Возвращение из ночи

— Ты все еще любишь его? — Дмитрий пытливо посмотрел на нее.

— Я же сказала — нет.

— Поклянись! — произнес Дмитрий очень серьезно.

— Да что ты, Митя, ей богу... — Наталья посмотрела на него и вдруг, почувствовал в его взгляде что-то особенное, сказала, — ну ладно, клянусь! Знаешь, Митька, поначалу мне и правда очень тяжело было. Все-таки, почти семнадцать лет вместе прожили. А потом я поняла, что все мы сделали правильно. Нельзя играть в любовь, нельзя изображать перед ребенком то, чего давно уж нет...

— Думаю, Маша уже не совсем ребенок, — сказал Дмитрий.

— Да я просто так сказала! А вообще, конечно, в ней много еще ребяческого. Мальчишек презирает, а сама ведет себя как мальчишка, смотрит с восторгом боевики, драки, погони, стрельба — это ее стихия. Обожает крутых киногероев, но по-моему, Митя, самый главный ее идеал — это наш Дмитрий Сергеевич!

— Господи! Вот уж не ожидал! — удивленно произнес Дмитрий.

— Да ты просто не замечаешь. Каждый раз, когда ты что-нибудь рассказываешь о своей работе, она так и глядит тебе в рот. А разве могу я осуждать ее за это?

Дмитрий вдруг изменился в лице, хотел сказать что-то, но в это время диктор объявил о том, что начинается посадка. Наталья заторопилась, Дмитрий подхватил ее чемодан и двинулся следом за ней к таможенному контролю. Еще мгновение, и они окажутся по разные стороны барьера, вот уже ее вещи покатились по транспортеру... И тогда Дмитрий крепко сжал ее руку и произнес решительным голосом.

— Наташа, послушай, выходи за меня замуж!

Она обернулась, вспыхнула, изумленно поглядела на него.

— Прямо сейчас?!

— Хорошо бы, — вздохнул Митя. — Но я могу подождать до конца твоей конференции.

— Спасибо, Митенька, — Наталья улыбнулась, — я обдумаю твое предложение между докладом и прениями.

— Только пожалуйста, не влюбись в какого-нибудь иностранца!

— Я постараюсь! — Наталья засмеялась, вдруг обняла Дмитрия, поцеловала и не оглядываясь побежала к воротам с чемоданом и посадочным талоном в руках, с трудом сдерживая слезы, готовые вот-вот хлынуть из глаз...

Дмитрий долго смотрел ей в след, в последний момент, уже совсем издалека, она все-таки обернулась и махнула ему рукой. Постояв еще некоторое время, Дмитрий направился к выходу.

Вернувшись домой из аэропорта Дмитрий услышал звонок в дверь.

На пороге в черной кожаной куртке с поднятым воротником, с мокрыми от дождя волосами и раскрасневшимися щеками, стояла Маша. Вид у нее был явно взволнованной, и Дмитрий спросил с тревогой.

— Маша, что случилось?

Девочка опустила глаза.

Он заметил, что ее лихорадит, помог снять промокшую куртку, обнял за плечи и повел в комнату.

— Дмитрий Сергеевич, я сама никогда не пришла бы к вам, но я больше не могу, не могу...

— Чего не можешь?

Маша закусила губу, достала из кармана сигарету, щелкнула зажигалкой.

— Это еще что? — возмутился Дмитрий.

— Только не говорите, пожалуйста, что я маленькая и глупая, не надо меня воспитывать! — вспыхнула Маша.

— Ты пришла со мной ругаться? — спросил Дмитрий серьезным голосом.

— Не смейтесь надо мной! Я этого не вынесу! Я... я люблю вас!.. Больше всего на свете!

Дмитрий оторопело посмотрел на нее. Он ожидал чего угодно, но не этого.

— Ты сошла с ума? — растерянно спросил он.

— Нет, я не сошла с ума! Я взрослый человек и я отвечаю за свои слова! Это правда, правда, правда!

— М-да... — Дмитрий закурил, заходил по комнате, повернулся к Маше. — Ну, и что мы теперь будем делать, взрослый человек?

— Не знаю... Решайте вы!

— Да, круто! — Дмитрий подвинул стул, сел напротив Маши. — А ты можешь объяснить, за что ты меня любишь? — спросил он спокойным дружеским тоном.

— Это нельзя объяснить.

— Почему?

— Просто это есть, и все.

— И все же, что тебе нравится во мне? — Дмитрий усмехнулся. — Посмотри, разве я так хорош? У меня большой рот, нос картошкой, оттопыренные уши...

— Вы опять смеетесь! — вспыхнула Маша.

— Не вижу ничего смешного, — произнес Дмитрий нарочито серьезным тоном, — все это — чистейшая правда! Так что же, все-таки, ты нашла во мне, никак понять не могу!

— Вы сильный, смелый и добрый. И красивый...

— Ничего себе! Лично я совершенно другого мнения! Ты только посмотри, неужели тебе нравится эта старая небритая рожа! Нет, ты, положительно, сошла с ума!

— Можете говорить, что хотите, это ничего не изменит, — проговорила Маша запинающимся голосом.

"Все что угодно, только не это... — подумал Дмитрий. — Опасность, риск, борьба, холод, голод, бессонные ночи, болезнь. смерть — только не это. Перед этим я безоружен, бессилен..."

— Ладно, шутки в сторону, — сказал он, стараясь держаться как можно спокойнее. — Знаешь, Мария, если бы я знал, чем все это кончится, я никогда бы не пришел в ваш дом, и это совершенно серьезно.

— Значит, вы ходили к нам из жалости, из сострадания! Вы хотели взять на себя вину отца! Во имя мужской дружбы! Я знаю про ваше мужское братство! — голос Маши срывался на крик.

— Не в этом дело, — тихо сказал Дмитрий.

— А в чем?!

— Тебе сказать правду?

Она промолчала, испуганно поглядела на него, потом тихо сказала.

— Да...

— Ты, действительно, этого хочешь?

Маша кивнула, не в силах больше говорить.

— Я люблю твою мать, — произнес Дмитрий безжалостно, — давно люблю. И это — единственная причина. Поняла?

— Это невозможно... — прошептала Маша. — Вы... вы не можете...

— Могу, — сказал Дмитрий. — Заявляю это тебе с полной откровенностью, как взрослый человек взрослому человеку.

— Значит, я не нужна вам... — проговорила Маша в отчаяньи, поднимаясь с дивана.

— Что за чушь? Я люблю тебя как родную дочь! У меня нет своих детей, ты знаешь, но если бы у меня была дочь, я врядли смог любить ее больше, чем тебя. Ты мне очень дорога, милая моя девочка! И пожалуйста, выкинь из головы все эти романтические глупости! Пройдет какое-то время, и тебе самой будет смешно вспоминать об этом!

— Никогда! — обреченно произнесла Маша и направилась к двери.

— Подожди, я отвезу тебя домой!

— Не надо. Я должна побыть одна. — Она быстро оделась, вышла на лестничную площадку, вызвала лифт. Увидев растерянное, встревоженное выражение лица Дмитрия Сергеевича, торопливо сказала, — не волнуйтесь, я сумею постоять за себя, — и уехала.

Дмитрий Сергеевич некоторое время оторопело смотрел в след девочке, ошарашившей его своим неожиданным признанием, потом быстро оделся, выбежал на улицу. Прошло не больше пяти минут. Он направился к остановке автобуса. Там стояло довольно много людей, с тоской ожидавших транспорта, но Маши среди них не было.

Выбежав из подъезда, Маша остановила первую попавшуюся машину, открыла дверь и молча уселась на заднее сиденье.

— Куда, красавица? — обернулся к ней водитель.

Она помедлила минуту. Хотелось сказать — все равно куда, но это было бы слишком глупо. Домой — нет, увидеть сейчас мать или отца было просто невозможно.

— В ресторан "Золотая Рыбка"! — решилась, наконец, Маша.

— Это где ж такой будет? — спросил водитель.

— Да я вам покажу дорогу! Знаете, это близко от кольцевой...

— Далековато, — неохотно произнес водитель.

— Поехали! — взмолилась Маша.

— Полтинник будет стоить.

— Заплачу.

Машина тронулась с места.

Маша откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. На душе было скверно. Ей хотелось сейчас попасть в катастрофу, оказаться в больнице, чтобы Дмитрий Сергеевич, устыдившись своей черствости, пришел навещать ее. Но вдруг в ней взыграла гордость. Нет, вызывать жалость — последнее дело. Лучше совершить что-нибудь героическое, такое, что сможет потрясти его огрубевшее сердце. Спасти кого-нибудь от смертельной опасности, применив всю свою силу, ловкость, умение, приобретенные на занятиях карате. Она стала рисовать в своем воображении невероятные картины, напоминавшие кадры из современных боевиков, где главным действующим лицом были не Вандам, Сигал или Сталоне, а она сама.

Белов неторопливо ехал по шоссе в сторону города, обеспокоено поглядывая за дремавшую рядом с ним Юлю. За все время их поездки она не сказала больше ни слова. Может быть, зря он повез ее сюда? Лучше бы и правда в кабак или на пикник... Но, в конце концов, что сделано, то сделано. Конечно, он утомил ее этим путешествием, скорее всего она опять будет долго спать. А утром она проснется, как ни в чем не бывало... Потом они поедут к Джеку, займутся серьезным обследованием... Может быть, что-то и прояснится, а пока пусть спит!

Белов въехал во двор, остановился у подъезда. Он осторожно, стараясь не разбудить, взял на руки спящую девушку, перенес из машины в дом, уложил в постель... Она пробормотала что-то бессвязное и уткнулась лицом в подушку...

Но на этот раз Юля не спала, а только притворялась спящей. Она боялась шелохнуться, боялась каким-нибудь неловким движением разрушить тот хрупкий мир, который окружал ее в реальности, и тот, который все яснее восстанавливался в ее памяти. Что ее ждет за каждым поворотом, за каждой черной дверью? Наверное, она потом расскажет Белову, но не сейчас, нет, не сейчас...

В квартире зазвонил телефон. Белов поглядел на спящую Юлю, взял трубку, вышел в кухню и закрыл за собой дверь.

— Да, — сказал он шепотом.

— Ленька, слава богу! — воскликнул Митя. — Я уж думал, нет никого. Машка у тебя?

— Нет... Да что случилось?

— Долгая история, — мрачно произнес Дмитрий. — Если у тебя ее нет, подождем немного и займемся розыском.

— Что, Митька?! — закричал Белов. — Стой, я ни черта не понимаю! Что с Машей?! Ах ты господи! Да где же она, черт возьми?.. Сейчас еду, будем искать вместе!

— Сиди дома и жди. Может быть, появится. А я пока обмозгую эту ситуацию и перезвоню.

— Нет, я еду, я же сказал. Не могу я теперь дома торчать! Все. Жди.

Белов положил трубку, устало опустился на диван, закурил. Подумал — хорошо, что Натальи нет!

Он взял листок бумаги и написал: "Машенька! Если вдруг появишься дома, немедленно отзвони на пейджер Дмитрию Сергеевичу! Я поехал тебя искать, прости, иначе не могу! Твой папа — психопат...".

Положив записку на стол он на цыпочках прошел через комнату, быстро оделся, взял ключи от машины и, не дождавшись лифта, бегом спустился по лестнице.

Маша расплатилась с водителем и вошла в здание небольшого ресторанчика. В полумраке под негромкую попсовую музыку танцевали несколько пар.

— Эй, Мари! — окликнули ее из бара.

Она обернулась, увидела двух знакомых ребят из школьной тусовки, обрадовалась и пошла к ним.

— Что будешь пить? — спросил длинноволосый худощавый блондин.

— Все равно, — ответила Маша мрачным голосом.

— Ты чего такая кислая? — удивился блондин.

— Да так, депресняк, и все, — сказала Маша с нарочитым безразличием.

— Предлагаю Ваську с Садовой! — хихикнул хорошенький кудрявенький юнец.

— Хамишь, Рогач! — отозвался белобрысый Васька.

— Не хамлю, а хохмлю, — деловито пояснил кудрявый, наливая в машин бокал водку.

— Закуси андрекотом из дикого парнокопытного рогача, — Вася протянул Маше тарелку с каким-то нарезанным мясом.

Маша отпила небольшой глоток, закурила. Все поплыло перед глазами, голова закружилась слегка, как-то отлегло, жизнь уже не казалась такой ужасной.

— Хочешь свежий анекдот про нового русского? — спросил Вася.

— Валяй, — сказала Маша.

— Едет новый русский на шестисотом мерседесе, вокруг — густой лес. И вдруг вылетает на шоссе огромный рогач и говорит. "Куда, добрый молодец, путь держишь?" — начал Вася.

— Тот отвечает — в деревню "Васино", к Мари и Хуану, — подхватил Андрей.

И тут, впервые за весь сегодняшний день, Маша закатилась со смеху.

Вдруг в казино появились еще несколько парней, которые сразу привлекли к себе всеобщее внимание. Они были в черных кожаных куртках, сплошь в металлических заклепках, в черных очках. Позвякивая цепями, они неторопливо двинулись через зал. Один из них шел посередине, гордо подняв голову с длинными черными волосами. Он был широк в плечах, ростом повыше среднего. На его кругловатом лице с довольно крупными чертами играла полуулыбка — полуусмешка. К нему обратилось множество восторженных и любопытных взглядов, девицы подтянули повыше юбки, выставив оголенные ноги, он же, ни на кого не обращая внимания, неторопливо прошел между столиками к эстраде, легко вспрыгнул на нее, жестом останови музыкантов прямо посреди такта, что-то тихо сказал им, и они заиграли траурный марш.

Рокеры молча стояли склонив головы вокруг своего вожака. Вдруг он схватил микрофон и запел громким, хрипловатым голосом на дурном английском языке какую-то попсу, потом перешел на русский, изредка заполняя паузы выразительным матом.

Зал рукоплескал, раздавались восторженные крики и визги.

Вдруг парень резко замолчал, отшвырнул микрофон и снова спустился в зал. Местный ансамбль продолжал играть, а он двигался в каком-то диком танце, все больше входя в раж. Он изгибался, переворачивался, умудрился даже встать на руки, после чего довольно тяжело приземлился. Видно, ему стало жарко, он скинул рубашку, которую сразу кто-то услужливо подхватил, и продолжал свой танец до пояса голым. Зал восторженно гудел.

Закончив свой танец под одобрительные хлопки и возгласы, он подошел к ближайшему столику и залпом выпил протянутую ему рюмку. Какая-то девица, повисая на нем, застегивала на нем вновь надетую рубашку. А он, отодвинул ее и шлепнув по заду, уселся за другой столик, его угостили и там, он выпил и двинулся дальше.

— Это что за явление? — удивленно сказал Андрей.

— У них какой-то ритуал, — тихо ответил Вася.

— Что-то он мне нравится, — прошептал Андрей. — Может, свалим?

— Да пошли они, — процедил Вася сквозь зубы. — Обкурились, вот и торчат.

— Как бы к нам не подвалили, — произнес Андрей с тревогой в голосе.

— Ладно, пошли отсюда! — Маша решительно поднялась, но было уже поздно. Парень, немного пошатываясь, направлялся через зал прямо к их столику. За ним, на совсем близком расстоянии, шли еще трое, позвякивая металлическими цепями. Вдруг вожак остановил их буквально в нескольких шагах от ребят, что-то тихо сказал им. Они остановились и стали ждать. Еще через секунду Маша оказалась с рокером лицом к лицу.

— Куда спешишь? — парень схватил ее за руку.

— Не лапай! — огрызнулась Маша, резко вырвав руку. — Мне в туалет надо, дошло до тебя?

Парень, немного удивленный таким отпором, уставился на нее.

— Быстро, туда и обратно. Поняла?

— Как получится. — Маша решительно направилась к двери.

Андрей и Вася за столиком напряженно смотрели ей в след. Парень подошел к ним, плюхнулся на свободный стул и уперся в стол локтями, сверкнув золотым браслетом и перстнем на среднем пальце.

— Ну, чем угощаете, шныри? — спросил он, уставившись на Андрея.

Андрей, сдерживая легкую дрожь в руках, налил водку в пустой стакан и поставил перед ним.

— Шныри пьют водку, — усмехнулся рокер. — На джин с тоником не хватает?

— На джинсы с тоником? Может добавишь? — Вася вытянул руку и продекламировал нараспев. — Шныри ширяются на шконке, на зависть рокерам крутым!..

— А ты храбрый, — гоготнул рокер.

— А ты чего обзываешься? — вдруг встрял Андрей.

— Что?! — вылупился на него рокер, перестав хохотать.

— А то! — продолжал нарываться Андрей.

Рокер окинул его презрительным взглядом, вынул из кармана нож.

— Еще вопросы будут?

— Нет, — ответил Вася, выразительно поглядев на Андрея.

— У меня вопрос, — рокер тоже уставился на Андрея, — ваша девка ноги сделала?

Ребята молча переглянулись.

— Нет... — пробормотал Андрей, тараща свои красивые голубые глаза в густых ресницах.

И тут появилась Маша. Парень снова схватил ее за руку, нагло заглянул в глаза. .

— Как сралось?

Андрей побледнел, Вася сжал кулаки.

Но Маша и бровью не повела.

— Тебя что интересует — процесс или результат?

— А ты штучка, — ухмыльнулся он.

— Штучка — да не про тебя! — Маша взяла сигарету из пачки, лежавшей на столе.

— Что же ты за дамой не ухаживаешь, ай-яй-яй! — парень чиркнул зажигалкой и укоризненно посмотрел на Андрея.

Тот промолчал.

Вася тем временем наполнил водкой бокалы.

Рокер вдруг стал серьезен, даже печален. Он сделал знак рукой, и музыканты на эстраде снова заиграли траурную мелодию.

— В этот день погиб мой друг, — мрачно произнес он. — Почтим его память!

Он молча осушил рюмку, потом швырнул на пол, да так, что осколки разлетелись по всему залу. Несколько человек обратили к нему свои возмущенные взгляды, но никто не осмелился выразить вслух свое недовольство.

Ребята и Маша тоже выпили молча. Вдруг рокер опять перевел взгляд на Андрея.

— Твоя баба?

— А тебе зачем? — спросил осмелевший Вася.

— Заткнись! — рявкнул рокер н снова уставился на Андрея. — А ты все равно отсюда не выйдешь.

У мальчишки задрожали губы.

— Да что я тебе сделал?

— А мне твоя смазливая рожа не нравиться, — парень опустил руку в карман и снова вынул нож. — Может, выйдем?

— Нет, — сказала Маша капризным голосом, дернув рокера за рукав. — Я хочу танцевать!

— С ним? — усмехнулся рокер.

— С тобой, дурак! Закажи рэйв! Или лучше макарену! — она вскочила со стула и потащила его за собой на середину зала.

Молоденькая девчушка в неглаженном фартуке, с совком и щеткой в руках, кинулась подметать с полу осколки. Рокер привычным жестом шлепнул ее по худощавой попе, вытащил из бумажника полтинник, сунул ей в карман фартука.

— Помяни моего дружка!

Девчонка хихикнула и, быстро закончив уборку, исчезла.

Через усилители оглушительно грянули звуки ударных. Молодежь закачалась в такт, некоторые поднялись и стали танцевать. А в центре зала Маша с горящими от возбуждения глазами лихо отплясывала с рокером.

— И чего ты с ними тусуешься? — спросил он.

— Это мои друзья, — ответила Маша.

— Дрянь у тебя друзья!

— А ты что из себя крутого строишь? — возмутилась Маша.

— А я и есть крутой, круче не бывает!

— Бывает! — засмеялась Маша.

— Ну-ка, покажи!

— Перебьешься! А ребят не трожь, понял, крутой?

Ребята, застыв в напряженных позах, следили за ними из-за столика.

— Ревнуют? — усмехнулся рокер.

— А тебе что?

— Может, я запал на тебя!

— А может я на тебя не запала!

— А на кого? На этого шныря кудрявого? Ты посмотри, какая рожа у него. Небось, в штаны со страху наделал!

— Смотри, сам не наделай! — все больше расходилась Маша, чувствуя отчаянный азарт.

— А ты мне нравишься! — парень по дружески шлепнул ее, — смелая девка!

— Сказала — не трожь! — Маша мгновенно среагировала, задрала ногу и носком хлестнула парня по заду. — Вот тебе сдачи!

Парень одобрительно хмыкнул.

— Ты что, каратистка?

— Нет, балерина! С детства балетом занимаюсь!

Вдруг ансамбль начал играть вальс.

— Станцуем, или слабо? — Маша положила руку на плечо своему партнеру.

— Ну, ты даешь! — рокер перевел дыхание и, обняв Машу за талию, закружил с ней по залу. — Как тебя зовут?

— Маша.

— Фрэнк! — он протянул руку, крепко сжал машины пальцы.

Маша легко освободила свою руку и с улыбкой закружилась вокруг него, заглядывая ему в лицо.

— Ты, что ль, американец? Фрэнк Синатра?

— Имел я их! А ты, что ль, тоже рокерша? — Он потрогал рукой машину куртку.

— По одежке встречаешь? — засмеялась Маша, все быстрее кружа Фрэнка.

В зале прихлопывали и притопывали в такт музыке, кричали, свистели, визжали. Только Андрей и Вася сидели притихшие, настороженные, а трое рокеров, приятелей Фрэнка, молча наблюдали за ними.

Вот и еще один круг среди всего этого странного сборища. Вальс закончился.

— Фу, умотался! — Фрэнк вытер пот со лба. — Эк ты меня!

— Может, еще? — засмеялась Маша.

— Ну, девка! Я тащусь! — голос Фрэнка вдруг изменился, в нем появился какой-то лиризм. — Знаешь, я от этого вальса детство вспомнил, бабкины пластинки... Там всякие вальсы, фокстроты, танго... Она их с войны приволокла, до сих пор хранит.

— А твоя бабка жива? — удивилась Маша.

— Она бессмертная, — с гордостью заявил Фрэнк, — ее ничем не возьмешь. Ее в детстве одна колдунья заговорила на вечную жизнь. Ей девяносто девять, а поглядишь — круче молодой. Вот так-то, подруга! Выпьем за ее здоровье!

Они прошли мимо нескольких опустевших столиков с испачканными скатертями, мимо чьих-то лиц, неясных в дыму, мимо зеркал на стене. Кто-то, свесив руки, дремал на стуле.

Маша наступила на валявшуюся на полу бутылку, Фрэнк ногой отшвырнул ее в сторону.

Машины друзья совсем притихли и ерзали на стульях, им было явно не по себе.

Фрэнк, слегка разомлевший и умиротворенный, плюхнулся за стол рядом с ними, но вдруг, увидав на столе опустевшую бутылку, изменился в лице и рявкнул злобно.

— Валите отсюда!

Мальчишки поднялись из-за стола, оглядываясь на Машу.

— А она? — спросил Вася.

— Она останется со мной!

— Она пойдет с нами, — вдруг осмелел Андрей.

Глаза Фрэнка налились кровью, он размахнулся для удара.

В дымном тумане молча поднялись другие рокеры и двинулись к ним.

— Нет! — закричала Маша, повиснув у него на руке.

— Я предупреждал! — он оттолкнул ее и выхватил нож.

— Нет! — Маша снова бросилась к нему и повисла у него на шее. — Отпусти их! Уходите! Я остаюсь!

— А мне его пришить охота! — процедил Фрэнк сквозь зубы.

— За что?! — возмутилась Маша.

— Да так, ни за что!

— Оставь их! — взмолилась Маша. — Ты, крутой, постыдись! Я-то думала, ты и правда король, вожак, а ты сам шестерка, на слабых тянешь... Разве можно убивать человека так, ни за что?

— А друга моего за что? — заорал Фрэнк, опрокинул в рот рюмку, которую ему протянул кто-то услужливо с соседнего столика, и вдруг всхлипнул, уронил на руки голову. — Лучший кореш был, два года отмотали в одной камере! — Он поднял голову, поглядел мутным взглядом на Машу, вцепился в ее руку, и она на этот раз не вырвала ее. — Ради нее, — прохрипел Фрэнк, — валите! Чтоб никогда больше вас не видел!

Ребята посмотрели на Машу.

— Все в порядке. Я позвоню! — бодро закричала она, все еще держась с Фрэнком за руки... — А твои пусть останутся, — прошептала она Фрэнку.

— Лады. Выпьешь со мной за кореша моего, пусть земля ему пухом... — пробормотал он.

— Выпью! — ответила Маша.

— А за Бабку-Ежку мою, Василису Бессмертную, выпьешь?

— Выпью! — ответила Маша.

— Спасибо, подруга! — Фрэнк еще крепче сжал ее руку.

Андрей и Вася в последний раз обернулись у двери, Маша сделала им знак рукой, и они вышли на улицу. Свита Фрэнка проводила их волчьими взглядами, но осталась на месте...

Юля лежала ничком в постели и продолжала плыть в бурном потоке воспоминаний, который затягивал ее все сильнее... Она не видела и не слышала ничего, что происходит вокруг, она не заметила, как ушел из дома Белов. Та реальность, в которой она прожила последние дни, просто не существовала сейчас, а ее прошлое с каждым мгновением становилось все более ощутимым, осязаемым...

...Я уже несколько дней живу в удивительной сказке. Большой загородный дом, похожий на старинный рыцарский замок, высокий забор, отгораживающий меня от мира, деревья, клумбы с цветами, дорожки, выложенные разноцветными камнями. Я гуляю по саду, собираю ягоды прямо с кустов, любуюсь нежными махровыми пионами, источающими сладкий, слегка дурманящий аромат. Сад удивительно красивый и чистый, но я ни разу не видела, как кто-то ухаживает за ним. Возможно, здесь работают невидимые сказочные мастера, какие-нибудь маленькие лесные человечки, гномы в забавных шапочках и ярких разноцветных костюмчиках. Как бы хотелось подстеречь их и полюбоваться их работой! Но они не хотят попадаться мне на глаза!

Мне кажется, что я в доме совсем одна. Во всяком случае, здесь тоже никто не попадается мне на глаза. Этот дом похож на старинный замок — стены из темного кирпича, высокие окна с витражами, внутри — высокие сводчатые потолки. На первом этаже — огромная гостиная с длинным банкетным столом из темного дерева. В середине зала настоящий камин, в котором потрескивают поленья. Ажурная винтовая лестница ведет на второй этаж, там — моя спальня, ванная, и спальня моего нового друга. Он уезжает рано утром, когда я еще сплю, а возвращается вечером. Я слышу, как радостно заливается внизу Парацельс. Господи, я вспомнила имя пса, огромной кавказской овчарки, которая целый день охраняет дом и меня. Надо же было дать собаке такое чудное имя! Парацельс! Почему же я не помню имена людей? Что мне мешает вспомнить имена? И лица, я их тоже не вижу, во всяком случае, я не вижу лица моего друга. Его голос, ах, какой низкий, приятный голос, какой бархатный баритон. Руки, сильные и ласковые, руки, которые каждый вечер дарят мне цветы, но не касаются меня. Я целый день одна, я рисую, как одержимая. У меня в этом замке целая мастерская, там есть все — краски, фломастеры. мольберты, ватман, картон, бумага... Он все это сделал для меня, и я впервые за всю свою жизнь могу заниматься творчеством столько, сколько я захочу. Я провожу за мольбертом целые дни, иногда гуляю по саду, а вечером, услышав радостный лай Парацельса, я спускаюсь на встречу моему милому, сильному, заботливому другу. Мы вместе ужинаем в гостиной за огромным столом из темного дерева, при свечах, под негромкую музыку. Он — мой рыцарь и покровитель, он — мой повелитель, я смотрю на него, я улыбаюсь ему. Но почему я не вижу его лица? Потом мы сидим у камина, тихо потрескивают дрова, искры вздымаются вверх, запах поленьев, смолы, пламя свечей, он осторожно берет мою руку и кладет в свою. Мы сидим рядом, но он не прикасается ко мне, даже не пытается меня обнять. Мы разговариваем о музыке и цветах, о моих картинах, о том, что приготовить завтра на ужин... Кстати, я не знаю, кто в этом доме готовит обеды и ужины. Когда я спускаюсь в гостиную, там все уже накрыто, приборы, закуски, вино... Нет, все это невероятно, мне снится удивительный сон. Кажется, постепенно я начинаю влюбляться в своего таинственного, сдержанного и ненавязчивого друга... Вот только почему я до сих пор не могу вспомнить его имя, его лицо! Фигуру, движения, походку, руки, голос — все помню, он словно стоит перед моими глазами, но на нем — непроницаемая маска, которую он не снимает даже ночью. Кстати, мы спим в разных комнатах, он заходит ко мне каждый вечер пожелать мне спокойной ночи, целует руку и удаляется. Это немного странно. Может быть, я не привлекаю его как женщина? Нет, чутье подсказывает мне, что я нравлюсь ему, что я ему нужна. Иначе зачем он стал бы делать для меня все то, что делает? Может быть, он не хочет быть навязчивым, ждет, что я сама проявлю инициативу и предложу ему себя? Его странное поведение немного задевает мое самолюбие и все сильнее заводит меня, как вращающаяся рулетка азартного игрока, но я не хочу торопить события. Так даже интереснее, в нас обоих нарастает чувство, которое через какое-то время прорвется наружу. Что будет тогда? Я не знаю... Все, чему суждено произойти, все равно произойдет. Наверное, время еще не пришло. Я не спешу и не хочу торопить его. Но что может быть интереснее и прекраснее бури, таящейся внутри, которая проявляется только в легких рукопожатиях, страстных, обжигающих взглядах? Каждое прикосновение его рук словно ударяет током, я чувствую дрожь во всем своем теле, но я не уверена, что это только желание. Если быть совсем откровенной с самой собой, я испытываю какую-то неосознанную тревогу. Может быть, я боюсь, что все это — сон, что я могу проснуться снова в холодном убогом общежитии, что сказка, в которой я живу сейчас, закончится также внезапно, как и началась? Ведь если признаться, так не бывает, вернее, бывает только в придуманных фильмах и книгах. Каждое утро проснувшись я с волнением открываю глаза и оглядываюсь, но пока ничего не меняется. Я пью кофе, гуляю по саду, а потом иду рисовать. Неужели это и правда моя студия, где я — единственная, полноправная хозяйка всего, что меня окружает?

Иногда Герман заходит ко мне в студию и смотрит мои картины и рисунки, просит объяснить свой замысел. Я охотно рассказываю ему, что я чувствовала и думала, когда делала свои работы. Я и раньше жила в своем особом мире, но этот мир был только внутри меня и на моих картинах. Теперь этот мир окружает меня и снаружи, мне не надо ничего изображать ни перед кем, я могу быть самой собой. Господи, неужели это правда, да разве я заслужила такое? Нет, нет, я не хочу просыпаться, я не хочу лишаться этого удивительного сна! Пусть он продолжается вечно или хотя бы еще какое-то время!

Тихий вечер, за окном накрапывает дождик, потрескивает камин. Горят свечи, тихо играет музыка, на столе в хрустальной вазе стоят белые розы.

— Анна, я хочу сделать тебе официальное предложение, — сказал Герман озабоченным голосом.

— Какое? — спросила я таким голосом, будто речь идет о каком-то деле, а сама с трудом справилась с охватившим меня волнением

Он рассмеялся, глядя на меня, и весело произнес.

— Руки и сердца! Дорогая, ты согласна стать моей женой?

— Я не думала об этом, — слукавила я.

— Забавно, — сказал он. — А о чем ты думала, встречаясь со мной?

— Не знаю... Все было как сон, я старалась не думать ни о чем, просто жила в этом сне.

— Значит, тебе твой сон нравится?

— Да! Но ты ведь пошутил сейчас?

— Почему ты так думаешь?

— Мы с тобой вместе несколько дней или целую вечность, мы ведем себя как старые добрые друзья, но ты ни разу не поцеловал меня, ты обращался со мной как с сестрой, а не как с возлюбленной! И вдруг ты предлагаешь мне стать твоей женой! Это так неожиданно!

— Знаешь, я очень серьезно отношусь к браку и не хочу сделать ошибку. Я присматривался к тебе. Ты умна, остроумна, в тебе есть искренность и целомудрие. Я не имею ввиду твое прошлое, о котором ничего не знаю и не хочу знать. Ты целомудренна в душе, ты скромна и не требовательна. Кроме того, ты очень хороша! Такой красивой девушки я не встречал раньше. Возможно, это талант придает тебе особую красоту, как ты думаешь?

— Так ты предлагаешь руку и сердце моему таланту! — рассмеялась я. — Значит, я должна с ним посоветоваться.

— Что ж, достойный ответ, — весело сказал Герман. — Надеюсь, твой талант понимает, что я умею его ценить.

— Я безумно, безумно благодарна тебе за все! Но... ты уверен, что любишь меня?! Именно меня, такую, какая я есть? Ведь ты совсем меня не знаешь!

— Я жду ответа завтра утром. — прервал меня Герман, как обычно поцеловал мне руку и проводил меня в мою спальню.

В эту ночь я никак не могла заснуть. Волнение переполняло меня. Хотела ли я стать его женой? Не знаю, это было слишком серьезно. Это меняло мою жизнь необратимо. Конечно, именно этого я хотела на самом деле в глубине душе, именно этого ждала изо дня в день, не признаваясь самой себе! И вот, наконец, дождалась. Я должна была испытывать величайшую радость, но почему-то к радости примешивалось чувство тревоги. Ведь я совсем, совсем не знаю этого человека! Я даже не знаю, кто он, чем он занимается! Я не знаю, откуда этот сказочный дом, сад, и я не смею спрашивать его об этом, точнее, боюсь спрашивать. Чего я боюсь? Не знаю... Наверное, я боюсь разрушить прекрасный сказочный мир, в котором вдруг оказалась... Или... или... Внезапно я поняла, что должна сделать. Конечно, его дружелюбная сдержанность уязвляла мое женское самолюбие. Гордость заставляла меня вести себя с ним точно также, ведь он мог подумать, что я навязываюсь, что я уже не могу жить без него! Не знаю, я, наверное, не сделала бы сама первый шаг, если бы не его недавние слова... И дело было совсем не в том, что мне хотелось выйти замуж. В сущности, для меня формальный брак не имел никакого значения, но его предложение было актом доверия, уважения и, наверное, любви. Мое самолюбие было полностью удовлетворено. Я встала с постели, накинула халат и постучала в дверь его спальни.

— Входи, — услышала я его спокойный, уверенный голос.

Я толкнула дверь. Меня окружила темнота, но вот откуда-то просочился слабый свет, в котором я с трудом видела контуры окружающих предметов.

— Я думаю, мы должны лучше узнать друг друга, — проговорила я, стараясь справиться с охватившим меня волнением.

— Прекрасная мысль, — улыбнулся он. — Я ждал, что ты поступишь именно так.

— А почему мне ничего не сказал?

— Зачем? Ты умная женщина и прекрасно все сама понимаешь. Рад, что не ошибся в тебе!

Я приблизилась к его постели и с удивлением обнаружила, что она круглая. Откинув одеяло, я быстро юркнула под него. Сильные руки обняли меня... Вдруг почему-то меня охватил страх, все поплыло куда-то...

— Ты дрожишь? — удивленно спросил он. — Что с тобой?

— Ничего... Все хорошо... Просто я давно не была с мужчиной... — пробормотала я, замирая в его объятиях. На самом деле я была влюблена без памяти, меня безумно тянуло к нему, и только это было причиной моего волнения.

Он поцеловал меня в губы, его глаза странно сверкнули в темноте... Мы прижались друг к другу и покатились по его необъятной постели. В его ласках вдруг проявилась какая-то ярость, которая и пугала и притягивала одновременно. От этой ярости меня лихорадило, и я не могла понять, что я испытываю больше в моменты близости с ним — страсть или страх...

Потом, лежа рядом с ним и немного успокоившись, я подумала, что теперь буду испытывать подобные чувства всю оставшуюся жизнь... Но кто сказал, что всю жизнь? И разве бывает что-то на всю жизнь? Что я чувствую — любовь, благодарность, покорность, возбуждение? Или все одновременно? Не знаю, не знаю... Но я, безусловно, влюблена в него, я с самого начала нахожусь в его власти, с того момента, когда он подошел ко мне на Арбате... Наверное, это судьба.

— Я не испугал тебя, Анна? — вдруг спросил Герман.

— Нет, не испугал, — тихо ответила я и, отдавая должное его проницательности, добавила со смехом, — разве что немножко.

— Знаешь, у меня ведь тоже давно не было женщин.

— Как странно. Почему? — удивилась я.

— Когда-то я был женат. Недолго.

— Вы развелись?

— Нет, она умерла. Вернее — ее убили.

— Господи, как ужасно! — воскликнула я.

— Не бери в голову. Это было давно.

— Но разве можно забыть такое?

— Я ничего не забыл, — произнес Герман мрачно. — Это изменило всю мою жизнь... С тех пор я стал другим.

Теперь я поняла, откуда была его сдержанность по отношению ко мне. А я-то принимала ее за холодность, безразличие. Какая я была дура! Ведь если бы он был ко мне равнодушен, разве привез бы меня сюда, позволил бы жить в его доме, пользоваться его вещами, пачкать красками стены и пол! Он отдал мне целую комнату под мастерскую, чтобы я могла там делать, что захочу. Я рисовала целыми днями, ела его еду, пила его вино, спала в его постели! Он был сдержан и ненавязчив, а теперь предложил мне выйти за него замуж! Значит, он любит меня. Ведь не станет такой человек, как он, предлагать девушке руку и сердце просто так! А я, господи, какая же неблагодарная!

— Не знаю, каким ты был раньше, — прошептала я, — но я узнала и полюбила тебя такого, какой ты есть... Я так счастлива...

— Надеюсь, ты говоришь это искренне и не пожалеешь о своих словах.

— Никогда!

Проснулась я утром в своей спальне. Я не помнила, как оказалась здесь. А может быть, я не уходила из нее? Просто мне приснился эротический сон?

Он вошел в комнату и положил на мою постель охапку нежно пахнущих бледных роз. Спросил.

— Как спалось?

По его голосу, его взгляду я поняла, что все было на самом деле.

— Мне приснился удивительный сон, — прошептала я, с легким кокетством поглядев на него.

— И мне, — с улыбкой ответил он. — Я хочу, чтобы нам всегда снились одинаковые сны. Так ты решила?

Я взглянула ему в глаза и вдруг меня обдало жаром, я поняла, что мой ответ предрешен. Я могу сказать только "да", у меня просто не повернется язык для другого ответа. Было в его глазах что-то такое, отчего меня снова пронзила дрожь...

— Да... — прошептала я. — Я согласна...

— Если не возражаешь, мы отпразднуем завтра вечером нашу помолвку. Я приглашу друзей, а ты присмотрись к ним. Может быть, потом набросаешь их портреты.

— Я попробую, — растерянно согласилась я.

— Вот и хорошо. Видишь ли, мне приятно жить в доме, где меня окружают лица моих друзей. И пусть будут их истинные лица, ведь ты умеешь рисовать то, что скрыто у человека внутри?

— Я рисую то, что вижу и чувствую, — сказала я. — Это само так получается, словно кто-то водит моей рукой. Но так бывает не всегда. Если такое состояние не приходит ко мне, я ничего не могу нарисовать.

— Но здесь ты рисуешь каждый день!

— Да, ты окружил меня такой красотой, здесь все так прекрасно, что я могу жить в своем сказочном мире все время, ничто не мешает мне заниматься творчеством. Именно об этом я мечтала всю жизнь, но даже представить не могла, что так когда-нибудь будет! Ты поселил меня в сказке! А теперь предлагаешь стать твоей женой. Знаешь, мне почему-то немного страшно, наша жизнь изменится, если мы станем мужем и женой!

— Чего ты боишься? — улыбнулся он, — обязательств, быта? На этот счет можешь не беспокоиться, все останется так же, как сейчас. Мне не нужна кухарка или уборщица, все это есть у меня...

— Да, но я их не разу не видела!

— Главное достоинство прислуги — оставаться незаметной, — усмехнулся он. — А теперь мне нужна верная, надежная подруга, такая, как ты...

Маша, держа под руку Фрэнка, вышла из казино. Он слегка пошатывался, но на ногах стоял твердо. Они оказались на пустынной ночной улице.

Сзади за ними на небольшом расстоянии двинулись еще четверо рокеров.

— Пусть они уйдут, — заявила Маша.

— Чего?

— Боишься остаться без охраны? — засмеялась Маша.

— А ты не боишься?

— Чего? — передразнила его Маша. — Уж не тебя ли?

На улице хлестал дождь, ветер был в лицо.

— Замерзла? — повернулся к ней Фрэнк.

— Есть немного, — ответила Маша, стуча зубами.

— Ладно, сейчас машину возьму.

— А если я с тобой не поеду? — с вызовом произнесла Маша.

— А если твоих дружков пришьют? Куда ты денешься?

Маша увидела буквально в нескольких шагах от ресторана ворота с проржавевшим замком. Фрэнк толкнул их, потом ударил по замку изо всей силы. Что-то заскрипело, заскрежетало, ворота подались.

— Подожди здесь, — сказал он и исчез в темноте.

Где-то в глубине, за забором тускло засветила лампа, рядом громко залаяла собака.

— Молчать, Кардан! — рявкнул Фрэнк.

— Эй, кто там? — прохрипел чей-то сонный голос.

— Машина нужна.

— Ты, что ль, Федька? — мелькнул вдалеке сгорбленный силуэт в кепке.

— Ну?

— Смотри, Федька, до утра машину поставь! — кричит сторож.

— Да я через час! — весело отвечает Фрэнк.

Из ворот выехал старый "БМВ". Фрэнк распахнул дверцу.

— Садись.

— Ладно, — сказала Маша, — только отпусти своих. И пусть за нами не едут!

— Да хрен с ними! — Фрэнк вырвал руку, повернулся к приятелям, сделал знак рукой.

Они молча кивнули, двинулись к своим мотоциклам, вот взревели моторы, черные тени рванули по улице и скрылись в темноте.

Маша забралась на сиденье, и они помчались по улице, выскочили на пустынную набережную.

— Куда мы едем? — спросила Маша.

— Расслабься. — Усмехнулся Фрэнк и нажал на газ.

Они выехали на шоссе, пересекли кольцевую дорогу и помчались вдоль леса все дальше и дальше от города.

— Не боишься? — спросил Фрэнк.

— Нет! Какой же русский не любит быстрой езды! — бодро произнесла Маша.

— На флэт? — Фрэнк обнял ее за плечи правой рукой.

Маша отстранилась, прижалась к спинке сиденья.

— Отвези меня домой!

— Отвезу! Говорю, расслабься!

— А ты не лапай!

— Тебе сколько лет-то?

— Восемнадцать, — соврала Маша.

— Ха! А мне двадцать восемь! Знаешь, была у меня одна девка, вроде тебя. Умница, красавица! Викой звали. В общем, поженились мы с ней. Ну, я совсем молодой был, дурак. Уехал на лето шабашить, возвращаюсь — она с мужиком, в моей постели... Она — в слезы, он мне целит пикой в ребра. Я за ствол, пальнул ему в череп. Словом, сел... Через четыре года вышел, прихожу к ней, по благородному, будто не было ничего. — в голосе Фрэнка прозвучала искренняя горечь и он замолчал.

— А что потом? — тихо спросила Маша.

— Она на иглу села.

Теперь замолчали оба. Маша достала из сумочки сигарету, закурила.

— Ты зря это, — дружелюбно сказал Фрэнк. — Не люблю курящих баб.

— Я тебе не баба! — огрызнулась Маша.

— Да кто ж ты, бля?! — он вдруг резко выкрутил руль и свернул с шоссе на проселочную дорогу.

Со всех сторон тянулся глухой, беспросветный лес. Впереди было темно, только скользящее пятно света от фар неровно металось перед машиной.

— Ты куда это? — встревоженно спросила Маша.

— Сама сказала — на флэт не хочешь. Не вибрируй. Это быстро.

— Что быстро?!

— А ты не понимаешь? — удивился Фрэнк. — Ты что, дура, или прикидываешься?

— Я не дура. Только ничего у тебя со мной не выйдет! — упрямо заявила Маша.

— Цену набиваешь? — усмехнулся Фрэнк.

— Еще чего!

Фрэнк снова резко вывернул руль, съехал с дороги прямо в лес и выключил двигатель.

— Приехали!

Кругом был лес, лес, лес, и ничего больше ни вправо, ни влево, ни назад, ни вперед.

Маша сидела неподвижно, сжалась в комок.

— Ну что, так и будем сидеть? — насмешливо спросил Фрэнк.

— Мне здесь не нравится! — возмутилась Маша, оглядываясь. — Увези меня отсюда!

— А где тебе нравится? — удивился Фрэнк, — на траве, на земле, в грязи? — он схватил Машу за плечи, сильно тряхнул и притянул к себе. — Может, ты извращенка?

— Пусти! Больно! — закричала Маша, вырываясь. — Оставь меня!

— Тогда не ломайся. Я ведь с тобой по-хорошему... — Фрэнк начал расстегивать на ней куртку, подобрался рукой к застежке на джинсах. Он дышал ей в лицо похотью и перегаром.

Маша, преодолевая отвращение, застыла в неподвижной позе, стараясь как можно лучше внутренне сосредоточиться. В этот момент она отчетливо представила Дмитрия Сергеевича, словно наяву увидела его лицо... "Я.. я люблю вас! Больше всего на свете!.. — Ты сошла с ума?.. Пройдет какое-то время, и тебе самой будет смешно вспоминать об этом! — Никогда!.. — Подожди, я отвезу тебя домой! — Не надо. Я должна побыть одна. Я сумею постоять за себя!...". Как глупо, как все глупо!

Кровь застучала в висках. Сгруппировавшись, Маша вдруг резко ударила Фрэнка коленом в подбородок, оттолкнула изо всей силы, распахнула дверцу машины и бросилась в темноту.

— Ах ты сука! — заорал Фрэнк, схватившись за лицо. Через мгновение он выскочил из машины и кинулся следом за Машей. — Надуть меня вздумала!

Она бежала наощупь, наугад, по грязи, через кусты, которые цеплялись колючими ветками за одежду. Сзади раздавалось тяжелое дыхание Фрэнка. Вот он вцепился в ее руку, она рванулась, вскрикнула от боли, споткнулась о какую-то корягу. Фрэнк повалил ее на землю, Маша закричала, стараясь оттолкнуть его. Он зажал ей ладонью рот, навалился всем телом. Но тут, изловчившись, Маша сбросила его с себя, вскочила на ноги. Он снова схватил ее, Маша, ничего не видя, из последних сил била ногами, куда попало. Он рычал в ярости, как дикий зверь. Кругом трещали сломанные кусты. Вдруг, поскользнувшись на чем-то мокром и вязком, Маша рухнула на землю и покатилась куда-то вниз, в невидный в темноте овраг, увлекая за собой Фрэнка.

С размаху ударившись головой о что-то твердое, Маша увидела на мгновение огненные круги, потом все поплыло куда-то — лес, кусты, небо, медленно по кругу проплыли звезды, потом все исчезло и наступила темнота...

...Я еду куда-то на заднем сиденье серебристого "Вольво". Машина останавливается у невзрачного заднего фасада какого-то дома. Водитель выходит, открывает дверь, произносит.

— Прошу. Идите за мной.

Мы входим в подъезд, проходим по какому-то длинному коридору и вдруг оказываемся в освещенном зале, где всюду развешана красивая одежда. К нам приближается элегантная женщина с приятной светской улыбкой. Мой спутник что-то тихо говорит ей, она понимающе кивает и произносит точно так же, как и шофер.

— Идите за мной.

Я покорно иду за ней, все больше испытывая чувство нереальности происходящего. Все как в кино. Золушка готовится к своему балу. Вот мы оказываемся в раздевалке, меня оставляют одну. Вокруг — зеркала, я смотрю на себя, на свой поношенный рабочий костюм, на растрепанные волосы. Через несколько минут рядом со мной появляются коробки, пакеты, вешалки. Приятная дама, все так же мило улыбаясь, распаковывает одно за другим, молча кладет на стол рядом со мной гору нарядной одежды. Ах, может быть, она взмахнет сейчас волшебной палочкой и все исчезнет? Но она уходит, а все остается на месте. Наверное, время еще не пришло... Потом появляется молоденькая девушка, вешает вокруг меня множество платьев и тоже уходит. У меня разбегаются глаза, потом я начинаю примерять одно за другим и не знаю, что выбрать. Мне все идет, я неплохо выгляжу и в черном, и в красном, и в голубом... Как все красиво, ярко, словно палитра с красками... Разноцветные пятна складываются в воображаемую картину... Я обязательно напишу ее... Это будет мой подарок Герману!

...Полутемный зал... Где-то негромко звучит музыка. Свет идет откуда-то сбоку, и сверху, и я сижу за столиком, покрытым темной скатертью... Я одна. Наверное, я кого-то жду. Мимо проходят люди, пестрая, разнообразно одетая публика. Экзотические прически, длинные платья и мини юбки, смокинги и джинсы, дым, плавающий в воздухе... Нет, кажется, я не одна. Рядом сидят еще несколько человек, я вижу их силуэты, но не различаю лиц... Их лица в тени. Они говорят о чем-то и смотрят на меня... Но я не слышу слов и не вижу лиц, а только чувствую на себе их взгляды, настороженные и любопытные, дружелюбные и завистливые, восторженные и ревнивые... Мужчины и женщины глядят на меня совсем по-разному, это понятно. Они еще ничего не знают и могут позволить себе проявить любопытство. Где Герман, почему оставил меня с ними одну? Один из гостей рассказывает что-то смешное, мне становится весело, я смеюсь. Но вдруг на мгновение я вижу вокруг себя вместо людей пустые оболочки, мне кажется, что это не люди, а призраки, что в их разодетых телах нет души... Я вскрикиваю. Все поворачиваются ко мне. Неужели они поняли, что я увидела? Я изображаю улыбку и говорю, схватившись за палец.

— Кольцо укололо! Бывает же такое!

Мужчины сочувственно кивают мне, женщины переглядываются. Надеюсь, они не догадались... Но боже, как трудно претворяться! Собираюсь, напрягаю все свои внутренние силы и мысленно ускользаю в тоннель...

Совсем короткая передышка... Потом я снова, уже почти спокойно, смотрю на них, стараясь запомнить каждого. Мое воображение фиксирует особое, характерное, то, что ляжет в основу будущего портрета. Ничего себе будут портретики! Думаю, даже Герман удивится! Но он ведь сам меня попросил...

Вот, наконец, появляется Герман. Он очень хорош, на нем костюм из черного бархата, шелковая белая рубашка с расстегнутым воротничком. Кажется, наконец я вспомнила его лицо!.. Да, конечно, я его нарисовала, только когда? Когда это было? Тогда, когда стояла перед мольбертом на Арбате, с этого все началось... И сегодня, в этой квартире, где я живу совсем с другим человеком, которого я люблю... Но какая связь между моей прежней и нынешней жизнью? Что происходит со временем? Почему оно летит с такой стремительной скоростью... Сколько дней, месяцев я успею прожить за эту ночь?..

Герман смотрит на меня обеспокоено, тихо спрашивает.

— Анна, что с тобой? У тебя такой вид... Ты испугалась чего-то?

— Нет, все в порядке... Просто моя дурацкая фантазия...

— Хочешь, уедем отсюда?

— Нет, не хочу. Мне хорошо здесь. Пойдем потанцуем.

Я встаю, и мы идем туда, где звучит музыка и мигают цветные прожектора. Он кладет руку мне на плечо, мы медленно движемся по залу. Я опять смотрю как бы со стороны. Мы выглядим прекрасной парой — я в длинном вечернем платье и он — высокий, сильный, мужественный, элегантный. Я смотрю на него и не могу оторвать взгляд от его лица... Он мне безумно нравится, я хочу быть с ним, хочу стать его женой, хочу, чтобы ничего не случилось... Но что-то не так... Опять я чувствую на себе взгляды тех, кто сидел за столом. Теперь они танцуют рядом с нами, две или три пары. Вдруг на мгновенье я вижу странные тени, скользящие рядом с ними... Что это? Если они призраки, то не должны отбрасывать тени. Вспышки света проносятся стремительной каруселью, в отблесках прожекторов нечеловеческие тени отплясывают свой жуткий танец... Картинка запечатлевается в памяти, я потом нарисую ее...

Мы возвращаемся к столу. Герман подвигает мне стул, а сам остается стоять.

— Шампанского! — произносит он торжественным голосом. — Итак, уважаемые дамы и господа, я собрал вас сегодня для того, чтобы объявить о своей помолвке с Анной!..

В офисе детективного агентства дым стоял коромыслом.

Выслушав рассказ Мити до конца, Джек посмотрел на него и произнес с иронией в голосе.

— Да, не ожидал от тебя! Я всегда считал главным сердцеедом Леньку... Вот уж не думал, что им окажешься ты!

— Заткнись, Джек! — взмолился Митя. — Мне и так стыдно, и рассказывать вам было стыдно! Дурак старый, мораль ей читал! А нет, чтобы в тупую башку пришло, что девчонка что-нибудь выкинет!

— Да погоди, может она ничего еще и не выкинула, просто загуляла где-то с ребятами и подружками. — Белов положил руку на плечо другу. — Не в чем ты не виноват, нечего так себя казнить!

— Святой ты что ли, Ленька? — Митя грустно посмотрел на него. — Твоя дочь, твоя жена!

— Во-первых, Наталья мне уже давно не жена, хотя формально мы еще не успели развестись. — сказал Белов. — Во-вторых, Митя, ты мой друг, а Машка — еще та штучка!

— А в-третьих, Митька, — вмешался Джек, — ты отличный сыщик, но тебе никогда, никогда в жизни не проникнуть в тайны женской психологии! Даже я, профессионал, и то иногда теряюсь под загадочным взглядом лукавых глаз! Это, скажу я тебе, посложнее любой алхимии, изотерики, кабалистики, криминалистики и прочих тайных наук! Поэтому винить тебе себя в чем бы то ни было совершенно бессмысленно! Так что сиди и не дергайся.

— Ладно, ребята, спасибо... — смущенно сказал Дмитрий. — Но что делать будем? Я все молодежные тусовки исколесил, ребят своих разослал — нигде ее нет!

Вдруг запищал пейджер, лежавший на столе перед Дмитрием. Он схватил его, но тут же разочаровано махнул рукой.

— Это мои ребята еще один район проверили...

— Да сидят у кого-нибудь дома, — сказал Белов, — обычное дело. — Думаю, не стоит так беспокоиться.

— Ты хоть друзьям ее звонил?

— Разве я всех знаю?

— А ты что думаешь, Джек? — с надеждой спросил Митя.

— Думать тут нечего, — Джек вздохнул, махнул рукой, — а, была — не была! Попробую поискать ее своими методами... Господи, прости меня, грешника! — Он расслабленно откинулся в кресле и прикрыл глаза.

Митя уставился на него и буквально через минуту спросил нетерпеливо.

— Ну что, Джек, видишь что-нибудь?

Джек не ответил. Он продолжал сидеть в неподвижной позе, положив на колени руки с сомкнутыми пальцами.

— Не отвлекай его, — прошептал Белов. — Видишь, работает человек. А мы тут разорались.

Какое-то время в агентстве стояла напряженная тишина. Митя нервно курил, повернувшись лицом к окну. Белов, стараясь сохранять внешнее спокойствие, перелистывал какой-то журнал.

— Кажется, я вижу это место... — Вдруг произнес Джек странным, отрешенным голосом. — Недалеко от кольцевой дороги... Там поляна, овраг какой-то... Только где это... Никак не пойму...

— Что с ней? — испуганно спросил Митя, резко повернувшись к нему.

— Она жива. Это точно... Кажется, я определил направление...

— Так едем?! — Митя положил в карман пейджер и ключи от машины.

Джек снова замолчал, еще на некоторое время погрузившись в медитацию, потом вздохнул с облегчением, потянулся, медленно поднялся с кресла и весело произнес.

— Все. Едем.

Маша открыла глаза и увидела над собой чуть посветлевшее небо. Звезды стали маленькими бледными точками. Она попробовала приподняться, с трудом села в липкой грязи, преодолевая ломящую боль во всем теле. Все словно в тумане. Предрассветная тишина. Со всех сторон — крутые склоны оврага, камни, кусты. Она схватилась рукой за тонкий ствол молодого деревца, растущего рядом, поднялась на ноги и увидела Фрэнка, неподвижно лежащего ничком на земле, осторожно приблизилась к нему, прислушалась. Дыхания не было слышно. Машу охватил ужас. Цепляясь за все, что попало, она полезла вверх по скользкому склону оврага. Ветка, за которую она держалась, вдруг обломилась, и Маша снова скатилась на дно. Но она уже не чувствовала боли и снова с отчаянной решимостью стала взбираться по откосу. Наконец, совершенно выбившись из сил, она ступила на ровную землю. Огляделась.

Невдалеке на небольшой поляне виднелся темный силуэт машины. Маша медленно, с трудом передвигая разбитые, изодранные до крови ноги, прошла мимо и увидела проселочную дорогу, ту самую, по которой Фрэнк привез ее в лес. Откуда-то доносился шум проезжающих машин. Вероятно, шоссе было где-то поблизости. Маша пошла прямо на этот звук и вскоре оказалась на шоссе. Сейчас, в слабом свете пасмурного утра, все выглядело не так, как ночью. Впереди, сквозь оголенные ветки деревьев, открывался огромный пустырь, за ним тускло поблескивала река, а еще дальше, угрюмо возвышаясь над берегом однотипными громадами панельных зданий отчетливо проступал сквозь туман какой-то незнакомый микрорайон.

Ободранная, грязная, Маша побрела вдоль шоссе в сторону города.

...Ночь. Мы с Германом едем вдвоем по пустынной улице, слушаем музыку.

— Куда ты хочешь поехать в свадебное путешествие? — спрашивает он, повернувшись ко мне.

— На необитаемый остров, — отвечаю я.

— А тебе не будет скучно?

— Я буду с тобой.

— Что ж, поищем необитаемый остров, — Герман обнимает меня и целует, в первый раз за все время нашего знакомства.

У меня от его поцелуя начинает кружиться голова.

Впереди горит красный светофор. Перед нами останавливаются две машины, и вдруг я вижу, как к ним подбегают несколько парней и с дикими воплями начинают колотить по машинам. Одного из водителей пытаются выволочить наружу, он отбивается, кричит. Раздается звон разбитого стекла.

— Давай развернемся, — прошу я.

— Слишком большой крюк, — отвечает Герман и очень медленно продолжает двигаться вперед. А светофор, видно, не работает, все еще горит красный. — Да и бессмысленно, сядут на хвост.

Теперь я вижу несколько мотоциклов, стоящих впереди вдоль тротуара.

— Пожалуйста, побыстрее, — умоляю я, предчувствуя недоброе.

— Ты боишься, Анна?

— Боюсь... Зачем их провоцировать?

— Ничего не бойся, дорогая! — Он снова обнимает меня правой рукой, а левой небрежно держит руль. — Обкурились ребята, вот планка и съехала.

Водителя первой машины все-таки выволокли, бросили на асфальт и начали бить. Другой с разбитым стеклом рванул на красный свет, за ним погнались трое мотоциклистов.

— Герман, давай вызовем милицию! — прошу я.

— Зачем? — усмехается он, продолжая медленно ехать прямо на толпу. — Неужели ты все еще веришь, что твоя милиция тебя бережет? Смешно, ей богу...

Озверевшая толпа рокеров, оставив на время лежащего на дороге человека, с вожделением смотрит на нас, готовясь к новой расправе. В одно мгновение они окружают нашу машину, визжат и гогочут, размахивают какими-то железяками и цепями.

— Смотри, какая курочка!

— Ну-ка, давай ее сюда! Мы ее потрахаем!

Они лезут на машину, хохочущие рожи прижимаются к стеклу. Дальше все происходит так стремительно, что я почти ничего не успеваю понять.

— Пригнись! — кричит Герман, жмет на газ и, скинув в капота двоих, пролетает на красный свет. Здоровенный парень повисает на машине. Герман резко останавливается и дает задний ход. Парень мешком падает на землю. Мы снова мчимся вперед, а несколько рокеров, взревев моторами мотоциклов, гонятся за нами. Один заезжает с боку, с моей стороны. Герман, не отпуская руля, протягивает руку, открывает окно... Я вижу блеск металла... Рядом со мной раздается выстрел. Рокер вместе с мотоциклом кубарем катится по асфальту. Снова выстрел. И наступает тишина.

Мы едем все дальше и дальше от страшного места. Больше за нами никто не гонится. Меня трясет, зубы отбивают нервную дробь.

— Успокойся, Анна, все прошло, — Герман пытается обнять меня.

Я отшатываюсь.

— Ты... ты убил их?

Герман поворачивается ко мне, взгляд у него холодный и жесткий.

— А ты хотела, чтобы они тебя трахнули?

— Зачем, зачем ты так! — Я начинаю рыдать, захлебываясь. От обиды, от страха, от того, что впервые в жизни видела, как убивают.

— Ты слишком впечатлительная, так нельзя, — говорит Герман.

Холодный липкий ужас охватывает меня. Невыносимо! В глазах темнеет. Я утыкаюсь головой в колени и дальше не помню ничего. Темнота. Стена. Лабиринт...

Я очнулась в постели. В углу моей спальни горел ночник, шторы были плотно задернуты. Я не могла понять, ночь или день за окном, не помнила, сколько времени прошло с тех пор, как я заснула.

На тумбочке рядом с кроватью лежали свежие фрукты, в вазе стояли ярко красные розы. Рядом с ними я увидела маленькую изящную шкатулочку из красивого полупрозрачного камня.

Я села, протянула руку, взяла шкатулку и вдруг почувствовала слабость и дурноту. Ночная сцена отчетливо всплыла перед моими глазами. Может быть, это был сон? Страшный дурной сон... Мне так не хотелось верить, что это была правда. Меня охватило отчаяние, слезы хлынули сами собой, я упала лицом в подушку и вдруг почувствовала, как кто-то осторожно трогает мои волосы. Я вздрогнула, повернулась. Герман сидел на краю кровати и выжидающе смотрел на меня...

Самые разные чувства овладели мной. Любовь, ненависть, надежда, отчаянье, страх — все это одновременно переполняло мою душу, и она готова была разорваться от этой адской взрывчатой смеси. Я не могла говорить, просто продолжала сидеть в дурацкой неестественной позе со шкатулкой в руках. И тогда первым заговорил Герман. Голос его звучал спокойно, даже весело, словно ничего особенного не произошло.

— Анна, ты не хочешь посмотреть, что там внутри?

Его вопрос совершенно сбил меня с толку. Буря моих переживаний, готовая вот-вот вырваться наружу, внезапно стихла, натолкнувшись на каменную стену его спокойствия. Я молча открыла шкатулку и увидела изящное кольцо с большим сверкающим бриллиантом. Он так красиво играл своими гранями, отражая в них свет лампы, что я невольно залюбовалась им.

— Это мне? — спросила я растерянно.

— Надеюсь, ты не передумала стать моей женой? — он взял мою руку и сам надел на него кольцо, потом поднес ее к губам и поцеловал. — Я все понимаю, Анна, — тихо сказал он. — У тебя богатое воображение. Могу себе представить, чего ты только не передумала за последние несколько часов!

— Нет, ты не можешь представить! — воскликнула я.

— Ты ошибаешься, — сказал он мягко. — Я был для тебя загадкой, это разжигало твое любопытство. Ты нарисовала в своем воображении множество моих портретов, непохожих один на другой. Тебя мучили сомнения, но ты не покинула мой дом. Знаешь ли ты, что каждый вечер возвращаясь сюда я не был уверен, что застану тебя в доме? Конечно, я сумел бы тебя разыскать, но дело не в этом... Сейчас я стал в твоем представлении жестоким чудовищем, этаким безжалостным монстром... — он горько усмехнулся. — Но ты не поняла самого главного... Я — тот человек, который может тебя защитишь!

Этот человек действительно поражал мое воображение, вызывал во мне все более противоречивые чувства, которые, борясь друг с другом, совершенно лишали меня сил. Я посмотрела ему в глаза и прошептала:

— Кто ты?

Он ничего не ответил, только снова молча поцеловал мою руку, потом спросил:

— Тебе понравилось кольцо?

— Да...

— Кстати, ты не забыла мою просьбу?

— Какую?

— Я хочу увидеть портреты моих друзей, написанные твоей рукой! И запомни, — в голосе его вдруг зазвучал металл, — я отвечаю за то, что делаю, всегда, чтобы ни происходило! — Он замолчал, потом посмотрел на меня потеплевшим взглядом и сказал совсем уже другим голосом. — А пока отдыхай, дорогая, сейчас принесу тебе кофе.

Он вышел, оставив меня одну со всеми моими страстями, переживаниями и сомнениями. И я подумала, что самое лучшее, что я могу сделать — это взять себя в руки и начать работать. Чистый белый лист передо мной, кисть или карандаш в моей руке поведут меня за собой и помогут расставить все на свои места. Единственное, чему я могу еще доверять — это моя интуиция, мое внутреннее зрение, которое существует столько, сколько я сознательно помню себя, существует как бы само по себе, помимо моей воли и совершает за меня неожиданные и невероятные открытия...

Моя мастерская — это светлая мансарда с большим окном. Она совершенно изолирована от всех остальных помещений в доме. Когда я поднимаюсь туда, никакие звуки не доносятся до меня. Закрыв дверь, в полной тишине, я хожу по комнате, останавливаюсь у окна, смотрю вниз. Я вижу, как Парацельс выходит из своей будки и прогуливается по саду, с достоинством подняв свою крупную красивую голову. Он похож на степного волка, свободно и независимо гуляющего на своей территории. Вдруг он задирает голову вверх и обращает взгляд к окну моей мансарды. Садится на задние лапы и издает какой-то странный звук — то ли лай, то ли вой. Мне кажется, он хочет что-то сказать мне. Я делаю ему знак рукой, он взмахивает хвостом и неторопливо уходит куда-то в глубину участка. Видимо разговор окончен. Возможно, это было просто приветствие, или что-то большее? Признание в любви и верности? Но откуда он знает, что я здесь, наверху? Ведь он смотрел снизу не просто на мое окно, а на меня! Он говорил со мной, именно говорил!

Я накалываю на мольберт чистый лист и быстро и уверенно рисую Парацельса. Он получается очень похожим на человека, хотя, вроде бы, это собака. Но глаза человечьи, взгляд тревожный, и окружает его не сад, а какой-то странный пейзаж. Ночь, отблески луны, темная дорога, красное пятно... Он остановился перед этим красным пятном и не может или не хочет переступить через него. Рядом — разбитый искореженный мотоцикл... Белые мерцающие точки над ним, словно мотыльки в лунных отблесках, ночные светлячки... И странный человеко-пес перед растекшейся лужей крови...

Я снимаю рисунок, беру другой лист. У меня возникает то самое состояние, в котором я могу рисовать, пока не свалюсь с ног. Моя мансарда наполняется разнообразными существами, которые окружают меня, но не подходят слишком близко, словно нас разделяет невидимая демаркационная линия, за которую они не смеют переступить. Я наблюдаю за ними из своего магического круга, стараясь уловить их движения, мимику, жесты. Конечно, я их знаю, они очень похожи на людей, мы еще вчера сидели вместе за одним столом, разговаривали, шутили, смеялись... Яркая, эффектная женщина с яркими алыми губами. Ее зовут Марина, она занимается каким-то бизнесом, который имеет отношение к делам Германа... Она смеется, я вижу, как улыбка обнажает вампирьи клыки... Рядом с ней — мужчина, кажется, это ее муж Альберт, странная личность, у него что-то не так с руками... Господи, да этих рук так много, что они хватают одновременно талии танцующих девушек, бокалы с разными напитками, чужие бумажники, тайком проникая в карманы... Третий персонаж — молоденький смазливый Юра, представившийся журналистом. Может быть, он и правда журналист, но у него вместо лица одно большое ухо... Оно как бы поглощает, всасывает в себя летающую в воздухе информацию. Все они продолжают свой хоровод вокруг меня, а рядом с ними кружатся тени, мохнатые тени с когтистыми лапами, завитыми хвостиками, рогами на головах... Ну и шизня! Я меняю лист за листом, торопясь запечатлеть то, что вижу вокруг себя. Ах, Герман, ты хотел видеть портреты своих друзей! Ты их увидишь! Но захочешь ли ты развесить их на стенах своего прекрасного дома? Это уж — твое дело! А вот и ты появился среди них! Ты и бледная женщина в черном платье... Ты и я... Мы танцуем, не касаясь ногами пола среди призраков, уродов, вампиров, демонов... Я хочу улететь вместе с тобой, я парю в воздухе, держа тебя за руку... Но на этой картине непонятно, подниму ли я тебя в небо, или ты уронишь меня на землю... А все вокруг наблюдают за нами и ждут, чем все закончится. Возможно, мы оба станем их добычей... Дальше — ты, я и Парацельс. Он лежит на краю обрыва и преграждает собой дорогу к пропасти. Он смотрит мудро и жестко. У него — твое лицо. А у тебя — голова собаки, ты похож на Анубиса, пришедшего из царства смерти...

Я не заметила, как в мастерскую вошел Герман. Не знаю, сколько времени он наблюдал за мной, но вдруг я почувствовала его присутствие, резко обернулась, замерла с кистью в руке, вдруг уронила кисть. Стараясь скрыть охватившее меня волнение, сказала непринужденным тоном:

— Я выполнила твою просьбу. Не знаю, правда, как ты отнесешься к ее исполнению.

Я разложила на полу изрисованные листы.

Он смотрел на них с нескрываемым удивлением.

— Ну вот, так и знала, что тебе не понравится! — воскликнула я нарочито обиженным голосом.

— Я разве сказал, что мне не нравится? Просто я хочу понять, что ты сумела увидеть в моих друзьях такого, чего не замечал я... Это очень интересно, правда...

— Тебе подсказать, где чей портрет?

— Не надо. Попробую сам догадаться. — Он задумался, потом вдруг показал пальцем на вампиршу, — это Марина?

— Правильно, — обрадовалась я, подбирая рисунок.

— Погоди, погоди, — Герман тронул меня за руку, — ничего не трогай. Я хочу видеть всех одновременно. Вот это Юра, я не ошибся?

— Нет! Но как ты догадался? Тут почти нет внешнего сходства!

— Во-первых, оно есть, видимо, это у тебя получается непроизвольно. А во-вторых, я немного знаю тебя и пытаюсь смотреть как бы твоими глазами. Ты — мое внутреннее зрение, без которого теперь просто невозможно обходиться! Если бы не ты, я бы и представить не мог, кто окружает меня на самом деле!

— Не надо преувеличивать, все, что я рисую — плоды моей фантазии, моего воображения, и совсем не значит, что люди на самом деле такие, какими их вижу я!

— Может быть... — произнес Герман задумчиво, — но интуиция у тебя потрясающая! — вдруг он повернулся ко мне и спросил, — и как же ты живешь со всем этим?

— Привыкла, — ответила я. — У меня это с детства, всякие картинки перед глазами, ночные кошмары, цветные сны, то есть шизня эта... Ужасно было, пока не взяла в руки карандаш и краски. А тут как бы сразу поняла, что надо делать... Вот и рисую, как сумасшедшая... А ты... как же ты живешь со мной?

— Думаю, тоже привыкну, — улыбнулся Герман.

Я решила, что сейчас вполне подходящий момент, чтобы задать вопрос, который давно меня беспокоил.

— Послушай, Герман, а почему ты никуда не отпускаешь меня одну? — начала я без всякого вступления.

— Интересный вопрос... Разве я держу тебя взаперти?

— А разве нет?

— Что за чушь! Я просто не думал, что тебе чего-то не хватает. Ты сама говорила, что живешь в замечательной сказке, что всю жизнь мечтала заниматься творчеством. Я сделал все, чтобы твоя мечта, наконец, сбылась. Если ты хочешь куда-нибудь поехать, Виктор отвезет тебя.

— Я хочу повидаться с друзьями, с моими друзьями, — сказала я решительно.

Герман посмотрел на меня. В его взгляде было недоумение.

— Я думал, ты самодостаточная личность, — произнес он наконец.

— А что, самодостаточная личность не может иметь друзей?

— Конечно, может... Но я не думал, что мое общество надоест тебе так быстро...

— Твое общество?! Но я не вижу тебя целыми днями! Ты уезжаешь рано утром, появляешься поздно вечером, даже ночью, а я все время одна! — распалялась я все больше. — В конце концов, не могу я только рисовать целыми днями!

— А чего ты хочешь? — спросил Герман изменившимся холодным тоном.

— Я хочу нормальной жизни, общения, в конце концов, я сама — не картина в золотой раме, которая должна все время висеть на стене в одном и том же месте! Я — не деталь интерьера твоего роскошного дома!

Герман молча посмотрел на меня, его лицо искривилось в неприятной усмешке, и, выдержав небольшую паузу, он произнес усталым, раздраженным голосом.

— Ну, не ожидал... Я думал, что встретил богиню, а ты, оказывается, банальная баба! Делать тебе нечего? Так пойди, обед приготовь, посуду помой, ковры почисти!

Я онемела от обиды — на Германа, на глупую ситуацию и больше всего на самою себя.. В конце концов, я сама затеяла этот дурацкий разговор и получила по заслугам. Зачем я устроила этот скандал? Вся моя агрессивность мгновенно исчезла и, не удержавшись, я вдруг отчаянно разрыдалась. Я знала прекрасно, что большинство мужчин не переносят женских слез, и, скорее всего, моя истерика вызовет у Германа еще большее раздражение. Но мне уже было все равно, что будет дальше, остановиться я не могла, бросилась к двери и пробормотала сквозь слезы.

— Я... я уйду, прямо сейчас... и закончим на этом!

Сейчас он крикнет — ну и катись! Ну и пусть! Сказка закончилась, я сама виновата, что не сумела ее сохранить!

Вдруг я почувствовала, как его руки крепко сжали мои плечи. Он развернул меня к себе лицом, чуть касаясь моих глаз белоснежным платком вытер слезы, и поцеловал с такой нежностью и страстью, что у меня замерло сердце.

— С ума ты сошла! Никуда, никогда тебя не отпущу! Аннушка, милая, прости меня... Я был не прав...

— Это я была не права... — прошептала я, уткнувшись ему в плечо.

Он подхватил меня на руки и понес к двери. Спустился со мной по лестнице, потом как ребенка уложил в постель. Аккуратно, с каким-то особым целомудрием снял с меня одежду, сложил рядом на тумбочку, сел на край кровати, ласково погладил по лицу, приговаривая.

— Ну, успокоилась? Вот и хорошо... Ты ведь не уйдешь от меня?

— Нет... — сказала я, улыбнувшись сквозь слезы. — Все в порядке. Сама не знаю, что на меня нашло...

— Это вполне естественно, ты живой человек. — сказал Герман. — С кем ты хотела встретиться? С уличными художниками?

— Конечно... Они и есть мои друзья, мы учились вместе, голодали вместе, в холод, в дождь и снег на этих вернисажах дурацких рядом стояли...

— Ну, и как ты теперь придешь к ним? Выйдешь из "Мерседеса" милостыню подавать? Или специально в старье оденешься? Как они на тебя смотреть будут? У тебя жизнь изменилась, а у них — нет.

Меня поразила логика его рассуждения. Действительно, все было не так просто, а мне это даже не пришло в голову. Я поддалась какому-то дурацкому порыву, устроила скандал и даже не подумала о том, как встречусь с Ромкой после своего таинственного исчезновения, как объясню ему все, что со мной произошло? Да и зачем встречаться, чтобы снова исчезнуть? Я ведь не хочу возвращаться туда... Не хочу не потому, что боюсь снова оказаться на улице, в общаге, в нищете, а потому, что люблю Германа. Но разве Ромка поверит? Нет, вряд ли, скорее всего, он просто начнет презирать меня за то, что я променяла свое творчество на красивую сытую жизнь... Как объяснить ему, что у меня есть и творчество, и любовь, и только ради этого я осталась здесь... Разве интересуют меня богатство и роскошь? А разве нет? Что ж я лукавлю сама с собой, я вовсе не бесплотное романтическое существо, каким представляет меня Ромка! Мне нравится спать в удобной чистой постели, носить красивую одежду, ездить на дорогой иномарке, и это — такая же реальность, как и моя любовь к Герману, и мое творчество! И разве я изменила себе, уйдя из тараканьей общаги с единственным общим душем на два этажа?

— Наверное, ты прав... — тихо сказала я.

— Потерпи немного. Встретишься с друзьями... — Герман придвинулся ближе, положил мою голову себе на колени и спросил, глядя мне в глаза. — Хочешь, прямо завтра поженимся?

— Завтра? — удивилась я.

— А почему нет? Ты согласна?

Я молча кивнула.

— Надеюсь, до утра не передумаешь?

Он смотрел на меня и взгляд у него был такой, какого я никогда раньше не видела, какой-то отчаянный и беззащитный.

— Анна,.. я люблю тебя, — прошептал он, глядя мне в глаза. — Я люблю в тебе все — твою красоту, женственность, твое безумие, твой талант, твою душу, твое тело... Ты для меня — все!

Он обнял меня и стал целовать в шею, в губы, и меня охватила дрожь, сладкая и мучительная.

— Не оставляй меня никогда!.. — бормотал он, продолжая целовать меня.

Голова пошла кругом. Непреодолимое влечение друг к другу затмевало все вокруг, это была страсть, безумие какое-то. Через минуту мы оказались рядом в моей постели и провели в ней, кажется, целую вечность... Потом я почему-то плакала у него на груди... Он гладил мои волосы, руки, снова и снова целовал меня... Мое сердце готово было разорваться в любой момент... Наверное, это и была любовь, о которой столько написано и сказано, но о которой все равно никогда невозможно рассказать все до конца...

В середине ночи меня разбудил какой-то странный шум. Я открыла глаза и увидела, как Герман, уже одетый, выходит из комнаты.

— Что случилось? — испуганно спросила я его.

Он обернулся, на его лице, как обычно, было выражение спокойной сдержанности. Он сказал.

— Я скоро вернусь. Прошу тебя, Анна, оставайся в доме, чтобы ни случилось!

Я вскочила с постели, не понимая, что происходит. За окном на фоне черного неба вспыхивали отсветы пламени. Внизу раздавались какие-то крики, грозное рычание Парацельса, переходящее в тревожно-тоскливый вой. Неужели пожар? Но тогда почему я должна оставаться в доме? Из окна спальни было видно только странные отблески огня, темный участок леса, черное небо, усеянное звездами.

Я выбежала из спальни, поднялась в мастерскую, осторожно открыла окно и, стараясь оставаться в тени, стала глядеть вниз. Сверху, из окна мансарды я увидела полностью всю картину происходящего. Наш участок окружили мотоциклисты. Они орали, лезли через забор, швыряли горящие факелы. Неужели Герман оказался так беспечен, что не предусмотрел последствий своего недавнего поступка? Конечно, эти парни сумели выследить нас и теперь приехали отомстить. Их было множество, казалось, черная туча, извергающая огонь, наступала со всех сторон. К воротам, свирепо рыча, рвался Парацельс. Вот Герман спустился с крыльца, позвал Парацельса. Пес сразу затих, подбежал к хозяину и они вместе пошли навстречу рокерам, штурмовавшим их крепость. Но на что он рассчитывал? Силы были явно не равны. Его могут убить в любой момент! Сейчас они разобьют замок, взломают ворота... Я была поражена смелостью Германа, а сама страшно испугалась за него. Неужели такой человек, как он, готов так бессмысленно, бесшабашно пожертвовать своей жизнью? Я даже не подумала тогда о том, что будет со мной...

Но через минуту я поняла, что недооценила его. Вдруг из темноты, словно ночные призраки, возникли почти бесшумно несколько машин. Ярко вспыхнули фары, осветив все вокруг, словно огромную театральную сцену. Теперь за спинами рокеров образовалось второе кольцо, и сразу наступила тишина.

Откуда-то на территории участка появились люди, которых я раньше не видела. Они быстро, энергично и деловито тушили огонь, охвативший ближайшие к ограде деревья. Больше ни на что они не обращали внимания, словно все остальное вообще их не касалось.

В тишине прозвучал уверенный голос Германа.

— Ну, кто здесь главный?

— Я, — прозвучало из темноты.

— Заходи. Поговорим. — сказал Герман.

Медленно, беззвучно раздвинулась калитка рядом с воротами.

Здоровенный парень в черной рокерской куртке вошел в нее, направился к Герману.

— Ты убил моего друга!

— Он был не прав, — ответил Герман спокойно. — Или ты не согласен?

Парень подошел еще ближе. Теперь они стояли вплотную друг перед другом и говорили очень тихо, я не могла разобрать почти ничего, только какие-то малопонятные обрывки слов и фраз доносились до меня. Как ни странно, мне в этот момент совсем не было страшно. Я не думала тогда о том, с кем собираюсь связать свою жизнь, свою судьбу. Вероятно, мой выбор был уже сделан, все было предрешено помимо моей воли, и мне оставалось только все дальше вживаться в новую, непривычную роль подруги умного, всемогущего человека, очень опасного для всех, кроме меня. Пожалуй, именно это я чувствовала, продолжая стоять у окна в ожидании развязки жуткого спектакля, хотя мне уже было ясно, что этот раунд выиграл Герман, и, наверное, он вообще победит кого угодно в любой игре.

Потрясающее зрелище, происходившее на моих глазах, внезапно закончилось. Взревели моторы мотоциклов, машины притушили фары. Лавина рокеров двинулась к шоссе и понеслась в даль. Машины развернулись и медленно, одна за другой, исчезли из виду. Не прозвучало ни одного выстрела, не пролилось ни капли крови. Пожар на участке был потушен, и все погрузилось в темноту.

Дверь в мастерскую распахнулась, Герман вбежал в нее.

— Ты здесь, Анна? Слава богу! С тобой все в порядке? — сказал он озабоченным голосом.

— А с тобой? — спросила я, подойдя к нему и вглядываясь в его лицо.

— Я не такой впечатлительный, как ты, — усмехнулся он.

— А я испугалась за тебя!

— За меня? Да что ты, дорогая моя! — Он обнял меня, погладил по волосам, поцеловал. — Обычная разборка, ничего особенного. Как видишь, все закончилось мирно.

— Я боялась, что все поубивают друг друга, я так не хотела этого...

— Знаю, — сказал Герман. — Я сделал все это ради тебя, чтобы не травмировать твою чувствительную душу. Никаких перестрелок, все живы, все на своих местах. Надеюсь, на этот раз ты довольна?

— Спасибо... — прошептала я.

— Но какое грандиозное шоу! — воскликнул Герман.

— Да, такого я не видела никогда в жизни! Только в кино!

— Ладно, пойдем спать, — он взял меня за руку и медленно повел за собой к двери. — Ты не против?

— Нет, не против, только не знаю, смогу ли я заснуть...

— Хочешь, я расскажу тебе сказку?

— А ты умеешь? — удивилась я.

— Никогда не пробовал, — Герман улыбнулся, и только сейчас я заметила, что у него очень утомленный вид.

— Может быть, отложим сказку до следующего раза, если ты устал? — предложила я.

— Я не знаю, когда будет другой раз... — тихо произнес он.

Эта фраза прозвучала как-то странно и загадочно, и меня снова охватило беспокойство. И еще я подумала — вдруг он решил, наконец, рассказать мне что-то о себе! Сама я никогда не приставала к нему с расспросами, поняв раз и навсегда, что я только испорчу отношения с ним. Сейчас, возможно, мне выпадал шанс услышать что-то интересное...

— Герман, я готова слушать тебя хоть целые сутки! — воскликнула я.

— Тогда ложись в постель и жди. Я скоро... — он довел меня до двери моей спальни и, поцеловав мне руку, исчез в лабиринте...

Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как он поцеловал мне руку у двери в спальню... Возможно, он просто заснул от усталости, так и не зайдя ко мне?

Я встала, заглянула в его спальню, но там было пусто. На несмятой постели лежала записка. Четким, уверенным почерком было написано: "Анна, я люблю тебя!". Больше ничего.

Я взяла записку, вернулась к себе в комнату, села на постель и стала вглядываться в написанные Германом слова, словно в них был еще какой-то особый, тайный смысл. Внезапно мне пришло в голову, что его любовь ко мне — это и есть та самая сказка, которую он хотел мне рассказать! Или, может быть, он собирался поведать мне историю о заколдаванном принце, который должен скрывать от всех свое прошлое, пока не женится на прекрасной, доброй и бедной девушке?... С этой бредовой мыслью я заснула...

...Утром я получила на пейджере сообщение от Германа: "Виктор приедет за тобой к двум часам. Целую. Люблю. Жду".

Неужели, действительно, он решил жениться на мне прямо сегодня? Я не была в этом уверена, но на всякий случай приготовила светлое платье, которое мне особенно шло и очень нравилось Герману, повертелась перед зеркалом в поисках подходящего стиля прически, надела подаренное Германом кольцо, положила в сумочку паспорт и, ожидая новых невероятных приключений, без пяти два спустилась вниз.

Пройдя через сад я увидела у ворот белый мерседес, который использовался в особо важных случаях, рядом с ним прогуливался Виктор. На этот раз он был в строгом костюме, в рубашке с галстуком, и от его облика исходила торжественная монументальность. Я подумала, что возможно и вправду стану сегодня замужней дамой, это развеселило меня и я крикнула бодрым голосом.

— Привет!

— Добрый день, Анна, — ответил он вежливо. — Ты готова?

— Как видишь! — Я засмеялась, кружась в своем нарядном платье. Кольцо сверкало на пальце, отражая солнечные блики. Я протянула руку, показывая его Виктору. — Посмотри, какое красивое!

— Да, — произнес он со сдержанным пафосом, — это подарок, достойный тебя!

Я улыбнулась. Виктор, всегда такой молчаливый, исполнительный, впервые за все время нашего знакомства произнес фразу, не предусмотренную регламентом! Возможно, он был совсем не глуп. Мне вдруг захотелось расшевелить его, разговорить, и когда он почтительно распахнул передо мной заднюю дверцу машины, я заявила капризным тоном.

— Я хочу сесть вперед!

— Это твое право, Анна, — он обошел машину, таким же отработанным жестом открыл переднюю дверь. — Просто сзади безопаснее.

— Я думаю, с тобой везде безопасно, — сказала я весело, усаживаясь на переднее сиденье.

Возможно, мой игривый тон, мое странное поведение немного шокировали его. Он не привык превышать свои полномочия, единственной вольностью, которая ему дозволялась, было обращение ко мне на ты. Этим Герман как бы старался подчеркнуть мою молодость и свою демократичность.

Вдруг я почувствовала на себе взгляд Виктора, это длилось какое-то мгновение, но я успела заметить, как изменилось его непроницаемое лицо, в глазах промелькнули растерянность, смущение, кажется, он хотел сказать что-то, но промолчал.

За те несколько раз, что он отвозил меня куда-то, он не позволил себе не только лишнего слова или жеста, но даже прямого взгляда, всегда говорил, опустив глаза. Я не придавала этому никакого значения, а сейчас вдруг почувствовала едва уловимую скрытую нежность... Интересно, а он догадался, что я это заметила? Впрочем, это не имеет никакого значения, просто интересно, как вдруг в какие-то доли секунды раскрывается человек.

Внезапно, впервые за все время нашего знакомства, я увидела в нем совсем другого человека, у которого, наверное, есть свой внутренний мир, скрытый за оболочкой молчаливого пунктуального робота, никогда не переходящего через границы, однажды очерченные его хозяином. Какой он на самом деле, этот верный, преданный, немногословный человек? Очень скрытный? Наверное, ему есть, что скрывать... Неужели я ему не безразлична? Если это так, он прекрасно владеет собой. Я мысленно стала рисовать его портрет...

Все мои дальнейшие попытки разговорить его в дороге не привели ни к чему. Он снова ушел в свой металлический панцирь какого-то зеленоватого цвета, а взгляд не выражал больше ничего, словно я сидела рядом с манекеном или статуей. Правда, я успела отметить для себя, в тот момент, когда ожили внезапно его глаза, что он довольно молод и недурен собой... В общем. когда мы подъехали к зданию ЗАГСа, его портрет, созданный в моем воображении, был уже готов, осталось только перенести его на бумагу.

Выйдя из машины, Виктор почтительно подал мне руку, а Герман с огромным букетом роз уже шел мне навстречу. Ах, как он был хорош в этом новом серебристом костюме, с этим роскошным букетом, с ослепительной улыбкой!

Я протянула ему руку с кольцом, он поцеловал ее, потом вдруг спросил обеспокоенным голосом.

— Анна, ты хорошо себя чувствуешь?

— Прекрасно! А что?

— Ты никогда не ездила спереди. Я подумал, может быть, тебя стало укачивать?

— Нет, просто мне хотелось смотреть в окно на дорогу, видеть, что впереди, запоминать...

— А потом рисовать свои картинки?

— Конечно. А ты испугался, что меня укачивает, тошнит, не дай бог? — Я засмеялась, — не бойся, я не беременна.

— Почему ты думаешь, что я должен бояться этого? — Герман как-то странно посмотрел на меня.

— Просто потому, что ты мужчина, а все мужчины этого боятся!

— У тебя сегодня странное настроение, — сказал Герман сухо.

— Ничего странного! Мне весело, я счастлива!

— Ну хорошо, идем.

Он подал мне руку, повел по ступенькам вверх, распахнул дверь, и мы вошли в просторное фойе. Всюду были цветы — в вазах, корзинах, в чьих-то руках, а из зала доносились звуки торжественной музыки...

...Очнулась Анна от телефонного звонка. С трудом придя в себя, не зная, сколько она пролежала так, уткнувшись в подушку и заново проживая собственную жизнь, подняла трубку.

— Алло!

После недолгой паузы женский голос произнес.

— Мне нужен Леонид... Я не ошиблась номером?

— Вы не ошиблись, но его сейчас нет, — ответила Анна, растерянно оглядывая комнату.

— А когда он будет?

— Не знаю... — отозвалась Анна.

— Интересно, — произнесла женщина, — а с кем я говорю?

Анна молчала.

— Так кто же вы? — настаивала женщина.

— Я... я... — голос Анны сорвался, она чуть не уронила трубку.

— Что ж, видно вы не хотите себя называть, — женщина странно усмехнулась. — Но уж будьте так любезны, передайте Леониду, что звонила Ирина.

— Я передам... — прошептала Анна.

— Кстати, как вам мое платье? Надеюсь, подошло?

Анна не успела больше ничего сказать. В трубке раздались короткие гудки. Они звучали назойливо, громко. Анна нашла, наконец, нужную кнопку, заткнула телефон. Поглядела в окно. Там, в слабых сумерках, проезжали редкие машины с включенными фарами. Возможно, был поздний вечер, или, наоборот очень раннее утро. Никаких часов в доме она не нашла, кроме старого будильника, который давно стоял. Да пожалуй, сейчас время уже не имело значения. Кажется, за один день или ночь она заново прожила несколько месяцев своей прежней жизни. И это был не сон, она уже не сомневалась теперь, что все это произошло с ней на самом деле. Но что же было дальше? Что случилось потом? Этот дурацкий телефонный звонок оборвал живую нить воспоминаний, вернул ее из прошлого в настоящее, но теперь она уже ни в чем не была уверена. Если все, что она вспомнила сейчас, было в действительности, то где Герман, почему они расстались, почему она оказалась в этой квартире с совершенно другим человеком? И был ли этот человек на самом деле, или вся ее странная история с Леонидом Беловым — всего лишь игра собственного воспаленного воображения? Но тогда почему, почему она здесь? Ведь это — его квартира! А женщина, которая звонила несколько минут назад — кто она, его любовница или жена? Платье... Господи, он привез это платье, взяв его у другой женщины! А где он сам? Может быть, поехал к ней, или к другой... Как все глупо, нелепо, отвратительно! И эта дурацкая амнезия, отчего же она случилась? Все перемешалось, перепуталось, правда, я многое успела вспомнить... Нет, теперь надо вспомнить все, я должна пройти по этому лабиринту до конца, найти заветную дверь и подобрать к ней ключ! Господи, на чем я остановилась?

...Герман ведет меня туда, где звучит торжественная музыка... Нам говорят какие-то слова... Он надевает мне на палец обручальное кольцо... Кольцо, но где же кольцо? На моей руке было обручальное кольцо! Я его потеряла? Когда и где?

...Уютный, красивый зал... Тихая, приятная музыка... Длинный банкетный стол... Где это? В нашем доме? Нет, место совсем другое... Вокруг — знакомые лица... Это те же люди, которые были на нашей помолвке, в основном — деловые партнеры Германа. Кажется, я с ними знакома достаточно близко, хотя толком не знаю, чем они занимаются. Я до сих пор не знаю даже, чем занимается сам Герман, но, в конце концов, какое это имеет значение? Важно, что он любит меня, что я стала его женой и безумно счастлива...

Его друзья и партнеры поздравляют нас, произносят торжественные тосты...

...После свадьбы мы уехали на Канарские острова. Две недели на огромной вилле, на берегу моря, среди экзотических деревьев и цветов... Моя сказка продолжалась, и теперь я была уже почти уверена, что она не кончится никогда. Но однажды кто-то позвонил Герману из Москвы. Герман ушел с трубкой в соседнюю комнату, долго говорил по телефону, вернулся с озабоченным лицом и сказал.

— К сожалению, мне срочно надо вернуться! Я закажу билеты на завтра.

— Что-нибудь случилось? — огорченно спросила я.

— Ничего особенного, просто дела требуют моего присутствия.

Я не стала приставать к нему с дальнейшими расспросами, так как знала, что это бесполезно. Он все равно ничего мне не расскажет, к этому я уже привыкла. Но известие о нашем возвращении, конечно, огорчило меня. Мы собирались пробыть здесь не меньше месяца!

Я молча стала укладывать чемодан. Герман подошел ко мне, обнял, поцеловал и сказал, стараясь придать своему голосу веселую интонацию.

— Не расстраивайся, Анна, мы еще приедем сюда!

— Да, наверное... Ведь у нас с тобой вся жизнь впереди... — сказала я, поглядев на него. — Правда?

— Конечно, — ответил он, повернувшись к окну и думая о чем-то своем. Надо сказать, что вид у него был совсем не веселый.

Тогда я не придала этому особого значения, но позже не раз вспоминала этот странный телефонный звонок, изменившееся лицо Германа, на которое словно упала незримая тень.

На другой день мы вернулись в Москву. После южного солнца и лазурного моря было неприятно окунуться в промозглую и сырую московскую осень. Виктор встретил нас в аэропорту на темно-сером "Мерседесе", заменившим привычное "Вольво". Когда мы проезжали через центр, Герман что-то тихо сказал Виктору, тот остановил машину.

— Возможно, сегодня я вернусь поздно, не жди меня к ужину, — Герман поцеловал мне руку и вышел.

Всю оставшуюся дорогу мы с Виктором ехали молча. Он ни разу не повернул голову в мою сторону, не произнес ни слова, словно между нами и не было никогда более теплых, почти дружеских отношений. Возможно, он раскаялся в однажды допущенной слабости и теперь старался исправить ошибку, снова превратившись в исполнительный робот.

Примерно через час я была уже в нашем загородном особняке. Виктор отнес в дом чемоданы, почтительно попрощался со мной и уехал.

Так и не дождавшись Германа, я заснула довольно быстро. Внезапные сборы, переезды, перелет немного утомили меня. Кажется, тогда мне приснился какой-то дурацкий сон, где я сама была действующим лицом компьютерной игры. Я бродила по каким-то извивающимся коридорам, проходила через разноцветные двери, блуждала по странным, заброшенным комнатам... Везде было пусто, но какое-то тревожное ощущение подстерегающей меня опасности все возрастало... В конце концов, я окончательно заблудилась, метаясь от двери к двери... И вдруг, за одной из них открылся длинный тоннель, в конце которого слабо мерцал свет. Я шагнула туда, оттолкнулась ногами от серого бетона и полетела... Сначала совсем низко, чуть не касаясь ногами пола, потом постепенно стала набирать и летела теперь почти под самым потолком. Свет был все ближе, все ярче, я двигалась ему навстречу, кажется, там была улица, люди, машины, деревья... Вот, уже совсем близко, конец тоннеля, я рванулась туда и ударилась головой в стену...

Проснулась я с головной болью, словно ударилась обо что-то не во сне, а наяву. Германа в доме не было. Наверное он, как обычно, уехал очень рано. Или вообще не приезжал? Постель аккуратно застелена, никакой записки... Такое было впервые за все время нашей совместной жизни, это немного встревожило меня. Я вернулась в свою спальню, долго валялась в постели, читала какую-то книгу, потом спустилась вниз и включила телевизор, чтобы как-то отвлечься от неприятных мыслей и скверного состояния. Несколько раз переключила каналы, везде была какая-то ерунда. Тогда я решила посмотреть новости, уж не помню сейчас, по какой программе... В это время как раз шла криминальная хроника. Вдруг перед глазами появилась искореженная взрывом машина, рядом с ней лежал труп человека... Когда его лицо показали более крупным планом, я с ужасом узнала в нем Альберта, мужа Марины. Это зрелище настолько потрясло меня, что я пропустила мимо ушей почти всю информацию, которую говорил диктор. Только последняя фраза, ставшая типичной в подобных репортажах, донеслась до моего сознания: "Следственные органы предполагают, что это заказное убийство, совершенное в результате выяснения отношений между преступными группировками".

Я знала этого человека, даже нарисовала по просьбе Германа его портрет. Конечно, этот Альберт был не слишком приятным человеком и, вполне возможно, он имел отношение к каким-то преступным делам, но как бы там ни было, его страшная гибель оставила в моей душе тягостное ощущение. И не только потому, что мне было жаль этого человека. Внезапно, наверное впервые за все эти месяцы, я почувствовала страх за Германа. Если убивают его партнеров, то когда-нибудь могут убить и его! Конечно, я надеялась, что то, чем занимается он, не имеет отношения к криминалу. Но ведь я ничего не знаю о нем, кроме того, что он умен, образован, выдержан, обаятелен и богат. О его делах мне совершенно ничего не известно! Господи, если с ним что-нибудь случится, я этого просто не вынесу! Я его безумно люблю, хочу прожить с ним долгую счастливую жизнь! Хоть бы он был осторожен, хоть бы с ним ничего не случилось!

Весь день я не находила себе места, слонялась по дому, заходила в мастерскую, брала в руки то карандаш, то кисть, но от волнения ничего толком нарисовать не могла. Я смотрела в окно, за которым давно наступила темнота, ждала Германа и молила Бога, чтобы он скорее вернулся. Мой пейджер упорно молчал.

Вечером, когда он наконец вернулся, я бросилась к нему, прижалась головой к его груди, словно мы не виделись целую вечность.

— Что с тобой, Анна? Ты чем-то взволнована? — спросил он удивленно, словно у меня не могло быть никакого повода для волнения.

— Я смотрела хронику... утром... Это так ужасно! Ты знаешь? — сбивчиво произнесла я.

— Да, мне очень жаль Альберта, — ответил Герман спокойно. — Но почему ты так разволновалась?

— Я испугалась за тебя... — прошептала я. — Он был твой приятель, партнер... Если с ним такое случилось... Ведь я ничего, ничего о тебе не знаю!

— Ты знаешь обо мне самое главное, — Герман улыбнулся, — я люблю тебя! И поэтому со мной никогда ничего не случится! В этом ты можешь быть уверена.

— Господи, я хочу, чтобы это было действительно так! — я обняла его, спрятала голову у него на груди.

Он усадил меня к себе на колени и сказал.

— Так и будет.

Какое-то время мы молча сидели так, прижавшись друг к другу, а потом прямо в гостинной, на диване стали заниматься любовью. Это придавало особую остроту ощущениям, словно мы тайные любовники, а не муж и жена.

Весь следующий день я рисовала, как одержимая. Я делала эскизы к давно задуманной картине, которую хотела назвать "Лабиринт". Это слово стало для меня очень много значащим символом. Лабиринт — это человеческая судьба, это сложный путь людей друг к другу через непреодолимые препятствия... это моя безумная фантазия, моя невероятная встреча с Германом, наши странные и совсем не однозначные отношения. В общем, это все.

Что касается наших отношений, в них действительно была определенная странность. Наша жизнь протекала как бы вообще вне быта, и поэтому ее трудно было назвать семейной. Каждый из нас жил своей особой жизнью, совершенно независящей от другого. Моей особой жизнью было мое творчество, фантазии, сны, и как бы Герман ни старался, он все равно не смог бы проникнуть до конца в этот мой мир. В свою очередь, он проводил большую часть времени в каких-то недоступных мне деловых сферах, и вообще не считал нужным посвящать меня даже частично в эту сторону своей жизни. Но когда мы оказывались вместе, мы буквально не могли оторваться друг от друга. Все держалась на сильном взаимном влечении, причем нас обоих страшно тянуло друг к другу не только физически, но и на каком-то ином, более сложном уровне. Это было магнетическое притяжение, существовавшее помимо нашей воли, нашего сознания. В наших отношениях соединялись свобода выбора и рок... Не знаю, можно ли это назвать любовью, да и вообще не берусь судить о том, что такое любовь. Знаю другое... Наша близость, секс, общение порождали во мне вдохновение, стимулировали мое творчество.

Герман и я должны были стать центральными фигурами задуманной картины. Кроме нас в ней я предполагала разместить еще много различных персонажей, и тех, с кем приходилось встречаться в нынешней моей жизни, и тех, кто остался в прошлом. Где-то на окраине лабиринта бродил Ромка, который, наверное, отчаялся когда-либо меня увидеть... Моя мать, которую я не видела уже несколько лет... Виктор, словно высеченный из камня... Марина в трауре, красное с черным... Где-то неподалеку в потемках блуждает душа ее убитого мужа Альберта... Парацельс, он же Анубис, человек с головой собаки или — собака с телом человека...

Работать было трудно, возможно, я задумала слишком грандиозное, сложное и многоплановое полотно, но отступаться я не собиралась. Мне казалось, что только дописав ее до конца я смогу понять, как соотносятся в мире люди, природа, любовь, секс, бог, магия, космос, душа, фантазия, сны и множество других вещей, которые не имеют названия...

Работа над картиной настолько увлекла меня, что я почти ничего не замечала вокруг. Герман возвращался домой поздно, усталый, нервный, и, не смотря на его сдержанность, это невозможно было не заметить. Я старалась успокоить его, в выходные мы иногда вдвоем уезжали в лес, оставляя на дороге машину бродили по заснеженным полянам. Я показывала ему деревья, похожие на сгорбленных великанов, кусты, напоминающие сплетенные человеческие руки, в общем, отвлекала его от утомительных дел и неприятных мыслей, пытаясь хоть немного вовлечь в свой собственный мир. Он охотно слушал меня, но с каждым днем становился все более мрачным и замкнутым. Мое беспокойство росло, но каждый раз, когда я говорила, что ему необходимо отдохнуть, сменить обстановку, он отмахивался, вымученно шутил, и все возвращалось на круги своя.

По утрам, оставаясь в доме одна, я почти каждый день смотрела телевизионные новости, и всякий раз, не обнаружив в криминальной хронике кого-либо из знакомых, облегченно вздыхала. В то же время я тайно надеялась когда-нибудь увидеть на экране Германа, ведь он, безусловно, был очень влиятельным и богатым человеком. Но он никогда, даже мельком, не показывался на экране, по радио ни разу не сказали о нем ни слова, в газетах не писали... Видимо, такова была его политика, стратегия — оставаться в тени и при этом управлять делами, людьми, над которыми, вероятно, он обладал достаточной властью. Но по каким-то своим соображениям он не желал демонстрировать публично эту свою власть... Что ж, это его дело, а мне пора заниматься своим.

Работала я по много часов подряд почти не выходя из мастерской. За несколько месяцев я сделала столько рисунков, эскизов, картин, сколько мне не удавалось за всю мою прежнюю жизнь. Мне казалось, что за последнее время я вышла в своем профессиональном мастерстве на достаточно высокий уровень и все чаще у меня стало возникать желание кому-нибудь показать свои работы. Конечно, в первую очередь я думала о Ромке, но как встретиться с ним? Конечно, его почти всегда можно найти на Арбате, но пригласить его сюда наверняка не разрешит Герман... А вдруг он теперь не бывает там, а рисует где-то в другом месте? Может быть, в его жизни тоже что-то изменилось, а я ничего об этом не знаю... Как тогда я его найду? От этой мысли мне стало немного грустно, мы ведь были близкими друзьями...

Ромка в эту ночь не мог заснуть. Он сидел на полу в своей маленькой комнатушке на окраине города и смотрел на портрет Анны. С тех пор, как она исчезла из его жизни, прошло уже больше года... Мог ли он представить в тот роковой апрелский день, что видит ее в последний раз?.. В первые дни после того, как ее увел с Арбата таинственный незнакомец, Ромка злился, страдал от обиды и ревности. Но время шло, а Анна не появлялась. Тогда он забеспокоился не на шутку и стал разыскивать ее. Куда он только ни обращался — в бюро несчастных случаев, в больницы, морги, и каждый раз ждал ответа с волнением и страхом. Но Анны не было нигде. Однажды он решился даже пойти в милицию, но там его страстную исповедь никто всерьез не воспринял. Заявление о розыске мог подать только близкой родственник. А кто он был Анне? В сущности, никто... Да и знал он о ней не так уж много. Родители ее давно разошлись, мать жила где-то в другом городе. Милиционер резонно предположил, что она к своей матери и уехала, а потому искать ее никто не станет. Ромка, конечно, не знал адреса ее матери, не знал даже толком названия города, где она живет... В общем, выглядел он перед стражами порядка довольно глупо, и пришлось ему уйти ни с чем. В добавок его еще и обругали, что отнимает время у милиции на всякую ерунду.

Конечно, Анна могла бы и сама дать знать о себе, но она почему-то этого не сделала. Не сумела или не захотела? Этого он не знал. Конечно, если бы у него был телефон, она, наверное, позвонила бы... Но телефона в квартире на окраине города, где он снимал комнату, не было вообще, и никого из жильцов, кроме Ромки, это совсем не волновало...

Он с тоской глядел на портрет, перед ним стояла открытая бутылка "Ив Роше". Он принципиально не употреблял крепких напитков, считая это уделом падших алкашей. Но на душе было так хреново, что очень хотелось надраться. Он отпивал шампанское прямо из горлышка, произнося про себя, что хитрые французы здорово делают дешевую синтетику. Пусть это не настоящее шампанское, зато есть и вкус, и аромат. С каждым глотком понемногу спадало напряжение, правда, настроение не становилось лучше, боль в душе не проходила, но зато можно было отпустить тормоза. Сейчас, когда он был совершенно один, когда не надо было ни перед кем делать вид, что все, мол, отлично, он позволил себе ощутить свою боль в полной мере.

— Твое здоровье, Анна! — произнес он с пафосом, поднимая бутылку, отпивая очередной глоток и ставя ее снова на пол рядом с портретом. — Я верю, ты жива, ты не можешь умереть, твой талант и красота бессмертны. Но где бы ты ни была, ты должна знать, что я восхищаюсь тобой, я люблю тебя, моя жизнь без тебя просто невыносима. Ты всегда верила в меня, ты тоже верила в мой талант, ты говорила, что я добьюсь успеха. Пока, как видишь, я ничего не добился. Все также стою на улице в холод и зной, под дождем, градом или палящем солнцем. Я неплохо зарабатываю, но что мне с того? Я не могу потратить эти деньги на дорогой подарок тебе... О Господи! Без тебя все стало бессмысленно! Может быть, ты теперь другая? Но я продолжаю любить тот удивительный образ, который навсегда останется в моей памяти, в моем сердце!

Продолжая произносить свой патетический монолог, он вдруг рассмеялся. Каким напыщенным идиотом он мог бы показаться сейчас со стороны! Ах, Анна, прости дурака! Прости своего верного, преданного друга за слабость и глупость! Знаю, ты простишь! Там, в своем запредельном, недосягаемом мире, где только ты одна видишь истинную суть вещей, ты не станешь сердиться на своего Ромку.

Он сделал еще один глоток и обнаружил, что бутылка пуста. Что ж, может оно и к лучшему! Завтра с утра немного поболит голова, таблетка аспирина, и снова за работу.

За стеной орали соседи. То ли в кухне, то ли в ванной громко лилась вода. Что-то тяжелое шарахнуло в стену. В общем, как всегда, ничего нового. Вся его жизнь, уже достаточно давно, походила на бесконечный бег с препятствиями на длинную дистанцию, бежать становилось все труднее, преодолевать препятствия все мучительнее, но повернуть назад или свернуть с дороги было просто невозможно. Он подумал, что почти все живут точно так же, при этом постоянно ноют, считая себя в этом мире самыми несчастными и обездоленными, но это было слабым утешением. Ощущение постоянной неудовлетворенности своей жизнью и самим собой с каждым годом, с каждым днем становилось все сильнее. Он чувствовал, что живет как бы не настоящей, а какой-то искусственной жизнью, похожей на репетицию театрального спектакля, он ждал, что, наконец, репетиция закончится и он, в ярком свете прожекторов, выйдет на сцену и сыграет главную роль своей жизни... Но репетиция затягивалась, словно удавка на шее, а премьеру все не назначали.

— Какого черта, в конце концов! Хватит сидеть в заднице! — громко крикнул он в распахнутое окно, бросил в темноту пустую бутылку от шампанского и твердо решил, что немедленно, сейчас же все должно измениться. — Сегодня произойдет чудо. Я чувствую это!

Он накинул плащ, вышел из дома и отправился бродить по пустынным дворам, вышел по тропе через парк к холмистому берегу реки... Он просто шел и шел наугад, и в конце концов ноги сами привели его к тем местам, где он когда-то гулял с Анной.

Вот и детская площадка во дворе шестнадцатиэтажного дома, в новом районе над рекой, вблизи от кольцевой дороги. Вокруг посажены деревья, листья на них еще не распустились. Земля вытоптана вокруг, только кое-где торчат клочки прошлогодней травы.

Сухие, безжизненные ветки деревьев... Темные, корявые контуры, тонкие ветки, сучки превращаются вдруг в скрюченные пальцы, словно это засохшая человеческая рука.

В тишине — равномерный скрип и постукивание ... Медленно качаются пустые качели... Вращается неторопливо одинокая покосившаяся карусель... Темнеет на фоне неба шатер из металлических трубок... И в этой пустоте раздаются радостные детские голоса, смех... Что это, глюки?! Шампанское ударило в голову! Тут нет никого! Или это ангелы спустились на землю, чтобы затеять свою веселую игру?.. В пустоте...

Вот здесь, всего год назад, Анна держала в руках молодую ветку с набухшими почками, они раскрывались у нее на глазах... Анна, Анна!..

Вдруг Ромка увидел одинокую фигуру, сидящую на краю песочницы. Маленькая, хрупкая, она уронила голову на руки и неподвижно застыла, словно скорбная статуя. Издалека ему казалось, что это Анна. У Ромки дрогнуло сердце. Что это, опять глюк? Он зажмурил глаза, снова открыл. Фигура не исчезла. Он бросился к ней.

Незнакомая девушка, растрепанная, в разорванной одежде, испачканной грязью, отчаянно плакала, ничего не замечая вокруг. Вблизи она была совсем не похожа на Анну.

Ромка осторожно положил ей руку на плечо и спросил участливо.

— Что с тобой?

— Да пошел ты! — огрызнулась она, пряча лицо.

Ромка убрал руку, но продолжал стоять рядом. Вдруг она подняла голову и, снова увидев его, закричала.

— Что стоишь?! Иди отсюда!

Господи, ну и видок был у нее! Все лицо в ссадинах и кровоподтеках, огромный синяк под глазом...

— Кто тебя так? — тихо спросил Ромка, испытывая невыносимую жалость.

— Сама! — ответила Маша со злостью, встала и зашагала прочь.

Ромка быстро догнал ее.

— Погоди! Да куда ты пойдешь такая?

Маша резко обернулась.

— Какая? Ну?

— Умыться тебе надо, одежду почистить. Я живу рядом. Ванна, горячая вода, и прочее там... Пойдем. Шампанское я, правда, выпил... Кофе тебе сварю.

— Ты что, "Зеленый"? — спросила она с ехидством.

— Какой?! — удивился Ромка.

— Ну, из общества по спасению бездомных животных!

— Нет, я не зеленый, не голубой, просто художник... — ответил Ромка. — А ты, может быть, и бездомная, но не животное!

— А если я человека убила?! А ты меня в дом ведешь!

— Ну, пусть ты даже убийца, меня тебе убивать не к чему, — рассудительно произнес Ромка, — а вообще-то не велика потеря...

Маша остановилась, поглядела в упор на своего незваного спутника.

— Дурак!

— Не спорю, — засмеялся Ромка, — вот мы уже и пришли. Видишь, это мой дом.

— А ты один живешь?

— С соседями.

— А что соседи скажут?

— Плевать я хотел! Идем! Ты уж извини, лифта нет, придется пешком на пятый этаж!

Он распахнул дверь подъезда, пропуская девушку вперед.

В квартире шла обычная жизнь — кто-то мылся, кто-то ругался, кто-то готовил в кухне, наполняя все вокруг запахом чего-то горелого.

Ромка толкнул дверь в свою комнату, Маша прошмыгнула туда и вдруг замерла от изумления.

Посреди комнаты на полу лежал перед ней огромный, выразительный портрет молодой женщины, очень похожей на Юлю...

Маша так и впилась в него глазами.

— Да чего ты так уставилась? — обеспокоено спросил Ромка, перехватив ее взгляд.

Маша долго удивленно продолжала разглядывать портрет. Такое явное сходство не могло быть случайным!

— Ты ее знаешь? — спросила она, почувствовав, что случайно ухватилась за нить, ведущую к разгадке странных событий.

— Ничего я не знаю! — буркнул Ромка, не желая посвящать никого в свои душевные тайны. — Просто рисовал одну, ей не понравилось, отказалась брать портрет, вот я и притащил его домой! — Он поднял рисунок и сунул в большой планшет, стоявший в углу комнаты.

— А я, кажется, знаю ее, — сказала Маша.

— Что? — побледнев, спросил Ромка.

— Правда, я не совсем уверена... Дай посмотреть еще раз!

— Смотри! — закричал он, вытащил портрет, поставил на мольберт, зажег свет. — Смотри! Я все равно ее потерял...

— Я знаю, где она... — уверенно произнесла Маша. — Хочешь ее увидеть?

— Теперь я уже ничего не знаю, — грустно сказал Ромка. — Она здорова, с ней все в нормально?

— Ну... как тебе сказать... — замялась Маша.

— Что, она заболела? — спросил Ромка встревожено.

— Да нет... Чего ты так испугался? Все у нее на месте — руки, ноги, голова! Только она ничего не помнит. Даже имя свое...

— Ничего себе! — удивился Ромка. — А ты откуда это знаешь?

— Оттуда, что ее мой отец привез! Она с нами живет!

— И давно? — спросил Ромка растерянно.

— Несколько дней назад...

— А... как она выглядит?

— Вот так, как здесь и выглядит! — Маша показала рукой на портрет.

— А... отчего с ней это случилось? — спросил Ромка.

— Да что ты все выпытываешь? Я сама толком ничего не знаю. Поедем, сам увидишь!

— Хорошо. Только сначала приведем тебя в порядок. Ну-ка, снимай все, и в душ!

— Как? — растерялась Маша.

— Да так, вот моя рубашка. Будет тебе малость великовата, но ничего, рукава закатаешь.. Джинсы тоже подвернешь, подтянешь ремнем. — Он бросил одежду на диван, — раздевайся, не бойся, я выйду! А ты топай в ванну и не обращай внимания ни на кого! Да, чуть не забыл... — он вытащил из шкафа полотенце, протянул Маше, вышел из комнаты и плотно закрыл за собой дверь...

— Послушай, я нормально выгляжу? — спросила Маша Ромку, выходя из ванной в его рубашке и джинсах.

— Как тебе сказать...

— Так и скажи! — потребовала Маша.

— Если честно, то конечно бывает и хуже. Я всякое видел. — Ромка оглядел ее в ярком свете солнечного утра. — А знаешь, тебе синяки даже идут!

— Ты что, издеваешься? — возмутилась Маша.

— Ничуть, — ответил Ромка, с улыбкой глядя на Машу. — Я только сейчас заметил, что ты очень красивая девчонка! Ну, а всякие там ссадины, царапины — дело временное. До свадьбы уж точно заживут!

— Какой еще свадьбы?!

— Просто так говорят. Шутка дурацкая. Ты уж прости, я вообще человек мрачный, шутить не очень умею.

— Ну, не сказала бы, что ты очень мрачный! По-моему, ты очень даже веселый парень, и нечего на себя наговаривать!

— Это я с тобой развеселился, — сказал Ромка.

— Да уж, со мной не соскучишься, — засмеялась Маша. — Ну ладно, мне надо позвонить. Где тут у вас телефон-автомат?

— Далеко, — сказал Ромка. — Тебе обязятельно звонить надо?

— Я должна сказать отцу, что со мной все в порядке... Ну, и предупредить, что немного подралась, а то он испугается...