Возвращение к истокам (СИ)

Глава 24. Прощание

Прощания — утомительная вещь. Особенно, когда люди тебя жалеют. И я отчего-то медлила, стоя у подъезда знакомой пятиэтажки — дышала предрассветным, морозным еще воздухом и не решалась войти в подъезд.

Когда я пришла сюда впервые, была глупым, испуганным ребенком. Странно вспоминать это сейчас, прошлое кажется нереальным далеким и не моим. Только собака лает в отдалении, совсем как тогда, громко, надрывно. И летает, кружась и едва касаясь асфальта, выброшенный кем-то мимо урны полиэтиленовый пакет.

Пахнет сыростью и морозом. Щипает щеки, а изо рта вырывается рыхлый пар.

Зима все еще охотится ночью, покрывает изморозью свежую, нежно-зеленую траву, сковывает льдом лужи и студит завернутые в бинты ладони…

Тихо. Только издали слышится приглушенный гул машин.

Пора, сказала я себе и шагнула в полумрак подъезда. Еще в прошлом году тут перегорела лампочка на первом этаже, и ее так и не удосужились сменить. Я считала ступени, стараясь не думать, что буду делать, когда, наконец, приду. А потом долго стояла под дверью, пытаясь отдышаться, успокоить пульс и сбесившиеся мысли.

Пока не открылась дверь. Сама, без звонка, стука или какого-то иного предупреждения. Хозяин будто чувствовал, что я пришла. И замер на пороге, не решаясь впустить меня внутрь. А я не решалась войти.

Ощущение было странным. Непривычным. Будто смотришь в лицо опасности, но ощущаешь пустоту. Ни звоночка, ни тени страха или тревоги — вполне привычные чувства исчезли.

Андрей тоже понял. Прищурился. А потом недоверчиво выдавил:

— К…как?

— Ритуал очистки жилы, — честно призналась я. — Его проводят…

— Я знаю, зачем его проводят!

Я вздохнула.

— Впустишь? Кофе бы…

Кофе пах вкусно. Булочки были мягкими и пахли ванилью, что рождало сумбурные мысли — острые и неправильные. Поэтому булочки я есть не стала. И блюдо отодвинула подальше, чтобы не подвергаться соблазнам.

— И что теперь? — тихо спросил Андрей, расправляя складки на безупречно белой занавеске. Посмотрел на меня исподлобья и, наверное, в очередной раз убедился, что моя жила пуста. Теперь я не могла чувствовать подобных проверок.

— Теперь я найду Эрика.

Не могу не найти. Иначе все, что я делала последний год, было напрасным. И сны, и пророчество в книге, и встреча с Гуди.

Все. Даже смерть Хаука.

— Ты умрешь. И на факт, что найдешь его. Никто не знает, что происходит с теми, кто полностью лишился кена, Полина.

— Я знаю. Я — сольвейг, и могу бывать в мирах искупления. К Тану ходила несколько раз. А Эрик снится мне каждую ночь. Он там один, Андрей!

— Тогда почему ты не пошла к нему, как к Тану? Если можешь?

— Потому что он закрыл свой мир от живых. — Я опустила глаза и разгладила несуществующие складки на скатерти. Смахнула на пол одинокую крошку. — Чтобы не ходила…

— То есть Эрик этого не хотел, верно? — Андрей подался вперед, накрыл своей ладонью мою.

— Плевать, чего он там хотел! Он ушел. А я здесь, и мне решать, что делать дальше.

— Я запомню тебя именно такой — самоотверженной и смелой.

— Запомни, — улыбнулась я. — Я буду рада, если ты будешь обо мне вспоминать.

— Шутишь? Хищную, которая ворвалась в мою квартиру со скалкой, невозможно забыть, — рассмеялся он.

Кофе остыл. Утро плавно растеклось по квартире — солнечное, теплое. Весенний ветерок шевелил занавески, я сидела, откинувшись на спинку плетеного стула, а мне улыбался охотник, которого я знала, казалось, всю жизнь.

Прощания утомляют лишь в том случае, когда тебя не готовы отпустить.

Впереди меня ждало как раз такое — тягостное, депрессивное, сложное, и я копила силы, чтобы его пережить.

К атли я приехала к обеду. Отпустила таксиста у ворот, коснулась пальцами прохладных прутьев ограды. Набрала на сенсорной панели знакомый код. Толкнула поддавшуюся калитку и вошла во двор.

Солнце уже высушило влажную от ночного тумана плитку, согрело рыхлую землю, сквозь которую пробивались нежно-зеленые побеги цветов. Пахло весной, влажной почвой и прелой листвой. Пели птицы в спутанных ветвях деревьев.

Дом медленно просыпался, отблески рассвета слепили широкие окна.

Влад будто ждал. Замер на середине лестницы. Улыбнулся — несмело, опасливо, будто улыбка могла меня спугнуть. И резанул по нервам тихим «Привет».

Я закрыла дверь и ждала, пока он спустится. А он, словно нарочно хотел помучить, приближался медленно, крадучись. И уже когда почти подошел ко мне, остановился и сказал:

— Хорошо, что пришла.

— Хорошо, — согласилась я. — Я пришла сказать спасибо.

— За что? — Прищурился подозрительно. И радость от встречи сменилась недоверием.

— За то, что помог. Был рядом. И вообще…

— Мне не нравится начало. Будет какое-то «но», да?

— Будет, — кивнула. И собрала остатки воли, чтобы выдержать взгляд — пронизывающий, резкий.

Осуждающий?

Раньше я боялась таких его взглядов. Раньше. Но не теперь. Теперь было просто тяжело. Больно. И жутко не хотелось ранить.

— Почему? — выдохнул он раздраженно. — Что снова не так?

— Влад, послушай…

— Нет! — перебил он яростно. — Я слушал тебя все это время. Ты делала, что считала правильным, и я не мешал. Хватит. Тебе нужно идти дальше. Иначе и правда не будет никакого будущего. Ни у одного из нас. Поэтому давай ты успокоишься, и мы попробуем снова. Осторожно, не торопясь. Я много прошу?

— Нет, — покачала я головой. — Не многого.

— Тогда что?!

— Я люблю Эрика.

Слова — острые, как нож — взрезали воздух между нами. И Влад выглядел так, будто ему дали пощечину.

— Извини…

— Эрик мертв, Полина, — сказал он тихо, но твердо. Сказал впервые, с Того Самого Дня. — Эрик мертв. А ты жива.

Верно, жива. Пока.

— Ты ведь знаешь, как ушла Божена, верно?

— При чем тут… Нет. — Он усмехнулся, нервно, недоверчиво. — Ты не сделаешь этого. Я не позволю.

— Я знала, что не позволишь, — согласилась я спокойно. — Потому и не сказала тебе до…

— До чего?

Влад оказался рядом так быстро, что я вздрогнула от неожиданности. И плечи мои сжал сильно, до боли.

Я молчала — мудрые слова застряли в глотке и решительно не хотели оттуда выдавливаться. Он смотрел на меня, в меня, обнажая душу, выворачивая ее наизнанку. Высверливая каждую крупицу горькой правды.

Для этой правды не нужны были слова.

Мне не нужны были — Влад буквально требовал.

— Что молчишь? Говори!

— Я не сказала тебе до того, как Роб провел ритуал. — И добавила уже тише: — Это мое решение. Я так хочу.

— Хочешь чего? Умереть?!

На секунду мне показалось, он меня ударит. Страшно не было, только усталость усилилась, давила на плечи. И я просто подумала о том, что скоро все закончится, и я увижу Эрика.

— Ты обещал помочь его найти. Теперь найду. Знаю, тебе тяжело понять, но… так нужно.

— Сколько у тебя времени?

— Сегодняшний день. До вечера. — Я вздохнула — Мне жаль.

— Нет, — мотнул он головой и отпустил меня. Гнев растаял, как снег на солнце. Испарился. На смену ему пришло разочарование. Влад больше не смотрел на меня. — Тебе не жаль.

Он отодвинул меня от двери и вышел, оставляя в пустынной тишине гостиной легкий шлейф разочарования. Отголоски его шагов звенели в застывшем моменте последней фразы, брошенной, как нож.

Ножи не ранят мертвых.

Наверное, это прозвучит странно, но у меня не было надежнее причала, чем этот дом. Всякий раз, когда было больно или плохо, или некуда было идти, он принимал меня — беглянку, отступницу, сумасбродку. Принимал и прощал.

Теперь тоже принял.

Послушно приминался под ногами высокий ворс ковров. Лили мягкий свет настенные лампы. Тепло было. Уютно. Я трогала стены, касалась лакированых перил и вспоминала, как впервые попала сюда. Как меня ослепила роскошь, как угнетала классическая обстановка и бордовые тона. Я казалась себе здесь маленькой, незначительной. Не то, что теперь.

Теперь дом меня ждал. Принимал, как желанную гостью. Возможно, хотел сделать хозяйкой. И каждая комната гостеприимно распахивала двери, приглашала войти, остаться…

Моя спальня меня ждала больше остальных комнат. Аккуратно застеленная кровать, небрежно брошенные на покрывало подушки. Комод, уставленный фотографиями. Совята. Все еще тут — неизменно. Приоткрытая дверь балкона…

— Привет.

Глеб вошел неслышно. Или я настолько задумалась, погрузилась в знакомую атмосферу, что не услышала, как открылась дверь.

— В гости?

— Хочу открыть тебе тайну, — сказала я и усадила его на кровать. — О моем отце…

Рассказ о том, как появляются на свет сольвейги, Глеб выслушал спокойно. И выводы сделал сам, без посторонней помощи.

— Если вдруг… моего ребенка заберут?

— Нет, если ты не захочешь отдавать. Во всяком случае, я не знаю примеров, чтобы сольвейгов забирали насильно. Но ты должен понимать, что…

— Твоя история показательна, да. Но я бы все равно не отдал.

— Тебе решать, — кивнула я. — Но Дэн не Барт, он никогда не прятался и принимает этот мир таким, как есть. Думаю, он тебе поможет, если вдруг.

— Для этого у меня есть ты.

Я опустила глаза и поняла: разговор будет долгим.

Так и вышло.

Глеб понял не сразу. Сидел и смотрел на меня, будто старался выявить ложь, ждал, что я рассмеюсь и скажу, что пошутила. А потом выдохнул — громко, надрывно даже.

— Осуждаешь? — тихо спросила я.

— Нет. Просто… ты была всегда, была рядом, пусть иногда мы не виделись, но… умереть?

— Влад спросил о том же, — усмехнулась я.

— И он, черт возьми, прав!

— Эрик там один. Один, понимаешь? И ему не выбраться оттуда никогда.

— А с чего ты взяла, что поможешь ему выбраться? Откуда знаешь, что у тебя получится?

— Я не знаю. Но даже если не получится, ему не придется сидеть там в одиночестве, изводя себя внутренними демонами. Я буду рядом. Я спасу его.

— Иногда нужно перестать всех спасать, Полевая, — мрачно подытожил Глеб. — И жить, наконец, для себя.

— Эрик — не все.

Он вздохнул. Замолчал, и мне казалось, он подбирает слова, но Глеб так ничего и не сказал. Мы сидели с ним, держась за руки, почти до заката. Он о чем-то думал, а я отпечатывала в памяти драгоценные мгновения, проведенные с другом. Потом, когда уйду, я вытащу их на свет, и Глеб останется со мной навсегда.

Люди мало ценят время. Тратят его на ненужное — глупые обиды, бесполезные дела, мелкие ссоры и зависть. Не понимая, что важнее всего не это, а ощущение единства и принадлежности чему-то большому. Семье. Племени. Миру.

Этот мир, несмотря на сложность и многогранность, невообразимо прекрасен. Жаль, что я поняла это только сейчас — когда настало время его покинуть. А может, так и должно быть?

— Иди, — сказал Глеб, наконец, выпуская мою руку. — У тебя не так много времени осталось, и это время мне не принадлежит. Не хочу красть его. — Он посмотрел на меня еще раз, но теперь раздражения больше не было. Тоска, наверное, или что-то иное, напоминающее тоску. Но Глеб сильный, справится. Оставляя этот мир, за него я переживать не стану. — Иди к нему. Он съест мозг себе и всем, кто в этом доме, если вы расстанетесь вот так.

— Не уверена, что он хочет меня видеть.

— Влад считает, что иногда нужно уметь плевать на то, чего человек хочет. И давать то, что ему нужно. А ты нужна ему.

Коридор. Несколько метров до заветной двери, и я даже не знаю, есть ли кто-то за ней. Что, если я открою ее, и меня встретит пустота? Что, если Глеб ошибся, и меня на самом деле никто там не ждет?

Вспотевшей ладонью берусь за ручку двери, тяну на себя…

Он стоит у окна и смотрит в окно на закатное небо — сегодня цвета особенно насыщенные, глубокие и яркие. На щелчок двери не реагирует никак, как и на мои мягкие шаги. Он неподвижен, пока я приближаюсь, и несколько мгновений после — когда становлюсь рядом и смотрю туда, куда смотрит он.

Алый горизонт расплескал персиковые брызги на полнеба, окрасил розовым животы облаков. И мне почему-то становится спокойно и легко. Просто приятно вот так стоять и смотреть на мир, на стекающее вниз солнце и наползающие сумерки. Дышать свежим воздухом из приоткрытого окна. Слушать чужое дыхание.

— Я не очень-то умею прощаться, — сказал Влад тихо, не поворачиваясь. — Мерзкое ощущение, а еще омерзительнее, что я не могу от него избавиться. С тобой так всегда.

— Теперь избавишься, — ответила я и взяла его за руку. Мне нужно было его коснуться, чтобы запомнить. Эгоистичное действие, и я решила, что сегодня имею на него право.

— Сомневаюсь, — поморщился Влад, но руку не отнял. Сжал мои пальцы крепко, будто если будет держать, не выпустит, то я не уйду, останусь здесь навсегда. — И как это будет?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Те, кто мог бы рассказать, давно мертвы.

— Удобно, — усмехнулся он криво, коснулся меня плечом.

— Могу я попросить тебя кое о чем?

Не то, что я думала, что он откажет, но… Было бы нечестно ставить перед фактом, особенно если учесть, что желания умирающих выполняются всегда.

— Неуместный вопрос, Полина. После всего, что было.

— Похорони меня рядом с другими атли. Несмотря ни на что, этот дом был моим больше, чем все те, в которых я жила.

— Обидно, что ты поняла это лишь теперь, — хмыкнул он. — Только не нужно дежурных спасиб, хорошо? Тошнит от этого.

— Тогда буду молчать, — покорно согласилась я.

Сердце билось гулко и медленно. Болело в груди, и плечи опускались от усталости. Прилечь бы. Отдохнуть. Закрыть глаза — ненадолго, на секундочку только…

— Не смей вот так уходить!

Резкий голос выдернул из полудремы. Меня подхватили на руки, куда-то понесли…

Лежу. Мягко, и приятный полумрак ласково окутывает, укрывает. Мне тепло. Спокойно. И не болит уже, только бьется в жилке на лбу, а еще на запястьях, кажется. Не знаю. Тело слушается плохо, и темно в комнате. Только рядом кто-то дышит.

Кто?

— Не засыпай, слышишь? Не так. Не сейчас. Полина!

Да, помню. Я пророчица атли, и это мой дом. Я жила здесь, кажется…

Кто-то очень близкий, родной гладит по волосам. И мне хочется сказать ему, что все хорошо. Я же здесь, мне тепло. Я счастлива. Никогда на свете я не была настолько…

— Посмотри на меня.

Мне трудно открыть глаза, и я прикладываю массу усилий, чтобы держать их открытыми. Его лицо так близко, как тогда…

…На мне платье в крупный горох. И щеки горят от изучающего взгляда, от которого не скроешься. Взгляд скользит по телу, проникает под одежду, впитывается в кожу. Яд ползет по венам, опьяняет, отчего сердце трепещет, и дрожат руки.

У него красивое имя — Владислав.

И улыбка обворожительная. Он дарит мне ее и спрашивает:

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать, — отвечаю полушепотом.

Он еще раз опаляет взглядом, и я вспыхиваю от макушки до самых пят.

— Надо же, — многозначительно замечает он, и я не понимаю, почему он удивлен. Но мне нравится и его удивление, и его интерес.

Ах, если бы он только ко мне прикоснулся…

Он не касался. Молчал. И смотрел по-другому, полузатравленно, полузло. В темноте черты лица стали нечеткими, и лишь глаза горели жадно, безумно даже.

— Прости, — выдавила из себя последнее стоящее — то, что хотела сказать давно.

— Глупая пророчица, — прошептал он мне на ухо. — У меня бы получилось. Я бы смог.

Наверное, смог бы. И я забыла бы, затерла желание помочь Эрику, освободить. Поддалась бы слабости быть просто счастливой. Здесь и сейчас. А потом однажды, глядя в глаза Алану, поняла бы, что совершила ошибку. Сорвалась. И, сорвавшись, разрушила бы все, что построила.

Поэтому все так, как есть.

Как на…