Возврат времени

Глава 7 Два отражения

— Джон, это не выносимо! — вопила Патрисия на родильном столе. Ее крики, как с острыми зубьями пила, рассекала мое сердце на части. Она крепко сжимала мою руку и от сильной боли вцепилась за мое предплечье своими, казалось бы миниатюрными слабенькими ручонками так, что мне даже трудно было представить какую муку она сейчас испытывает.

— Не уходи… Слышишь? Прошу тебя, только не уходи, — шептала она.

Со слезами на глазах она смотрела на меня, словно моля о помощи.

— Я с тобой милая. Все будет хорошо. Ты сможешь, только потерпи.

Вдруг, стал слышен плач новорожденного. Я обернулся и увидел медсестру с маленьким, хрупким ребенком на руках.

— У вас мальчик, — сказала сестра улыбаясь.

Я хотел подойти и взглянуть на малыша, но неожиданно почувствовал, что Патрисия больше не сжимает мне руку и не стонет от боли. Взглянув на нее, я ожидал увидеть изнуренную, уставшую, но полную счастья и облегчения мать моего сына. Без признаков жизни она лежала на родильном столе и не дышала. Врачи начали суетиться вокруг Патрисии, попросили покинуть палату и стали выталкивать меня из нее.

— Патрисия! Что с ней!?

— Сейчас вы должны покинуть палату.

— Объясните мне что происходит! Почему все молчат? Я хочу знать, что с ней!

— Сэр, пожалуйста, успокойтесь, возьмите себя в руки.

— Патрисия, очнись… Очнись! Очнись милая!

— Вставай… Вставай Джон, — тихо проговаривала Патрисия, пока я резко не дернулся от такого бредового кошмара.

— Ты что-то бормотал во сне, меня звал. Что же там снилось моему голубчику? А? — спросила она с загадочной улыбкой.

Пока она гладила меня по утренней растрепанной шевелюре на голове, я играючи повалил ее на кровать и начал щекотать. Она смеялась и немного сопротивлялась от моих шаловливых рук.

— Ну Джон… Хватит. Ай! Ха-ха-ха! Ну, перестань.

— Ну уж нет, ты уже никуда не денешься.

— Прекрати, Джон… Ха-ха! Я, я больше не могу, уже живот болит.

Я перестал щекотать Патрисию и положил ладонь на ее животик.

— Наш малыш, — прошептала она, прикоснувшись к моей руке.

— Как назовем нашего ребенка? — спросил я ее так же шепотом.

— Если будет мальчик, назовем его Джон, в честь папы.

Она смотрела на свой животик и держалась за мою грубую мозолистую руку, вечно немного пахнущую морской рыбой. Такой счастливой по утрам я ее еще никогда не видел. Она вся сияла от счастья, хотя и старалась не показывать этого так открыто. По ее лицу было заметно, как ее переполняют материнские чувства.

— Я приготовила твои любимые оладьи на завтрак, — вновь прошептала она.

— Оладьи?

— Да. Ты же любишь оладьи?

— Люблю ли их я? Обожаю! — воскликнул я, встав с кровати.

— Тогда жду тебя на кухне, и поторопись, пока они не остыли.

Я оделся, заправил кровать и спустился вниз. Умывшись и расчесав свою взъерошенную прическу, я привел свой внешний вид в порядок и зашел на кухню. На столе стояла большая утварь с моими обещанными оладьями и две тарелки по обе стороны маленького столика, а рядом вилка и еще горячий кофе в небольшой белой чашечке.

— Кушай любимый, — ласково сказала Патрисия и, достав сливки из холодильника, села за стол.

— Ты сегодня снова уходишь в море? — спросила она опечаленно.

— Угу, — промычал я с набитым ртом.

Прожевав свою первую плюшку и запив ее кофе, ответил ей внятным языком.

— Как я уже говорил, сегодня мое крайнее плавание.

Лицо Патрисии сразу поменялось. Я увидел ее счастливый взгляд и взаимно улыбнулся ее очаровательной улыбке.

— Но не обольщайся Патрисия, без работы мне сидеть не придется. Найду себе что-нибудь по душе и поближе к дому, со стабильным графиком. Все-таки я неплохой автомеханик.

— Знаю. Ты никогда не сможешь спать спокойно, если останешься без заработка. Мне тебя не переубедить.

Патрисия давно смирилась с моей настойчивостью, упрямством и принципиальностью. Я понимал, она хотела, чтобы ее любимый чаще появлялся дома и больше времени проводил с ней, а нашим общим капиталом занималась только сама Патрисия. Первое время так и было. Какой-то период я не имел ни работы, ни денег, ничего. Ее это вполне устраивало. Она кормила меня, покупала мне одежду, ходили в театр за ее счет, но все это время я чувствовал себя альфонсом. Себя утешал лишь тем, что в скором времени я начну зарабатывать и сам себя содержать, а не быть безработным нахлебником. Но до моей первой зарплаты я терпел и переступал через себя не раз, а с первым авансом, который я выпросил у капитана корабля, подарил ей роскошный букет цветов и два билета в театр. Пусть хоть и этот капитан был ей отцом.

Я всячески старался быть самодостаточным мужчиной, напоминать вновь и вновь своей женщине, что я сильный доминирующий пол. Мне всегда хотелось показать ей, что мне по карману заказать столик на двоих в каком-нибудь авторитетном ресторане. Отправиться на недельку-другую в романтическое путешествие к морским берегам с виллами и видом на пляж. Но на самом же деле я не мог себе такого позволить, со своими скудными доходами. Иногда Патрисия, зная мою твердолобость в плане личных финансов, договаривалась со своим отцом, и тот выплачивал мне двойные оклады или давал хорошую премию. Но однажды я раскусил это, ведь Джери никогда не платил ни цента больше членам команды его судна. Тогда мы с Патрисией поссорились, но этим же днем и помирились. Принципы принципами, однако, любовь важнее всякого принципа.

После хорошего завтрака я вымыл всю посуду, затем почистил зубы и побрился. У Патрисии был выходной, и она осталась дома, а я отправился в речной порт, чтобы встретиться с капитаном судна, на котором я работал.

На улице, впервые за последнюю пасмурную неделю, стоял прохладный и солнечный осенний денек. Дороги еще не полностью успели просохнуть от частых дождей, и желтая листва обнаженных деревьев скрыла лужи. Кучки листьев прибились к поребрикам дорог, и редкие одинокие листочки были усыпаны на газонах соседских домов. Ветер по-прежнему резво гулял, но солнце согревало и было даже немного жарко в легком пальтишке. У дома через дорогу, на крыльце стоял некий незнакомый мужчина с густой бородой. Точно не сосед, возможно, его друг или знакомый гость. Я помахал ему рукой, а он с опущенной на брови шляпой отвернулся и сделал вид, будто меня не видел. Я посмотрел, пожал плечами и пошел в гараж за машиной Патрисии. Не так давно она купила себе новеньки «Форд Б», совсем еще молодое авто, которое только начинало осваивать улицы Детройта. Патрисия ездила на ней только одним маршрутом — до работы и обратно.

Я выгнал машину из гаража, закрыл его и поехал в порт к Джери. По правде сказать, новенький автомобиль был неприхотлив и комфортен. За рулем я чувствовал себя уверенно и расслабленно. Это был самый надежный железный конь. Молодой, быстрый и выносливый — все, что нужно для дальних поездок.

Порт находился относительно недалеко, и петлять по городским улочкам не приходилось. С окраины города до ближайшего речного причала всего несколько кварталов и поскольку порт находился далеко от центра Детройта, людей там бывало реже, чем дворняг, которые небольшими стайками рыщут по помоям и не дают покоя местным кошкам. Даже не представляю, что для жильцов здешних домов хуже, раздражающие мяуканье бродячих котов или лай десятка псов, блуждающих по окрестностям. Не смотря на это здесь довольно тихое местечко. Красивый вид на речку и зеленые холмы, на том берегу, отлично вписывались в умиротворяющую атмосферу этого района.

В конце безлюдной улицы показался незнакомец, тот самый, что ошивался в доме напротив этим утром. Он не спеша шагал по дорожке и смотрел себе под ноги. «Что за подозрительный тип?» — подумал я. Но особого внимания я ему не придал, для начала надо встретиться с отцом Патриссии, а потом можно и подумать паранойя это или совпадение.

Я ждал несколько часов и за это время вспоминал, как когда-то я мог просто набрать номер и позвонить нужному человеку и назначить встречу по телефону. Конечно, телефоны здесь есть, но они ведь не мобильные. Стоят на улицах, а не лежат в карманах одежды каждого прохожего, а телефонных будок на судне не бывает. Единственный мобильный телефон в этом времени, остался на память моему хорошему другу Мерфи. Все-таки с ходом времени и ростом эволюции мы во многом упростили себе жизнь, хоть и ценой утраты некоторых моральных устоев и традиций.

К лучшему это или нет, не могу утверждать однозначно, но на каждом этапе эволюционного прогресса есть свои исключительные положительные и отрицательные стороны.

Меня немало беспокоила мысль о предстоящем разговоре с отцом Патрисии. Нужно будет столько всего рассказать, даже не представляю, с чего следует начать, а как он все это воспримет известно ему одному. При этом я понятия не имею, что ему ответить, если он спросит, где я буду теперь работать и что собираемся с его дочерью делать дальше, раз уж теперь мы будущие родители. Могу только надеяться на его благосклонность и взаимопонимание. Хотя, мне кажется, я просто сильно волнуюсь перед этим разговором, и Джери довольно мудрый и понимающий человек и капитан, да и вообще хороший отец, раз воспитал такое сокровище, как Патрисия.

Однажды, мы разговаривали с ними на палубе, и он рассказывал, что после того, как он потерял ноги, почти каждый его сон осознанный. Во сне он может бегать, ходить и прыгать, но со временем он чаще стал видеть себя во сне в инвалидной коляске, после чего он мог понимать, когда он спит, а когда нет, если видел себя во сне без инвалидного кресла. Не знаю, почему мне это вспомнилось сейчас. Наверное, это было самое яркое воспоминание с Джери.

После полудня Джери так и не появился. Я уже утомился его ждать, но он мог вернуться позже, поэтому я не возвращался домой, чтобы застать его, если он прибудет сегодня в порт. Мои часы опять остановились, а заводить их бесполезно, они все равно ходят и не ходят сами по себе. То не работают, то тикают, как ни в чем не бывало. Время приходилось спрашивать у прохожих, пока не стали наступать сумерки. Тогда и без того стало понятно, что нечего мне больше здесь выжидать. Джери все равно не встретить сегодня, к тому же я был очень сильно голоден. Надеюсь, Патрисия приготовит что-нибудь к моему приезду. К вечеру стало прохладно и в машине будет тоже холодно, так что я бы рассчитывал на горячее блюдо от своей любимой.

Бездарно проведя свой день, я взглянул на только что включенные фонарные столбы, освещающие причал, глубоко вздохнул, развернулся и пошел к машине. На улице стало ощутимо холоднее, чем ранним утром. Не так что бы можно было замерзнуть, ошиваясь тут всю ночь, но и теплой осенней ночью это не назовешь. Дойдя до машины, я достал ключи от нее, открыл дверцу, сел в автомобиль и завел двигатель. Пока машина прогревалась, я протер лобовое стекло ветошью и стал протирать ей руль.

Неожиданно, со стороны пассажирского сиденья кто-то постучался в стекло. Из-за запотевшего стекла я не мог разглядеть стоящего за ним человека, но я все же открыл ему дверь. В машину сел бородатый странный мужчина, тот самый, что весь день попадался мне на глаза. Он ничего не говорил и почему-то старался не смотреть на меня. Я подождал еще немного, но он молча сидел и ничего не говорил. Тогда я спросил его первым.

— А вы чего сели в мою машину? — спросил я ненавязчиво.

Мужчина вздохнул, провел указательным и большим пальцами по усам и бороде, а затем произнес:

— Джон, а ты меня не узнаешь?

Он повернулся и уставился на меня своими пронзительными глазами. Странное чувство я испытал на тот момент. Я чувствовал, что знаю этого бородатого мужчину, но никак не мог понять, где я с ним встречался. К тому же он знает мое имя, но кто он такой я не мог никак вспомнить. Понимаю, что где-то я видел эти глаза, бороду и его голос мне до боли знаком.

— Я не припоминаю, но кажется, где-то я вас уже видел, — сказал я нетерпеливо ожидая ответа незнакомца.

Он снова уставил взгляд на капот машины и ненадолго замолчал, а затем ответил мне.

— Помнишь часы, которые я отдал тебе за ремонт своего «Форда»?

У меня мурашки пробежали по всему телу, от услышанного.

— Так это ты?! — произнес я дрожащим голосом.

После этих слов меня слегка задурманило. Все получилось настолько неожиданно и запутанно, что я не до конца понимал что происходит, а он продолжил говорить.

— Я знаю о тебе если не все, то очень многое. Я долго думал, с чего следует начинать с тобой разговор, а потому решил сказать все сразу, а уже потом отвечать на твои вопросы. Ты себя тогда в автосервисе тоже не узнал, но как бы странно сейчас это не прозвучало, ты должен это знать. Я — это ты, или наоборот ты — это я, но в целом это не важно. Разницы между нами нет, кроме нашего с тобой возраста. Ты более молод, чем я в свои сорок три года. Мы с тобой один и тот же человек, у нас общего больше, чем у однояйцовых близнецов.

— Постой, постой, ты хочешь сказать, что ты, это я через пару десятков лет?

— Именно.

Я пребывал в жутком недоумении, и мой разум растворялся от каждого сказанного им слова.

— Я верю, что ты тот самый владелец машины, которую я починил и ты мне дал эти чертовы часы, благодаря которым кстати я оказался в прошлом! Но ты не можешь быть мной! Это просто невозможно.

— Ты часто щелкаешь суставами пальцев, пускаешь во сне слюну, тебе делали обрезание в одиннадцать лет, шериф Кингсли разбил твою первую любовь, у тебя жуткая непереносимость бобов в отличие от…

— Это все не доказывает что мы одна и та же личность!

— А в детстве, когда ты ждал дома с работы свою мать, тебя ударила молния. Тебя откинуло на несколько метров. Ты рассказал ей об этом, но она тебе не поверила. Она конечно сказала, что верит твоим россказням, но ты то знал, что это не так. Не поверил тебе и отец, и вообще никто тебе не верил. Даже ты сам однажды решил, что ничего этого не было, но ты по-прежнему боишься грозы, как бы старательно ты этого не скрывал.

Он говорил это так уверенно и внушительно, от чего мне стало жутко не по себе.

— Да это бред! — возмутился я, отказываясь верить в его убедительные доказательства.

— Может это откроет тебе глаза? — сказал он и засучил рукав плаща на левой руке.

На запястье я увидел шрам, точно такой же, как у меня, который остался от часов, когда я был в парке Риверсайд. После этого я пригляделся к незнакомцу. Я обратил внимание на все мелочи, на родинки, ногти, нос, глаза и просто обомлел от того, что наконец то до меня дошло, с кем я сейчас разговариваю. Только сейчас у меня глаза открылись, даже его голос был абсолютно моей копией, похожим на свою запись с диктофона. Это сравнимо с ударом молотка по затылку. Раз! И картинка переворачивается с ног на голову, меняя все смыслы.

— Вижу по глазам у тебя ко мне много вопросов, — произнес мой двойник, спуская рукав, прикрывая шрам.

— Если ты это я, то как так произошло, что я сейчас разговариваю со старым вариантом самого себя?

— Ну, для начала я не так уж и стар, а вот почему один и тот же человек оказался в прошлом, да и еще и в двух вариантах, загадкой остается для нас и на сегодняшний день. Но я знаю ответы на вопросы, над которыми ты ломаешь голову с первой прогулке по Риверсайду.

— Я хочу знать все, что тебе известно. Во всех подробностях, — сказал я с пылающими от нетерпенья глазами.

— Пустишь меня за руль?

— Зачем?

— Я живу не так далеко отсюда, предстоит серьезный разговор, это не просто болтовня в авто.

— Да, я выйду и сяду на твое место.

Старый Джон сел за руль, уверенно развернул машину и повез меня в свой дом.

Трудно передать свои ощущения и моральное угнетение, когда сначала ты беседуешь с самим собой, немного постаревшим и бородатым, а затем этот «Я» заверяет, что знает ответ, как я оказался в Детройте тридцатых годов. Представить бы, каково ему видеть себя со стороны. Наверно так же, как и мне, мы же одинаковые, а значит и эмоции должны проявляться идентично друг друга. По логике, мы даже мыслить по ситуации должны схоже. Парадокс, но хотелось бы знать, что я думал, будь я на его месте. Мне так некомфортно приходилось находиться с Джоном старшим, и судя по всему ему соответственно. Полагаю, он чувствует тоже, что и я, мы оба чувствуем неуютно рядом с самим собой. По сути, я мог предугадать любые его мысли и мотивы, но это вовсе не так. Пусть мы и самые точные копии одного и того же Джона, однако находясь по разные стороны автомобиля мы уже живем разной жизнью. Но что если через двадцать лет я сяду в машину к молодому Джону, и события будут развиваться так же? Выходит он был на моем месте и сейчас просто Джон старший отыгрывает уже известный сценарий. Надеюсь скоро я узнаю хоть что-нибудь о всем этом.

Джон старший свернул к обочине на узенькой улочке и немного заехал парой левых колес на тротуар, чтобы автомобиль не мешал проезду другим машинам.

— Приехали. Вот твои ключи, не забудь закрыть машину, — сказал он и вылез из авто.

Недолго мешкая, я закрыл двери авто и пошел следом за самим собой. Джон старший жил в маленькой квартирке обветшалого жилого дома. Где-то рядом лаяли собаки, и на втором этаже был слышен плачь годовалого ребенка, на фоне скандала его родителей. Неподалеку от его дома стоял наполовину разобранный автомобиль на трех кирпичах, под каждой опорой колеса. Под навесным фонарем у входа в дом надоедливо стукался о стекло лампочки бестолковый мотылек. Мне на плече капнуло пару раз со стираного белья на третьем этаже, и я сразу отошел в сторону, а потом вошел в дом следом за Джоном старшим. Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Он достал ключи и открыл дверь в свою квартиру.

— Заходи. Чувствуй себя как дома.

Квартира была скромно обставлена, но хорошо ухожена и тут было довольно уютно. Хотя не мешало бы сменить невзрачные занавески на окнах.

Джон старший снял плащ и повесил его в шкаф в прихожей, вместе с моим пиджаком и фуражкой. Забавно, но он немного был полнее, чем я. Не сказать что сильно, но по сравнению со мной было очень заметно.

— Давно ты здесь живешь? — спросил я его, проходя в гостиную.

— Я поселился тут недавно, месяца четыре назад. Тут неплохой район. Адекватные соседи и до центра не так далеко.

Джон старший сел в кресло у окна и закинул ногу на ногу, откинувшись на спинку кресла.

— Что тебе известно о перемещении во времени? — сразу спросил я его, сдерживая свою нетерпеливость и любопытство.

— Как и ты, в автомобильной мастерской я получил часы, что у тебя на руке, и как станет позже известно, от самого себя. После я попал в парк Риверсайд и до сегодняшнего дня, как и ты, был в неведении, почему я оказался в прошлом. В этот самый день меня встретил тот самый «Я», что отдал часы в мастерской и сказал, что в 1952 году снова произойдет скачек во времени и мне придется отдать самому себе эти часы, как это сделал он, как это сделал я, как это должен сделать теперь ты. Все это временная петля, не имеющая начала и конца, а мы с тобой, прошлое и будущее одного и того же узника времени — Джона Ховарда. Чтобы это проще понимать, нужно говорить не о тебе и мне, а о нем, о Джоне. Ты и я — его прошлое и будущее, которые сейчас встретились друг с другом.

Вот тут все вопросы разом получили свои ответы, а если не все, то многое прояснилось после сказанного. Пусть местами мне было не до конца все понятно, но он доходчиво объяснил, что я сам себя заточил в этом времени.

— Получается… я сам себя отправил в прошлое?

— Можно и так сказать, однако во всем этом есть одна интересная деталь.

— Какая? — спросил я его настороженно.

— У временной петли, как я и говорил нет ни начала, ни конца, как круговорот, повторяющий один и тот же цикл. Нет точки отсчета, нет ключевого момента, создавшего бесконечную череду одних и тех же повторяющихся событий. Это похоже на игрушечный поезд, путешествующий по кольцевому железнодорожному пути. Если время представить, как линию, тогда кольцевая нашего поезда это и есть временная петля, так сказать западня с одним и тем же бесконечным маршрутом, пересекающая линию времени.

Джон старший ненадолго замолчал, а затем вполголоса, растягивая каждое слово, произнес:

— Но, что может заставить поезд повернуть вспять и ездить по кругу? Если только он не маршрутный…

Я сел на стул у старого комода и уставился в пол. Я не знал, что ответить себе старшему. Мне казалось, что я сейчас для него пережиток прошлого и все это с ним уже однажды было, когда он был на моем месте. Для него это словно спектакль, где он актер, а я зритель. Я абсолютно не представлял, как вести себя в такой неоднозначной ситуации. Все казалось непонятной утопией, и теперь от внесенной ясности все стало еще сложнее для понимания.

— Значит, ты знаешь мое будущее, и все что сейчас со мной происходит, было и с тобой?

— Мне известно, что будет с тобой через минуту, через пару часов, двадцать лет, известно настолько, насколько хороша моя память. Мне известно то, что я уже пережил, другими словами — для тебя моя история жизни не что иное, как твое будущее. Кстати твои мысли, для меня являются воспоминаниями, и я как никто другой понимаю, что сейчас происходит с твоим потрясенным рассудком. Но будь уверен, так близко наяву прикоснуться к пережитому моменту своего прошлого, просто не под силу передать словами.

— Постой, но если тебе известен весь сценарий нашей встречи, разве ты не можешь вести себя по-другому? Допустим, исключить какое-то событие или внести новое? Скажем, предложить мне перед беседой чая или что-то вроде того.

— Предлагаешь мне импровизировать со своим прошлым? — сказал Джон старший и взглянул на меня вызывающим взглядом.

— Не-е-т, просто пытаюсь понять, какого это знать, что можешь повлиять на ход своей истории.

— Это трудно, Джон младший, — сказал он и направил на меня револьвер.

Я не сразу заметил, что у него в руке, но разглядев четко направленное на меня дуло револьвера, я замер. В моей голове пронеслось столько разных мыслей, и все они сумбурно смешались в кашу. Я не верил своим глазам. Не мог поверить в то, что лицезрел. Его нижние веки налились слезами и рука, в которой он держал оружие, стала заметно дрожать.

— Ты хочешь убить меня? — сказал я абсолютно спокойным голосом, уже смирившись с происходящим.

— Нельзя вмешиваться в прошлое. Ты даже не представляешь, что натворил, решив, что Патрисия будет матерью твоего ребенка.

— А что может произойти. Я и так прожил здесь немало времени и внес вклад в историю многих жителей Детройта.

— Ты создал новую жизнь! Погубив жизнь Патрисии, а вместе с этим и свою, лишив будущего вашего ребенка.

— Ты же можешь все изменить! Если я буду знать свое будущее, я не допущу твоих ошибок, тогда с Патрисией и ребенком все будет в порядке.

— Ты не понимаешь. Твое вмешательство в историю и стало твоей ловушкой!

— Что ты имеешь ввиду?

— Ты так в нее влюблен, что не сможешь допустить, чтобы вы не повстречались. Зная и понимая это, на моем месте ты не захочешь ничего менять. И что ты сделаешь? Снова отправишь себя из настоящего в прошлое?

— Думаешь, выходом будет свести счеты со своим прошлым, уничтожив его? Это же самоубийство! Вдруг это тоже петля?

— Прошлое уже не изменить.

Он резко приставил пистолет к своему виску. Его лицо отражало всю горесть, печаль и беспомощность. Для него это казалось безвыходной ситуацией.

— Подожди! Может еще все можно изменить! — прокричал я, смотря в отражение своего будущего.

— Будущее в твоих руках Джон.

Оглушительный выстрел раздался на весь дом и на моих глазах, мое престарелое тело упало с кресла, истекая кровью из дыры в голове.

— О, не-е-ет… — промолвил я, медленно вставая со стула.

Чудовищную картину я наблюдал в ту минуту. В полном смятении от случившегося, и лишенный здравого понимания всего происходящего, на моих глазах, мне стало вовсе не по себе. Такое можно видеть только в самом жутком и кошмарном сне, но каждую секунду я убеждался, что все это наяву. Я смотрел на собственный труп и не мог никак осознать — «Неужели я могу быть способным на такое?». Самоубийство, подумать только, я видел собственное самоубийство! До чего же это было непереносимо. Мне стало слегка дурно. Меня едва не стошнило от одного вида мертвого тела Джона старшего. Он лежал на полу с открытыми, как стекла, глазами и бездонным, жутким, застывшем взглядом, сводящим с ума. Лицо было повернуто к полу и по щеке стекали капли крови. Лежа бочком у кресла, с оставшимся пистолетом в руке. Мое престарелое тело наводило неописуемый страх на меня. Как он мог поступить так с самим собой и пережитком своего прошлого?

Я не мог больше смотреть на это и вышел в прихожую. Необходимо срочно убираться отсюда и так, чтобы никто меня не видел из жильцов дома. Сейчас не время было мешкать. Я схватил свой плащ, открыл дверь и быстро вышел из квартиры, аккуратно прикрыв входную дверь. Стараясь не топать громко своими ботинками, я спустился по лестнице на первый этаж и вышел из дома. Быстро осмотревшись по сторонам, я не заметил никого поблизости и пошел к машине. Мне показалось, что за мной следят из окон дома, но я не стал поднимать голову, чтобы не выдать свою личность. Я хорошо слышал, как скрипнула оконная рама, и чувствовал, как некто наблюдает за мной, но я упрямо шел к машине, не оборачиваясь и не поднимая головы.

Когда я сел в машину, понял, что за мной следила девушка из окна на втором этаже. Находясь в машине, я посмотрел в сторону дома и сразу увидел ее, а она почти сразу скрылась за окном.

— Нужно поскорее сваливать отсюда, — сказал я сам себе и торопливо завел машину.

Возвращаясь домой, я ехал так быстро, как только мог. Все что мне хотелось на тот момент это забыть все, что случилось этим вечером, но всю дорогу в моей голове прокручивался один и тот же момент. Выстрел… и Джон падает, выстрел и снова падает. Еще эти слова: «Будущее в твоих руках Джон». Для чего он это сказал и какое будущее он имел ввиду? Уведенное мной самоубийство произвело на меня такое сильное впечатление, что ни о чем кроме этого я не мог думать. Стоило на секунду закрыть глаза и в темноте закрытых век, будто фотоснимок мертвого Джона Ховарда я видел перед собой. Не хотелось даже моргать, чтобы не видеть этого. Как бы мне хотелось забыть все это раз и навсегда. Никогда еще мне не было так жутко не по себе. Столько всего произошло за один вечер и сколько необычного пришлось узнать, а закончилось все в один миг.

Наконец-то я добрался домой. В окнах был свет, значит, Патрисия была дома. Машину я оставил перед воротами, немного встряхнул себя и пошлепал ладонями по щекам, чтобы немного придти в себя. Не хотелось бы выглядеть немой контуженой рыбой, когда Патрис спросит, где так долго меня носило.

Подойдя к крыльцу дома, я постучал в дверь несколько раз, и через минуту Патрисия открыла мне дверь.

— Патрис, прости, что так долго. Я прождал на причале весь день, но так и…

— Простите, а мы знакомы? — сказала она, оборвав мою речь, когда я попытался войти в дом.

— О чем ты? — сказал я с усмешкой и посмотрел в ее глаза.

И тут я увидел выражение ее лица. Она пыталась вспомнить, кто я такой, но не могла. Мы смотрели друг на друга в растерянности, а я не понимал, что черт возьми происходит.

— Извините, но я не припоминаю, чтобы мы встречались. Вы чего-то хотели?

— Патрисия, кто там? — послышался чей-то голос из соседней комнаты.

За ее спиной я увидел, как в прихожую вошел Стивен, в белой майке и брюках.

— Что он здесь делает?! — грубо спросил я Патрисию.

— Вообще-то я ее муж мистер, — сказал он, встав у двери рядом с Патрисией.

— Это мой муж Стив. А вы кто?

— Да, кто вы? — поддакнул ей Стивен.

— Это розыгрыш что ли? Вы оба не знаете кто я такой?!

Они переглянулись между собой и оценивающе посмотрели на меня.

— Понятия не имею, что вам нужно, но мы вас незнаем, — сказала Патрис и хотела закрыть перед моим носом дверь.

— Постой! — остановил я ее, придерживая рукой дверь.

Из гостиной мы втроем услышали младенца, он плакал и кричал, как это часто делают все малыши.

— Джон опять проснулся, пойду снова уложу его, — сказала Патрисия и ушла в гостиную.

— Джон? — удивленно сказал я и посмотрел на Стива.

— Что здесь происходит?!

С криком, я схватил его левой рукой за плече, а правой за шею, и вместе с ним вломился в гостиную.

Патрисия испугано прижала маленькое дитя к себе и испуганным голосом закричала:

— Я сейчас вызову полицию!

Вот тут меня мгновенно настигло неудачное совпадение. За окном, у машины, что я оставил у ворот остановился полицейский автомобиль. Из него вышли три полицейских и, увидев открытую дверь дома, вломились и скрутили руки нам со Стивеном. Ребенок плакал и кричал так громко, что я вовсе не слышал, что говорили полицейские, цепляя мне на руки наручники.

— Прекратите! Это мой муж, вон тот самозванец вломился к нам в дом, — говорила Патрисия, указывая пальцем на меня, лежащего в наручниках на полу.

Как же мне было скверно на душе в тот момент. Я уже ничего не понимал, что со мной происходит. Меня и Стива посадили в машину, которая подъехала чуть позже, а Патрисию и ребенка повезли в участок в первой машине, для выяснения обстоятельств. После того, как нас привезли в участок, Стива освободили почти сразу, а Патрисия сказала полицейским, что никогда меня ранее не видела. Говорила, что я вломился в их дом и напал на ее мужа. Когда она, уходя посмотрела на меня, сидящего за решеткой, я не увидел в ее глазах ни капли теплых чувств, только гнев и призрение. Никакой любви, никаких эмоций. Ее глаза были пустыми. Для них я был незнакомцем. Меня будто никогда не было в ее жизни и теперь уже нельзя ничего изменить. Словно кто-то переписал историю, в которой я и Патрисия никогда не были вместе. Теперь мне уже не увидеть ее счастливых глаз и милой улыбки, теперь для меня нет места рядом с ней. Все выглядело так, что меня никогда не было в этом мире. Ничего из того, что я пережил в прошлом, никогда не было. Ума не приложу что, послужило причиной всего этого временного коллапса, но ясно было одно — я сам все это натворил. Теперь я видел, как моя любимая, которая еще сегодня утром готовила мне завтрак, смотрит на меня, как на бандитское отродье. Она уходила из участка с ребенком на руках и мужем, а я провожал ее взглядом до самого выхода. Больно было понимать насколько загублена и убога оказалась моя жизнь, счастья в которой уже нет и не будет. Все мои мечты бесследно растворились прямо на глазах, а от любви любимой мною женщины не осталось и следа.

После всей этой суматохи с полицией, меня через несколько дней отпустили из-под стражи. Патрисия и Стив не стали обвинять меня в каких-либо противозаконных деяниях и меня просто отпустили. Полиции просто не было до меня никакого дела. Я для них был просто обычный городской бродяга, как никому неизвестный, погибший той ночью, Джон Ховард.

Пойти, после освобождения из полицейского участка, мне теперь все равно было не к кому, и я захотел еще раз увидеть ее. Вспомнить, как она выглядит, как когда-то возвращался к ней после дальнего плаванья, а она встречала меня своими крепкими долгожданными объятиями. Хотелось просто увидеть ее хотя бы раз, одним глазком издалека. На минуту представить, что заметив меня, она подойдет ближе и обнимет, как раньше. Прижмется грудью к сердцу и утешит всю его боль.

На следующий день я добрался до дома Патрисии. Сидел на крыльце соседнего дома до самого обеда. На улице стояла прохладная погода, и я сильно замерз, но продолжал ждать. Мне не хотелось ни есть, ни спать, не пить, хотелось только увидеть ее вновь. Я был готов сидеть здесь вечность, только бы увидеть ее в последний раз.

Когда черный «Форд» проезжал вдалеке у дома Патрисии я почувствовал, что она рядом. Казалось, я ощущаю ее присутствие за несколько миль, знаю, что она сидит в том автомобиле. Машина остановилась у ворот и Патрисия вышла из машины с маленьким малышом на руках. Затем с водительского места вылез Стив и пошел открывать ворота.

— Джон! — громко произнесла она.

В моем сердце, будто все перевернулось, когда она произнесла знакомым голосом мое имя.

— Не клади всякую гадость себе в рот, — сказала она, вытащив у маленького мальчика какие-то нитки от одежды из его крохотной ручонки.

Единственная горячая слеза скатилась по моей щеке и застыла на подбородке. Держа ребенка на руках, она понесла своего сына в дом, а малыш смотрел на меня из-за ее плеча и показывал на меня пальцем, но к счастью Патрисия не обратила на это никакого внимания.

Когда Патрисия и Стивен вошли в дом, я подошел к окну гостиной и еще раз посмотрел на нее.

— Дя! — произнес малыш, заметив меня в окне, с ее рук.

— Кого ты там увидел? — спросила его Патрисия и подошла к окну.

Я быстро спрятался сбоку, чтобы меня не увидели.

— Нету никакого «Дя». Пойдем, мама тебя накормит. Пойдем? — сказала она и пошла с ребенком на кухню.

Я снял со своей руки часы и положил их на наружный подоконник гостиного окна, а затем ушел оттуда в сторону Детройта. До самого вечера я бродил по улицам города. Шел куда глаза глядят. Ходил по бульвару из квартала в квартал. Побывал в самых разных частях города, и почти везде был впервые. Я плутал по городу так долго, что дорогу назад было уже трудно найти, но мне оно теперь все равно без нужды. Уже поздней ночью, ноги словно сами занесли меня на железобетонный мост над рекой. Бледная луна светила на небе этой ночью, и яркие звезды блестели на чистом небосводе.

Под серединой моста, прямо подо мной проплывал пароход, и оставалось время немного поразмышлять. Все было в моих руках, и я все упустил, а ведь все так хорошо начиналось. Все закончилось в одночасье, безвозвратно и навсегда. Потерял все, что у меня было и ради чего? За что мне все это? Если бы я мог дать себе ответы на все эти вопросы. Надеюсь, Джон ты знал что делал, когда застрелился на глазах своего прошлого. Могу предположить, что будь я на твоем месте, сделал бы то же самое, ради не появившегося на свет Джона Ховарда, но на твоем месте мне уже никогда не быть, как и будущему Джону.

Однажды я сказал себе, что будущее в моих руках, но знал ли я тогда, какое будущее меня ждет. Его у меня теперь попросту нет, обреченный скиталец времен, заблудшая душа — вот, кто я теперь. Никогда не мог подумать, что я мог бы покончить жизнь самоубийством. Разве это был единственный выход Джон? Неужели ничего нельзя было исправить?

Пароход проплыл под мостом, и я бесследно исчез. Ушел навсегда. И только пароход продолжал идти вперед по реке. Только он шел против течения, не смотря ни на что.