделала шаг вперед, человек снял перчатки. На нем были доспехи, усеянные шипами.

— Привет, малыш, — раздался голос Ашнод. — Надеюсь, тебе у нас понравилось. Покои, конечно, не ахти, но ты и их не заслуживаешь.

— Мы называем эти камеры «с-глаз-долой-из-серд-ца-вон», — начала она, пока два стражника вносили в темницу стол. — Судя по всему, сажать людей в такие темницы — древняя фалладжийская традиция, возникшая еще в те времена, когда они брали пленных, а не резали им глотки прямо на поле боя. Согласись, отличное место, в нем исчезают в небытие личные враги. В подземельях Томакула их сотни. Эту нам пришлось подчистить, слишком много было костей. А череп мы оставили, чтобы ты не скучал. Его хозяин умер здесь с голода — стражники просто забыли о его существовании.

Забывчивые стражники меж тем протиснули в дверь тяжелое кресло с подушками. Ашнод нарочито небрежно уселась на одну из них, а стражники пододвинули к ее ногам стол. Ножки стола оканчивались стилизованными когтями, которые словно царапали каменный пол. Ашнод попыталась качнуть стол, тот стоял неподвижно. Рыжеволосая изобретательница удовлетворенно кивнула.

К столешнице были привинчены кандалы — для одной руки. Один из стражников расковал Тавносу правую руку и, угрожая подмастерью кинжалом, заставил просунуть ее в кандалы на столе, ладонью вверх. Затем он захлопнул металлическое кольцо, закрепил его заклепками и остался стоять подле Ашнод. Двое других вышли из камеры и закрыли за собой дверь.

— Среди фалладжи немало желающих снять с тебя голову немедленно, — сказала Ашнод. — К счастью, их меньшинство. Многие хотят, чтобы прежде тебя долго пытали, и их значительно больше.

Тут Ашнод достала из висевшей у нее на плече сумки какое-то круглое устройство — плоскую металлическую тарелку, вокруг которой змеились странным образом закрученные провода. Тарелку она подложила Тавносу под тыльную сторону закованной в кандалы ладони, а стражник поднес к горлу подмастерья кинжал и держал его до тех пор, пока Ашнод не вставила подушечки всех пальцев беспомощной руки иотийца в странные металлические зажимы. В каждом зажиме было что-то вроде иглы, которая прокалывала кожу. На столе появились капельки крови,

Тавнос дождался, пока кинжал стражника окажется в ножнах, и спросил:

— И к какой же партии принадлежишь ты? — Он говорил с трудом — судя по всему, пока он был без сознания, его били по лицу, губы едва двигались.

— Как всегда, исключительно к собственной, — ответила рыжеволосая женщина и соединила лежащие перед ней провода.

Тавнос забился в судороге — его руку и все тело пронзил электрический разряд. Он не упал со стула благодаря тому, что рука была прикована к столу, а стол твердо стоял на каменной плите.

Наконец Ашнод разомкнула контакт.

— Отлично работает, — сказала она. Тавнос едва выдохнул:

— Что… это… такое?.. Ашнод ответила:

— У фалладжи много традиционных орудий пыток — дыба, гаррота, тиски для пальцев. Мишра давно изобрел новый вариант дыбы, более эффективный — доставляет пленнику максимум неприятностей, почти не требуя усилий от палача. А это, — Ашнод постучала пальцем по устройству, к которому была прикована рука Тавноса, — уменьшенная версия моего варианта дыбы. Тебе понравилось?

— Отличная штука, — выдохнул Тавнос. — В твоем неповторимом стиле, не перепутаешь. Не проще сразу меня убить?

— Такой вариант не исключен, — сказала Ашнод. — Возможно, я буду вынуждена выбрать именно его. Впрочем, мне бы этого не хотелось.

— Ашнод, — сказал Тавнос, — когда ты была нашим пленником, с тобой обращались хорошо.

— Вынуждена огорчить тебя, малыш, — сказала Ашнод. — По фалладжийским меркам, с тобой обращаются очень даже хорошо. Большинство твоих соплеменников уже мертвы — Мишра не доверяет даже иотийским рабам. Он пришел к выводу, что Урза умеет читать их мысли на расстоянии. Он даже хотел засолить твою голову и отправить ее посылкой Урзе. Я сумела его отговорить, убедив, что твои знания могут пойти нам на пользу.

— Я ничего тебе не скажу, — плюнул Тавнос.

— А я знаю, — невозмутимо ответила Ашнод. — Просто у меня был небольшой выбор — или внушить Мишре, что стоит попробовать добыть у тебя знания, или плюнуть на все и обречь твою голову на увлекательное путешествие в кувшине с рассолом.

— И зачем ты мне это говоришь? — прорычал Тавнос. — Думаешь, я сболтну что-нибудь полезное?

— И это тоже, — сказала Ашнод.

— В присутствии твоего нового друга? — спросил Тавнос.

Ашнод отрицательно покачала головой:

— В наше время знать аргивский считается позором среди фалладжи. Смотри. — Ашнод повернулась к стражнику и отчетливо произнесла: — Я превратила твоего отца в мутанта. Твоего деда и твоего брата я тоже превратила в мутантов — за то, что они не сумели как следует проявить себя в постели.

Стражник и бровью не повел. Ашнод повернулась к Тавносу:

— Видишь? Скажи я то же самое на фалладжи, он бы бросился на меня с кинжалом. — Затем она снова повернулась к стражнику и отдала ему приказ на языке кочевников. Стражник попытался возразить, но Ашнод прикрикнула на него, и он, поколебавшись, покинул камеру, злобно поглядев на Тавноса. Дверь захлопнулась. На миг открылся и почти сразу закрылся глазок. — А теперь тебе придется оказать мне услугу, — сказала Ашнод.

— Я весь внимание, — с горечью в голосе ответил Тавнос.

— Я приперта к стенке, — продолжила женщина. — Думаю, стражники будут постоянно подглядывать, как у нас идут дела Так что всякий раз, как заметишь, что открылся глазок, дай мне знак, и я включу ненадолго свое устройство.

— Да с какой же стати? — спросил Тавнос.

— Иначе мне все равно придется включать его — мои стражники люди недоверчивые, — сказала Ашнод и снова соединила провода. Тавнос опять едва удержался на стуле. — Значит, волшебное слово «предатель», идет?

— Запомнить несложно, — ответил Тавнос. — Прекрати же наконец.

— Не бойся, — улыбнулась Ашнод. — Для взрослого мужчины твоих габаритов это не страшнее комариного укуса. Уж мне можешь поверить.

— Я верю, — сказал Тавнос. — Эти мутанты-зомби — твоих рук дело, так?

— Как они тебе? — снова расплылась в улыбке Ашнод.

— Ничего более жуткого в жизни не видел, — ответил Тавнос.

Выражение лица Ашнод немного изменилось — улыбка стала натянутой.

— А я-то думала, ты поймешь.

— Это же были живые, нормальные люди, — прошипел Тавнос.

— Ключевое слово — «были», в прошедшем времени, — парировала Ашнод. — Это преступники, заключенные, рабы, их все равно бы убили и бросили на съедение стервятникам! А так я нашла им применение!

— Предатель! — резко крикнул Тавнос.

Ашнод соединила провода, и в ладонь иотийца ударила очередная молния. Тавносу показалось, что на этот раз Ашнод держала устройство включенным чуть дольше, чем было необходимо. Когда подмастерье пришел в себя, женщина продолжила:

— В пустыне только два источника материалов. Первый — это остатки транских машин, и Мишра разве что не просеял пустынный песок в их поисках. Второй — люди. Да, здесь они считаются материалом.

Тавнос промолчал.

— И если мне приходится пачкать руки, я не жалуюсь, — сказала Ашнод.

— Пачкать-то приходится в крови, — яростно бросил в ответ Тавнос.

Ашнод хотела соединить контакты, но передумала и положила локти на стол.

— У нас нет и намека на те богатства, которыми владеют восточные народы, — сказала она. — Мы довольствуемся тем, что есть.

— Вам плевать на все, что у вас есть, вы тратите все не задумываясь, — сказал Тавнос. Ашнод ответила ему непонимающим взглядом, подмастерье продолжил: — Вы не оставили от Иотии камня на камне, все, что могли, вырвали с корнем.

Ашнод сузила глаза.

— Тут ты прав. Я возражала, серьезно, но Мишра был неумолим. С Урзой такого не бывает?

Тавнос задумался, потом кивнул:

— Гораздо чаще, чем хотелось бы. А почему ты была против?

— Тебе мало того, что я просто была против? — спросила Ашнод.

— Да, — сказал Тавнос, — я хочу знать почему.

— Я считала, что это бесполезный расход средств, — ответила Ашнод. — Глупая, бессмысленная трата материальных и людских ресурсов, которые мы могли бы использовать в будущем.

— Так я и думал, — сказал Тавнос. — Предатель! Контакты снова соединились, но ненадолго. Несмотря на это, Тавносу показалось, что его сердце остановилось.

— И все же Мишра был неумолим, — выдавил из себя Тавнос, едва отдышавшись.

— Гм-м-м… — ответила Ашнод. — Тут вот какая штука — последние несколько лет Мишра от меня отдалился. Да, ему нужны мои мутанты, нужны доспехи моего изобретения, нужны мои идеи, но он очень боится, как бы его подданные не заподозрили, что он от меня зависит. Для фалладжи это признак слабости, а без их поддержки он по-прежнему бессилен.

— Без поддержки племенных вождей, — догадался Тавнос.

— Не только, — ответила Ашнод. — У него есть помощник, его старый телохранитель, теперь он стал его тенью. И эти джиксийцы. Их хлебом не корми — дай полистать мои записки.

— Джиксийцы? — заинтересовался Тавнос. — Монахи из Братства Джикса? Машинопоклонники?

— Да, — буркнула Ашнод, — отвратительные люди.

— Они и при аргивском дворе играют важную роль, — сказал Тавнос Они что, ваши шпионы?

Ашнод пожала плечами:

— Чего не знаю, того не знаю. Очень может быть, что они против обоих братьев для кого-то третьего. Я не доверяю им.

— Я тоже, — решительно закивал Тавнос. — Раз они работают и на Мишру, и на Урзу, доверять им нельзя ни за что. Предатели.

Последовал очередной разряд, Тавнос завопил от боли. Когда пытка закончилась, он прошептал:

— Боюсь, нам придется заканчивать. Следующего разряда я не вынесу.

— Идет, — сказала Ашнод. — Мы достаточно тут просидели, Мишра наверняка убедился, что ты крепкий орешек. Готов отдать жизнь за Урзу и все такое.

— Теперь они могут меня убить, — плюнул Тавнос. — Так для чего же ты пришла? Подразнить меня последний раз перед смертью?

— Еще раз удостовериться, что ты не глупее меня, — резко сказала Ашнод, — и еще раз поставить в неудобное положение тех, от кого Мишра так сильно зависит. Если все пройдет гладко, есть шанс, что ты снова окажешься у меня в долгу. Ведь главная забота каждой женщины — следить, чтобы все постоянно были у нее в долгу.

— О чем ты? — спросил Тавнос.

— Когда придет время, поймешь, — сказала Ашнод, — если ты и правда такой умный, каким себе кажешься. А на сегодня разговор окончен. — Ашнод в последний раз соединила контакты, и Тавнос корчился в судорогах, пока не потерял сознание.

Подмастерье не знал, сколько времени длилась пытка, но когда он пришел в себя, в камере уже были стражники. Его руку освободили от кандалов на столешнице и надевали старые. Тавносу казалось, что вместо сжатой в кулак правой руки у него большой огненный шар.

— Но ты ничего не спросила у меня, — выдохнул он. — Даже про машины не спросила.

Ашнод наклонилась к нему и прошипела:

— А зачем? У нас остались их. обломки. Благодаря им мы узнаем о вас с Урзой больше, чем если бы пытали тебя целый год.

Затем она вышла, и камера снова погрузилась во тьму.

Долгое время Тавнос неподвижна сидел во мраке, замедляя бег сердца, пытаясь отдышаться. Один раз на миг открылся и сразу закрылся глазок — невидимый наблюдатель убедился, что Ашнод не убила пленника.

Затем Тавнос медленно разжал руку. На все еще скованной болью ладони лежали серьги Ашнод и моток золотой проволоки. Драгоценные камни, вправленные в серьги, светились внутренним светом.

Тавнос мысленна повторил ее слова — Ашнод хотела удостовериться, что он столь же умен, сколь и она.

Подмастерье улыбнулся и отполз в угол камеры, где лежал оставленный ему в назидание череп.

Ашнод получила приказ прибыть во дворец, когда-то принадлежавший паше Томакула, — пред светлые очи Мишры. Прошел месяц со дня ее разговора с Тавносом, а три дня назад она представила Мишре окончательный отчет о состоянии и конструкциях новых аргивских машин. В них, вне всякого сомнения, содержались компоненты и технические решения, которые она могла бы использовать в своих собственных разработках.

Мишра сидел не за рабочим столом, а на троне бывшего паши. Он медленно, очень медленно сводил и разводил пальцы рук.

Когда Ашнод вернулась из Саринта, вид Мишры ее поразил. Император окончательно перестал следить за весом, и его седеющая борода не скрывала несколько подбородков. Одет он был в одежду кочевников, которая еще больше его полнила. За поясом он носил анх — нож в форме саринтского герба.

«На его внешности сказываются тяготы войны», — подумала Ашнод. Много лет подряд Мишра жил в страхе перед силой своего брата, а когда тот попытался напасть на него, сумел отбить удар. Теперь он жил в страхе перед новым нападением.

Справа, немного позади трона стоял Хаджар, столь же верный, сколь и молчаливый. Слева стоял монах-джиксиец, отвратительный урод, косоглазый горбун.

Ашнод преклонила колени, затем поднялась, готовая внимать словам императора.

— Пять дней назад от нас сбежал Тавнос, — бесстрастно сказал Мишра.

Ашнод нахмурилась.

— Почему мне не доложили? — недовольно сказала она. — Его поймали?

— Пока нет, — ответил Мишра.

— И мне никто не сказал? — В голосе Ашнод звучал металл. — Я могла бы помочь в погоне.

— Или помешать ей, — неожиданно раздались слова монаха.

Ашнод смерила священника взглядом, не оставлявшим сомнений — она оценивала, можно ли использовать его как материал для изготовления мутантов.

— Что вы хотите сказать? Ответил ей Мишра:

— Есть подозрение, что ты замешана в этом деле.

— Я… — выдохнула Ашнод, давая понять, что возмущена и удивлена вне всякой меры. — Кто высказал это подозрение? Кто обвиняет меня в этом?

Мишра ничего не сказал, а джиксиец рассмеялся нервным, свистящим смехом.

— Ты не станешь отрицать, что встречалась с беглым пленником, — прервал тишину Мишра.

— Всего один раз! — яростно парировала Ашнод. — С тех пор минул месяц! По твоему приказу! Чтобы понять, можно ли выбить из него показания на дыбе. Я быстро поняла — он не скажет ни слова, и я оставила его гнить в камере. Все это было в моем отчете.

— Разумеется, разумеется, — отмахнулся Мишра. — Дело, видишь ли, в том, что Тавносу удалось бежать только потому, что он использовал устройство, весьма похожее на твой посох.

— Прошу прощения? — Ашнод задумалась, достаточно ли убедительно она сыграла изумление.

— Он применил устройство, ослабившее его стража, — продолжил Мишра. — Это же устройство позволило ему отбиться от патруля, который почти схватил его. В общем, это устройство очень похоже на то, которое ты сама применила против меня много лет назад, под стенами Зегона.

— Что это доказывает? — возразила Ашнод, сделав глубокий вдох. — Когда меня взяли в плен в Крооге, Тавнос отобрал у меня посох. Что могло помешать ему тщательно изучить его и изготовить точно такой же? Может быть, твои слуги недостаточно тщательно его обыскали. Тогда при чем здесь я?

— Кроме того, против тебя свидетельствует и то, как ты вела допрос, — продолжил Мишра таким тоном, как будто не расслышал слов Ашнод. — Должен заметить, метод ведения допроса меня удивил.

— Прежде мои методы тебя не удивляли, — бросила в ответ Ашнод. Но по ее спине побежали мурашки — неужели кто-то из стражников все же понял, о чем они говорили?

Мишра как будто читал ее мысли;

— Стражники, разумеется, говорили только на фалладжи — требовалось устранить малейшую возможность общения между ними и узником. Однако им свойственна отличная память. Они сумели воспроизвести звуки и части слов вашей беседы, и их свидетельства нас весьма заинтересовали. Они, конечно, не понимали значения слов, они просто повторяли звуки, так что полученный мной перевод не слишком точен, но им было приказано точно воспроизвести те моменты, когда ты произносила мое имя.

Ашнод почувствовала, как по спине у нее течет холодный пот.

— Если ты не доверяешь мне, мой господин, в следующий раз посылай со мной стражника, который понимает язык пленника. Я убеждена, что стражники не могли точно воспроизвести мои слова.

— Я бы поверил тебе, — сказал Мишра, — если бы у меня не было улик. Монах, будь так добр, покажи свою находку.

Джиксиец расхохотался и разжал ладонь. На ней лежали серьги. Камней в них не было.

— Нашел их в сточной канаве недалеко от камеры, — прокудахтал монах.

— Чего только люди не теряют, — невозмутимо ответила Ашнод.

— В самом деле, — сказал Мишра. Его взгляд был устремлен поверх плеч Ашнод. — Я уверен, у тебя были такие же. Только теперь их нет. А в этих, что нашел монах, нет силовых камней, которые были в них вправлены.

Ашнод открыла было рот, но промолчала. Мишра, видимо, решил не обращать на ее слова ни малейшего внимания. Даже если бы она была чиста перед ним, обстоятельства говорили не в пользу Ашнод.

А ее совесть была нечиста.

— Мой господин, — сказала она, меняя тактику, — известно ли тебе, что при дворе Урзы тоже есть члены Братства Джикса?

Лицо Мишры осталось бесстрастным, лишь на мгновение дернулся рот — когда Ашнод произнесла имя его брата. Он сказал:

— Тебе рассказал об этом ученик моего брата?

— Да, — сказала Ашнод.

— Фигурировало ли это обстоятельство в твоем отчете? — сузив глаза, спросил Мишра.

Ашнод поняла, что проиграла. Пытаясь отвести от себя обвинения, она призналась, что утаила от своего господина важную информацию. Усилием воли она подавила гримасу ужаса и сказала:

— Не в моих правилах обвинять других, — Ашнод кивнула в сторону монаха, — пока у меня нет доказательств.

— Что же, теперь они у тебя появились? — спросил Мишра.

— Я ожидаю подтверждения из других источников, — ответила Ашнод, — но, учитывая предъявленные мне обвинения, я не могу больше хранить это в тайне.

— А я и так об этом знаю, — сказал Мишра, — святой отец сам рассказал мне. Ты же об этом умолчала. Ты не оставила мне шансов. Дело решено в пользу монахов.

Ашнод схватилась за последнюю соломинку.

— Неужели я должна нести наказание за побег какого-то пленника?

— Дело не в пленнике, — сказал Мишра.

— Стражники что, не виноваты? — продолжила Ашнод.

— Они уже казнены, — сказал Мишра, — по моему личному приказу.

Ашнод вздохнула:

— Я понимаю. Какая судьба ожидает меня?

На миг ей показалось, что Мишра решил простить ее, но лишь на миг.

— Ты приговариваешься к изгнанию.

— О мудрейший из мудрых, я… — начала Ашнод.

— К изгнанию, — повысил голос Мишра. Монах снова закудахтал и довольно потер руки. «Да, — с горечью подумала Ашнод, — джиксийцы держали все под контролем с самого начала».

— Урза не поступил бы так низко со своим учеником, — в гневе бросила Ашнод.

Едва отзвучало последнее слово, Ашнод поняла, что совершила ошибку. Лицо Мишры исказила страшная гримаса.

— Не твоего ума дело, как поступил бы в таком случае мой брат! — громовым голосом возгласил император.

Мишра откинулся на спинку трона. Гроза миновала, но в его глазах все еще полыхал огонь.

— Объявляю, что ты не имеешь права оставаться ни здесь, при дворе, ни на территории империи фалладжи. Сегодня же ты уедешь. По всей империи будет разослан приказ — если тебя обнаружат на моей земле после восхода солнца завтра утром, тебя предадут смерти. Мучительной медленной смерти. Понятно ли я изъясняюсь?

Ашнод заглянула Мишре в глаза и кивнула.

— Твои слова прозрачнее, чем вода из оазиса. — Низко поклонившись, Ашнод вышла из тронного зала.

Она помчалась в свои покои, но на полдороге остановилась. «Бессмысленно», — поняла она. Монахи уже там, роются в ее книгах, дневниках, просеивают каждую пылинку в ее лаборатории, присваивают ее открытия, дерутся из-за ее личных вещей. Ничто не доставит им большего удовольствия, чем возможность задержать ее, а затем, под предлогом исполнения приказа Мишры, попытаться убить.

И Ашнод направилась к конюшне, взяла верного вороного — боевого коня, благодаря которому спаслась с поля битвы в Корлисе. Она увозила с собой лишь то, что было на ней надето, и то, что было у нее в голове. Что же, ей придется довольствоваться этим.

Она выехала из дворца и остановила лошадь. Улица вела на запад и на восток. На восток лежала дорога в Аргив, но за ней, несомненно, следят. На запад лежала дорога в неизвестность.

Ашнод повернула коня на запад, в сторону города Терисии, в земли, на которые еще не распространилась ни власть Мишры, ни власть Урзы.

Страж ворот запомнил, куда направилась женщина, и передал эту весть монаху, который и попросил его обратить на это внимание. Тот передал весть своему старшему, который нашептал ее Мишре. Мишра кивнул и занялся разработкой плана следующей военной кампании славной имперской армии.

Глава 26 Механические птицы

Тавнос почти добрался до границы, когда его настиг мак фава. Подмастерье ожидал этого. Ему так везло всю дорогу, что он не мог избавиться от мысли — везение вот-вот закончится.

После побега, вместо того чтобы отправиться в Иотию, он поехал на северо-восток, через пустыню, к перевалам, ведущим в Аргив. Именно благодаря этому маневру его не смогли поймать по горячим следам. Некоторое время он прятался среди саринтских беженцев на берегах Мардуна, передвигаясь исключительно по ночам и только в одиночку. Он предпочитал ехать при мягком свете Туманной луны, но когда ее не было в небе, ему хватало и неверного света Мерцающей луны. В последний вечер ни та, ни другая не взошла, и Тавнос, чувствуя близость цели, рискнул и решился на дневной переход.

Утром он чуть было не расстался и с лошадью, и с собственной жизнью, попав в зону действия одного из изобретений Мишры. Устройство реагировало на внешние воздействия, подобно стражам Урзы, и было скрыто под песком, ожидая незваного гостя.

Едва лошадь Тавноса ступила в область чувствительности прибора, песок под ней запел. Тавнос попытался остановить лошадь, но та против его воли прыгнула что есть сил вперед.

Тавносу снова повезло. Повинуйся его скакун поводьям, ученый попал бы в ловушку. Из-под песка взметнулись провода и металлические захваты с зазубринами и в бешеном ритме забили по земле. К небу поднялся странный, скрежещущий вой. Из-за горизонта на зов стража что-то отозвалось.

Тавнос впился руками в гриву коня, и тот понесся вперед. Тавнос же обернулся.

Стальные прутья еще некоторое время лупили по песку, затем неторопливо спрятались туда, откуда и появились, хитроумно засыпав самих себя песком. Не прошло и минуты, как перед глазами ученого лежала столь же ровная песчаная равнина, как и до того, как он наступил на капкан.

Тавнос почувствовал, как по спине у него пробежала струйка холодного пота. Если бы устройство просто атаковало, то можно было уже не волноваться — ученый сумел ускользнуть из цепких лап машины. Но оно послало кому-то сигнал, известив, что обнаружен враг. И этот кто-то или что-то принял сигнал.

Тавнос что есть силы пришпорил коня и поскакал во весь опор к перевалу, надеясь, что больше капканов не встретится на пути.

В очередной раз оглянувшись, ученый увидел на горизонте столб пыли. Погоня, понял Тавнос и снова пришпорил коня, но когда обернулся снова, то увидел в пыльном облаке черную точку, которая, казалось, рвала пустыню на части, поднимая в небо целые барханы.

Это был механический дракон. Земля под копытами лошади пошла вверх, Тавнос краем глаза отметил выходы скальных пород, покрытые кустарниками. Он решил было спрятаться, но передумал и поскакал к перевалу. Механические драконы в большинстве были машинами неуклюжими, и пробираться по скалам им было нелегко.

Тавнос снова обернулся. Теперь он уже различил отдельные детали в корпусе монстра. Судя по всему, это была одна из последних моделей, менее угловатая, внешне более аккуратная, но ей все равно было далеко до чудовищ, которые уничтожили Кроог. Даже с большого расстояния Тавнос видел, как голова машины дергается вверх и вниз, словно сотрясаемая спазмами.

Тавнос не успел и глазом моргнуть — чудовище открыло в спине люки, и оттуда выдвинулись и развернулись крылья. Раскрывшись полностью, они начали судорожно бить по воздуху, посылая во все стороны солнечные зайчики. Сначала туча пыли увеличилась, затем исчезла — монстр оторвался от земли и набрал высоту.

Тавнос выругался и еще сильнее пришпорил коня, который перешел на галоп.

«Не успею», — подумал ученый. Летающие механические драконы уничтожили почти все воздушные отряды под Томакулом. В аргивском арсенале не было ничего, что могло бы противостоять им.

На миг Тавнос решил бросить лошадь и спрятаться, но передумал. Если ему удастся добраться до входа в узкую расщелину, с которой начинался собственно перевал, то он, вероятно, успеет доскакать до аргивской пограничной заставы прежде, чем его догонит дракон.

Он почти успел.

Тавнос не видел момента атаки, но ощутил давление воздуха в тот миг, когда дракон за его спиной вошел в пике. Раздался рев, и на его спину обрушилась волна жара.

Лошадь отчаянно заржала и оступилась, вышвырнув его из седла. Тавнос полетел вниз, закрыв лицо руками. Ему удалось сгруппироваться и приземлиться на плечо, но сила начального толчка перевернула его на бок и бросила на жесткие камни.

Главный ученый закашлялся от дыма: его лошадь горела заживо и в агонии била по воздуху ногами.

Сожалея о коне, Тавнос все же отметил, что дракон выдохнул горящую желеобразную массу. «Очередная опасность, против которой придется найти средство», — подумал он.

Тавнос взглянул вверх и увидел, что дракон набирает высоту прямо над ним, готовясь ринуться вниз. Ученый был абсолютно беззащитен, он не сомневался, что дракон следит за его перемещениями и намеревается покончить с ним второй атакой.

И тут появились птицы с железными крыльями. Казалось, дракона облепил пчелиный рой. Сначала Тавнос решил, что птицы настоящие. Но, приглядевшись, он понял, что это машины, каждая размером с человека. Они кружились вокруг дракона, пикировали на него, — словно отчаянные воробьи, решившие стаей победить ястреба.

Дракон поднял голову и нанес удар по одной из крылатых машин. Птица ловко увернулась от неуклюжей морды, по движению воздуха определив направление атаки.

Тавнос улыбнулся, несмотря на боль. Он понял, что это были за птицы и кто их построил. И кто додал строителю идею.

Птицы все кружились вокруг дракона. Тому еще удавалось держать высоту, но нападающие были быстрее него, так что ужасающие челюсти монстра, смыкаясь с громким клацанием, хватали воздух. Он изрыгнул пламя, но сумел уничтожить лишь одну птицу. Он никак не мог их отогнать, и, чтобы удержаться на лету, ему приходилось отчаянно работать крыльями.

У нападающих были острые как бритва клювы, и они сумели разрушить часть внешнего корпуса чудовища. В спине мак фава зияли дыры, на которых сконцентрировали свои атаки птицы поменьше.

На глазах Тавноса одна из таких птиц на всей скорости влетела в дыру, пробитую у точки крепления крыла дракона к корпусу. Раздался скрежет, затем звук ломающегося металла, затем небольшой взрыв. Крыло сложилось и начало убираться внутрь корпуса. Дракон зарычал, как будто бы и вправду испытывал боль, и завалился на левое крыло.

Через миг он уже камнем падал вниз. Целое крыло изо всех сил било по воздуху.

Тавнос бросился на землю и накрыл голову руками. В двухстах ярдах от него механический дракон врезался в землю. Даже на таком расстоянии Тавнос едва не изжарился — баки с горючей смесью воспламенились, и в небо поднялся разноцветный огненный шар. Когда Тавнос снова открыл глаза, на месте падения машины лежал лишь обгоревший каркас из металлических ребер. Если у дракона и был экипаж, все его члены погибли.

Металлические птицы развернулись, выстроились клином и полетели на восток вдоль перевала.

Тавнос медленно захромал им вслед, в сторону Аргива.

— Верно, механические птицы, — сказал Урза, опустошив свой любимый кубок. — И ты прав — в основе своей это та самая игрушка, что ты сработал для малыша Харбина.

— Я так и подумал, — ответил Тавнос, усаживаясь в заваленное подушками кресло, каких теперь было большинство в приемной Урзы. Правая рука ученого висела на перевязи, но в остальном бывший подмастерье был цел.

Урза уселся в кресло напротив него. Волосы Верховного Лорда-изобретателя побелели, морщины стали глубже. Со времени их последнего свидания Урза похудел, кроме того, Тавнос знал, что теперь стареющий изобретатель не может читать без очков» Тавнос машинально почесал темя — кажется, он сам начинает лысеть.

— После того как ты… попал в плен, — сказал Урза, — я зашел как-то в детскую к Харбину и вместе с ним перебрал все игрушки, что ты для него сделал. Он точно помнил, в какой последовательности ты их ему дарил, и за всеми бережно ухаживал — каждая работала как часы. И знаешь, некоторые из них придуманы просто гениально.

— Были разные идеи и задумки, но я не ожидал ничего серьезного, — ответил Тавнос.

— В самом деле? — усомнился Урза, хитро улыбнувшись. — По крайней мере твоей птице я сразу нашел применение. Эти летающие драконы — сущие дьяволы, а когда я узнал, что они еще и дышат огнем… — Он воздел руки. — Нам было без тебя трудно. Мы думали, ты погиб.

— Нет, я выжил, — сказал Тавнос. — Хотя и не без потерь. — Ученый сжал пальцы поврежденной правой руки в кулак.

— Я очень рад, — сказал Урза, и Тавнос понял, что учитель говорит искренне. Он даже представил, как Урза сидит за столом, вертит в руках игрушки Харбина и старается не вспоминать о годах работы с Тавносом, чтобы горечь утраты не помешала извлечь все ценное из созданий ученика.

Но Урза не привык долго говорить о чувствах, он перешел к делу.

— Птицы оказались настоящим спасением. Конструкция простая, их можно легко и быстро изготавливать в больших количествах, к тому же на них уходит сравнительно мало металла и других материалов, а натаскивать их на гигантов Мишры мы научились в два счета. Одна из серьезных проблем на этой войне — большие расстояния. Пока новое оружие добирается до фронта, где оно необходимо, противник уже успевает изготовить свое, более мощное оружие. Механические птицы дали нам преимущество в борьбе с драконами, но когда мы, перегруппировавшись, начали новое наступление, выяснилось, что Мишра успел установить на своих границах новых стражей.

— Подземные капканы, — понимающе кивнул Тавнос. — Я наткнулся на такой в день, когда меня чуть не убил механический дракон.

— Да, эти капканы — неприятная штука, — согласился Урза. — Они очень замедляют продвижение армии, а это позволяет брату тщательно готовить контратаки.

— А что это за жидкий огонь? — спросил Тавнос — Я имею в виду жидкость, которую изрыгают новые драконы.

— Какое-то новое изобретение братца, — ответил Урза, — и, судя по всему, из Саринта. Там богатые залежи нефти и еще каких-то ископаемых. Мой братец научился разлагать их на составляющие компоненты, и один из компонентов оказался горючим, как гоблинский порох. Он практически уничтожил нашу армию, но мы успели ввести в бои наших птиц. — Урза помолчал. — Так что Иотия до сих пор наша.

— Как и перевалы, ведущие в Аргив и Корлис, — поддакнул Тавнос.

— Но мы никак не можем продвинуться от наших границ вперед, — уныло продолжил Урза. — Мы вынуждены ждать, пока он сделает первый шаг и начнет атаковать. Судя по всему, у него, как и у нас, не хватает войск для начала серьезного наступления — оголяются границы. Все это требует дополнительных сил и средств.

— По пути к столице я заметил, что литейных мастерских стало больше, — согласился Тавнос.

— Стало больше литейных мастерских, фабрик и шахт, — кивнул Урза. — Мы вырубили почти все леса в Корлисе, мы покупаем сталь у сардских гномов. Купцы начинают роптать, их не устраивает, что на север уходит золото, они уговаривают нас начать кампанию и против гномов. Они хотят, чтобы мы присоединили гномьи земли к королевству и получили бы доступ к их ресурсам практически даром.

— И что ты думаешь об этом? — спросил Тавнос, понимая, что точней было бы спросить: «Что ты решил?»

— Я не хочу нападать просто так, должен быть серьезный повод, — ответил изобретатель, — но я не хочу и слишком сближаться с ними. Я им не доверяю — доверять им только потому, что они постоянно твердят, что боятся фалладжи и доверяют нам? Джиксийцы нас на этом и провели.

Тавнос кивнул. После его возвращения все члены Братства Джикса были немедленно выдворены из страны — когда выяснилось, что они работают советниками и при дворе Мишры.

— Пока тебя не было, монахи пробрались даже в школу, представляешь? — сказал Урза. — Прямо под носом у Рихло. Когда все выяснилось, он чуть не сгорел со стыда.

— Мне приятно сознавать, что пребывание в плену оказалось полезным, — сказал Тавнос.

Собеседники замолчали. Урза нахмурился, затем потер ладони.

— Я и над твоими глиняными воинами поработал, — сказал он наконец. — У меня родилась идея — использовать только глину, без скелета. Она лучше поддается обработке.

Тавнос искоса взглянул на своего учителя.

— Урза, тебя что-то беспокоит, не так ли? — Он слишком хорошо знал изобретателя, чтобы понять с полуслова — тот что-то недоговаривает.

Защитник отечества собрался было возражать, поднял руку, затем покачал головой и насупился.

— Харбин, меня беспокоит Харбин, — выдавил он наконец. — Он хочет быть пилотом орнитоптера.

Тавнос кивнул:

— Он приезжал меня встречать, и по дороге мы говорили с ним об этом.

— Понесся как ураган, едва только в Пенрегоне стало известно о твоем возвращении, — сказал Урза. — А когда пришли вести о поражении под Томакулом и гибели армии, мы едва удержали его — он рвался вступить в армию. Чтобы отомстить за тебя, понимаешь.

— Понимаю, — мрачно ответил Тавнос.

— Его мать не находила себе места от беспокойства, — сказал Урза, качая головой и отводя взгляд. — Я много раз возвращался с войны — Харбин ни разу не встречал меня.

Тавнос пожал плечами:

— Я уверен, он испытывает к тебе глубокое уважение.

— Уважение, да, — раздраженно закивал Урза. — Он всегда крайне вежлив и любезен. Этому мать его хорошо выучила, ничего не скажешь. Но мы по-настоящему ни разу не поговорили. Про игрушки, что ты ему дарил, он знал все, но более глубокого интереса к машинам не проявляет. Он одарен, бесспорно, но у него нет главного — пытливости и любознательности. А уж как он про тебя рассказывает, любо-дорого слушать. Ты для него герой.

— Он очень уважает тебя, — повторил Тавнос — А я просто был рядом, пока он рос.

— Да, — тихо сказал Урза и замолчал, задумавшись. Затем он продолжил: — Так, значит, он сказал тебе, что хочет летать на орнитоптере?

— Думаю, об этом он хотел сказать сразу. Но он все-таки сначала справился о моем здоровье, — улыбнулся Тавнос.

— И что ты думаешь? — Урза поднял брови. Тавнос вздохнул:

— Ему уже четырнадцать. Самый возраст, чтобы начать учиться летать. Он все схватывает, что называется, на лету, умен, как ты и сам заметил. Из него получится отличный пилот.

— Если я позволю ему учиться, его мать убьет меня, — сказал Урза. — Она и слышать не хочет, чтобы ее сын имел хоть какое-то отношение к армии. Она хочет, чтобы он был в безопасности, и считает, что ему лучше стать государственным деятелем, возглавить правительство. Ты представляешь, она уже невесту ему подыскала, собирается женить его, как только он достигнет совершеннолетия.

— Он мне и об этом рассказал, — сказал Тавнос.

— Она мне много писала об этом, — сказал Урза, кивнув в сторону пачки писем, ни на одно из которых Урза ответить не удосужился. — Хорошая семья, потомственные аргивские дворяне. — Он снова потер руки. — Но вот в чем дело-то. На войне нужны люди. Люди. Я даже фабрики теперь перевожу на автоматический режим работы — нужны люди на фронте, и мужчины, и женщины. Я попробовал привлечь к работе гоблинов-рабов, но от них больше вреда, чем пользы. Я требую, чтобы аргивяне — каждый — принесли себя в жертву этой войне, и я не имею права прикрывать своего сына! Но если я этого не сделаю, у его матери разорвется сердце. Этого я тоже допустить не могу.

Тавнос в упор взглянул на учителя. Урза с легкостью разбирался в сложнейших механизмах, но жизнь нередко ставила его в тупик.

— Я думаю, мальчику стоит разрешить начать обучение, — сказал наконец Тавнос, тщательно взвесив каждое слово.

— Что ж, он сумел убедить тебя, — хмыкнул Урза.

— Что верно, то верно, — сказал бывший подмастерье. — Он умен, у него отличная реакция. Если ты хочешь видеть его лидером, руководителем, лучше начать обучать его этому сейчас.

— Но его мать… — начал Урза.

— Ей придется с этим смириться, — отрезал Тавнос. — Я поговорю с ней, постараюсь убедить.

Урза покачал головой:

— Если он погибнет в бою…

— Я ни слова не сказал про участие в боях, — прервал его Тавнос. Урза смерил его непонимающим взглядом, и подмастерье продолжил: — Для начала надо отдать его в летную школу. Потом зачислить в эскадрилью, выполняющую задания исключительно в мирных регионах королевства. Например, при подготовке к наступлению назначить его фельдъегерем — пусть возит секретную почту из Пенрегона в Корлис. Кроме того, есть разведка, съемка местности с воздуха. У пилотов орнитоптеров масса работы, не связанной непосредственно с боевыми действиями.

Урза глядел в пол.

— Ему это не понравится.

— Что же, он будет жаловаться, — сказал Тавнос. — Но когда он в конце концов придет к тебе, ты ему скажешь, что негоже тебе, Верховному Лорду-изобретателю и Защитнику отечества, использовать свое положение в интересах сына и отправлять его на фронт в поисках славы вне очереди, в то время как на передовую давно рвутся многие достойные молодые люди.

Урза почесал затылок:

— Услышав это, он просто взбесится.

— Еще бы, — сказал Тавнос. — Понимаешь, у меня тоже нет ни малейшего желания подвергать Харбина опасности. Но, полагаю, прятать его за семью печатями, ограждать от реальной жизни нельзя, эта навредит ему. Урза засмеялся и поднял свой тяжелый, полный вина кубок.

— Как хорошо, что ты вернулся, Тавнос. Без тебя я как без рук.

— И мне тебя не хватает, Урза, — сказал Тавнос, поднимая в ответ кубок. Но не успел он закончить, как за дверью раздались шаги. Кто-то бежал по коридору. Оба ученых повернулись к двери. На пороге стояла запыхавшаяся вестница.

— Главный ученый, — поклонилась она, — Верховный Лорд-изобретатель. — Не отдышавшись, она выпалила: — Сообщение от наших разведчиков. Армия Мишры выступила из столицы.

Тавнос и Урза переглянулись, затем Урза спросил:

— В каком направлении? На Иотию? К перевалам? Посланница покачала головой и сделала глубокий вдох.

— На запад, его армия идет на запад. И ее цель — город Терисия.

Глава 27 Силекс

Башни из слоновой кости пожирало пламя. Год назад враг неожиданно пересек пустыню и с первой же атаки сломил сопротивление защитников, однако те все же сумели закрыть ворота и опустить решетку. Нападающих были сотни тысяч: суровые пустынные жители и бездушные машины. С востока каждый день подходили новые отряды, казалось, это полчища голодной саранчи. Они разграбили земли вокруг города, что, невозможно было унести с собой, они сжигали.

Но взять город им не удалось. Ворота закрылись у них перед носом, и войска вынуждены были отойти. Весной следующего года они вернулись, прихватив с собой комплект осадных машин, тараны и механических драконов.

Они начали осаду, медленную, изнурительную и страшную. Башни держали врага на расстоянии, он не мог подойти к стенам, не попав под мощнейший обстрел. Город закрылся и ощетинился армией баллист, лучников и катапульт.

Летающий механический дракон попытался сжечь город, перелетев через стены, но его мгновенно уничтожили мощным огнем башен и защитных орудий. Взрыв был такой силы, что больше драконы Мишры не летали над Терисией.

Никаких объяснений причин осады города не последовало. Город пытался вызвать противника на переговоры, но все попытки были встречены в штыки — в буквальном смысле слова.

Наступившая зима дала городу передышку, городской совет восстановил запасы продовольствия, вывез раненых и укрепил защитные сооружения. Союз продолжал свои изыскания.

Шли месяцы, осада продолжалась, ни одна из сторон не выказывала признаков усталости. Ученые башен из слоновой кости умудрялись удерживать на месте одну из сильнейших армий континента и продолжали работу над раскрытием тайны третьего пути, который — они надеялись — победит и Мишру, и Урзу.

Как предсказывал Фелдон, путь, начертанный Хуркиль, проходил через медитации. Следовало сконцентрироваться на воспоминаниях о родине, что помогало извлечь неизвестную доселе энергию. Хуркиль открыла ее существование, а архимандрит дала ей название — мана. Лоран считала, что это название вводит людей в заблуждение — слишком оно отдает сказками про фалладжийских колдунов, слишком ненаучно. Как бы то ни было, архимандриту удалось преуспеть в изучении маны, она сумела разложить ее на составляющие, а затем обратить их против пустынных воинов.

Но теперь Хуркиль мертва, архимандрит пропала без вести, город белых башен предан и оккупирован фалладжи. Башни окружили враги — воины Мишры брали их одну за другой.

В башне архимандрита, одной из немногих сохранившихся после взятия стен, царило замешательство. В парадном зале Драфна громовым голосом отдавал приказы сумифским стражам, готовясь к последней вылазке. Его лысина едва виднелась из-за плеч высоких стражей, но голос лат-намского ученого звучал громко.

Драфна залез на стул, чтобы его лучше слышали, и Лоран увидела в его глазах бешеную ярость, которая все больше овладевала ученым со дня гибели Хуркиль.

Он был рядом с женой в тот день, когда она погибла, когда их предали монахи-джиксийцы.

Союз сумел защититься от внешних опасностей, но не разглядел внутреннюю. Ученые не обращали внимания на группу машинопоклонников, позволяя тем подслушивать, жадно внимая речам других. Так что джиксийцы многое узнали в Терисии. Ученые считали их безвредным, хотя и отсталым народом, но когда те решили, что узнали достаточно, то предали своих учителей и открыли врагу ворота.

Хуркиль, от которой ничто не ускользало, поняла, что происходит, и уговорила Драфну собрать немногих оставшихся верными стражей. Отряд Драфны попытался отбить атаку фалладжи на подступах к городу. Но войска Мишры знали о предательстве заранее — во главе передового отряда пустынников шествовали три механических дракона.

Отряд Драфны был рассеян наступающим противником, и драконы пошли вперед. Именно тогда Хуркиль продемонстрировала нападавшим силу Союза.

Лоран находилась в это время в одной из ближних к воротам башен, координируя огонь катапульт по драконам, Хуркиль же вышла к распахнутым воротам города и в какой-то момент оказалась одна против трех механических чудовищ. Хрупкая островитянка с распущенными черными волосами, развевающимися за спиной, закрыла глаза и в молчании воздела руки к небу. Мир вокруг нее начал меняться.

Ее окружил свет, сапфирный свет, сине-голубой, как море возле острова Лат-Нам. Свет распространялся вокруг нее медленно и неотвратимо. Отряды нападавших замедлили шаг, а механические драконы…

…исчезли. Они не были уничтожены, они не сломались, они не отступили. Они просто растворились в воздухе. Вокруг них светлело и светлело, а они постепенно превращались в цветной туман.

Потом этот туман рассеялся, а вместе с ним исчезли и драконы. Они; исчезли благодаря силе женщины.

Обессиленная Хуркиль рухнула на землю — этим не преминули воспользоваться воины Мишры. Сапфировый свет вокруг Хуркиль сначала померк, затем и вовсе пропал. Хуркиль сумела победить машины, но воины, сопровождавшие их, устояли.

Лоран увидела, как Драфна с отрядом пытается прорваться туда, где последний раз видели его жену, но было поздно. Ученый был вынужден отступить, а сам город пал под натиском вражеских войск.

Город разграбили и сожгли, население вырезали, стеклянные крыши домов разбили. Засевшие в башнях ученые засыпали ведущие в город подземные ходы, запечатали окна, чтобы внутрь не проникали дым и крики гибнущих, и приготовились к худшему. Башни сдавались одна за другой.

Надежды на избавление не было. Незадолго до падения города Лоран получила — с многомесячным опозданием — весточку от своего старинного друга из Аргива: он писал, что сардские гномы подняли восстание. Лоран поняла, что Урза будет занят подавлением восстания, а кроме него на западе никто не мог помочь в противостоянии с Мишрой.

Недолгую передышку подарила ученым природа. Из пустыни задул ветер, принесший тяжелые тучи песка, видимость сократилась до нескольких ярдов, и армия Мишры вынуждена была прекратить боевые действия. Песчаная буря позволила людям бежать из города. Поговаривали, что среди беглецов была и архимандрит, многие считали, что ее давно взял в плен Мишра, некоторые и вовсе утверждали, что песчаная буря — ее рук дело.

Но буря не может длиться вечно, и враг скоро продолжит победное шествие от башни к башне. Ученые решили покинуть город: в городе были сотни подземных ходов, и некоторые из них остались в целости. Беглец мог спокойно добраться до низин, а оттуда и до моря.

Драфна отдавал приказ за приказом, сумифцы неторопливо повиновались ему. Лоран огляделась вокруг, но Фелдона не увидела. Она была уверена, что он уже добрался до главной башни.

Она обнаружила северянина в его покоях. Он внимательно разглядывал силекс из Голгота; услышав, что кто-то вошел, он вздохнул и поднял глаза от медной чаши.

— Наполни меня воспоминаниями и начни все сначала, — сказал он. — Обрей все наголо, сотри все с лица земли, как это умеют ледники.

— Это было бы неплохо — если, конечно, чаша и вправду может это сделать, — сказала Лоран. — Впрочем, мне кажется, что тот, кто наполнит ее своими воспоминаниями, подвергнется не меньшей опасности, чем враг, на которого он направит ее силу.

Фелдон буркнул что-то неразборчивое и встал на ноги.

— Согласен. Драфна приказал мне собрать в башне все, что может нам помочь, прежде всего машины. Он намерен выйти из башни и проложить путь на свободу с оружием в руках — говорит, если придется, дойдет до Лат-Нама. Он нынче в странном расположении духа. Мне кажется, ему хочется погибнуть. Как бы то ни было, все, что я нашел, я отправил к нему на первый этаж, но эту вещь… — Его голос стих — Фелдон коснулся пальцем края чаши.

— Думаете, это сработает? — спросила Лоран. — Она и в самом деле может положить конец всему, как на ней написано?

Фелдон посмотрел на аргивянку в упор.

— Может, нам стоит поставить эксперимент? — спросил он.

Лоран долгое время в задумчивости смотрела на чашу. Наконец она покачала головой:

— Мы слишком мало о ней знаем. Фелдон кивнул:

— Согласен. Но если мы не собираемся применять ее по назначению, что же нам тогда с ней делать?

— Уничтожить ее, — твердо сказала Лоран.

— Не думаю, что это в наших силах, — сказал Фелдон. — Она пролежала на дне моря десятки — а то и сотни — лет, и с ней ничего не сталось. Я пытался соскоблить с нее хотя бы пылинку металла — понять, из чего она изготовлена, но ни один резец даже не оцарапал ее. Может быть, Хуркиль с ее маной удалось бы… — Северянин снова замолчал, разглядывая чашу. — Не хочу отдавать ее Драфне, — сказал он.

— Вы боитесь, что он ее потеряет? — спросила Лоран.

— Боюсь, он ею воспользуется — в соответствии с инструкцией, — поправил ее Фелдон. — С тех пор как Хуркиль нет с нами, он, как бы это сказать, ведет себя странно. Мне кажется, ему безразлично, выживет в конце концов кто-нибудь в этом мире или нет.

— Его мир погиб вместе с его женой, — сказала Лоран, и Фелдон кивнул ей в ответ. — Так что лучше возьмите ее с собой. Нам уже пора.

— Я стар и хром, далеко мне с ней не уйти, — возразил Фелдон, со значением стукнув посохом по больной ноге. — Я, конечно, попытаюсь спастись, но, думаю, мне лучше путешествовать налегке.

Лоран ответила не сразу:

— Вы хотите, чтобы чашу взяла я. К этому все и шло. Фелдон как-то неуверенно пожал плечами:

— Вы ведь тоже собираетесь покинуть город — или по подземным ходам, или с Драфной.

— Мне больше нравятся подземелья, — ответила Лоран. — Но вы отправитесь со мной.

— Повторяю, я хромой старик, — сказал Фелдон, — Без меня вы быстрее скроетесь. К тому же, если мы разделимся, больше шансов сохранить наши знания. Близ ледника Роном есть маленький городок Кетха. Предлагаю встретиться там через год — если будем живы. Но чашу, так или иначе, придется забрать вам.

Лоран недовольно сжала губы:

— Почему я?

— Вы пытались научиться медитировать? — спросил Фелдон. — Вы научились извлекать ману?

Лоран развела руками:

— Я не думаю, что это магия. Это просто эффект природы, которого мы пока не понимаем.

Фелдон откинулся на спинку кресла.

— Я понимаю, что вы ответили «нет».

Лоран посмотрела на Фелдона, затем на чашу. Он, как всегда, был прав. Она не сумела научиться медитировать, то ли потому, что ее воспоминания о родной стране были слишком смутными, то ли потому, что ее родина находилась слишком далеко отсюда. А может быть, дело в том, что той родины, которую она помнила, больше нет. Она задумалась: возможно, это один из основных вопросов этой новой науки. Она покачала головой.

— Что же, вот поэтому-то силекс должны забрать именно вы, — сказал Фелдон. — У меня кое-что получалось, хотя я вспоминал ледяные горы. Эффект у всех разный. Но вы ни разу не медитировали, так что вы — лучший кандидат на пост хранителя чаши.

— Конечно, в момент слабости я просто не смогу ею воспользоваться, — без выражения сказала Лоран.

Фелдон взглянул на нее и тяжело вздохнул.

Лоран взяла чашу в руки. У нее тут же потемнело в глазах, и она едва не выронила силекс, но затем справилась с собой и попыталась прикинуть вес предмета. Обратившись к Фелдону, она спросила:

— В чем мне ее нести?

Фелдон положил на стол видавший виды заплечный мешок, с которым он когда-то бродил среди ледников. Лоран опустила чашу в мешок — и ее снова охватил необъяснимый ужас, который испытывал всякий, кто к ней прикасался.

Лоран и Фелдон простились и обнялись со слезами на глазах.

— Пойдемте со мной, — повторила она снова.

— Нет, мы разбежимся в разные стороны, как перепуганные гусята, — сказал Фелдон. — Тогда им будет сложнее поймать нас — точнее, переловить.

— Берегите себя, — сказала Лоран.

— Вы тоже, — ответил Фелдон. И аргивянка вышла. Оставшись один, Фелдон сложил оставшиеся вещи в другой заплечный мешок. На миг он замер, прислушиваясь к доносящимся снизу крикам Драфны — тот строил стражей для атаки. Фелдон подумал, успела ли Лоран уже добраться до подземного хода, и решил, что успела. Он надеялся лишь на то, что войска Мишры и предатели-джиксийцы до сих пор не нашли этот подземный ход.

С улицы донесся характерный звук — распахнулись ворота башни, раздались боевые кличи стражников Драфны. Фелдон, криво усмехнувшись, пожелал им удачи.

Фелдон досчитал до ста, рассчитывая, что за это время отряд Драфны успел покинуть башню, затем еще раз досчитал до ста, взял посох и не спеша стал спускаться по ступеням в подземелье. На каждый шаг хромой ноги он произносил молитвы: за себя, за выживших ученых, за Драфну, за архимандрита, за Лоран. Прежде всего за Лоран.

Прошел месяц.

Лоран истекала кровью на груде камней у подножия горы. У ученой были переломаны ребра. Неподалеку лежал, сверкая на солнце, вывалившийся из заплечного мешка силекс.

Она добралась до предгорий Колегканских гор. Люди, спасшиеся от гибели, просачивались сквозь заградительные отряды Мишры как вода сквозь сито. Лоран присоединилась к группе беженцев из Юмока, которые собирались вернуться в свои горные дома.

Беда настигла их у подножия перевала: они попали в камнепад. Сначала Лоран различала крики несчастных, затем они потонули в грохоте падающих глыб.

«За что, за что нам все это, ведь мы столько вынесли», — повторяла она и взмолилась древним, давно забытым богам. И еще одна мысль не давала ей покоя: похоже, этот камнепад не случаен.

Лоран была права. Как только пыль осела, она увидела, что среди глыб ходят люди.

Сначала аргивянка решила, что это беженцы из ее каравана, которым посчастливилось выжить. Она попыталась поднять правую руку, чтобы привлечь к себе внимание, но не смогла: на месте правого бока было большое кровавое пятно, и, чтобы увидеть его, ей с трудом удалось повернуть голову.

Как-то вдруг она поняла, что среди камней ходят вовсе не юмокцы, а люди, одетые в покрытые шипами доспехи и тяжелые кожаные плащи. Наткнувшись на очередное тело, они безжалостно тыкали в него мечами.

«Мародеры!» — догадалась Лоран. Они-то и спустили со склона камнепад. Они погребли заживо целый караван, чтобы его проще было ограбить.

Она вскрикнула от боли, и в тот же миг над ней раздался голос:

— Здесь есть живые! — Голос звучал глухо, — видимо, его хозяин говорил, не сняв шлем.

— Отлично, — ответил другой голос, на этот раз женский. — А я уже боялась, капитан, что вы переусердствовали.

Лоран хотела повернуться, чтобы взглянуть на говоривших, но не смогла из-за раны. Тут. на плечо легла тяжелая рука в железной перчатке, и боль — как круги на воде — начала расходиться по всему телу. Перед ее глазами возникло лицо — нет, забрало шлема. Вылитый мститель Урзы, разве только в щелях для глаз были видны человеческие зрачки.

Не сказать, чтобы в этих глазах светились тепло и надежда, но по крайней мере это были живые человеческие глаза.

— Итак, он жив или мертв? — спросил женский голос.

— Жив, но осталось ему недолго, — ответил мужчина со скрытым забралом лицом. Он дышал почти так же неровно, как и Лоран, и тут аргивянка поняла, что она видит в его зрачках. Боль. Глаза мужчины были налиты болью.

— То, что надо, — сказала женщина. Мужчина отошел в сторону, и Лоран увидела его повелительницу. Та была одета в похожие доспехи, но ходила с непокрытой головой. На латы ниспадали длинные рыжие кудри.

— Мы охотимся за информацией, — холодно продолжила женщина, — так что она может спокойно умереть, как только передаст ее нам. — В глазах рыжеволосой не было и намека на сочувствие.

— Госпожа, смотрите, что тут лежит, — сказал вернувшийся солдат. В руках у него был силекс.

Наверное, Лоран попыталась дернуться, скорчилась от боли, силилась что-то сказать. Потом она вспоминала лишь одно — сильную боль, боль, пронзившую ее тело, словно сотня острых клинков. Когда она снова пришла в себя, рыжеволосая предводительница мародеров внимательно разглядывала силекс.

«Должно быть, это та самая Ашнод», — поняла вдруг аргивянка. Ходили слухи, что Мишра изгнал Ашнод. Что же она тут делает, откуда у нее солдаты?

— Любопытная вещица, — сказала Ашнод, пробежав пальцами по внутренней поверхности чаши и ощупав начертанные на Ней значки. — Прелюбопытнейшая, чтоб мне провалиться! И, кажется, наша умирающая кое-что знает о ней. Подруга! Вижу, ты не из Юмока, и ты не фалладжи. Держу пари, ты ученая, да к тому же с востока, не так ли?

Лоран промолчала, она мечтала умереть прежде, чем с ней случится что-нибудь ужасное. О жестокости Ашнод ходили легенды.

Следующие слова рыжеволосой женщина заставили Лоран вздрогнуть:

— Капитан, придется нам выходить эту даму. Какой толк разговаривать с больной женщиной? А вот со здоровой мы наговоримся вдоволь. Я совершенно в этом убеждена.

Лоран хотела умереть.

Глава 28 Аргот

Гвенна наблюдала за своим кощуном с «насеста» на переплетенных верхних ветвях деревьев родного леса. Она его первая заметила, поэтому это был ее личный кощун. Все остальные уже отправились в деревню, чтобы отправить сообщение в Цитанул, во дворец Титании. Следовало запросить решение в связи с происшедшим. Пока официальное решение не принято и не оглашено, Гвенна должна была следить за кощуном и судить его.

Ей никогда раньше не приходилось сталкиваться с кощунами, но она слышала рассказы о них, она знала, что кощуны появлялись на острове во все времена, они все выглядели по-разному. Схожесть их заключалась лишь в том, что все они были родом не с Аргота — обычно их прибивало к берегу ураганами, которые служили защитой острову. В общем, все кощуны были одинаковые — у них не было связи с землей, они не понимали ее.

Этот кощун принадлежал к человеческому роду, как друиды из Цитанула, единственного настоящего города на Арготе. Ростом кощун был выше друидов, его светлые, песочного цвета волосы были собраны на затылке в хвост. На кощуне были синие брюки, белая рубашка и синий жилет, который сейчас висел на борту его корабля. Кощун произнес что-то на неизвестном Гвенне языке и ударил свою машину ногой. Гвенна решила, что это, очевидно, ругательство на человечьем языке, призыв к человечьим богам, которые, впрочем, никогда на них не отвечали.

Гвенна же принадлежала к эльфийскому роду, как и большинство коренных жителей Аргота. Ну были, конечно, всякие феи и прочие лесные жители, но эльфы — самые изящные, самые умные — считались лучшей из всех арготских рас — по крайней мере с точки зрения Гвенны. Были, конечно, и люди, весьма немногочисленные, но они занимались в основном своими священными делами и сидели в своих каменных кельях. Гвенна никак не могла взять в толк, почему почти все кощуны из старинных рассказов человечьего рода — ведь в мире так много эльфов!

Кощуны почти всегда приплывали по морю — их корабли терпели крушение на окружающих остров рифах или тонули в водоворотах, опоясывающих рифы. Обычно до острова они добирались истощенными, измученными и слабыми, и, когда подходило время их убить, они почти или вовсе не сопротивлялись. Но этот прибыл по воздуху и, видимо, поэтому выглядел здоровым и сильным.

Корабль кощуна был похож на раненую птицу, свернувшуюся на белоснежном прибрежном песке. Если бы Гвенна своими глазами не видела, как эта штука появилась из воздуха и приземлилась на берег, она бы ни за что не поверила, что она может летать. Правду сказать, летать она не умела — вот пикировать умела, она камнем падала с неба и выровнялась лишь в последний миг, перед самой землей. Но и это ей не помогло, судя по жуткому треску, раздавшемуся при падении на песок. Одно из крыльев сломалось и лежало теперь на земле.

В отношении кощунов законы Титании были суровы, но справедливы. За кощунами полагалось следить, извещать об их появлении Цитанул и королевский дворец Титании. Если кощун наносил острову ущерб (а рано или поздно это обязательно происходило), то его следовало уничтожить.

Гвенна никак не могла понять, почему нужно было уничтожать этого конкретного кощуна — ее личного, но таков закон Титании, которая служила великой богине Гее. Личный кощун Гвенны выглядел совершенно безобидным и не походил на просоленных морской водой дикарей из старых сказок. Но таков был закон ее родины: нужно следить за кощуном, помнить его преступления против земли, а затем, как только придет приговор суда — смертный, естественно, его немедленно исполнить, пока кощун не нанес еще больший ущерб.

Так что Гвенна с прилежанием выполняла свой долг — следила за кощуном.

Харбин еще раз обошел вокруг поврежденного орнитоптера, снова пнул его ногой. К сожалению, крыло сломано. Впрочем, настроение у пилота немного поднялось.

Когда отец согласился отпустить его учиться, Харбин представлял, как поведет в бой свою машину. Вместо этого он десять с лишним лет выполнял скучные рутинные поручения — доставлял королевские послания и приказы в разные концы Соединенного королевства Аргива, Корлиса и Иотии, осуществлял съемку местности вдоль северных берегов Мальпири, возил многочисленных дипломатов и чиновников из Кроога в Пенрегон и обратно. Нет, Харбин понимал — все это очень важно, но война слишком далеко.

Он попытался перевестись в боевое или хотя бы охранное подразделение, но родители не поддержали его. Мать не уставала напоминать, что вообще была против полетов. Отец всегда вел себя отстраненно-холодно и всякий раз говорил, что не имеет права злоупотреблять властью и излишне потакать сыну. В этом был весь отец — конкретный ответ на конкретный вопрос. Даже дядя Тавнос, несмотря на всю свою благожелательность, не собирался и пальцем пошевелить, чтобы помочь Харбину изменить жизнь.

Нет, у него действительно очень интересная и увлекательная работа. Однажды, например, на него напали люди из племени мальпири — он не там приземлился; ему четыре раза удалось засечь диверсионные отряды фалладжи, да к тому же в один из этих разов за ним погнался летающий механический дракон, но он его перехитрил и заманил поближе к одной из сторожевых башен, откуда его атаковали и уничтожили механические птицы. И все-таки большинство пилотов сейчас находились на фронте, а он все сидел в тылу, в относительной безопасности.

Харбин был готов поклясться, что это заговор — заговор его родителей и дяди Тавноса, и заговор очевидный. Когда он снова попытался перевестись в боевое подразделение, ему ответили, что он получает последнее задание, после чего его направляют в школу пилотов преподавать новичкам. Ведь он самый подходящий кандидат — ему двадцать шесть, он прекрасно знает современные модели орнитоптеров. Его жена Мелана обрадовалась этой новости, но она большую часть времени проводила со свекровью и под ее влиянием, поэтому она еще больше порадовалась последнему вылету Харбина.

Шелест листьев насторожил его. Харбин огляделся, рука инстинктивно потянулась к эфесу меча. Шелест продолжался, и через некоторое время из непроницаемой на глаз листвы появилась пара глаз на разноцветных ножках. Глаза моргнули — то ли ослепленные солнечным светом, то ли удивленные видом Харбина, и спрятались обратно в листву. Харбин успел заметить, как среди листьев движется что-то, выкрашенное в желтые и черные полосы. За ним наблюдала лесная улитка — но очень крупная, размером примерно с самого Харбина. Во всяком случае, улитка испугалась Харбина больше, чем он ее.

Молодой человек тряхнул головой и заметил, что все еще сжимает в руке эфес меча. Клинок был изготовлен из одного из «новых металлов» дяди Тавноса — более легких, прочных и гибких, чем те, что шли на клинки прежде. Новые клинки отлично зарекомендовали себя в боях и сыграли решающую роль в исходе ряда битв с машинами Мишры.

На поясе у Харбина висел один из первых новых клинков, да и его орнитоптер был одним из первых представителей последнего поколения — легкие машины с более длинными крыльями. Если бы у него была машина с крыльями покороче, она бы не выдержала того жуткого урагана, который и вынес его на незнакомый берег.

«На этот раз, — подумал Харбин, — стремление родителей контролировать и защищать спасло мне жизнь».

Харбин спокойно облетал корлисийское побережье, как вдруг начался ураган. Молодой человек попытался уйти в сторону, но ураган гнал его дальше в море. Тогда Харбин попробовал подняться выше урагана, но как бы высоко он ни бросал машину, грозовые облака и свистящий ветер ни на минуту не оставляли его в покое. Казалось, ураган действовал сознательно и по собственной воле.

Тогда Харбин принял решение лететь к центру урагана, и три дня подряд яростная стихия проверяла на прочность его орнитоптер. Ветер грозил сломать крылья и сорвать с кабины защитный колпак, молнии то и дело пытались прошить летательный аппарат насквозь. Вдоль несущих штанг крыльев и ведущих тросов танцевали странные электрические огоньки. Самый жуткий момент наступил, когда орнитоптер и вовсе перевернулся вверх брюхом, и Харбин с ужасом наблюдал в течение нескольких мгновений, как навстречу ему летит стена воды; он успел снова подчинить себе крылатую машину и вернуться в нормальное положение.

Затем ураган внезапно кончился, засияло чистое безоблачное небо. За спиной Харбина кипел ураган, а впереди виднелась земля, гигантское зеленое пространство. Там, где земля соприкасалась с морем, светлела узкая полоска песка. Три дня непрерывной битвы со стихией так утомили Харбина, что он с трудом посадил истрепанный ветрами орнитоптер. В момент посадки Харбину показалось, что машина издала какой-то странный звук, будто что-то лопнуло или треснуло, но он так устал, что почти выпал из кабины и тут же заснул — прямо на песке, укрытый одним из полусложенных крыльев.

Когда он проснулся, был полдень. Харбин не знал, сколько он проспал, — может, несколько часов, а может, и несколько дней. Его никто не потревожил, и, к счастью, выяснилось, что он умудрился посадить машину выше линии прилива. Стряхнув с формы песок, молодой человек оглядел окрестности.

Харбин находился на длинной полосе песка такой белизны, что на него было больно смотреть. На сапфирно-голубом небе не было видно ни облачка, хотя ближе к линии горизонта небо казалось белым, дальше оно серело, а вдалеке становилось черным: там все еще бушевал ураган.

Взгляду, направленному от моря, открывались зеленые джунгли, где, по-видимому, никогда не ступала нога человека. Начинались они еще на берегу полосой непролазной низкорослой зелени, за которой возвышались гигантские деревья с белой корой, каких Харбин никогда не видел. Лес был настолько древний, что верхние ветви деревьев сплелись друг с другом в подобие гигантской паутины,

Харбин подумал, что так, наверное, мог выглядеть Аргив в те времена, когда прапрадед отца и Мишры даже не задумывался о рождении их деда, во времена, которые безвозвратно ушли в прошлое, когда страна еще не была превращена в один гигантский рудник, когда фабричный дым не заслонял от людей небо. Наверное, так выглядит рай, решил молодой человек.

Он посмотрел, в какой стороне находится солнце, и понял, что оказался вдали от цивилизованных мест, далеко на юге, южнее южной оконечности корлисийского побережья. Но долготу он определить решительно не мог — дом мог оказаться и на севере, и на северо-западе, и на северо-востоке. Харбин решил, что скорее всего если он полетит на северо-запад, то доберется до другого берега океана. Когда-нибудь.

Аргивянин осмотрел машину. Она была практически цела, кое-где полопались тросы и провода, некоторые детали истерлись. Основной проблемой оказалась трещина в распорке правого крыла. Харбин понимал: прежде чем он сможет снова рискнуть и. преодолеть стену урагана, ему нужно заменить эту деталь.

На всякий случай он еще раз пнул машину, но более ласково. Затем он открыл крышку в корпусе и достал ремонтный набор — железный ящик с инструментами, который в обязательном порядке нес на себе каждый орнитоптер. В ящике он обнаружил молоток, топор, пилу, куски проволоки и запасные тяги для крыльев, мотки тонкой резины и стальные иглы для зашивания дыр в крыльях, моток веревки. Харбин засунул руку поглубже. Ага — рыболовные крючки, рулетка, неприкосновенный запас продуктов, кремень и кресало, широкополая шляпа от солнца. Разложив перед собой все это, Харбин снова подумал об отце. Несомненно, его родитель тщательно обдумал, что может понадобиться пилоту, потерпевшему крушение. Наверняка он представил себе, что Харбин терпит крушение, потом прикинул, что сыну потребуется, а потом сложил все это в ящик.

Харбин принялся грызть кусок копченого мяса и снова несколько раз обошел вокруг орнитоптера. Если бы не трещина в главной распорке, он мог бы тут же взлететь. Но это невозможно, значит, надо найти подходящее дерево и изготовить из него новую распорку.

Придется идти в джунгли. Да-да, вот в эти самые джунгли, где живут гигантские черно-желтые полосатые улитки.

Харбин внушил себе, что улитки — самое страшное, что может угрожать ему в девственном лесу, взял топор и направился под зеленый полог.

Законы Титании о кощунах были очень конкретны и строги, и Гвенна в общем-то знала, какой ответ придет на ее запрос. Несмотря на это, она продолжала следовать букве закона. Она продолжала следить за кощуном.

Дворец Титании ответит, что, если кощун не нанес ущерба земле, его следует захватить в плен. Если же он нанес ущерб земле, его следует убить. Процесс отправки запроса во дворец и ожидание ответа были долгими, поэтому представлялось абсолютно неизбежным, что за это время кощун обязательно нанесет земле ущерб, подписав тем самым себе приговор.

Гвенна почувствовала неясную симпатию к кощуну. Он же не знал, что обрек себя на смерть, украв то, что по праву принадлежит одной лишь Гее.

Титания, видимо, специально так все задумала. Титания говорила от имени богини Геи, а эльфы, феи и прочий лесной народ внимали.

Кощун осторожно продвигался сквозь заросли на опушку, с трудом находя дорогу в густой растительности. Мелкие кустарники и плющ хватали его за штаны, вода, капающая с верхних ветвей, оставляла темные пятна на белой рубашке. Гвенна, невидимая для кощуна, следовала за ним, бесшумно переходя с дерева на дерево по переплетенным ветвям. Один раз она задела мертвую ветку, и та с треском полетела вниз. Пока кощун, услышав необычный звук, внимательно осматривался, Гвенна оставалась неподвижной. Ничего не обнаружив, кощун снова двинулся вперед, а она, лесная тень, за ним.

Как только он продрался сквозь заросли невысокой растительности у берега, перед ним открылся огромный мир, скрытый кронами гигантских деревьев. Почва была черной от гниющих листьев, монолит зеленых сводов скрывал небо, которое изредка показывалось в местах упавших под собственной тяжестью деревьев. Ниспровергнутые гиганты служили почвой для новых, совсем еще юных ростков, тянувшихся к скудному свету, что прорывался сквозь закрывающие небо ветви.

Кощун остановился на одной из прогалин и выбрал самое стройное, гибкое дерево. Он трижды обошел вокруг него, затем кивнул, отрезал от своей рубашки лоскут и повязал его на ствол дерева примерно на уровне глаз. Затем он бодро зашагал обратно на берег. В руке у кощуна был топор, но он почему-то пока им не воспользовался.

Гвенна сразу поняла, что тот намерен сделать. Как только он срубит дерево, он подпишет свой смертный приговор. Посланники Титании явятся к ней и спросят: «Нанес ли кощун ущерб земле?»

Гвенна будет вынуждена ответить: «Да, он срубил дерево».

И посланники скажут: «Он отнял жизнь у дерева. Значит, нам должно отнять жизнь у него».

Гвенне казалось, что убивать этого кощуна бессмысленно, глупо. Она хотела побольше узнать о сломанной вроде-как-птице, на которой он прибыл. Как это получается, как ей удается летать и нести на себе кощуна человечьего рода? Ведь до сих пор ни у одного кощуна не было крыльев. Возможно, следует повременить, не отнимать у него жизнь, а понаблюдать за ним подольше.

Гвенна быстро пробежалась по деревьям и неподалеку нашла лежащий на земле еще не высохший ствол такого же дерева, какое выбрал ее кощун, — его недавно повалило ураганом. Это дерево было убито стихией. Гвенна вознесла полагающиеся молитвы Гее, отсекла умирающие ветви своим клинком и подтащила ствол туда, где его легко найдет кощун — он о него просто споткнется, ведь Гвенна положила ствол прямо на тропинке.

Кощун меж тем в самом деле вернулся, теперь он нес еще и моток веревки. Но дойти до выбранного им дерева он не сумел — путь ему преграждал ствол, найденный Гвенной. Было видно, что кощун удивлен. Сначала он поглядел вглубь леса, в сторону того дерева, которое собирался срубить, потом глянул на лежащий перед ним ствол. Он пожал плечами (странно, так делают только человечьи кощуны), привязал к лежащему стволу конец веревки и, ругаясь (все на том же стран-ном языке), потащил его за собой. Он сумел дотащить ствол до лагеря, потратив, правда, немало времени и сил. Итак, он принял дар Гвенны и пощадил живое дерево.

Гвенна испытала глубокое облегчение. Теперь она не обязана убивать его.

Кощун еще раз вернулся в лес — за пресной водой. Он никого не убил, предпочитая питаться привезенной с собой пищей и рыбой, выловленной в водах прибоя. В ловле рыбы не было ничего противозаконного — под охраной Титании находилась лишь земля.

Большую часть времени кощун занимался обработкой ствола — топором и рубанком. Когда он решил, что ствол готов, он отнял у вроде-как-птицы одно из крыльев и вправил в него обработанный ствол. Гвенна внимательно следила за ним, но ей показалось, что все, что он делает, — скучно и странно. Он все время делал одно и то же — что-то отмерял, что-то отрезал, снова отмерял, снова отрезал, пока новый ствол не стал как две капли воды похож на тот, что он вынул из крыла вроде-как-птицы. Гвенне казалось, что все это — пустая трата времени.

Ночи были теплые, и кощун не жег костер, но все же разложил его. «Что это, знак для других? — подумала Гвенна. — Что же, значит, в мире есть и другие человечьи кощуны, которые умеют летать?»

На четвертую ночь кощун рано лег спать. Гвенна спустилась со своего насеста и выбралась на самый берег. Без привычного шелеста листьев над головой она чувствовала себя странно, но любопытство взяло верх над осторожностью.

Кощун спал в брюхе своей раненой птицы, у которой теперь было новое крыло из, как выяснилось при ближайшем осмотре, довольно грубо отесанного дерева. Гвенна подошла достаточно близко, чтобы хорошенько рассмотреть кощуна. Она решила, что он похож на ребенка. У него были мягкие щеки и гладкий лоб. Она подошла настолько близко, что могла прикоснуться к нему, а могла перерезать ему горло кинжалом — он, спящий, ничего бы и не заметил.

Да, она вполне могла это сделать, а потом объяснить, что кощун нанес ущерб земле, за что и был убит. Но сердце не позволило бы ей солгать своим братьям и сестрам, да и Гея все равно узнает правду. А все, что знает Гея, знает и Титания.

Кроме того, Гвенне все еще очень хотелось узнать, как же эта вроде-как-птица летает.

Кощун пошевелился во сне, будто ему приснилось что-то страшное и он пытался отразить нападение воображаемого врага. Гвенна мигом спряталась, а молодой человечий кощун что-то пробормотал, поворочался и снова заснул. Гвенна еще несколько раз обошла его корабль и поняла, что это штука рукотворная, она пахнет мертвым деревом и особого рода смолой. После этого она вернулась к себе на насест и продолжила наблюдение, как того требовала Титания.

Утром Гвенна проснулась от странного звука и сразу поняла, что она перестаралась, решив спасти юного кощуна от верной смерти.

С места, где она сидела, ей был виден берег и лежащая на нем вроде-как-птица. Только теперь она двигалась, опуская и поднимая крылья, а внутри нее сидел кощун. В воздухе стоял неприятный свист, словно вроде-как-птица громко скулила. Она отчаянно махала крыльями, поднимая в воздух тучи песка. Корабль кощуна подпрыгнул несколько раз и вдруг взвился в небо как стрела.

Гвенна провожала глазами набирающее высоту механическое создание, видела, как тросы натягивают его крылья, как оно поймало крыльями ветер — так делают ястребы. Затем вроде-как-птица пошла по спирали вверх, поднимаясь все выше над берегом. Уж не собирается ли кощун лететь к центру острова? Гвенна задумалась, как теперь ей преследовать кощуна, если он в самом деле направится к центру.

Но птица продолжала набирать высоту, пока не превратилась в маленькую, едва заметную черную точку. Она развернулась и полетела на северо-запад, к вечно охраняемой ураганами границе территории, на которую распространялась власть Титании.

Гвенна вышла на берег и наблюдала за маленькой черной точкой на небе, пока она совсем не исчезла из виду. Гвенна не думала, что вроде-как-птица снова полетит. Она не думала, что кощун окажется настолько глуп и попробует сбежать. Она ни на миг не сомневалась, что его попытка окончится неудачей и где-нибудь неподалеку его опять выбросит на берег.

Но Гвенна так и не узнала, победил ураган кощуна или нет.

Два дня спустя к ней явился старейшина. Она все еще была на своем посту, ожидая прилета вроде-как-птицы. Она рассказала старейшине, как следила за кощуном, как он чинил свой корабль и как он улетел.

Старейшина спросил:

— Нанес ли он ущерб земле, пока был здесь? Гвенна ответила:

— Нет, он ничего не сделал.

Старейшина не ожидал подобного ответа. На миг он задумался, затем сказал:

— Раз так, ты поступила правильно, не убив его, — ведь он не нарушил закон.

Вот и все. Кощун не вернулся — ни через месяц, ни через два, ни через три. Не нашли ни его тела, ни обломков его птицы, а посему было решено, что кощуна уничтожил ураган, защищающий Аргот.

Гвенна сомневалась. Каждый раз, когда она вспоминала о кощуне, у нее отчего-то сжималось сердце; каждый раз, когда она вспоминала о том, что не дала ему осквернить землю и тем самым сохранила ему жизнь, ее охватывало невнятное беспокойство. Лесная девушка не могла разобраться, оправдан ли ее поступок.

Ей суждено было дожить до дня, когда, к ужасу и стыду своему, Гвенна поняла, какую чудовищную ошибку она совершила.

Глава 29 Мана и машина

Помощница доложила Верховному Лорду-изобретателю и Защитнику Соединенного королевства Аргива, Корлиса и Иотии о прибытии его сына, но тот, не дождавшись вызова, вошел в кабинет отца вслед за ней.

— Отец, нам во что бы то ни стало надо поговорить, — сказал молодой человек.

— Что же, я не против, садись, — ответил Урза, поправляя на носу очки. На молчаливый вопрос помощницы Урза кивнул, и та покинула кабинет.

Харбин внимательно посмотрел на отца. Урза похудел и стал похож на птицу. Волосы побелели, он даже немного полысел, так что шевелюра не прикрывала изрезанный морщинами лоб. Он начал носить очки постоянно. Единственное, что приходило на ум при взгляде на него, — он стар и он устал.

— Отец, полагаю, вы ознакомились с моим предварительным отчетом, — вежливо, но настойчиво начал Харбин.

— Да, я прочел его, — сказал Урза, похлопав рукой по толстенной папке с бумагами. — И хочу сказать: тебе крупно повезло. Знаменитые юго-западные ураганы разбили в щепы не одну лодку и не одного достойного моряка отправили на дно. И твоя мать, и твоя жена не находили себе места от беспокойства. Я надеюсь, ты уже повидал их.

— Я послал им весточку, отец, но первым делом направился к тебе, — ответил Харбин.

Урза с удивлением поглядел на сына, затем кивнул.

— Ты обнаружил что-то интересное? — сказал он.

— Я нашел остров, — сказал Харбин. — Больше чем остров, огромный массив суши, расположенный к юго-востоку от Корлиса. Там очень много лесов, с воздуха видны и гигантские горы, не меньшие, чем Керские хребты. На обратном пути я очень подробно отмечал маршрут, запоминал все приметы, и я уверен — даже несмотря на ураганы, мы сможем добраться до него еще раз.

Урза ничего не ответил, он медленно потирал руки.

— Там столько дерева, что можно построить армаду орнитоптеров, а в горах полно руды — на легион мстителей, — продолжил Харбин. Лицо молодого человека светилось от предвкушения перспектив. — Это шанс склонить чашу весов в нашу пользу в этой войне.

Урза продолжал молчать, нахмурив брови! Харбин в недоумении спросил:

— Господин, я что-то не то говорю?

Урза поднял брови и покачал головой. Харбин отметил, что даже не подозревает, о чем думал отец, слушая его речь. Урза вдруг спросил его:

— Харбин, ты не заметил ничего особенного на пути домой, в Пенрегон?

Харбин задумался.

— Нет, сударь,

— Что ты видел на земле? — спросил изобретатель. Харбин пожал плечами.

— Шахты, фабрики, заводы, башни, крепости. Все как всегда.

— Гмм, — сказал Урза. — Все как всегда. А ведь Аргив был знаменит своими зелеными лугами, холмами и поместьями. Ты знаешь об этом?

— Я изучал историю, — ответил Харбин.

— Не такая уж давняя история, сынок, — я все это видел своими глазами. Корлис был покрыт лесами, а теперь между столицей и побережьем пня не сыскать. Иотия была бескрайней плодородной равниной. Теперь там ничего не растет, а на Полосе мечей почва спеклась от жара и гари.

— Во всем виноваты создания Мишры, — молниеносно ответил Харбин. — Все эти его подземные капканы и чертовы колеса. Он скорее уничтожит землю, чем отдаст ее тебе.

— Да, изобретения кадира оставляют следы, которые трудно не заметить, — сказал Урза, не желая даже произносить имени своего брата. — Но разве я и мои создания лучше? Мы, аргивяне, в погоне за средствами для ведения этой войны истощили и обобрали все наши земли. От выживших сардских гномов доходят вести, что в их стране с небес льется жгучий дождь, разъедающий кожу, портящий любую оставленную вне укрытия машину. Да, кадир завоевывал страну за страной и отбирал у побежденных все. Разве мои усилия приносили иные плоды?

От удивления Харбин не сразу нашелся, что ответить. Помолчав, он сказал:

— Господин, вас ли я слышу? Что произошло, о чем я не знаю?

Урза улыбнулся.

— Интересно получается! Все знают, что я чем-то обеспокоен, и только я не знаю об этом! — сказал изобретатель и уселся за свой рабочий стол. — Я перечитывал записки Рихло. Ты знал его?

Харбин ответил:

— Он был начальником над подмастерьями в школе изобретательства. — Тут он догадался, в чем дело, и добавил: — Я не знал, что он умер. Мои соболезнования, отец.

— Да, он умер, пока тебя не было, — сказал Урза. — Я знал его еще подростком, когда сам был маленьким. Он умер в библиотеке. И все же его смерть беспокоит меня.

Харбин ничего не ответил. Молодой человек полагал, что и он сам, и его отец уже давно привыкли к постоянным потерям, неизбежным во время войны, — людским потерям и потерям в боевых машинах. Но известие о том, что кто-то умер от старости, поразило Харбина, он задумался. Ведь Рихло был старше его отца, а это значит, что он действительно был очень старый человек.

— Как бы то ни было, я перебирал его архив и нашел переписку с одной моей старинной знакомой. Ее зовут Лоран. — Урза постучал пальцем по толстой пачке писем. — Она тоже ученая, но уехала в Терисию, когда ты еще был маленький.

Харбин понял отца. Терисия пала под натиском врага, город разграбили и сожгли. С тех пор город несколько раз переходил из рук в руки. Если Лоран уехала туда, то, верно, ее давно уже нет в живых.

— Лоран пишет о каких-то приемах медитации, над которыми они работают в Терисии — прости, работали в то время, — продолжил Урза. — Эти приемы, по ее словам, позволяли медитирующему контролировать материю и управлять живыми существами. Летать. Мгновенно перемещаться на большие расстояния. Разрушать предметы. Что ты думаешь об этом?

— Я бы сказал, что… в общем, я сомневаюсь в том, что это правда, — сказал Харбин.

— Сомневаешься? — переспросил Урза, заметив, что Харбин запнулся. — Что ты имеешь в виду?

— Все это кажется мне совершенно невероятным, — сказал Харбин. — Как это — летать без орнитоптера? Ты когда-нибудь сталкивался с подобным?

Урза ответил не сразу, и Харбин снова задался вопросом, о чем же думает его отец. Изобретатель поднял руку и сжал в ней амулет.

— Нет. Напрямую не сталкивался. Иногда, когда я начинаю работать над новой машиной, я словно ловлю искру — такое возникает ощущение, и все сразу становится на свои места. Но, пожалуй, мне никогда не приходила в голову мысль, что можно летать без орнитоптера.

— Что же, — сказал Харбин, — отец, если тебе никогда не приходила в голову подобная мысль, то, полагаю, все это нереально.

Урза улыбнулся. Харбин расслабился, впервые с детских лет почувствовав себя свободно в разговоре с отцом.

— Ты слишком меня ценишь, — сказал изобретатель.

— Как же еще может любящий сын относиться к отцу, — сказал Харбин. Лицо Урзы будто подернуло туманом, и молодой человек перепугался — не зашел ли он слишком далеко. Поэтому он тут же продолжил: — Если бы медитация позволяла делать все, о чем они говорят, разве не сумели бы терисийцы победить врага? Город Терисия был сожжен и разграблен, значит, медитация не помогла его защитникам. Урза сказал:

— Ты рассуждаешь весьма разумно.

Харбин ответил кивком головы, Урза же взял пачку писем, потом положил ее обратно на стол.

— Незадолго до твоего возвращения, — продолжил он, — я стал задумываться о том, что нам придется делать, если мы хотим и дальше поддерживать наши защитные сооружения и армию в боеготовности. Ведь кадир не дремлет. А мы меж тем выжали из земли почти все, а результаты неубедительны — ни кадир, ни я не можем одержать победу. И вот я думал, что, если научить наши машины работать на этой медитативной энергии, на этой мане…

Харбин молчал, не понимая, обращается отец к нему или говорит сам с собой. Урза глубоко вздохнул:

— Нет, ты прав, конечно. Тут слишком много непонятного, даже если допустить, что в основе этой теории — истина. Нам потребуется много лет, чтобы узнать, чего на самом деле добились ученые из башен из слоновой кости, а все их бумаги в руках кадира.

Урза взглянул на Харбина, и его лицо было снова строгим и спокойным.

— Но твое открытие, эта новая страна — да, это шанс получить наконец преимущество над моим… над кадиром. Ты все выполнил на отлично, Харбин.

— Спасибо, отец, — сказал молодой человек. — Я уже начал разрабатывать план захвата острова.

— Ты? — спросил Урза, от неожиданности моргнув. — Только потому, что тебе разок повезло и ты сумел пробиться сквозь ураган…

— Экспедицию на остров должен вести я, — прервал его Харбин. — Это ясно как день. Никто другой просто не сможет найти это место. — Молодой человек скрестил руки на груди.

— Твоя мать даже слышать об этом не захочет, — сказал Урза.

— Именно поэтому я сначала направился к тебе, — сказал Харбин, — а не к ней или к дяде Тавносу. Если ты скажешь «да», они не посмеют тебе перечить.

Урза снял очки и потер переносицу.

— Что ж, ты не оставляешь мне выбора, — сказал, поразмыслив, изобретатель. — Объявляю: экспедицию в открытую тобой страну возглавишь ты.

Харбин ожидал долгих переговоров и более упорного сопротивления Защитника отечества. Молодой человек услышал в голосе отца лишь смертельную усталость.

Урза потер подбородок.

— Харбин? — спросил он.

— Да, отец?

— Тебе снятся сны?

Вопрос окончательно сбил молодого человека с толку.

— Сны? Я думал, они всем снятся.

Урза поднял на лоб очки, и в них отразился тусклый, приглушенный облаками солнечный свет:

— Мне снилось, что я изобрел очки, которые позволяют заглядывать человеку в душу. И мне приснилось, что я надел эти очки и заглянул в сердце своему брату. Знаешь, что я там увидел? Тьму, одну только тьму. В сердце моего брата оказалась тьма, и больше ничего.

— Отец?

— Тьма, и больше ничего, — повторил Урза и глубоко вздохнул. — Вот почему мы захватим твой остров, вот почему мы бросим и его в пекло этой войны. Потому что мы должны победить эту тьму.

— Чушь! Чушь! Чушь и бредятина! — прогрохотал Мишра, швырнув что было силы книгу через тронный зал. Фолиант несколько раз перевернулся в воздухе и глухо врезался корешком в стену. Хаджар молча подошел, поднял книгу, расправил, как мог, помятые страницы, закрыл ее и аккуратно положил в растущую стопку.

— О мудрейший из мудрых, — сказал Хаджар, — даже в навозе порой можно найти бриллианты.

— Бриллианты? Бриллианты, говоришь? — крикнул Мишра. — В этих заумных бреднях не больше бриллиантов, чем травы на Полосе сувварди!

Хаджар попытался было сказать:

— Ученые из башен из слоновой кости выстояли против нашей армии в течение… — но Мишра жестом приказал ему замолчать.

— У них были высоченные стены и отличное оружие, — в холодной ярости выдохнул кадир. — Вся эта мистическая ерунда не имеет никакого отношения к боевым успехам.

— Генералы, командовавшие осадой, а затем штурмом города, высказались бы иначе, — промолвил Хаджар.

— Эти генералы просто искали оправдание собственной некомпетентности, — рявкнул Мишра. — Вот они и нашли его в пустой болтовне этих так называемых ученых. У них из-под носа уводят механического дракона, и они имеют наглость обвинить в его исчезновении каких-то колдуний и фей!

Он продолжал бы и дальше, хотя разобрать слова было трудно — у кадира сильно болело горло, но его одолел приступ кашля.

Хаджар подождал, пока повелитель прочистит горло, отдышится и снова сможет говорить. За последние годы Мишра необыкновенно растолстел — ему даже иногда было больно дышать. Жирный желтый дым, день и ночь клубившийся над Томакулом, не способствовал излечению. Хаджар советовал Мишре переехать в пустыню, где его ждал чистый воздух, но советы преданного телохранителя, как правило, игнорировались, и этот совет постигла судьба всех остальных.

Кашель быстро прошел. Мишра вытер слюну шелковым шарфом, который всегда был у него в кармане, и продолжил во всю глотку выражать недовольство.

— Так вот, эти так называемые ученые, — злобно прорычал он. — Что они там придумали? Мистическая энергия, заключенная в самой земле. Использование этой энергии через медитацию и воспоминания. Брехня! Мы выгнали этих шарлатанов из Зегона, а они нашли себе прибежище в Терисии. А я-то думал, мы найдем там знания!

Хаджар повторил:

— Даже в навозе…

— Можно найти еще более вонючий навоз! — завопил Мишра. — В их книгах не больше подлинного знания, чем в бормотании и ясновидении этих фалладжийских старух, что сидят на площадях, продавая сказки за звонкую монету!

От оскорбления, брошенного в адрес соплеменниц, Хаджар подскочил как ужаленный, но Мишра даже не посмотрел на него.

— Я рассчитывал, что мы найдем там оружие, какую-то таинственную машину, которая поможет нам одержать окончательную победу над моим братцем, — засопел кадир. — Нам же достались лишь сказки и мистические бредни! — Повелитель снова скорчился в приступе кашля, а Хаджар поднес мангал с раскаленными углями и плеснул на них воды. Тепло и горячий пар обычно облегчали дыхание мудрейшего из мудрых.

Мишра отчаянно нуждался в помощи, и Хаджар надеялся найти ее в книгах, вывезенных из башен города Терисия. Когда генералы рассказали ему, как на их глазах ученые победили — с помощью неведомых магических сил — механических драконов и мутантов, а армию и близко не подпустили к городу, Хаджар сразу поверил им.

Но пока Мишра терзался сомнениями и размышлениями, империя разваливалась. На востоке армия отказалась от боевых операций, ограничившись обстрелами из луков и набегами через перевалы в Керских горах. На юге лежала Иотия, разоренная, опустошенная, изуродованная страна — не принадлежащая никому и никому не нужная пустошь. На западе простиралась незавоеванная голая степь, из которой тоже уже было выжато все.

Империя, точнее, — карточный домик начал рушиться. В завоеванном когда-то Алмаазе шла гражданская война, в Саринте произошла революция. Многие племена фалладжи начали нападать друг на друга, поддерживать дисциплину в регулярной армии становилось все сложнее.

Хаджар считал, что причиной этому послужило многолетнее изгнание Ашнод: она играла роль той угрозы, перед лицом которой объединились и генералы, и их подчиненные, и чиновники, — они ее боялись. Урза, конечно, оставался главным внешним врагом, но он был далеко. А когда Ашнод исчезла, они начали грызню друг с другом.

По слухам, ее видели то в Сумифе, то в Колегканских горах, то в Иотии (куда она, разумеется, отправилась, чтобы передать свои секреты Урзе): утверждалось и то, что ее давно разорвали на мелкие части ее собственные дьявольские полумашины-полулюди. Что бы с ней ни произошло на самом деле и где бы она сейчас ни находилась, Хаджар был уверен — она империи необходима.

Новый приступ кашля прошел, и Мишра снова протер уголки рта шарфом.

— Тебе трудно это понять, Хаджар, но знай — все мои устройства работают на основополагающих базовых принципах.

— Как вам будет угодно, о величайший из владык, — ответил Хаджар.

— А эти, — Мишра указал пальцем на растущую в углу кучу книг, — эти ученые, эта школа дураков пытается заставить меня поверить, что этих принципов не существует! Они пытаются убедить меня, что для полета крылья не нужны! Что армию можно построить без мутантов! Все, что нужно, говорят они, это мысль и земля, и ты по своей воле сможешь творить предметы из воздуха! — Он шлепнул ладонью по книге, и из-под ее обложки вырвалось внушительных размеров облако пыли. — Пуффф!

Мишра снова протер рот шарфом и вернулся на трон. Усевшись поудобнее, он приказал:

— Вызови джиксийцев.

Хаджар поклонился, но не сдвинулся с места.

— Джиксийцев, мой господин?

— Они уже много лет изучают записки Ашнод, и я надеюсь, что они обнаружили что-нибудь, что даст мне шанс победить брата. — Мишра говорил отрывисто, слова звучали как удары хлыста.

— О мой великий повелитель, дозволь донести до тебя, — сказал Хаджар, — что народ стал считать, что ты полагаешься на джиксийцев и доверяешь им в большей степени, чем должен позволять себе мудрый человек. Мишра наморщил лоб и прорычал:

— А еще в народе говорят, что тебе, Хаджар, я доверяю больше, чем должен позволять себе мудрый человек. Быстро зови ко мне этих проклятых монахов.

Через час перед троном Мишры стояли три монаха. Эти машинопоклонники не нравились Хаджару с первого дня появления при дворе, и с каждым днем они нравились ему все меньше — со дня их появления прошло уже несколько десятилетий. Они проникли во все сферы управления, стали незаменимыми в жизни империи. После изгнания Ашнод (монахи же считали, что она дезертировала — если бы она была верна кадиру по-настоящему, она бы осталась) они прибрали к рукам ее лаборатории и бойни. Слабые попытки Мишры научить фалладжи строительству механизмов монахи быстро и умело пресекли, превратив основанные им школы в храмы своего братства.

Главного монаха всегда сопровождали два молодых фалладжи. Наверное, джиксийцы думали, что Мишре будет приятно видеть их в компании фалладжи, но Хаджар считал это святотатством. Эти мальчишки должны были стать воинами, а стали служками, возносящими песнопения чужому богу.

Фалладжи ужасало и то, что последние десять лет монахи Братства Джикса усиленно совершенствовали собственные тела, делая их более достойными тех механизмов, которым они поклонялись. В плоть вживлялись металлические прутья и кольца, иногда монахи заменяли себе целые конечности на механические устройства. Они уродовали себя, объясняя чужакам, что это приближает их к святости.

Главный монах был как раз из числа усовершенствованных: глазницы закрывала отполированная до блеска металлическая пластина, прикрепленная к вискам с помощью винтов, из-под которых периодически сочилась кровь. Священник носил тяжелую, толстую рясу, и Хаджар лишь предполагал, какие еще части тела этот получеловек заменил на механизмы во имя своего бога. Усилием воли Хаджар подавил подступающую тошноту, решив, что лучше об этом не думать.

Главный монах поклонился, и фалладжийские служки — как марионетки — повторили его движение.

— О мудрейший из мудрых, хитрейший из хитрых, величайший из великих, о кадир, — произнес джиксиец, — мы готовы оказать любую помощь, да будет прославлено имя твое.

Мишра сложил руки на животе.

— Ты говорил мне, что в городе Терисия хранится великое знание.

Монах снова поклонился:

— Это сущая правда, мой господин. Мои братья пожили среди ученых и многое узнали.

Мишра продолжил:

— Я изучил большую часть книг, вывезенных моими слугами из города, и пришел к выводу — бред, не стоящий пергамента, на который нанесен.

Монах поклонился в третий раз.

— Если таков твой приговор, о повелитель, значит, так оно и есть, — сказал он покорно.

— Но ты говорил мне, что в них содержится великое Знание, — сказал Мишра.

Последовал очередной поклон.

— Возможно, они скрыли от нас подлинные тайны или затуманили речи мистикой, полагая, что мы будем относиться с уважением к их вере, — сказал монах. Он приподнял голову и добавил: — Мы стараемся изо всех Сил, но мы не можем видеть и слышать все.

— Но мы не вывезли из Терисии никаких знаний, ничего нужного и значимого, кроме рабов и материалов, — сказал Мишра. В горле у него что-то забулькало, и Хаджар не мешкая поднес мангал, обдал раскаленные угли водой. Мишра снова закашлялся. Телохранитель и монахи покорно ждали, пока император придет в себя.

— О величайший из великих, — сказал главный монах, — мы все же добыли некое знание.

— А именно? — заинтересовался Мишра.

— Мы раскрыли тайну человеческого тела, — сказал джиксиец. — Мы выучили труды Ашнод и теперь знаем, как… — На миг монах замолчал, затем продолжил: -…совершенствовать ее достижения.

При этих словах Мишра наклонился вперед, его гигантский живот свалился на колени.

— Улучшить? Как?

— Ашнод смотрела на человеческое тело как на материал, — ответил джиксиец. — Мы же веруем, что человеческое тело — машина, его можно улучшать, как машину, приближать к совершенству. И тем самым делать его более сильным.

— Более сильным? — Глаза Мишры горели. — Как? Можно ли будет использовать его как оружие?

Монах повернулся к Хаджару. Пожилой фалладжи не мог взять в толк, как священник умудряется видеть без глаз.

— Мы можем рассказать тебе об этом, о мой повелитель, — сказал он, — но нам ни к чему лишние уши.

Мишра кивнул:

— Хаджар, оставь нас.

От неожиданности фалладжи выронил половник, которым поливал угли.

— О величайший из великих, я…

— Я сказал, оставь нас, — твердо повторил Мишра. — Я хочу выслушать речи достопочтенного монаха. И лишние уши мне ни к чему.

Хаджар хотел возразить, но передумал. Поклонившись, он покинул тронный зал и закрыл за собой резные двери.

— Что же, друзья, — сказал Мишра, улыбаясь и наклоняясь к трем стоящим перед ним монахам, — теперь мы одни. Говорите.