Возраст (март 2009)

Михаил Харитонов Происхождение

От зачатия до рождения

«Колыбель качается над бездной». Трудно забыть эту набоковскую фразу. Мэтр, ее написавши, сразу после этого делает стыдное для себя, скептика и материалиста, признание: мало интересуясь посмертием, он много думал о том, что предшествовало рождению, и в этом вопросе готов был слушать теософов и визионеров, лишь бы вспомнить, ощутить или хотя бы вообразить бытие до бытия. Изыски оказались бесплодны: черная глухая стена, отделяющая нас от нашего собственного небытия, не рухнула, как берлинская, под натиском таланта, да что там - даже не пошатнулась.

Я тоже думал об этом - примерно с тем же результатом. В том месте, где должна лежать память о том, когда меня не было, нет ничего - даже тьмы. Это примерно как представить себе то, что видишь затылком: даже не темнота, нет, а просто ничего. Нет - и не было.

Можно долго спорить, является ли время от зачатия до рождения частью биографии. Астрологи, например, до сих пор спорят - имеет ли какое-то значение момент зачатия и оказывает ли он влияние на судьбу зачатого. Есть старинный метод ректификации натальной карты, так называемая «трутина Гермеса»: Луна гороскопа рождения равна асценденту зачатия, Луна зачатия равна гороскопу рождения. Если вы не знаете, что такое асцендент и ректификация - и хрен с ними, просто пропустите эту невнятицу. Она из той же серии, что и набоковские изыскания: интерес к неосознаваемому началу, которое бы объяснило все последующее.

Впрочем, светила, на что-то там такое влияющие, это так, буколики. Если уж честно, мало кто из нас может похвастаться чинным, благообразным слиянием мужского и женского начал, достойно совершенным родителями, подходящими по возрасту, равными по положению, не состоящими в слишком близком родстве, но и не слишком дальнем, нарушающем пределы места, времени и народа. Увы или не увы - тут уж как посмотреть, - но большая часть нашего народа была сделана кое-как, случайно, а то и при разнообразных отягчающих обстоятельствах.

О последнем говорить как-то не принято, а стоило бы. Потому что эти самые обстоятельства влияли, да и влияют, на души и тела нашего народа уж всяко более, нежели сочетания светил.

Начнем с корня, с генезиса. Человек начинается не с картинки в букваре, и уж точно не с товарищей во дворе, и даже не с постельной сцены. А задолго до нее - с папы, мамы, а также бабушек, дедушек и прочих корней и ветвей. Это как бы очевидно - но не для всех и не всегда, уж точно не для нас.

Советский человек, сделанный в СССР, обычно несколько стесняется своего происхождения. Нет, не то чтобы там было что-то нехорошее - а самого того факта, что он вообще от кого-то произошел, имеет какую-то, прости Господи, родословную.

Под это дело можно подвести идеологический фундамент - например, тот, что советская власть вообще не жаловала почву и кровь. Уникальное социалистическое государство только и делало, что рвало с проклятым прошлым, проклинало и осмеивало все, что было до него. Хамство - в прямом, библейском смысле слова, хамова греха - составляло суть советской идеологии.

Разумеется, это распространялось и на все, связанное с происхождением вообще. Поэтому настоящему советскому человеку где-то в глубине души хочется быть Афродитой, родившейся прямо из пены морской. Мама, папа - да кто это такие, и какое отношение они имеют ко мне? Вопрос, дикий для любого человека любой эпохи, - но не для человека, рожденного во время или после завершения эпохи социалистического строительства.

Но не будем инсинуировать. Идеология идеологией, а поведением людей руководят по большей части соображения практические. Так вот: настороженное - чтобы не сказать больше - отношение к теме происхождения и предков имеет самое что ни на есть бытовое объяснение.

Стоит для начала вспомнить лихие времена, когда за сам факт наличия сколь-нибудь справных предков убивали. Речь идет не только о вырезаемых по разнарядке классах, о «буржуях и офицерье» (с этими-то все понятно), а именно о выделившихся, выдающихся. Я, например, слышал от школьного приятеля историю, как его прадеда чуть было не шлепнули за былую доблесть: неграмотный в политическом смысле мужик некстати похвалялся георгиевскими крестами, полученными в империалистическую. Его, впрочем, в последний момент пощадили - потому как в ту же империалистическую тот наблатыкался по фельдшерской части и умел лечить всякие хвори, в том числе и те, которыми страдала советская власть на селе. Другим везло меньше: немало хороших людей пропало не за понюх табаку, а за папину табачную лавочку, мамины бестужевские курсы и прочие порочащие связи. Советская власть не прощала хорошего происхождения - и, кстати, не скрывала своей к тому специальной пристрастности. Официальный певец революции Маяковский официально юморил в стишке про Пушкина и Дантеса: «Мы б его спросили: А ваши кто - родители? - Только этого Дантеса бы и видели!» Эта проходная строчка - квинтэссенция советского подхода к теме.

Чтобы не ходить за примером. Мой родной дед - по маме - был стопроцентным деревенским сиротой, воспитывался в колонии Шацкого, что изрядно облегчило ему жизнь по части трудоустройства. У его супруги - то есть моей бабушки - предки были, на несчастье, русские инженеры, еще те, «царские», настоящие. Инженеры и прочие техники считались интеллигенцией, то есть классом не то чтобы прямо вражеским, но социально-подозрительным. Поэтому бабушку наказали на всю жизнь: ей нельзя было поступать в советские вузы, заполняемые по классовому принципу с учетом нацквоты. Она так и осталась без высшего образования. И всю жизнь проработала в советском «кабэ», перерисовывая набело чужие чертежи за поганую копейку. Что ж, работала и не жаловалась: ей ведь еще повезло, по сравнению с двоюродной сестрой, которая неосмотрительно вышла замуж за врага народа.

Это, конечно, дела довоенные. Но и после нехороший интерес к родственным связям и наказание за их наличие осталось любимым занятием советской власти. Так, много людей пострадало за то, что какие-нибудь их родственники оказались на оккупированной территории или, не дай Бог, за границей. Дело доходило до того, что неправильные родственники оказывались большим препятствием для продвижения вверх, чем даже собственные прегрешения. От тех времен остался анекдот о братьях, один из которых в войну был старостой, а второй партизаном. После войны первый отсидел, но потом стал стремительно делать карьеру, второму же - коммунисту и трудовику - не давали ходу. Объяснялось это тем, что второй имел в анкете пятно - брата-старосту, зато староста, как брат партизана, подобных проблем не имел… Шутка юмора, конечно, но стоит подумать, в каком именно обществе такая шутка возможна.

Неудивительно, что у людей отпечаталось в самом нутре: иметь родственников, любых - плохо и опасно. Куда проще безродным, всякой голи перекатной, людям без отчеств. А самым безупречным происхождением является его отсутствие.

В силу подобных причин тема родства оказалась не то чтобы вовсе табуированной, но, скажем так, не принятой. Любимое занятие любого племени - счисление колен, разговор о предках, поиск общих родственников - это все не для нас. Помнить свой род в поколениях, в ветвях, хвалиться древностью и знатностью, подвигами пращуров и перечислять знаменитых людей из ближней и дальней родни - привилегия тех народов, из которых советских людей не делали, разрешая притворяться для вида. Сейчас эти народы получили огроменную фору по части самосознания, в том числе и через это, - но тут уже нужно заводить отдельный разговор.

Все это подогревалось и с другого бока, а именно - массовой безотцовщиной.

Опять же, спасибо родной власти, тем или иным способом оторвавшей от семей дикое количество русских мужиков. Нет, я не имею в виду чисто физическое истребление, хотя и этого хватало. Просто советская семья зависела от прихотей начальства, которое могло обойтись с ней каким угодно способом - ну и обходилось. Опять же не буду прибегать к заведомо ложным, как раньше говорили, инсинуациям, и снова помяну деда с бабкой. Во время войны они - эвакуированные - работали на ташкентском авиационном заводе. Как им там жилось, я рассказывать не буду, веселого тут мало, но хоть не фронт. В сорок шестом они стали проситься обратно в Москву, но правительство имело свои планы по заселению столицы, а также и по использованию человеческого ресурса. Деда отправили вместе с заводом в Латвию - налаживать в новоприсоединенной республике производство. Бабушке пропуск не выписали, оставив ее вместе с маленькой дочкой в послевоенном Ташкенте. Они прожили врозь пять лет. Дед оказался верным мужем, был смекалист и имел кое-каких знакомцев во власти, поэтому в конце концов все-таки добыл нужные документы, и семья воссоединилась. То есть моей будущей маме повезло. Другим мальчикам и девочкам повезло меньше - тем, чьих отцов куда-нибудь отправили и увезли, что-нибудь строить или налаживать. Так что в стране всегда хватало вдов, солдаток, несостоявшихся невест и безмужних жен, чьи мужчины «ушли, побросали посевы до срока» - во всех смыслах.

Это создало ситуацию, при которой ребенок у мамы-одиночки стал восприниматься как нечто нормальное, бытовое. Что, в свою очередь, оказало влияние на мужское поведение: где-то в шестидесятые последние скрепы, кое-как державшие курьезную конструкцию под названием «советская семья» (оксюморон, если вдуматься) стали трескаться. Развод, еще в пятидесятые отдававшей скандальностью, стал унылым бытовым явлением, как и слово «алиментщик».

Я не застал времен, когда мамы сочиняли насчет папы-летчика или там полярника: в семидесятые все было проще и грубее. На неделикатный вопрос об отце дети спокойно отвечали - «папка мамку бросил», «спился папашка» или просто «разбежались». Я сам, находясь в похожей ситуации, был ребенком относительно интеллигентным - и на вопрос об отце отвечал аккуратным «разошлись».

Тут мы снова касаемся довольно болезненной темы. А именно, отношения к потомству - и после его появления, и, главное, до.

Принято считать, что людям свойственно любить своих детей. В русской культуре это общечеловеческое свойство дополнительно простимулировано жутким историческим опытом. Людям, не видевшим хорошей жизни, более того, знающим, что они ее и не увидят, остается мечтать о счастье потомков - пусть им перепадет хоть что-нибудь. Дети и их судьба - это почти единственное, что еще держит на плаву множество людей, давно махнувших на все рукой.

Но это с одной стороны. С другой же - люди, не любящие, не ценящие и не уважающие себя не могут по-настоящему хорошо относиться и к своим детям. Накладываясь на боязливо-неприязненное отношение к семье и роду - о чем мы уже сказали - это дает известное «чего спиногрызов-то плодить» и «аборт - дело житейское».

Об этом, пожалуй, стоит сказать отдельно.

В нашем обществе существует устойчивый женский консенсус, твердый как скала: мы имеем право вырезать или вытравливать плод, и как вы там не истерите, мы это право никому не отдадим, потому что оно нас защищает. Защищает оно не столько от последствий неудачного секса, а в ситуациях, когда ребенок был нужен, а стал не нужен - например, если отца ребенка не удалось «женить по залету», в случае снижения доходов, реальных или предполагаемых, а также по любым бытовым обстоятельствам.

Обстоятельства бывают разные. Я знаю мальчика, чья мама, не имея, по ряду обстоятельств, возможности обратиться к услугам профессионалов, пыталась от него избавиться народными средствами: прыгала со шкафа, пила вредные таблетки, парила ноги в какой-то там ванне с горчицей, и только что черту не молилась. Ребенок, однако, попался на редкость живучий - выдержал все и таки увидел свет. Причиной таких страстей стала неопределенность чувств: мама ребенка засомневалась в том, что муж ее устраивает духовно. Еще одна будущая мама, постарше той, обеспечила своей дочке интересные пренатальные переживания, бросаясь животиком на асфальт в присутствии предполагаемого отца. Тот, мерзавец этакий, не купил своей любушке что-то крайне ей необходимое, не помню уж что именно. Кажется, сумочку он ей не купил… А другая милая женщина в свое время сделала аборт, не подумайте плохого, от законного супруга, потому что подвернулась возможность скатать на юга, то ли в Пицунду, то ли в Гагры. Ее лучшая подружка рассказала об этом с возмущенным недоумением: по ее словам, она сама не стала бы вырезать ребенка из живота меньше, чем за Карловы Вары.

Впрочем, не будем катить баллон исключительно на женщин. Любая тетка, знающая жизнь, расскажет вам пару-тройку душераздирающих историй о том, как мужики заставляли своих баб делать аборты, а в случае непослушания - принимали меры. Более или менее радикальные, ага-ага.

Прежде чем негодовать, стоит подумать о причинах. Дело не в том, что людишки, как думают наши моралисты, развратясь, искали себе удовольствий любой ценой. Дело в цене самих людей, как они ее понимают. Наш человек легко плюет на себя в любой ситуации - потому что ценит себя в копейку. Люди, рождавшиеся здесь в течение последнего столетия, твердо знают, что они являются дешевым расходным материалом, - это наша власть, что советская, что постсоветская, вбила в каждую голову. Естественно, люди и относятся к себе (и к другим) как к расходному материалу, как же иначе. Единственное, чего они хотят, так это права расходовать себя еще и для своих маленьких удовольствий.

Вот, к примеру, такая деталька: нашего человека очень легко убедить, что его ребенок, особенно будущий ребенок, - дефектный. Это настолько просто, что, когда возник спрос на абортивные ткани, наши мамочки стали массово опорожняться от плодов по первому же слову доктора - «у вас ребеночек даун, пока не поздно, давайте-ка на чистку». Сейчас, конечно, стали умнее (хотя не все). Но поражает это отсутствие инстинктивного недоверия к такого рода милым новостям.

Впрочем, и в этом есть своя рацея. Люди не просто ощущают себя порчеными, а довольно часто знают, что они, скорее всего, такие и есть - в самом прямом, биологическом смысле.

Нетрудно убедить будущую маму в чем угодно нехорошем, если она, к примеру, знает, что отец будущего ребенка запойно пьет - или, того хуже, пил ее собственный папа. Или он работал на каком-нибудь закрытом предприятии, где делалась непонятно какая дрянь. Или просто семья живет в «экологически неблагополучном», как это сейчас называется, месте, где все загажено на десять поколений вперед. Или еще что-нибудь такое-этакое.

И тут не будем бегать за чужими свидетельствами, когда у меня есть своя история. Простая и кондовая.

Я, в общем-то, не должен был тут быть. В смысле - рождаться. Моему папе это настоятельно не рекомендовали ведомственные врачи. У них были на это серьезные основания. Папа работал в минсредмашевской системе. В те былинные времена советские люди шли на атомное ядро даже не с топором, а с голыми руками. К моменту моего зачатия он успел набрать приличную дозу.

Существует чисто научный спор о влиянии малых доз радиации на потомство. По сути, это спор о микромутациях. Интересно, существует ли какая-либо статистика по детям минсредмашевских работников - начиная от их физического здоровья и кончая умственными способностями. Подозреваю, что разброс показателей у этих детишек выше, чем у остальных, и не факт, что в худшую сторону. Мне, во всяком случае, папины рады не повредили. Вот только папа этого заранее не знал. И когда врачи сообщили ему, что ребенок родился с большими приключениями и с ним не все в порядке, изрядно запаниковал. Что в дальнейшем и привело к тому самому «разошлись».

О приключениях, пожалуй, стоит сказать два слова. Моя мама, молодая и здоровая, в детстве заработала аллергию на антибиотики: нехорошо заболела какой-то заразной дрянью, могла бы и помереть (другие помирали), но мой дед каким-то чудом достал пенициллин - увы, не очень качественный. Никто не виноват, да. Точно так же никто не виноват был и в том, что в роддоме сонная, очумевшая от крика рожениц медсестра сделала ей укол, не слушая лепета «мне вообще-то нельзя». Как раз во время схваток начался отек слизистых оболочек. Врачи не поняли, что происходит, и начали делать не то. В результате мама рожала меня трое суток - и это были не лучшие трое суток в нашей с ней жизни. Спасибо докторам, они умудрились все-таки сохранить и меня, и ее. Меня в конце концов вытащили, правда, с разбитым теменем: колотился о закрытый выход из материнского тела. Уж не знаю, как этот эпизод повлиял на мои душевные и умственные качества. Но предпочел бы без него обойтись, родившись чинно, благородно и, кстати, с более аккуратным гороскопом, если уж на то пошло.

Впрочем, мои приключения меркнут на фоне того, что могли бы порассказать другие. Как и все, я знаю несколько врачебно-роддомовских историй, кончившихся куда хуже. Желающие, впрочем, могут почитать любой сборник медфольклора, благо этого добра сейчас хватает.

Возможно, терпеливый читатель, добравшийся до этого места, скажет, что к нему лично все это не относится. Что он-то как раз знает свои корни, чрезвычайно любит и почитает всю свою родню до седьмого колена, был зачат на благоухающей розами постели, выношен нежно и бережно, рожден легко и просто, и вообще не понимает, о чем весь этот спич.

Искренне на это надеюсь.