Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2

Глава XI В красном сне бегут солдаты...

До города оставалось совсем немного. Мазур, вольготно расположившийся рядом с Лавриком на заднем сиденье взятого из гаража отдела «Хаммера», по-прежнему ощущал тягостное неудобство, этакую занозу в подсознании. Все было спланировано без сучка, без задоринки — метрах в двадцати сзади шел второй «Хаммер» с пятеркой его морпехов. Из арсенала отдела он прихватил для себя и для Лаврика автоматы «Хеклер-Кох» с подсумками на три запасных магазина, да скрупулезности ради еще и по осколочной гранате. Ну, с пистолетами они и так не расставались. Все вроде бы было в порядке — но эта чертова заноза, не имевшая ничего общего с тоской и болью утраты...

— Порядок, — сказал Лаврик, выключая мобильник. — Роговин с разведвзводом уже на месте, хаза прекрасно известна: небольшая асиенда километрах в трех за городом. Скорее дачка — стены нет, только живая изгородь. Кому нужна стена в двух шагах от столицы... Кирилл...

- Да?

- Что ты такой смурной? На охоту едем, отдохнешь душой. А ты по-прежнему мрачен, как туча, охолонись...

Мазур решился.

— Да понимаешь... — сказал он негромко. — Занозой сидит мысль, что в последних событиях упустил нечто важное. Не заметил что-то, что обязан был заметить. Ты можешь думать, что это все от тоски и водки, но у меня стойкое впечатление...

— Интересно, — прервал Лаврик. — Я к таким вещам привык относиться очень серьезно, сам знаешь. Тоска и водка обычно ни при чем, учитывая твой опыт... — и продолжал требовательно, прямо-таки приказным тоном: — Быстренько прокрути все еще раз, ищи зацепку, ты же прекрасно умеешь...

Последние события. Зацепка может быть одна-единственная...

Это было как молния — моментальное озарение, не раз случавшееся в схожих условиях и прежде.

— Лаврик, — сказал он почти спокойно. — Ты не смотрел полицейские донесения о... случае на авенида Хуарес?

— Нет, — сказал Лаврик. — Не видел необходимости.

— А я просмотрел, не по своему размышлению — дон Себастьяно дал копии. Он искал хоть какие-то ниточки... Там был и точный чертеж места происшествия — тайная полиция их давно навострилась делать. Я как-то сначала не обратил внимания — именно что из-за водки и горя, а теперь точно вспомнил...

Они уже въехали в городок по главной улице, выглядевшей пустоватой для провинциального Бродвея — скорее всего, после недавних событий многие отсиживались по домам.

— Понимаешь... — сказал Мазур. — Там двое тяжело ранены, один легко, погибла только Белль, а шестая пуля разбила витрину... Трое пострадавших сидели относительно далеко от проезжей части, Белль стояла гораздо ближе, а я — на метр ближе ее, на самом краю тротуара, спиной к нему. По всем раскладам именно я был лучшей и легкой мишенью, проще всего было пальнуть мне в спину первому... но они этого не сделали. Почему?

В следующий миг он понял, почему — было одно-единственное объяснение...

Дальше все замелькало. Водитель — новый, незнакомый! — резко даванул на тормоз, машина встала как вкопанная, их бросило вперед, — но пистолет уже был у Лаврика в руке, и, когда толковый, подтянутый, флегматичный капитан-лейтенант Рамирес обернулся к ним, выхватывая пистолет, получил от Лаврика две пули почти в упор. Его отшвырнуло к лобовому стеклу, он скорчился нелепой куклой.

Без малейших эмоций Мазур выстрелил в затылок водителю, едва увидев, что тот тоже пытается выхватить пистолет.

Да, одно-единственное объяснение: Белль убрали, чтобы поставить на ее место, подвести к Мазуру своего человека. И это не государство — Белль была офицером, ее вполне могли, не убивая под благовидным предлогом перевести от Мазура в другое место — и что бы он сделал? Нет, конечно, мог бы кое-что предпринять, но это потребовало бы времени...

— Береженого бог бережет... — быстро сказал Лаврик. — Ходу отсюда!

Кинувшись в широкий проем между двумя передними сиденьями, Мазур достал ногой ручку дверцы, пинком ее распахнул и выкинул тело водителя на мостовую. Плюхнулся на его место. «Хаммер» военного образца — тачка надежная. Янкесы, ничего не скрывая, писали открыто: машина сконструирована так, чтобы в боевых условиях с ней мог справиться и раненый, владея лишь одной ногой и одной рукой. Ну, а если руки-ноги целы, и ты с такими машинами прекрасно знаком...

Мотор заглох — но Мазур проворно перебросил ручку передач на нейтралку, вернул ключ в исходное положение, повернул. Движок рокотнул и исправно завелся. Вывернул руль, пустил машину задним ходом, чтобы развернуться...

В этот самый момент совсем близко загрохотал крупнокалиберный пулемет. Очередь прошлась по второму «Хаммеру» — как и тот, на котором ехал Мазур, обычному, не бронированному — задержалась на нем так, дробя стекла и дырявя кузов, что вмиг стало ясно: там не могло остаться никого живого. И тут же пули ударили по капоту его «Хаммера», взлетели куски капота, двигатель мертво смолк...

— Ходу! — крикнул Лаврик, подхватывая автомат и распахивая дверцу.

Мазур последовал его примеру. Вокруг стояла тишина. Они, выставив автоматы в ту сторону, откуда только что лупил пулемет, кинулись к ближайшему зданию — небольшому, двухэтажному, с пулевыми выщерблинами на кирпичных стенах и выбитыми кое- где окнами. Краем глаза Мазур выхватил на стеклянной вывеске единственное знакомое ему слово: «мунисепалицад». Ага, мэрия, в заварушку ее, похоже, тоже штурмовали.

Они влетели в вестибюль — и никто по ним так и не выстрелил. Следом за Лавриком Мазур кинулся на второй этаж — следовало занять самую высокую точку, чтобы вести ответный огонь. Прохрипел на бегу:

— Поищем черный ход?

— Не стоит, — откликнулся Лаврик, не задерживая бега. — Там наверняка уже ждут...

Он влетел в одну из дверей, открывавшуюся внутрь, не теряя времени, обрушил поперек нее высокий тяжеленный стеллаж, откуда рассыпались толстые канцелярские папки. Подбежал к окну, зло морщась, бросил:

— Ага, наползли, твою мать, надо было почистить весь гарнизон, а здесь так один батальон и оставили...

Мазур выглянул в соседнее окно, укрываясь за простенком. Меж казенного вида домов на той стороне небольшой площади и в нескольких окнах маячили фигуры в оливкового цвета пехотной форме, в касках, с автоматическими винтовками наперевес, и их было много, слишком много даже для стариков-разбойников, сорок с лишним лет окаянствовавших по всему глобусу...

На миг выскочив из-за прикрытия, Мазур послал длинную очередь меж двух домов напротив. Рядом пролаял автомат Лаврика. Несколько фигурок в оливковом упали и остались лежать без движения, остальные отхлынули за ближайшие углы, и те, что маячили в окнах, исчезли. Стояла тишина.

Прижимаясь спиной к простенку меж двумя окнами, Лаврик вытащил мобильник, нажал на кнопку — и тут же отнял его от уха, потом отшвырнул. Мазур, выхватив свой, тоже нажал одну кнопку — быстрый набор, номер дежурного по отделу. И тут же, как Лаврик, оторвал мобильник от уха, а потом и вовсе отбросил — в ухо ему ударил скрежещущий вой. Никаких загадок — глушилка направленного действия, какие для целей РЭБ[16] применяют черт-те сколько лет. Хрен дозовешься помощи, и пытаться нечего...

— Что мне не нравится... — сказал Лаврик. — По нам не сделали ни единого выстрела. Живыми хотят брать, а этого никак нельзя...

— Роговин, — сказал Мазур убежденно.

— Он, сука, некому больше... — Лаврик выругался кратко, экономно. — Мать его сучью, мне его рекомендовали люди, которым я верил, как себе, да и сейчас верю...

— Значит, они ему тоже верили... — кривясь, сказал Мазур. — Бывает.

Это и есть «крот» — он вообще не поддерживает регулярной связи с шефом, не посылает никаких сообщений, не получает инструкций. А потому обнаружить его практически нереально — до того момента, когда он, получив условный сигнал, станет выполнять то, ради чего и был на долгой консервации...

— Извини, — сказал Лаврик. — Затащил я тебя. Лопухнулся, старый черт, а прав был генерал Чунчо...

— И ведь выкрутится, сволочь...

В коридоре послышались осторожные шаги, дверь попробовали толкнуть. Мазур послал длинную, на остаток магазина, очередь — пули легко прошили не особенно и толстую канцелярскую дверь, в коридоре что-то шумно упало, раздался вопль, судя по звукам, от двери шарахнулись в обе стороны.

— Вот уж нет, — с кривой улыбочкой сказал Лаврик. — Бериевская подозрительность — она себя порой оправдывает. Когда уезжали, я сбросил сообщение одному надежному парню: куда едем, зачем, почему. Но поднимет он тревогу... — Лаврик глянул на часы, — только через двадцать шесть минут, когда не сможет со мной связаться. А нам могут и не дать столько времени, не продержимся. Если у них есть газ... Да если даже и нет газа... Многовато их тут даже для нас...

И тут же все изменилось резко — одно из двух окон, оставшееся целым во время заварушки, брызнуло осколками стекла, противоположная стена вмиг покрылась десятками пулевых выбоин — работало множество стволов. Огонь был такой, что Мазур и носа не рисковал высунуть из-за простенка. Очень похоже, у осаждающих что-то изменилось, и они получили какой-то другой приказ — плотный огонь на поражение, тут и гадать не стоит. В голове пронеслось: живыми мы кое-кому очень нужны, но на крайний случай и мертвыми вполне устраиваем. Возможно, в столице случилось что-то, заставившее неизвестного дирижера поменять планы. Но даже если спешит подмога, продержаться при таком соотношении сил можно лишь чудом...

В дверь чем-то били — и долго ей не выстоять, хлипка... Огонь не прекращался. Мазур не видел площади, но не сомневался: под прикрытием огня идут атакующие, на подмогу тем, кто уже проник в здание — это азбука. И их слишком много...

Справа что-то тяжело упало на пол. Мазуру хватило одного взгляда, чтобы понять: он остался один. Снайпер. Аккуратная дырочка в правом виске Лаврика, застывшее лицо, остановившийся взгляд... Конечно, снайпер...

Он не чувствовал ни боли, ни тоски — только то самое безмерное одиночество, заполнившее весь мир. Слишком давно, сорок с лишним лет был внутренне готов к такому финалу. Вы что, канальи, собрались жить вечно? Он и так со своим веселым и беспокойным ремеслом очень уж долго задержался на этом свете — другие ушли совсем молодыми, свои и враги...

Под непрекращающийся треск очередей, покрывших выбоинами три стены и потолок, под неумолчный град обрушившихся на дверь ударов он попытался придумать хоть что-то — даже в его пиковом положении можно что-то придумать. Но что? Дождаться, когда окончательно вынесут дверь, и те, на улице, прекратят огонь, чтобы не задеть своих, шарахнуть гранату — только одну, вторая самому нужна! — и попытаться прорваться в коридор, не представляя, что делать дальше? Ничего другого и не предпринять...

Взять вторую гранату у Лаврика...

Он упал на пол, прополз несколько шагов.

И замер, почувствовав несколько тупых ударов в поясницу. Успел подумать: здания на той стороне площади гораздо выше, есть в три, есть и в четыре этажа, они могли бить сверху вниз, нашли точку, откуда простреливается вся комната...

Боли не было, но он не чувствовал нижней половины тела, будто ее и не было. Упершись в пол руками, рывком перевалился на спину, отметив, что огонь прекратился, но в дверь молотят по-прежнему, уже вылетели две филенки...

Боли не было, но словно бы и не было тела ниже пояса. Увидев на животе, на белой совсем недавно рубашке выходные отверстия, он подумал отрешенно и холодно, как о ком-то постороннем: позвоночник, дело ясное...

Не было времени ни о чем думать, абсолютно ни о чем — дверь вот-вот вынесут... Дальше он действовал, как робот — отбросив автомат, достал из бокового кармана пиджака нагревшуюся от тепла тела гранату, выдернул кольцо, отпустил чеку и обеими руками прижал к груди последнего в жизни друга — овальное стальное яйцо.

Времени хватало только на то, чтобы прошептать:

— И обратился я, и увидел под солнцем, что...

Мир вокруг стал на миг ослепительно-белым, а потом все потонуло во мраке.

...Он стоял на необозримой равнине, поросшей невысокой, сочного ярко-зеленого цвета травой. Когда пошевелился, собственное тело показалось совсем молодым, как сорок лет назад. Не было ни удивления, ни грусти, весь окружающий мир состоял из покоя, какого ему всегда не хватало в жизни. И это был не сон — во сне не бывает ощущений, по крайней мере, у него никогда не бывало. А сейчас он чувствовал под ногами молодую упругость травы, чувствовал гладивший лицо теплый ветерок. Солнца на безоблачном голубом небе не было, но светло, словно полдень, когда солнце в зените. И над головой стояла полная Луна, бледная, какой она иногда показывается днем — только размером в несколько раз больше, какой Мазур никогда прежде не видел.

Что-то заставило его поднять голову. Вдали показалась девушка в белом платьице — слишком далеко, чтобы разглядеть ее лицо, но она шла прямо к нему быстрой летящей походкой. И адмирал Мазур пошел ей навстречу, ускоряя шаг, по-прежнему без мыслей и чувств — только переполнявшая его радость от окружающего покоя. Шел сквозь теплый ветерок, и понемногу приходили мысли: что все было не зря, что остались молодые, готовые драться, что скоро он увидит лицо идущей к нему девушки.

Он не знал, откуда это, но чувствовал где-то рядом широкую добрую улыбку Лунного Бегемота.

И это все о нем...