Все еще истекаю кровью… я так думаю.


Что ты такое?


Я обычный человек.


Дерьмо.


Раздражающая правда постоянно грызет мой разум.


— Я не знаю, кто ты, мальчик, и мне плевать, даже не хочу знать. Ты не такой, как мы, и это делает тебя опасным.


— Пошел ты, старик.


Мы делаем пологий поворот и достигаем знакомого мне места. Древнее корявое дерево поднимается из отверстия в скале, протягивая безлистные ветви к далекому небу. Дальше вход в пещеру — темная зияющая пасть.


Я проходил через эту пещеру много раз. Она простирается глубоко под землей, пересекая обширные коварные леса. Континент Разлома похож на кусок старого мидрийского сыра. Он испещрен тысячами подземных полостей. Орден Преподобных давно изучает эти сети, создавая сложные карты, которые остаются в строжайшем секрете. Некоторые из них древние — по крайней мере, им тысяча зим. Я был вынужден запоминать эти карты как часть тренировок. Каналы, пещеры и уровни воды под континентом выжжены перед моим мысленным взором.


Мидрианцы не будут пытаться следовать за нами сюда. Они поклоняются Элару, богу света, и боятся ступить в любое место, куда не может проникнуть его солнечный свет.


Суеверные дураки.


По моим оценкам, сейчас мы отстаем от мидрианцев примерно на полдня, но мы пролетим мимо них.


Они не дойдут до деревни Амали раньше нас.


Не смогут.


— Надеюсь, ты знаешь, куда мы идем, — осторожно говорит она, когда мы оставляем позади дневной свет. В ее голосе слышится скрытый страх, и я могу понять почему. Здесь кромешная тьма. Даже мне не удается разглядеть детали, но я вижу широкие очертания горного ручья, который течет под землей.


Огромные каменные стены изгибаются над головой, а длинные сверкающие сталактиты свисают с потолка, как вросшие клыки, их кристаллические поверхности блестят от влаги.


— Я хорошо знаю этот маршрут. После этого сюрпризов быть не должно. — Я изо всех сил стараюсь говорить обнадеживающе, но назло мне, колония адских летучих мышей выбирает именно этот момент, чтобы вырваться из своего темного укрытия. Я злобно смотрю на них, когда они летят к выходу из пещеры, их адские крики становятся оглушительными. Амали нагибается, закрыв голову руками.


Я уже практически — почти — тянусь за арбалетом, но внезапно несчастные существа улетают.


— Летучие мыши, — шепчу я ей на ухо, вспоминая, что она не видит того, что вижу я. Осторожно отнимаю ее руки от головы. — Это всего лишь летучие мыши.


— Всего лишь летучие мыши, — повторяет она, тяжело дыша. Она пугливая, вздрагивает при малейшем намеке на угрозу. Я пытаюсь представить, каково это быть беззащитным, вынужденным полагаться на силу другого, чтобы выжить.


Мой разум в ужасе отторгает эту мысль.


Я всегда был сильным. Вот почему даже Преподобные, самые опасные и презираемые убийцы Срединного Разлома, не смогли убить меня. Их ошибка. Великий магистр Темекин должен был меня прикончить, когда у него имелась возможность. Теперь я беру на себя самые крупные заказы, перекрыв им источник золота.


Казна Ордена к настоящему времени должна иссякнуть. Они разочаруются и впадут в отчаяние, чего раньше никогда не случалось с древним орденом Преподобных.


Никто не связывается с Великим Магистром Черной горы.


Кроме меня.


И Преподобные не могут с этим смириться.


Они послали за мной своих лучших, и я убил каждого из них. В одиночку от них легко защититься, но сейчас я оказался в другом положении. Если Преподобный найдет меня сейчас, с этим хрупким существом рядом…


Это стало бы катастрофой.


Словно читая мои мысли, Амали начинает дрожать.


Я кладу руку ей на шею, лаская нежную кожу, ощущая тепло через тонкую кожу перчатки. Ее нежный пульс трепещет под моими пальцами.


Такая сильная, но такая хрупкая.


— Здесь мы в безопасности, — бормочу я, мой голос становится низким и хриплым, когда улавливаю ее запах. — Так намного безопаснее, чем если бы мы путешествовали по поверхности. — Мой член снова шевелится. Это начинает превращаться в проблему. — Эта пещера приведет нас к самому краю Комори. Мидрианцы не захотят проходить через Таламурану над нами. Они боятся этого места. Они поедут тем же путем, что и всегда.


— Я не виню их, — сухо говорит она, прежде чем глубоко вздохнуть. — Но сейчас меня не волнует, придется ли нам проходить через подземный мир Лока. Продолжай, ассасин. Не останавливайся, пока мы не доберемся до Венасе. Меня не волнует, замерзла ли я, промокла, устала или голодна, или что мою задницу натерло это гребаное седло. Мы должны связаться с моими людьми до того, как поступит известие о гарнизоне. Пожалуйста. Это было частью нашей сделки. Командир там сволочь высшего ранга. Если они отдадут приказ, он убьет мой народ и получит от этого огромное удовольствие. — Ее плечи напрягаются, и я почти чувствую, как гнев пробегает по ее телу. Кажется, это придает ей сил. Ее спина выпрямляется, а голос становится мрачным и жестоким. — Он уже убил многих из нас. Я не понимаю, почему они не перебили нас всех, когда только прибыли. Вместо этого они заманивают нас в ловушку в нашей деревне и медленно душат нас, пока все не умрут. Мы как светлячки в бутылках.


— Мидрианцы, — рычу я, впервые позволяя насмешке звучать в моем голосе. Обычно я не позволяю себе испытывать такие эмоции. — Единственное, что удерживает их от полного уничтожения или порабощения твоего народа, — это договор.


— Договор? — В ее голосе звучит смущение.


— У мидрианцев есть соглашение с норхадианцами, — говорю я, пытаясь казаться нежным, но безуспешно. Я к этому не привык. — Что касается правителей, король Бранхел в определенной степени достоин уважения. Он считает лес Комори продолжением древнего норхадианского королевства. В какой— то степени ты под его защитой.


— Некоторая степень защиты, — усмехается она. — Где были эти норхадианцы, когда пришли мидриане и убили самых сильных людей в нашей деревне?


— Это борьба. Много зим назад мидрианский выскочка Хоргус и недавно коронованный Бранхел вели войну. Условия договора были определены после великой битвы при Кранате. Десятки тысяч погибли. Ни одна из сторон не могла позволить себе потерять больше жизней, поэтому они урегулировали свои претензии путем заключения договора. Продавались жизни и земли. В конце концов, Бранхел сохранил свои земли, а Хоргус получил Срединный Разлом, вплоть до Южного побережья. На самом деле они не пришли к согласию о том, кто будет владычествовать над дикими землями на северо-западе: Комори, хребтом Таламасса и равнинами Танглед за ним — но мидрианцы постепенно расширяют свое присутствие там, и норхадианцы, похоже, терпят это… так что пока они не заходят слишком далеко. По сей день существует непростое перемирие. Между двумя странами есть даже базовая торговля. Но в тот момент, когда одна сторона моргнет, другая вырвет глотку.


Я замолкаю, вспоминая свое участие в Великой мидрийской войне. Моей первой добычей стал командующий мидрийской армией. Я не знал, кто и почему платил за наши услуги, и даже не подумал усомниться в этом. Преподобные никогда не сомневаются в приказах. Я был ребенком, едва достигшим подросткового возраста — тщеславный и легко управляемый, стремящийся показать себя своим хозяевам.


Я пробрался в лагерь под покровом темноты и проделал дыру в его палатке. И отравил его во сне, нанеся смертельный яд паука с синими пятнами на его нижнюю губу.


Помню чувство отстраненности, когда его дыхание замедлилось… а затем остановилось. Потом проверил его пульс, чтобы убедиться, что он мертв, а затем, пока он был еще теплым, выскользнул под покровом темноты.


Именно так, как и пришел.


Тогда Достопочтенный дал монеты.


Много монет.


— Нас держат в неведении, а нашу судьбу решают эгоистичные люди, — бормочет Амали, когда мы входим в ту часть пещеры, где стены невероятно высоки. Камень под копытами Облака сменяется мягким, скрипучим песком. — Кто для нас этот Бранхел? Если мидрианцы однажды проснутся и решат всех нас убить, как он узнает? Из-за разлома он ничего не может сделать.


Ее спина напрягается. Она излучает тихий гнев. Трудно осознать, что чья-то судьба была предопределена так называемыми эгоистичными мужчинами.


Я осторожно провожу пальцами по ее шее, чувствуя мощный ритм сердцебиения.


И позволил ее гневу проникнуть в меня. Разве не должен возмущаться за нее? В конце концов, я наполовину тиг. Без моих способностей и навыков я тоже оказался бы под пятой империи?


— Среди мидрианских солдат есть норхадианские шпионы, так же как среди норхадианской орды есть мидрийские шпионы. Рано или поздно Бранхел узнает об этом. Старый император не хотел бы спровоцировать Черного Медведя Севера. Несмотря на все его жесткие разговоры о строительстве империи, больше всего Хоргус хотел удержаться у власти. Он не стал бы рисковать новой войной с норхадианцами. Экономика Мидрии все еще восстанавливается после предыдущей, и он хочет развивать империю, а не наносить ей вред. А сын… — Я пожимаю плечами. Кроген Анскелл имеет репутацию вспыльчивого человека и жестокого убийцы. Он давно настаивал на вторжении мидрийцев в Норхадию, но сначала ему придется иметь дело с Высшими лордами. Один или несколько из них наверняка бросят ему вызов за право на трон.


— Кроген не проявит такой же сдержанности, — шепчет Амали. — Ему плевать на то, что он расстраивает норхадианцев.


— Верно.


— Тогда получается, я стала тому причиной. — Ее плечи опускаются под давлением ужаса.


— Причиной? Нет, ты только ускорила процесс, который в любом случае должен был произойти. Если бы ты не убила Хоргуса, я бы сделал это.


Она очень тихая. Ее охватывает слабая дрожь. — Я знаю очень мало, но ты… ты оторваный от всего этого, и все же прекрасно понимаешь последствия своих действий. Значит, ты бы убил Хоргуса, развязал войну и обрек мой народ на смерть… только ради денег?


В моей груди образуется холодный узел.


— Я не подрабатываю героем, Амали. Это и есть моя профессия.


У нее вырывается горький смех.


— О, чтобы я могла бы сделать, если бы у меня были твои силы и способности. Ты никогда не сомневаешься в мотивах своей работы, Кайм? Разве ты никогда не убиваешь или решаешь не убивать просто потому, что это правильно?


— Что правильно в этом мире, Амали? Что это хотя бы значит? Не мне задавать вопросы о причинах. — Эта мантра вбивалась в меня с раннего возраста, но сейчас слова звучат очень пусто. — Это также и не твой путь.


Амали не та, кто может меня осуждать.


Все ее самодовольные разговоры нереальны.


Она издает странный звук — наполовину всхлип, наполовину приглушенная чистая ярость.


— Так легко игнорировать причины чего-либо, когда у тебя нет никаких привязанностей, не так ли, Кайм? — Ее дыхание прерывистое и поверхностное. Она наклоняется вперед, создавая пропасть между мной и своим телом.


Амали дрожит от едва сдерживаемой ярости. Ее охватило странное безумие. Это напоминает мне, какой она была, когда убила Хоргуса. Она кренится в сторону, и я веду Облако к стоянке.


Она соскальзывает с лошади и падает на мягкий песок, сгибаясь пополам.


Ее плечи дрожат. Большие капли слез падают на землю.


Я смотрю на нее мгновение, не зная, как с этим справиться.


Ясно, что я ее расстроил. Амали злится и напугана.


Должен ли я утешить ее?


Я ругаюсь себе под нос, когда соскальзываю с лошади и подхожу к ней.


— Амали… — Я изо всех сил стараюсь передать голосом утешение, но даже не знаю, как это сделать. — То, что ты видела и сделала… это сложно, но…


Она смотрит на меня дикими и рассеянными глазами в темноте.


Ее рука поднимается. Я знаю, что она собирается делать. Я мог бы остановить ее, но какой-то инстинкт подсказывает мне, что должен это принять.


Шлеп!


Ее рука касается моей щеки.


Это достойный удар. Ее цель верна, хотя она плохо видит. У нее сильная рука. Моя кожа пылает и горит.


Я хватаю ее за запястье, прижимая к себе.


— Остановись, Амали. В этом нет необходимости. Я…


— Ты бы бросил меня?


— Что? — Ее вопрос, пронизанный чистым гневом, настораживает меня.


— Если бы я тебе не понадобилась для того, что ты задумал… тогда ты бы оставил меня там, во дворце. Тебе было бы все равно, если бы мидрианцы казнили меня.


— Нет, — резко говорю я, крепче прижимая ее к себе. — Ты неправа. В первый раз, когда я увидел тебя… это был первый раз за долгое время, когда я почувствовал настоящий гнев. Мидрианцам не следовало забирать тебя из леса. Хоргус даже не заслуживал того, чтобы смотреть на тебя своими грязными глазами. Ты, должно быть, ведьма, Амали, потому что в тот момент ты что-то со мной сделала. Ничего так не хотел, кроме как забрать тебя у них. И спас тебя не только потому, что ты была мне полезна. Я хотел тебя.


— Тогда почему ты не отпускаешь меня? — шепчет она с надломом в голосе. Она пытается вырваться, и я почти позволил ей, но не могу. Я хочу ее гнева. Все это. Я хочу поглотить это… владеть им.


Амали яростно сопротивляется мне. Сыплет ударами по моей груди. Бьется в моих руках. Плюет мне в лицо.


Она долго и жестко ругается на тиге и говорит так быстро, что я могу разобрать только несколько слов.


Что-то о том, чтобы быть холодным, бессердечным ублюдком с каменным лицом и ледяной кожей.


По ее лицу текут слезы. Она делает судорожные вздохи, которых становится все больше и чаще, пока я не начинаю бояться, что она задохнется.


Хватит уже.


Не зная, что еще делать, я притягиваю ее к себе, не давая пошевелиться. Сковываю ее руки. И вдыхаю ее восхитительный аромат.


— Стоп, — рычу я. — Остановись, Амали.


Сначала она мечется, но потом, кажется, понимает, что меня не победить.


— Сдавайся, — шепчу я, поскольку что-то в самой глубине моей души требует ее подчинения. Уступи. Это хорошо для тебя. А я нужен тебе.


Внезапно ее плечи опускаются, и она становится податливой в моих руках.


Я пропускаю пальцы сквозь мягкие рыжие волосы и прижимаю ее лицо к изгибу своего плеча, поглощая собою громкие, приглушенные рыдания.


— Я бы не бросил тебя, — рычу я, касаясь губами мочки ее уха. — Я не герой, но и не слеп к страданиям. И все еще учусь. Дай мне шанс, Амали. Мои условия справедливы. Мне кое-что нужно от тебя, а я нужен тебе. В своей жизни я никогда не предам тебя.


Она замирает. В конце концов, ее прерывистое дыхание переходит в медленный, ровный ритм. В этот момент она отходит назад и ловит мой взгляд.


— Ты тоже эгоистичный человек, — мягко говорит она, и каждое слово становится крошечной острой щепкой, которая проникает в мое сердце. Она наклоняет голову. — Но это не обязательно плохо. Я вышла из себя. Я злилась не только на тебя. И на себя тоже. Мы не такие уж разные, ты и я.


Я смотрю на нее долгим пристальным взглядом. И улавливаю нежный пульс на ее шее и румянец на щеках. В ее глазах горит огонь.


— О нет. Мы очень разные, ты и я. — Огонь и лед. — А теперь, когда ты выбросила это из головы, то пойдешь мирно, или мне придется связать тебя?


Румянец на ее щеках усиливается.


— Я… я пойду с тобой, Кайм. И не буду драться. В любом случае, это бессмысленно. — Она вздыхает. Это своего рода уступка.


— Да. Да, это так. — Мой голос грубеет. Я нахожу этот маленький танец подчинения и неповиновения странно захватывающим. И снова возбуждаюсь. Хочу снова вызвать в ней гнев. Со мной такое никогда раньше не случалось. — Пошли. — Я поворачиваюсь к Облаку, который терпеливо ждал в тени. — Прямо сейчас твой враг — Мидрийская империя, а не я. Этого больше не повторится, Амали?


— Я не знаю. — Она бросает на меня мрачный взгляд. — Но теперь ты знаешь, что с этим делать?




Глава 18


Кайм




Мы продвигаемся все глубже и глубже в систему пещер, следуя вдоль холодных каменных стен по туннелю, который попеременно сужается, а затем становится невероятно широким. Мы пересекаем тонкие ручьи и огибаем темные бездонные бассейны. Время от времени я замечаю человеческий череп и груду старых костей, покрытых обрывками разлагающейся ткани; останки какого-то несчастного путника, заблудившегося в темноте.


Я благодарен, что Амали не обладает моим зрением, усиленным соком Утренней Зари, потому что она и так достаточно обеспокоена.


Она сохраняет ледяное молчание, напрягаясь каждый раз, когда моя рука касается ее руки или бедра. Обычно я не против тишины, но это похоже на небольшое противостояние.


Через какое-то время я раскололся первым.


Меня гложет любопытство, и я хочу снова услышать ее голос.


— На что это было похоже?


Некоторое время она молчит, но затем смягчается.


— Что именно?


— Жить во дворце со всей этой чокнутой знатью?


Она застывает… затем с горечью фыркает.


— У меня не было возможности осмотреть дворец. Наложницы Хоргуса — заключенные во дворце. Они намеренно держали меня в неведении и подвешенном состоянии. Изо дня в день я пребывала в страхе, не зная, что будет дальше. — Внешне Амали спокойна, но голос слегка дрожит, выдавая глубину ее гнева.


Мысль о том, что ее держат в плену эти мидрийские придурки во дворце…


Мне не нравится.


— Они тебя обижали? — тихо спрашиваю я, прекрасно зная, что мидриане хорошо разбираются в разных видах наказаний и пыток.


— Почему это так важно для тебя? Ты не сможешь изменить то, что уже случилось.


— Мне нужно знать, — тихо говорю я.


Что это за чувство — это жгучее любопытство, которое зарождается во мне, эта почти ярость, которая угрожает лишить меня всякой логики?


Мне нужно знать.


С ее губ срывается низкий полузадушенный звук — приглушенный вскрик страха, отчаяния и ярости. Никогда раньше не слышал подобного, и от этого мне хочется убить каждого подонка, который прикасался к ней.


Мне хочется найти способ полностью остановить время, чтобы убить их всех.


Я вырву сердце их проклятой империи.


— Конечно, они причинили мне боль. — Она невесело смеется. Ее голос — это навязчивое эхо, отражающееся от холодных каменных стен. — Это мидрийские аристократы. Для них все дело в силе. Должна сказать, что они эксперты в том, как причинить боль, не оставив следов. Они умеют пытать обещанием удовольствия. Тот факт, что сначала испытываешь удовольствие, сам по себе является пыткой, потому что не следует этого делать, так как на самом деле ты этого не хочешь. Они низводят тебя до не более чем объекта, чего-то менее человечного. Я не буду говорить о том, что они делали со мной, Кайм, но просто знаю, что на третью ночь моего пребывания там было достаточно, чтобы заставить меня захотеть убить их так называемого бога-императора. Через некоторое время я стала одержимой. Не могла думать ни о чем другом.


Что-то внутри меня смягчается. Возможно, это потому что я слишком хорошо знаю чувство, которое она описывает. После того, как Преподобный попытался убить меня, я ничего не хотел, кроме как уничтожить Великого магистра.


У меня не было шанса. Время забрало его у меня. В конце концов, годы настигли Великого магистра Темекина Элентхолла Черная Рука, когда-то самого смертоносного и страшного человека в Таламассе.


Когда я узнал о его смерти, то ничего не почувствовал.


Даже разочарования, что его убил не я.


— Ты удовлетворена тем, что Хоргус мертв? — с любопытством спрашиваю я. — Твое желание мести утолено, или все еще думаешь о тех, кто мучил тебя во дворце?


Позволь мне убить их за тебя.


Семя этой мысли укоренилось в моем сознании. Заманчиво, но я сопротивляюсь.


Я не убиваю из чистой мести, если мне не заплатят.


— Кайм, — мягко говорит она, и звук ее голоса вызывает приятную дрожь. — Я усвоила урок о слепой мести. Если я переживу это… если мои люди выживут, то это будет ответом больше, чем месть.


Ах? Теперь мне искренне любопытно.


— Что ты будешь делать?


— Я еще не знаю. Но что-нибудь сделаю. Лучше умру, чем снова попаду под их милость.


— Ты не умрешь.


— Что ж, теперь это полностью зависит от тебя. — Она начинает дрожать. Облако громко фыркает, как бы показывая свое неодобрение.


— Тебе холодно, — ворчу я.


Амали холодно. Она отважно пытается скрыть свой дискомфорт, но ее страдания очевидны. Внезапное падение температуры опасно для нее, и чем глубже мы войдем в пещеру, тем хуже станет. Река, которая течет под землей, берет свое начало от ледника. Чем дальше на север, тем холоднее будет.


Я останавливаю Облако.


— Что ты делаешь?


— Твоя одежда мокрая. Тебе нужно согреться.


— Эт-то то, что я пытаюсь делать, — кивает она, хотя ее дрожь усиливается.


— Мне следовало уделить тебе больше внимания.


— Я могу мириться с чувством холода. Моя одежда со временем высохнет. Я не хочу нас тормозить


— Не будь такой упрямой, — упрекаю я, водя руками вверх и вниз по ее замерзающим бедрам. Она такая же холодная, как я.


Сейчас более чем когда-либо я хотел бы дать ей немного своего тепла, но мне нечем поделиться.


На самом деле я, вероятно, черпал ее тепло, как адский сангвизу. Я проклинаю свою странную склонность мерзнуть после использования своей силы.


Прямо сейчас я холодный и немного возбужденный.


Как это вообще возможно?


— Снимай одежду, — бормочу я.


— Что?..


— Снимай, — приказываю я. И снимаю рубашку. — Ты наденешь мою. Сними шаль, рубашку и леггинсы. — Я заставляю себя говорить мягко, объясняя логику своих приказов. Обычно никогда никому не объясняюсь, но теперь я должен ее успокоить. — Если ты не снимешь мокрую одежду, влага заберет оставшееся тепло из твоего тела по мере испарения. Лучше надеть что-нибудь сухое.


— Ох. — Она колеблется на мгновение, затем быстро срывает шаль, покрывающую ее великолепные волосы, и мокрую тунику. Я заменяю ее своей, натягивая одежду на ее тонкие руки и нежные плечи, и по пышной плоти ее груди. Мои пальцы касаются нежного бугорка. И почувствовал крошечный кусочек металла.


Ах. Все правильно. Ее соски проколоты. Я помню, как видел эти крошечные золотые кольца в ту ночь, когда раздевал ее холодное, бессознательное тело. В то время я не особо об этом думал — это был просто еще один странный мидрийский обычай, навязанный ей, — но теперь я очарован.


Крошечные золотые кольца — символ мидрианского подчинения, и я нахожу их очень возбуждающими.


Меня охватывает будоражащий трепет.


О, что я могу с ней сделать. Я обычно не упиваюсь такими мыслями, но с ней все по-другому. Я чувствую, насколько она отзывчива. Ее нежные соски уже затвердели. Я хочу погладить их, но в этот момент она взвивается в седле и натягивает мою рубашку до самых бедер, тщетно пытаясь сохранить скромность.


— С-спасибо, — болтает она, демонстративно игнорируя мои прикосновения.


Она прижимает руки к своему телу и пытается согреться, потирая бока.


Терпи, глупец.


У меня не должно быть таких плотских мыслей, пока она замерзла и страдает.


Наконец-то, Амали теперь высохла и тепло одета… ну, во всяком случае, ее верхняя половина. На ней моя туника, и вид ее в моей собственной одежде заставляет меня чувствовать себя собственником.


Часть меня рада, что пятна крови на рубашке скрыты темнотой. Кровь давно высохла, но я буду рад, когда смогу постирать одежду.


Даже наемные убийцы не любят путешествовать грязными.


Но этого недостаточно.


Амали все еще дрожит.


— Наклонись к шее Облака. Обними его.


Без слов она подчиняется. У нее нет выбора. Я провожу руками в перчатках по ее бедрам. Ее мокрые лосины холодные. Слишком холодные.


— Ты должна снять их.


— Но под ними ничего нет.


— Я знаю. Не волнуйся. Нет ничего, что я раньше не видел. И не планирую сейчас воспользоваться тобой, Амали.


— Ох. — Она холодная и дрожащая, но мне кажется,


я заметил в ее голосе нотку разочарования?


Ее явно смущает наше маленькое затруднительное положение.


Хм. Эта женщина тигландер теперь проявляет ко мне интерес? К моему холодному, странному телу? Ее не отталкивают руки убийцы. Она не уклоняется от моих прикосновений.


Она знает, на что я способен, но не боится меня.


Я никогда в жизни не встречал такой женщины.


Мой член немного напрягается, и в груди вспыхивает искра тепла.


Я сопротивляюсь внезапному желанию сорвать с ее тела леггинсы. Как и искушению провести руками по ее голой коже. Учитывая насколько я сейчас холодный, мне, наверное, не стоит к ней прикасаться.


Я соскальзываю из седла и прыгаю на землю, резко выдыхая, когда тепло распространяется через грудь и вниз к животу… и члену.


Если бы она не была близка к переохлаждению… если бы у нас не было плотного графика…


Я стискиваю зубы.


Потом.


Я займусь этим позже.


Я достаю рюкзак, который привязан к седлу Облака. Роюсь внутри и нахожу сверток ткани, зажигательный патрон и кремень. Затем беру обломок коряги и обматываю его тряпочкой, получая грубый факел.


Стуча зубами, Амали неловко ерзает.


— Ч-что, черт возьми, ты делаешь сейчас, Кайм?


— Терпение, — бормочу я и вкладываю поводья Облака в ее пальцы. — Подержи его немного.


Ударяю по кремню. Искра попадает на сальник, и мой грубый факел оживает.


Амали смотрит вверх и вздыхает, когда свет заливает огромное пространство.


Серый камень словно парит высоко над нашими головами, образуя огромный потолок, украшенный длинными сталактитами и сверкающими кристаллами. Это напоминает мне древние храмы на другой стороне хребта Таламасса. Построенные для поклонения давно забытым богам, они по-прежнему невероятно величественны, хотя и рассыпаются в прах.


Вдалеке я слышу мерный хлюп капающей воды — звук, который был здесь тысячи зим и, вероятно, останется, когда мы все умрем и уйдем, а мидрийская империя давно развалится в прах.


Даже я замолкаю, восхищенный величием пещеры. Мной овладевает странная умиротворенность. Мне всегда нравилось путешествовать по этим тихим древним местам. Нравится ходить через подземелье. Почему-то мне здесь комфортно.


Чуствую себе словно я дома.


Но несмотря на весь неземной гламур пещеры, я считаю женщину на лошади гораздо более привлекательным зрелищем. Мой взгляд обращен на нее, когда я подхожу и вкладываю ей в руку самодельный фонарь.


— Возьми это. Я поведу лошадь. Это поможет тебе снова согреться.


— Ох. — Она приближает огонь как можно ближе, стараясь не обжечься. — Это хорошо. И именно то, что мне нужно. С-спасибо, Кайм.


От этих простых слов у меня в груди вспыхивает тепло.


Люди никогда меня не благодарили.


Амали закрывает глаза и глубоко вдыхает. Пещеру наполняет запах древесного дыма.


Я поглощаю Амали глазами. Свет костра отбрасывает золотое сияние на ее гладкую золотистую кожу, подчеркивая темно-малиновую отметину вокруг ее правого глаза. Ее карие глаза одновременно решительны и тревожны, их обрамляют длинные нежные ресницы, которые на оттенок темнее ее эффектных рыжих волос.


У нее типичные черты лица тигов: высокий округлый лоб, длинный нос с небольшой горбинкой, острые, как бритва, скулы и полные соблазнительные губы.


Я не могу этого отрицать — она красива.


— Что теперь? — спрашивает Амали после долгого молчания.


— Поехали, — просто говорю я. — Вдоль этого древнего берега реки. Мы пересечем Таламурану и болота Миг, холмы Амарга и ущелье Бенахара, пока не достигнем края Комори. Все эти препятствия можно преодолеть менее чем за день. У дворцовых всадников есть преимущество перед нами, но мы скоро их опередим, потому что их курс длинный, извилистый и неопределенный, а лошади плохо себя чувствуют в болотах, кишащих кровяными мухами. Не волнуйся, Амали аун Венасе. Если говорю, что мы доберемся до твоего народа до того, как командующий получит приказ из дворца, то именно это и произойдет. Я всегда соблюдаю условия сделки.


— Знаешь, для того, кто занимается тем, чем ты зарабатываешь на жизнь, ты на самом деле довольно… э-э…


— Я не дикарь, — фыркаю я. — А профессионал. Я очень серьезно отношусь к своей работе. Чего мидрианцы не понимают, так это того, что даже у Преподобных есть кодекс чести.


— Что значит быть Преподобным, Кайм?


Меня удивляет ее прямота. Не многие люди имеют наглость спросить Преподобного о его или ее средствах к существованию. Большинство людей никогда бы не подошли достаточно близко к ним, чтобы задать вопрос.


Преподобные редко показывают свои лица внешнему миру, в том числе и я.


Так что я попал в редкую ситуацию.


Здесь, в темноте и одиночестве, я без маски.


Я начинаю идти, ведя Облако через песчаную отмель на твердый грунт.


— Жизнь в рабстве, — отвечаю я после некоторого размышления. — Абсолютное послушание и дисциплина. Никаких семейных уз. Никаких мирских соблазнов. Абсолютное мастерство своего дела и бесконечное стремление к просветлению. Преподобные создали свой собственный мир. Они не связаны законами обычных граждан. На Иони слово Преподобный означает «отдельно».


— Похоже, вы сделали из себя богов, — мягко говорит она. — Так искусен в роли палача, в укорачивании человеческой жизни в мгновение ока, в перерезании горла за за один вздох. Но вы делаете это не ради власти, а ради монеты. Полагаю, деньги — это своего рода сила. Значит, это весь смысл твоего существования, Кайм с Горы?


— Я покинул Орден давным-давно, — рычу я, и моя снисходительность мгновенно испаряется. — Теперь замолчи и отдохни. Нам предстоит долгий путь.


Тогда в чем смысл твоего существования?


Я задавал себе тот же вопрос много-много раз.


Эта женщина так легко проникает под мою кожу. Никто раньше не мог так поступить со мной. Потому что я ей это позволяю?


Моя ошибка. Я позволил себе слишком сблизиться.


Амали опасна. Постепенно мое самообладание ослабевает.


Я полон вожделения.


Испытываю искушение проявить к ней снисходительность.


Я чувствую, что… не хочу, чтобы кто-нибуть другой в Срединном Разломе прикасался к ней.


Это опасно.


Но я не должен позволить ей забыть, кто здесь главный. Она моя пленница, и ей следует помнить об этом.


Когда решу лишить девственности эту драгоценную красотку тиг, это произойдет в то время и в том месте, которое выберу я.


Чем дольше я буду сдерживаться, тем больше будет награда.


Мы, Достопочтимые, известны своим самообладанием. Контроль, лишения, боль… такие вещи могут доставить огромное удовольствие.


Ее жизнь принадлежит мне.


Я буду смаковать ее, как захочу.


Снова смотрю на нее. На этот раз она застывает, как кролик, пойманный взглядом волка.


— Почему ты так холоден? — шепчет она себе под нос, думая, что я ее не слышу. Она не понимает, что меня научили слышать вещи, которые обычные смертные никогда не уловят.


Я игнорирую ее вопрос. Она застывает и смотрит в сторону, с ее губ срывается раздраженый хрип. По крайней мере, она перестала дрожать. Это хорошо.


Мы идем дальше, и факел плюется и потрескивает, ярко пылая в темноте. Только Облако нарушает тишину, издавая что-то похожее на раздраженное рычание.


Мне больше не холодно.


И с каждой минутой мое желание усиливается, как лесной пожар, пойманный ветром.


Я никогда в жизни не горел так сильно.


Рано или поздно что-то вырвется наружу.




Глава 19


Амали




Остальную часть пути Кайм почти не разговаривает. Он снова превратился в отстраненного, безмолвного ассасина, а его лицо стало холодной, непонятной маской.


Время от времени я украдкой поглядываю на него. Время от времени наши глаза встречаются, и я не вижу ничего, кроме тьмы в его взгляде.


Бесконечная жгучая тьма. Я могу потеряться в этом взгляде. Это словно кошмарный сон, и если смотрю на него слишком долго, у меня кружится голова и охватывает чувство невесомости, как будто я плыву.


Этот взгляд…


Не знаю, что это значит, но все тело охвтывает странная дрожь..


Я беспокоюсь.


Но мне больше не холодно.


Что это за чувство?


Факел в моей руке ярко горит, его тепло проникает в каждую клетку меня. На мне нет ничего, кроме огромной рубашки Кайма, и его пьянящий аромат охватывает меня, смешиваясь со слабым медным привкусом крови. Я заправила ткань под свой зад и на промежность, но рубашка недостаточно длинна, чтобы покрыть все, и время от времени, когда конь ступает по чему-то грубому или крутому, кожаное седло упирается в мои очень чувствительные нижние части, приводя этим в тихое безумие.


Это нечестно.


Учителя в гареме настраивали мое тело на то, чтобы жаждать определенных ощущений, но они никогда не позволяли мне испытать истинное освобождение. Они всегда держали меня на грани, наслаждаясь моим бессилием, забавляясь разочарованием.


Теперь я в плену у другого человека, и его присутствие сводит меня с ума.


Его глаза — темный огонь.


Его черты лица — алебастровое совершенство, суровое и ужасающе прекрасное на фоне потусторонней пещеры. Он движется так же бесшумно и грациозно, как снежный барс, ни разу не замедляя шага, даже когда мы проходим мимо больших валунов или длинных игл минерального камня, которые торчат из пола пещеры, как гигантские своенравные копья.


Украдкой я поглядывала на его широкую обнаженную грудь, скульптурные, разрисованные чернилами руки.


Эти руки обнимали меня так много раз, что я привыкла к этому чувству. Обычно холодные, как лед, но однажды они были теплыми.


С моих губ срывается мягкий дрожащий вздох.


Я наблюдаю, как напрягаются мышцы его рук и спины, когда он движется впереди, ведя Облако через узкую часть пещеры.


Я никогда в жизни не видела столь совершенного мужского образца. Даже наши охотники на тигров, которые могут сбить дикую гну с ног и бегать по лесу целый день, не останавливаясь для отдыха, сложены не так хорошо, как этот мужчина.


Он красивый монстр и сводит меня с ума.


Я пытаюсь подавить хныканье, которое грозит сорваться с моих губ. И изо всех сил стараюсь скрыть от него свое возбуждение, но подозреваю, что он знает.


Ничто не ускользает от его взгляда.


И от этого проклятого седла никакой гребаной пользы.


Если бы мы так не торопились попасть в Венасе, я бы использовала все свои плотские навыки и соблазнила этого мужчину. Я определенно произвожу на него впечатление. Ему было тяжело на протяжении большей части этого проклятого путешествия, и если я чему-то научилась во дворце, так это тому, как доставить удовольствие мужчине. Я просто не встречала мужчин, которых хотела бы удовлетворить…


До нынешнего момента.


Проклятый Кайм.


Я ерзаю в седле, перекладывая факел в другую руку, давая усталой левой руке отдохнуть. Мои ноги и зад снова начинают болеть, и усталость просачивается в кости. Понимаю, почему Кайм хотел, чтобы я осталась на лошади. Я бы ни за что не смогла угнаться за его темпом.


Мои веки начинают опускаться.


Я так устала.


— Мы почти пришли, — внезапно говорит Кайм, и его голос звучит холодным эхом, которое продирается сквозь мою усталость. Пещера резко сузилась, и излучина ручья, по которой мы следовали большую часть нашего путешествия, исчезла, оставив после себя слой крупного песка.


— Тебе нужно будет спешиться. Здесь потолок становится низким.


— Ох. — Я без возражений соскальзываю со спины Облака, стремясь выбраться из этой проклятой огромной кроличьей норы.


Я устала. Замерзла. Голодна. Дезориентирована и страдаю клаустрофобией. Мне нужно снова увидеть небо.


И я начинаю думать о Венасе. Меня охватывает будоражащий трепет.


Я еду домой.


И начинаю задыхаться.


Несколько дней назад я искренне верила, что больше никогда не увижу Комори.


— Иди вперед. Мне нужно вести лошадь. — Рука Кайма касается моей поясницы, пока он ведет меня к темному туннелю. Мое сердце замирает. Я остро ощущаю на себе его взгляд.


Мое тело дрожит от сдерживаемого желания, но я могу лишь молчать и смотреть прямо перед собой в темноту.


По обе стороны от меня каменные стены сужаются в узкий проход, шириной едва ли в два человека.


Я сомневаюсь. В груди возникает искра страха, а сердце начинает колотиться. Темные каменные стены надвигаются на меня.


Внезапно мне становится трудно дышать. Я никогда раньше не была в таком тесном, ограниченном пространстве.


— Давай, — говорит Кайм, его голос звучит, как тихий рокот, который проносится сквозь меня. — Нечего бояться. Ты будешь удивлена тем, что на другой стороне.


Пламя факела мерцает и почти гаснет. Он практически выгорел и превратился в не более чем тлеющий обрубок. Я едва могу разглядеть дорогу внизу.


— Скоро он тебе не понадобится.


Иногда мне кажется, что он может читать мои мысли.


Я делаю глубокий вдох и иду вперед, мои ноги хрустят по холодным, рыхлым камням. Я смотрю через плечо и вижу, как Кайм ведет Облако через узкое пространство. Голова лошади опущена, и Кайм каким-то образом убедил ее согнуть колени.


Он говорит на древнем горном языке, и его голос такой глубокий, низкий и восхитительно успокаивающий, что от него по моей коже пробегают мурашки.


Я вздрагиваю.


Это должно быть колдовство.


Я понимаю, почему лошадь так послушна.


Если бы Кайм командовал мной этим голосом, я, вероятно, сделала бы для него все, что угодно.


Когда прохожу по особенно узкому участку прохода, что-то попадает в мой факел, и он вылетает из руки. Падает на землю и рассыпается, погружая нас в темноту.


Я замираю.


Конь нервно фыркает. Я чувствую его горячее дыхание на спине.


— Все в порядке, Облако. Мы почти у цели. — Голос Кайма становится тише и более успокаивающим, побуждая коня сохранять спокойствие.


Цок, цок.


Облако движется дальше.


Как и я.


Я моргаю.


В конце туннеля что-то есть.


Это свет?


Я начинаю идти быстрее, проводя рукой по каменной стене, чтобы не потерять равновесие. Свет становится все ярче, пока я не начинаю хорошо видеть. Мы покидаем узкую часть позади, и Облако радостно щелкает, когда потолок пещеры поднимается все выше и выше…


И заканчивается.


Внезапно я смотрю на сверкающее ночное небо. Луна большая и яркая, освещает окрестности холодным серебристым светом.


Перед нами стеклянное озеро. Вода в нем — это совершенно неподвижное зеркало, в котором отражаются все детали звездного ночного неба.


Но озеро не совсем темное. Оно светится.


Крошечные точки ярко-синего цвета появляются по краям озера, сливаясь с отражениями звезд.


У меня перехватывает дыхание.


— Это колдовство?


Кайм идет прямо мимо меня, подводя лошадь к кромке воды. Конь опускает голову и пьет, отчего поверхность покрывается рябью.


Он оборачивается, и лунный свет освещает его неестественно бледную кожу.


Дыхание замерло в моей груди.


Его глаза — два черных озера, в тысячу раз глубже и темнее, чем ночное небо над головой.


Если бы смерть имела смертный облик, она выглядела бы вот так.


— Это не колдовство. — Уголок его рта изгибается вверх. — В воде есть крошечные существа, которые светятся ночью. Их тысячи и тысячи. Они также есть на Побережье Костей, но там они светятся зеленым, а не синим.


Крошечные существа?


Я в изумлении качаю головой, чувствуя себя ничтожной и одинокой. И только начинаю понимать, что очень мало знаю о мире за пределами священного Комори.


Но это неважно.


Я иду домой к своему народу.


Я цепляюсь за эту мысль, как если бы она была последней, черпая энергию и волны эмоций, которые она приносит — страх, волнение и нервозность.


Как жили люди после того, как меня схватили?


Что они сделают со мной?


На мгновение я почти забываю, что нужна Кайму для его таинственных целей. Он оставляет Облако у кромки воды и движется ко мне.


К моему полному потрясению, смертоносный ассасин садится рядом со мной, небрежно вытянув ноги. Я смотрю вниз и вижу широкую гладь его груди и плечей. Повязка на левом плече ослабла и износилась — она начала сползать.


Если рана и беспокоит его, то он, конечно, не показывает этого. Он напоминает мне одну из тех редких и опасных белоснежных горных кошек. Красивые на вид, но непредсказуемые и совершенно неукротимые.


— Ч-что ты делаешь?


— Мы почти достигли Комори. И хорошо провели время, но даже мне иногда нужно отдохнуть. — Он похлопывает по земле рядом с собой. — Садись.


Я смотрю на него с сомнением.


— Я не собираюсь кусаться, Амали.


Я неловко ерзаю, когда желание, тревога и нетерпение борются в моей груди. Насколько мне известно, сейчас вся моя деревня может быть атакована.


Но Кайм, похоже, нисколько не обеспокоен. Вместо этого он выглядит почти… расслабленным.


Я подавляю эмоции и опускаюсь на землю рядом с ним, заправляя длинный подол рубашки себе под зад. В его руках появляется сверток ткани. Кайм быстро разворачивает его и предлагает мне содержимое.


Есть два куска твердого сыра, странная колбаса и длинный коричневый квадрат, похожий на полированный камень. Что это такое? Оно вообще съедобно?


— Где ты все это взял? — спрашиваю я. У меня начинает выделяться слюна. Мой желудок издает громкое злобное рычание. Все эти события: побег, верховая езда и то, что адские волки чуть не убили меня, — разжигают аппетит.


— Мы проезжали несколько рынков, покидая Даймару, — пожимает плечами он, беря кусок сыра. Другой он передает мне. — Попробуй. Это кувеборг. Думаю, из гор вокруг Эдалии. В столице он пользуется большим спросом.


Жадно беру сыр и запихиваю в рот. Он соленый, сладкий, ореховый и острый одновременно. Голод берет верх, и я сьедаю весь кусок.


Кайм дает мне ровно половину колбасы. Она восхитительно жирная и острая — именно то, что мне нужно.


Когда я доела, он ломает любопытный коричневый квадрат пополам и предлагает мне кусок.


— Что это? — Я смотрю на брикет с подозрением. Он холодный, твердый и не сильно пахнет.


— Попробуй. — Кайм откусывает свою половину и медленно жует.


На мгновение я замираю от вида его крепкой челюсти, пока он прожевывает кусок. Меня тянет к его губам, таким же бледным, как и все остальное. Я пытаюсь представить, каково было бы прикоснуться к нему, почувствовать его губы на своей голой коже.


Я прикладываю коричневую полоску к губам и слегка откусываю. Вещество твердое, но как только попадает в мой рот, оно начинает таять.


И оно… сладкое.


Густое, сливочное, мягкое, горькое и очень вкусное.


Что это? Почти греховный вкус.


Я не понимаю, как Кайм может просто кусать свой кусок и пережевывать его так механически, как будто это не более чем кусок сухого черствого хлеба. Разве он не наслаждается едой?


Я позволяю этому брикету таять во рту, смакуя каждый кусочек.


— Осталось еще что-нибудь? — Слова невольно срываются с моих губ.


— Хм. — Ответ Каима веселый, снисходительный и до ужаса загадочный. Только он может сделать такое выражение лица. Почему-то он смотрит на мой рот. От его пристального взгляда у меня в животе порхают бабочки.


Жар поднимается к моему лицу и груди, свертываясь в моем животе и просачиваясь в мою плоть, которая прикрыта только тонкой полоской ткани.


— Что? — Мой голос — надломленный шепот.


Кайм протягивает руку.


Я замираю.


Его большой палец касается моей щеки. Его перчатки исчезли, и кожа казалась теплой.


Ощущение его твердого мозолистого большого пальца, скользящего по моей нежной коже, словно удар током.


— Похоже, ты ешь неаккуратно. — Он одарил меня загадочной почти улыбкой, отдергивая большой палец, показывая полоску восхитительного растаявшего вещества на своих бледных пальцах.


— Это называется шоколад, — бормочет он, глядя на мои губы. — Мидрианцы привозят его у пиратов, которые плывут по Луксланскому морю.


Предположительно пираты переправляют его из Иншада. Это опасное дело. Они называют это кровавой пищей. Многие умерли из-за шоколада. Боюсь, это все, что у меня есть. Тебе повезло вообще попробовать. Это редкость и невероятно дорогая, а слишком много его не приносит пользы.


— Это вызывает привыкание, — выдыхаю я, облизывая губы. — Как что-то такое вкусное может быть вредным?


Кайм не отвечает. Он меня не слышал? Его глаза странно блестят, как будто в них пролилась капля глубокого звездного неба.


Он наклоняется вперед. Его запах окружает меня: сочетание иголок сосны, утренней росы, первых зимних морозов и подводного течения чего-то темного, загадочного и, несомненно, мужского.


Его губы касаются моей мочки уха.


— Иногда трудно понять, что для тебя хорошо, а что плохо.


От теплой ласки его дыхания у меня по спине пробегает приятная дрожь. Мое тело отвечает его собственному желанию. Я поворачиваюсь к нему, протягивая руку. Не знаю почему. Я просто хочу прикоснуться к нему.


Он ловит мое запястье твердой, но нежной хваткой.


— Позже, — рычит он, лаская мою ладонь подушечкой большого пальца.


Этот простой маленький жест вызывает у меня мурашки по коже.


Я знаю, что это.


Это приглашение.


Но это еще не все.


Это заявление о намерениях.


— Я достаточно отдохнул, — заявляет Кайм, осторожно отпуская мою руку. Разочарование и тоска кружатся во мне. — Нам нужно идти. Мы почти на южном конце Комори. Есть еще несколько способов добраться до твоей деревни. — Его лицо темнеет. — Мы можем встретить сопротивление.


— И ты будешь сражаться, — мягко говорю я, прекрасно зная, что Кайм принесет быструю смерть любому мидрианцу, который встретится на его пути.


— Мы с тобой заключили сделку, Амали. Я буду защищать твой народ любой ценой.


Странно, я думала, он согласился только для того, чтобы помочь мне предупредить моих людей. Я ничего не помню о защите.


Не то чтобы я жалуюсь. Наличие Кайма на моей стороне — даже если оно на его условиях — выходит за рамки того, что я когда-либо могла себе представить.


Второй раз в жизни я больше не чувствую себя бессильной.


Я смотрю на грязные повязки, обмотанные вокруг его левого плеча.


— По крайней мере, позволь мне закрепить повязку, прежде чем мы уйдем.


— И так заживет, — повторяет он немного раздраженно.


— Не будь упрямым, — рычу я, повторяя его предыдущие слова. — Честно говоря, все вы, мужчины, одинаковы, когда дело касается ран, болезней и тому подобного. Почему так трудно позволить, чтобы о тебе позаботился кто-то другой?


Брови Кайма нахмурились в смятении.


— Я такой же упрямый, как они? Как люди? — многозначительно говорит он.


— Нет. Ты еще хуже, — рявкаю я. — Дай мне это сделать. Ты не пойдешь сражаться с мидрианцами, пока я не поправлю повязку. В самом деле, Кайм. Это меньшее, что я могу сделать.


— Хорошо. — Он поднимает темную бровь и загадочно смотрит на меня. Затем он слегка приподнимает руку, демонстрируя мне скульптурное совершенство своего тела. Наполовину расписаный черный змей на его руках смотрит на меня. В некоторых местах чернила настолько плотные и темные, что блестят в лунном свете.


Я с трудом верю, что он позволяет мне это делать, и все же это кажется совершенно естественным. Где-то по пути между нами что-то изменилось. Я этого не понимаю, но не могу сопротивляться.


Я снова сомневаюсь. Мои руки дрожат.


— Давай, — протягивает Кайм, казалось, более чем довольный собой. — Как уже сказал, я не кусаюсь.


— Не хочешь кусать или не будешь кусать?


— Не хочу. Во всяком случае, не тебя… — он приподнимает хитрую темную бровь, — если, конечно, тебе не нравятся подобные вещи.


Нравятся?


Мои внутренности скручиваются, когда я пытаюсь представить, каково было бы чувствовать его губы, его рот… и даже его зубы на моей голой коже.


— Заткнись и позволь мне закрепить повязку, — рявкаю я, когда мои щеки заполыхали жаром.


Кайм просто наклоняет голову, глядя на меня темным непроницаемым взглядом.


Я начинаю думать, что он всегда будет так смотреть на меня. И начинаю к этому привыкать.


Моча размышляю, могу ли я вообще получить удовольствие от его укусов.




Глава 20


Амали




К счастью, мои пальцы перестают дрожать, когда я разворачиваю грубую повязку и исследую рану Кайма. Я вздрагиваю, отрывая жесткую ткань и обнажая рваную красную рану.


У меня перехватывает дыхание.


Это не порез, это изуродованное месиво из разорванной плоти и кожи. Как будто его несколько раз ударили ножом в одно место, а потом укусили. Рана очищена, но сильно кровоточила. Полоски засохшей крови окрашивают его бледную кожу, смешиваясь с замысловатой татуировкой змеи, которая обвивается вокруг его руки.


— Ты ничего не говорил о том, как все это ужасно, — ворчу я, внезапно почувствовав к нему жалость.


Видите ли, даже загадочные и безжалостные убийцы время от времени заслуживают небольшого сочувствия


— Я все еще двигаюсь, — пожимает плечами Кайм.


— Не пытайся казаться крутым. — Я качаю головой. Он напоминает мне мужчин в моей деревне — то, что они все становятся грубыми, ворчливыми и угрюмыми, когда о них заботятся. — Для раны нужна припарка из отварного змеиного листа. Иначе есть риск заражения.


— Я ценю твое бесокойство, но заражения не будет.


— Как ты можешь быть так уверен?


— Я не заражаюсь инфекциями, — категорично заявляет Кайм. — И исцеляюсь быстрее, чем большинство. Просто перевяжи. Нам нужно двигаться дальше.


Конечно, у него неестественно быстрое исцеление. Я мысленно добавляю его к моему растущему списку волшебных сил Кайма.


— Ну, я все равно могу промыть и положить сюда змеиный лист. Ты уверен, что будешь…


— Я буду в порядке, — холодно говорит он.


— Тебе повезло, я не брезглива. — Я быстро разворачиваю повязку и скатываю ее. Ткань жесткая от засохшей крови, но годится.


Я начинаю обматывать ее вокруг плеча Кайма, начиная с неприятной раны, покрываю рваную плоть, свернувшуюся кровь и покрытую обсидиановыми чернилами алебастровую кожу. Мои пальцы покалывают, пока работаю. И я остро ощущаю тепло его кожи, жесткие контуры мышц плеча и бицепса.


Отчасти он говорил правду.


Он наполовину смертный.


Как иначе он мог быть таким теплым и истекать обычной красной кровью?


— Так-то лучше. — Плотно заматываю повязку и завязываю, аккуратно прикрывая рану. — По крайней мере, ты не будешь истекать кровью, пока убиваешь людей.


Кайм фыркает. Его губы почти — почти — изгибаются в улыбке, но затем выражение его лица становится жестким.


И вот момент утерян.


Он встает на ноги.


— Пора идти, Амали. — И протягивает руку.


Я вкладываю пальцы в его ладонь, и Кайм без труда поднимает меня на ноги. Его рука сжимается вокруг моей…


Затем он притягивает меня к себе.


Наши тела соприкасаются.


Его скульптурный торс прижимается ко мне, и я чувствую каждую линию, изгиб и плоскость через грубую ткань его туники. Его туника. Которая одета на мне сейчас. Которая пахнет им. Мои проколотые соски невероятно чувствительны от ощущения его гладкой алебастровой кожи.


Это пытка.


Прямо сейчас я нахожусь где-то между холодными глубинами подземного мира Лока и блаженным небом Селиз.


— Отлично, Амали. — Он одобрительно смотрит на свое плотно забинтованное плечо. Затем встречается со мной глазами, и я нахожу его таким подавляющим, что почти отворачиваюсь.


Но не могу.


Он поймал меня в ловушку своим темным колдовством. Я не могу оторваться.


Вместо этого я еще немного прижимаюсь к нему, желая почувствовать его обнаженную кожу своей.


Мое тело дрожит от дикой энергии. Я прогибаю спину и прижимаюсь нижней частью живота к явной выпуклости в его штанах. Давление его эрекции посылает горячую волну желания в лоно. Между бедрами истекает влага.


Я не могу этого вынести.


Кайм глубоко вздыхает. Он берет пальцами мой подбородок, запрокидывает голову и смотрит мне в глаза, требуя моего пристального внимания. Он проводит пальцами по моим волосам, по покалывающей коже головы и вокруг шеи, его хватка крепкая и властная. В этот момент в нем нет ничего нежного.


Его ноздри раздуваются.


А губы слегка приоткрылись.


Его глаза самого глубокого темного цвета, которые я когда-либо видела. Чем дольше я смотрю в них, тем больше чувствую, что плыву — это как если бы внешний мир застыл во времени, а мы с ним последние живые существа.


Колдовство.


И мощное.


С моих губ срывается слабый всхлип. Я вся дрожу.


Медленно он подносит мою руку ко рту и целует ее, лаская губами мои пальцы.


О милейшая Селиз.


Если так хорошо его губы ощущаются на моей руке, тогда каково было бы чувствовать, если бы он?..


— Давай отвезем тебя домой, тигландер, — бормочет он, осторожно отстраняясь, — думаю, самое время.


Я онемела, мое сердце вырывается из груди, я смотрю на него, гадая, как такое могло случиться.


— Мы еще не закончили, — хрипло говорю я.


— Нет, не закончили, Амали. — Его глаза темнеют.


Мой разум выходит из-под контроля.


Теперь я начинаю верить, что все, через что меня заставили пройти во дворце, — это настройка моего тела, превращающая меня в инструмент, служащий их целям…


Возможно, это произошло по разным причинам.


Меня учили, как доставить удовольствие императору, но боюсь, что вместо этого сдамся этому мужчине.




Глава 21


Кайм




Мы выходим из пещеры в холодную звездную ночь. Я веду Облако между зазубренными каменными столпами, которые указывают на сверкающее небо, как огромные древние лезвия. Вход в пещеру хорошо скрыт этими естественными каменными скульптурами. Они образуют извилистый лабиринт, отделяющий его от приближающегося леса.


Только тот, кому хорошо известно это место, может знать, как войти в него… и выйти.


По мере того, как мы выходим за пределы каменистого лабиринта, начинают появляться небольшие признаки жизни. Бесплодная земля покрыта тонким слоем инея. Наше дыхание туманится в холодном ночном воздухе. Проходим чащу кустов. Потревоженная маленькая рептилия яростно изгибается в своем укрытии из опалых листьев. Пораженная, Амали напрягается, затем расслабляется.


Я прикусываю губу, пытаясь сдержать дикость, которую она вызывает во мне.


Оставить ее нетронутой в пещере было нестерпимо трудно.


Возможно, она ведьма или лесная нимфа.


Это объяснило бы ее власть надо мной.


Я использовал все до последней капли своего самообладания, чтобы не взять ее прямо там. В другом месте и в другое время я бы трахал ее до тех пор, пока мы не останемся без сил, но сегодня ночью не могу позволить себе быть таким безрассудным.


Я ранен.


И на грани истощения.


Я использовал свою силу больше раз за последние два дня, чем за последние три зимы. Я начинаю ощущать странные эффекты. Моя кожа стала чуть светлее. Мое сердце бьется медленнее. Рана на моем плече на удивление быстро срастается. Когда замерзаю, это длится дольше и более интенсивно.


Мое зрение стало острее.


Слух более чуствительным.


И у меня появилось это странное желание сражаться и уничтожать каждого врага, стоящего на моем пути.


Я чувствую себя странно.


И не могу позволить себе сжечь оставшуюся энергию, когда мы так близко к деревне.


Что-то заставляет Амали оглянуться через плечо.


— Знаешь, я думаю, мы могли только что покинуть Запретное место. — Ее голос звучит тихо, почти благоговейно.


— Запретное место? — Похоть заглушает мой голос. Это становится смешным. Нет смысла больше это скрывать.


— Когда я была ребенком, деревенские старейшины рассказывали о месте на южной окраине леса, где деревья уступали место древним каменным баррикадам. Любое место, где лес отказывается расти, испорчено, и все тиги знают, что ходить по испорченной земле сулит неудачу. Всякий, кто туда пойдет, станет проклятым. Во всяком случае, такие ходят старые сказки.


— И ты думаешь, что проклята теперь, когда пересекла испорченную землю, Амали?


— Я уже была проклята, — тихо говорит она. — Когда мидрианцы пришли на нашу землю и убили моих родителей… вот тогда я стала проклятой. — Она тихо смеется — темный, соблазнительный звук. — Однажды я уже избежала верной смерти. Теперь меня никакое проклятие не напугает.


Я молчу и ласкаю большим пальцем ее щеку


Это все, что я могу сделать.


Под копытами Облака шелестят осенние листья, когда мы достигаем скалистого выступа. Отсюда открывается прекрасный вид на лес внизу. Земля уходит в глубокую долину, уходящую далеко в темноту. Мы находимся на окраине Комори, смотрим вниз через обширную рощу серебристых деревьев, их тонкие стволы бледны и призрачны в лунном свете.


Холодный ветер дует по деревьям, раскачивая скелетные безлистные ветви. Ночная ворона издает скорбный крик, и ее голос разносится далеко по залитой лунным светом долине.


В последний раз, когда проходил этот путь, я не осознавал, насколько это очаровывающее место.


Возможно, с ней все кажется другим.


— Я никогда раньше не была в этой части леса, — Амали говорит приглушенным, почти благоговейным тоном. — Здесь странно… тревожно.


— Тревожно? Не согласен. Здесь спокойно и безмятежно. Я предпочитаю его вонючим трущобам столицы.


Амали фыркает:


— Ты, вероятно, найдешь и кладбище спокойным и безмятежным. Нет, в этом месте есть ощущение непохожести. Я чувствую это нутром. Это жутко.


Я бросил взгляд на холодную долину, вглядываясь в ночь, в тишину и даль места, которое оставалось нетронутым тысячи зим… пока не пришли мидрианцы.


Что-то привлекает мое внимание.


Там.


Вдали, на краю горизонта, движется серое пятно. Оно такое слабое, что едва заметно, но, к счастью, у меня сейчас хорошее зрение.


Что-то не так.


Это серое пятно — дым.


Лес горит.


Во мне зарождается сильное чувство безотлагательности, разжигающее мое напряжение и раздражение, угрожающее превратиться в адский гнев.


С каких это пор меня так сильно волнует деревня тигландерс, о которой я ничего не знаю?


— Амали, — тихо говорю я, вдыхая ее теплый, земной аромат. — Отсюда ты знаешь направление, где находится твоя деревня?


— Конечно. Это на север.


— Покажи мне, — говорю я ей, хотя уже знаю ответ.


Она поднимает руку и показывает. Ухоженный кончик ее пальца указывает на пятно на горизонте.


— Там. За гребнем долины. Что случилось, Кайм? В чем дело? — Ее тон становится резким. Она не видит того, что вижу я, но чувствует, что что-то не так.


Единственный шлейф дыма говорит о костре. Кто-то в дороге. Готов поспорить на все мое золото иншади — это отряд мидрийских солдат. Им все равно, выдает ли дым их местоположение. Якобы на этой земле им некому бросить вызов.


— Где в этом лесу стоит мидрийский форпост, Амали?


— На востоке. На мысе у большой излучины реки Сибериус стоит гарнизон. На коне от нашей деревни примерно день езды. — Горький смех срывается с ее губ. — Мне ли не знать. Я была там и не по собственному желанию. Жалкое это место. В гарнизоне постоянно находятся около сотни солдат. На окраине нашего села есть еще одна небольшая застава, где находится около десятка солдат. Они меняются из гарнизона каждые несколько лун. — Она издает низкий звук отвращения в горле. — Они пьют, играют в азартные игры, курят табак, насилуют наших женщин и приказывают нам выполнять их приказы, и мы ничего не можем с этим поделать. Их ублюдочные дети теперь наши дети. — Она поворачивается и свирепо смотрит на меня. — Что ты видел, Кайм?


Мое сердце бьется немного быстрее. Кровь стремительно покидает мою голову и скапливается в члене, что на мгновение лишает меня дара речи.


Мне нравится это выражение ее лица. Это напоминает мне дикий, нарушающий пределы взгляд, который былу нее, когда она только убила Хоргуса.


Клянусь Оракой, она была свирепой.


В то время я был слишком холоден и сосредоточен, чтобы полностью оценить это, но теперь позволяю себе восхищаться ею.


Ее гнев чист. Я никогда не смогу полностью понять это, потому что никогда не был по-настоящему бессильным.


— Еще не слишком поздно, — заверяю ее. — Я предполагаю, что дворцовый гонец прибыл в гарнизон некоторое время назад. Они бы послали атакующие силы, как только пришло известие, но мидрийские солдаты не ездят ночью, если только это не жизненно важно. Они будут ждать до утра, прежде чем заняться своей грязной работой.


— Как ты можешь быть так уверен?


— Они мидрианцы, — пожимаю я плечами. — Зачем сжигать деревню под покровом темноты, если можешь сделать это при первых лучах утра, когда ты хорошо отдохнул и можешь насладиться благословением Элара? Они не любят ничего делать глубокой ночью. Это время Лока. Ужасно плохо беспокоить бога смерти.


— Хоргус назначил свою небольшую церемонию предъявления прав на ночь, — мрачно бормочет Амали. — Его не волновало благословение Элара.


— Хм, но Хоргус пытался называть себя богом среди людей. Возможно, он действительно верил, что равен Свету и Смерти.


— Безумец. — Она качает головой.


— Да. — Я обнял ее за талию, чтобы поддержать, когда Облако начинает двигаться по крутому спуску, его копыта стучат по рыхлым камням. Амали наклоняется ко мне, и по тому, насколько расслаблено ее тело, могу сказать, что ей комфортно. — Я склонен использовать их одержимость этими ритуалами и благословениями в своих интересах. Они могут быть довольно последовательными в отношении этих вещей.


— Твое глубокое знание мидрианской психики немного пугает.


— Моя работа — понимать сердца и умы людей, — мягко говорю я, вспоминая бесчисленное количество раз, когда незаметно перемещался среди простых людей, выслушивая их страхи, надежды и сожаления.


— Так тебе проще их убить?


— Так я могу убить только того, кого собираюсь убить, правильным способом. — Иногда мои клиенты хотят, чтобы смерть выглядела естественно: несчастный случай, болезнь, загадочная причина, которая никогда не раскрывается…


Такие вещи очень и очень сложно выполнять.


— Нет правильного способа убить кого-то.


— Даже Хоргуса?


— Я была глупой, — мягко говорит она. — Эгоистичной. Поглощенной собственными желаниями. Полной ненависти и недальновидности. И посмотри, что из этого вышло.


— Ты бы сделала это снова?


— Я… я не знаю. — Она смотрит вниз, как будто ей стыдно. — Наверное.


Меня охватила странная эмоция. Я хотел убедиться, что она ни о чем не жалеет.


Убить императора и переломить ход истории страны — нелегкий подвиг. Помимо Амали, я, вероятно, единственная душа на континенте, которая могла бы это осуществить.


Я провожу рукой по шее Облака, тихо умоляя лошадь сделать последний рывок. Мне нужно отвезти ее домой, Облако. Когда мы закончим, я обещаю дать тебе то, чего ты больше всего хочешь.


Затем я наклоняюсь вперед, сгибая ее под собой, крепко сжимая поводья коня. Крутой обрыв сглаживается, и внезапно мы спускаемся по пологому склону. Копыта Облака почти бесшумны на твердой, холодной земле.


Я знаю, что она устала и страдает от боли.


Даже я устал, но привык выходить далеко за рамки того, что могут вынести простые смертные.


Для нее это должна быть пытка.


— Держись крепче, Амали. Мы собираемся двигаться очень быстро. — Я наклоняюсь над ней и вдыхаю ее пьянящий аромат. Это все равно, что подлить топливо в огонь.


Моя сила возвращается.


Мидриане больше не будут править этим лесом.


Они никогда не имели на это права.


Облако фыркает и дергает за поводья. Я легонько хлопаю его каблуками. Это все, что ему нужно. Он знает, что делать. Эта лошадь была создана для скорости.


Голова опущена, копыта стучат, ноги работают, грива колышется на ветру…


И мы парим. Как будто лошадь понимает важность ситуации — словно к нему прикоснулся дух.


Я обнимаю Амали и прижимаю свои ноги к ее ногам, окружая ее как можно больше.


Моя пленница.


Мой приз.


Она больше не просто средство для достижения цели. Я получу свое золото иншади, но и ее тоже.


Если это означает, что я должен сначала спасти ее народ, пусть так и будет.




Глава 22


Амали




К тому времени, когда мы достигаем лагеря мидрианцев, первые лучи рассвета просачиваются сквозь деревья.


Кайм неумолим с тех пор, как мы покинули Запретное место. Он сильно подгонял Облако, с невероятным мастерством прокладывая путь между деревьями. Он обхватывает меня своим телом, его широкая обнаженная грудь прижимается ко мне, мускулистые руки напряжены, а его запах сводит меня с ума.


Если бы не была так охвачена страхом за свой народ, я бы действительно наслаждалась этой близостью.


Но теперь мне нечего сказать, когда мы смотрим на горящие остатки костра, на выброшенные кусочки костей, бумаги и табачного пепла, а также на хаотичный узор множества сапог и копыт, отпечатанный на мягкой темной земле.


Из пепла поднимается струйка серого дыма, лениво дрейфуя в холодном утреннем воздухе.


— Они ушли, — шепчу я в тревоге, когда Кайм полностью останавливает коня. Я смотрю сквозь навес на небо, которое приобрело темно-фиолетовый оттенок.


Венасе не так уж далеко отсюда. Я внимательно следила за тем, что нас окружает, с тех пор, как мы вошли в Комори, и знаю, где мы находимся. Лес выглядит точно так же, как в тот день, когда я покинула его. Между деревьями, наполовину засыпанными ковром из огненных листьев, проходит древняя тропа. Это тот же путь, которым мои люди шли сотни зим.


Меня охватывает сюрреалистическое чувство горькой сладости.


Мое сердце колотится, но я спокойна. Мысли кружатся, но голова ясная.


Хорошо это или плохо, но я иду домой.


— Они ушли недавно, — бормочет Кайм, осматривая лагерь, словно ястреб. Даже в этом тусклом утреннем свете он, кажется, ничего не упускает. — Но они верхом на лошадях. По крайней мере, две дюжины, судя по следам.


Он умолкает, кажется, на целую вечность.


Я переполнена страхом и нетерпением, но какой-то инстинкт подсказывает мне не прерывать его в этот момент. Я вспоминаю, как ратрак может преследовать добычу, неподвижно и терпеливо скрываясь в подлеске.


Внезапно Кайм спешивается, оставляя меня сидеть на Облаке в одиночестве.


— Что ты делаешь? — Сейчас не время останавливаться.


Кайм игнорирует меня. Он закрывает глаза и делает глубокий вдох. Он все еще… слишком тихий. Я ошеломлена. Он могущественный, красивый и потрясающий — идеальная алебастровая статуя.


Я забываю дышать.


Что-то в выражении лица — или его отсутствии — невероятно успокаивает.


Он держит все под контролем.


Он всегда все контролирует — и значит, все будет хорошо.


Несмотря на ужасную рану в плече, он движется стремительно и плавно, как вода, поворачиваясь, чтобы вытащить вещи из мешка, где они были прикреплены к седлу коня.


Там есть кожаные ремни, веревки и ножны. Он достает маленькие острые клинки и свои мечи странно изогнутой формы — один длинный, а другой короткий — и быстро закрепляет их на теле.


Когда он встречается со мной взглядом, его лицо ужасающе холодное. Я понимаю сразу.


Это режим убийцы Кайма.


Нежная, собственническая и мягкая сторона, которую он открыл мне в глубинах ночи, ушла, похоронена под контролем и сосредоточеностью.


Он собирается убить много людей.


Но как добраться до них вовремя?


Возможно, мидрианцы уже достигли Венасе. Возможно, уже похищают, грабят, оскверняют наших женщин…


— Мы отстали. — Мой голос — дрожащий шепот, когда я поддвигаюсь вперед в седле, освобождая место для него.


К моему удивлению, он хватает поводья и вкладывает их мне в руку.


— Ты видела, как я ехал на лошади. И знаешь, что делать. Веди Облако к своей деревне. Что бы ты ни делала, оставайся в седле, — его темные глаза пронзают меня, — и двигайся медленно.


— Но почему? Что ты собираешься делаешь с…


— Амали, не пугайся. Я вот-вот исчезну. Такого рода вещи лучше делать одному. — Его голос становится зловеще тихим.


Когда я выдыхаю, мое дыхание превращается в облако пара. Могу поклясться, температура только что понизилась.


Он берет меня за руку, его длинные алебастровые пальцы сжимают мои. Он берет более короткий из двух своих изогнутых мечей и вжимает его рукоять в мою ладонь.


— На всякий случай, тебе он может понадобиться.


Кожаная обмотка рукояти кажется чужой и все же знакомой. Меня пробирает озноб. Он хорошо носится и эластичен — признак того, что это часто используемый инструмент мастера. Инструмент для убийства.


— Но тебе не нужно будет его использовать. Я обо всем позабочусь. — Он слегка хлопает Облако по крупу. — А теперь поезжай, Амали. — Лошадь начинает идти. Я оглядываюсь через плечо и вижу Кайма, стоящего в полутьме утра, с обнаженной грудью и вооруженного всеми мыслимыми видами клинков.


Он выглядит совершенно устрашающе.


Холод усиливается, смешиваясь с теплом в животе. Без него я чувствую себя одинокой и уязвимой. Холод хлещет по моим голым ногам, и небольшая часть меня просто хочет забыть обо всем этом и свернуться клубком, окруженная сильными теплыми руками Кайма.


Хотела бы я сбежать с ним.


Но я не могу.


Это мое место. И это мой народ.


Я иду домой. И просто не знаю, с чем столкнусь, когда доберусь туда.


Кайм поднимает руку в мрачном полуприветствии.


Я не могу перестать смотреть на него. Как будто он сплел транс из теней, а змея, извивающаяся по его рукам, кормится тьмой, проглотила ее и превратилась в мерцающего, изгибающегося волшебного зверя.


Температура падает еще больше. Кажется, время замедляется. На мгновение Облако и я замерзаем, а Кайм превращается в черно-белое пятно.


Затем он расворяется в воздухе.


У меня перехватило дыхание.


Что сейчас произошло?


Время снова ускоряется. Стук копыт лошади выводит меня из ступора.


И я остаюсь смотреть на угасающий огонь и струйку дыма на поляне. Мужчина, исчезнувший у меня на глазах, на самом деле не человек, а призрак?




Глава 23


Кайм




Когда слабый намек на утренний свет начинает течь по небу, я бегу через безмолвный лес, используя клубок тьмы, кружащейся внутри меня.


Я помню звук дрожащего голоса Амали, когда она рассказывала мне, что с ней сделали.


Меня это злит.


Гнев придает мне силы


Мидрианцам не следует находиться в этом лесу. Я не позволю им убивать народ Амали.


Мой народ.


Хотя я игнорировал их существование большую часть своей жизни, они все еще мой народ.


И, возможно, ответы, которые я ищу, находятся где-то в этом лесу. Я просто недостаточно внимательно смотрел.


Я закрываю глаза и бегу, мои ноги проваливаются в мягкую землю. И представляю перед собой ничто так, как меня тренировали учителя Ордена.


Я чувствую прохладный утренний воздух на моей обнаженной груди. Ощущаю, как на моей коже высыхает пот, и чувствую ровный ритм моего дыхания.


Ощущаю за спиной присутствие Амали. Я оставил ей только быструю лошадь и более короткие клинки иншади, но этого достаточно.


За нами никого нет.


Все они уехали в Венасе.


Я проникаю глубоко в пустоту, которая существует во мне, ощущая свою силу острее, чем когда-либо. Представляю ее как холодное бездонное озеро. Погружаюсь в холодную воду, и все, что находится на поверхности, замедляется почти до полной остановки.


Я питаюсь гневом внутри себя, и все становится очень легко. Учение Ордена гласит никогда не убивать.


Я приказываю времени замедлиться, и мир вокруг меня замолкает.


Падающие листья внезапно зависают в воздухе. Останавливается дуновение ветра. Пикирующая птица замирает на середине дуги, ее тело направлено к земле, как стрела.


Амали позади меня, и пока она в безопасности.


Мне действительно не следовало снова использовать эту силу так скоро, но ее люди умрут, если я этого не сделаю, и, похоже, это один из тех редких моментов в моей жизни, когда меня действительно волнует, выживут люди или умрут.


— Ты не можешь вечно оставаться равнодушным засранцем, Кайм. Никто не может. Даже ты.


Слова Гемели отзываются эхом в моей голове, когда я бегу все быстрее и быстрее, игнорируя жгучую боль в ногах, заставляя свое тело выходить за рамки того, на что я даже не думал, что способен.


Хорошо, что я бегаю быстрее всех.


Хорошо, что я почти остановил время.


Температура моего тела резко падает.


Мое сердце бешено колотится.


Обострились слух и зрение. Даже малейшее ощущение на коже усиливается во сто крат.


Окружающий меня мир начинает казаться странным. Цвета тускнеют, и последние следы серебристого лунного света становятся необычайно яркими.


Что это за чувство?


Как будто путешествую по параллельному миру. Я никогда раньше не чувствовал себя таким сосредоточенным, быстрым и таким сильным. У меня в голове образ Амали, и я думаю о том, что сделаю с ней, когда покончу с этим.


Вожделение разливается по моим венам, смешиваясь с гневом и настойчивостью.


Опьяняющее ощущение.


И я думал, что устал. Ха.


Даже дыхание не становится затрудненным, когда двигаю руками и ногами, мчась вверх по склону холма, пробираясь сквозь деревья, мимо массивных тысячелетних дубов и молодых саженцев.


Я бегу по холму и спускаюсь в глубокую лощину, где запах древесного дыма ударяет мне в лицо. Чем дальше я иду, тем сильнее он становится, пока не прохожу сквозь густую дымку.


Дым в замедленном времени ведет себя странно. Он цепляется за кожу и обычно отказывается убираться с дороги. Я кашляю, когда попадаю в самую гущу столпа, но это меня не замедляет.


Под моими ногами земля меняется, превращаясь из мягкой, усыпанной листьями земли в твердый вымощенный грунт, лишенный каких-либо сорняков или щебня.


А потом второй раз в жизни я вижу крошечную деревушку под названием Венасе.


На этот раз она горит.


Самобытные соломенные хижины тигов полыхают. Золотое пламя тянется к верхушкам деревьев, приостановленное во времени, как и все остальное.


Мидрианские солдаты окружили хижины — клинки обнажены, жесткие черты лица искажены выражением жестокого ликования.


Они ждали этого момента.


Дай им шанс, и все люди превратятся в диких животных.


Все люди.


Даже я.


Я останавливаюсь и оцениваю ситуацию. Bижу лица тигландеров, их гордые черты, застывшие от ужаса.


Мужчины, женщины, дети…


Все съежились перед мидрианцами на лошадях.


Солдаты вооружены факелами и тяжелыми палашами. Они окружили деревню. Некоторые спешились. Остальные грубо вытаскивают женщин из хижин.


Без сомнения, чтобы изнасиловать, а затем убить их.


Это бойня, которая ждет своего часа.


Я смотрю на свои голые руки. Змей Орака потемнел, как полночь, а моя кожа стала такой бледной, почти прозрачной. На мгновение кажется, что весы на моих руках двигаются — словно змей действительно изгибается, но, возможно, это просто усталый разум играет со мной шутки.


Дым цепляется за меня, когда я прохожу мимо мидрийского солдата и тяну его за шарф. Он застрял на полпути, его ботинки с красным передом медленно опускаются на землю, когда он поднимает свой массивный меч.


Я завязываю темную ткань вокруг лица, защищая нос и рот от густого серого дыма


Затем перерезаю ему горло.


Он еще не умер, но когда я отпущу время, он умрет. К настоящему времени мои пальцы настолько холодные, что я их почти не чувствую. Следы усталости обвиваются вокруг моего раненого плеча и вонзаются в мою левую руку. Она распространяется по руке и пальцам. Попадает в мое плечо, в грудь и в правую руку.


Я начинаю уставать.


Еще нет.


Время ускоряется, совсем немного. Движения мидрийских солдат переходят от почти замороженного к замедленному.


Мне нужно спешить.


Амали никогда бы мне не простила, если бы я не остановил это.


Это мысль движет мной, когда я приступаю к работе, покрывая свои руки кровью людей, у которых нет возможности защитить себя.


Это слишком легко.


И всегда было слишком просто.


Мой клинок поражает верно, разрывая артерии и жизненно важные органы, похищая жизнь так же легко, как я дышу, и в этом есть что-то настолько чудовищное, что у меня возникает внезапное желание сопротивляться, отступить и оценить ситуацию, прежде чем я убью всю мидрианскую эскадрилью.


Это никогда не случится.


И уже слишком поздно.


Они уже мертвы, а я жуткая рука смерти. Что-то — или кто-то — сделало меня таким, и я не знаю почему. Меня это больше не волнует. Все, что я могу сделать, это использовать эти чудовищные способности, чтобы исправить баланс.


Видите ли, мы, Достопочтенные — даже те из нас, кто покинул Орден, — все одержимы поддержанием баланса.


И эти проклятые высокомерные мидрианцы слишком долго склоняли чашу весов в свою пользу.


Пора весам отклониться в другую сторону.


Амали начала это.


Я могу только довести дело до конца.




Глава 24


Амали




Как только Кайм исчезает, Облако ускоряется.


Меня чуть не выбросило из седла, но каким-то образом мне удается зацепиться и сохранить свою жизнь, пока он мчится через лес, делая мощные шаги вверх по большому холму, ведущему к моему дому.


Едь медленно, сказал Кайм. Ха.


— Сумасшедшая лошадь, — рычу я на тиге. — У тебя когда-нибудь заканчивается энергия? Я бы посоветовала тебе притормозить, но знаю, что у тебя только один хозяин.


Упрямая лошадь. Она слушает только Кайма.


Проклятое седло. Без Кайма, который меня поддерживал, я неуклюже прыгаю вверх и вниз. Мне неуютно, все болит, и я очень устала. Огромная рубашка Кайма задирается до бедер, пока мы мчимся сквозь деревья. И я очень натерла зад.


Но мой дискомфорт улетучивается, когда улавливаю легкий намек на дым в воздухе.


Я делаю глубокий вдох и замираю.


Это не дым от древесины.


А тростниковый дым.


Желтые сладкие кусты, которыми мы покрываем крыши наших хижин, при горении источают характерный запах. В дыме есть намек на жженый сахар.


Страх поражает меня так сильно, будто меня ударили в живот.


Что, если мы опоздали?


Что, если с Каймом что-то случилось? Я знаю, что Кайм движется, как призрак, и сражается, как демон, но он устал и ранен, и, если он прав, там много солдат.


— Нет, — плачу я, пока Облако подводит меня все ближе и ближе к моему худшему кошмару.


— Ты должен остановить их, — шепчу я отчаянную молитву моему смертоносному призрачному убийце, который, несомненно, является реинкарнацией Лока. Как еще он мог забирать жизнь с такой легкостью? Как еще он мог свести меня с ума? — Я сделаю все, что угодно, если ты просто не дашь этим гребаным мидрианцам убить мой народ. — Дать это обещание нетрудно. Этот человек уже овладел мной, и я сама не могу этого объяснить.


Спаси их.


Спаси мою деревню. Мой народ.


Я начала это.


Когда воткнула свое импровизированное оружие в шею Хоргуса, я начала это.


Я больше никогда не буду такой наивной.


Облако вьезжает в глухой туман. Деревья растворяются в дымке, их стволы становятся бледными и призрачными в слабом утреннем свете. Если не считать дыма, это место выглядит точно так же, как было, когда я уезжала.


Я дома.


Облако переступает грань Круга Очищенной Земли, и внезапно мы оказываемся в деревне среди горящих хижин и тел.


Очень много тел.


Желчь поднимается у меня в горле, когда я смотрю вниз и повсюду вижу мертвых мидрийцев. Кровь просачивается в твердую почву.


Так много крови.


Медный запах крови смешивается с едким дымом. Я яростно моргаю, когда дым попадает мне в глаза, заставляя их слезиться.


И внезапно тишину пронзает ужасный крик.


Женский крик. Знакомый крик.


Сана? Это ты?


К испуганным крикам присоединяется детский голос. Маленький ребенок, на самом деле младенец, возможно, возрастом только в одну зиму.


Звук пробуждает во мне что-то глубокое и первобытное. Я натягиваю поводья, как это делал Кайм много раз. Чудесным образом Облако идеально останавливается, фыркает и копает землю. Это шар свирепой энергии, его тело напрягается и дрожит.


Но каким-то образом он подчиняется. Как будто понимает серьезность ситуации.


Не раздумывая, я соскальзываю со спины Облака и вынимаю из ножен короткий клинок Кайма. Я бегу навстречу крикам, мои босые ноги стучат по твердой земле. Я уворачиваюсь от тел убитых мидрийских солдат, избегая луж темно-алой крови.


Работа Кайма. Все это.


Когда смотрю на тела на земле, меня охватывает странное чувство отстраненности. Каждое убийство пугающе четкое. Горло аккуратно разрезано, кольчуга пронзена с зверской точностью. Есть даже один, у которого голова отделена от шеи. Обезглавлен.


Насилие выглядит легким — почти неприлично.


Ужас узлом закручивается в моем животе.


От дыма у меня горит горло. Глаза слезятся.


Я борюсь с рвотными позывами.


Все это было сделано его рукой.


Та самая рука, которая так нежно ласкала мою щеку; которая крепко держала меня, пока мы пересекали темные, пустые земли Мидрийской империи.


Неужели это так ужасно, что я испытываю отчаянное облегчение от смерти этих мидрийских солдат?


Неужели это так ужасно, что мне хочется чувствовать эти смертоносные алебастровые руки на своей голой коже, на моей…


Не думай об этом сейчас. Беги.


Сана кричит. Плачет ребенок. Это ее ребенок? Я мчусь на звук. Меня охватывает сильное желание защищать.


Я отделяю звук. Там. Они внутри! Хижина Саны — одна из немногих, которая не горит. Являясь частью клановой группы, она находится недалеко от центрального кольца хижин, и пламя ее еще не охватило.


Боль в моих ногах — настоящая агония, когда ускоряюсь и замечаю что-то зловещее.


Камышовая дверь у входа слегка приоткрыта, но не от этого у меня мурашки по коже.


Я смотрю на окровавленный отпечаток ладони сбоку от двери.


Он еще даже не высох.


Я поднимаю одолженный клинок и врываюсь внутрь, напрягаясь в ожидании того, что там найду.


Здесь темно и задымлено. Я яростно моргаю, пока мои глаза привыкают к перемене света. Красные угли мерцают в жаровне центрального костра, отбрасывая малиновое сияние на всю комнату.


— Амали? Это ты? — Из тени доносится сдавленный вздох. Я вижу в углу съежившуюся фигуру с младенцем на руках.


— Сана! — Я бросаюсь к ней и кладу руку ей на плечо. Она смотрит на меня широко раскрытыми карими глазами, от потрясения у нее отвисла челюсть. Ребенок у нее на руках — всего лишь маленький младенец. Он, наверное, даже не видел свою первую зиму. — Она красивая, Сана.


— Тише, Магиела, — шепчет Сана ломким голосом. — Не бойся. Амали сейчас здесь. Все будет хорошо. Это правда ты, Амали, или весь этот дым заставляет меня видеть духов?


— Это действительно я, Сана. — Я кладу меч Кайма на пол рядом со мной. Затем нежно беру ее за запястье и глажу по волосам плачущего ребенка. Они мягкие и тонкие, точно такого же оттенка соболя, как и волосы Саны. — Не плачь, малышка, — бормочу я. — Все хорошо. Я знаю, что на улице страшно, но теперь ты в безопасности. — Я встречаюсь взглядом с Саной. — Мидрианцы не причинят нам вреда. Они все мертвы.


— Э-это демон, — шепчет Сана, ее губы дрожат, когда она прижимает к себе маленькую Магиелу. — Я не сумасшедшая. Клянусь, я видела д-дем…


— Где? — резко спрашиваю я, зная, что это мог быть только Кайм. — Где он?


— Там. — Сана поднимает дрожащую руку и указывает на дальнюю стену.


Я оглядываюсь через плечо.


Сквозь дымку и темноту я вижу бледную фигуру, прислонившуюся к стене.


Ну, по крайней мере, часть его бледна. Я вижу мертвенно-белый контур его лба и полупрозрачную кожу вокруг его закрытых глаз. Нижняя часть лица скрыта под темным шарфом.


Его обнаженная грудь и руки залиты кровавыми брызгами засохшей крови. Его руки пропитаны ею. На нем и вокруг него лежит гора клинков: его длинный меч, различные кинжалы и большой зазубренный клинок, залитый кровью и различными кусочками розовой слизи, о которых я даже не хочу думать.


— Кайм!


Нет ответа.


Он ранен? Когда я поднимаюсь на ноги, в животе у меня образовался узел. Он умер?


Меня охватывает сильное чувство облегчения, когда вижу легчайшие движение его груди, он дышал. Нет, он не мертв. Он просто без сознания.


— Т-ты знаешь этого демона? — Сана шипит, в ее голосе звучат замешательство и страх.


— Это из-за него ты жива, — рявкаю я, прыгая на защиту Кайма, даже не осознавая, что делаю. Но когда вижу шок на лице Саны, то смягчаюсь. — Он нам не враг, Сана, и он не демон, он мужчина. — Что ж, я в этом не уверена, но все равно говорю ей об этом. — Останься здесь и присмотри за Магиелой. Мне нужно пойти к нему.


Когда я иду к Кайму, дверь распахивается, и в хижину, шатаясь, врывается мужчина.


Один из наших?


Нет. У него густая соломенная борода и доспехи мидрийского солдата.


Его взгляд вспыхивает, когда останавливается на неподвижном теле Кайма. Солдат обнажает меч. Не обращая на нас внимания, он направляется к Кайму.


— Нет! — Я кричу. Не задумываясь, оборачиваюсь и хватаю короткий меч Кайма. Вытаскиваю его из ножен и бегу к солдату, который поворачивается ко мне лицом.


Он с силой замахивается своим мечом, целясь мне в голову.


Несясь вперед, мне как-то удается уклониться. Я врезаюсь в его толстое тело, теряя равновесие. Дикий крик вырывается из моего горла, когда собираю все свои силы и вонзаю меч Кайма в бок мужчине, в слой кольчуги.


Сначала я чувствую сопротивление.


Пока солдат пытается перенаправить свой меч, я обхватываю свободной рукой его туловище и толкаю лезвие все сильнее и сильнее, направляя меч вверх.


Я раньше видела, как клинки Кайма проходили сквозь кольчугу. Казалось, он делал это так легко, но на самом деле это намного сложнее, чем кажется.


Наконец что-то поддается, и меч прорезает цепь и попадает в живот солдата.


Тот кричит. По руке течет теплая липкая кровь. Я вытаскиваю меч и бросаю его в сторону, отшатываясь назад. Мидрианский солдат падает на колени, схватившись за живот. Кровь течет по его рукам в перчатках.


— Ведьма, — шипит он, его выпученные глаза полны ненависти и страха. Затем он сразу же падает и умирает.


Отрывистый крик вырывается из моего горла. Это звук отвращения и гнева, шока и облегчения одновременно.


Я только что убила человека. В очередной раз.


На этот раз я сделала это, чтобы спасти Кайма, и ради него я буду делать это снова и снова.


Сана застыла на месте, крепко держа ребенка, глядя на меня широко раскрытыми глазами.


Я не могу смотреть на нее прямо сейчас.


— Он бы всех нас убил, — мягко говорю я, отводя взгляд.


Тень падает на дверной проем. Я быстро поднимаюсь на ноги, хватаясь за меч Кайма.


— Сана! — раздается женский голос. — Ты там?


Я знаю этот голос. Это Анайя.


Я поднимаю взгляд и вижу, как старшая сестра входит в хижину. Ее окружают два крепких охотника, которые угрожающе поднимают свои копья.


Древесные копья не сравнятся с мидрийской сталью, но они все равно могут убить человека.


— Амали? — Анайя явно потрясена, увидев мертвого мидрианца. Ее обветренное лицо в пятнах сажи и пепла, но это все та же старая Анайя. Ее серо-зеленые глаза пронизывают тусклый свет. — Что здесь происходит? Это ты…


— Я убила этого мидрианца, — заявляю я. — Ты знаешь, что он сделал бы с нами в противном случае.


Анайя смотрит на мертвеца, затем на меня. Обретя самообладание, она кивает.


— Ясно, что ты выросла. Твои мать и отец гордились бы этим. — Выражение ее лица темнеет, когда она смотрит мне через плечо. — Но что ты принесла нам, Амали?


Я проследила за ее взглядом.


Кайм!


Он такой тихий и бледный. Он ранен?


— Демон здесь! — кричит один из охотников. Он высокий, крепкий парень, который только недавно был ребенком. Его пепельные волосы указывают на то, что он наполовину мидрианец.


Думаю, его зовут Бранге. Его одежда представляет собой странную смесь стилей мидрианцев и тигов: кожаная куртка тигов, обтягивающий черный мидрийский жилет и грубый тяжелый тканевый пиджак, явно мидрийского стиля.


Он подходит к стене и направляет кончик копья в шею Кайма.


— Я убью его.


Кайм не двигается.


— Не смей! — кричу я, мчась через комнату. Я хватаю копье Бранге и отбираю его.


Охотник выдергивает свое копье из моих рук, удивление и ярость отражаются в его широких чертах.


— Что ты делаешь, сумасшедшая? Посмотри на него. Он пропитан смертью.


— Это мидрийская кровь, — рычу я. — Они шли убить всех вас. Вы все еще живы, не так ли? — Я падаю на колени и прикрываю тело Кайма своим собственным.


— Она права, — спокойно говорит Анайя. — Все мидрианцы мертвы. Даже те, что с заставы. Даже те, которые относились к нам более-менее нормально.


— А вы живы. — Я кладу руку на грудь Кайма, чувствуя биение его сердца. Он холоднее замерзшего озера в разгар зимы. — Все могло быть намного хуже. Не заставляй меня драться с этими парнями, Анайя, — рычу я. — Отведите Сану и ее малышку в безопасное место и уходите. Вы все.


Анайя наклоняет голову:


— И кто ты, по-твоему, такая, чтобы прийти в мою деревню без предупреждения и командовать мной?


Я поднимаю голову и встречаюсь взглядом с Анайей, бросая ей вызов.


— Вы бы мне не поверили, даже если бы я вам сказала. Уважаемая старейшина, прошу вас отозвать своих охотников. Сделай это для меня. Все будет объяснено со временем. Пожалуйста, Анайя. Он не представляет для нас угрозы. Клянусь прахом моей матери.


Серо-зеленые глаза Анайи сужаются, когда она осматривает меня с головы до ног. Она не сильно изменилась с тех пор, как я ее видела в последний раз. Стройная и жилистая, ее седеющие волосы аккуратно заплетены в косы и собраны в высокий узел. Она хитрая и гордая, и она видела достаточно боли и смерти, чтобы разделить на несколько жизней.


Под моей ладонью сердцебиение Кайма ужасающе медленное.


— Анайя, — в отчаянии шепчу я. — Оставь нас. Сейчас же.


— Если он проснется и решит убить нас всех, у нас не будет шансов. Он не обычный человек, Амали. Что ты принесла в нашу деревню?


— Спасителя, — категорично говорю я. — Неважно, как он выглядит или какими методами пользовался. Если бы он не пришел, вы все были бы мертвы. Если ты не позволишь мне ухаживать за ним, это будет оскорблением для Селиз, и я буду день и ночь молиться богине, чтобы она прокляла тебя тысячу раз. Тебе придется убить меня, чтобы добраться до него. — Яд в моем голосе удивляет меня. Не знаю, откуда это взялось. Просто мысль о том, что этому человеку, который спас меня не один раз, а дважды, будет нанесен какой-либо вред, наполняет меня раскаленной добела яростью.


Серебряные брови Анайи сходятся. Она смотрит на меня долгим и пристальным взглядом. Возможно, в ее глазах даже есть след страха.


— Очень хорошо, Амали. Мы оставим тебя заботиться о незнакомце. Ты просила меня о благосклонности от его имени, поэтому ты несешь единоличную ответственность за все, что из этого вышло. — К моему удивлению, ее черты немного смягчились. — Добро пожаловать домой, дитя. Когда огонь погаснет, поговорим.


— Да, — рассеянно шепчу я, когда Кайм поглощает все мое внимание. Я почти не замечаю, как Анайя заставляет замолчать инакомыслящих охотников и выводит Сану и ее плачущего ребенка из хижины. Я почти не замечаю, как охотники хватают за ноги мертвого мидрианского солдата и утаскивают его.


Все мое внимание сосредоточено на Кайме. Я провожу руками по его телу, проверяя, нет ли смертельных ран. Мои пальцы скользят по липким пятнам засохшей крови, но, похоже, она не его. Его крепкий живот цел. Кожа на его широкой груди гладкая и целая. Кроме старой раны на его левом плече, я не могу найти никаких признаков того, что он был ранен.


Он просто… холодный.


Так ужасающе.


Его кожа холоднее, чем когда-либо прежде. Если бы не мучительно медленное биение его сердца и почти незаметные подъемы и опускания его груди, я могла бы принять его за замороженный труп.


Но он жив.


Мне просто нужно…


— Проснись, Кайм. — Я осторожно трясу его.


Нет ответа.


Мне нужно что-то сделать. Но что я могу сделать?


Согреть его.


Холод обычно его не беспокоит, но почему-то это сейчас кажется другим.


Дрожащими руками я нащупываю ножны и кожаные ремни на его теле, снимая его смертоносное оружие. Хватаю его за щиколотки и тащу его тело к пылающей жаровне, чуть не сломав себе спину. Одно лишь усилие заставляет меня плакать от разочарования. Он намного, намного тяжелее, чем кажется.


Наконец, мне удается поднести его достаточно близко к кругу тепла жаровни. Кайм лежит на спине, его массивное тело вытянуто, руки и ноги раскинуты, глаза закрыты, а кожа очень холодная. Я осторожно стягиваю шарф, обнажая его острые, элегантные черты. Его кожа стала еще на один оттенок светлее, и я вижу тонкую растушевку темных жилок вокруг его глаз и щек. Что-то другое. Его кожа приобрела слегка кристаллический вид. В красном сиянии жаровни он переливается, как зловещий первый зимний мороз.


— Что ты такое? — шепчу я, беря его окровавленную руку в свою. И растираю его холодную кожу, пытаясь найти хоть немного тепла.


Ничего.


В углу хижины Саны стоит тростниковый поддон. Поверх него груда толстого меха. Я хватаю серое одеяло из мягкого кроличьего пуха.


И прикрываю тело Кайма, скрещивая его тяжелые руки на груди. Его дыхание медленное и ровное. Он вообще не двигается.


С закрытыми глазами, взлохмаченными темными волосами и пятнами темно-красной крови, окрашивающими его грудь, шею и даже нижнюю часть лица, он выглядит как какой-то древний бог-воин, охваченный тысячелетним сном.


Снаружи трещит огонь.


Кайм все так же неподвижен, как камень.


Так не годится.


Я скользнула под одеяло рядом с ним, прижимаясь к его холодному телу. Нет, этого недостаточно. Я забираюсь на него сверху, так что теперь лежу, прижавшись грудью к его, а ногами обхватив его торс. Я растираю его плечи и предплечья, тщетно пытаясь вложить в него часть своего тепла.


Но это бесполезно.


Состояние, в котором он сейчас находится… это необычная холодность. В глубине души я знаю, что ничего не могу с этим поделать.


Все, что я могу сделать, это остаться здесь с ним и защищать его от напуганных сельских жителей снаружи, надеясь, что в какой-то момент эта ужасная холодность отступит.


Это колдовство.


Я действительно не понимаю этого, но знаю, что его тело наполнено духами и магией — сущностями демонов и богов.


И я прямо здесь, обнимаю его, держусь за волнующие воспоминания о его тепле.


Как хорошо оно ощущалось.


Это восхитительное тепло.


— Вернись ко мне, — шепчу я, когда его холод проникает в меня. Закрываю глаза и прижимаю ухо к его груди, прислушиваясь к медленному, устойчивому биению сердца. — Я еще не закончила с тобой.


Но он остается неподвижным, как камень, не показывая никаких признаков того, что вообще меня слышит.


Интересно, где он находится.


Зная его, держу пари, что это место ужасно.




Глава 25


Кайм




Холод становится мной.


Он проникает в мои кости и сливается с моей душой.


Я открываю свои вторые глаза — инстинктивно просто знаю, что это мои другие глаза, — и обнаруживаю, что иду через лунный лес.


Это Комори, но это не так.


Я знаю это место. Видел это в своих снах с детства.


В этом мире нет цвета. Каждая деталь выгравирована серебристым, белым и черным, а воздух очень холодный.


Нет звука. Деревья совершенно неподвижны.


Мои шаги легкие и плавные, зрение поразительно острое, мысли кристально ясные. Мне кажется, что я могу обернуть поток времени вокруг своего мизинца и подчинить его своей воле так же легко, как дышу.


Я чувствую себя сильным.


Я чувствую себя здесь как дома.


За рощей призрачных деревьев есть холм, а за ним — полоска золотого света.


Мои глаза утопают в нем. Я иду в его направлении, привлеченный, как мотылек пламенем.


Что это за место? Я умер? Это подземный мир Лока? Я постоянно говорю себе, что бога не существует, но это ложь, заблуждение — это мое врожденное упрямство, борющееся с правдой, в которой не хочу участвовать.


Я не хочу быть обязанным никому, особенно какому-то жестокому, эгоистичному богу, которому наплевать на смертных, которые так отчаянно ему молятся.


Кто-то стоит на вершине холма. Мужчина. С такого расстояния он просто черный силуэт на фоне яркого света. Его трудно разобрать.


Я прищуриваюсь.


Кажется, он одного со мной роста, с широкими плечами и мощным телосложением. В его очертаниях есть что-то странное. Он мерцает и перемещается, и когда я подхожу ближе, то моргаю, задаваясь вопросом, хорошо ли вижу.


Тени сливаются с его формой, как холодный дым, затмевая окружающий свет. Эффект настолько силен, что мое холодное сердце охватывает волной страха.


Раздраженный, я подавляю эмоции. Меня не волнует, является ли этот ублюдок самим богом тьмы.


Темная фигура склоняет голову.


— Так, так. Пора тебе прийти в себя, мальчик. И вот я здесь, гадаю, какой идиот захочет отрицать свою истинную природу.


Его голос глубокий, древний и мощный. Это похоже на тысячу или сотню тысяч голосов, объединенных в один.


— Истинная природа? — Холодный гнев охватывает меня, пока я двигаюсь вперед, а моя рука ложится на рукоять меча. Пальцы сжимают воздух, и я понимаю, что у меня нет никакого оружия в этом бесцветном параллельном мире. — И чем именно это должно быть?


— Сила. — Слово срывается с его темных губ, как приглашение — мрачно заманчивое обещание. Он наклоняет голову, изучая меня со всей интенсивностью бесконечной тьмы.


Мудак. Почему он так самодоволен?


— Не интересует, — холодно говорю я, останавливаясь у подножия холма. Я высказываюсь категорически. Даже если этот темный дух предложит мне всю власть в мире, я этого не приму.


Все, что звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, — именно ею и не является. В этом и есть загвоздка.


Вот почему я ни на кого не рассчитываю.


Я не чья-то пешка.


А сам себе хозяин.


И у меня есть дела в параллельном мире — в реальном мире.


Золотой свет становится ярче. Чтобы не подойти к нему, нужна огромная сила воли…


Но затем слабый голос эхом раздается в глубине моего сознания, потрясая меня до глубины души.


— Вернись ко мне.


Это ее голос.


— Я еще не закончила с тобой.


Я тоже не закончил с тобой, милая тиглинг.


Я вызывающе смотрю на темную фигуру, ловя время, закручивая его вокруг себя, как огромный плащ.


Затем иду назад, погружаясь в застывшее время, сосредотачиваясь на звуке этого голоса.


Ее голоса.


Он резонирует во мне, как мантра.


Вернись ко мне.


Вернись ко мне.


Вернись ко мне.


Я все еще наматываю время, все сильнее и сильнее сжимая его вокруг себя, растягивая, чувствуя возрастающее напряжение, когда деревья, тени и серебристый свет становятся совершенно неподвижными.


Темная фигура смотрит на меня, совершенно не двигаясь.


— Ты не можешь тянуть мое время. — Он хихикает; низкий, угрожающий звук. — Похоже, тебе нужно получить еще небольшое наказание, прежде чем ты одумаешься, мальчик. Неважно. Время — это то, в чем ты и я никогда не будем нуждаться.


Что он имел в виду?


Это не имеет значения. Я хочу вернуться в реальный мир. Хочу прикоснуться к нежной коже моей женщины. Хочу вдохнуть ее теплую, земную сущность.


И я отпустил время.


Ух.


Деревья вокруг меня качаются, мерцают и размываются.


— Какая дерзость. — Темная тень снова смеется, и, возможно, это всего лишь мое воображение, но он звучит снисходительно весело, как это может быть со своенравным ребенком. — Ну тогда, полагаю, этого следовало ожидать.


— Отвали, старик, — рычу я, когда холодный серебряный лунный свет исчезает, заменяясь глубоким красноватым сиянием.


Внезапно я смотрю на свои закрытые веки изнутри.


Я вернулся.


Меня охватывает облегчение, когда я открываю глаза и смотрю на соломенный потолок. Пучки тростника аккуратно переплетены и уложены в концентрические круги, которые по спирали направлены к деревянному отверстию наверху. Довольно приятно смотреть на это.


Но я забываю о потолке и замираю, когда понимаю, что — или кто — находится на мне.


Она спит.


Не в силах сопротивляться, я провожу пальцами по ее рыжим волосам, поражаясь тому, насколько мягкими и нежными они кажутся. Ее голова покоится на моей груди, двигаясь вверх и вниз с каждым моим вдохом.


И ее запах…


Он как никогда затягивает.


Что ж. Конечно, стоило отказаться от обещания неограниченной силы, не так ли?


Что бы ни обещал старик в моих снах, я всегда буду возвращаться к этому моменту снова и снова.




Глава 26


Кайм




Не знаю, как долго мы так лежали. С тех пор как очнулся от этого странного сна, я не тороплюсь снять ее с себя.


Она теплая.


Я — нет. Во всяком случае, пока нет. Со временем холод всегда исчезает, но это зависит от того, насколько я физически активен… или насколько возбужден.


Амали лежит на мне, тонкая рука сжимает мой левый бицепс, ее пальцы собственнически обхватывают мою пропитанную чернилами кожу, как будто она владеет мной. Другой рукой она обнимает меня за шею, два тонких пальца прижимаются к моему пульсу. Проверяла ли она его на самом деле или просто случайно так зажала руку во сне?


То, что она действительно может достаточно заботиться об мне, чтобы проверить, бьется ли мое сердце…


Так… мило.


Кроме Гемели, наверное, нет ни одной души в мире, которая хотела бы, чтобы я остался жив.


Однако есть много тех, кто хочет, чтобы я умер.


И это никогда не изменится.


Когда поглаживаю ее волосы, в моей груди появляется странное тепло. Я провожу пальцами по лицу, обводя яркую малиновую отметину, которая окружает ее правый глаз.


Конечно же, это родимое пятно.


Метка меня нисколько не сдерживает. Это такая же часть ее, так же как моя неестественно бледная кожа — это часть меня.


Я не могу представить ее без метки.


Я ласкаю ее гладкую щеку и гордую линию подбородка. Провожу руками по ее сильной, гибкой спине, чувствуя ее изгибы сквозь грубую ткань моей рубашки


Тепло в моей груди начинает распространяться. Как и ожидалось, оно попадает прямо в мой член.


Мне нужно что-то с этим сделать.


Скорее раньше, чем позже.


Снаружи до меня доносятся крики. Я ловлю обрывки разговора на Тиге. Что-то о тушении пожаров и о том, чтобы держаться подальше от хижины на краю леса.


Очевидно, потому что демон здесь.


Амали начинает шевелиться. Она вытягивает руки и ноги, извиваясь туда-сюда. Я осторожно обхватываю ее запястья и опускаю их по бокам. Затем сжимаю ее ноги своими, наслаждаясь близостью ее тела.


Она бормочет что-то непонятное на своем родном языке. Какая она очаровательная. Я глубоко вдыхаю, позволяя ее теплому женскому аромату проникнуть в каждую клеточку моего тела.


Я хочу поглотить ее.


Закрываю глаза и прикусываю нижнюю губу, внезапно охваченный самым диким желанием.


Моя эрекция тяжелее и болезненнее, чем обычно. Я был возбужден много раз — в конце концов, я всего лишь мужчина — но никогда ничего подобного этому.


Я больше не могу сдерживаться.


У мужчины есть слабости. Искушение — одно из них.


И я знаю, что она этого хочет — хочет меня.


Я видел, как реагирует ее тело.


— Ч-что? — Внезапно она застывает. Затем начинает вырываться. Должен признать, она сильная.


Я отпускаю ее ноги, затем правую руку.


Но ее левая рука… Я держу ее. Сначала Амали сопротивляется, но я настаиваю, осторожно притягивая ее к себе, пока она не уступит.


— Останься со мной, — бормочу я. Слова срываются с моих губ, прежде чем я понимаю, что говорю.


Она напрягается.


Я подношу ее руку ко рту и целую тыльную сторону ладони, лаская губами ее суставы.


Она вздрагивает.


Другой рукой я приподнимаю край ее рубашки — своей рубашки — и вывожу пальцами маленькие круги по ее бедру.


Она ахает.


— Ты проснулся. — Моя рука поднимается еще выше, ища дразнящее обещание, которое лежит между ее теплыми бедрами.


— Ты жив, — шепчет она. Амали вырывает свою руку из моей хватки и поднимается, чтобы сесть. Она оседлала мой голый торс, и единственное, что отделяет ее обнаженную плоть от моей голой кожи, — это грубая полоска ткани — подол моей рубашки.


— Я чистый. — Я с некоторым удивлением смотрю на свои пальцы. В последний раз, когда видел свои руки, они были залиты кровью мидрийских солдат.


Я не мог сдерживать время достаточно долго, чтобы убить их всех тихо. Физическое переутомление и напряжение моего тела… мои травмы…


В конце концов, все стало… беспорядочно.


— Я вскипятила чайник и искупала тебя, — нежно говорит Амали, проводя пальцами по моей обнаженной груди. — Ты был грязным. Я тоже. И пол. Пока ты спал, я немного убралась. — В ее глазах скрыты темные секреты, как будто она сделала что-то нехорошее и решила не рассказывать мне. Что-то еще случилось, пока меня не было?


Я нахожу это чертовски сексуальным.


Что ты на самом деле делала, пока я спал, а?


Я чувствую запах ее возбуждения. Он густой и пьянящий и превращает меня в необузданного дикаря. Мне приходит в голову, что я голый. Нижняя половина моего тела укрыта теплой, толстой шкурой.


Она прижимает ладони к моей груди и смотрит мне в лицо, взгляд широко раскрытых карих глаз выглядит напряженно.


— Ты выглядишь странно, — бормочет она. — Как-то иначе.


— Как это? — Я провожу руками по ее бедрам, наслаждаясь ощущением гладкой теплой кожи. Мои пальцы все еще холодны, но тепло распространяется по груди.


Кажется, она лекарство от моего уникального состояния.


Она поднимает брови.


— Ты действительно не знаешь?


— Не могу вспомнить, когда в последний раз смотрелся в зеркало, — пожимаю я плечами. — Так скажи мне.


— Что?


— Скажи мне, что ты видишь, Амали. Я хочу знать, как ты меня видишь.


— Хм. Позволь мне перечислить. Твоя кожа на несколько оттенков белее и слегка блестящая, почти ледяная, если в этом есть смысл. Я вижу узор из тонких вен под твоей кожей. Они сероватые, почти черные и идеально симметричные. А твои глаза… — Она делает паузу, подбирая нужные слова.


— Что насчет моих глаз, Амали?

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги