Возвращение в Терпилов

Глава пятая. Уродливая роскошь. Седой котёнок. Журналисты

Выходные я провёл, готовясь к расследованию. В первую очередь – сходил к особняку убитого судьи, располагавшемуся на южном выезде из города, в дачном посёлке «Романовский». Представление, составленное ещё по фотографиям, оправдалось полностью – именно такой огромный и безвкусный дом, типичный для нуворишей с претензиями, я и ожидал увидеть. Тут были все признаки нувориша с претензиями – и широкая мраморная лестница, у подножия которой расположились два каменных льва, по‑кошачьи выгнувшие спины, и фонтан размером с олимпийский бассейн, и бронзовые литые фонари, через каждый метр натыканные вдоль дорожек парка. Чувство меры явно изменило хозяевам при строительстве, и в итоге своей избыточной, вычурной роскошью вилла походила на одну из тех старорежимных купчих, что, собираясь на приём в городскую управу, обливались флаконами французских духов и нацепляли все имеющиеся драгоценности. Правда, если для купчихи наивное желание продемонстрировать состоятельность оканчивалось смешками за спиной да злыми памфлетами в прогрессивных журналах, то Обухову, похоже, даже подражали. Многие здания в посёлке насколько это, вероятно, позволяли возможности их владельцев, копировали архитектуру судейского замка…

Я несколько раз обошёл место преступления кругом, надеясь обнаружить какие‑нибудь новые, не замеченные оперативниками детали. Изучил забор, в котором преступники сделали щель, проникая на территорию, и, по их примеру протиснувшись сквозь неё, осмотрел парк и то самое кухонное окошко в подвальном помещении, через которое проникли в дом. Однако, ничего, не вошедшего в отчёты, найти не удалось – полицейские, надо отдать им должное, поработали тут на славу. У визита в «Романовский» был лишь один значимый результат – из списка подозреваемых я уверенно вычеркнул охранников Обухова. Преступникам не нужно было их соучастие – даже после того, как вследствие трагедии охрану посёлка усилили, я смог без труда и не поднимая тревоги, попасть на территорию. С тыльной стороны дома судьи не было ни камер, ни систем сигнализации, обходы же дежурные, судя по тому, как редки были их следы на недавно выпавшем снеге, делали нечасто…

Я хотел осмотреть и место убийства Пахомова, но, порассуждав, отказался от этой затеи. Во‑первых, до Апрелевки, деревни, в которой находилось поместье отставного олигарха, добраться оказалось непросто – общественный транспорт перестал ходить туда ещё в середине девяностых. А во‑вторых, даже приехав туда, я не знал бы что делать. Вилла Пахомова охранялась не в пример лучше судейской, это я понял ещё по фотографиям из дела. Кроме того, вместо сотрудников частной охраны там теперь дежурили полицейские. В лучшем случае я бы просто не узнал ничего нового, а в худшем – ещё и привлёк бы к себе ненужное внимание правоохранителей. Меня могли и задержать, о чём, конечно, тут же узнал бы Ястребцов. Не смутит ли его моя самостоятельность?

Оставаясь в гостиничном номере, я взялся за изучение «Терпиловской правды», той самой газеты, где мне предстояло работать. Она оказалась обычным третьесортным листком, обслуживающим нехитрые информационные интересы городской администрации. Большую часть статей составляли официальные объявления и панегирики в адрес местных чиновников, самозабвенно трудящихся на благо горожан. Одну из статей, доставившую мне минуту иронического удовольствия, я даже сохранил на память.

«Терпиловской оппозиции по-прежнему не дают покоя доходы городских чиновников, – писал её автор, некий Милинкевич. – В частности, в социальных сетях появился материал известного любителя порыться в чужих карманах яблочника Едракина, в котором утверждается, будто заместитель главы города, заведующий сферой ЖКХ Максим Николаевич Перепёлкин, получил вид на жительство в Румынии, приобретя при этом гостиницу у подножия Карпат стоимостью около полумиллиона долларов. В доказательство господин Едракин прилагает к своей кляузе и некие выписки из румынских государственных реестров. В них действительно значится фамилия Перепёлкина, но, на мой взгляд, торопиться с выводами и обвинять уважаемого Максима Николаевича рановато. Во-первых, оппозиционные «документы», как это уже бывало, могут оказаться филькиными грамотами. Во-вторых, даже если сведения верны, то сам факт наличия зарубежного имущества ничего не доказывает: в конце концов, российскому чиновнику не самого маленького подмосковного города его вполне могли банально приписать. ЦРУ, Госдеп и прочие недоброжелатели страны не дремлют – Россия никогда не испытывала недостатка во врагах. В-третьих, даже если Перепёлкин в самом деле владеет отелем, то обвинять его было бы опрометчиво. Деньги на покупку он вполне мог занять, унаследовать, наконец, накопить. Максим Николаевич – человек в возрасте, на днях он отметил полувековой юбилей».

Далее в статье дотошно разбирался каждый из вариантов. Автор то залезал в дебри международной политики, то вычислял, сколько можно было сэкономить за жизнь, начиная чуть ли ни со школьных завтраков, то возмущался происками западных спецслужб.

Генезис сего шедевра был очевиден с первого взгляда. У разоблачённого воровайки из мэрии случился панический приступ и, судя по обилию оправданий, соревнующихся друг с другом в наивности и нелепости, паника передалась журналисту, назначенному отбеливать его репутацию. Впрочем, удивляла в статье не шаблонная, даже карикатурная смехотворность аргументации, а сам факт её появления в печати. Для этого материалу обычно необходимо преодолеть множество барьеров: пройти через ответственного секретаря, корректуру и главного редактора. Если текст всё-таки пустили в печать в столь унизительном для издания виде, то верно одно из двух – или редакции совершенно плевать на своих подписчиков, или же страх перед оскорблённым чинодралом заставил журналистов забыть об элементарных приличиях… В любом случае, работёнка мне предстояла непростая.

В «Терпиловку» я направился утром в понедельник. Здание редакции, расположенное недалеко от центра города, на Варфоломеевской, я узнал не сразу. К памятному мне двухэтажному сооружению из белого кирпича сделали стеклянную пристройку, похожую на теплицу, а само оно оказалось обвешано рекламными баннерами и объявлениями. По всей видимости, часть помещений газета сдавала в субаренду. Вывески сообщали, что там располагались парикмахерская, магазинчик промтоваров и туристическое агентство «Анталия». Выцветшую рекламную растяжку последнего учреждения украшало изображение двух ощипанных кустов, на которые, дико вытаращив глаза, пялился некий павиан с рогами. Интерьер помещения, очевидно, полностью сохранился ещё с советских времён. Всё тут узнавалось с первого взгляда – казённая синяя краска на стенах, разбитый кафельный пол, неаккуратно залатанный плитками разного цвета, пыльные пластиковые пальмы в кадках и пожелтевшие от времени репродукции в облупленных рамах… На входе меня колючим взглядом ощупала старая вахтёрша, по горло закутанная в чёрную шерстяную шаль.

– Вам к кому? – произнесла она грудным голосом, трагическим гулким эхом раздавшимся по помещению.

– К Стопорову, главному редактору.

– По какому делу?

– На собеседование, – неохотно удовлетворил я её праздное любопытство.

– Он вас ждёт?

– Да.

– Ну посидите вон, в уголке, рядом со столиком. Виктор Николаевич ещё не пришёл.

Я устроился в углу, у кадки с застуженным фикусом, и открыл валявшийся на журнальном столике растрёпанный номер «Космополитена». Полчаса ожидания я провёл, листая журнал и без интереса провожая глазами заходивших в здание людей – в основном клиентов турагентства, расположенного в комнате напротив входа. Несколько раз мимо меня, громыхая ведром и сильно припадая на левую ногу, проковылял уборщик – маленький мужичок с испитым морщинистым лицом, одетый в безразмерную синюю робу. Оказываясь рядом, он каждый раз замедлял шаг и с глубокой задумчивостью оглядывал меня с ног до головы. Я старательно делал вид, что не замечаю его, и уборщик, наконец, оставил меня в покое.

…На вахте послышалось быстрое перешёптывание, и я увидел направлявшегося ко мне высокого гладкого старика с седой обстриженной бородкой.

– Вы от Николая Николаевича? – угодливо улыбнулся он.

– Я кивнул, вставая.

– Фёдор Иванович, главный редактор, – представился он и, пытливо глядя мне в глаза, осторожно протянул сухую узкую ладонь.

– Игорь Кондратьев, – ответил я.

– Ну, пойдёмте, пойдёмте ко мне, поговорим, – с энтузиазмом позвал он.

Введя меня в свой маленький чистенький кабинет, уставленный новой мебелью, Стопоров поспешно ткнул пальцем в сафьянный диван у входа, приглашая сесть, а сам бросился в кожаное, обитое медными гвоздиками кресло. Во всех его действиях заметна была какая-то взволнованная поспешность, словно он ожидал от нашей беседы чего-то необыкновенного, эксцентричного, и такого, что должно случится немедленно, в эту самую минуту.

– Чаю не хотите? – спросил он, обмерив меня жадным взглядом с головы до ног.

– Нет, спасибо.

– Ну что же, что же, – он сдавленно кашлянул в кулак. – Давайте знакомиться. Мне Николай Николаевич сказал, что вы уже работали в газетах?

– Да, я профессиональный журналист.

– А с органами давно сотрудничаете?

– Давно, – буркнул я, изобразив на лице таинственную мину.

Редактор заёрзал в кресле. Чувствовалось, что он безумно хочет знать подробности моего задания, но расспрашивать не решается.

– И как, – лишь поинтересовался он, пожевав губами, – часто бывают такие…гм…истории?

– Случается, – коротко отвесил я.

Стопоров был явно разочарован моей лаконичностью, однако, завершать беседу не спешил. Ещё с минуту он изучал меня восторженно-наивным взглядом – так дети смотрят на желанную игрушку в витрине магазина. Я несколько напрягся. Уж не переборщили ли мы с Николаем с нашей шпионской легендой? Не дошло бы до беды: мало того, что редактор станет следить за каждым моим шагом, так, не дай Бог, ненароком проболтается кому-нибудь. В этом случае вся операция окажется под угрозой: рано или поздно слухи дойдут до преступника, а тот заподозрит неладное…

– Ну что же, – наконец, спохватился Стопоров, заметив, что пауза между нами слишком затянулась. – Редакция у нас небольшая – двое журналистов, фотограф, верстальщик, ответственный секретарь и корректор. Работайте, пишите заметки, ну а по всем вопросам – ко мне. Договорились?

– Договорились, – бодро кивнул я.

– Когда хотите начать?

– Чем скорее, тем лучше.

– Ну что ж, тогда давайте я вас прямо сейчас всем и представлю.

Не отрывая от меня ищущего взгляда, Стопоров, снял с рычага красного телефонного аппарата глянцевую трубку и, схватив со стола карандаш, быстро застучал резиновым кончиком по кнопкам.

– Валя? – с придыханием крикнул он в микрофон, когда на том конце провода ответили. – Вы в сборе там? Я нового сотрудника привести хотел. Да? Хорошо, сейчас буду!

Выйдя из кабинета, мы направились по узкому коридору, устланному вытертым линолеумом. Стены, залитые всё той же казённой лазурью, украшали фотографии знаменитостей, в разное время побывавших в редакции. Я без особого интереса осмотрел портрет Никулина, ошарашенно, словно в дуло револьвера, глядящего в камеру, Неёловой, укутанной в меха, равнодушного Миронова в белой остапбендеровской фуражке. Некоторые из визитёров оставили под снимками автографы. «Прекрасный у вас город, только ночью выпить негде», – схохмил Панкратов-Чёрный, на фото довольно осклабившийся из-под антрацитово-чёрных усов. Максим Галкин размашисто и небрежно расписался, ошибившись в названии города: «Всё понравилось, надеюсь вернуться в Терпилин».

Кабинет журналистов располагался в другом конце коридора, за обитой коричневым дерматином дверью. Ещё издали я расслышал раздававшиеся из-за неё звуки энергичного спора.

– Я просто считаю, что эта система себя изжила, она не гуманна, а значит – обречена на гибель! – звонко негодовал чей-то юный голос. Ему глухо и лениво отвечали.

– Это Саша Васильев, фотограф наш, – обернувшись ко мне, виновато пробормотал Стопоров. – Так-то он парень хороший, но любит, знаете, поспорить.

– О чём? – поинтересовался я.

– Да о чём сейчас все болтают? О политике там, об экономике, о коррупции. Молодёжь, что с них взять. Всё фрондёрствуют, в оппозиционность играют. Вы не обращайте внимания, – махнул он рукой, толкая дверь.

Мы вошли в светлый, широкий кабинет. В каждом его углу находилось по столу, а вдоль правой стены, освещённой жёлтым полуденным солнцем, высились коричневые книжные шкафы. Вся мебель была старая и ветхая, ещё советского производства. Из-за стола справа от входа на меня живо зыркнул высокий синеглазый блондин лет двадцати пяти, со скуластой энергичной физиономией. Видом он напоминал воробья, потрёпанного в драке: длинные светлые волосы были взъерошены, глаза сердито блестели, и во всей позе выражалось что-то нахохленное. Синий вязаный свитер мешком висел на его костлявых плечах. Догадавшись, что молодой человек и есть спорщик, заочно представленный мне Стопоровым, я внимательно присмотрелся к нему. Но тот, поймав мой любопытный взгляд, тут же сердито отвернулся к монитору.

За другим столом, у окна, вальяжно раскинулся в кресле парень лет тридцати, невысокий и кряжистый. Его рано поредевшие огненно-рыжие волосы были расчёсаны на аккуратный пробор, а на толстом, густо испещрённом следами ветрянки лице выражалось благодушное самодовольство. Недорогой, но тщательно выглаженный шерстяной костюм сидел на нём как влитой.

Третий журналист, сидевший слева от двери, что-то быстро набирал на клавиатуре и даже не оглянулся при нашем появлении. Я заметил лишь его глянцевую лысину и багровую шею, выступавшую над туго застёгнутым воротником белой рубахи.

– Ребята, сюда внимание, – громко объявил Стопоров, деловито потирая ладони. – Это наш новый сотрудник Игорь Кондратьев, прошу любить и жаловать. Игорь Антонович, разрешите и я вам всех представлю, – повернулся он ко мне. – Вот Александр Васильев, наш фотограф, – произнёс он, указывая на взъерошенного блондина. Тот вскочил с места и с угрюмой учтивостью, словно дуэлянт у барьера, крепко пожал мне руку, тряхнув при этом своей растрёпанной гривой.

– У окна Борис Францев, корреспондент.

Элегантный молодой человек, не вставая, нагнул голову в коротком кивке.

– А вот в этом углу, – торжественно заключил редактор, – прячется Валентин Милинкевич, наша знаменитость.

– Сейчас я, Федя, – капризно выкрикнул тот, поднимая над головой красный указательный палец. – Цвай секунден!

Окончив, он с упругостью мячика спрыгнул со стула, помахал руками, словно стряхивая с них муку, и поспешно сунул мне влажную, мягкую ладонь.

– Валентин, – приветливо произнёс он, буравя меня любопытным взглядом. – Приятно познакомиться!

– И мне, –в свою очередь оглядел его я. Он был лет сорока пяти, совсем лысый, с дряблым брюшком и в роговых очках, из-под толстых стёкол которых игриво светились мягкие серые глаза.

– Ну, оставляю вас на поруки Валентина Николаевича, а сам удаляюсь, – кивнул мне Стопоров. – Валя, ты с Гороховым не тяни ради Бога, – обернувшись в дверях, плаксиво добавил он. – К пятничному успеть бы!

Когда редактор вышел, я, ожидая дальнейших распоряжений, опустился на стоящий у входа выцветший зелёный диван с невероятно высокой спинкой и продавленным до пружин сиденьем. Это уродливое создание советской лёгкой промышленности заволновалось и жалостливо застонало подо мной, прося пощады. В его недрах ещё не успел утихнуть последний скрип, когда Милинкевич подкатил своё кресло на колёсиках, устроился напротив меня и навалился локтями на колени.

– Фёдор Иванович сказал, что вы из Москвы, – благодушно улыбнулся он, сопроводив слова бодрым утвердительным кивком.

– Да, из Москвы.

– А там вы в газетах или на ТВ работали?

– В основном в газетах.

–Тоже в местных, или в федеральных? – последнее слово он выговорил с подобострастным придыханием.

– В федеральных, к сожалению, не довелось…

– А сюда зачем приехали? – бесцеремонно бросил со своего места Францев, уже минуту с блестящей в глазах ироничной искрой приглядывавшийся ко мне. – В нашу‑то дыру?

– По семейным обстоятельствам, ухаживаю за пожилым родственником, – аккуратно повторил я нашу с Колей историю.

– И как выздоровеет, вы обратно?

– Нет, думаю тут надолго обосноваться. Возможно, и насовсем перееду.

– Это из Москвы-то? – скептически усмехнулся Францев.

– Да, вот тебе, Борь, не понять, как это из самой Москвы можно куда‑то уехать, – ехидно дёрнулся в своём углу растрёпанный блондин.

– Да почему не понять, всякое бывает, – не оглянувшись, равнодушно произнёс Францев. – А жена, дети у вас есть?

– Ну всё, Боря, хватит мучить человека, – прервал Милинкевич, вставая. Я поднялся вслед за ним. – Это у нас спорщики ребята, – заговорщически шепнул он мне, и, подхватив под руку, потащил к незанятому столу у окна. – Вот тут ваше место. На компьютере от прежнего сотрудника всё осталось – электронная почта, текстовый редактор. Доступ в интернет, если нужен, попросите у меня, я открою. Система у нас такая: сделав заметку, отправляете мне, я вычитываю и, если всё хорошо, распечатываю и отношу в корректорскую – тут тётушка за стеной сидит. Потом она отдаёт её главному и после возвращает вам на правку или сокращение. У вас, наверное, не так в Москве было?

– Нет, у нас сразу на полосе была вся правка, в сетевой программе.

– Ну мы тоже постепенно на электронное производство переходим. Но что делать, редактор человек пожилой, привычный к бумаге… – смущённо пожал плечами Милинкевич. – Пока вот так приходится. Вы вообще, как? С сегодняшнего дня работаете, или пока отдыхаете с дороги?

– Лучше бы начать поскорее.

– Вот! Ценю настрой! – похвалил Милинкевич. – Ну что же, дабы вам поскорее втянуться, давайте я вас прямо сейчас чем-нибудь озадачу .

Он подхватил со стола блокнот в истёртой кожаной обложке, между страниц которого лежало множество разноцветных закладок, и, слюнявя палец, принялся энергично листать.

– Ага, нашёл! К следующему номеру, в пятницу, нам нужен репортажик из городской больницы о новом рентгеновском аппарате. А в нынешний неплохо бы состряпать заметку о швейной фабрике – небольшую, строчек на тридцать. Вот такие вот у нас новости, – добродушно развёл он руками.