Возможны варианты...

КЛАДЫ ЗА ГОРОДОМ

Рост доходов — рост отходов. Это не каламбур, а большая народнохозяйственная проблема, над которой бьются ученые и практики всех развитых стран мира, И чем более развита страна, тем острее для нее проблема. В промышленных городах и центрах она приобретает гигантские масштабы. Вот информация из итальянской газеты «Панорама», перепечатанная нашим еженедельником «За рубежом»: «В городе, равном по размеру Милану, всего за один день твердых бытовых отходов накапливается 1500 тонн. Следовательно, за один год их количество в три раза превышает вес всех жителей города». Десятки миллионов кубометров твердых бытовых отходов вывозит на городские свалки ежегодно и наша страна. Объем их растет. Причины известны: увеличивается городское население, повышается благосостояние людей, растет культура нашего потребления и быта.

Все острее мы понимаем, как несправедливо называть хламом вещи, которые на время утратили практическую ценность. Скажем, пустая бутылка, пусть даже битая, консервная банка, газета. Не выпадать же газете из хозяйственного оборота только потому, что на ней стоит вчерашнее число.

Сегодня ГДР половину своей потребности в бумаге покрывает за счет переработки макулатуры. Для стран СЭВ это — наивысший показатель. О том, какой всенародный характер приняла экономия и рациональное использование вторичных ресурсов в ГДР, говорят такие разноплановые факты: ежегодный прирост товарного производства в этой стране вдвое выше, чем прирост добычи и производства материалов; пропаганда сбора вторичного сырья ведется самыми разнообразными методами. На одном из фестивалей молодежной песни ансамбль из Магдебурга напевал песенку, в которой был такой припев: «Неси, бабушка, старую бумагу и пустые бутылки вместе с нами!» Тема была не случайной: не только инструменты, но и проездные билеты на фестиваль ребята приобрели на деньги, полученные за сданный утиль. Кстати, слово «утиль» в языке в буквальном смысле означает — полезный. Именно!

Нет человека, который практически ежедневно не видел бы мусоровозов в своем дворе. Но далеко не каждый из нас хотя бы однажды, хотя бы мимолетно задумался: а куда девается затем все это добро? Слово это предпочитаю писать без кавычек, ибо мы вывозим за город действительно немало ценного. Статистика говорит, что из тысячи тонн бытовых отходов можно получить 300 тонн бумажной и текстильной массы, примерно столько же пищевых отходов, 50 тонн металла, 75 тонн пластмассы, 70 тонн стекла и 200 тонн высококачественных удобрений. Это при условии комплексной безотходной переработки мусора. Не случайно во многих странах, в том числе и в нашей (в Ленинграде, например), городские свалки — источники ценного сырья для работы вполне рентабельных предприятий.

В поселке Горелово Красносельского района Ленинградской области уже более десяти лет действует завод механизированной переработки бытовых отходов. Здесь всевозможный хлам превращается в добро, мусор — в товар. А точнее говоря, в компост, высококачественное органическое удобрение, которое пользуется большим спросом у окрестных колхозов и совхозов. Но это было лишь частичным решением проблемы, ибо треть отходов долгое время так и оставалась отходами. Древесина, кожа, резина, пластмасса были «не по зубам» технологии Гореловского завода. Тут за дело взялись ученые Всесоюзного научно-исследовательского института нефтехимических процессов. Они создали опытно-промышленную установку, которая может ежегодно перерабатывать 30 тысяч тонн некомпостируемых отходов и выпускать жидкие смолы и другие вещества, идущие на строительство автодорог. Опыты показали, что полотно дороги, «слепленное» из стоптанных ботинок, рваных галош, полиэтиленовых пакетов, будет ничуть не хуже, чем обычное асфальтобетонное. В Ленинграде же отрабатывается прогрессивная система доставки мусора к местам переработки. Еще не так давно она и тут была традиционной: мусоровозы перевозили отходы за город на расстояние примерно 25 километров, в зону безопасности для города. Трудности и неудобства такого метода вполне понятны. Но они резко сокращаются, если входит в строй система «Транспрогресс»: автомашины доставляют бытовые отходы на сборный пункт в черте города. Тут мусор прессуется в удобные «тюки», а пневмопоезда по трубе протяженностью более десяти километров напрямую доставляют его на завод. Такая система в совокупности — последнее слово науки и техники, самый передовой опыт в мире. Но подобных примеров весьма мало и у нас. В большинстве городов, в том числе и на Урале, с мусором расправляются традиционным методом — на свалку.

Мое знакомство со свалкой Челябинска вначале было совершенно случайным. Я и не предполагал, что практически в его черте находится огромное, двадцать пять гектаров, голое поле. Ни одного сквера такой площади в городе нет. Над свалкой тучей вьются чайки. Сиротливая конторка да несколько тракторов и автомашин — вот и весь пейзаж, если не, говорить о его специфической серости и унылости да не упоминать не менее специфического запаха. Но одно обстоятельство очень удивило: сосредоточенно роющиеся в свежепривезенном мусоре люди. Несколько позже узнал, что это, так сказать, постоянный контингент добровольцев, занесенных сюда различными интересами.

Потом я уже специально несколько раз посещал свалку, разговаривал с людьми, работающими там официально и добровольно. Мнение у всех одно — тут пропадают миллионы!

— Был бы я тут хозяином, — рассуждает один из рабочих спецавтобазы городского управления благоустройства, — право слово, через пару-тройку лет разбогател. Раньше тут бывали заготовители из «Вторсырья». Каждый месяц сдавали на базу только железа 300 тонн да тряпья по 50—60 тонн, столько же бумаги. Сейчас мы их не видим.

Как-то группа молодежи собралась в путешествие по рекам до моря. Строили сложные катамараны. Не хватало то дефицитного металла, то какой-нибудь дорогостоящей и редкой детали. Все необходимое ребята нашли здесь, на свалке. Но здесь же, в этом царстве мусора, находится и шустрый мужичок. Он целыми днями караулит прибывающие мусоровозы, выбирает то, от чего люди брезгливо отворачиваются. Его одни хвалят за рачительность, другие ругают на все корки и стыдят. А суть не в стыде. Давайте совершим экскурсию по свалке.

По-своему, тут горячий цех: несколько бульдозеров едва успевают утрамбовывать все новые и новые кучи мусора, непрерывно доставляемые сюда контейнеровозами спецавтобазы. Вот подошла новая машина, шофер и грузчик вывалили содержимое контейнеров. И сейчас же к этим новым кучам поспешили люди. Быстро-быстро работают проворные руки, вооруженные специальными «трезубцами» с короткими ручками, идет энергичная сортировка: матерчатые обрезки — в одну кучу, металлы — в другую, кожа — в третью, хлеб — особо, сразу в мешки. Некоторые собирают его для своих кур и кроликов, коров и свиней. Но большинство — на продажу хозяевам близлежащих подворий. Два рубля мешок. Три часа — пять мешков. Не сеют, не жнут — даром берут. А тут не только хлеб. Бывали случаи, когда удивлялись видавшие виды завсегдатаи: машинами горплодоовощеторг вываливал апельсины. А кондитерская фабрика — ящики некондиционных вафель. Ежедневно на свалку вывозятся до сорока тонн пищевых отходов. Часть из них забирают и вновь увозят в город предприимчивые мужички.

Постойте, постойте! Да ведь уж немало лет прошло, как санитарные врачи запретили обратный поток грузов со свалки. И правильно сделали — неровен час, можно в город и заразу затащить. Милиции поручено следить за этим. Однако ни одного милиционера ни разу тут не видел.

— Бывают, — уточняет работник управления благоустройства, — иногда уже невмоготу становится от «синявок». Подрабатывают они тут, ладно, закрываем глаза. Но ведь и хулиганят, на ночь остаются. А у нас техника — гаража нет. На сторожа, бывало, нападали.

«Синявки» — неологизм, не зафиксированный ни в одном словаре. Это до синевы упившиеся профессиональные тунеядцы. Свалка для них — дом родной, который кормит и поит. Как писала однажды областная газета, они тут устроили себе фирменный ресторан «Полынь»! Пьют у подножия свалки в густой траве и кустарниках, соорудив для «комфорту» шалашик. Ну, а на что пьют? Расскажу историю, на первый взгляд, маловероятную.

Итак, несколько лет назад запрета вывозить со свалки различный утиль не было. А потому вокруг нее ставили свои палатки или автофургоны заготовители треста «Южуралвторсырье». Принимали, как уже говорилось, немало всякого добра, за счет которого, в основном, и выполнялся план городским производственно-заготовительным предприятием «Вторсырье». Но вступил в силу запрет, и палатки ликвидировали.

Однако некая заготовительница удержала свои позиции: собственный домик с хорошо оборудованным приемным пунктом. Да вот беда — одной не управиться, к тому же без мужчины небезопасно обретаться тут. Был у этой дамы муж, да угодил в тюрьму. Поехала заготовительница на вокзал и среди ошивающихся там бездельников подобрала себе… мужа, молодого, сильного. И вовсе не для того, чтобы он возился на свалке. Его работа — организовать бригады «синявок». И вот он их организует: утром — ящик «бормотухи», хлеб, маргарин, вечером — па-а-вторить! А днем работают молодцы, стараются, таскают со свалки на подворье много чего.

— Вскоре после того, как я стал здесь работать, — рассказывает директор производственно-заготовительного предприятия Ю. Калашников, — мне пришлось подписывать ведомость на зарплату. Смотрю, одному нашему сборщику за месяц причитается более полутора тысяч рублей. А бухгалтер добавляет, что это только основная зарплата, к которой придется еще и премию добавлять — более шестисот рублей. Передовик, все выполнил и перевыполнил — отдай сорок процентов премиальных, все по закону. Хотя все знают — утиль брал со свалки да и не своими руками, по дворам не ездил. Ну, захотелось мне посмотреть на передовика. Вызываю — подъезжает на белой «Волге». И руки такой же белизны. Н-да…

— У него было объявился конкурент на свалке, — добавляет начальник участка Р. Тухватулина. — Поставил свою палатку. Так она «случайно» сгорела.

— Что же вы решили? Продолжать сверхакадемические выплаты ловкачу? Или прикрыть лавочку?

— Думаю, надо пересмотреть расценки для него, — отвечал Юрий Кондратьевич.

И только-то?!

Время от времени раздаются предложения вновь разрешить предприятиям «Вторсырья» заготавливать утиль на городских свалках. Все равно, мол, сбор идет, Но делают это случайные люди, которых никто не контролирует. Вряд ли это разумно. Свалка есть свалка. Контроль тут действительно нужен постоянный и строгий. И в целях гигиены, и в целях нравственных, направленных против того заразного прилипчивого микроба, который разъедает души некоторых людей, превращает их в стяжателей, тунеядцев и пьяниц. Да и вообще оскорбительно для человеческого достоинства возиться в кучах «благоухающего» мусора. Говорю об этом одному вполне приличному на вид человеку, еще молодому, одетому в рабочую спецовку. Чувствуется, что ему как-то не по себе на свалке. Однако на мои слова он возражает, резко и убедительно:

— Неудобно и стыдно воровать. А я брошенное подбираю. Пусть будет стыдно тому, кто вот это сюда привез.

И он показывает ящик шурупов, болтов и гаек — новеньких, еще в заводской смазке. И добавляет, что ему попадались вороха бумаги и фабричного тряпья, сухая штукатурка и деревянная тара, вполне годная к употреблению. В разговор вмешивается пожилая женщина:

— Душа здесь болит — хлеб с землей мешают. А лук вчера привезли, целую машину. Шелуху и гниль выбросили здесь, а целые головки назад повезли, полмашины. Не знаете разве куда? То-то…

Да, свалка давно уже стала прикрытием жуликов и расточителей из сферы торговли. Скажем, подпортился тот или иной продукт питания на складе, в столовой или в магазине. Ловкачам только того и надо, они сами зачастую предпринимают все возможное, чтобы добро подпортилось. Тогда делают просто: списывают его и везут на свалку. Сколько — это дело темное, на свалке груз не взвешивают, а справку о приемке дают. Дальнейшее — уже ловкость рук и никакого мошенства. Ведь все по закону.

— Каков же у вас-то заработок? — спрашиваю у добровольных старьевщиков.

— Тут тоже свой фарт, — отвечают. — Однако четвертную выгоняем всегда, а то и две. За день, конечно.

Грузопоток город — свалка весьма широк. Но и обратный не узок. Тем не менее руководители заготовительных предприятий не раз официально заявляли, что на свалке и со свалки ничего никто в их системе не принимает. Для чего этот обман, когда сами же выплачивают бешеные деньги ловкачам? Да для того, чтобы выполнять план. Одно дело — объезжать дворы, агитировать, поощрять сдатчика мелочной, но порой дефицитной вещью, так необходимой в хозяйстве. Другое дело — загрузил и увез. Да только план все равно зачастую не выполняется, хотя, как увидим ниже, он весьма скромный. Но уже один вывод мы можем сделать: лучше было бы, если бы на свалку не попадали те вещи и продукты, которые еще можно использовать на благо. И прежде всего — это хлеб. Слишком многое стоит за этим словом.

Сколько хлеба идет в пищевые отходы? Наша статистика подсчитала: по стране около пяти процентов от всей выпечки. А для получения такого количества хлебопродуктов надо вспахать, засеять, собрать урожай с одного миллиона ста сорока одной тысячи гектаров пашни. Это на сто тысяч гектаров больше, чем все пшеничное поле Челябинской области. Но и эти затраты не все. Чтобы получить такое количество хлеба, надо сделать 13 тысяч тракторов, 6,5 тысячи зерновых комбайнов, надо дать им тысячи тонн горючего. А труд мельников и пекарей? Более ста тысяч человек должны отдать свой труд, чтобы расплатиться за нашу небрежность, расточительство.

Одна из причин — хлеб черствеет. Некоторые предлагают изменить технологию его выпечки. Но специалисты доказывают, что и для подводников, и для космонавтов хлеб пекут так же, как и для всех остальных людей. Другое дело, какие способы сохранения его применяются. Пока промышленность не может дать нужного количества специальных упаковочных материалов. Значит, надо делать хлебы поменьше весом.

В самом деле, почему вес ржаного каравая или пшеничной буханки, как правило, около килограмма? Видимо, это от традиции. Когда-то хлеб являлся, по существу, главной пищей. Его ели с квасом, молоком, луком, подсолнечным маслом. Рабочий человек еще до войны съедал его до двух килограммов в день. Ныне рацион питания совсем иной, хлеб из главного продукта давно превратился в дополнительный.

В то же время современная пекарня — обычное предприятие, где план — закон, перевыполнение плана — почет. А выпечь одну килограммовую буханку или три трехсотграммовые булки — разница в трудозатратах, производительности труда и прочем. К тому же конвейер всегда немного против качества, если под качеством в данном случае понимать искусство хлебопечения. Брак почти неизбежен. Другое дело — его количество. Торговая инспекция бракует сотни тысяч тонн хлеба еще до выхода его к потребителю. Да не вовремя завезли его в магазин, да полежал он сначала на прилавке, потом у нас дома. Берем-то не по потребности, а на глазок, с привеском. Вот он и черствеет. И — на свалку.

А между тем и черствый хлеб — хорошая штука, если умело с ним обращаться. Врачи утверждают, что от горячего и теплого хлеба меньше пользы, а при желудочных заболеваниях он даже вреден. Когда хлеб остывает, то влага испаряется и крахмал постепенно приобретает кристаллическую структуру. В этом и заключается процесс черствения, который, кстати, нисколько не снижает питательных свойств хлеба. Но эти кристаллики разрушаются, если воздействовать на них влагой и теплом: например, всего 2—3 минуты подержать хлеб над паром или в духовке, немного смочив его.

Из черствого хлеба можно приготовить сотни блюд. Все зависит от умения и фантазии хозяйки. Ну скажите, трудно ли бросить на сковородку ломтик старого хлеба, замоченного в молоке, и поджарить яичницу или омлет? А еще проще сделать бутерброд из обновленного хлеба. Все годится: кильки, ветчина, томаты, колбаса, сыр… Правда, с тортом из ржаных сухарей надо немного повозиться. Также, как и с мясным, овощным или фруктовым супом, заправленным гренками. Нарежьте черствую булку кубиками, намочите, подсолите или натрите сыром — и на несколько минут в духовку: вкусно, питательно.

Чтобы люди не выбрасывали черствый хлеб, нужны не только пламенные призывы, но и широкая пропаганда рецептов. Как же довести до людей хотя бы часть советов, которые потом помогли бы хозяйкам развить и свое творчество?

Конечно, во многих булочных висят плакаты с описанием всевозможных блюд из черствого хлеба. Но, видимо, такой пассивный способ дает небольшой «припек». В наш торопливый век большинству покупателей в магазине просто недосуг вчитываться, а тем паче переписывать плакаты. Значит, наиболее простые рецепты покупатель должен приносить домой либо на отдельных листочках бумаги, либо прямо на пачке сахара, печенья, конфет, на пакете с солью, крупой, мукой и т. д. Текст должен быть коротким, шрифт — броским, крупным.

Разумеется, сегодня человек жив не хлебом единым, но уважать, беречь его надо так же, как в старину.

Не должно быть хлеба на свалке.

Когда-то городская свалка Челябинска была на далекой окраине. Теперь город разросся, давно уже стал «миллионником» не только по числу жителей, но и по числу образующихся в нем ежегодно кубометров твердых отходов. К концу века из Челябинска надо будет вывозить полтора миллиона кубометров всевозможного бытового мусора в год.

В последнее время свалки многих городов, в том числе и уральских, «похудели» весьма заметно. Связано это, прежде всего, с возросшим пониманием экономической и экологической значимости бытовых отходов. Первая со знаком плюс, вторая — со знаком минус. Но это именно тот редкий случай, когда плюс и минус взаимно не уничтожаются, а, наоборот, значительно усиливают друг друга. Чем меньше кладов вывозим мы за город, тем больше сохраняем добра и тем меньше приобретаем забот и возможных опасностей.

Свалки худеют, прежде всего, за счет утилизации пищевых отходов. Производством свинины только за счет этого источника кормов занимаются в нашей республике более семисот совхозов и подсобных хозяйств, принадлежащих промышленным предприятиям, стройкам, потребкооперации, они дают примерно двести тысяч тонн мяса. Челябинская область тут выглядит, в сравнении с другими, вполне «на уровне». В ней на пищевых отходах откармливают вдвое большее поголовье, чем в соседней Свердловской области. Но все ли мы тут сделали путем да ладом?

Челябинск может давать более 50 тысяч тонн ценного корма в год, что позволит произвести более 2 тысяч тонн свинины. Пригородный Сосновский откормочный совхоз, в основном, существует именно на этих кормах и вот уже много лет стабильно показывает неплохие результаты. Доходы его — от 500 до 800 тысяч рублей в год, содержат здесь десять тысяч свиней и до двух тысяч голов крупного рогатого скота. Но привесы очень не постоянны, так как не постоянно качество и количество собранных кормов.

В совхозе значительно улучшили работу кухонь по приготовлению кормов из пищевых отходов, установили новое оборудование. Каждое из трех отделений готово ежедневно перерабатывать до 50 тонн отходов, а получает в лучшем случае 20 тонн. Запасов почти никогда нет, работа идет в прямом смысле с колес.

В сборе пищевых отходов существует сезонность. Например, летом, с появлением в нашем, меню овощей, фруктов, бахчевых, и осенью, в период заготовки и закладки на хранение различной огородины, резко увеличивается количество отходов, но падает их питательная ценность. Количество есть — качества нет. К тому же баки опорожняются не регулярно, зачастую при разгрузке содержимое их разливается, тогда у подъездов хоть противогаз надевай. Не везде и не всегда эти баки моют и дезинфицируют. Санитарные врачи и участковые милиционеры, работники жилищных контор не считают нужным вмешиваться в эти дела, отдав их целиком на совесть контор по сбору пищевых отходов. А те считают, что их забота — количество и только. Но и количества нет.

— Отходы составляют одну треть в рационе нашего скота, хотя можно иметь до половины, — уточняет главный экономист совхоза «Сосновский» А. П. Дикарев. — Кормов не хватает, чтобы вырастить полновесный скот. На этом теряем примерно 70 тысяч рублей. А могли бы не терять. Городская свалка получает больше пищевых отходов, чем совхоз. Сборщики горжилуправления работают нехотя, а ведь мы хорошо платим. Добросовестный дворник может получить от нас еще один оклад к своему основному. Транспорта у нас не хватает, шоферов недостает, хотя заработки хорошие. Ремонтировать машины негде, вот люди и не идут к нам. Нужен завод по переработке и гранулированию пищевых отходов города. Очень нужен. Тогда бы мы могли эффективно использовать до 70 тысяч тонн пищевых отходов. Найти бы хороший проект — завод за пятилетку окупил бы себя.

А между тем такой проект существует. Это «ЗУБР» — завод по производству брикетированных и рассыпных кормов. Его разработал коллектив Свердловского филиала проектной конторы «Тюменьсельхозтехпроект». Таких заводов в нашей стране до того не было. Недалеко от Курска построен первый и пока единственный в республике цех консервации пищевых отходов. Появилась возможность заготавливать корма впрок. Есть кое-где небольшие цехи, в которых ведут только тепловую обработку пищевых отходов, затем, добавив в полученную массу комбикорма, превращают ее в пасту. Из варочного отделения по трубам она идет в кормушки. Но и производительность таких цехов невелика, и питательная ценность полученной смеси низка, и, что самое главное, быстро выходит из строя оборудование. Такой завод, например, работает в деревне Салюты, что в Белоруссии. Его производительность около 15 тысяч тонн в год, при кустарном оборудовании.

Свердловчане учли эти обстоятельства, в их проекте много интересного, исключающего отмеченные недостатки и ошибки. Предусмотрено, что завод вступит в строй недалеко от Свердловска, туда автомашинами будут вывозить городские пищевые отходы и в год перерабатывать их не менее сорока тысяч тонн, превращая в гранулы, брикеты, муку.

Когда завод пустили в работу, я позвонил в Свердловск, начальнику конторы В. Воробьеву: как, мол, идут дела на «ЗУБРе».

— Инициатива иногда наказуема, — отвечал Владимир Васильевич, — больше упреков получаем, нежели благодарности. Завод поставили далековато, транспортировка сырья затруднена. Оборудование часто выходит из строя: много автоматики. От нас требуют, что попроще. Сортировка пищевых отходов нужна, еще в городе нужна: много посторонних примесей, не по зубам даже «ЗУБРу».

Что ж, это все вполне понятно, так и следовало ожидать. У конструкторов уже давненько существует выражение «дуракоустойчивость машин». Зачастую производственные обстоятельства требуют такого агрегата, который можно обслуживать с помощью… кувалды. Чтобы врезал, а ей — ничего. На автоматику с кувалдой не полезешь, ей знания и аккуратность нужны. Вот в чем «вина» свердловских разработчиков. А вообще их проект высоко оценивают специалисты Всероссийского научно-исследовательского и проектно-технологического института механизации животноводства (ВНИИМЖ). Но и они тоже считают, что надо упрощать систему управления приготовлением кормовых гранул, делать надежнее агрегаты и узлы завода.

Сейчас свердловчане совершенствуют свои агрегаты, если можно назвать совершенствованием упрощение, подгон машины к уровню обслуживающего ее персонала.

Нужно будет разработать более надежную систему сортировки пищевых отходов. Металлы из них можно взять магнитом. А как быть с камнями? Именно они ломают дробилки. Надеяться на высокую культуру и сознательность горожан, как показывает опыт, — дело малоперспективное. Сколько нам говорят: имейте дома специальный бачок для пищевых отходов. Но у большинства из нас кухни не таких размеров, чтобы тут поместился дополнительный бачок. В домах с мусоропроводами вообще все вываливают в одну трубу. Призывают дворников сортировать мусор. Но и на это мало охотников даже за деньги. Вот и стоят во дворах контейнеры с гнилью, в летний зной из-за них дышать нечем. А полчища мух! Да что тут расписывать! Каждому все хорошо известно. Неизвестно только одно — как же быть, как соблюсти бережное отношение к добру и наше нежелание пачкаться? К тому же города Российской Федерации обеспечены тарой для сбора пищевых отходов лишь наполовину. Особенно плохо обстоит дело в Свердловске и Челябинске. Выход, полагаю, только один — специальные заводы. Тот же «ЗУБР».

Однажды я опубликовал об этом статью в «Советской России». При обсуждении ее в горисполкоме против «ЗУБРа» было много высказано. А я-то думал, что разговор пойдет иной: как объединить силы Свердловска и Челябинска с их огромными научными и промышленными возможностями для того, чтобы довести идею до ума.

Почти пятнадцать лет назад Министерство сельского хозяйства СССР и Министерство коммунального хозяйства РСФСР замыслили построить в Подмосковье завод-гигант по переработке пищевых отходов столицы и окрестных городов. Его производительность должна быть не менее полутора тысяч тонн в сутки. Идею поручили разработать одному из научно-исследовательских институтов. На том дело и закончилось.

Что же касается специального транспорта для перевозки пищевых отходов, то вопрос решается положительно. Уже изготовлена первая партия машин «КО-413», которая успешно прошла производственные испытания. Осталось поставить такой грузовик на поток.

Свалок в городе быть не должно. Идея не новая. Ее уже много лет высказывает и само Министерство коммунального хозяйства. Более того, по его же нормативам предписывается каждому городу с населением свыше 350 тысяч человек иметь свой мусороперерабатывающий завод. Но дальше этакой констатации истины министерство не пошло. Заводов нет. К тому же идет спор, как лучше расправляться с мусором — сжигать или именно перерабатывать. Если судить по планам и наметкам министерства и его отраслевой академии, то чашу весов перевешивает идея сжигания. Так, например, в Челябинске была проведена немалая работа в этом направлении. Институт «Гипрокоммунстрой» разработал технико-экономическое обоснование строительства в городе завода именно для сжигания мусора. И даже место для него подобрали. А в перспективе замыслен еще один такой завод. Другое дело, что на этой стадии наметок и разработок все и остановилось: и средств нет, и оборудования.

Но сама идея представляется весьма нерациональной. Не говорю уж о том, что сжигать — не утилизировать, а фактически уничтожать. Важнее тут иное соображение — экологическое. Зарубежный опыт уже дал отрицательный результат в этом направлении. Оказывается, в процессе сжигания отходов в печах образуется сильнейшее отравляющее вещество — диоксин. Конечно, его выделяется не так много, но вполне достаточно, чтобы причинить вред и природе, и людям. Помимо диоксина в атмосферу попадает большое количество хлора, соляной кислоты, двуокиси серы, которые не удается удерживать даже при помощи самой современной фильтрации.

По поводу сжигания мусора специалисты многих стран вывод уже сделали: печи — наследие эпохи, которая окончательно ушла в прошлое, ибо подобный метод борьбы с бытовыми отходами ведет, как минимум, к потерям сырья и рождает новые отходы. Разве подобные факты неизвестны в Министерстве коммунального хозяйства? Зачем же повторять зады?

Если говорить о пищевых отходах, то для них есть еще одна, невидимая людям, свалка — канализация. И сюда попадают остатки с нашего стола. Они приносят большой вред работе очистных сооружений. Но куда вреднее и расточительнее другие отходы — от предприятий пищевой индустрии, прежде всего от пивоварен, молокозаводов и мясокомбинатов. Обрат и сыворотка, даже цельное молоко, немалыми ручейками стекающее на пол при обработке на заводах; пивная дробина, барда, солодо-дрожжевые закваски; бульоны, кровь и субпродукты — все это многими сотнями тысяч тонн уходит в канализацию. Министерство мясной и молочной промышленности ежегодно получает задание утилизировать свои отходы хотя бы частично. И ежегодно сравнительно небольшое это задание выполняется в лучшем случае на треть. Причины вроде бы объективные — нет соответствующего транспорта для перевозки на свинарники, скажем, бульонов и сыворотки. Но ведь в бульоне пять процентов сухого вещества и полпроцента жира. Каждая тонна сыворотки — это десять килограммов белка, сорок килограммов молочного сахара, сто кормовых единиц. При наших масштабах переработки животноводческой продукции потери на ее отходах уму непостижимы. Вот лишь один конкретный пример того, что можно взять из так называемого вторичного сырья молокозавода. По предложениям ученых из Северо-Кавказского института маслосыродельной промышленности и Ставропольского политехнического института, разработана новая технология переработки сыворотки. Она была внедрена на Кардоникском маслосырозаводе, здесь же, в Ставропольском крае. В результате завод получил за год дополнительно 40 тонн сливочного масла. После отбора масла оставшаяся сыворотка вновь перерабатывается, из нее извлекают белок для приготовления сырной массы «Кавказ» — еще 250 тонн продукции. Затем из сыворотки, которую предварительно сгущают в вакуум-аппаратах и пропускают через кристаллизаторы, получили более ста тонн молочного сахара. Но и это не все. На заводе пустили в дело воду, которой промывают центрифуги после получения кристаллов молочного сахара. Из этой воды путем выпарки получили биостимулятор. Вот его уже легко транспортировать на свинарники. А здесь он повышает привесы в среднем на 10 процентов. В деньгах вся добавочная продукция принесла заводу около 400 тысяч рублей чистой прибыли за год. Вот какие богатства сливаем мы в канализацию. Еще одна цифра: по стране ежегодные остатки сыворотки составляют примерно 10 миллионов тонн. Не менее двух третей из этого количества забирает свалка.

Мы уже давно пишем и читаем о том, что передовая технология на птицефабриках, к примеру, использует все, кроме петушиного крика. Но знать и делать — вещи разные. Лет десять назад в Южно-Уральском научно-исследовательском институте земледелия (ЮжуралНИИЗ) был проведен такой опыт. На откорм поставили три группы бычков. Две группы опытные и одна контрольная. Основной рацион для всех был одинаков. Но животным в опытных группах давали некие добавки, которые позволили получать ежесуточный привес на 100 граммов выше. Этой добавкой был пудрет.

За парфюмерным термином крылось нечто отнюдь противоположное. Но вначале небольшая информация из того же еженедельника «За рубежом». В Йоркшире (Англия) проводятся эксперименты по переработке помета бройлеров в корм для крупного рогатого скота. Новый корм, как считают специалисты, сможет удовлетворить все потребности животных в белке на заключительном этапе откорма. Во время одного из экспериментов ферментированный помет использовался вместе с концентратами для кормления четырехмесячных животных. Сначала они старались выбирать из кормушки только концентраты, но вскоре привыкли к рациону, который на две трети состоял из обработанного помета бройлеров. Лабораторные опыты, которые включали обработку помета муравьиной кислотой и добавку меласс, позволили получить достаточно питательный, хотя и не отличающийся высокими вкусовыми свойствами корм. По мнению специалистов, рацион, состоящий из девяти частей ячменя и двух частей помета, может полностью удовлетворять потребности крупного рогатого скота в питательных веществах.

Именно такой корм в ЮжуралНИИЗе эвфемистично назвали пудретом. Пятая часть рациона может состоять из него, на каждом килограмме привеса экономится кормовая единица. Примерно такие же экономические показатели и за другим бросовым вторичным кормом — переработанным пометом свинокомплексов.

Недалеко от Челябинска стоит крупнейший на Южном Урале свиноводческий комплекс «Красногорский». Здесь откармливают в год более сотни тысяч свиней, основа их рациона — сухие комбикорма и концентраты. Как правило, они довольно грубого помола, а потому перевариваются далеко не полностью. Исследования показали, что непереваренных, так сказать, живых кормов в свином помете комплекса остается более 10 тонн в сутки. Была попытка выделить их, переработать в тот же самый пудрет и скормить скоту в знакомом нам уже откормочном совхозе «Сосновский». Опыты оправдали себя во всех смыслах. Но… были прекращены.

Вот и второй вывод из нашего разговора, лишенного благоухания, но, надеюсь, не смысла: если свалки все-таки «худеют» за счет более или менее рационального отношения к пищевым отходам, то довольно незначительно. Впереди — непочатые резервы, как и непочатые проблемы.

А теперь о втором источнике «похудения» городских свалок — о макулатуре. Тут уж дело куда как болезненное для многих горожан. Разве мало выстаивают они в так называемых «живых» очередях за макулатурной книгой. А если есть эта самая «живая» очередь, значит, плохо поставлено «неживое» дело. А за ним — огромное богатство: по подсчетам специалистов Госснаба СССР, пять миллионов тонн бумаги скапливается в наших руках за год. Как же ими распоряжаемся?

В мировой практике потребление вторичного волокна для производства бумаги и картона составляет около 25 процентов. И эта доля растет. В ГДР, Франции, Японии она составляет уже половину. Оно и понятно: макулатура не только восполняет нехватку древесного сырья, ее широкое использование позволяет экономить большое количество природных ресурсов. Одна тонна макулатуры сберегает пять кубометров древесины, а двадцать тонн сохраняют от вырубки один гектар леса.

Только за одну пятилетку переработка макулатуры сохраняет нашей стране 600 тысяч гектаров леса. Выгоды, как видим, уже самоочевидны, хотя мы еще не учли экономию энергетических и трудовых ресурсов. Макулатуру дешевле перерабатывать, чем древесину. И тем не менее бумагу мы продолжаем рвать, сжигать, вывозить на свалку. Из пяти миллионов тонн ее, что скапливаются в наших руках за год, заготовители принимают один миллион. Примерно такое же соотношение, как с пищевыми отходами.

Мы все помним, как начинался эксперимент «Макулатура». Суть его известна чрезвычайно широко. Уже стало привычным видеть на полках магазинов стопки книг, которые нельзя приобрести иначе, как за макулатурный талон. В Ленинграде и Киеве вошли в строй действующих два крупных комбината по переработке макулатуры. Всесоюзный институт вторичных ресурсов разработал экономически эффективный способ переработки ее в типографскую бумагу разных сортов. Намечено строительство заводов, которые будут работать по этой технологии.

Но операция «Макулатура» идет отнюдь не в масштабах всей страны. Лишь крупные города проводят ее. В том числе и Челябинск. Потому от населения на книжные талоны принято за десять последних лет около двух миллионов тонн бумаги. В Челябинске на талоны ее принимают 5—6 тысяч тонн в год. Две трети общего сбора дают предприятия и пионерские рейды бережливости. План, как правило, не выполняется, хотя даже на талоны макулатуру сдать непросто. Очереди в киоски «Вторсырья» занимают за сутки до объявленного дня приемки. Сам не раз был в них пятисотым. Но дни эти объявляют нерегулярно. Чаще на дверях киоска можно видеть объявление: «В связи с перегруженностью базы прием макулатуры временно прекращен до особого распоряжения».

— Нормативами Госснаба СССР предусматривается иметь приемный пункт вторсырья на каждые шесть тысяч жителей. Иными словами, Челябинску надо, как минимум, сто пятьдесят пунктов, а имеем вместе с передвижными едва десятую часть от потребного количества, — объясняет Ю. Калашников. — Стационаров у нас всего девять, это на миллионный город. Вы называете их киосками. А не лучше ли назвать избушками на курьих ножках?

Что верно, то верно. Но местный трест «Вторсырье» получал импортные югославские приемные пункты в компактной упаковке. Собрать их ничего не стоит: в упаковках есть все, от железных конструкций до болтов, даже светильники и мебель в этом же комплекте. Несколько дней на монтаж — и пожалуйста, готов самый современный киоск-магазин под названием «Стимул». Название не случайное: магазин не только принимает вторичное сырье, но и ведет встречную продажу товаров. Косметика, детская хлопчатобумажная одежда, хозяйственные товары несомненно привлекут сдатчиков сырья. Магазин опрятен с виду, красиво оформлен изнутри. Его площадь — 144 квадратных метра. Здесь же расположены складские помещения. Словом, красиво, удобно, выгодно.

Но в городе всего один такой «Стимул». Несколько штук, поступивших было на склады треста, разместить в Челябинске не удалось, их отдали в другие города. Челябинские архитекторы не разрешили ставить новые магазины «Вторсырья» из-за того, что они, мол, захламят город. Аргумент более чем несостоятельный. Будто «избушки на курьих ножках» чище. В Москве и Ленинграде «Стимулы» преспокойно стоят в самом центре и никому не мешают. В местной прессе не раз поднимался вопрос о том, что даже при желании челябинцу негде сдать вторсырье. Для устранения недостатков горисполком предусмотрел построить девять стационарных и организовать дополнительно 20 передвижных приемных пунктов, доведя их общее количество еще в 1983 году до пятидесяти. Это решение осталось на бумаге. Лишь в летне-осенний период действуют 15 передвижных фургонов. Из десяти стационарных пунктов построен один.

С другой стороны, челябинским заготовителям нужно и самим проявлять побольше расторопности, не уповать только на эти специализированные магазины. Первый автофургон в городе обслуживал Александр Петрович Фаткулин. Ему сейчас под восемьдесят, но он продолжает работать приемщиком утиля. Его пункт считается лучшим в Челябинске. Это по производственным показателям. А сам по себе он обычный, в подвале многоэтажного жилого дома на окраине. В подвале душно, затхло, тесно. Люди сюда заходят редко. Лишь беспрерывно звонит телефон: когда будет прием макулатуры на книжные абонементы?

— Вот ведь сумели заинтересовать сдатчиков бумаги, — рассуждает Александр Петрович. — И по другому утилю можно так же работать. Нам, заготовителям, нужен ходовой товар — консервные крышки, хорошие, но не дорогие кремы и лезвия для бритья, туалетная бумага, пеленки, носки, чулки хлопчатобумажные. Но многого из этого нет. Ну, и агитация нужна, пропаганда. Шевелиться нужно.

Александр Петрович вспоминает, как до войны он и его коллеги на лошадях объезжали город и во дворах громко объявляли, что завтра будет массовый прием утиля, объясняли, какие выгоды государство и население получает от этого, показывали образцы встречных товаров. Особенно много было дешевых детских игрушек. Нет лучших сдатчиков сырья, чем дети: как муравьи, все соберут и в кучу снесут, лишь заинтересуй их. Ну, а сейчас все изменилось.

— Свалка развратила и нашу службу, — считает Фаткулин. — Привыкли на ней грести лопатой за нерадивыми промышленниками. Я сколько раз об этом говорил на собраниях. А мне — сиди, дед, сейчас время крупномасштабных операций и механизации.

Но ни масштабов, ни механизации нет.

Взять тот же участок по переработке макулатуры в Челябинске. Он нисколько не отвечает современным требованиям. Пока это обычный навес, куда свозят и в беспорядке сбрасывают всю собранную в городе бумагу. А уж потом ее сортируют, прессуют и отправляют на переработку заводам-потребителям в разные концы страны и даже за ее рубежи. Была приобретена в ФРГ и смонтирована линия прессования бумаги. Полмиллиона валютных средств заплатили за нее. Машина может обрабатывать сорок тонн макулатуры в смену. Но линия прессования закуплена без сортировальной части. Сэкономили сто тысяч. Сколько проиграем, трудно подсчитать. Но работники заготовительного предприятия прямо признают: если не выбрасывать значительную часть отходов на свалку, то они закричат караул. Именно потому они различными мерами сдерживают наш благой порыв к бережливости.

Ученые уже давно предупреждают нас: природные ресурсы не бесконечны, а мы чрезвычайно расточительны. За год в расчете на человека добываем примерно двадцать тонн различного сырья, используем же в готовом виде едва десятую часть. Остальное — отходы, в том числе — бытовые. Они тяжелым бременем ложатся на экономику страны. Только вывоз твердых бытовых отходов от наших домов до городских свалок стоит нашей стране более шестисот миллионов рублей в год. А стоимость выброшенных нами за год текстиля и бумаги оценивается в триста миллионов рублей. Множество отходов вовсе не затронуто утилизацией.

Как-то в Челябинское городское производственное заготовительное предприятие позвонил один мой знакомый: «Где можно сдать крышки от молочных бутылок?» — спрашивает. Ему ответили: «Где угодно, в любом приемном пункте». Но ни в одном не приняли. Какое там крышки! Шерсть, тронутую молью, не берут, синтетические ткани никто не принимает. А ведь картонно-рубероидная продукция, куда идет синтетическое тряпье, задыхается от нехватки сырья. Но заготовителям негде перерабатывать, негде хранить вторичное сырье. Уже несколько лет челябинцы пытаются начать строительство крытого механизированного помещения для обработки сырья. Проект есть, деньги банк дает — строительных материалов нет и никто их заготовителям даже не обещает.

Но дело не только в механизации переработки сырья. Дело в нашей с вами рачительности и гражданственности. Разве ту же импортную бумагообрабатывающую машину трест «Южуралвторсырье» приобрел нежданно-негаданно? Почему же не удосужились должным образом подготовиться к ее эксплуатации? Почему на свалке в одночасье может появиться такое количество отходов промышленных предприятий, что ловкач гребет там тысячи? И что это за отходы? Как они образуются?

Все мы еще со школьной скамьи хорошо усваиваем, что на нашей планете есть круговорот веществ. Медленно, через сложнейшие цепочки превращений этот процесс всегда шел и продолжает идти в природе. Но в век научно-технической революции, когда масштабы производственной деятельности человека приобрели поистине планетарный размах, этот процесс перестал быть сбалансированным. Ибо в деятельность природы вмешалась могучая сила — человек, который, по выражению академика В. И. Вернадского, сам стал весомым геологическим фактором. Оказывается, этот «геологический фактор» создает горы продуктов, которые природа принципиально не может включить в свой извечный круговорот веществ. Оказывается, этот «геологический фактор» не всегда разумен в своем поведении. Даже Эверест, высочайшую вершину мира, человек превращает в свалку отходов. Последний лагерь альпинистов, находящийся на высоте восьми тысяч метров, в мировой печати уже получил печальный титул «самой высокой мусорной свалки в мире». Но куда серьезнее «эвересты», что окружают наши крупные промышленные города. Не исключение и Челябинск.

Свалка промышленных отходов Челябинского электродного завода расположена фактически внутри города, рядом с дорогой, ведущей в аэропорт. На территории в несколько десятков гектаров навалены большие кучи графитных заготовок, битого огнеупорного кирпича, тут же некондиционные и бракованные бетонные плиты. Все это покрыто слоем графито-шлаковой пыли. Сотни тонн отшлифованных круглых электродов сброшены в этот отвал. Неужели их так уж и нельзя использовать в качестве технологического сырья? Выброшенные заготовки можно пропустить через дробилку и из вновь полученного порошка прессовать продукцию, а можно получать дефицитную графитовую стружку. Многое можно. И вот что хочется отметить особо: не так уж давно завод испытывал нехватку сырья, тогда в переработку пускали все отходы. Теперь сырья хватает…

Сырья хватает! Человек могуч! Одной лишь горной массы извлекает он из недр нашей страны пятнадцать миллиардов тонн в год! Если этой породой загрузить вагоны, состав из них двести раз опояшет земной шар. И только небольшая часть добытого употребляется с пользой. Основная же часть становится отходами. В то же время председатель комитета по проблемам охраны окружающей природной среды Всероссийского совета научно-технических обществ академик Б. Н. Ласкорин не раз высказывался в том смысле, что отходы не являются неизбежным результатом производства, отходами мы часто из-за своей технологической беспомощности объявляем полноценные продукты и полупродукты. Думается, что говорить надо не только о технологической беспомощности, но и технологической безграмотности, а более всего — безответственности. Ведь при желании многое можно делать.

Кабинетик у Валентины Кузьминичны такой крохотный, что и вдвоем размещаемся в нем едва-едва. Да и магазин, которым она заведует, под стать: десяток любопытствующих заглянет — и уже толчея неимоверная. К витринам вовсе не пробиться. А на них нечто такое, что будит фантазию и задевает самолюбие: разве я не смог бы вон из той узорчатой полоски поблескивающего золотым отливом металла смастерить что-то красивое и полезное для дома?! А что именно? А как? Мне бы посмотреть да посоветоваться с опытным человеком, умельцем-консультантом. А уж вот этому пацану, у которого глаза горят при виде россыпей заманчивого и непонятного добра, и вовсе нужен добрый урок смекалки и сноровки.

— Уголок пропаганды, хотя бы уголок, ох, как он нам нужен! — соглашается и Валентина Кузьминична. — Да только, где же его разместить? У нас про все и на все семьдесят восемь квадратиков: склады, торговый зал, служебные помещения. Товары, и те некуда принять. Продать не проблема.

Тимофеева привычно и профессионально называет товарами, ассортиментом содержимое магазинных прилавков. Но есть у него и другое название — отходы промышленных предприятий: кусочки обработанных досок и фанеры, металлов, пластмасс, оргстекла, десятки наименований других нужных человеку вещей, за которыми в «Юный техник» идут не одни только пацаны. За радиотоварами и уголком цветного металла, обрезью тканей и кож охотно заглядывают сюда и взрослые. Без малого на миллион рублей приобретают здесь челябинцы поделочных товаров, место которым еще совсем недавно определялось на свалке.

Лет пятнадцать назад у магазина было три-четыре поставщика, сейчас более шести десятков. Соответственно и товарооборот возрос в шестнадцать раз, хотя «ходовых неликвидов», как выразилась Тимофеева, с большинства предприятий поступает все меньше и меньше.

— Вот мебельщики, — уточняет Валентина Кузьминична, — раньше возили нам много чего доброго. Теперь сами решили экономить. Доску давали во-от такую, а теперь таку-усенькую. По-хозяйски стали относиться к добру, это и мы замечаем. Огорчаемся, а подумавши — радуемся. Поймите нас правильно…

Понять нетрудно. Об этом же говорил мне и начальник Челябинского областного управления местной промышленности Л. В. Яшков:

— Еще сравнительно недавно мы получали от металлургов рулоны металла, признанного некондиционным, потом к нам стали поступать только так называемые «языки» — обрезь проката. А ныне и этого нет, идут кусочки от раскроя «языков», используемых металлургами в своих цехах ширпотреба.

Таких примеров можно привести немало. Древесина, макулатура, тряпье, стекло битое — все идет в дело, всему находится место в хозяйстве, если посмотреть на производственные отходы взглядом рачительного человека. Один лишь факт. Фабрика напольных покрытий треста «Южуралвторсырье» в качестве исходного материала использует шерстяные обрезки, вторичный капрон, вискозу, а получает войлокообразное полотно. Из него делают затем утепленные стельки, покрывают полы в жилых и общественных зданиях.

— Мы, естественно, используем отходы промышленных предприятий более широко и разносторонне, чем заготовители вторсырья, — комментирует приведенный факт Яшков. — Шпагат, игрушки, половички, косынки для кукол, немудреная садовая мебель — вот далеко не полный перечень наших изделий из бросового добра. Конечно, работать с каждым годом становится труднее. Но чем хуже, мельче и бросовее отходы поступают к нам, тем утешительнее мысль, что все мы сообща становимся разумнее и рачительнее.

— Значит, все хорошо? — спрашиваю своего собеседника.

— Если бы! — скептически улыбается Леонид Васильевич. — Знаете, сколько всевозможного добра пропадает зря. А мы? Видит око, да зуб неймет. Вот хоть опилки.

Яшков низко к столу нагнул свою неседеющую с годами (а знаю я его лет пятнадцать) голову, очки свесились на самый кончик носа, а пальцы забегали по счетам, гоняя их костяшки в направлении «сальдо-бульдо»: значит, все давно обсчитал для себя и продумал.

— Более тридцати тысяч тонн опилок сжигают только теплофикаторы нашей области, да на подстилку скоту тратится некая толика, да туда-сюда. А душа за них болит — нам бы их! Если бы министерство местной промышленности могло дать нам полиэфирные смолы, мы бы из этих опилок смогли сделать множество нужных людям вещей.

Помню один любопытный случай. Как-то на ответственном совещании председатель облпотребсоюза В. В. Верещагин, человек с достаточным чувством юмора и острый на слово, под смех присутствующих сказал примерно следующее. Доподлинно, мол, известно, что такой дар природы, как виноград, с сурового Урала в солнечную Молдавию никогда не вывозился. Зато оттуда, помимо наливных плодов и янтарных гроздьев, в индустриальную Челябинскую область братья-молдаване поставляют печное литье. Всякие там колошники, дверцы, задвижки, вьюшки. А с других концов страны сюда, в край горной тайги, степных березовых лесов и колков, речных и приозерных тальников, завозят, мол, черенки для лопат, вил, граблей, плетеные корзины и лукошки.

Участники этого солидного совещания, где рассматривали, и весьма обстоятельно, разнообразные проблемы производства, расширения ассортимента и повышения качества товаров народного потребления, вдоволь посмеялись, разделяя ощутимую долю иронии в словах главы сельских торговцев. Не до смеху было одному лишь Яшкову, хотя и он, видел я, вымученно улыбался.

В самом деле, индустриальный Урал, его прославленные Куса и Касли — лучшие в мире производители чугунного литья. Причем здесь Молдавия? Парадокс какой-то.

Такой парадокс, естественно, долго существовать не мог. Уже само честолюбие уральских мастеровых людей противилось тому. Традиции чугунного литья здесь тоже богатейшие, технология отработана веками, кадры есть, сырья — навалом. Нужна только инициатива. А тут еще последовал хороший деловой толчок: обком партии и облисполком принялись за создание базы для производства товаров массового спроса из местных ресурсов, из отходов промышленных предприятий.

Дальнейший ход событий показал, что челябинцы, и прежде всего коллективы предприятий управления местной промышленности, умеют делать нужные в быту вещи в достаточном количестве. Да еще и наделять их отличными свойствами. Ежегодно товаров народного потребления в области производится более чем на два миллиарда рублей. Изделия сотен наименований удостоены Знака качества. Ввоз товаров более чем двухсот наименований прекращен. В том числе и литья из Молдавии.

Сегодня ассортимент товаров народного потребления, выпускаемых местпромом, составляет триста наименований. В любом, сельском или городском, промтоварном магазине есть эти изделия — посуда, садово-огородный инвентарь, мебель, резиновая обувь, ковры, ювелирные изделия, зеркала, детские игрушки. Упорядочена структура местной индустрии, проведено ее техническое перевооружение, осуществлена специализация производства. Особое внимание обращено на использование отходов. Они во многих случаях помогают либо обходиться вовсе без кондиционных материалов, либо свести их потребление к минимуму. Одна лишь цифра: за год заводы местной промышленности Челябинской области перерабатывают более пятидесяти тысяч тонн металлоотходов. Да таких, которые, казалось бы, ни на что уже не годятся.

Не стану, однако, преувеличивать достижения челябинцев: свердловские мастера работают еще лучше. Они производят различных товаров народного потребления в полтора раза больше. И тоже значительную часть из отходов. В целом по стране ширится использование вторичного сырья. Коэффициент бережливости становится одним из показателей нашего взаимоотношения с природой, рачительности в использовании богатств земли, ресурсы которой исчерпаемы.

Перечень материалов, используемых для переработки, в настоящее время насчитывает многие сотни видов. И сам этот перечень из года в год растет. Не случайно сравнительно недавно был создан специальный научно-исследовательский и проектно-технологический институт вторичных ресурсов при Госснабе СССР. Задавшись вопросом, как образуется и используется вторичное сырье, сотрудники института проверили работу многих предприятий различных министерств и ведомств. Оказалось, что из восьми сотен видов отходов только химической промышленности в дело идет третья часть. Но и эти «избранные» виды отходов используются далеко не полностью.

Сегодня к вторичным видам сырья двойное отношение. Часть их, пока незначительная, утилизируется. Но основная масса оказывается на свалках. А ученые предупреждают нас, что недалеко то время, когда все отходы станут главным источником сырья, природные же богатства займут положение вспомогательных ресурсов.

Челябинский Центр научно-технической информации и пропаганды регулярно проводит выставки товаров, изготовленных из отходов производства. Вот лишь несколько примеров, почерпнутых из материалов выставок.

Резина. Львиная доля ее идет на производство автомобильных шин. К сожалению, почти такая же доля после их использования выбрасывается на свалки. Но есть научно обоснованная альтернатива. Тонна так называемого регенерата — продукта переработки старых покрышек — позволяет сэкономить четыреста килограммов синтетического каучука. А экономический эффект вторичного использования автомобильных шин составляет четыреста рублей на тонну вторичного сырья.

Знаете, сколько изношенных шин скапливается сейчас у нас в стране только за один год? Более миллиона тонн! Добавьте сюда сотни тысяч тонн других отработанных резинотехнических изделий. Выбрасывая все это, мы выбрасываем миллионы тонн нефти, не говоря уж о других компонентах и огромном количестве электроэнергии. Громадные деньги уходят на захоронение этих «останков». А они могут пролежать в земле без видимого изменения более тысячи лет. Родился термин «непромокаемая земля» — боже избавь от увеличения ее площади!

Проблема использования резиновых отходов родилась, в сущности, вместе с изобретением способов производства резины и изделий из нее. Тогда же химики убедились, что она ни в чем не растворяется, не плавится, не разлагается. Проблемой вторичного использования резины и, в частности, шин, очень давно занимаются ученые и практики всего мира. В нашей стране уже сейчас существует несколько методов такой переработки. Едва ли не самый заманчивый и рациональный тот из них, который предложен академиком Н. С. Ениколоповым: переводить исходное вторичное сырье в тонкодисперсный порошок. Другой, тоже весьма эффективный метод, — последовательная резка шин для химической обработки и получения пластического материала — регенерата.

Пленка. Тонна вторично использованного полиэтилена экономит шестнадцать тонн нефти. Долгое время переработка пленки была не под силу науке.

Из вторичного полиэтилена, который начали перерабатывать недавно вошедшие в строй предприятия на Волге и в Молдавии, в Узбекистане и Кузбассе, изготавливают трубы для нужд сельского хозяйства, тару для химической продукции, упаковочную и тепличную пленку.

Стекло. Облицовочные материалы и пеностекло, стеклянная бижутерия и дорожные покрытия, мозаичная и стеклокерамическая плитка… Вот далеко не полный перечень изделий, в производстве которых применяется битое бытовое стекло. В Ростове «облагораживают» керамические плитки специальным покрытием из стеклянных отходов. Затраты на производство плиток сократились довольно ощутимо. На некоторых предприятиях страны стеклобой добавляют в кирпич и бетон. В Америке и Канаде уже эксплуатируются дороги, в состав покрытия которых входит стеклобой. Аналогичные исследовательские работы ведутся в ГДР и в нашей стране. Южноуральцы собирают около пятнадцати тысяч тонн стеклобоя в год. Это примерно пять килограммов на человека. Всезнающая статистика утверждает, что рекорд в этом отношении принадлежит швейцарцам: они собирают пятнадцать килограммов стеклобоя на каждого жителя страны.

Ну, и несколько слов о лампах. Не подоспело еще время для крупномасштабного вторичного использования перегоревших лампочек всевозможного назначения. А проблема эта имеет не только экономический, но и экологический аспект. Пары ртути — сильнейший враг живого. Потому и запрещено вывозить на обычные свалки изделия, содержащие ртуть. Для их захоронения приходится строить специальные полигоны, на которых уничтожение каждой отработавшей свой век лампы обходится куда дороже, чем ее производство.

Ныне существует технология так называемой термической демеркуризации использованных люминесцентных ртутных ламп. В стране действует пока лишь одна такая установка — на галантерейном комбинате «Лауме» в Лиепае. Эта технология экономична и экологически безопасна.

Таких примеров можно привести еще немало. Но в данном случае количество не переходит в качество. Масштаб использования вторичных ресурсов огорчительно мал. Полиэтиленовые отходы используются наполовину, резиновые — на десять процентов, древесина, макулатура, тряпье, стекло — все это идет в дело тоже не более чем наполовину, а зачастую на те же самые десять-пятнадцать процентов. А вот золы и шлаки тепловых электростанций используются и вовсе на считанные проценты: два-три.

Золоотвалы занимают в стране огромную территорию, загрязняют воду, воздух, почву. В то же время есть хороший опыт, как золу из недруга сделать союзником. В Эстонии практически полностью используют отходы тепловых электростанций. Зола идет на изготовление стройматериалов, покрытие дорог, раскисление почв. Но примеры такие единичны. Широкого распространения ценный опыт не получает потому, что руководители Минэнерго упорно отказываются изменить на тепловых электростанциях технологию удаления золы: вместо сухого способа предпочитают гидравлический. Он удобен для улавливания отходов. Но ведь в этом случае — будучи переувлажненной — зола теряет свои вяжущие свойства и становится бесполезной.

Но куда более парадоксальная история происходит с металлургическими шлаками. Их, как известно, два вида: доменные и сталеплавильные. Сталеплавильные практически не утилизируются. Доменным «повезло» несколько больше: их используют почти наполовину. Объясняется это просто: доменные шлаки более однообразны по составу, поэтому их легче перерабатывать.

Чтобы показать, какие это отходы, посмотрим, что можно получить только из доменных шлаков. Прежде всего, гранулированный шлак, который идет на изготовление хорошего цемента. Затем шлаковая пемза, заполнитель при изготовлении железобетонных плит и перекрытий. Наконец, шлаковое литье. Из него получают всевозможные изделия, от труб до тротуарных плит. А самое распространенное применение доменных шлаков — получение щебня для строительства дорог. Особенно сельских.

За последние три пятилетки протяженность автомобильных дорог с твердым покрытием в сельской местности нашей республики увеличилась практически вдвое. Все больше становится сел и поселков, получивших выход на общегосударственную транспортную сеть. И все-таки нужда в современных дорогах по-прежнему велика. Расчеты показывают, что только внутрихозяйственных дорог в Российской Федерации недостает минимум двести тысяч километров. Объем работ достаточно велик и дорогостоящ, чтобы не искать самых дешевых и быстрых путей. Чаще всего государственные и самодеятельные дорожники пытаются идти «удешевленным» путем, снижая толщину покрытия. Такая экономия чревата последствиями — дороги не выдерживают веса современных грузовых машин. Да, строить основательно — очень дорого. Ведь на один километр двухполосной трассы необходимо привезти и уложить в среднем четыре тысячи кубометров песка, три тысячи кубометров щебня, до двух тысяч тонн асфальтобетона. Не случайно цена километра дороги доходит до сотен тысяч рублей. Но и снижать цену за счет ухудшения качества нельзя.

Реальный путь снижения затрат на дорожное строительство все тот же — более широкое применение вторичных ресурсов. И вот «Свердловскавтодор» вместо щебня применяет никелевый шлам. В Омске дорожники укрепляют строящиеся полотна шоссе бокситовым шламом. Москвичи используют золу теплоэлектростанций. Но и тут положительных примеров немного.

На территории Челябинска скопилось более сорока миллионов тонн металлургических шлаков. Вывоз и содержание одной тонны в отвалах стоит в среднем рубль. Ежегодно челябинцы «хоронят» тут до миллиона тонн металла. Утилизация и переработка шлаков идет. Но…

Технология производства пемзы из шлаков устарелым бассейновым (открытым) способом малопродуктивна, да и не безопасна в экологическом плане: выбросы газов отравляют атмосферу. Челябинские ученые и конструкторы разработали и предлагают производственникам установку барабанного (закрытого) типа, но металлурги от нее отмахиваются. В то же время спрос на гранулированный шлак не удовлетворяется, он давно стал фондируемым материалом. А вот шлаковату челябинцы и вовсе завозят из-за пределов области. Даже самое простое — шлаковый щебень — никак не может пробить себе дорогу к… дорожникам. Тут дело доходит до курьезов, если не сказать резче. Сюда же можно пристегнуть и историю со шлаковыми плитами. Коротко суть дела такова.

Несколько лет назад на Челябинском металлургическом комбинате создали участок по производству бесцементных шлаковых плит. В ближайшие два года их заготовили более трех тысяч штук. Отвалы начали таять, а подшефные совхозы металлургов получили немало капитальных, хорошо облицованных траншей для хранения силоса. Казалось бы, польза очевидна для всех. Но на комбинате подсчитали, поразмыслили и почему-то пришли к выводу, что от производства плит из отходов больше мороки, чем выгоды. Производство мгновенно свернули, хотя в хозяйствах области и сегодня на такие плиты спрос огромный.

Второй канал, по которому можно было пустить отвалы в дело, предложили челябинским металлургам курганские дорожники. В поисках материалов более дешевых и близких, чем привозной башкирский щебень, они обратили внимание именно на шлакоотвалы соседей. Взяли на пробу, испытали в деле — оказалось, что экономический эффект на каждом километре дороги, построенной с применением шлаков, составит семь тысяч рублей. Обрадованные находкой, курганцы ринулись к металлургам. Своих коллег поддержали и дорожники-челябинцы. Делу был придан широкий размах: проблема решалась на уровне министерском. И вот Минавтодор РСФСР и Минчермет СССР утвердили протокол о взаимосвязях в использовании доменных шлаков. Дорожники отдавали металлургам две установки для сепарации шлаков. А те, переработав отходы на щебень, должны были по определенной цене и в срок поставить дорожникам двух областей в год около миллиона тонн дешевого и добротного строительного материала. Всем выгодно, все довольны: дорожники экономией тысяч рублей на каждом километре автомагистралей, металлурги — освобождением от обузы отходов.

А обуза эта немалая. Время от времени специалисты комбината «всем миром» обсуждают один и тот же вопрос: где брать новую земельную площадь для отвалов? Огромные насыпи — более полутора десятков миллионов кубометров — вторгаются в живописный Каштакский бор, вредно действуют на окружающую природную среду, создают опасность загородным пионерским лагерям. Словом, вширь идти нельзя, можно лишь подыматься вверх. Но и тут незадача: шлаковые рифы угрожают высоковольтной электролинии, проходящей рядом. Добавим: на содержание отвалов комбинат затрачивает двести тысяч рублей в год.

Переработка шлаков снимала все проблемы.

Поначалу все шло хорошо, как и должно быть. На металлургическом комбинате приступили к монтажу сепаратора, установили весы, подвели к разделочной площадке железнодорожную ветку. Но на этом все заглохло. Ненадолго. Вскоре металлурги… разобрали дробильно-сортировочные установки на части. Ленты транспортеров отдали на коксохим, моторы — еще в какой-то цех, кажется, в механический, сейчас этого толком уже никто и не помнит. Ну, а сами установки пустили в металлолом. Все «по назначению». Металлурги объясняли свои действия тем, что на обустройство канительного производства не было денег. (А на содержание отвалов они находятся и в немалом количестве!) Да и дорожники хороши: они уже давно напрочь забыли о своих «раскулаченных» агрегатах, о своих возможных выгодах. Подписано — и с плеч долой!

Еще маленький по масштабам происходящего пример. На Челябинском электрометаллургическом комбинате затратили шесть миллионов рублей и во втором плавильном цехе установили неплохие фильтры, которые улавливают тонкодисперсную пыль, по десять-двенадцать тонн в сутки. Из нее можно получать хороший цемент. Но пыль вывозят на свалку, откуда она уже беспрепятственно попадает в воздух.

Я уже не один раз писал о том, что воздух над Челябинском — источник многих бед для горожан. К сожалению, и тут ничего уникального нет: не каждый мало-мальски развитый в промышленном отношении город радует своих жителей чистотой атмосферы. И в этом понять можно многое, кроме одного. Давненько уже родился термин «атмосферные браконьеры». За ним вот что. Государство вкладывает немалые деньги в создание эффективной системы защиты окружающей среды от вредных промышленных выбросов. Но защитные агрегаты зачастую не работают по вине… эксплуатационников: возьмут — и отключат. Я уверен, что это явление не только челябинское. Вот из башкирского города Стерлитамака жалуются: «У нас загазованность воздуха непостоянна. Например, когда приезжают ответственные комиссии, промышленных выбросов в атмосферу, как правило, не бывает. Значит, можно этого добиться. Но комиссии уезжают, и нам снова приходится закрывать в квартирах все форточки».

Спрашивается: почему нет ответственности за этакое «атмосферное браконьерство», хотя закон на сей счет есть, и он требует именно ответственности, вплоть до судебного преследования его нарушителей?

Закон об охране атмосферного воздуха, конечно же, действует. Благодаря ему в Челябинске на эти цели ежегодно затрачиваются миллионы рублей. Полнее стали использовать государственные ассигнования на другие природоохранные мероприятия.

И все-таки челябинцами вопрос до конца не решен. В чем же причина? Вредные выбросы в атмосферу не уменьшились, ибо темпы прироста производственных мощностей превышают темпы выполнения природоохранных мероприятий. Руководители ряда министерств, прежде всего, черной и цветной металлургии, химической промышленности и энергетики, проявляют высокую настойчивость и даже красноречие, когда просят у челябинских депутатов разрешение на увеличение производственных мощностей в городе. Но как только ставится вопрос об охране окружающей среды, в ход идет аргумент трудоемкости и дорогой стоимости установок. Но можно ли признать этот аргумент основательным? Вновь хочу напомнить слова нашего выдающегося врача Н. И. Пирогова: «Фунт профилактики стоит пуд лечения».

Одним из главных поставщиков вредных примесей много лет считается Челябинский металлургический комбинат. Затратив более десяти миллионов рублей на утилизацию газовых отходов производства, металлурги пустили в строй несколько электрофильтров за печами первого мартеновского цеха, реконструировали газоочистку конверторов, обеспечили бездымную загрузку в коксохимическом производстве. Но, по данным региональной государственной инспекции газоочистки, каждая четвертая установка на комбинате работает ниже проектной возможности, пропуская вредные газы в атмосферу.

Такое же положение и на электрометаллургическом комбинате: пылеулавливатели ряда печей не выведены на проектную мощность, а некоторые из них вообще бездействуют, хотя построены несколько лет назад. Не на полную мощность работает цех сепарации шлаков. Часть фильтров время от времени отключают, особенно в выходные дни, когда контроль за их использованием снижается. За это руководителей цехов штрафует инспекция газоочистки, подвергает критике местная и центральная печать, а порочная практика продолжается. Почему же?

— Причин много, — отвечали мне специалисты, когда я решил найти ответ на вопрос. — Несовершенны и технология газоочистки, и сами аппараты. Одна морока с ними — горят рукава фильтров, вот их и отключают. Но главное — нет достаточного числа хорошо подготовленных инженеров, техников, рабочих для квалифицированной эксплуатации природоохранных систем и агрегатов. Училища профтехобразования не готовят специалистов газоочистки и пылеулавливания. А лишь Челябинской области их уже сейчас нужно не менее пятнадцати тысяч человек.

Выходит, ничего нельзя изменить? Но вот пример иного плана. Лет пятнадцать назад по городскому шоссе, ведущему вдоль электролитного цинкового завода, машины и днем шли с зажженными фарами, а люди, торопливо пробегая мимо, зажимали рты. Облако сернистого газа висело над предприятием и его окрестностями. Ставший незадолго перед этим директором завода К. Л. Демяник предложил тогда своим специалистам искать «противоядие». Дело оказалось куда как не простым.

Отработанной технологии утилизации газов завод не имел. Существовавшее оборудование позволяло удерживать и превращать в серную кислоту около половины отходов. Опытный организатор производства, к тому времени поставивший «на ноги» не одно предприятие, Демяник был убежден, что проблемы рождает тот, кто не хочет работать, а уж кто хочет, тот ликвидирует их. Каждое благое дело он начинал с того, что четко определял задачу и всеми мерами способствовал ее решению. А для этого искал и находил вокруг себя умных и квалифицированных энтузиастов. Они всегда есть, их надо лишь вовремя разглядеть.

Вот и в данном случае такие нашлись. А первыми среди них были инженеры А. А. Чернышев и А. Ф. Суковатицына.

Анна Филипповна не один день провела за тщательным изучением патентной литературы, отечественной и зарубежной, в которой искала принцип необходимой заводу технологии. Один оказался эффектным, но дорогим; другой — трудоемким, третий — объединял оба эти недостатка. Поиски, обсуждения, отрицание найденного и снова поиски… Наконец, Суковатицына предложила испытать упоминавшийся в литературе принцип двойного контактирования газов, то есть, принцип доочистки.

— Трудность при его внедрении была такая: зная, что надо делать, предстояло узнать, как это делать, — рассказывает сейчас Демяник.

Константин Леонидович уже на пенсии, мы сидим с ним у него дома. Но накануне я был на заводе. Предприятие интересно многими сторонами своей жизни. А вот о Суковатицыной и Чернышеве, хотя их фотографии есть в музее завода, мало кто помнит. А надо бы. Правда, Демяника помнят: и то сказать — на виду был человек. Однако вот что замечу. Демяника-то помнят не только на заводе. Заведи в городе разговор о нем, многие сразу: «А, это тот, который небо очистил!» Жаль, что — даже главных — исполнителей забыли. Не только потому, что уже нет в живых. А вот как-то не принято у нас в подобных случаях воздавать кесарю кесарево. Не случайно: разговариваешь с иным руководителем и слышишь — я выполнил, я построил, я…

Демяник до сих пор хранит все, что публиковали газеты и журналы о борьбе заводчан с вредными отходами. А рассказывая подробности, постоянно подчеркивает: Суковатицына предложила, Чернышев проверил. И еще десятки фамилий называет. Рабочих, что осуществляли эксперимент, ученых, помогавших советами; высоких руководителей, которые брали на себя порой нелегкие заботы финансирования и снабжения.

Но главное было все же в том, чтобы определить точную технологию для найденного принципа утилизации отходов. Тут уж поиск в свои руки взял Чернышев, химик по образованию. Александр Алексеевич объездил ряд научно-исследовательских институтов, был на родственных предприятиях, где советовался и консультировался, затем провел десятки опытов на оборудовании своего завода, совершенствуя его.

Нет, не одни заводчане и даже не только город Челябинск были включены в решение проблемы. Думаю, потому и не получается у других, что они, попытавшись что-то сделать собственными силами, скоро убеждаются в тщетности этих попыток, а потому сникают. Сегодня этим путем экологическую проблему не одолеть. Тут всем миром надо, как было в рассказываемом случае. Москва, Украина и Закавказье пришли на помощь челябинцам. И дело было сделано: электролитный цинковый завод стал практически полностью улавливать сернистый газ, сопутствующий производству основной продукции. Незначительные выбросы вредных веществ остались, но они в несколько раз ниже допустимых норм, которые в нашей стране, как известно, жесткие. А завод имеет дополнительные сотни тонн ценного продукта, ранее пропадавшего и вредившего людям и окружающей природе.

Думается, главный моральный вывод из этой истории — надо быть заинтересованным человеком. А шире говоря — быть гражданином, душой срастись с той землей, с тем городом, где живешь. Результаты этой привязанности порой и не так быстро становятся видными, ощутимыми, как хотелось бы. Но тут уж нужна мудрость постоянства. Ну, и настойчивость, принципиальность в выполнении намеченной программы охраны окружающей среды, утилизации отходов. Если в Челябинске 1200 гектаров отвалов и 12 промышленных свалок, то можно ли без эмоций, а точно, в цифрах выразить, сколько чего пропадает?

— Сегодня уже можно, — сказали мне в облисполкоме. — По Челябинску отходов промышленных предприятий образуется более семи миллионов тонн в год. Некоторая часть их используется. Прежде всего — лом цветных и черных металлов. Не случайно опыт нашей области в борьбе за экономию металла одобрен ЦК КПСС. Но все же подавляющая часть отходов пропадает. Пока пропадает. Готовимся использовать и ее.

За этими словами стоит большая, во многом поисковая работа. Речь идет о том, что по заданию облисполкома местный «Гипромез» недавно закончил разработку комплексной схемы охраны природы в Челябинске. В ней собрана и систематизирована информация о состоянии окружающей среды в городе и его окрестностях, проанализирован количественный и качественный состав промотходов каждого завода и предприятия, даны рекомендации рачительного поведения человека в индустриальном мегаполисе. В этой разработке рассматривается влияние хозяйственной деятельности человека на биосферу, намечены комплексные мероприятия по защите воздушного и водного бассейнов, утилизация промышленных и бытовых отходов, рекультивация порушенных земель, защита почв и лесов.

Столь полная картина о состоянии городской биосферы и эколого-экономической деятельности промышленных предприятий представлена впервые, она заключена в пятидесяти объемистых томах. В ее создании приняли участие научно-исследовательские и проектные институты не только Челябинска, но и Москвы, Ленинграда, Свердловска. Вот лишь некоторые наметки этой комплексной схемы.

Среди многих аспектов охраны окружающей среды в Челябинске, пожалуй, наиболее важный — это охрана и очистка воздуха. Ведь в черте города такие гиганты, как металлургический и электрометаллургический комбинаты, их печи — главные «небокоптители». А кроме них, еще более ста предприятий в разной степени загрязняют атмосферу. Об объеме работы, выполненной специалистами «Гипромеза» только по этой теме, говорит загрузка ЭВМ — пятьсот часов производила машина расчеты. В результате составлена карта загрязнения атмосферы по районам города, по предприятиям, по видам загрязнений. Даны технические характеристики газоочистного оборудования, сделаны выводы о его состоянии, обоснована конкретная программа его усиления и модернизации. Полное «досье» составлено и на реку Миасс, на окружающие Челябинск озера.

Как уверяет главный технолог отдела водоснабжения и канализации промышленных предприятий Челябинского «Гипромеза» Александр Львович Рабинович, довольно скоро поэтам придется писать не «все меньше окружающей природы, все больше окружающей среды», а наоборот.

Но пока до этого далеко, какими бы оптимистами мы ни были. Пока гражданская тревога Роберта Рождественского по поводу непропорционального соотношения «среды и природы», так сказать, имеет быть актуальной по многим причинам.

Долгое время среди металлургов бытовало такое присловье: «Наше дело сталь варить, ваше дело воду лить». Это они по адресу водоснабженцев прохаживались. Конечно, сейчас, в принципе, каждый понимает, что не будет и стали, если не будет воды. Но от принципа до практики далеко. И поэтому еще небрежно, не по-хозяйски многие предприятия расходуют даже драгоценную питьевую воду на технологические нужды. Немало установок оборотного цикла работает в аварийном режиме. В чем причина? Я разговаривал по этому поводу со многими специалистами Среднего и Южного Урала, и все они, не сговариваясь, в один голос говорят: слабые кадры в заводских цехах водоснабжения.

Сейчас специалистов этого профиля готовят в строительных вузах или на строительных факультетах политехнических институтов, как это делают на Урале. Выпускники, имея диплом инженера-строителя, предпочитают работать на стройках. Быть заводским «ассенизатором и водовозом» куда труднее и непрестижнее. Достаточно представить себе, что он всегда в воде, добро еще, если в чистой, а получает за свой труд куда меньше, чем специалист на стройке. В то же время быть настоящим специалистом водоснабжения и канализации труднее. Ведь вода — одно из непознанных веществ планеты даже в теоретическом плане. Ее жизнь — это законы физики, химии, биологии. Ее использование — это инженерия и медицина.

Конечно, и тут идет свой прогресс. Десятилетиями на вооружении водоснабженцев были установки, которые они сами метко окрестили «дуракоустойчивыми». Это не самая лучшая, примитивная даже установка, но ее преимущество в том, что ее трудно сломать, а эксплуатировать просто. Самый яркий пример тому — обычная отстойная яма. Вот на этом уровне и работали. Сейчас уже не то. Большинство предприятий имеет сравнительно сложные оборотные системы водоснабжения. А надо переходить к еще более сложным — бессточным и даже безотходным системам. Сточные воды — не только грязные воды. Многие примеси в воде нередко представляют собой отходы, содержащие ценные вещества. А это значит, что их можно и нужно утилизировать.

Бессточных водоснабжающих систем на всем Урале буквально единицы. Например, на Верх-Исетском металлургическом заводе в Свердловске. О безотходных только мечтается. Но в идеале должно быть так: сколько добра в систему поступает, столько и выходит. Пока вместе с водой заводы отдают миллионы тонн ценнейшего сырья. Научившись улавливать его лишь частично, на Челябинском металлургическом комбинате только в конверторном производстве сберегают за год сорок тысяч тонн шлама, в котором больше половины — железо. Только отстойники доменного производства дают за год ценного сырья на полмиллиона рублей.

Когда в Челябинском «Гипромезе» тщательно анализировали свою комплексную схему, то выбор первоочередных мероприятий на первое место все-таки вывел технологию производства. Безотходная технология — вот экологический идеал, к которому будет стремиться город.

В схеме гипромезовцев много интересно решенных проблем. Дело теперь за малым — начать крупномасштабную практическую работу по воплощению этой уникальной схемы в жизнь города.

Вот тут-то исчезают радужные настроения у самих авторов схемы. Их законно беспокоит главный практический вопрос: а кто конкретно будет выполнять намеченное? Если все пойдет по-старому, когда каждое предприятие исходит из своих ведомственных интересов и ограничено в своих возможностях «милостями» соответствующих министерств, дело на новые «ноги» не поставишь, и оно будет «хромать», как и сейчас. Ведь реализация рекомендаций, заложенных в схеме, возможна только по территориальному принципу, не случайно она носит комплексный характер. А финансирование намеченных мероприятий, несомненно, пойдет по отраслям, по ведомственному принципу. Решить технические и организационные проблемы, возникшие при этом, будет непросто, если не будет единого руководства, единого финансирования, единого подхода к делу. К подобным трудностям надо готовиться уже сегодня, иначе пятьдесят томов разработанной единой схемы лягут мертвым грузом.

О неприемлемости ведомственного подхода к охране природы и утилизации отходов говорит пример самой опасной из двенадцати промышленных свалок Челябинска. Речь пойдет о неутилизируемых отходах завода «Оргстекло» — серной кислоте.

Когда-то с ней на заводе поступали весьма просто: по специальным лоткам спускали прямо в реку Миасс, на берегу которой, практически в центре города, и стоит завод уже много десятилетий. Горели лотки, погибала река, тяжело приходилось жителям окрестных улиц. А к серной кислоте добавлялись еще и отходы эфира, ацетона, некоторых других вредных веществ.

Сейчас многое изменилось в лучшую сторону. Сбросы в реку давно прекращены, вода, используемая в теплообменных аппаратах, не имеет прямого контакта с продукцией, поэтому никаких вредных соединений не получает и с собой не уносит. Агрегаты цехов оснащены различными отстойниками, фильтрами, ловушками. Но тем не менее тревога не только остается — она возрастает от года к году.

Отработанная серная кислота по-прежнему не утилизируется. Ее теперь просто-напросто вывозят за город и сливают в огромный котлован. Но это только, так считается, что «за город». Фактически опаснейшая свалка — в черте города, рядом с бытовой свалкой, о которой я уже писал. Сравнительно недалеко отсюда заводы и жилые поселки, да и река Миасс осталась в опасной близости. Не дай, не приведи, чтобы агрессивная кислота разъела ложе своего природного резервуара и смешалась с грунтовыми водами. Ущерб будет неслыханный.

Более десяти лет идет «толковище» вокруг утилизации этой кислоты. Найден правильный вариант: надо строить цех по производству сульфата аммония, который может дать восемьдесят тысяч тонн ценного удобрения в год. Определили площадку, разработали проект завода по переработке отходов, на его строительство были выделены ассигнования. Частично. А потому цех так и не построен — пока стоит лишь коробка будущего завода. Все считают, что время терпит.

Время-то терпит, оно равнодушно к нашим бедам, как и к нашим благоглупостям. А сколько будет терпеть природа? Иногда приходится слышать о некоем психологическом барьере, который-де надо ломать, чтобы шагнуть на новую ступень эколого-экономического мышления. А есть ли он, этот психологический барьер? Может, все куда проще и по сути, и по имени?

Подобным вопросам нет конца, и сыпятся они в том ненужном изобилии, которое характерно для бюрократического подхода к решению дел: вопросы есть — ответов нет. И всем вроде бы хорошо. Приемщику вторсырья проще сидеть в теплой избенке, чем ездить по дворам; его руководителям проще ворочать несуществующими масштабами и ссылаться на объективные трудности, чем проявлять расторопность и деловитость; архитектору лучше отказать, чем найти удобное место для нового приемного пункта. Куда как просто вывозить за ограду завода отходы производства. И совсем не просто наладить их использование, продвигаясь шаг за шагом к освоению безотходной технологии! Нам с вами легче выбросить кусок хлеба на помойку, чем уважить его, почтить своей бережливостью.

А и в самом деле — легче, удобнее.

Еще А. М. Горький заметил, что бюрократизм как раз и рождается на почве удобств…