Возвращение из ночи

— А Анна? Она... дома? — спросил Ромка.

— Она все время дома. Куда ей идти, если она ничего не помнит?

— Конечно, я не подумал, — Ромка внимательно посмотрел на Машу. — У тебя есть косметика?

— Нет, я вообще-то не крашусь.

— Плохо. Ладно, сейчас что-нибудь придумаем.

— Что, очень страшная? — спросила Маша испуганно.

— Я же сказал — красивая! Просто надо тебя чуть-чуть подправить, чтобы никто ничего не заметил, — он достал какую-то коробочку, вытащил из нее пастельные карандаши, взял пучок ваты, толстую мягкую кисть. — Ты мне доверяешь? Я, все-таки, художник...

— Ладно, валяй, — сказала Маша.

— Тогда садись лицом к свету. Вот так... — Он положил на стол маленькое зеркальце, перевернул шершавой стороной вверх, натер на нем пастель, смешал с какой-то мазью.

— Надеюсь, Машу Распутину из меня не сделаешь? — усмехнулась девушка.

— Ну уж нет! Если только Машу Троекурову...

— А это кто такая?

— Да была одна красавица... Владимир Дубровский ее любил... — Ромка стал аккуратно наносить на Машино лицо натертую краску с помощью ваты и кисти.

— А! Так это из Пушкина! — произнесла девушка. — Тогда ладно!

— Все. Теперь не шевелись и молчи, а то грим не получится, — Ромка увлеченно работал, то и дело обходя девушку вокруг и оглядывая ее с разных сторон.

Она терпеливо молчала, хотя это и давалось ей с трудом.

— Ну, кажется, все, — Ромка последний раз взглянул на свое искусство и остался доволен. — Теперь порядок. На, смотри! — он протянул ей зеркальце.

— Ничего себе! — воскликнула Маша. — Я прямо как артистка! В жизни не красилась!

— По-моему, тебе идет. — Ромка пошарил в карманах, нашел телефонный жетон, протянул Маше. — Ты хотела позвонить... Теперь можно. Идем.

Они дошли до ближайшего автомата. Маша набрала номер, искоса глядя на Ромку.

— Сказать, что приеду не одна?

— Нет, лучше не надо... Я только провожу тебя, а зайду как-нибудь потом... — пробормотал он смущенно.

— Ну уж нет! Если бы не ты, то вообще неизвестно, что бы со мной было! А теперь я хоть на человека похожа! Вместе поедем, и все!

— Как хочешь, — сдался Ромка.

В трубке раздались длинные гудки. Маша вытащила жетон и набрала номер еще раз. Снова никто не подошел.

— Да что же это такое! — возмутилась Маша. — Спят что ли? Ладно, поедем так. На всякий случай ключи у меня есть. — Она взяла Ромку за руку и потащила к шоссе.

— Автобусы редко ходят, — сказал он. — Придется подождать.

— Какие автобусы? Поедем на такси! Не беспокойся, деньги у меня есть. — Маша подняла руку, пытаясь остановить машину, но та проехала мимо. Вообще шоссе было почти пустое, и Маша недовольно опустила руку.

— Интересно, узнает она меня или нет, — взволнованно сказал Ромка.

— Конечно узнает! — уверенно заявила Маша.

— Но ты же говоришь, она ничего не помнит!

— Какой же ты бестолковый! — Маша дружелюбно хлопнула Ромку по плечу. — У нее преходящая ретроградная амнезия!

— Что? — оторопело спросил Ромка.

— А то, что я сама это у отца в книжке читала! Она не все забыла, понимаешь?

— Это как? — удивился Ромка.

— Вот так! У нее из памяти какие-то куски жизни выпали, а какие-то остались. А про тебя она даже рассказывала, что друг у нее был, художник, только имя твое не вспомнила...

— Ничего себе! — произнес Ромка.

— Я уверена, как только она увидит тебя, к ней сразу память вернется! И отец, и дядя Джек говорят, что из амнезии можно вывести шоком.

— Господи, да я не хочу, чтобы у нее был шок! — испуганно сказал Ромка.

— Ну как тебе объяснить? — Маша, увидев очередную машину, снова замахала рукой, и машина притормозила на обочине. — Ладно, расскажу по дороге...

Взявшись за руки и перепрыгивая через еще непросохшие лужи они побежали к машине.

...Меня беспокоило, что Герман с каждым днем становился все более мрачным и замкнутым. Мы почти не виделись, он уезжал из дома даже по выходным. Я чувствовала, что с ним происходит что-то, но взяв однажды за правило не приставать с расспросами, молчала. Иногда мне начинало казаться, что он больше не любит меня, что его страсть ко мне может быть и не совсем прошла, но постепенно начала угасать. А что, если он увлекся другой женщиной? Если все его разговоры о делах — просто уловка, прекрытие, за которым скрывается новый роман? Но тогда почему он так мрачен, даже раздражителен? Возможно, ему мешает брак со мной... От этих мыслей на душе стало тоскливо и гадко, но я никак не могла от них отделаться, наоборот, все больше накручивала себя. К тому моменту, когда Герман появился в доме, я готова была уже начать выяснять отношения немедленно, затеять новую ссору, но его приветливый вид сразу изменил мои намерения.

— Анна, дорогая! — он протянул мне букет алых роз, обнял и поцеловал меня.

Мне показалось, что все стало, как прежде, я сразу забыла свою обиду и злость, мы провели вместе прекрасный вечер.

— Я так мало уделяю тебе внимания в последнее время. Но скоро все изменится. Я смогу больше времени проводить с тобой, — говорил он ласково. — Ты даже не представляешь, как я благодарен тебе...

— За что? — спросила я.

— За твое терпение, выдержку, за твое замечательное творчество, в общем — за все...

Мне показалось, что сейчас как раз подходящий момент, чтобы поговорить с ним о том, о чем давно хотелось.

— Знаешь, Герман, — сказала я, — лучшая благодарность для художника — это отзывы зрителей о его работах. Мне бы так хотелось, что бы кто-то еще увидел их, кроме нас с тобой!

Он молча поглядел на меня, и мне вдруг показалась, что мое высказывание ему чем-то не понравилось, возможно, задело его самолюбие.

— Я тебя обидела? — я схватила руками его голову и стала целовать его лицо, щеки, глаза.

— Нет, что ты! — Герман перехватил мои руки, и, притянув меня к себе, поцеловал в губы. В этот момент я думала, что счастье больше никогда нас не покинет.

— Знаешь, я сам думал об этом, — вдруг сказал Герман. — По-моему, пора устроить твою персональную выставку. Как ты относишься к такой идее?

— Об этом я могу только мечтать! — ответила я. — Неужели это возможно?

— Все в наших силах. А где бы ты хотела сделать выставку?

— Да где угодно! В каком-нибудь клубе, да хоть просто в квартире!

— А как насчет Дома Художника? — спросил Герман.

— Но там аренда помещений стоит огромных денег! — воскликнула я.

— Это не проблема, — спокойно сказал Герман. — Ты бы хотела этого?

— Господи! Ты еще спрашиваешь! Я, я не знаю... Это просто невероятно...

— Сколько времени тебе нужно на подготовку?

— Точно не знаю... Это большая работа... Нужно подобрать багет, заказать рамы, стекло, продумать экспозицию... Наверное, месяца два-три, не меньше...

— Хорошо. Планируем выставку на май. Согласна?

— Конечно. Но все это так дорого! Аренда, рамы, транспорт...

— Считай, что ты нашла спонсора. Можешь заказать ему все, что тебе необходимо. Составь список. Все будет куплено и доставлено.

— Ах, Герман! Как же я тебе благодарна!

— Я говорил, что умею ценить талант, — улыбнулся он.

— А можно мне самой посмотреть материал для рам? Ведь очень трудно не видя заказать именно то, что нужно...

— Когда ты хочешь поехать?

— В любое время.

— Хорошо. Виктор завтра заедет за тобой. О времени сообщу на пейджер.

— Буду ждать! — произнесла я с восторгом.

— Только об одном прошу тебя, — сказал Герман вдруг изменившимся тоном. — Не выставляй те портреты, которые ты написала после нашей помолвки.

— Но почему? Это целая серия! Разве они так плохи?

— Не в этом дело. Просто мои партнеры могут неправильно истолковать твои замыслы...

— Но... Я ведь рисовала как бы свое видение... Разве это обидно? И что тут плохого?

— Ничего плохого. Просто это моя просьба. Вот и все.

— А если хотя бы портрет Альберта, в память о нем? — спросила я.

— Ни в коем случае! — сказал Герман. — Думаю, у тебя и так достаточно работ.

Слова Германа прозвучали столь категорично, что я вынуждена была согласиться. Правда, я не могла понять, почему он так настаивает на этом, но, в конце концов, само его предложение организовать мою персональную выставку было настолько важно для меня, что стоило ли заводить спор из-за каких-то отдельных рисунков?

— Конечно, ты прав, — сказала я. — А ты не хочешь посмотреть мои новые работы? Ты ведь многого не видел.

— Непременно, думаю, мы сделаем это завтра... Надеюсь, я смогу освободиться пораньше, а сейчас я хочу только одного — немедленно оказаться рядом с тобой в постели! — Он встал, взял меня за руку и повел за собой вверх по лестнице...

Оказавшись в спальне, мы сразу бросились в постель и долго занимались любовью, забыв обо всем на свете. Потом просто лежали обнявшись, слушая звенящую тишину, окружавшую наш дом. Вдруг ее прервал тоскливый вой Парацельса. От этого звука у меня защемило сердце.

— Что с ним? — спросила я. — Почему он так воет?

— Наверное, просто Луна взошла, — Герман обнял меня, поцеловал.

Парацельс и правда скоро затих, внезапно возникшее чувство тревоги скоро развеялось, и я заснула, положив голову Герману на плечо...

Проснулась я ранним утром и с удивлением обнаружила Германа, спящего рядом со мной в моей постели. Он никогда так не делал раньше, всегда уходил к себе. Видимо, он почувствовал мой взгляд, мгновенно открыл глаза, потом крепко прижал меня к себе.

— Ах, Анна! С тобой я совсем теряю голову... — пробормотал он, лаская меня. — Как бы мне хотелось навсегда остаться здесь, с тобой, в твоей постели...

— Так останься! — сказала я, целуя его.

— Не искушай, — он поглядел на часы и вдруг мгновенно поднялся, накинул халат и вышел из комнаты.

Оставшись одна я по привычке включила телевизор и стала смотреть хронику...

После политических новостей я вдруг увидела на экране знакомое лицо. Это был тот самый журналист Юра, которого я впервые встретила на нашей помолвке с Германом. Он комментировал происшествие.

"Эта женщина была найдена сегодня утром в подъезде собственного дома, убитая выстрелом в затылок. Убийца скрылся. По факту преступления заведено уголовное дело... "

Марина, женщина с вампирьими губами, лежала на ступеньках лестницы в луже крови, запрокинув свою эффектную голову.

"Как мы уже сообщали, ее муж, директор крупной коммерческой фирмы, месяц назад погиб от взрыва собственной машины. Есть все основания предполагать, что это очередное заказное убийство, за которым стоят одни и те же люди. Но кто они? "

Я словно оцепенела, сидела, тупо уставясь на экран и не могла шевельнуться. Я почти ничего не видела перед собой — только это окровавленное лицо... Оно, как навязчивый призрак, все время возникало перед глазами. Вдруг мне стало нехорошо, я почувствовала приступ тошноты, закружилась голова... Совсем как тогда, когда мы возвращались с Германом из ресторана и он застрелил рокера... Нарастающий шум в ушах, холодная испарина на лице, руках, на всем теле... темнота.

Когда я очнулась, то увидела вдруг склонившееся надо мной незнакомое лицо. Мне показалось, что этот человек хочет меня убить. Я испугалась и закричала.

— Оставьте меня! Уходите!

— Ну, ну, не надо так, я ничего вам не сделаю, — сказал он спокойно и ласково, взял мою руку, стал щупать пульс.

Я заметила трубку, висящую у него на шее, рядом на столе небольшой открытый чемоданчик, полный всяких медикаментов. Значит, это врач... Откуда он взялся?

Вдруг я увидела Германа. Он испуганно смотрел на меня. Врач взял его под руку и вывел из комнаты.

Через несколько минут Герман вернулся, сел на край кровати. Его лицо было встревоженным и печальным.

— Ты опять смотрела телевизор? — спросил он.

— Да... — ответила я.

— Ты слишком впечатлительна, — вздохнул Герман. Доктор говорит, что тебя нельзя оставлять одну. Завтра он пришлет медсестру, которая будет наблюдать за тобой.

— Только этого не хватало... — сказала я.

— Но это необходимо, Анна! Я не могу бросить работу и все время проводить с тобой!

— Какую работу? — спросила я.

— Свой бизнес. Ты должна понимать, что он требует моего постоянного присутствия.

— Да... конечно. Что было со мной?

— У тебя нервное истощение. Доктор рекомендует на некоторое время постельный режим, будешь принимать лекарство. Потом мы отправим тебя в санаторий...

— Я хочу спать... — прошептала я и закрыла глаза. Мне не хотелось больше с ним говорить. Все было гадко, скверно, отвратительно. Не знаю, может быть, это и правда было нервное истощение, но я не могла больше видеть эти ужасные убийства... У меня в душе было неприятное предчувствие, что они еще не закончились, что впереди будет что-то еще, более страшное... В конце концов я заснула тяжелым сном.

...Через несколько дней я почувствовала себя лучше. Доктор еще раз навестил меня и сказал, что я уже не нуждаюсь в постоянной опеке. Медсестра, дежурившая в доме, еще появлялась, но теперь уже позже, а уходила раньше, значительно меньше досаждая мне своим навязчивым присутствием. Я же вела себя тихо, ни о чем не спорила с Германом, не задавала ему никаких вопросов, стараясь разобраться сама в том, что происходит. Конечно, я не располагала никакой информацией, кроме той, что получала из официальных источников, но очень надеялась на собственную интуицию, которая в конце концов поможет мне сбросить пелену с окружавших меня тайн.

Я лежала в постели и слушала радио, тайком принеся его в комнату. То, что я услышала, совсем не удивило меня, я словно ждала этого...

...Журналист Юра бесследно исчез. В последний раз его видели соседи два дня назад, когда он выходил из подъезда своего дома. Он направлялся на работу. Его ждали на телевидении, где он должен был подготовить свой следующий репортаж о расследовании таинственных убийств бизнесмена и его жены. Но в студии он так и не появился. Его разыскивали два дня, на третий обеспокоенные коллеги и родственники взломали дверь в квартиру, но там никого не оказалось. Возможно, журналист похищен преступниками с целью получить выкуп. Но пока поиски не привели ни к чему. Остается только ждать и надеяться, что Юра жив...

Прослушав это печальное сообщение, я не сомневалась, что его в живых уже нет. Ощущение депрессии и апатии сменялось чудовищной ясностью, все вставало на свои места. Теперь я была совершенно уверена, что цепь таинственных убийств и исчезновений будет продолжаться, пока не замкнется... Но на ком? Кто следующий? Может быть, все-таки, Герман?

Я вспомнила вдруг один из наших разговоров, которому не придала тогда особого значения. Не помню точно, с чего он начался, кажется, я строила догадки по поводу занятий Германа, конечно, в шутливой форме. Он подсмеивался над моими предположениями, заимствованными из фантастических романов и детективов. Наконец, я сказала.

— Ты — игрок, но ты играешь не в обычные азартные игры.

— Но я не могу играть в такие игры, в которых не знаю правил! — он посмотрел на меня с улыбкой.

— А разве так сложно понять правила? — удивилась я.

— Мне это просто не нужно, — ответил он серьезно. — Когда я не знаю правил, я устанавливаю их сам!

— А если кто-то не захочет играть по твоим правилам? — продолжала допытываться я.

— Ну, это уж как кому повезет... — он снова улыбнулся.

— А мне повезло? — спросила я напрямик, глядя ему в глаза.

Он ответил не сразу, и какая-то странная тень словно проскользнула в его взгляде. Потом взял мою руку, поднес к губам.

— Ты вообще вне игры, Анна. И не будем больше об этом... Я устал, хочу немного ласки и нежности... Ты не против?

Его голос прозвучал с такой убедительной теплотой, что я сразу сдалась и, усевшись к нему на колени, прошептала.

— Конечно нет...

Нам хорошо было вместе, но теперь наши отношения представились мне вдруг совсем по другому. Я чувствовала, что, не смотря на его слова, играю какую-то роль в его игре и непременно должна понять ее смысл! От этого зависит все! Либо я играю вместе с ним по установленным им правилам, либо — нет... А если нет, что тогда?

...Перед глазами вдруг возникла картинка, которая менялась ежесекундно.

...По темным коридорам вдоль изгибающихся стен идет Герман... Он движется как-то странно, словно некий персонаж в компьютерной игре... Перед ним возникают все новые повороты, за ними — тяжелые двери, которые открываются сами... Он проходит через них, исчезает, появляется снова, возвращается на прежнее место и продолжает свой странный путь, ведущий к неведомой мне цели. Вот возникает еще одна фигура, легкая и прозрачная, которая движется за ним по этим запутанным коридорам, словно его невидимая тень... Вдруг в этой светлой фигуре я узнаю себя... Мы вместе блуждаем в виртуальной реальности. Я продолжаю двигаться следом за Германом, но за одним из поворотов теряю его из виду, начинаю метаться от двери к двери, пытаясь найти его. Куда идти? Всюду — коридоры и двери, в конце концов я понимаю, что давно блуждаю по одному и тому же кругу... Это и есть лабиринт... Чтобы найти выход, надо понять, как я попала сюда... Но я не могу понять! Споткнувшись о что-то твердое, падаю, ничком лежу на земле... Потом медленно поднимаю голову. Вижу, как они идут, как проходят мимо, не заметив меня... Вероятно, они не могут меня увидеть, потому что мы в разных измерениях... У них странные, искаженные лица, но я начинаю их узнавать... Это Альберт, Марина, журналист Юра, шофер Виктор... А чуть дальше за их спинами Ромка, рядом с ним — моя мать, отец... Они ищут меня, я знаю.

— Где она?

— Мы ее найдем!

— Мы должны ее найти!

— Где она?

— Где она?

Они движутся по кругу, и круг сужается. Сзади появляются мотоциклисты и тоже медленно ведут свой мрачный хоровод.

Я лежу, прижавшись к земле. Я не хочу, чтобы они увидели меня. Но вдруг раздается крик.

— Вот она! Я вижу ее!

Это кричит Марина. Она первой меня заметила.

Все бросаются на ее крик. Она бежит впереди, медленно, словно преодолевая толщу воды...

— Не подходите!!! — отчаянно кричу я. Но мой голос не слышен, он раздается где-то внутри меня. — Не подходи...

Марина уже близко... Но вдруг раздается выстрел... Она вскрикивает, как раненый зверь, и медленно запрокидывается на спину. Вокруг растекается красное пятно... Остальные продолжают приближаться ко мне, сужая свой хоровод... Вот Юра вскрикнул, опрокинулся навзничь... Виктор замер с удивленным лицом, по которому течет кровь... Вскидывая руки, они падают один за другим...

А это я, сжав автомат, стреляю в них... Я хочу крикнуть, чтобы они уходили, и не могу. Стучу зубами о приклад и продолжаю стрелять. Они падают, один за другим. Это я, я убиваю их! Как часто бьется мое сердце... Как автомат... Каждый удар — выстрел...

Вспышка. Крик. Кровь...

Я вижу, как Ромка медленно приближается, на его лице радостная улыбка. Он протягивает ко мне руки...

— Нет!!! — сдавленно вырывается из моей груди. — Нет!!!...

А там, в конце коридора, стоит Герман, хохочет, и ударами ладоней отсчитывает каждый выстрел. Как он доволен мной!

Я вдруг понимаю — чтобы прекратить это убийство, чтобы спасти Ромку, моего ни в чем не повинного друга, надо уничтожить Германа! Это и есть тот самый заветный ключ, ведущий к выходу из лабиринта! Его смерть... Я медленно поворачиваю автомат, но чувствую страшную тяжесть. Автомат притягивает меня к земле, я не могу от нее оторваться, не могу убить его... Я слишком его люблю!...

А Герман продолжает хохотать, медленно приближаясь ко мне...

Вдруг все исчезло. Я снова оказалась в своей комнате, среди привычных знакомых вещей. Но сейчас все здесь показалось чужим, холодным, безжизненным. Мой сон... Сон ли это был или пророчество, посланное свыше?

Меня осенила страшная догадка. Это не Германа хотят убить, а он сам убивает неугодных ему людей! А я, сама того не зная, помогаю ему! Я стала соучастницей этих убийств! Я увидела это вдруг отчетливо и ясно, именно тогда...

Накинув халат, я выбежала из спальни. Где же эта проклятая медсестра? Кажется, слава богу, еще не пришла! В доме пусто. Я бросилась в мастерскую, у меня была одна единственная мысль — немедленно уничтожить все оставшиеся портреты! С какими ожесточением я рвала их, бросая обрывки на пол! Когда все было закончено, я схватила бумагу, кисть, чтобы нарисовать свой последний портрет — портрет Германа. Я смотрела на белый лист, пустой белый лист, к которому почему-то страшно было прикоснуться карандашом или кистью. Мне вдруг показалось, что вместо краски моя кисть окунается в кровь. Я увидела кровь на своих руках, которые держали кисть и поняла, что не смогу больше рисовать, вид белого листа, кистей, красок вызывал у меня ужас. Я опустилась на пол и зарыдала над обрывками своих уничтоженных работ. А когда подняла голову, то увидела Германа, который молча наблюдал за мной.

— Ты почему не в постели, Анна? — спросил он спокойно. Надо отдать должное, у него была потрясающая выдержка! — Доктор велел тебе лежать.

— Лежать?! — закричала я. — Ну уж нет! Я не могу так жить! Вокруг происходят убийства! Почему погибают те, кого я рисую?

— Это просто случайное совпадение, — сказал Герман. — Мне самому очень жаль, что так получилось. Пожалуйста, успокойся.

— Нет, я не успокоюсь, пока ты не объяснишь мне, почему гибнут люди, которых я рисовала? Я чувствую себя соучастницей этих убийств, вижу кровь на своих руках! Ты специально заставлял меня их рисовать, чтобы увидеть в них что-то, что не видел сам? А потом ты их убивал? Вот для чего тебе нужно было мое творчество! Ты использовал меня! Ты сделал мое творчество орудием убийства, а меня — убийцей!

Герман сказал чуть изменившимся тоном, в котором чувствовалось теперь легкое раздражение.

— Анна, ты ведь умная женщина! Но у тебя слишком разыгралась фантазия! Не преувеличивай, ничего страшного не произошло. Все это чушь, мистическая сказка! А я — вполне реальный живой человек, я занимаюсь вполне реальным земным бизнесом.

— Каким бизнесом? Убийством людей?! — закричала я.

— Ладно, я вижу, ты не в себе, — сказал Герман. — Отложим этот разговор...

Он вышел из мастерской, оставив меня одну. На этот раз он даже не попытался меня утешить, не просил прощения, а просто ушел, бросив меня один на один со всем этим кошмаром, который он создал моими руками! Как я ненавидела его в этот момент!

В доме наступила тишина. Я медленно спустилась в спальню, машинально разделась, натянула ночную сорочку и бессильно упала в постель. Казалось, рассудок покидает меня. Жизнь стала невыносимой. Но что я могла сделать? Все рушилось, катилось в бездну, и не за что уцепиться... У бездны скользкие края, ни выступа, ни кустика, остается только падать вниз...

Вдруг Герман вошел ко мне в комнату и сказал.

— Иди в машину.

— Зачем?

— Поедем покатаемся, тебе надо развеяться.

— Но я уже в постели! Я никуда не поеду!

— Поедешь! — он произнес это таким голосом, что я поняла — спорить бесполезно. Потом молча подал мне плащ. Я накинула его прямо поверх рубашки и пошла следом за ним вниз по лестнице.

Машина стояла у ворот. Герман уже сидел в ней, увидев меня, завел двигатель, распахнул дверь. Я молча села рядом с ним, кутаясь в плащ. Меня знобило, то ли от холода, то ли от нервного напряжения, а может быть от всего вместе. Ворота медленно раздвинулись, Герман рывком тронулся с места и выехал на дорогу.

Мы ехали молча. Вдруг я заметила, что за окном — совершенно незнакомые места. Мне стало страшно. А что, если он увезет меня куда-то и там убьет? Ведь я разгадала его замысел, разоблачила его! Теперь он хочет избавиться от меня! Зачем же я это сделала? Затем, что не умею хитрить?

— Куда мы едем? — спросила я, с трудом сдерживая дрожь.

— Хочу заехать к другу, тут неподалеку его дача, — холодно ответил Герман.

Я закричала.

— Останови машину! Я хочу выйти, сейчас же!

— Прекрати истерику! Это не поможет. — Усмехнулся Герман.

Я попыталась выскочить на ходу, но не смогла. Как глупо, я забыла о блокировке дверей изнутри!

Вскоре мы подъехали к какому-то деревянному забору, за которым возвышался силуэт большого дома. Вокруг было темно.

— Выходи, — сказал Герман, открыв дверь машины.

Я вышла в темноту.

— Идем. — Он крепко сжал мою руку и повел меня за собой.

Я почти ничего не видела. Мы вошли в калитку, я услышала негромкое, но грозное рычание.

— Молчать, Киллер! — приказал Герман.

Огромный пес, прогремев цепью, подошел к нему, сверкнул из мрака глазами, словно собака Баскервиллей.

Герман подвел меня к крыльцу дома, открыл ключом дверь.

— Входи.

Потом он взял Киллера за ошейник, усадил на крыльцо и произнес почти с той же интонацией.

— Охраняй!

Мы вошли в пустой дом, внутри пахло затхлостью и пылью. Под ногами скрипели рассохшиеся доски. Где-то наверху тоскливо и жутко завывал ветер. Герман нащупал рукой выключатель. Под потолком тускло загорелась грязная лампа без абажура, осветив серую паутину, бесконечными нитями сплетавшуюся под потолком. Казалось, в этом ужасном доме обитают привидения, затаившиеся за каждой дверью, каждым углом.

— Ты зачем привез меня сюда?! — испуганно спросила я.

— Думаю, нам какое-то время будет трудно вместе, — сказал Герман невозмутимо. — Ты поживешь здесь. Я оставлю тебя на несколько дней. Киллер будет охранять тебя. Отсюда ты никуда не денешься, поживешь, подумаешь.

— О чем мне думать?! Я верила, что ты и вправду тот человек, который может меня защитить! А ты, ты предал меня! Ты предал все, чем я жила, что я любила! А я любила тебя так, как никогда не любила никого! Вся моя душа принадлежала тебе безраздельно! Но теперь все кончено. Ты убил мою душу! Как можешь ты сам жить после этого?

— Ты удивляешь меня, дорогая, — Герман усмехнулся. — Ты — и вдруг желание смерти близкому человеку.

— Мы больше не близкие люди!

— Не горячись. Ты говоришь так от обиды, я понимаю, но разве совместимо то, что ты говоришь сейчас, с принципами всей твоей жизни? — он взял меня за руку, притянул к себе.

Я отшатнулась.

— И ты, ты говоришь о принципах?! Да у тебя их вообще никогда не было! Ты просто холодный, жестокий циник! Ты чудовище!

Герман молчал. На какое-то время наступила тишина, только ветер наверху, какие-то шорохи и скрипы нарушали ее. Потом он заговорил, и голос его теперь был тихим и печальным.

— Анна, ты должна понять, у меня не было выбора... Я предполагал, что когда-нибудь ты догадаешься... Кое в чем ты, конечно, права, но далеко не во всем... Поэтому я и предлагаю тебе спокойно поразмыслить обо всем в уединении... Через несколько дней я приеду за тобой и мы опять будем вместе, как раньше...

Его откровенное признание и тот грустный тон, которым он его произнес, вселило в меня одновременно и страх и надежду. Я решила использовать, как мне казалось тогда, свой последний шанс.

— А если я вообще не захочу тебя больше видеть? Почему ты не отпустишь меня совсем?

Он горько усмехнулся.

— Отпустить тебя совсем, сама понимаешь, я не могу... Но если тебе страшно, я могу сегодня остаться здесь...

— Нет! Уходи! Я больше не могу, не хочу быть с тобой!

Он поглядел на меня сквозь полумрак и вдруг жестко спросил.

— У тебя есть кто-то другой?

— Что... что ты говоришь? — произнесла я, запинаясь. Такого жестокого оскорбления я не ожидала от него даже сейчас.

— Я говорю, что ты, вероятно, хочешь быть с кем-то другим! — произнес он четко и внятно. — Может быть, с моим шофером?

От обиды и отчаяния у меня перехватило дух. Я зарыдала, не в силах больше сдерживаться.

— Прости, я просто теряю голову от ревности... — пробормотал он, гладя мои растрепанные волосы и стараясь показать мне, что снова стал прежним Германом, ласковым и заботливым, которого я любила. — Мы все забудем и никогда больше не вспомним... Ничего ведь не было, правда?

— Ничего не было... Ничего не было... — как эхо ответила я. — Ничего, кроме трех смертей, кроме этих страшных убийств...

— Опять ты за свое! — в глазах Германа сверкнули злые искры. Все, что можно было увидеть в темноте — это его глаза, горящие каким-то жутким, дьявольским огнем. — Ну, хватит об этом! Иди же сюда! — он поймал меня, попытался обнять. — Я ведь тебя люблю, Анна, я не смогу без тебя жить!

От его прикосновения у меня внутри все похолодело. Мной снова овладел страх, с которым почти невозможно было справиться. Сколько может продолжаться эта пытка? Я не вынесу... Я закричала.

— Отпусти! Ты мне отвратителен! Я ненавижу тебя! — я резко вырвалась, стянула с пальца обручальное кольцо, и другое, которое он мне подарил, швырнула на пол и побежала от него по этому чужому, страшному дому, наткнулась на лестницу, на ощупь забралась по ступенькам.

Он догнал меня на втором этаже.

— Значит, у тебя с ним, все-таки, что-то было? Ты обманула меня?! — Его охватил вдруг приступ ярости, он размахнулся для удара.

Я увернулась, прижалась к стене. Что я выиграла? Какие-то секунды... Кажется, драма шла к развязке. Что ж, теперь что будет, то будет. Если мне суждено расплатиться жизнью за все, что я невольно сделала, может быть, оно и к лучшему!

Он бросился на меня, прижал к стене, дыша мне в лицо и срывая с меня плащ.

Я оттолкнула его, вырвалась, плащ остался у него в руках. Теперь я была в одной рубашке. Он снова кинулся на меня, повалил на пол.

"Нет, только не это!" — пронеслось в сознании.

Я нащупала рукой на полу какой-то жесткий предмет, кажется, это была ножка стула. Потянула к себе... Да, это был стул и он всей тяжестью обрушился на Германа...

Я рванулась к окну, через занавеску ударила рукой по стеклу. Уже ничто не имело значения... Все, все было кончено, безвозвратно, навсегда! Мгновенная вспышка света, полет в бездну... Ноги провалились во что-то вязкое... Кажется, это была клумба... Уже ничего не помня, я побежала... Куда? Я просто бежала на свет, свет фонаря, который мерцал впереди...

Теперь, когда Анна вспомнила все до конца, она пришла в полное смятение. Бог знает что творилось в ее душе. Если все, что произошло с ней, действительно правда, то как выбраться из этой дикой ситуации, в которую загнала ее судьба? И когда же все это было, сколько времени назад? Какое число сегодня? Сколько дней она уже находится здесь, в этой квартире? Господи, почему здесь нет ни радио, ни телевизора? Ну да, он сказал, что снимает эту квартиру, она чужая... Наверное, хозяева все лишнее вывезли... Хоть бы был какой-нибудь календарь!

Вдруг Анна заметила стопку газет на журнальном столе, бросилась к ней, стала листать. Последняя была датирована шестнадцатым апреля. Если эта газета, предположим, вчерашняя, то она здесь живет шестой день... В общем, с тех пор, как она без памяти вырвалась из лабиринта, выбросилась из окна жуткого дома с привидениями, прошло никак не больше недели. Срок относительно небольшой, но вполне достаточный, чтобы ее могли найти... Самое главное — что с Германом? Если она, все-таки, убила его, ее, безусловно, разыскивала бы милиция, или мафия, или и те и другие... Для того, чтобы судить, посадить в тюрьму, или просто убить... Если ее до сих пор не нашли, то по чистой случайности... Или... или... А если он, все-таки, жив? Может ли он знать, где она находится? Нет, скорее всего — нет, потому что, если бы знал, давно бы ее отсюда вытащил! Стало быть, от его возмездия, от расправы до сих пор спасала ее опять же счастливая случайность... Просто обстоятельства сложились в ее пользу, и только поэтому ей удалось скрыться. То, что она угодила под колеса машины Леонида Белова, было, конечно, действием самого провидения. Белов быстро увез ее от того страшного места... Сразу за ними никто не погнался... Возможно, Герман какое-то время приходил в себя, а когда очнулся и понял, что ее нет, след стареньких "жигулей" давно уже затерялся в ночи...

Господи, в какую же историю втянула она невольно Леонида Белова! Если бы он знал, какую страшную, злую шутку сыграла судьба с ними обоими! И что делать теперь? Рассказать ему правду?

Анна огляделась и с удивлением обнаружила, что в доме никого нет. Странно, где же Леонид? Где Маша? Куда все исчезли? А впрочем оно и к лучшему, что их нет! Она не имеет права больше здесь оставаться! Ведь продолжая жить в этом доме она подвергает страшной опасности дорогого ей человека! Он спас ей жизнь, не бросил ночью одну на дороге, помог ей вернуть память и веру в себя... Господи, да при чем здесь это! Просто она любит его, умного, красивого, не очень молодого, немного легкомысленного Леонида Белова! И неважно, что у него есть дочь, жена, любовница... Он тоже любит ее, свою таинственную Юлю, она это знает точно, потому что в чувствах нельзя ошибиться! И именно сейчас, когда она по-настоящему поняла это, она должна навсегда потерять его... Как же это трудно, мучительно!

Перед глазами возникло его лицо...

... — Ты заблудилась в ночи, — произнес он задумчиво. — Лабиринт — это ночь, в которой ты заблудилась.

Она молча кивнула.

— Всюду темно, ты идешь в темноте, на ощупь, натыкаешься на стены, но вот появился проход, ты сворачиваешь туда, снова темно, но где-то далеко впереди виден слабый свет. Он мерцает, указывая тебе дорогу, это твоя путеводная звезда... Иногда ты теряешь ее из виду, но снова находишь и проходишь еще часть пути...

— Да... Но ведь из лабиринта нет выхода, там только бродишь, и бродишь до бесконечности, и так может продолжаться всю жизнь... Помоги мне найти дорогу! — Я положила голову ему на плечо.

— Я держу в руках компас и знаю, в какой стороне света твоя звезда... Ничего не бойся. Мы вместе пойдем по этому лабиринту и в конце концов найдем выход...

Эти воспоминания вызвали в душе Анны невыносимую боль. Он так хотел помочь ей, старался поддержать... Но сейчас надо было спешить, они могли вернуться в любой момент.

Она схватила листок бумаги и стала быстро писать:

"Любимый, прости меня, но я должна уйти. Это — единственный выход для нас обоих. Потом я все тебе объясню, ты узнаешь, кто я, что случилось со мной. Но сейчас я с болью в сердце покидаю твой дом. Я очень люблю тебя. Прости меня, ради бога! Твоя Юля".

"И пусть я навсегда останусь для него Юлей! " — подумала Анна, перечитывая записку. Но каким же глупым, нелепым, фальшивым показалось ей то, что она написала! Она схватила исписанный листок, разорвала на мелкие клочья, бросила в пепельницу, щелкнула зажигалкой. В ярком пламени мгновенно сгорел странный и счастливый кусочек ее жизни.

Надо было уходить, но что-то еще удерживало ее. Вдруг она поняла, что именно, быстро нашла на книжной полке свои рисунки. Вот он! Герман с портрета смотрел на Анну тяжелым взглядом, ей показалось, что его лицо дрогнуло, шевельнулись губы, скривившись в насмешливой улыбке.

— Ты, ты не посмеешь больше издеваться надо мной! — Анна рванула картон. Он затрещал под ее руками, и этот звук был похож на сдавленный хрип. Изорвав портрет, Анна собрала обрывки в какой-то пакет, надела Машину куртку и выбежала из квартиры, захлопнув за собой дверь. Услышав, что кто-то поднимется на лифте, она юркнула на лестницу черного хода и сбежала вниз.

Во дворе огляделась. Машины Белова нигде не было видно. Выйдя со двора Анна увидела, как люди торопливо направляются куда-то с озабоченными лицами. Анна слилась с небольшой толпой и вскоре вскочила в первый автобус, который подошел к остановке, даже не поглядев на номер...

По дороге, трясясь в набитом автобусе, она думала уже только о том, что должна обязательно добраться до того особняка, и узнать, что случилось с Германом. Чутье подсказывало ей, что, вероятнее всего, он все-таки жив. Но как он отнесется к ее возвращению? Как он поступит с ней? Она прекрасно понимала, что ее затея далеко не безопасна. Можно было, конечно, вернуться в общежитие, но кто ее туда теперь пустит? А если поехать на Арбат, разыскать Ромку? Или добраться до его дома и все ему рассказать?.. Нет, все эти варианты не решали проблемы, невозможно было и дальше пребывать в неизвестности и притворяться, что ничего не произошло...

Анна вышла из автобуса, остановила первую попавшуюся машину, честно призналась, что у нее нет денег и попросила просто подбросить ее по дороге. Водитель попался сговорчивый, провез ее несколько километров в нужном направлении и высадил на каком-то шумном перекрестке... Дальше Анна таким же образом проехала еще часть пути, вспоминая, как раньше путешествовала автостопом. Пока ей везло, никто не приставал. Правда, уговорить везти ее бесплатно удавалось далеко не каждого.

Она думала, что должна вернуться и в первую очередь выяснить отношения с Германом раз и навсегда! Но как это сделать? Потребовать развод? Смешно. ей богу... Если он не убил ее тогда, он может это прекрасно сделать сейчас...

На дне глубокой канавы, в грязи Фрэнк проснулся от холода и какого-то непонятного шума, идущего сверху, с трудом пошевелился. Голова трещала так, словно ее начинили крупной дробью., и он не мог понять от чего — то ли от удара, то ли от похмелья. Все тело мучительно ныло. Он попытался подняться на ноги, но не удержался, снова рухнул на землю, встал на четвереньки, огляделся. Где же эта стерва? Рядом не было никого. Да, такого с ним еще не было! Чтобы девка так наколола! Не дала, опозорила, сбежала! Если рокеры узнают — на смех поднимут, не поглядят, что главарь! Надо сделать так, чтобы никто ничего не узнал! Найти ее, паскуду, хоть под землей, пришить к чертовой матери, закопать в этой канаве!

Матерясь от злости, он стал карабкаться по склону оврага, цепляясь за какие-то колючие ветки. Каждое движение причиняло ему мучительную боль, замерзшие ноги сводило судорогой. Наконец, преодолев последний участок своего героического восхождения, он выбрался на более или менее сухую поверхность земли, оглядел поляну, освещенную лучами восходящего утреннего солнца.

На прежнем месте, как ни в чем не бывало, стояла его машина, но что-то было не так. Фрэнк поднял голову и увидел прямо перед собой, буквально в метре, три пары здоровенных ног. Эти ноги принадлежали трем мужикам, с интересом наблюдавшим за ним. У одного, он это сразу заметил, из-под куртки торчал пристегнутый на ремне пистолет.

Конечно, такое зрелище совсем не понравилось Фрэнку, но отступать было поздно, да и некуда — разве что катиться опять на дно этой поганой канавы? Он и так натерпелся за эту ночь достаточно унижений. Нет, хватит! Собрав все свои силы, он поднялся на ноги, встал вровень с мужиками и пошел прямо на них. Но они даже не шелохнулись. Фрэнк, пошатываясь, прорычал.

— Дай пройти!

— Постой, — обратился к нему дружелюбным голосом бритый мужик и поглядел такими глазами, как отверстия направленных стволов крупнокалиберной пушки.

— Чего тебе? — рявкнул Фрэнк.

— Здесь была девушка. Где она? — продолжал бритый, гипнотизируя его своим взглядом.

— Не видел никакой девки!

— Врешь! — заорал другой, здоровенный, со стволом за поясом. — Видел!

— Да что пристал, мать твою! Дай пройти! — Фрэнк двинулся напролом и, получив подножку, рухнул на землю.

— Сесть хочешь? — спросил мужик с пистолетом, глядя на него сверху вниз.

— За что? — пробормотал Фрэнк, пытаясь подняться на ноги.

— Когда сядешь — узнаешь, — усмехнулся бритый. — Ругаться не стоит, лучше говори, что знаешь.

Третий мужик, худощавый, со смазливой рожей, почему-то молчал и только выжидающе смотрел на Фрэнка.

Надо было делать ноги, силы были явно не равны. Но вдруг Фрэнк увидел, как на поляне появились еще четверо, молодые, по виду спецназовцы или омоновцы, и понял, что его игра на этот раз окончательно проиграна.

— Мы все обыскали, ее нигде нет, — сказал один из молодых парней.

— Так где девушка? — снова спросил бритый, глядя на Фрэнка.

— А хрен ее знает, эту суку! — закричал Фрэнк. — Смылась! Больше я ничего не знаю!

— Не врешь? — Вдруг впервые заговорил худощавый красавчик.

— Да что б мне пику в ребра! Сука, каратистка поганая!

— Ладно, поедешь с нами, — жестко произнес мужик с пистолетом.

— Куда? — завопил Фрэнк.

— Куда надо. Отпустим, когда найдем ее. А если ты что-нибудь ей сделал...

— Да ничего я ей не сделал! Она сама меня чуть не прикончила!

— Заметно, — усмехнулся один из молодых парней.

Все двинулись по поляне, и Фрэнк увидел чуть в стороне, за деревьями еще две машины — здоровенный джип и новенький микроавтобус.

Один из парней вытащил из машины тряпку, протянул Фрэнку.

— На, оботрись.

Фрэнк вытер тряпкой лицо, руки, и тряпка покрылась темной засохшей грязью.

— Давай ключи от своей и садись в автобус, — сказал тот, с пистолетом за поясом. Но вдруг выхватил из кармана пейджер, лицо его засияло радостью, он подозвал красавчика и бритого.

Все трое, придвинувшись к нему, читали какое-то сообщение. Фрэнк не мог видеть, что там написано, но судя по их довольным рожам новость была хорошей и, возможно, удачной для него.

— Ладно, на этот раз тебе повезло, — сказал мужик с пушкой. — Садись в свой лимузин и езжай впереди. До кольцевой, еще два километра, а там катись, куда хочешь. Понадобишься — найдем!

Фрэнк, не глядя ни на кого, плюхнулся в свою машину, облегченно вздохнул и выехал на шоссе. Он видел в зеркальце, как его сопровождает конвой, но ни на что уже не обращал внимания. Главное было теперь поскорее добраться до дома и, по возможности, не попасться на глаза бабке, костлявых пальцев и сучковатой клюшки которой он боялся больше всего на свете. Честно говоря, его старая бабка была единственным существом на земле, к которому он был по-человечески привязан и которого действительно боялся.

— Ребята, а не зря я его отпустил? — сказал Митя, наблюдая, как впереди удаляется машина Фрэнка и сворачивает в какой-то переулок.

— Зачем он тебе? — спросил Джек. — Рожу ему набить? Он и так хорош!

— А вдруг он все-таки... — произнес Митя.

— Нет, — сказал Белов, — не думаю. Ты, кстати, знаешь, что Машка уже несколько лет занимается каратэ?

— Это как? — удивился Митя.

— Да так, под видом балетной школы. Только Наталье не говори, ладно?

— Думаешь, этот гад схлопотал от нее?

— Вполне возможно, — сказал Белов. — Смотри, что она написала: "Я дома и не одна. Со мной все в порядке. Но куда все подевались? Маша". Не похоже, что она сильно испугана и расстроена.

— Думаю, Ленька прав, так что не волнуйся, Митенька. Только вот интересно, с кем это она дома? — усмехнулся Джек.

— Я подумал — с Юлей, — сказал Белов.

— Не знаю, не знаю... — пробормотал Джек. — Может, и еще с кем...

— Ладно, приедем — увидим, — рассудительно сказал немного успокоившийся Митя. — Минут через пятнадцать будем на месте, там и разберемся...

Когда Белов открыл ключом дверь и вошел в квартиру, он увидел Машу, сидящую на кухне в полумраке с сигаретой в руках, а рядом с ней — какого-то незнакомого молодого человека.

Маша вскочила, погасила сигарету и бросилась отцу навстречу.

— Вот она, целая и, кажется, невредимая! — произнес Джек, входя следом.

— Ты давно дома? — спросил Белов.

— Да, сижу тут и не могу понять, куда все подевались! — сказала Маша. — Зачем нужно было меня искать?

Джек хмыкнул.

— Смотрите-ка, она еще и выступает!

— Кстати, познакомьтесь — это Роман, — сказала Маша, испепеляющим взглядом поглядев на Джека.

Ромка встал, смущенно улыбнулся.

— Очень приятно, — вежливо сказал Белов, пожимая ему руку. Потом пристально поглядел Машу. — Что-то у тебя странный вид. Ты в порядке, дочка?

— Я подралась немного, — произнесла Маша небрежным тоном.

— Заметно, — снова усмехнулся Джек.

— Ничего тут смешного нет, Дядя Джек! — голос Маши вдруг задрожал. — кажется, я убила его... Убила и в канаве бросила!..

— Да никого ты не убила! — Джек ласково обнял девочку. — Видели мы этого придурка.

— Как видели? — обомлела Маша.

— Да так получилось, — ответил Джек. — Он, правда, немного помят, но вполне живой. Из канавы сам выбрался.

— Так вы... были там? — с ужасом спросила Маша.

— Были, дочка. — сказал Белов. — Кстати, а где Юля?

— Разве она не с вами? — удивилась Маша.

— Нет! Когда я уехал, она спала. Жалко ее будить было.

— А когда мы пришли, ее не было, — растерянно сказала Маша.

— Ну что, снова займемся розыском? — сказал молчавший до сих пор Митя.

— Веселая выдалась ночка... — пропел Джек, — все девки пустились в бе-га-а! Нет, ребята, я — пас. На сегодня хватит. — Он взял бутылку из бара, плеснул из нее в пустой бокал, устало опустился на диван.

Какое-то время все молчали, потом вдруг Маша подошла к Мите, смущенно опустила глаза.

— Дмитрий Сергеевич, вы извините меня... Я вела себя очень глупо.

— Да ладно, — проворчал Митя. — Я тоже хорош, моралист старый... Слава богу, все обошлось...

— Если не считать, что нет Юли, — грустно сказал Белов.

— Анны, — поправила Маша. — Ее зовут Анна, папа!

— Анна... Так значит, ее зовут Анна. Какое красивое имя! — произнес Белов с удивлением. — А ты откуда это знаешь?

— Роман сказал. Он с ней хорошо знаком.

— Ничего себе! И откуда же?

— Да мы учились вместе, — тихо произнес Ромка.

— Вот как?! — Белов ошеломленно поглядел на Романа.

— Да, интересный выдался денечек... — пропел Джек с дивана, снова наливая в бокал из бутылки. — Как хорошо, что нет ни жен, ни дочек! Так выпьем за свободных о-ди-но-чек!

Анна добиралась автостопом, как в прежние времена, пересаживаясь из машины в машину. Она пустилась в свое путешествие совершенно без денег. Сначала ее целью было поскорее уехать от Белова, чтобы не навлечь на него беду. Но очень скоро она поняла, что должна узнать правду, какой бы она ни была, и двинулась навстречу неизвестности. Время шло, она порядком устала, проголодалась, а до коттеджа, в котором она провела последний год своей жизни, было еще далеко... В конце концов, пересев, кажется, уже в десятую машину, она оказалась на том самом шоссе, по которому ездила в город с Германом или с Виктором. Знакомые места произвели на нее неожиданно сильное впечатление. Чем ближе она подъезжала, тем сильнее билось ее сердце. Что ее ждет там, впереди? Она попросила водителя остановиться и последнюю часть пути пошла пешком, чтобы немного успокоиться и подготовиться к любой неожиданности, к любой, подстерегающей ее опасности.

Вот и знакомый забор... За те несколько дней, что Анна прожила в квартире Белова под именем Юли, здесь внешне ничего не изменилось. Те же деревья в голыми ветками возвышались над оградой, так же поблескивала крыша коттеджа в глубине участка... Но теперь почему-то все это показалось ей совсем другим, словно превратившимся в нарисованную декорацию. Анна остановилась, от усталости и нервного напряжения у нее подкосились ноги, ее охватил внезапный страх. Захотелось просто упасть на землю, не шевелиться, ничего не видеть и не слышать...

Простояв неподвижно несколько минут, она собрала все свои силы, подошла к воротам и дрожащей рукой нажала на кнопку звонка. Никакого звука она не услышала, да и не могла услышать, так как сигнализация была проведена непосредственно в дом. Оттуда же, с помощью установленной у входа телекамеры, можно было видеть, кто подошел к воротам. Анна стала ждать, но калитка не открывалась и вообще ничего не происходило.

Она подумала — неужели я, все-таки, убила его? Но тогда почему здесь не дежурит наряд милиции, почему не опечатаны ворота? Или его еще просто не нашли? Вряд ли кому-то пришло бы в голову искать его в старом заброшенном доме с привидениями...

Внезапно калитка отворилась, открывая Анне дорогу в недавнее прошлое. Она, уже не ожидая этого, растерялась, какое-то время помедлила и, решившись наконец, шагнула навстречу неизвестности.

На участке было пустынно. Фонари освещали ведущую к дому тропинку, на которую деревья отбрасывали призрачные тени. Анна шла, наступая на эти тени, и ей казалось, что под ней качается земля. Вдруг что-то теплое, тяжелое, живое толкнуло ее... Господи, Парацельс! Он не издал ни звука, просто положил ей на плечи свои огромные лапы, чуть не сбив с ног всей своей тяжестью, и лизнул в лицо.

— Парацельс... Милый... — прошептала Анна, прижимая к себе его большую мохнатую голову. — Песик ты мой славный!

Парацельс деловито пошел по тропинке впереди Анны, обернулся, словно приглашая ее за собой. Скоро они оказались в глубине участка, оттуда открывался коттедж, построенный в стиле старинного замка. А на крыльце, в неярком рассеянном свете, облокотившись на мраморные перила, стоял Герман...

Увидев его, Анна остановилась в полном смятении, от ее решимости не осталось и следа. Всего несколько часов назад, вспомнив до конца все события прошедшего года своей жизни, она представляла себе Германа жестоким циничным чудовищем. Но сейчас, глядя на него, она почему-то не испытывала ни ненависти, ни отвращения, ни ужаса... Еще совсем недавно она безумно любила этого человека, принимая его таким, какой он есть. На какие-то вещи сознательно сама закрывала глаза, не желая разрушать великолепный образ гордого бесстрашного рыцаря... Пройдет несколько секунд, и она снова может оказаться во власти этого человека! Он сделает с ней все, что захочет... Господи, что же делать? Повернуться и уйти уже невозможно... Ведь она сама вернулась к нему! А если и правда Герман не причастен к этим убийствам, если все это — ее больная фантазия?.. Но ведь он сам признался, что у него не было выбора! Может быть, он имел в виду что-то другое? Нет, это невозможно, интуиция никогда не обманывала ее! Он очень опасен, не смотря на все свое обаяние! Умный, привлекательный, жестокий и коварный демон, который не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего! Но как он поступит с ней — изобьет, искалечит или просто убьет!? Что же делать... Бросится на колени, просить прощенья, умолять, чтобы он пощадил ее? Может быть, именно этого он и ждет...

Она лихорадочно пыталась что-то придумать, найти какой-нибудь выход. В бешеном вихре понеслись и закружились мысли и чувства, и вдруг откуда-то из глубины подсознания совершенно неожиданно пришло спасительное решение! Вот оно! Амнезия! Если это было однажды, почему бы теперь не попытаться изобразить это еще раз! Как же она сразу не догадалась!

Анна шагнула к крыльцу и сказала, с трудом узнавая собственный голос.

— Герман, что было со мной? Я ничего... ничего не помню!

Герман молча спустился к ней по ступенькам, очень внимательно поглядел ей в лицо, потом сказал спокойным голосом, словно ничего не произошло.

— Пойдем в дом, Анна.

— Да... В дом... Как давно я здесь не была! — произнесла Анна с такой искренней печалью в голосе, что сама начала верить в свою игру и готова была расплакаться. В то же время она отметила про себя, что выглядит Герман довольно усталым, появились синяки под глазами... Может быть, ему тоже пришлось нелегко и он по-своему тоже страдал...

Они вошли в гостиную.

— Сядь, отдохни, — сказал Герман.

Анна опустилась в кресло, прикрыла глаза. Она подумала, что наверное ей будет не так уж трудно изображать амнезию, потому что совсем недавно она пережила ее на самом деле. Главное — убедить Германа, чтобы он в это поверил... Тогда ему незачем будет ее убивать, а ей — его...

Герман сел напротив нее, посмотрел испытующим взглядом и спросил.

— Ты правда ничего не помнишь?

Анна выдержала его взгляд и тихо ответила.

— Кажется, я заблудилась... заблудилась в ночи...

Герман достал бутылку шампанского, аккуратно открыл, наполнил два бокала и произнес торжественно.

— С возвращением из ночи, Анна! Я рад, что ты вернулась. Я скучал без тебя!

— Меня долго не было? — воскликнула Анна в испуге. — Но почему? Почему я ушла? Зачем ты меня отпустил?

— Так было надо... — сказал Герман. — Просто мы с тобой немного поссорились...

— Поссорились? — Анна удивленно поглядела на него. — Из-за чего?

— Теперь это не важно, все прошло. Главное — ты вернулась!

— Да, я вернулась, я вдруг поняла, что должна вернуться... Я так долго добиралась сюда, кажется, целую вечность!

Анна заметила, что Герман с интересом разглядывает ее одежду, нервно передернула плечами, потрогала руками лицо, спросила с тревогой в голосе.

— Почему ты так на меня смотришь? Со мной что-то не так?

— Да нет, все так... Просто ты была по-другому одета.

— Когда?

— Когда ушла от меня.

— Значит, мы расстались? — Анна пытливо поглядела ему в глаза. — Но... это было... очень давно?

— Нет, всего несколько дней назад, — сказал Герман.

— Господи! — Анна уронила на руки голову. — Почему я ничего не помню? Отчего такое бывает?!

— Возможно, от нервного перенапряжения... Ты слишком много работала в последнее время.

— Работала? Как я работала? Что со мной случилось?

— Успокойся, — сказал Герман, осторожно взяв ее руку.

Анна отдернула ее, словно ее ударило током. Испуганно посмотрела на свои пальцы и воскликнула.

— Господи! Где мое кольцо! Я его потеряла?

Герман снова испытующе посмотрел на нее.

— Ты что, действительно, не помнишь?

— Нет! — Анна настолько вошла в свою новую роль, что не удержалась и зарыдала.

— Ну, хорошо, хорошо... — мягко сказал Герман. — Не буду мучать тебя своими дурацкими расспросами...

Уронив голову на руки и спрятав лицо, Анна подумала, что для начала, кажется, неплохо справляется со своей новой ролью, все идет довольно гладко. Только бы не переиграть!...

Неожиданно она молча поднялась, улыбнулась сквозь слезы и направилась вверх по лестнице.

— Ты куда, дорогая? — спросил Герман.

— Я устала и хочу спать! — ответила Анна капризным голосом.

— Да, конечно, — Герман тоже поднялся.

Анна качнулась вдруг, чуть не упала, Герман успел поддержать ее.

— Что с тобой? Тебе плохо?

Она посмотрела на него так странно, словно перестала узнавать, и проговорила, еле шевеля губами.

— Просто... я хочу... спать...

— Идем, я уложу тебя. — Герман подхватил ее на руки.

Анна больше не вырывалась, расслабленно откинулась на его руках и закрыла глаза.

Герман осторожно перенес ее в спальню, положил на постель. Она уже ни на что не реагировала и почти не шевелилась. Герман присел рядом с ней, прислушался к ее дыханию. Она дышала ровно и тихо.

— А теперь спи! — он поцеловал ее, потом осторожно встал и вышел из комнаты...

Утром, проснувшись одна в своей спальне, Анна обнаружила на тумбочке рядом с кроватью оба своих кольца, подаренных Германом. Одно, с бриллиантом, находилось в той самой шкатулке, в которой Герман преподнес его Анне несколько месяцев назад. Другое, обручальное, лежало рядом. Все это выглядело вполне естественно, так, словно Анна просто сама положила их здесь перед тем, как лечь спать. Она надела на пальцы оба кольца, оглядела свою руку, потом встала, накинула халат и отправилась осматривать дом. Герман, видимо, уехал рано, не оставив на этот раз никакой записки. Что ж, игра продолжалась! Главное — раньше времени не выйти из роли, не выдать себя каким-нибудь случайным словом, жестом, поступком...

Уже несколько часов подряд в квартире Белова не прекращались разговоры о пропавшей Анне. Все с необычайным интересом слушали трогательный рассказ Ромки о том, как он познакомился у дверей приемной комиссии "Строгановки" с очень странной девчонкой. Она тайком сбежала из дома с одной дорожной сумкой, в которую уложила свои рисунки, без вещей, без денег, добиралась до Москвы где автостопом, где — "зайцем". Не смотря на все это, она держалась довольно уверенно, и когда Ромка увидел ее работы, то сразу понял — почему. Такого яркого, необычного художественного видения он еще не встречал, разве что в работах великих мастеров прошлого. Но Анна была не из прошлого, ее имя еще не стало легендой и не было вписано в историю искусства, она жила в настоящем, с ней можно было разговаривать, смеяться, дружить... Ромка считал, что их встреча — настоящий подарок судьбы, а когда их обоих приняли в училище, был просто счастлив. Четыре года они вместе ходили на занятия, вместе гуляли по вечерней Москве, вместе подрабатывали чем бог на душу положит, жили в одном общежитии... Конечно, Ромка был влюблен в нее, но никогда не показывал виду, никогда не досаждал ей признаниями в своих чувствах, боясь хоть чем-то испортить их трогательную и нежную дружбу. Между ними всегда сохранялась какая-то дистанция, у Анны была своя жизнь, свой особый мир, куда она не допускала никого, даже близких друзей... Позже Ромке удалось снять комнату на окраине Москвы, а Анна осталась в общежитии. Теперь они виделись не так часто, но она иногда приходила к нему в гости... Это были самые счастливые моменты в его жизни! В последний год им удалось, вместе с другими ребятами, уже окончившими училище, завоевать места на Арбате. Все свободное время Ромка проводил там, а Анна то появлялась, то исчезала... Зарабатывала она немного, потому что ее особая манера, особое видение не всегда были понятны и доступны широкой публике...

Наконец Ромка в своем рассказе дошел до того дня, когда на Арбате появился незнакомый мужчина и заказал Анне свой портрет...

— Вот тогда я и видел ее в последний раз, — Ромка вздохнул — Вы мне не дадите сигарету?

Белов протянул ему пачку "Винстона".

— Я вообще-то не курю, так, иногда...

— Понятно, вы разволновались, — Джек щелкнул зажигалкой. — Это вполне естественно.

— Кстати, Роман, вы хорошо помните того человека, вы бы узнали его? — вдруг спросил Белов.

— Думаю, да, у меня неплохая зрительная память... Правда, с тех пор я ни разу нигде его не встречал...

— Дело в том, что Анна нарисовала однажды чей-то портрет, я сейчас вам его покажу. Может быть, это он? — Белов стал перебирать бумаги в поисках таинственного портрета, но нигде не мог найти его. — Понять не могу, еще утром лежал здесь...

— Анна его забрала, — сказал Ромка.

— Но зачем? — удивился Белов.

— Затем, Ленечка, — сказал Джек, — что она вспомнила что-то такое, от чего у нее поехала крыша. Судя по всему, не смотря на это, она действовала вполне разумно и сознательно. Вероятнее всего, ее амнезия закончилась. В полном здравом рассудке она собралась, оделась, уничтожила все возможные улики и исчезла в неизвестном направлении. Думаю, она хорошо знала, куда и зачем идти.

— Кто у нас сыщик? Ты что ли? — проворчал Митя.

— Молчи уж, Лавлас несчастный! — засмеялся Джек. — Я просто выстраиваю психологию ее поведения. Мне кажется, здесь все понятно.

— А вот мне ничего не понятно! — Белов уставился на друга. — Почему она меня не дождалась? Ведь я старался помочь ей, мы вместе восстанавливали ее память! Она все мне рассказывала — и сны свои, и то, что помнила! Отчего же теперь она не захотела рассказать мне, посоветоваться?

— Я же сказал, от того, что у нее крыша поехала! Мог бы и сам догадаться! А вот от чего она поехала, я сказать тебе не могу, потому что сам не знаю!. Это уже из области фактов, а не психологии. Так что дело за вами, господин сыщик!..

— Я понял, — вздохнул Митя.

Маша, во время разговора сидевшая рядом с отцом, с интересом слушала Ромку и, сама еще не осознавая этого, все больше проникалась к нему симпатией. Ей нравилась его искренность, трогала его взволнованность, и где-то в тайном уголке души она с радостью отметила, что во время своего рассказа он несколько раз обращался именно к ней, Маше, и в эти моменты на его лице, как казалось ей, появлялась смущенная улыбка... Более того, Маша испытывала к нему какое-то странное чувство, похожее на ревность. Что же у него было с Юлианой? Именно так теперь Маша называла про себя таинственно исчезнувшую девушку. Если даже и не было ничего, он явно влюблен в нее! Ведь он сам как бы невзначай признался в этом! Все влюблены, Ромка, отец! Митенька втюрился в маму, а кто же любит ее, Машу? Неужели все считают ее всего лишь вздорным ребенком? Ну ничего, пройдет немного времени, и она всем докажет, что стала совершенно взрослой независимой личностью!

Размышляя так, Маша незаметно бросала взгляд то на Дмитрия Сергеевича, то на Ромку и уже сама не могла понять, чье присутствие ее волнует больше и кто из них ей на самом деле нравится...

Часть вторая

С того момента, как исчезла Анна, прошло около месяца, но до сих пор о ней абсолютно ничего не было известно... За это время Наталья Белова успела вернуться в Москву и улететь в новую, более длительную командировку. Конечно, от нее скрыли подробности ужасного машиного приключения, а сама Маша настояла на том, что будет продолжать жить у отца до ее возвращения, и Наталья в конце концов "официально" с этим смирилась. Белов, в свою очередь, установил для дочери жесткий регламент посещения всяких занятий, отвозил ее сам на машине и в школу, и к репетиторам и даже на каратэ, требовал звонить отовсюду перед выездом, и если не мог ее встретить сам, то это делали Джек или Митя.

Всякие тусовки после той безумной ночи были запрещены строго настрого, и когда Маша попыталась возразить отцу, он сказал.

— Не нравится — иди жить к тетке!

На этом споры закончились, и Маша покорно смирилась со своей участью.

Дмитрий Сергеевич, с волнением отсчитывавший дни и часы до возвращения Натальи, проявлял по отношению к Маше удивительный такт, ни словом не напоминая о ее недавнем признании в любви. В отличие от Джека он не позволял себе также никаких ехидных шуток и колкостей, и Маша постепенно успокоилась, а однажды вдруг поймала себя на мысли, что слишком часто вспоминает о Ромке. Обаятельный, бедный и, безусловно, талантливый художник незаметно занял в ее душе очень существенное место, оттеснив на задний план роковую страсть к немолодому мужественному супермену.

Маша с отвращением готовилась к очередному выпускному экзамену. Вдруг зазвонил телефон. Она схватила трубку и страшно обрадовалась, услышав ромкин голос.

— Привет! — сказал он. — Это я, Роман.

— Привет! — ответила Маша.

— Ну, как ты?

— Нормально. Гадкую физику зубрю.

— Синяки прошли?

— Давно... Знаешь, у нас пока про Анну ничего нового, — поспешила сообщить Маша, думая, что именно это главная цель ромкиного звонка.

— Понимаю... Знаешь, я вообще-то хотел спросить тебя...

— Что? — насторожилась Маша.

— Тут выставка одна интересная открылась, хочешь завтра сходим?

— А что за выставка? — спросила Маша с напускной небрежностью.

— Приятеля моего. Он классный художник, русский сюрреалист. Не знаю, конечно, может тебе и не интересно.

— Почему же? Очень интересно! Я люблю живопись! — без колебаний соврала Маша.

— Тогда заметано. За тобой заехать?

— Это как? — растерялась Маша.

— Да так, на метро. От тебя это недалеко, а мне все равно в центр ехать.

— Конечно заезжай! — сказала Маша, уже не скрывая своей радости.

Белов уже несколько дней мучился со статьей, которую по рекомендации Джека ему предложили написать для одного солидного журнала. Поначалу он охотно взялся за эту работу, проблема была очень интересной, да и деньги обещали заплатить вполне приличные, но, кажется, он несколько переоценил свои возможности. Когда-то он понял, что человеческая психология в основе всего — искусства, политики, деловых, личных, семейных, интимных отношений. Ему казалось, что это самое главное. Он всю жизнь изучал эту проклятую психологию, но, видимо, знание ее не спасало его самого от ошибок. Его жизнь не очень-то складывалась. Он был очень недоволен собой. Он работал явно плохо. Ему мешали собственные проблемы, от которых он никак не мог внутренне освободиться и полностью переключиться на другие. Черт знает что творилось в его собственной взбудораженной душе!

Странная девчонка, девушка, женщина, своевольно нареченная им Юлей, необратимо вторглась в его жизнь, и никакие логические построения, никакие испытанные психологические приемы не освобождали его от навязчивого образа. Она становилась в его воображении то Юлей, то Анной, то появлялась перед его мысленным взором, то исчезала подобно призраку, словно все время дразня его. Белов злился на себя, стал нервным, измученным, раздражительным, выпивал по несколько рюмок коньяка за вечер, чтобы хоть ненадолго забыться.

По ночам в полусне или полубреду он разговаривал с ней, ее голос словно слышался ему в тишине. Его преследовали кошмарные сны, в которых странные сюрреалистические картины наполнялись движением, он сам был действующим лицом какого-то фантастического сюжета, где непрерывно изменялась реальность, происходили невероятные метаморфозы...

...Вечерние сумерки, легкий туман. Он едет на своей машине по совершенно незнакомой дороге, медленно поднимается в гору вдоль высокой каменной ограды... Вот вдалеке впереди появляется она... Сомнения нет, что это Анна. Ее легкая фигурка движется перед ним... Он хочет догнать ее, кажется, что расстояние между ними сокращается, она останавливается в ожидании, но как только он подъезжает ближе, она вдруг исчезает, а потом снова появляется совсем далеко. Дорога поднимается в гору, машина едет с трудом, начинает буксовать на крутом подъеме, а Анна идет легко, словно не касаясь земли. Белов останавливается, выходит из машины и видит, что он приехал почти на вершину высокой горы с крутыми, обрывистыми склонами. Чуть в стороне на горе он видит какое-то странное здание, похожее на старинный замок, обнесенный высокой оградой. Анна направляется к этому зданию, он смотрит на ее удаляющуюся спину, хочет крикнуть, позвать ее, но не может произнести ни слова, не может шелохнуться... Клубится густой туман и все больше обволакивает все вокруг, пронизывает все его существо, делая безмолвным, неподвижным, почти бесчувственным...

Дорога кончается у замка. Белов в растерянности стоит рядом с машиной, пытается сесть в нее, но ноги словно прирастают к земле... Он один. С вершины горы открывается вокруг бесконечная панорама странного неземного пейзажа, и где-то очень далеко внизу виднеются красно-оранжевые деревья, синеватые каменные уступы скал, темные извилистые ленты дорог. Он знает, что должен попасть туда, но как проехать на машине по обрыву, где нет дороги?.. И вдруг, прямо у него на глазах, машина стремительно начинает уменьшаться и становится совсем маленькой, словно игрушечной. Он держит в руках веревочку, к которой привязана машина, делает несколько шагов, с трудом оторвавшись от земли, и дальше катит ее за собой на веревочке вдоль каменистого обрыва... Почему-то его совсем не удивляет то, что произошло с машиной. Наверное, так случилось, потому что он не смог бы спуститься на машине вниз, по крутому склону. Но ведь можно повернуть назад и поехать той же дорогой, по которой он попал сюда? Но тогда он не найдет Анну... Вот она промелькнула совсем рядом, у высокой ограды, окружающей замок. Белов побежал за ней и увидел огромную кошку с зелеными глазами, лежавшую на каменном выступе, спиной к обрыву. Вот снова промелькнула Анна, и опять, как только он приблизился к ней, перед ним оказалась другая кошка. Большие черные кошки неподвижно застыли в позах сфинксов, глядя на него своими горящими зелеными глазами. Это было красиво, но совсем не страшно, потому что каждая кошка была новым воплощением Анны... Но он понимал даже во сне, что это всего лишь иллюзия, а цель еще далека... Он все шел и шел, и замок становился ближе, и тоненькая фигурка с развевающимися на ветру волосами мелькала впереди. Вдруг она остановилась, обернулась, поманила его рукой и вошла в ворота...

Он бросился за ней, волоча за собой на веревке игрушечную машинку. И вдруг откуда-то из глубины парка, окружавшего таинственный замок, услышал ее голос.

— Помоги мне... — шептала она.

— Анна! Почему ты ушла от меня?

— Ветер сильный на улице...

— Анна... Какое красивое имя!

— Мне холодно. Сыро, холодно...

— Анна, почему ты ушла от меня?

— Ты видишь, меня знобит... Почему такой дикий холод?

— Анна, ты хочешь, чтобы я согрел тебя?

— Ты не сможешь меня согреть...

Она стояла перед ним, бледная, прозрачная, хрупкая, словно хрустальная фигурка. Он попытался обнять ее, но он прикосновение к ней ощутил леденящий холод...

— Анна, какие у тебя холодные руки! Может быть, ты умерла?

— Может быть...

— Я заставлял тебя вспоминать! Я мучил тебя! Это я, я убил тебя!

— Может быть...

— Нет, врешь! Ты жива! Ты не можешь умереть! Я найду тебя!

— Может быть...

— Так почему же ты ушла от меня?

— Так получилось...

— Анна! Давай уедем отсюда! Я увезу тебя с собой! — Белов посмотрел на свою руку, в которой держал конец веревки, дернул за нее, и машина подкатилась к его ногам, такая же маленькая, совсем как игрушка.

Он подумал, что не сможет увезти Анну с собой, потому что они не поместятся в этой машине, и ему стало очень грустно.

Но вдруг он заметил Митин джип, стоявший у самых ворот, радостно бросился к нему, распахнул дверцу.

— Анна! Иди сюда! Мы уедем с тобой, навсегда уедем отсюда, из этого странного мертвого замка, из этого мрачного места...

— Прости... Я не знаю... Я не могу уехать с тобой... Я не могу остаться с тобой...

Она проскользнула в замок и некоторое время ее светлая фигурка мелькала за стеклами окон. Он видел ее, он звал ее, но она не отвечала.

Белов тоже бросился к замку, дверца джипа оторвалась и осталась в его руке. И сам джип, точно так же, как и его жигули, быстро стал уменьшаться и превратился в крошечную игрушку.

Белов бросил дверцу машины на землю, и она стала такой же маленькой, как и сама машина. Вдруг все исчезло, Белов ощутил в руке холод металла и увидел, что сжимает рукоятку пистолета. Замок неприступной громадой возвышался перед ним, Белов направился прямо к нему, попытался войти внутрь, но увидел множество совершенно одинаковых сводчатых дверей... Он стоял в нерешительности, с пистолетом в руке, не зная, в какую из дверей войти. Открыл одну и обнаружил зияющую черноту. С ужасом отшатнулся, захлопнул дверь, открыл другую и перед ним разверзлась бездонная бездна. За третьей дверью был узкий темный тоннель, Белов на ощупь шагнул в него и пошел, натыкаясь за стены, зацепляясь ногами за какие-то камни и выступы... Он заблудился, путаясь в темных извилистых коридорах, он шел не зная куда, не видя ничего перед собой, почти не чувствуя под ногами твердую землю... Что-то под ним булькало, чавкало, в полу появлялись какие-то ямы, провалы, идти становилось все труднее, но изредка, далеко впереди, мелькала перед ним легкая полупрозрачная фигурка, и снова манила его за собой, манила в лабиринт, из которого нет выхода...

Проснулся он, лежа ничком на диване и уткнувшись лицом в подушку. Рядом с ним на полу стояла пустая бутылка. Голова болела, настроение было отвратительное. Прийдя в себя, он ужасался собственному бреду, решил, что надо немедленно бросить пить. Осушив чашку крепкого кофе попытался сесть за статью, с трудом вымучив из себя две фразы, отбросил в сторону ненавистный труд... Он снова думал об Анне, думал почти с ненавистью и не мог толком понять, какое желание, в конце концов, преобладает в нем — избавиться от этих мучений навсегда, не думать, забыть, или, наоборот, вернуть ее любой ценой и навеки остаться с ней вместе. Никакой иной, более компромиссный вариант решения данной проблемы, почему-то даже не возникал. Что за идиотский максимализм? Нет, он явно стал профнепригоден! Более того, в последнее время он почти утратил чувство юмора, не с того не с сего злился на дочь, раздражался по пустякам. Вместо того, чтобы решать в статье глобальные психологические проблемы, касающиеся всего человечества, он все больше впадал в депрессию от невозможности решить свою собственную проблему. Он понимал, что ему необходимо срочно привести в порядок самого себя, но пока ничего из этого не получалось.

Услышав телефонный звонок, он схватился за трубку как за спасательный круг и очень обрадовался, услышав голос Мити. Да, видно, без помощи старых друзей ему, все-таки, не обойтись...

— Ну что, продолжаешь хандрить? — спросил Митя.

— Есть немного, — стараясь говорить как можно более небрежным тоном, произнес Белов. — Статья не клеится, понимаешь...

— Если у тебя проблемы, у меня есть свободные полчаса, — деловито сказал Митя. — Кстати, я кое-что для тебя узнал, так что поторопись.

— Сейчас подвалю, — сказал Белов.

Дмитрий Сергеевич в последнее время был очень занят. Он занимался частным расследованием по поручению генерального директора одной очень крупной коммерческой фирмы. Дело в том, что в пункте обмена валюты, принадлежавшем фирме, произошло очень серьезное ограбление, и заказчик подозревал в соучастии кого-то из своих сотрудников. Из сейфа, о существовании которого знало ограниченное число людей, пропала огромная сумма денег, принадлежавших частным вкладчикам. Деньги эти были помещены в сейф вечером, перед закрытием пункта. а утром должны были быть пущены в оборот. Но ночью, не смотря на присутствие двух вооруженных охранников и безотказно работавшую сигнализацию, сейф был полностью обчищен. Один из охранников был тяжело ранен, другой бесследно исчез. Через два дня сотрудники детективного агентства обнаружили его труп совершенно в другом районе Москвы. Никаких денег при нем. естественно, не было. Работники фирмы, которые были хотя бы частично в курсе ее финансовых дел, полностью отрицали свою причастность к ограблению. При всем при том сейф даже не был взломан или взорван. Из этого следовало, что грабители знали код и легко сумели его открыть. Учитывая общую ситуацию в стране, находящейся за гранью финансового и прочего беспредела, Митя считал это дело практически безнадежным. Но директор фирмы, подвергавшийся серьезным угрозам со стороны ограбленных вкладчиков, был давним его приятелем и вполне порядочным человеком. И Митя, будучи не в силах отказать попавшему в отчаянное положение другу, взялся за это трудное и бесперспективное дело.

Проходили дни, все детективное агентство буквально выворачивалось наизнанку в поисках грабителей и пропавших денег, но дело не продвинулось почти ни на шаг. Сам Митя был занят настолько, что приезжал домой зачастую глубокой ночью. Но, не смотря на все это, верность мужскому братству оставалась для него превыше всего, и он умудрялся параллельно выкроить время для Леньки Белова, тоже по-своему попавшего в беду.

— Послушай, Леня, — сказал Дмитрий очень серьезным голосом. — Самое лучшее, что ты можешь сделать — забыть эту женщину навсегда.

Белов закурил, посмотрел на друга и произнес с кривой усмешкой.

— Что-то, Митя, я тебя не понимаю. Я просил тебя помочь мне найти ее...

— Да, Ленька! Но я твой друг, и это самое главное, что бы там ни происходило! Ты хоть это понимаешь?

— Так в чем же дело? — спросил Белов с нетерпением. — Ты не смог ее найти? Может быть, она вообще не существует?

— Она существует, — сказал Дмитрий.

— Где?

Дмитрий тяжело вздохнул, зашагал по комнате.

— Забудь ее, прошу тебя! Иначе, даже если я приставлю к тебе в качестве охраны все свое агентство, и это тебя не спасет! Пойми ты, я врать не буду, но это совершенно тупиковый вариант!

— Веселенькая история, — Белов погасил сигарету и тут же взял новую. — И что мне теперь делать? Удавиться?

В его голосе звучала такая горечь, что хорошо тренированное сердце сыщика дрогнуло. Он подошел к другу, обнял его за плечи.

— Ленька, ну что для тебя сделать? Ну, хочешь, я тебе свой джип подарю? Возьми, а? Вот ключи! Хочешь, разбей его к черту! Что хочешь делай!

— Я ничего не хочу! Мне нужна только она! Я хочу знать о ней все! — твердо произнес Белов.

— Ну хорошо, — Дмитрий сел напротив него, — только обещай, что не полезешь в петлю.

— Да я уже влез, — усмехнулся Белов. — Рассказывай, знаешь ведь — все равно не отстану.

— Знаю, — Митя на минуту задумался. — Ладно, слушай, черт с тобой! — он вытащил из дипломата тонкую папку, раскрыл, — итак, Анна Владимировна Реброва, девичья фамилия — Савченко...

— Она замужем? — вздохнул Белов.

— Слушай и не перебивай, а то уничтожу досье...

— Все. Заткнулся.

— Родилась 15 февраля 1972 года в городе Подольске Московской области. В возрасте пяти лет переехала с родителями на Дальний Восток, отец — военнослужащий, мать — учительница географии. Через два года родители разошлись. Анна осталась с матерью. Так, тут некоторые подробности можно пропустить... Дальше, закончила школу, сбежала из дома, перебралась в Москву и поступила в Строгановку. Поселилась в общежитии. Жила на стипендию и случайные заработки.

— Митенька, прости, почти все это я и так знаю, но какое это имеет значение для меня?! — снова перебил Белов. — Кто ее муж?

— Да в том-то и дело, что он, ну как тебе сказать... — Митя вдруг замялся.

— Так и говори! — обреченно вздохнул Белов. — Он бандит, мафиози?

— Грубо говоря, примерно так... Хотя внешне все выглядит вполне респектабельно. По образованию он юрист, числится консультантом в одной коммерческой фирме. Но это — всего лишь прикрытие. На самом деле он обладает огромной властью, денег у него, судя по всему, немерено, он ничего не боится... Ты даже не представляешь, насколько опасен этот человек!

— Как ты думаешь, она знает об этом? — с тревогой спросил Белов.

— Вот это я не могу тебе сказать. Но, возможно, что-то ей все-таки известно...

— Она вернулась к нему? — спросил Белов напрямик.

— Это мы выясним в ближайшее время. Но если она вернулась, тогда все наши дальнейшие действия совершенно бесполезны...

— Митька, но неужели нельзя на него как-то воздействовать, какой-то компромат найти, неужели он такой неуязвимый? — Белов нервно закурил.

— В том-то и дело, что он, практически, неуязвим! Пока я совершенно не вижу, за что зацепиться. Он чертовки грамотен и, судя по всему, очень умен. И потом, если она добровольно вернулась к нему, может быть, она захочет остаться с ним... Мы же не можем насильно вырвать ее из семьи, насильно развести с мужем!

— Она его не любит! — твердо заявил Белов.

— А ты откуда знаешь? — удивился Митя.

— Знаю. Она любит меня! И если я не верну ее, то сойду с ума, сопьюсь, стану наркоманом, уголовником, сяду в тюрьму! Понимаешь, Митька, это как зараза какая-то, не могу я от нее избавиться, и все тут! Делай что хочешь, но если ты ее не найдешь, я сам буду ее искать, и не успокоюсь, пока не найду!

— А ее муж спокойно тебя пристрелит, — вздохнул Митя.

— Ну и пусть! Все лучше, чем эта мучительная неопределенность! Все равно я ее найду, и для меня уже не имеет значения, что будет дальше...

— Ладно, Ленька, успокойся... Я постараюсь что-нибудь сделать, но ничего тебе не могу обещать. Твой случай особо трудный. Тут все перемешано. А он, видишь, вообще нигде не участвует, ни в какие политические игры не играет, никакие ответственные посты не занимает, в общем, сидит незаметно в тени и оттуда за ниточки дергает... С таким справиться почти невозможно, ухватиться не за что!

— Ты знаешь, где он живет? — спросил Белов.

— Если и знаю, то тебе уж точно не скажу! — Заявил Митя. — Кстати, это совсем не в том месте, где ты ее подобрал!

— А что же в том месте? — Белов удивленно посмотрел на друга.

— Вижу, доводы рассудка на тебя не действуют, — вздохнул Митя. — Мои ребята работают, если будет что-нибудь новое, я тот час тебе сообщу... Знаешь, Ленечка, езжай-ка ты к Потрошителю! Пусть он тебе какие-нибудь таблетки выпишет, и сочиняй себе свою статью!

— Спасибо за совет, — мрачно сказал Белов, распахнув дверь детективного агетства.

Моросил дождь, уныло и беспросветно, все вокруг было промозглым и серым, и настроение от этого становилось еще более скверным... В тоске и обиде на несправедливость судьбы, злясь на себя за собственное бессилие перед этой судьбой Белов направился к своей машине, запаркованной во дворе.

Он медленно тронулся с места, выехал на улицу. Странное ощущение нереальности происходящего вот уже несколько дней преследовало его. Находясь в обычном, вполне реальном мире, пробираясь между машин, лезущих друга на друга и образующих привычные пробки у светофоров, между бестолковых пешеходов, вовсе не замечающих машин, он чувствовал себя почему-то пришельцем с другой планеты. А на далекой родной планете, которую ему по непонятным причинам внезапно пришлось покинуть, его ждала Анна... Но только вот он не знал теперь, как вернуться обратно...

Услышав звонок, Маша подбежала к двери, открыла ее и увидела Ромку с букетом голубых васильков.

— Привет! — весело сказала Маша.

— Привет! Это тебе! — он протянул ей цветы.

— Ой, спасибо! — она взяла букет, стала искать, во что поставить. — Да что же это, у папы ни одной вазы в доме нет!

— А ты подари ему, — сказал Ромка.

— А что он с ней делать будет? Вот я уеду, и никто сюда больше цветов не принесет!

— А куда ты уезжаешь? — спросил Ромка.

— Куда — домой! Мама сегодня из командировки возвращается. Я бы, правда, еще здесь пожила, мне, честно сказать, отца оставлять жалко. Он какой-то потерянный, да и кто присмотрит за ним, кроме меня?

— А ты за ним хорошо присматриваешь? — улыбнулся Ромка.

— Конечно, я ему два раза суп сварила, три раза рубашку погладила! Книги в порядок привела, а то валялись в пыли, как попало! Это он думает, что опекает меня, а на самом деле все наоборот. Но ничего не поделаешь, мама уже звонила, у них договор. Днем Дмитрий Сергеевич ее в аэропорту встретит, а вечером я должна быть на месте. Слушай, а может, я цветы с собой заберу, все равно ведь сегодня не вернусь сюда?

— Это уж ты как хочешь. Ну что, готова? Пойдем?

— Пойдем. Ты говорил, это недалеко...

— Пешком минут двадцать. Прогуляться не против?

— Конечно нет.

Они вышли на улицу и бодрым шагом направились в сторону набережной. Над ними весело светило весеннее солнце, вокруг во всю зеленели деревья, ожившие после долгой зимы.

Маша засунула руку в карман своей рокерской куртки, вытащила сигарету, закурила. Движения ее были резкими, порывистыми. Ромка подумал, что со стороны, наверное, Машу многие принимают за мальчишку, да и сам он до сих пор относился к ней как к младшему приятелю, с которым легко и приятно общаться, не надо ничего из себя изображать... Такой славный, немного угловатый подросток, лишенный кокетства и фальши.

С тех пор, как Анна исчезла из его жизни, он вообще перестал обращать внимание на девушек. Сколько их проходило мимо него, когда он стоял на Арбате со своим мольбертом! Некоторые останавливались, и вместо того, чтобы заказать портрет и заплатить деньги, начинали кокетничать с ним, а он словно и не замечал этого... Они были для него всего лишь натурой, потенциальной возможностью заработка, он не видел в них ничего, кроме лица, рук, спрятанного под одеждой тела... Он не умел, как Анна, разглядывать за всей этой внешней оболочкой скрытую загадочную сущность, он не стремился в каждой проходящей натуре обнаружить бессмертную душу! Люди вообще почему-то мало его интересовали. Нельзя сказать, чтобы он был излишне прагматичен, скорее, это было проявление юношеского максимализма. Он был верен своему единственному идеалу, он был влюблен в одну Анну, влюблен не только как в прекрасный образ, но и как в женщину... Но эта женщина никогда не принадлежала ему! А другие — они просто для него не существовали. Иногда, правда очень редко, случайным натурщицам, разгуливающим по Арбату в поисках приключений и позирующим ему, удавалось увлечь его за собой и добиться физической близости. Он оказывался в чьей-то чужой квартире, в чьей-то постели, но эти случайные короткие связи не оставляли в его душе никакого следа. Он уходил не прощаясь, с ощущением горечи в душе и стыда за самого себя, не договаривался о следующей встрече, будто переспал с проституткой. Правда, от него ничего особенного и требовали. Что можно взять с симпатичного, молодого, хорошо сложенного, но явно нищего художника? В общем, в его жизни давно ничего не менялось.

Внезапно чистое голубое небо стремительно стали затягивать набежавшие облака, от порывов ветра зашелестели ветки деревьев, редкие крупные капли дождя ударили о землю, прибивая пыль.

— Не холодно? — спросил Ромка.

— Ни капли! — ответила Маша. — Я вообще никогда не мерзну!

Он подумал, что эта славная девчонка все хорохорится, строит из себя взрослую, независимую, а на самом деле она такая маленькая, беззащитная... Ему вдруг захотелось оберегать ее, заботиться о ней, он сам поразился странному своему желанию, снял куртку, набросил ей на плечи.

— Да не надо! Мне правда не холодно! — сказала Маша.

— Ничего себе не холодно, смотри, нос уже посинел!

— Ты что? Правда? — испуганно спросила она.

— Конечно правда! — засмеялся Ромка, глядя на Машу, гордо вышагивающую рядом с ним под дождем, и почувствовал вдруг такую щемящую нежность, что замер от удивления. Нет, это не было ностальгией по исчезнувшей Анне, это было что-то совсем другое.

Он остановился, взял Машу за руки, развернул к себе. Она оторопело поглядела на него.

— Погоди, не шевелись, — прошептал Ромка. — Я должен это запомнить!

— Что запомнить? — спросила Маша сердито.

— Вот это... — он осторожно тронул рукой ее промокшие волосы, — капли воды на твоих волосах, словно роса на траве...

— Да что, у меня трава на голове растет? — возмутилась Маша.

— Ага, — засмеялся Ромка. — Мне надо запомнить, чтобы твой портрет написать, понимаешь?

— Это еще зачем? У меня уже есть один портрет, я тебе показывала!

— Знаю. У Анны свой почерк, свое видение. Она пишет то, что видит внутри, а я люблю форму, люблю ее красоту...

— Ты что, хочешь сказать, что у меня красивая форма?

Ромка рассмеялся.

— Да я не это имел в виду! Я говорил о художественной форме.

— Ах, вот оно что... — произнесла Маша с легкой обидой.

— А вообще ты очень красивая! — вдруг заявил Ромка, словно сделав внезапное открытие. — Тебе никогда не говорили об этом?

— Нет... — ответила Маша смущенно.

Ромка смотрел на машины волосы, покрытые каплями дождя, на ее совсем юное лицо с тонкими правильными чертами, на ее маленькую руку, сжимавшую букетик намокших васильков, и в его душе нарастала волна давно утраченного и почти забытого чувства. И, уже почти не отдавая себе отчета в том, что делает, он обнял ее, осторожно прижал к себе и стал целовать ее мокрые волосы, лицо, губы.

Маша не вырвалась, не оттолкнула его, она словно оцепенела в его руках, а потом робко ответила на его поцелуй. Ромка, опомнившись, отпустил ее, она поглядела на него с испугом и сказала.

— Ты что, сошел с ума?

— Наверное! — рассмеялся Ромка, по-дружески обнимая ее за плечи. — Ты уж меня прости, ладно!

— Ладно, пошли! — Маша взяла его под руку, — можешь считать, что уже простила! Только пожалуйста больше так не делай...

— Никогда? — тихо спросил Ромка.

— Конечно, никогда! — возмущенно произнесла Маша и вдруг остановилась и каким-то странным, совсем не мальчишеским взглядом поглядела на него.

Ромка улыбнулся и снова поцеловал ее... Потом они долго еще стояли обнявшись и продолжали целоваться прямо на виду у случайных прохожих, торопливо пробегавших мимо, чтобы скрыться от непрекращающегося дождя, который Ромка и Маша совсем перестали замечать...

Джек, работавший теперь консультантом в одной из ведущих психиатрических клиник Москвы, сразу стал пользоваться огромной популярностью среди своих пациентов, их родственников и друзей. Чтобы не шокировать посетителей своим вызывающим видом он совершенно изменил имидж, отрастил волосы, носил теперь на голове аккуратный бобрик, его верхнюю губу украшали тонкие изящные усики, которые приводили женщин в особый восторг и побуждали к особой откровенности. Правда, некоторые пациентки начинали соблазнять его прямо в кабинете, но он строго придерживался правил профессиональной этики и умудрялся соблюдать дистанцию в отношениях даже с самыми активными и настойчивыми дамами. В итоге о нем заговорили как об очень умном, тактичном и необычайно проницательном психоаналитике, способным буквально за два-три сеанса выводить пациентов из тяжелой депрессии, снимать любой стресс, восстанавливать психическое равновесие и вообще творить чудеса.

В этот день он закончил прием немного раньше обычного и собрался уже отправиться домой, но вдруг увидел, как медленно приоткрылась дверь и в нее просунулась взлохмаченная голова его друга.

— Ты что мнешься? Входи! — приветливо сказал Джек.

Белов нерешительно вошел в кабинет, сел и нервно закурил.

— Ну и видок у тебя! — воскликнул Джек. — Ты хоть в зеркало смотришься иногда?

— Зачем? — вздохнул Белов. — Теперь я совсем один, даже Машки нет, опять переехала к Наталье... Зачем мне смотреть на себя?

— Для профилактики... — пояснил Джек. — Очень полезно наблюдать динамику собственной деградации! Статью написал?

Белов мрачно помотал головой.

— Митька говорит, ты можешь мне какие-нибудь таблетки выписать... Что-нибудь от депрессии...

— От депрессии? — Сощурился Джек. — Да сейчас тебе, по-моему, уже не психиатр нужен, а нарколог, — Джек сочувственно посмотрел на друга и продекламировал нараспев:

За окном собака воет,

Гложет черный депресняк...

Черный кот когтями роет

Мою душу просто так...

Нет, не кот, а кошка злая!

Глаз зеленый так горит!

Словно змий зеленый, знаю,

Что на дне бутылки спит!

Завязывай с пьянством, Ленька!

— Можно подумать, ты сам не пьешь! — обиделся Белов.

— Во-первых, я не пью, а выпиваю, и только тогда, когда сам этого хочу, а во-вторых я, как ты знаешь, не признаю вообще никакие формы зависимости, то есть рабства, ни вынужденного, ни добровольного.

— Ты хочешь сказать, что я попал в рабство? — с тоской в голосе спросил Белов.

— Может, еще и не попал, но приближаешься к этому состоянию стремительно.

Белов какое-то время помолчал, обдумывая слова друга, потом сказал.

— Хочешь, я тебе сон расскажу? Сплошной сюрр...

— Потом расскажешь. С тобой и так все ясно!

— Джек, скажи честно, а ты... когда-нибудь влюблялся?

— Однажды в Америке... — усмехнулся Джек.

— Ты что, был влюблен, когда в Америке работал? Что ж ты ничего не рассказывал?

— А что рассказывать? Фильм такой был, классика, с Робертом Де Ниро. Разве не видел?

— Ты можешь серьезно? — обиделся Белов.

— Могу, — произнес Джек изменившимся голосом и изобразил на лице трагическое выражение.

— Ну, у тебя же были женщины! — воскликнул Белов.

— Женщины — они и есть женщины, то есть бабы, но причем здесь любовь?

— А Даша?

— Какая Даша? — удивился Джек.

— Ну, помнишь, ты с ней приезжал, когда... вы в фанты играли?

— А... Эта... — Джек поморщил лоб. — Господи, я давно забыл про нее. Такая дура, ну просто пробы негде ставить!

— А эта, Жанет?

— Да ты, правда, с ума сошел! — возмутился Джек. — Госпожа прорицательница, потомственная и дипломированная ведьма с ярко выраженной сексуальной неудовлетворенностью! Она с такой наглостью ко мне клеилась, что я из принципа ее не трахнул! Это просто караул! Подстерегала меня за каждым углом, давила пышной грудью, а потом распускала слухи, что я импотент! Но, как видишь, на моей карьере это не отразилось. Я отчасти из-за нее из Центра сбежал, о чем ничуть, кстати, не жалею.

— Может, она любила тебя? — сказал Белов.

— Не думаю... Просто ее тоже принцип заедал, а вообще-то она неглупая баба... Работала когда-то медсестрой, лучше бы ею и оставалась... — Джек вдруг посмотрел на Белова и спросил уже серьезно. — Ну, и что с тобой будем делать?

— Не знаю... Честное слово — не знаю, — пробормотал Белов.

— Что ж, тогда я знаю, — произнес Джек задумчиво. — Любовь — это самое ужасное, что может вообще случиться с человеком. Кажется, ты меня достал. — Он откинулся на стуле, закрыл глаза и на какое-то время в кабинете наступила тишина.

Белов терпеливо ждал, когда друг выйдет из транса.

Наконец Джек заговорил немного усталым, но совершенно спокойным голосом.

— Мне кажется, она скоро сама появится... Очень скоро. Но тебе придется бороться за нее! Это будет нелегко... А пока пиши статью, Ромео несчастный, не позорь меня перед издательством!

— Я постараюсь... — прошептал Белов.

Белов вышел из лифта, вытащил из кармана ключи и вдруг увидел в полумраке женскую фигуру, сидевшую на сложенной газете прямо под его дверью. В первый момент ему показалось, что это Анна.

Сердце заколотилось так, что готово было выпрыгнуть из груди. Он схватился рукой за стену, зажмурил глаза, и, с трудом переведя дыхание, снова взглянул на странное видение. Но это была не Анна.

— Ирка? — разочарованно произнес Белов. — Что ты тут делаешь?

— Тебя жду, — ответила она, легко поднявшись на ноги и подбирая с пола газету.

— Да что случилось? — пробормотал Белов растерянно.

— Дозвониться тебе невозможно, то ли ты не бываешь дома, то ли телефон отключаешь... Может, пригласишь войти, или мне так и стоять под дверью?

Он повернул ключ, щелкнул выключателем. В прихожей ярко вспыхнул свет.

Ирина, войдя в квартиру следом за ним, поглядела на него с еле скрываемым испугом.

— Ленька, Ленечка, да что же с тобой такое? — Она осторожно провела рукой по его осунувшемуся лицо. — Ведь чувствовала, что случилось что-то, потому и пришла...

— Ничего не случилось, — буркнул Белов, вынимая из кармана сигарету. — Просто работу взял, она у меня не клеится, сижу по ночам, курю...

— Врешь ты все! — заявила Ирина. — Я тебя хорошо знаю. Ты болен, и пьешь... Только вот почему ты пьешь?

Белов хотел ответить что-то резкое, но, посмотрев на Ирину, сдержался. Она была очень хороша, взгляд ее излучал любовь, доброту и тепло. Ему стало совестно и он сказал, как бы оправдываясь.

— Да не пью я, так, было немного... Машка вернулась к матери, сидел один, работа не шла...

— Что ж сам не позвонил? — спросила Ирина. — Или мы не друзья?

— Да что я буду загружать тебя своей хандрой? Ничего, как-нибудь справлюсь...

— А я тебе помогу, — улыбнулась Ирина и стала расстегивать блузку. — Ну, или сюда, неприкаянный мой.

— Нет! — испуганно воскликнул Белов. — Не надо, я не могу...

— Неужели допился так? — с сочувствием и нежностью посмотрела на него Ирина.

— Да не по этому... — пробормотал Белов. — Ирка, ты прости меня, можешь считать, что я сволочь, гад, подлец неблагодарный, но не получится у нас ничего!

— Что ж, — холодно произнесла Ирина. — Может, оно и к лучшему. Я ведь замуж выхожу, Ленечка.

— Да? И кто же он? — спросил Белов, стараясь изобразить заинтересованность.

— Хороший человек. Любит меня без памяти.

— Я тебя поздравляю! — искренне обрадовался Белов.

— Спасибо. — Ирина застегнула блузку, закурила. — Ладно, не буду больше тебя отрывать от твоей статьи и твоей хандры. Покурю и пойду.

— Ирка... Ты, правда, прости меня. Я, я не хотел тебя обидеть...

— А я и не обиделась. Кстати, совсем из головы вылетело, я ведь пришла забрать свое платье! Тебе оно больше не нужно? — спросила Ирина с чуть заметной насмешливой улыбкой.

— Нет, конечно, возьми... — Белов стал рыться в шкафу, но в руки все время попадалось что-то не то, — господи, никак найти не могу, ума не приложу, куда оно подевалось!

— Ладно, не ищи! Я пошутила! — сказала Ирина. — Если найдешь, можешь себе на память оставить, или на помойку выбросить! Я... просто хотела попрощаться с тобой... Ну, уж как получилось... — Она поглядела на него с улыбкой, скрывающей внутреннюю боль. — Только скажи мне, честно скажи — ты совсем разлюбил меня?

Белов промолчал, не в силах ни соврать, ни сказать правду.

— Ладно. Удачи тебе, — Ирина поднялась с кресла. — На свадьбу не приглашаю, а то напьешься еще! Прощай! — она притянула его к себе, поцеловала в губы, рывком бросилась к двери, и через секунду стук ее каблуков раздался на лестничной клетке.

Белов плеснул в стакан коньяка, выпил залпом, и, обхватив руками голову, бросился ничком на диван...

С тех пор, как Анна вернулась в дом Германа, она все еще продолжала свою игру. Пока ей это удавалось довольно удачно, она с удивительным мастерством исполняла придуманную роль, и Герман, судя по всему, полностью поверил ей. Но время шло, ситуация могла обостриться в любой момент из-за какой-нибудь непредсказуемой случайности. Анна нервничала все сильнее и, оставаясь в доме одна, каждый день заново выстраивала в уме схему своего дальнейшего поведения. Надо было четко знать, что она помнит, а что — нет, в разговорах с Германом, в отношениях с ним нельзя было сбиться ни в чем, потому что он, обладая острым, проницательным умом, сразу бы заметил ее ошибку. Она не испытывала к нему ни ненависти, ни отвращения, но и любви больше не чувствовала. Романтическая сказка закончилась, и теперь, после всего, что произошло с ней, никаких иллюзий не оставалось.

Надо сказать, что пока он, словно специально, очень хорошо подыгрывал ей, был тактичен, внимателен, не навязчив, ни о чем не расспрашивал, как и прежде, приносил ей в комнату свежие цветы, изредка оставлял трогательные записки. По вечерам, пожелав жене спокойной ночи, он удалялся в свою спальню. В душе она даже была благодарна ему за то, что он избегает близости с ней по каким-то своим причинам, но причины эти не были ей известны, и неясность ситуации все больше тревожила ее. Сколько времени еще это могло продолжаться?

В один из первых дней после ее возвращения в доме появился тот же самый доктор, которого Герман приводил раньше. Он довольно долго беседовал с Анной, задавал странные вопросы, делал какие-то пометки в блокноте. Выписав несколько рецептов, он попрощался с ней и надолго уединился с Германом. Анна не могла слышать, о чем они разговаривают, и беспокойство ее росло. А вдруг этот въедливый докторишка сумел разоблачить ее?

Когда, наконец, появился Герман, Анна была уже почти на грани истерики. Она даже не пыталась скрыть свое состояние, считая, что для женщины с провалом памяти и расстройствами психики это вполне естественно.

Герман сел рядом с ней, трогательно поцеловал ей руку и сказал заботливым голосом.

— Мой врач советует показать тебя хорошему психиатру. Твоя болезнь, к сожалению, вне его компетенции... Ты не возражаешь, если я займусь этим?

— Мне все равно... — обреченно вздохнула Анна. — Делай, как считаешь нужным.

На самом деле она испытала огромное облегчение от его слов. Пусть ее показывают кому угодно, главное — ее тайна не раскрыта! Значит, можно и дальше изображать амнезию и выиграть еще какое-то время!

Уже по прошествии какого-то времени Анне вдруг пришло в голову, что сдержанное поведение Германа, скорее всего, объяснялось рекомендациями доктора. Возможно, он опасался вызвать у нее излишний всплеск эмоций, который, по мнению доктора, мог повредить ее состоянию. Если это, действительно, так, то ей просто повезло. И спасибо докторишке за его полезный совет! Но, в конце концов, она же с самого начала не отрицала, что она — жена Германа! Это она не "забыла"! Она "забыла", почему ушла из дома, где пробыла какое-то время, из-за чего они поссорились и расстались. Не "помнила" она также, чем занималась раньше, никаких попыток рисовать она не делала, в мастерскую не зашла ни разу даже в отсутствие Германа, так как не была уверена, что за ней в доме никто не следит, что где-то не спрятаны скрытые микрофоны, видеокамеры или что-то еще. Она прекрасно понимала, какую опасную затеяла игру, и чем дольше продолжала она ее, тем сильнее становилась ее тоска по Леониду Белову, от которого она так поспешно сбежала. Конечно, тогда у нее не было другого выхода, но теперь с каждым днем она все мучительнее страдала от своей безнадежной любви, и временами ей казалось, что она, действительно, теряет рассудок.

Она видела его во сне чуть ли ни каждую ночь, ей казалось, что она ощущает рядом тепло его тела, его нежность и ласку, она просыпалась в холодном поту, ее бросало в жар, она тихо плакала, уткнувшись в подушку. Ей мерещилось всюду его лицо, слышался его голос, и сейчас она отдала бы все на земле, чтобы снова оказаться с ним рядом, снова обнимать его, засыпать, положив голову ему на плечо... Но как это сделать? Как снова выбраться отсюда, не причинив никому вреда, не подвергнув никого страшной опасности? Наверное, это вообще невозможно, надо терпеть, ежедневно отрабатывать свою роль, а по ночам, оставаясь наедине с собой, вволю предаваться своим страданиям. Это превращалось в какое-то самоистязание, но другого выхода не было. В конце концов, когда-то вся эта ужасная история должна была закончиться! Но как, когда? Ответа на эти вопросы просто не существовало.

Конечно, есть еще такой вариант... Надо спровоцировать Германа на ссору и потребовать у него развод. Повод может быть самый бредовый, бессмысленный, но совершенно непреодолимый для нее. После этого она не сможет оставаться больше в этом доме, не сможет дальше жить с ним. Например... ну, что бы такое придумать? Но, как назло, ничего путного не приходило в голову. Более того, Анна подумала, что Герман, скорее всего, не поддастся на ее провокацию, а просто уйдет от выяснения отношения или обратит все в шутку... Он ведь прекрасно знает, что произошло между ним и Анной на самом деле! В какой-то степени ему, наверное, даже выгодно, что она все забыла! В то же время он собирается всерьез заняться ее лечением, отвезти ее к психиатру... Господи, да разве поймешь, что у него на уме!...

Другой вариант — найти, все-таки, способ выбраться из дома. Надо только придумать предлог, из-за которого ей так необходимо поехать в город... Можно вдруг вспомнить про своих родителей и потребовать, чтобы он отпустил ее к ним... Нет, не убедительно... Скорее всего, он выберет время и поедет к ним вместе с ней... Получится очень глупая ситуация... Но, все-таки, надо попробовать. Мать живет не так далеко, на машине — часа четыре езды, не больше... Надо затеять эту поездку, а там видно будет... В конце концов, можно оставить матери незаметно записку... Плохо, что на нее ни в чем нельзя положиться! Вместо того, чтобы помочь, она может еще хуже подставить Анну, выдать ее с потрохами! Все это кончится не просто скандалом, а вообще неизвестно чем! И все же... Вечером она непременно спросит Германа, не может ли Виктор отвезти ее в город... Интересно, что он ответит... Может быть, придумать какой-нибудь повод, чтобы выехать отсюда завтра же? Попробовать из автомата позвонить Белову? Но как это сделать, ведь в поездке ее всюду будет сопровождать Виктор. Попробовать договориться с ним? Но как, как?! Все это слишком рискованно! И потом, что она скажет Леониду? Она ведь не может даже назначить ему свидание, не может ничего объяснить! Господи, все это похоже на какое-то безумие, от которого невозможно излечиться! Назад пути нет... А что было бы, если бы она не вернулась сюда? Что, если ее возвращение было ошибкой? Может быть, надо было все рассказать Белову, его друзьям, они сумели бы что-нибудь придумать... Но что они смогли бы придумать? Они ведь даже не представляют, как опасен Герман, как безграничны его возможности...

Когда, наконец, наступил вечер, Анна спустилась в гостиную и стала ждать возвращения Германа. Она решила провести этот вечер вместе с ним, и за ужином затеять разговор о поездке к матери. А вдруг он согласится отправить ее одну с Виктором? Она сможет пробыть там два-три дня, а потом Виктор снова приедет за ней и привезет ее домой. Этих двух-трех дней ей вполне хватит, чтобы найти какой-нибудь выход. После такой поездки, наконец, можно будет изменить тактику и правила игры. Ведь может так случиться, что встреча с матерью вызовет у нее сильное эмоциональное напряжение, подобное шоку, и это поможет ей что-то вспомнить? Потом постепенно можно будет начать "излечиваться от амнезии"...

Когда Герман с усталым и мрачным лицом неторопливо вошел в дом, Анна бросилась ему навстречу, поцеловала, заговорила необычайно приветливо. Кажется, его это немного удивило, но он сказал с улыбкой.

— Я вижу, тебе лучше. Ты даже не представляешь, Анна, как мне приятно снова видеть тебя веселой.

— А разве я не была веселой? — Анна поглядела на него с недоумением.

— Нет, — ответил он. — Ты так дано уже не улыбалась, что я начал забывать, какая у тебя чудесная улыбка.

— Прости, — Анна опустила глаза. — Я не хотела тебя огорчать. Неужели я выгляжу такой мрачной занудой?

Он ласково обнял ее.

— Ну что ты! Какие ужасные вещи ты говоришь! Я просто беспокоюсь за тебя, я люблю тебя, Анна, и очень хочу, чтобы ты перестала грустить и была счастлива! Ведь мне, к сожалению, не известны причины твоей печали.

— Мне тоже, — тихо ответила она.

— Надеюсь, это пройдет... — сказал Герман.

— Знаешь, я хотела попросить тебя...

— О чем же?

— Мне бы очень хотелось съездить к матери. Я так соскучилась без нее! — произнесла Анна.

— К матери? — удивился он. — Но ты никогда раньше не вспоминала о ней, не хотела ее видеть! От чего вдруг у тебя возникло такое странное желание?

— Я не знаю... — смутилась Анна. — Разве в этом есть что-то плохое? Я так давно не видела ее... Может быть, ты позволишь мне ее навестить? Виктор может отвезти меня к ней на два-три дня...

— Виктор? — Лицо Германа стало вдруг жестким и непроницаемым. — Он больше у меня не работает.

— Разве? — в свою очередь удивилась Анна.

— Я уволил его, — произнес Герман сухо. — У меня другой шофер. Конечно, если ты так настаиваешь, он отвезет тебя к матери, но не раньше, чем на следующей неделе. Думаю, для тебя не имеет большого значения, кто именно повезет тебя.

— Конечно, нет... — ответила Анна растерянно. — А может быть, ты и сам съездишь со мной?

— Нет, у меня слишком много работы. Я очень устал. Если не возражаешь, я пойду спать. Завтра я должен встать очень рано.

— Конечно, не возражаю. Поступай так, как тебе удобно. Я очень благодарна тебе, что ты согласился выполнить мою просьбу...

— Пустяки. Не стоит. Я рад сделать тебе что-нибудь приятное, хотя, сказать по правде, не всегда тебя понимаю...

Он встал, взял Анну под руку и повел к лестнице. Она словно невзначай легонько прижалась к нему, положила голову ему на плечо. Все это допускалось теми правилами игры, которые она сама установила для себя. Постоянно работая над собственной ролью, она старалась держаться как можно более естественно, изредка проявлять какие-то искренние чувства и, в то же время, не в коем случае не переигрывать. Герман, видимо, воспринял ее внезапную ласку не более, как проявление благодарности, и, проводив ее до двери спальни, даже не переступил через порог...

Утром, провалявшись в постели около часа и искусав политую слезами подушку, Анна встала, накинула халат, спустилась в гостиную и, впервые за все время после своего возвращения, включила телевизор... Как ни странно, он не был отключен. Видимо, Герман подумал, что в ее нынешнем состоянии она вообще не заинтересуется тем, что происходит в окружающем мире.

После политических новостей, в которые Анна даже не пыталась вникнуть, на экране появилось вдруг лицо шофера Виктора... Диктор сообщил, что этот человек три дня назад погиб в автомобильной катастрофе. Он ехал на "Жигулях" шестой модели, вдруг появилось несколько мотоциклистов, которые окружили его и не давали дорогу. Водитель не справился с управлением и врезался в ограду моста. Пробив ее, машина рухнула на железнодорожное полотно. Никто из мотоциклистов не пострадал. Инспектор ГАИ, прибывший на место происшествия, утверждает, что рокеры умышлено создали аварийную ситуацию. Слишком поздно заметив мотоциклистов, водитель "шестерки" попытался их объехать, но не сумел. Следствие ведется, сотрудники УВД расценивают этот случай как сознательную провокацию со стороны водителей мотоциклов. Мотоциклистам удалось скрыться, но сотрудники правоохранительных органов, направившись по свежим следам, сумели задержать четверых из них. Сегодня утром им удалось разыскать и арестовать пятого, по всей видимости, главаря преступной группировки. По подозрению в преднамеренном убийстве водителя "Жигулей" они арестованы и находятся в камере предварительного заключения "Матросской Тишины".

Анна выключила телевизор. Этот жуткий сюжет, который она случайно увидела, рассеял все ее сомнения. Виктор стал очередной жертвой... За что? Почему? Наверное, это ей не суждено узнать никогда! Но что за глупые вопросы возникают у нее? Чего, собственно, она ожидала? Что Герман вдруг раскается, одумается, перестанет убивать? Что безумная любовь к ней заставит его измениться, отказаться от своих кровавых планов? Нет, ничего не изменилось, кроме того, что теперь она никак во всем этом не участвует! Никогда, никогда больше он не увидит ни одного портрета, написанного ее рукой! Конечно, Виктора жаль, они ведь почти стали друзьями... Но, пожалуй, она прикинется, что ничего не видела и не знает. И если Герман сам не заговорит с ней об этом, она тоже ничего не скажет. Пусть лучше считает ее слабоумной беспамятной дурочкой!

В своем детективном агентстве Митя получил информацию об аресте рокеров немного раньше, чем Анна. Один из его ребят, специально занимавшийся средствами массовой информации, вдруг радостно обратился к своему шефу.

— Смотрите-ка, Дмитрий Сергеевич, вроде наш старый знакомый!

Митя с интересом просмотрел видеозапись и спросил.

— Что ты об этом думаешь, Стас?

— Думаю, что хоть здесь восторжествовала, наконец, справедливость! Так этому подонку и надо! — заявил молодой детектив.

— В этом я полностью с тобой согласен, — сказал Митя, — но это из области эмоций. А какие еще соображения?

— Ну, тут, по-моему, все просто, — Стас вопросительно посмотрел на шефа. — Ребята напились, обкурились, куража ради привязались к мужику, который совершенно случайно подвернулся им на дороге...

— Возможно и так... — произнес Митя задумчиво.

— А что, Дмитрий Сергеевич, вы думаете, это как-то с нашим делом связано? — вдруг догадался Стас.

— Не знаю, пока ничего не знаю... Но мне бы хотелось получить весь материал по этому сюжету... Наверняка многие снимали — и "Дорожный патруль", и "Времечко"... Надо посмотреть, что у них осталось...

— Постараюсь раздобыть! — сказал Стас.

— Езжай прямо к Александру, он там свой человек, и по счастью сейчас в Москве.

Отправив своего сотрудника за дополнительной информацией, Митя набрал номер Белова.

— Алло... — произнес тот сонным голосом.

— Ленька, проснись!

— Я не сплю, а сочиняю статью, — ответил Белов уныло.

— Ты хоть телевизор смотришь?

— Конечно, нет. У меня нет телевизора! — обиженно заявил Белов.

— Извини, забыл. Знаешь, того самого рокера арестовали!

— Какого? — оживился Белов. — Того, что Джек в канаве нашел?

— Ну да! И еще четверых.

— Замечательно. А за что?

— Потом расскажу. Сейчас некогда. Главное, я думаю, твоя дочь теперь в безопасности!

— Ты ей еще не говорил?

— Некогда мне, — сказал Митя не очень уверенно. — Да и при Наталье, честно говоря, заводить разговор об этом не хочется!

— Это понятно... — ответил Белов.

— Если позвонит, можешь сам ей сказать.

— От нее дождешься, — вздохнул Белов. — Теперь у Машки обширная культурная программа! Вернисажи, музеи, литературные чтения!

— Так это же лучше, чем тусовки и дискотеки!

— Я и не говорю, что это плохо. Просто непривычно как-то, моя дочь в Пушкинском музее в сопровождении телохранителя с этюдником...

— По-моему, он славный парень, — сказал Митя.

— Мне он тоже нравится, и вообще вся эта ситуация... Вот моя ситуация мне совершенно не нравится! У тебя ничего нового? — спросил Белов со слабой надеждой в голосе.

— Неужели ты думаешь, я бы скрыл от тебя? — возмутился Митя. — Какой же ты нетерпеливый! Кстати, ты был у Джека?

— Конечно! Сразу же от тебя тогда поехал! Он мне здорово мозги вправил, я уже три дня не пью, статью почти закончил! Только на душе все равно хреново... Вот думаю, может уехать куда-нибудь...

— Ладно, ты думай, а мне работать надо! Пока! — проворчал Митя и повесил трубку.

В оздоровительном центре, с которым еще недавно сотрудничал Джек, яркая жгучая брюнетка Жанет, ведущая ночной телепередачи, стоя перед зеркалом подкрашивала помадой губы. С затаенной обидой вспоминала она талантливого, остроумного и очень ехидного парапсихолога, которого ей, не смотря на все ее старания, так и не удалось соблазнить. Кроме того, с его уходом из Центра популярность заведения заметно упала, и теперь приходилось прилагать огромные усилия к восстановлению утраченного престижа. Жажда справедливой мести все больше овладевала дипломированной ведьмой, она сделала перед зеркалом страшный магический взгляд, вызывая обидчика на поединок. Внезапно за ее спиной в том же зеркале появилось отражение мужчины, и оно было отнюдь не призрачным, а вполне реальным. Жанет вздрогнула, но, узнав неожиданного посетителя, засияла, глаза ее подернулись поволокой.