Войны кровавые цветы: Устные рассказы о Великой Отечественной войне

1. Как фашистский генерал к партизанам в плен попал

Жил да был фашистский генерал. Уж такой он был лютый, что даже самые злые собаки — и те дивуются на его злость.

Ладно. Пришел это он с войском большим в нашу деревню и шумит:

— А где народ, почему в деревне пусто?

Говорят ему:

— Придется вам, ваше свинородие, лечь натощак, весь народ разбежался, один глухой старик остался.

— А привести мне этого старика, — шумит генерал.

Приказано — сделано. Привели ему старика Пахома, который сидел у себя дома на печи.

— А ну, — шумит генерал, — отвечай, где народ?

— А народ, — говорит Пахом, — в лес подался, и свиней, и кур, и всю живность угнал.

Пуще залютовал генерал.

— А далеко ли, — спрашивает, — лес?

— А лес у нас стоит на гладком месте, как на бороне, верст двадцать в стороне, а в лесу этом и коровы, и свиньи, и гуси. Гуси так и рвутся в жаркое, а свиньи носами в землю стукают, в котлы просятся, ждут вас, ваше свинородие, не дождутся.

Обрадовался генерал, приказал в трубы трубить, лес окружить, от жадности трясется, хочется ему пообедать, свининки отведать, гусей на заедки, а солдатам — генеральские объедки.

Смекнул Пахом. Побежал к себе в дом, малого внука в лес посылает, дает ему наказ: скотину по лесу распустить, а партизанам о врагах доложить.

Ведет генерал войска к лесу, от жадности глаза разгораются, брюхо раздувается.

Видит генерал коров и свиней, куриц и гусей.

— А ну, — шумит он, — живыми всех словить, чтобы было чем закусить!

Побежали — кто за коровой, кто за быком, кто за свиньей, а кто за петухом.

Свиньи по полю разбегаются, коровы бодаются. Бегают солдаты за скотиной, за гусями лезут в болото — ну, как есть, настоящая охота!

Остался генерал один. Рот разевает, зубами щелкает, бельмами ворочает.

«Эх, — думает, — хороша пожива. Салом нажруся, молоком напьюся, будет мне всего и про запас».

Думал так генерал, да малость и всхрапнул. Спит генерал, а партизаны врагов окружили да всех и побили.

А фашистскому генералу снится сон, как обжирается он и поросятиной, и гусятиной. Яйцо целиком в пасть бросает, курицу с перьями пожирает, свиную ногу в горло сует, да никак не прожует. Быки и коровы на генерала наступают, в пузо его попасть желают.

Генерал всех бы съел, да от натуги покраснел. Жилы у него раздулись, того и гляди лопнет.

Проснулся генерал, смотрит, а руки у него завязаны, на шее веревка, а кругом партизаны.

— Следуй, — говорят они генералу, — за нами, а угощать теперь мы тебя будет сами. Учиним мы тебе, жадный пес, допрос.

Так не пришлось фашистскому генералу отведать нашего гуська — а тут и сказка вся.

2. Живоглот

В некотором царстве, в некотором государстве, но только не в том, где мы живем, вывела жаба-немка выродка звериной породы. Шкура у него волчья, морда обезьянья, волосы ежиные, глаза лягушиные, лапы паучьи, а сердце змеиное.

Посадили выродка на цепь. Сидит он огрызается, во все стороны кидается, а вырос, — так совсем с цепи сорвался.

Прибежал на соседний двор, зубами щелкает, рычит:

— Я волк-живоглот, людоед-живоед. Кровь выпиваю, всех поедаю.

И хоть был он сер, не одного соседа съел. И дальше на восток побежал.

Бежит не оглядывается, жрет не нажирается. А где пробегает, трава засыхает, цветы поникают, листы опадают.

Но на востоке люди жили как нужно: и богато и дружно. Стали они волка бить да приговаривать:

— Вот тебе, вор, не ходи на чужой двор. Нечего людским мясом кормиться, пора тебе подавиться.

Воет волк, задыхается, бежит обратно — спотыкается, умоляет, визжит, шерсть клоками летит.

Сказка продолжается, пока волк огрызается. А как зверя победим, так и сказку завершим.

Кто с умом и слухом, тому шуба с пухом. Мне же, партизану, — хлеба и гуся, чтобы скорее сказка была вся.

3. Волк-людоед

В некотором царстве, в некотором государстве принесла сучка выродка волчьей породы. Шкура на нем волчья, морда обезьянья, глаза рачьи, а сердце змеиное. Выродок зубы скалит, на всех лает, соседям не дает покоя. Посадили его на железную цепь, привязали покрепче. Во все стороны выродок кидался, а когда подрос, все ж таки с цепи сорвался. Пришла беда, не стало людям от него житья. Прибежал на соседний двор. Зубами щелкает, рычит, зычит, на людей бросается. Его спрашивают:

— Ты кто такой?

— Я волк-живоед, людоед. Кровь выпиваю, все поедаю, огнем сжигаю. Съем, проглочу — назад не ворочу.

Перепугались ближние соседи:

— Волк-людоед — не одного съел!

И сдались выродку на милость. Пришлось его кормить, поить. Но как волка ни корми, он все в лес смотрит. Как выродка ни кормили, ему все не угодили. Он зубами щелкает, рычит, зычит, на людей кидается, пьет кровь не овечью, а человечью.

Приуныли люди и говорят:

— И капкан этого волка не берет. Когда же на него пропасть придет?

А волк день ото дня все хуже: то на того соседа, то на другого кинется. Плачут все, а волка кормят.

Освирепел волк совсем. Кинулся на восток — к дальним соседям. Семья у них была большая-пребольшая, сынов много. Соседи те жили богато и дружно, это так и нужно.

Не было у них печали, так черти накачали. Глядят, волк на двор — прыг через забор. По большому-пребольшому двору рыщет, добро ищет.

Сам рычит, зычит.

— Съем, проглочу молниеносно!

Только соседи не из робких оказались, за колья взялись.

— Хочешь, волк, мясом кормиться — смотри, как бы костями не подавиться.

А волк-живоед уже за ноги хватает, за руки кусает, человечье мясо рвет, кровь пьет. Бьют волка по бокам, по голове, трещат волчьи ребра, шерсть клоками летит, а он все вперед бежит. Где волк пробегает, трава засыхает, цветы поникают, лист с деревьев осыпается.

Бой кровавый продолжается. На восток бежит зверь, озирается.

…Бились сыновья с волком не месяц и не два, а год и два, а то и более. Взяли молоты тяжелые, серпы острые, стали волка окружать, стали зубы выбивать, стали лапы отрезать.

Бьют сыновья волка да приговаривают:

— Вот тебе, вор, не ходи на чужой двор, вот тебе, бес, не ходи в чужой лес, вот тебе, сатана, не ходи во чужие дома.

Воет волк и бежит восвояси, в свою звериную берлогу, спотыкается.

Еще меткий удар — он повалится.

Не давать волку никакой пощады. Сказка не вся. Когда волка победим, тогда сказку договорим.

4. Богатырь-освободитель и Змей Горыныч

В день непогожий, на месте загаженном родилась гадюка. С каждым годом у гадюки по голове отрастало. Из одной пасти дым валит, из другой — огонь пышет, из третьей — газы ядовитые выходят. Вырастают у гадюки лапищи когтистые, крылья железные. Стала гадюка по городам летать, людей разрывать, кровь пить человечью. Где Змей побывал, там пустырь стал, и прошипел Горыныч по-змеиному:

— Города сожгу, людей пожру, а которых в плен возьму. Нет против меня, гадюки, такой силы, я, дескать, — самый великий.

Услышал про Змея Горыныча молодой Богатырь большой земли, дивной страны. Стал он оберегать свои границы. Конь у Богатыря птица. На нем он то один край, то другой край объезжает, людей поучает:

— Если случится — Змей налетит, не бояться, а всем собираться. Рыть рвы глубокие, вбивать в землю клинья железные, конем топтать, копьем колоть, порохом взрывать.

И только так сказал, вдруг слышит, Змей летит, головами гадина облака задевает, лапами землю топчет, хвостищем подметает; где был город, там — камни да песок, где был лес, там — пни обгорелые. Трава приминается, цветы посыхают, птички голосистые улетают.

Поскакал Богатырь в тот край, где Змей летал, землю поганил. Заслышал Змей топот богатырский, посвист молодецкий и шипит:

— Уф, уф, не моим духом пахнет, съем, проглочу, огнем спалю.

— Не проглотишь, — говорит Богатырь, — подавишься.

Не видит еще Богатырь Змея, а шипенье его слышит. Навстречу Богатырю люди идут, от Змея скрываются.

Вот повстречался старый старик:

— У меня, — говорит, — и дом спалили, и жену убили, и несу я только в платочке свою землю. Возьми щепоточку, пригодится.

Взял Богатырь земли щепоточку, и силы у него прибавилось вдвое. Едет дальше, а навстречу ему девушка:

— Ох, — говорит она, — всех молодых девушек Змей к себе в норы уводит, а кто перечит, убивает. Вот тебе слезы их, возьми в бутылочку, пригодятся.

Взял Богатырь, и силы у него прибыло втрое.

Едет дальше, а навстречу мать с детьми:

— Нет, — говорит она, — пощады от Змея лютого ни малому, ни старому: было у меня пять малых детушек, осталось трое. Вот тебе кудерушки моих убитых детей.

Взял он кудерушки, и силы у него прибавилось в шесть раз.

Поехал Богатырь дальше, а перед ним три дороги. На первой дороге написано:

«Поедешь — живу быть, но услужать Змею».

На второй:

«Поедешь — жив останешься, но работать на Змея будешь, состоять в его крепостной неволе».

На третьей:

«Ездят те, кто не боится смерти, кому правда всего дороже».

Поехал Богатырь по третьей дороге. И навстречу ему старушка:

— Куда, молодец, едешь? — спрашивает она. — Здесь и птица не пролетывает, и зверь не прорыскивает, а человека и подавно не было. Никто сюда не решался приходить.

— Еду я, бабушка, на смертную битву со Змеем Горынычем!

— Ох, милый, трудно тебе будет победить его, страшную борьбу тебе с ним выдержать придется.

— Ладно, бабушка, попробую.

Посмотрела на него старушка и говорит:

— Раз ты решился поехать по этой дороге, то непременно победишь. Вот тебе гребешок, топорик-саморуб, платочек шелковый. Будет на тебя Змеище наступать, а ты вынь гребешок — частокол железный вырастет, а ты его тут и бей.

Поблагодарил добрый молодец старушку и поехал дальше. А шипенье змеиное все явственнее. На третий день и сам Змей показался. Головами машет, лапами когтистыми землю сгребает, хвостом подметает.

Вынул Богатырь гребешок — частокол вырос железный. Змей остановился, на колья напоролся, кровища черная льется. А Богатырь размахнулся мечом и голову Змея напрочь отрубил. Змей головами машет, пасти разевает, а Богатырь и вторую голову напрочь, и третью. Стал Змей пятиться в свою нору змеиную, а Богатырь его копьем колоть, мечом рубить. Змей тужится, хвостом бьет, а Богатырь бросил горсть земли, той, что старичок ему дал, — гора выросла. Не может Змей на гору взобраться. Повернул Змей в сторону, а Богатырь опрыснул землю слезами из бутылочки, река разлилась, не может Змей переправиться. Змей в другую сторону, а Богатырь бросил кудерки детские, из кудерок сети стали, Змея опутали. Не может порвать их Змей, а Богатырь знай бьет его, знай на куски режет. Тут ему, Змею, и смерть пришла.

Приехал Богатырь на землю змеиную, выпустил из нор пленных. Привел он их на родину.

Стали они пировать.

Вынул Богатырь топор-саморуб. И стал топорик города отстраивать. Да такие города: двери хрустальные, сады душистые. Махнул Богатырь платочком шелковым, и слезы у детей-сирот высохли.

Стало так хорошо, так радостно. Кто был стариком, помолодел на двадцать лет.

Слава тебе, Богатырь-молодец, а тут и сказке конец.

5. Слово о непобедимой Русской земле

Много лет я прожил, люди добрые, много изведал в жизни и книг разных, писаний священных читывал, в которых вековая мудрость описана.

…Пришел заморский немецкий царь, золотым мечом поблескивал и все пугал своим войском. А князь Александр рыбу удил. Увидел он, что к Чудному озеру[22] немецкая сила несметная подходит, бросил сети, взял меч, пришел в свой город и говорит русским людям:

— Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет Русская земля.

Поднял святой князь Русь-матушку против германских рыцарей. Сделал он заморцам на Чудном озере сечу великую. Рыцари, которые с черными крестами на спине, как пауки, — их мужики русские в Чудное озеро побросали. Так что остальные рыцари-пауки — голые бежали в свою неметчину, попрятались в щелях, а на русской земле побросали мечи, ризы и портки.

Много еще разных историй описывается в древних мудрых книгах. Как побил святой князь Александр Невский заморских немцев, чуть угомонились и долго Русь вспоминали. Потом становились новые цари, которые сызнова косились завидущими глазами на богатства матушки-Руси.

Сказывали старые люди про князя Александра Суворова — простого русского солдата. Любили мужички-солдатушки князя Суворова за человеческий норов и отменную храбрость. Щупленький такой, а в бою — что богатырь Илья Муромец. Когда стал князь Суворов генералом, снарядил войско и лупил антихристово исчадие так, что западные цари боялись уже посматривать на русскую землю.

Когда умер великий богатырь земли Суворов, обрадовались западные цари, особенно Наполивон Бонапартыч — царь французский. Заграбастал он все земли западные, полез на нашу Смоленскую землю и в белокаменную Москву сунулся. Хотел он полонить всю матушку-Россию. Тут-то и вышел русский мужик Кутузов и говорит солдатушкам:

— Дай-ко, мальцы, я вашим генералом стану.

Моргнул глазом генерал Кутузов. Где и взялась сила русская! Как двинули, как двинули русские мужички. Войско чужеземное полегло, а сам Наполивон Бонапартыч чуть живой к своей женке Елене прибежал и кричит:

— Лучше с тобой на полатях помирать, чем с русскими воевать.

Угомонились западные цари.

А в сорок первом году царек немецкий Гитлер[23] косой (сказывают, все по ресторанам картежничал — и так мошенством добра нажил), вычитал он про Наполивона Бонапартыча, собрал своих шаромыжников и говорит:

— Судьба мне такая выпала — весь мир завоевать.

Шаромыжники обрадовались — почуяли добычу.

Гитлер как выпучит глаза — на черта похожий, так все цари млеют и говорят:

— Берите нашу землю, ваше высочество.

А сами норовят, как бы корону на голове удержать.

Дошел Гитлер до земли Русской. Посмотрел на карты, выпучил глаза, а наш вождь спокойно смотрит и усы трубкой поглаживает. Косился-косился Гитлер, видит — красивая Русская земля. Да вспомнил про Наполивона Бонапартыча — мурашки под шкурой забегали. Глянул он на шаромыжников, на войско несметное и как гаркнет:

— Я не буду из России бежать. Я себе здесь хоромы построю и жить буду припеваючи.

И сунулась сызнова на Русь-матушку сила черная. Все язычники полезли на нашу землю православную. Жаркое лето то было. Дошли язычники до Москвы белокаменной. Ироды германские детей наших в колодцы бросали, деревни сжигали, чтобы свой «новый порядок» на земле нашей завести.

…Как начали наши лупить немчуру — все таночками да самолетиками. Поддали немцам жару, чтобы холодно не было от русских морозов. Бежал Гитлер из Москвы.

Подогрело солнышко, травка показалась, — стало шаромыжникам веселее. Залатал Гитлер свой голый зад и думает: «Дай возьму город Сталина, тогда всю землю Русскую завоюю».

Сунулось немецкое войско на город Сталина. Да тут и остановилось. Никак до Волги-матушки не дойдет. Как закипит река — немцев не пущает.

Сказал тогда Сталин-вождь бойцам-солдатушкам:

— Затопите Гитлеру у моего города русскую баню. Нехай попарятся.

Затопили ребятушки русскую баню так, что не выдержали германцы русского пару. И легла у города Сталина немецкая сила несметная. Так что ныне немки в черных платьях, как монашенки, ходят.

А теперича красны ребятушки с девкой Катюшей бьют германца так, что Гитлеру косому тошно. Так что не убежать ироду от расплаты. Земля Русская гудит — немца принимает.

Где же то видано, люди добрые, чтобы царь западный да победил землю Русскую!

6. Мудрая мать

В некотором царстве, а именно в том, в котором мы живем, — в нашей стране, на нашей земле, жила да была мудрая мать. Трудолюбива была она — такую поискать. Детей у нее было много: шесть дочерей да три сына. Детки один одного лучше, один другого краше, волос в волос, голос в голос. Мать с дочками холст ткет, сыновья в лес на охоту ходят, землю пашут, траву косят. Работали дружно, это так и нужно.

Вот один раз села мать ткать конопный да толстый-претолстый холст. Ткала она с дочками три года, и он стал льняной да такой тонкий-претонкий, как кленовый лист. Что его дальше ткет, то он тоньше делается, все лучше да крепче. Поглядит, все равно что играет челнок в руках, посвистывает. Проткала она его еще двадцать лет, и холст стал шелковый да такой красивый, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Сыновья тоже работают, — поглядеть любо-дорого. Амбары полны всякого добра, на лугах скотина пасется. Сала, яиц, молока, меду — всего вдоволь. Жить-поживать да добро оберегать от вора-злодея, от лютого лиходея.

Пошел старший сын оберегать границы, а сестрицы да братья ему говорят:

— Иди, дорогой наш брат, нас много, будем так же хорошо работать.

Пошел и второй, средний сын, на море, охранять берега.

Сестрицы и брат говорят:

— Иди, дорогой наш брат, а мы и одни управимся.

Живут на радость друзьям, на зависть врагам.

Но вот война грянула, да такая, что и старики не упомнят. От лязга, грохота железного земля сотрясается, леса темные приклоняются. Летят по воздуху хищники смертоносные, рвутся бомбы взрывчатые, рушатся города каменные.

Не усидеть младшему сыну. Говорит он своей матери:

— Матушка, отпусти меня на войну, хочу за Родину постоять, врагов лютых отогнать, чтоб и впредь неповадно им было на нашу землю ходить, смердить да мерзить.

— Ох, мое дитятко, — говорит мать. — Ты еще так молод. А уж если так хочешь, вот тебе три загадки; отгадаешь — быть по-твоему…

Думал сын день, думал два, а на третий отвечает:

— Хорошо, — говорит мать, — быть по-твоему. Вот тебе конь.

Подводит ему коня, а конь стальной, в длину метров пять, от копыта до копыта рукой не достать.

— Вот тебе, сынок, мой материнский подарок. Владей не изнашивай, врагов бей не спрашивай.

Остригла мать его кудри, положила себе на грудь. Сына проводила в дальний путь.

Бьется сын с врагами, а мать ткет, ткет холст да посмотрит на кудри. Вьются кудри завиваются, сердце материнское радуется: раз кудри вьются, так и сынок жив.

Посмотрела раз на кудри, а они завяли, почернели. Заплакала мать — значит, плохо сыну, трудно.

Как быть, как беду избыть?

…Быстро собралась мудрая мать, захватила с собой натканное полотно. Долго ли она ехала, это ей лучше самой знать, а мне сказку продолжать. Вот приехала она на бранное поле. Гул такой, что земля дрожит, солнце красное от дыму померкло. Видит: лежат убитые, фуражкой накрытые, кто вниз лицом, а кто землей присыпаны.

Ходит мудрая мать по полю, хочется ей опознать своего сына убитого. Одному повернет голову, другому. До кого ни дотронется, тот и оживает и опять в бой идет. Долго мудрая мать ходила и видит: у ракитова куста конь железный стоит, а около коня — сын-герой кровавые раны рукой закрывает. Ухватила мать его русые кудри. Встал сын на ноги.

Улыбнулась мать.

— Эй ты, мой сердечный сын!

Обняла его, омыла слезами радостными кудри русые.

А враги стеной идут, куда ни посмотрит — везде враги зубы свои скалят. Заслонила мать своего сына от пуль вражьих, вынула шелковое полотно, заалелось оно цветом алым.

Вскликнула мать громким голосом:

— Вперед, мои дети, истребим врага лютого!

И сколько было бойцов, кто убитый, кто раненый, кто усталый, — все поднялись и пошли за матерью-героиней.

Испугались враги, когда увидели, что мертвые и раненые поднялись.

— Красную Армию, — говорят они, — не победить, бойцы ее бессмертны.

Побежали изверги, и усеялось поле их трупами черными, словно черным вороньем.

Собрались бойцы вокруг матери, а она им говорит:

— Победили мы супостатов-злодеев. Не устоять им было перед нашим алым знаменем: ткала я его не год и не два, а много лет. И с каждым днем оно было крепче.

И был праздник, да такой, что никому и не снилось такого веселья. Пировали и малые и старые. И я на пиру была и вас приглашаю пирожком закусить, винцом запить.

7. Как девка на войну ходила

Жил старик со старухой. Жить-пожить, и нашли они себе дочку. Живут себе, а дочка растет и все день от дня краше становится. Старик со старухой печалятся: «Девка у нас есть, а парня нет».

Старики гутарят отцу девки:

— Какой-де ты казак, раз у тебя одна девка, а парня нет? Будет война, кого пошлешь, старуху? Не возьмут ее. Сам пойдешь? Тоже не возьмут. А девок на войне не надо.

Прошло время, девка на возрасте стала, замуж пора отдавать. А тут война началась. Кликнули клич по стране, у всех на войну парни пошли, а у старика со старухой некому идти.

Долго старик ходил по улице да все смотрел, как другие своих сынов на войну провожают. Пришел он домой и гутарит старухе:

— Вот был бы у нас парень, пошел бы он на войну, отличился бы… А девку не пошлешь на войну.

Дочь слушала, слушала да и гутарит:

— Отец, я пойду на войну.

— Девок-то не принимают. Сиди уж дома. Молчи.

— Нет, принимают. Пойду на войну, заменю тебя.

Погутарила так девка да пошла прямо к председателю Совета да и спрашивает:

— Девкам можно на войну идти?

Поглядел на нее председатель, а она девка дебелая, натоптанная[24], кровь с молоком. Вот и отвечает:

— Тебе можно. Такую возьмут. Как, на коне пойдешь на войну или в санитары запишешься?

— Знамо, на коне.

— Ну ладно! — сказал председатель и в список ее записал.

Возвернулась девка домой и гутарит отцу:

— Ну, и заменила тебе, отец, парня. На войну иду.

— Не может того быть, чтоб девка на войну шла! Приказу такого не было!

— Приказу-то не было, а председатель гутарил, что можно. Собирайте в дорогу меня да коня готовьте.

Обрадовался старик да и гутарит ей:

— Смотри, дочка, казачий корень не посрами.

Стали старик со старухой дочку в путь-дорогу собирать. Наутро девка оделась по-казачьи, села на коня и побегла на войну.

Девка на третий день прибегла на войну. Месяц воюет, другой, третий. Подружилась с одним парнем. А тот и не знал, что она девка. Воюют они вместе, живут в окопах вместе. Раз призывает к себе инарал и приказ дает:

— Приведите мне, добрые молодцы, немчугу главного, — инарала ихнего. Чтоб утром был!

Парень стоит и мечтает[25]: «Где же взять инарала? Трудное дело». Ну, вот и молчит.

Девка подождала, что он скажет, а потом, не дождавшись, гутарит инаралу:

— Доставлю немчугу главного.

Отдала честь и пошла. А парень стоит, стыдно ему стало.

— Доставим немчугу-инарала, — сказал и он, побег за девкой да и гутарит: — Пойдем ночью.

Глянула на него девка и зарадовалась: она думала, что сробел парень-то, а он пришел.

Настала ночь, вот и пошли они туда, где стояло немчугово войско. Ходили, ходили, а потом девка приказ дает:

— Ты иди вон туда, где огни горят, а я в другую сторону пойду, а в двенадцать часов ночи свидимся.

Вот и пошли они каждый по своей дороге. Долго парень ждал ее. Потом прибегла девка на коне, а к седлу у нее немчуга привязан. Гутарит девка парню:

— Идем к нашему инаралу!

Приходят они к инаралу. Вот девка докладывать стала:

— Приказ исполнен.

Похвалил их наш инарал и отпустил, а сам в Москву отписал, так, мол, и так, два моих солдата храбрых главного немчугу доставили, как прикажете наградить? Получили в Москве письмо инарала, прочитали и запрос шлют ему: «Кто такие? Как зовут?» — и прочая.

Получил запрос инарал, вызвал он парня и девку и расспрос чинит: как зовут? где родители? Ну, и узнал, что она девка. Инарал так и отписал: «Девка немчугу главного доставила».

Тут все и узнали, что это девка. Узнали — и ничего: девка по-старому воюет, смелые дела творит. Прошло несколько время, — большую награду ей из самой Москвы прислали, да в газетах пропечатали. Читать-то я сама не читала, а наши дьячки читали. Может, что и не так пересказала, только портрет ее своими глазами в газете видела.

8. Маленькая Маша

Жили-были дед да бабка да внучка Маша.

Всем Маша взяла, и умом и красотой. Одна была досада у Маши — ростом мала: присядет под лопушок, а ее и не видать.

Прошел год, прошло два, а Маша все не растет да не растет.

Наступила трудная година, враг войну объявил. Черные войска на нашу землю пришли, хлеб топчут, деревни сжигают, города разрушают, людей убивают.

Все пошли на войну против врага, запросилась и Маша. Посмотрели на нее военные начальники и улыбнулись:

— Ну куда тебе воевать, тебя и под лопушком не видать.

Села Маша под лопушок и заплакала. Просидела так Маша под лопушком до вечера, а как вечер наступил, забралась она на военную повозку и притаилась.

Тронулись повозки в путь-дорогу на военную границу. Маша сидит в повозочке не шелохнется, ее никто и не приметил.

Ладно. Едут день и два, а может, и больше. Приехали на военную границу. Пули свистят, снаряды землю роют, кругом раненые и убитые лежат. Маленькая Маша лопушочком прикроется и ползет около раненых: кому водицы напиться даст, кому ранку перевяжет. Ручонки у Маши тоненькие, а на работу ловкие, быстро управляются.

Удивляются военные люди, откуда такая маленькая пташечка взялась, из-под лопушка не видать, а такая польза от нее большая.

Проходит год, проходит другой, а может быть, и больше прошло. Война к концу подошла. Полюбили все Машу, не нарадуются на нее, не надивуются. Одна была печаль у Маши — ростом мала, сядет под лопушок, а ее не видать.

Приезжает большой генерал, стал орденами да медалями всех награждать. Представили ему Машу и говорят:

— А вот эта, товарищ генерал, самая смелая, самая храбрая, тысячу бойцов спасла.

Стал генерал наклоняться к Маше, чтобы ей орден вручить, а Маша вдруг, на глазах у всех, стала расти да расти. Выросла Маша и красотой засияла.

Наградил всех генерал и с победой поздравил.

И я там был, со всеми пировал и всех поздравлял, а первую — Машу — дочку нашу.

9. Жив Чапаев

Нет, не умер Василий Иванович Чапаев. Он живет и вечно будет жить в народе.

Окружили его тогда белые. Кинулся он от них в реку Урал, но не утонул в ней, а переплыл ее. Рука у него вражескою пулею была прострелена. Стрелять он не мог и шашкой владеть не мог. А потому он за рекой Урал в камышах густых остался.

Белые генералы на его поиски целый конный полк выслали. А тому, кто Чапаева живым или мертвым к ним представит, богатую награду золотом и серебром обещали.

Чапаев из густых камышей видит: по степи полк белых летит. Переждал он, когда белые мимо его проскакали. А они долго по степи скакали. Не одну сотню верст объехали, но нигде Чапаева и не нашли.

Притомились у белых ноги, и назад они к своим генералам едут. Признаться, что тысяча человек одного Чапаева не нашли, им стыдно. И сказали они своим генералам, что раненый Чапаев в Урале-реке утонул, что его кости песком занесло, и теперь ни живым, ни мертвым его во веки веков не сыскать.

Поверили белые генералы, что утонул Чапаев.

А Чапаев вышел из густых камышей и пошел привольной степью. Долго шел.

Повстречался ему однажды казак в красном чекмене, в шапке-папахе, с палашом через плечо. Идет этот самый казак, улыбается и с ним здравствуется:

— Здорово, Василий Иванович! Давно мне с тобой встретиться хотелось. О твоих делах, о твоей храбрости и бесстрашии я крепко наслышан. Хорошо ты бил врагов-злодеев — помещиков, богатеев, куда покрепче, чем я с своими казаками-удальцами.

Глядит Чапаев на казака, как будто он и знакомый ему и где-то он его видел, а имя его никак не может припомнить. Улыбается казак, глядит на Чапаева и говорит:

— Али не признаешь меня, Василий Иванович?

Не покривил душой Чапаев — он всегда и всем говорил одну только правду разъединую.

— Вроде тебя я где-то и видел, вроде мы с тобою и знакомые, а имени твоего никак припомнить не могу.

Погладил свою черную бороду казак, приосанился и сказал Чапаеву:

— Я донской казак Степан Тимофеевич Разин.

Поглядел на казака Чапаев. И правильно: перед ним сам Степан Тимофеевич стоит. Стоит и так пристально на Чапаева глядит.

— Тебя повсюду ищут враги, хоть и говорят, что тебя в живых нет. Целым полком за тобой по степи гонятся. Но я тебе сейчас подарочек от народа сделаю.

И вдарил тут Степан Тимофеевич об землю плетью. Из земли выскочил конь белый как снег. Во лбу — красная проточина, как звезда горит.

— Вот тебе конь, Василий Иванович. Бери, владей и пользуйся им. А вот и оружие боевое.

С этими словами Степан Тимофеевич снял с себя шашку и на Чапаева надел ее.

— Руби ею и круши без пощады всех народных врагов-злодеев. Промаху ты не дашь. Рука у тебя твердая, глаз — верный. Поезжай на этом коне в те вон горы и будь в них до тех пор, пока рука не заживет и пока в тебе нужды не будет. А когда в тебе нужда будет, ты и сам это почуешь.

Поехал Василий Иванович в синие горы. В них он до поры до времени жил. А в те самые дни, когда гитлеровцы на нашу Родину напали, видели красноармейцы, что часто впереди них, в самых что ни на есть трудных местах, вылетал всадник на белом коне с красной, как звезда, проточиной на лбу. Рубил он фашистов шашкой и направо и налево.

Это был сам Василий Иванович Чапаев. Почуял он своим сердцем, что нужен своей Родине, — с синих гор он на белом коне спустился, выхватил из ножен шашку стальную крепкую, какую ему Степан Тимофеевич Разин дал, и пошел он на врага, бить да крушить его, помогать своим сынам и внукам.

Крепко любил Василий Иванович свою родину-мать, что вспоила и вскормила его русским героем-богатырем. И народ советский никогда не забудет своего бесстрашного сына.

10. Заслонов и теперь живет

Сказывают, что Заслонов погиб у Куповати, только это неправда. Он жив, его ранили, и он скрылся в Куповатском лесу. Шел, шел он там долго — семь дней, и вышел в деревню Левково. Зашел он темной ночью в крайний домик, стучит и спрашивает: «Кто тут есть живой?» Выходит седенький старичок и говорит: «Ты кто такой?» — «Я, — отвечает Заслонов, — Заслонов». Старичок ему говорит: «Будешь ты победителем». И дал старичок Заслонову старинный меч и коня и сказал: «Поезжай на запад и гони врага с нашей земли».

Заслонов сразу сел на коня да как закричит: «Рубанем врагов, ребята!» И сам помчался с мечом в руке. И с той поры где он только ни появлялся — бегут враги. Рубит Заслонов мечом, стреляет из револьвера. И бился долго, вместе с советскими войсками.

А когда очистилась наша земля от фашистской погани и стала жизнь народа снова свободной, сразу стал Заслонов с другими героями, которые значатся погибшими, жить на высокой лысой горе — горе бессмертных героев. И теперь живет.

11. Про бабкину соль

Удили солдаты рыбу и наловили раков. Вот один и говорит: «Вань, а Вань, иди в деревню, попроси сольки, будем раков варить». А Ванька не идет. «Ну, ладно, ужо сам пойду», — думает Петька.

Пришел. Ну, вот! «Бабушка, дай, — говорит, — сольки». — «Так куда тебе, батюшка, соли-то?» — «Да рыбу-раков сварить». — «А-а вы, паразиты, только раков ловите да от немцев бежите, а надо немца бить, а не бежать!»

Дала старуха соли: «На, иди!» Ну, вот пошел. Приходит, его спрашивают: «Что ты так, Петька, долго?» — «Да хорошая больно старушка попалась. Вот задержался. Знаешь какая: сметаны наставила, всего наставила, только ешь, да не хочу! Вот ты понесешь банку ей обратно, и тебя она угостит».

Ну, вот. Посолили раков, сварили, съели. «Пойдем, Санька, бабке банку отнесем».

Пришли. «А-а, сожрали мою соль!» — «Чего еще, бабушка: ты того сметаной угощала». — «Тебя? И тебя еще угостить? Сейчас как палку возьму да как угощу, вот как Петьку, так побежишь, без оглядки», — говорит.

Вот как старуха угощает военных! Где бы надо сольки дать да ни слова не сказать, что защищают Родину-то, а она обругала их, бабка!

12. По сказке

…Жили в землянках, ели траву. Многие умирали с голода. У меня тогда ничего не было, только было пятьсот рублей денег. Деньги дала дочке, отправила ее в город за солью, сказала: «Купи хоть стакан соли».

Приходит, говорит: «Мам, будешь ругаться». Купила она курочку вместо соли. Назавтра курочка снеслась. Яйцо прибрали. Потом собрали еще семнадцать. Чем же ее кормить? Мальчик мой насек прутиком лягушек. Варили их в консервной банке. Так и кормили я курочку и цыпляток.

Курочек этих продала в городе, купила маленькую козочку. Козочка котилась тремя козлятами. Козляток продала, купила поросенка. Когда выкормила свинью, мясо продала в городе, купила телочку. Телочка сделалась коровкой. В войну-то покупала корову два раза. Одну корову немцы зарезали во дворе, другую сама нашим отдала.

Пошла я как-то на большак, увидела коровий след. Пришедши домой, говорю деткам: «Ай, детки мои, я видала коровий след. Я по тому следу плакала».

13. Смешная история про солдата и лейтенантскую жену

Вот, дорогие товарищи, давайте послушаем смешную историю. Это во время войны в Финляндии, произошло это как раз в тридцать девятом году, в марте месяце, после окончания войны, когда наше начальство закончили бои и ехали получать ордена и награждения в Москву.

В такой радости были, конечно, не только наши начальники, но и солдаты, матери, жены, дети, конечно! Но есть отдельные лица — радовались этому исключительно.

Жена одного старшего лейтенанта, когда он проходил по фронтам, она ходила гуляла. Конечно, ей хватало: главное, находилась в достатке. Чего было делать? От мужа вести хорошие были, так что время проводила очень, очень весело. И она познакомилась с одним начальником. Муж как раз в это время уезжал в Москву. Она оповестила своим товаркам и товарищам и пригласила к себе на вечер.

Вечером что ж… мужа отправила, пришли ее ухажеры. Собрались все в отдельной комнате. Вдруг мужу не удалось уехать как раз в этот вечер. Он приходит с вокзала сюда, заходит в комнату, видит: на столе все приготовлено, даже водка в стаканы налита. Жена, будучи опытной, говорит: «О, — говорит, — милый Васенька! О, как я, я знала, что вы сегодня не уедете. Видите, как я побеспокоилась, заранее даже налила не один стакан, а целых пять… целый десяток». А он говорит: «Что так много?» — «А уж раз победа, так значит — победа…»

А этим товарищам, которые были собравши (они были… комната как раз этим столом закрывалась), оттуда им выхода нет никакого. Что делать? Как будет происходить дело?

Конечно, она имела опыт в таких случаях. Подсела к нему к столу: давай, Васенька, выпьем да выпьем (чтобы у него маленько в глазах двоилось). Ну, и он, значит, с радости, что жена сегодня такая добрая, рюмочку да другую, лишнюю как раз пропустил. Сидит.

А те в комнате говорят: «О, как же мы теперь… будем выходить? Он же наш начальник, он же нас перебьет. Даже наган на столе лежит». Один и говорит: «Ну, что, — говорит, — задумались?» Такой даже простой боец. Снимает — тогда еще буденовки такие, шлемы были. Он его расстегивает, говорит: «Ну, у кого сколько денег, ребята, кладите мне в шлем в этот. Я вас, — говорит, — сейчас выведу из этой комнаты». «Помирают» ребята: кто плачет, кто смеется. «Стыда, — говорят, — не оберешься. Давай, как-нибудь делай». Вот они ему все деньги, что получены были, фронтовые, свои дорогие, заработанные, поклали в шлем. Он говорит: «Ну, сейчас я буду выводить». Зашел, у товарища взял шлем (другой — А. Г.), а свой в сумку вещевую с деньгами заложил.

Выходит оттуда, а лейтенант как раз против него. Он к нему подскочил: «Товарищ лейтенант, разрешите спросить, как здесь с Выборга на Ленинград шоссе лежит?» — «Что ты, очумел, — говорит, — не знаешь? Здесь всю войну ходил, ходил, а не знаешь, где что?» — «А вот нас здесь четырнадцать человек, — говорит, — как раз. А не знаем, куда идти». — «Да вот, — говорит, — прямая дорога». — «Это, — говорит, — вот так, как вы показываете? Мимо вашей печки!» — «Да, да, — говорит, — направление это». Он говорит: «Разрешите командовать?» — «Действуйте, — говорит, — пожалуйста. Выводите людей на дорогу».

Вот он открывает дверь и командует им: «В колонну по одному становись!» Они стали. Подал команду: «Смирно!» Значит, сделал это. Подходит к нему: «Разрешите, товарищ старший лейтенант, вести людей?» Он говорит: «Ведите!» Он сразу мимо его стола и на улицу: «Шагом марш!» Пошли. Ну, он, значит, что ж… увел людей, все дело хорошо сделал, деньги получил.

Сидит (лейтенант) за столом. «Ты, — говорит, — погляди, что ж это… Как хорошо, что я вернулся: сегодня идет пехота через нашу печку. Это ведь хорошо, что пехота. А ты б, — говорит, — лежала на койке да по тебе танки прошли, тебя б задавили. Давай, хозяйка, менять квартиру да шагом марш отсюда тикать». Смотали свои манатки, забрали свои перчатки — и мимо Москвы ей квартиру искать. Так и увез ее.

14. Как Ванька Кузин попом служил

В тысяча девятьсот сорок третьем году забросили меня под Псков партизанить. В деревне Палицы стоял божий храм, на двери висел большущий-пребольшущий ржавый замок, который заржавел, и ключи потеряли. Немецкая комендатура дала приказ открыть храм божий. Вот православные христиане выбрали целую делегацию — двоих старичков и одну женщину — и отправили их на станцию за разрешением в Новоселье.

Открыли дверь и с низким поклоном (очень гнусаво): «Здравствуйте, милостивый господин комендант. Мы к вам с великой просьбой. Закрыли большевики храм-то божий, так не откажите его открыть христа ради». — «Не возражаю», — говорит им комендант. «А теперь у нас, милостивый господин комендант, вторая просьба: дайте нам хоть паршивого попенка». — «Ну, нет! Ищите сами».

И вспомнили тут православные христиане обычай старообрядцев: они имеют обычай сами избирать попа, а то и сами служат. И, глядя на них, православные христиане решили то же самое сделать. Собрали сход. Выбирают попа. А выбрать все не могут: тот не подходит, этот не подходит. Вот какой случай! Собрание затянулось. Петухи поют. Утро наступает. Решили уж расходиться. Вдруг один и говорит: «Я предлагаю избрать священником Ваньку Кузина. Бывалый мужик: еще в империалистическую матросом служил. Опять же самогонку гнать умеет, в тюряге посидел». Выбрали Ваньку попом.

Вот пришел он домой и думает: «С чего службу начать? Просвирок нет, вина нет. Скоро праздник, а ничего нет».

«Ну-ка, баба, посмотри, нет ли у тебя каких обметок, поскреби после мышей».

Наскребла баба кой-чего, напекла просвирок. Это тело Христово. Оказалось, нет вина. «Ну и не надо! Сгоню самогонки», — говорит Ванька. Начал затваривать…

Наступил праздник. Берет литр самогона, корзину просвирок. Поплелся затемно, чтобы потренироваться. Заходит в алтарь. Разыскал где-то ризу потрепанную, фартук. Попил самогонки — кровь Христова, накрошил просвирок, попробовал сам из чаши. Отыскал кадило, наклал туда ладану. Ходит по церкви, машет — дым повалил. Пока церемония происходила, православные поднавалили.

Вышел из алтаря, ухнул кадилом, дым повалил. А бабы и говорят: «Ай, красив! Ай, статен!» И вдруг Ванька-то басом: «Православные, прежде чем службу служить, я прочитаю проповедь. Так вот, православные, конечно, вы старухи и старики, а дух такой тяжелый, что хоть топор вешай. Вы посмотрите-ка на храм божий: что творится! Стекла выбиты, на храме божьем воробьи нагадили. Была чаша золотая — стащили, была чаша серебряная — сперли, была чаша медная… Висели колокола — сняли, во что же звонить буду?.. Так вот, православные, идите вы, помолившись богу, к такой-то, растакой-то матери».

1. Как фрицы Ванюшу женили

Стали фрицы по радио говорить:

— Русь, давай, давай женим нашего Ванюшу на вашей Катюше.

Скажут и смеются, как черти смеялись. Было так в тысяча девятьсот сорок первом году.

А русские в ответ:

— Что ж, коли Катюша согласится, то можно. Засылайте сватов сватать.

Только блиндажи у нас крепкие. Сваты толку не добились. Фрицы их из самолетов (бомбы-то), из шестиствольных и десятиствольных (минометов). Лбы разбили сваты чугунные.

Привезли на машине Катюшу нашу, красавицу писаную. Сняли с нее покрывало. Тут все увидели. Хороша была Катюша. Так что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Подошел наш русский генерал, усмехается:

— Хочешь, Катюша, замуж за немецкого Ванюшу?

А сам усмехается.

— Коли согласна, так песню женишку спой.

Запела Катюша.

— Выходила на берег Катюша.

Хороша песня. Только от той песни даже птицы дождем посыпались. Слушать даже страшно.

Полетели к фрицам Катюшины гонцы. Что там было, кто его знает. Только от фрицев ни рожек, ни ножек не нашли, а от Ванюши и след простыл. Один ихний фюрер — имя такое собачье — Г-гитлер — без штанов убежал. Располным была полна коробушка.

2. Катюша и Ванюша

Немецкий Ванюша влюбился в русскую Катюшу.

При каждой встрече с ней он, видя ее горячую любовь к нему, стал объясняться ей в своей любви и говорит: «Я для тебя все, я за тебя в огонь и воду». Но она знает, что мужчины большинство обманывают. С первых слов не поверила ему, и он из-за этого припечалился. Он старался хотя чем-нибудь, но доказать, ей свою любовь. Она ему и говорит: «Раз так, то прыгай в огонь». И он из-за своей любви к ней полный решимости прыгнул в пламя, но в огонь не попал, а попал в котел кипящий, который стоял в Сталинграде, и оттуда не вытащил свои бедные ноги.

Катюша полюбила другого — русского Андрюшку, с которым повенчались над прахом немецкого Ванюши.

3. Расчеты, огонь!

…Трудно передать, что это было за сражение, когда командование дало приказ:

— Орудийные расчеты, огонь!

В один общий страшный гул слился гром наших орудий — Катюш, Иванов грозных, минометов.

Пропоет Катюша, и немцы не выдержат, выкидывают белый флаг: «Война кончен, поедем Сибирь».

Немецкие солдаты, почуяв безвыходное свое положение, сдавались или рады были сдаться в плен. Командование немецкое упорно не сдавалось. На наш ультиматум немецкие генералы ответили: «Германская армия никогда не сдается».

Последним ответом Паулюса было: «Рады бы мы сдаться, но боимся, что наши семьи там удушат». И Паулюс не сдавался до тех пор, когда к нему пришли и сказали: «Выходи». В плен он не сдавался, так мы его взяли.

4. Про певицу Катюшу и сопливого Ванюшу

Благодаря нашей замечательной певице Катюше и рассказчику Ивану Грозному (как Катюша пропоет, они уши развесят) — ничего живого не осталось, только одни трубы и печки. К этим печкам пристроены длинные и молчаливые стволы орудий. Пехота была впереди, она лежала в засадах и ожидала, пока идти дальше.

Но там мне война понравилась: может из умного дурака сделать. Он шел, шел, а зашел в мешок, и там ему завязали завязки. Район Дона, село Песковатка. Остальных поперли, на запас дали военную порцию.

…Бегал так, как вот в ведро брось мыша, он и бегает там. Катюши стали с одной стороны, Иваны Грозные — с другой стороны. Прежде мы слышали приказ командира по орудийному расчету. Смотришь, из-за угла здания свесился красный флаг.

Немцы… все ожидают или гибель, или конец войны. «Русь, война кончай, поедем Сибирь». — «Предлагаем вам сдаться через столько-то и столько-то!»

Последние ответы были: «Рад бы я сдаться, но только боюсь за свою семью, всех там удушат или убьют».

Этот рассказчик хороший, несмотря на то что рассказы у него длинные, к чему ни коснется, все свивается, делается кудрявым, спалит все.

Немцы листовки бросали: кончай войну. Наш Ванюша с вашей Катюшей будет свадьбу играть. Они хотели женить своего Ванюшу, но Катюша видит, что Ванюша их сопливый, и за него не пошла, выбрала себе Андрюшу.

Заходили мы с одним товарищем к немцам в сарай: им там Катюша как раз угадала песенку свою, и лежат они там все дохлые.

5. „Катюша“

Это оружие у нас такое есть, — у-у-ух, свирепая, бедовая машинка, прямо настоящая «смерть немецким оккупантам». Как даст она очередь по какому-либо ихнему скоплению, считай всем капут — в кусочки разнесет: головы — туда, ноги — сюда, душа — к чертовой матери. Сорвиголова, да и только!..

6. Про Яшку-приписника

Ночью у дороги разложили наши бойцы костер. Сидят, греются, покуривают, ужин готовят. Вдруг откуда ни возьмись Яшка-приписник. Летит вдоль фронта — за порядком наблюдает. Увидал костер, подлетел к бойцам, строго приказал:

— Эй, вы, хлопцы, немедленно гасите костер, а не то выключу мотор — плохо будет.

Что делать? Послушались бойцы Яшку-приписника — задули костер, маскировку навели. А Яшке то и надо. Установил порядок — можно и дальше податься. Вот летит Яшка и видит: на дороге легковая машина. Покружился Яшка, снизился, заглянул в кабину: полковник едет. Подлетел Яшка поближе:

— Товарищ полковник, — говорит, — разрешите к вам обратиться?

Оглядел полковник Яшку с ног до головы. Выправка есть, вид бравый, сказал:

— Обращайтесь.

— Товарищ полковник, летал, летал я, да с пути сбился. Не сориентируете ли меня?

Полковник сориентировал.

Летит Яшка дальше. Видит, санчасть в в лесу расположилась. Подлетел Яшка к санчасти, выключил мотор, снизился и что есть мочи закричал:

— Самолеты, в укрытие!

7. Не суй свиное рыло

Летит бомбардировщик «Ю-88»: «Везу-у! Везу-у!» Подарки берлинские змей везет. А зенитки всполошились и все разом заговорили: «Кому? Кому? Кому?» А бомбардировщик: «Вам! Вам! Вам!»

«О-ох!» — застонала мать-земля сырая. «Ах, ты так! Ты так, ты так!» — рассердились крупнокалиберные пулеметы и пошли на немецкую гадину свинцом поливать. А бомбардировщик «Ю-88» по небу юлит, над головой кружит: «О-о-о!» — поет от радости. «Куда? Куда? Куда?» — кричат ему зенитки, не допускают. А змей свое, не унимается: «Я вам дам! Я вам дам!» — бомбит лютый, мочи нет. «Ах, ты так! Так-так-так!» — разгневались пуще прежнего зенитки, а за ними пулеметы-огнеметы. Тут и фрицу тошно стало. Рад бы уйти, да не вырваться. «О-о-о!» — заревел змей лютый. Хвостом верть-поверть, что помелом разметает, путь-дорогу себе расчищает. А облака-то наши. Не летай по нашему небу. Хвать его, похвать зенитки по хвосту, не летать тебе, прохвосту! «О-о-о!» — заревел злодей и носом пошел-пошел, да в землю.

8. О том, как боец сбил немецкий бомбардировщик

Летит над фронтом «рама», летит и назойливо твердит: «Гляж-ж-ж-у-у, гляж-ж-ж-у-у, гляж-ж-ж-у-у». Скрылась «рама». Пока-казался бомбардировщик. Мотор отчеканивает: «Вез-з-у, вез-з-у, вез-з-у». Увидели наши зенитки, вверх морды задрали: «Кому? Кому? Кому?» Развернулся бомбардировщик, спикировал: «В-вам, в-вам, в-вам». Сбросил груз и давай тикать. Схватил боец автомат да как ударит. Пуля: «Тебе! Тебе! Тебе!» — «Мне-е-е?» — сказал самолет и врезался в землю.

1. Разговор Гитлера с Наполеоном

Прежде чем начать войну с Россией, Гитлер пошел на могилу Наполеона. Там он снял фуражку, стал на колено и сказал:

— Друг, начинаю войну с Россией. Что мне посоветуешь?

Из могилы раздался голос Наполеона:

— Выкопай себе могилу обок меня, но не ходи на Россию.

2. Гитлер и Наполеон

— Скажи, как мне воевать дальше? — спросил Адольф Наполеона.

— С кем воевать? — спросил Наполеон.

— С красными! — ответил Гитлер.

— Не знаю, кто такие красные, — говорит Наполеон.

— Ну, с большевиками, — пояснил Гитлер.

— Не слыхал про таких, — сказал Наполеон.

— Ну, с русскими, — возмутился Гитлер.

— А-а-а! — протянул Наполеон. — Так бы и сказал, с русскими. А докуда ты дошел?

— До Сталинграда, — сказал Гитлер.

— Тогда ложись со мной рядом, — ответил на это ему Наполеон.

3. Разговор Гитлера с портретом

Когда началась война Германии с Россией, Гитлер подошел к своему портрету и спросил:

— Что будет со мною, если проиграю войну?

Портрет ему ответил:

— Меня снимут, а тебя повесят.

4. Слова подтверждаются жизнью

На заседании генерального штаба в июне тысяча девятьсот сорок первого года Гитлер объявил о начале военных действий против СССР. Обращаясь к главнокомандующему фон Браухичу, он сказал:

— Вы поведете в Россию войска.

Браухич ответил:

— Повести-то я поведу, но боюсь, что ни я и никто другой не выведет их оттуда.

5. Я — не сумасшедший

В Могилев приехал Гитлер и решил посетить дом отдыха в Печерске (дачное место). Здесь же находился и дом умалишенных. Трусливые санитары, используя условные рефлексы, выучили больных по определенному сигналу кричать фашистское приветствие. Как только прибыл фюрер, они все рявкнули: «Хайль Гитлер!»

— А ты чего не кричишь? — спросил Гитлер у сигнальщика.

— Я — не сумасшедший. — ответил он, — я сторож.

6. Солдатское пожелание

Ефрейтор обучал солдат: «Если спросят, кто ваш отец, должны ответить — Гитлер, а кто ваша мать — Германия. На вопрос, что бы вы желали после войны, должны сказать — чтобы Гитлер владел всем миром».

Прибыл сам фюрер.

— Кто твой отец? — спросил он у чеха.

— Адольф Гитлер! — отрапортовал солдат.

— А кто твоя мать? — продолжал допрашивать фюрер.

— Германия! — заученно повторял чех.

— Чего бы ты желал после войны? — спросил Гитлер.

— Остаться круглым сиротой, — пожелал солдат.

7. Хорошо, да не совсем

— Добрый день, Фриц! Откуда?

— День добрый, дядя Бекер! Из России вернулся. Ногу там потерял.

— Это плохо.

— Плохо, да не совсем! Мой друг Вилли голову потерял, а я жив.

— Это хорошо.

— Хорошо, да не совсем! Приехал в Эссен, дома нет — английская бомба разбомбила.

— Это плохо.

— Плохо, да не совсем! Живу я теперь на свежем воздухе — солнце, природа, аппетит.

— И правда, как хорошо.

— Хорошо, да не совсем: аппетит есть, а кушать нечего. С нашего эрзац-хлеба последнюю ногу протянешь, на тот свет отправишься.

— Это совсем плохо.

— Плохо, да не совсем: там я со своими друзьями встречусь. Выпьем, что бог даст.

— Это хорошо. Не забудьте выпить за здоровье фюрера.

8. Как Гитлер женился

Гитлер влюбился в киноартистку Еву Браун и решил жениться.

— Хоть ты и фюрер, — ответила артистка на его предложение, — но замуж за тебя не пойду. Во-первых, у тебя волосы по-собачьему зализаны, а во-вторых — глаза провалились, как у мертвеца.

Гитлер обратился за помощью к Геббельсу, и тот посоветовал ему начать войну с Россией.

Послушался Гитлер. Воюет год, воюет другой, третий. А на четвертый год войны у него и волосы стали дыбом и глаза на лоб повылазили. Вышла за него Ева Браун, да только жить уже негде было. Красная Армия заняла Берлин.

9. Темная личность

Когда Гитлер приехал в Париж, первым желанием фюрера было сфотографироваться на фоне знаменитой Эйфелевой башни. Немедленно вызвали фотографа. Приступили к съемке.

Фотограф взглянул на Гитлера и сказал:

— Света дайте, мало света.

Вызвали роту прожектористов.

Гитлер поморщился в лучах прожекторов, пытаясь изобразить на лице добрую улыбку.

Фотограф посмотрел в видоискатель и решительно потребовал:

— Еще света!

— Помилуйте, — взмолился один из представителей оккупационных властей, — неужели вам не хватает этих мощных прожекторов?

— Вы забываете, мосье, — ответил фотограф, — что передо мной самая темная личность.

10. Как парикмахер брил Гитлера

Приехал Гитлер на фронт, чтобы приободрить солдат. А в это время как раз мы наступали и поддавали жару фашистам.

И захотел Гитлер побриться. Позвали парикмахера. Он пришел. Усадил фюрера в кресло, направил бритву, все достал; расставил чашечку, помазок. Вдруг вошел какой-то генерал и начал Гитлеру докладывать о положении на фронте. А немцы отступали в то время, и мы лупили их почем зря!

Видит тут мастер, что Гитлер уставился в одну точку и как глупый сделался, сумной какой-то!

Тут парикмахер спохватился, что мыла нет. Туда-сюда сунулся, стал искать — нигде нет — хоть убей, а брить-то надо. И никуда не побежишь, не оставишь одного — все же фюрер! Повертелся-повертелся, глянул, а клиент спал с лица-то, осунулся и глаза как мертвые. Тут мастер полотенце встряхнул, бритвой взмахнул, пальцами прищелкнул да ка-а-к плюнет Гитлеру в рыло, а тот хоть бы что! Даже не прочухался, как сидел так и сидит чумной. А мастер еще раз на морду-то как плюнет, и еще, и еще — оплевал всего, так и обрил. Во как намылил фюрера знатно! Так ему и надо, собаке!

11. Привязать бы его к сосне

У нас одно мнение было тогда о Гитлере. За все его злодейства, за то, что пролил реки крови, его поймать, привязать к сосне и оставить, чтобы его комары съели. Это самая страшная смерть — комары! Вот привяжи его голого к сосне, за час с него ничего не останется, один скелет. Это самая наилучшая казнь! Он ведь не человек, такой не мог сосать материну сиську. Он хуже любого зверя. Я и говорю, что если поймать бы Гитлера, то казнить его комарам!

12. В гитлеровской конторе

Гитлер сидит за столом и вызывает к себе то одного, то другого генерала. Он спрашивает первого: «Набрал ли ты из Франции пятнадцать новых дивизий?»

Тот покорно наклонил голову и говорит: «Простите, забыл».

Гитлер прогнал его со злобой, затем вызывает к себе Паулюса, спрашивает: «Обошел ли ты Москву с востока?»

Тот с испугом сказал: «Забыл я, господин фюрер!»

Гитлер на него напустился: «О чем вы думаете? Забыл, забыл и забыл?!»

Прогнал и этого с треском, вызывает к себе третьего генерала, спрашивает: «Заключил ли ты мир с Англией и Америкой?»

Тот опять отвечает: «Забыл».

Гитлер вскочил со злостью и хотел ударить генерала по глазам. Но тот быстро указал ему на ноги и сказал: «Простите, господин фюрер, вы в кальсонах». Тут Гитлер сразу осекся и тихо сказал: «Простите, забыл. Это ужасная история под Сталинградом».

13. В суде

— Фриц Бегнер, вы обвиняетесь в том, что в час контратаки убежали от русских назад.

— Боже мой, господин судья! Я не убежал, а догонял своего пана ефрейтора.

— А он чего бежал?

— Он догонял фельдфебеля.

— А фельдфебель?

— Пан фельдфебель догонял обер-лейтенанта.

— А лейтенант чего бежал?

— Догонял пана полковника.

— А пан полковник?

— Пан полковник догонял пана генерала, который бежал к фюреру, чтоб доложить о нашей победе.

— Хайль! — заорали судьи, и суд был закончен.

14. Про Геббельса и его жену

У господина Геббельса жену отправили в роддом. На второй день после этого к нему пришла цыганка, которая при первом виде его ему сказала так: «Какой вы несчастливый, вас ожидает беда».

Он ее одарил большим даром и попросил, чтоб она ему предсказала будущее. Она сказала: «Останетесь здесь один со мной и я скажу».

Он так и сделал, приказал лакею оставить их вдвоем, тот ушел, тогда она и говорит: «Если жена родит сына, то помрет отец сына, а если родится дочь, то помрет ее мать». Геббельс задумался: и то и другое ему не по вкусу. Прошло еще три дня, при которых он жил в тоске и ожидании предстоящей разлуки.

Утром на четвертый день к нему в комнату в белом как снег халате вбегает хожалка, которая в восторге поздравляет его с сыном. В то время стоящий сзади лакей падает замертво.

15. Пьянющие как сапожники

Солдат Шульц заходит к офицеру и говорит: «Господин офицер, разрешите вам доложить о том, что я вчера был пьяный».

Тот встал и крикнул на него: «Дурак, ты и сегодня пьяный». — «А об этом я вам завтра доложу». Они каждый день, ежедневно пьянющие, напьются как сапожники.

16. Знаю, как убить Гитлера

Пришел один старичок в управление и говорит: «Я знаю, как убить Гитлера!» — «А как?» — «Надо подложить бомбу под его письменный стол, протянуть провода». — «А как это сделать?» — «Ну, уж это дело инженеров!»

1. Как тетка Авдотья фашиста поймала

У тетки Авдотьи в обычай вошло на огороде пять-шесть пугал становить. И где только она возьмет всякой рвани-дряни: шапку рваную на кол воткнет, штаны ватные приделает, может быть, они лет сто не надевались. Да для пугала все сойдет. А ребята малые, что воробьи, сбегутся, прыгают, потешаются. Их тетка Авдотья припугнет, да где там! Да и припугнет-то ради шутки: «Ух вы мне, — скажет, — пострелята», — а сама то огурчика им, то морковки даст.

В то лето, когда война началась, у нас урожай сильный был, а у тетки Авдотьи и того лучше. Недаром она, как лучшая огородница, в Москве была, на выставку ездила.

Боится тетка Авдотья за огород: птицы поклюют и попортят. Вот она и наставила пугал по углам да посередке, только смотри да любуйся.

В это время фронт близко к нашему селу подошел. Наши-то за селом окопались, а потом командование решило к лесу отойти, там, слышь, удобнее было по фашистам бить.

Немцы заняли наше село, но были в нем несколько часов. Советские войска как поднажали, так куда пух, куда перышки: фашисты и пушки побросали и все свои машины.

Проходят красные бойцы по селу, а мы им — кто сало, кто меду, кто кур жареных. «Кушайте, — говорим, — дорогие герои, на здоровье». А тетке Авдотье не терпится угостить бойцов свежими огурчиками. Побежала это она на огород, торопится. И вот видит, кто-то по ее грядам перебегает. Залегла тетка в канаву, а тот, людей ли почуял или переждать до ночи хотел, встал около пугала, да вроде как сам пугало, ну, одним словом, маскироваться задумал.

«Фу-ты, — думает тетка Авдотья, — да такой рвани у меня отродясь не было. Весь огород мой опоганил. Ну, ладно, повадился, черт, в чужой огород, так не взыщи!»

А фашист стоит таким фертом да то руками махнет, то головой повернет.

Авдотья — в траву да и поползла, а под руку ружье повернулось.

Подползла это она поближе да как выпрыгнет, да как закричит: «А ну гад, сдавайся!»

У фашиста и руки опустились, лопочет что-то, вроде как лает.

Авдотья хряснула его по спине да и команду подала: «А ну, за мной, чертово пугало!»

По всей деревне провела, в штаб доставила. Вот смеялись потом: «Где это, — говорят, — ты, Авдотья, и отыскала такого, да он «по красоте» даже твоих пугал превосходит».

А тетка Авдотья вроде как в обиду. «Да, — говорит, — из-за него, черта рваного, и огурчиков не сорвала, наших дорогих героев не угостила. Да такая у меня на него досада, вот так и прикончила бы бандюгу проклятого».

А тетку Авдотью за этот случай орденом наградили. Бандит этот у фашистов к начальству относился, а оставлен он ими был в нашем тылу вредить.

2. Как красноармеец доказал фрицу преимущества своей „катюши“ над немецкой зажигалкой

Немцы заметили, что на фронте многие солдаты вместо спичек пользуются «катюшей». Фрицы думали, что это вызвано недостатком спичек, «бедностью России». Однажды от безделья они решили на самолюбии наших бойцов сыграть. Они сбросили с самолета на парашюте огромный камень, кусок рельса, связали их толстым куском каната. При этом написали: «Вот ваша «катюша». На другом парашюте они спустили ящик спичек с надписью: «Вот наш подарок». Бойцы следили за самолетом и за тем, что он сбросил. Как только ящик со спичками спустился на землю и бойцы узнали его содержание, с яростью стали истреблять этот ящик. Один боец, который яростнее всех старался уничтожить ящик, растолкал всех, попросил всех отойти подальше и сам поджег ящик. Он быстро вспыхнул и через несколько минут от него ничего не осталось. Поступок немцев этого бойца обидел так, что, казалось, он никогда не простит им этого. Боец он был находчивый. На войне случаев разных бывает много. И вот выпал случай этому бойцу поквитаться с немцами за их злую шутку. Во время сталинградского разгрома немцев наши войска взяли много немцев, и бойцу было поручено вести группу пленных немцев. Дело было зимой, морозец был изрядный. Захотелось бойцу закурить. Завернул, достал свою «катюшу», стал усердно высекать искру. Чик-чик. Искры вылетают, а фитиль не загорается. Руки мерзнут. Боец подует в кулак и опять высекать искру. Один немец особенно внимательно наблюдал за этим. Зажигалка открылась и сразу зажглась. Пленный фриц любезно поднес ее ко рту красноармейца. Боец, не отрываясь от своего дела, легко дунул — зажигалка погасла. Фриц чиркнул еще, красноармеец так же легко погасил зажигалку и, молча, отвел руку фрица. Подул в кулак и снова продолжал старательно выбивать искру. Фриц изумился и так же внимательно продолжал наблюдать за бойцом, который безуспешно высекал искру, то и дело подувая на пальцы. Наконец фриц не выдержал, опять зажег зажигалку и поднес ко рту красноармейца. Тот плюнул в зажигалку со злобой и оттолкнул руку немца. В это время как-то удачно ударил обломком рашпиля о кремень, искра влипла в фитиль, фитиль задымился. Боец прикурил, а тлеющий фитиль поднес к губам фрица: «Дуй, гаси!» — говорит. Фриц дунул фитиль сильнее стал тлеться. «Дуй еще крепче!» Фриц дует сильнее, фитиль разгорается ярче. Наконец вспыхнул огнем, когда фриц стал дуть еще сильнее. «Видал! Что, погасил? Вот как наше русское. Долго разгорается, а загорится, не потушишь».

3. Про попа

Поп у нас объявился при немцах из наших же селян: служил, детей крестил, потом в партизаны ушел… Он шутник был. В церкви кадит перед немецкими солдатами-курощупами. Им кадит, а нам подмигивает и нараспев говорит, как молитву:

— Господи помилуй, господи помилуй, пришли эти привередники, пришли эти яйцеедники — господи помилуй…

— Как были наши красные, жили люди согласные, а пришли германияки, кусаются как собаки, господи помилуй.

Люди наши слушают да на ус мотают, а немцы не понимают, думают, что им акафиста читает батюшка.

4. Про гуся

Летят это, братцы, гуси, и куда — к немцам. Мы стреляли — промахнулись. Слышим — залаяли немецкие зенитные пулеметы. Один гусь упал на нейтральную зону. Фрицы за ним, мы по фрицам. Вот ночью они в рупор:

— Вы чего же стреляете в нас, гуся-то мы подстрелили!

Видим, здорово им гусятины захотелось. Отвечаем:

— У нас гусь — птица священная.

— Извиняемся, — говорят, — раз убили, разрешите взять.

Ну, раз фриц извиняется, кричим:

— Берите, черт с вами!

Утром приползли немцы, а гуся нет. Ночью спрашивают:

— Где гусь?

А наш разведчик, что закусил гусем, отвечает:

— Дух божий внял вашей молитве и вознес убиенного гуся на закуску усопшим вчера фрицам.

5. „Ты моя карола“

Стояли у нас в доме немцы — солдатня одна; пьют, жрут с утра до вечера. Печка так и топилась без перестани, тут пекли, жарили, тут и мылись, сволочи. Нас за людей не считали; и не подумали, дескать, тут целая семья, и две девушки ведут избу чисто. Не-ет, где там!

Да вот поселился к ним какой-то старшой, ему и место получше и кусок побольше. А ему-то, видать, приглянулась моя Настя. Я ей, бывало, говорю: «Одевайся старухой. Вот тебе платок поплоше, тужурку старую носи. Авось пронесет! Сгинут проклятые ироды. Вон как наши в Даниловском им поддают!» Ну вот и оделась, срядилась девка старухой, а лицо-то у ней пригожее, румяное, да и волосы вьются, из-под платка чистым золотом выбиваются.

Вот этот старшой, что нос-то баранкой, так возле нее и увивается.

Сидит он как-то за столом, уминает курицу, а Настю заставил в печи воду греть. Он ей говорит: «Настя, кус, кус!» Это по-их-нему поцеловать, значит (я-то после узнала, а Настя поняла: в школе училась по-немецки). Она ему в ответ: «Вкусно лопаешь, гад? Вкусно?» Он ей опять: «Кус, кус». А она: «Вкусно, вкусно угостят тебя русские! Погоди же!»

Он говорит: «Настя, ты моя карола».

«Я тебе корова? Ах ты, паразит проклятый! Посадский!» — а сама смеется. Он спрашивает: «Что есть посацки?» А я-то испугалась за Настю (говорит ему: «Пан, это значит хорошо, гут!»). Тут снаряд к-а-а-к рванет, так он к двери кубарем покатился. А скоро их и выгнали наши.

6. „Папир, папир!“

Ой, лишенько, сколько они нам горя-то принесли! У меня-то они долго не жили, а заглядывали частенько: одну-другую ночку переночуют. Застелют полхаты соломой — что хочешь, то и делай! Да еще часового поставят в сенях. Ходят по изобке и кричат: «Брот (произносит с немецким акцентом. — Собир.), млеко, масло, яйки». Ну, тащили: ведь боялись их дюже! Бывало, что и спрятать удавалось кой-чего. У меня вон поросенок был зарезанный, схоронила его, положили под корыто, под белье. Тут как раз немцы-то и пришли…

А иногда и не понимали, что они просят. Ходит однажды по комнате и кричит: «Папир, папир!» Откуда, девоньки, я могу знать это? Я ему — то, я ему — это! А немец все злится, требует чего-то. Уж под конец — оторвал кусок обоины со стены и сует мне, все говорит: «Папир». А вот если бы не уходила, расстрелял, наверное бы: дюже злой был фриц!

Как-то вечером приходит один немец и говорит: «Матка, валенки!» Жалко валенки давать-то: ведь сами-то как ходили! Да и ребятишки разутые! А ирод-то этот опять говорит: «Матка, валенки, а ты сама — р-р-р-р» (при этом делает движение рукой вокруг ноги. — Собир.). Лапти, мол, сама надевай!

А еще, девоньки, красная кофта у меня была. Ну, немцы уж больно не любили красный цвет — сами, чай, знаете!

Теплая у меня она была, а немец все кричал на меня: «Рус, партизан!» Бабы-то наши велели мне снять эту кофту. Так и убрала я свою кофту в сундук и хранила всю войну!

7. Солдатская механика

Пожалела бабушка солдат.

— И укрыться вам, сыночки, нечем и головки-то приклонить да некуда.

А ей солдат в ответ:

— Ничего, бабушка. Наша жисть солдатская неплохая. Солдат шинель под голову, солдат шинель под бок да шинелью покроется, ему и холод не в холод.

— А сколько у вас шинелей, детки?

— Одна на брата.

— А как же так…

— А вот так. Солдат ворот под голову, одну полу под бок, а другой укроется. Вот она солдатская механика.

8. Не все ж горевать

Климчук, в Тринадцатой бригаде, молодой, малец! Только кончил медицинский институт — и такой весельчак, и такой балагур! Такой анекдотчик — каких земля не знает! Умный малец, хороший.

Вот, бывало, сидим, а он скажет: «Кто даст окурок докурить? Расскажу такой анекдот, что и сроду никто не слыхал».

Вот говорит:

— Кто над нами вверх ногами.

Скажут:

— Кто? Вон мухи ползают.

— Нет, не мухи, а сбитый фашистский самолет.

Мало ли смеху было! Не все ж горевать.

9. Бежит без головы

Еду на танке — вдруг вижу, один бежит без головы, а голову под мышкой держит. Потом опустил руку в карман. Сворачивает папироску, подымает руку — как ко рту подносит и… упал. А если б не закуривал, так еще бы больше пробежал.

10. Как Марья Ивану на фронт писала

Служил я еще в армии в финскую войну. И вот прибыли мы на фронт. Начались холода. Мороз так и пробирает. Хлеб замерзал на морозе. Вот получает один солдат письмо от жены. А был-то он сам неграмотный, ну и дал нам читать. Глядим и не разберем. Что такое? Сначала один почерк, потом другой, немного погодя еще какой-то корявый почерк. Мы спрашиваем его: «Что такое? Кто ж писал-то?»

А он говорит: «Жена-то неграмотная. Пошла к соседке, придумала, что написать — написала об одном деле, а дальше не знает, что писать. Назавтра придумала еще — пошла к другой, потом и к третьей…»

Вот и получилось письмо: «Здравствуй, мой дорогой супруг Иван Иванович! Как мне тяжело, мой дорогой супруг Иван Иванович. Как только ты ушел на войну, мой дорогой супруг Иван Иванович, и мы с тобой расстались, и осталась я одна-одинешенька, мой дорогой супруг Иван Иванович. Зима-то стоит лютая, мой дорогой супруг Иван Иванович, и заметает избу снегом, мой дорогой супруг Иван Иванович. Пошла я к председателю, мой дорогой супруг Иван Иванович, лошадь попросить за дровишками съездить. А как едучи, загорюнилась, мой дорогой супруг Иван Иванович, что нет тебя со мной, ясна сокола, мой дорогой супруг Иван Иванович…»

Политрук слушал-слушал да и говорит: «Письмо твоей жене, видно, вся деревня писала, а теперь читает целый взвод».